Страница:
Домна Пантелевна. Что такое? Что тут у вас? Князь уехал? Уж не рассердился ли он?
Негина. Да пускай его сердится!
Домна Пантелевна. Что ты! Опомнись! Перед бенефистом-то? Да в уме ли ты?
Негина. Да ведь невозможно! Что он говорит! Кабы вы послушали!
Домна Пантелевна. А тебе что! Пускай говорит. От его слов тебя не убудет.
Негина. Да ведь вы не знаете, что он говорил; что ж вы мешаетесь не в свое дело?
Домна Пантелевна. Очень я знаю, оченно прекрасно все это знаю, что мужчины говорят.
Негина. И можно это слушать равнодушно?
Домна Пантелевна. А что ж такое! Городи, сколько хочешь. Пусть его мелет в свое удовольствие, а ты знай посмеивайся!
Негина. Ах, не учите! Оставьте, пожалуйста! Я знаю, как вести себя.
Домна Пантелевна. Уж и видно, что знаешь: перед самым бенефистом побранилась ты с таким человеком!
Негина. Маменька, да разве вы не видите, что я расстроена? Я дрожу вся, а вы ко мне пристаете.
Домна Пантелевна. Нет, ты погоди! Ты выслушай от матери резон! Как же это перед бенефистом браниться, ежели которые люди тебе нужные?… Не могла ты подождать-то? Ну, после бенефиста бранись сколько хочешь, я тебе ни слова не скажу. Потому нельзя тоже им и волю давать; ограничить следует. Ах, мол, ты пугало огородное!…
Негина. Маменька, да довольно уж…
Домна Пантелевна. Нет, постой! А перед бенефистом ты должна была учтиво…
Негина. Да я и не бранилась, я только обиделась и сказала, чтоб он оставил меня в покое.
Домна Пантелевна. Вот и глупа, вот и глупа! Ты бы, как можно, старалась учтивее. «Мол, ваше сиятельство, мы завсегда вами оченно довольны и завсегда вами благодарны; только подлостев таких мы слушать не желаем. Мы, мол, совсем напротив того, как вы об нас понимаете». Вот как надо сказать! Потому честно, благородно и учтиво.
Негина. Что сделано, то сделано; нечего теперь об этом толковать!
Домна Пантелевна. Я вот и не ученая, да знаю, как с людьми разговаривать; а тебя еще учитель учит…
Негина. Что вы еще об учителе?… Ведь не понимаете вы этого ничего, так нечего вам и мешаться не в свое дело.
Домна Пантелевна. Да чего понимать-то? Обнаковенно студент… Эка важность какая, скажите пожалуйста! Не барон какой-нибудь!… Видали мы этого звания-то довольно. Только на разговоре их и взять… Голь на голи да голью погоняет. Только один форс, а сертучишка нет порядочного.
Негина. Что он вам сделал… ну, за что вы? За что вы и меня-то мучаете?
Домна Пантелевна. Ну, да как же, эка особа! И говорить про него не смей! Нет, матушка, никто мне не запретит, захочу вот, так и обругаю, в глаза обругаю. Самые что ни есть обидные слова подберу, да так-таки прямо ему и отпечатаю… Вот ты и знай, как с матерью спорить, как с матерью разговаривать.
Негина. Уйдите!
Домна Пантелевна. Вот еще; «Уйдите»! Да уходи сама, коли тебе со мной тесно.
Негина. Вон кто-то подъехал, кажется… Уйдите, маменька! Кому интересно наши с вами умные разговоры слушать!
Домна Пантелевна. Так вот не уйду же. Ишь ты… Сама разобидит мать как нельзя хуже, да еще разные претензии представляет… «Умные разговоры». Не глупее я тебя с студентом-то с твоим, с лохматым.
Негина (взглянув в окно).Великатов! В первый раз к нам… а у нас тут…
Домна Пантелевна. Не беспокойтесь, сударыня, мамзель Негина, знаменитая актриса, обращение не хуже вас знаем… Только я тебе это припомню.
Негина. Смельская с ним.
Домна Пантелевна. Да-с, вот люди умеют же…
Негина. Какие лошади, какие лошади!
Домна Пантелевна. Смельская-то катается, а мы пешечком ходим.
Входят Смельская и Великатов.
Негина, Домна Пантелевна, Смельская и Великатов.
Домна Пантелевна. Пожалуйте, пожалуйте, Нина Васильевна!
Смельская. Здравствуйте, Домна Пантелевна! Гостя к вам привезла, Ивана Семеныча Великатова.
Великатов кланяется.
Домна Пантелевна. Ах, очень приятно познакомиться. Давно я вас знаю, в театре часто видала, а познакомиться не приводилось.
Смельская. Здравствуй, Саша! Я сбиралась к тебе, уж и шляпу надела, а Иван Семеныч и заехал; ну, и увязался со мной. Ты не сердишься? Она ведь у нас затворница.
Негина (подает руку Великатову).Ах, что ты! Я очень рада. Вам бы давно догадаться, Иван Семеныч.
Великатов. Не смел, Александра Николавна; я человек робкий.
Смельская. Да, уж робкий – похоже!
Негина. Скажите лучше, гордый.
Домна Пантелевна. Вот уж это ты напрасно; Иван Семеныч человек обходительный со всеми, я сама это видала. Гордости этой в них совсем нет.
Великатов. Совсем нет, Домна Пантелевна.
Домна Пантелевна. Я люблю правду говорить.
Великатов. Я тоже, Домна Пантелевна.
Негина. Садитесь, Иван Семеныч.
Великатов. Не беспокойтесь, сделайте одолжение! У вас, вероятно, какие-нибудь дела есть; вы на нас не обращайте внимания. Я с Домной Пантелевной побеседую. (Садится у стола.)
Негина и Смельская говорят шепотом.
Негина (Смельской).Вот что, Нина…
Смельская. Неужели?
Негина. Да. Не знаю, что и делать.
Смельская. Как же быть-то? Да ты бы… (Говорит шепотом.)
Домна Пантелевна. Да что вы, в самом деле, шепчетесь? Нешто это учтиво?
Великатов. Не мешайте им! У всякого свои дела.
Домна Пантелевна. Какие дела! Всё пустяки. Ведь я знаю, про что говорят. О тряпках. Вот у них дела-то какие!
Великатов. Для нас с вами тряпки – пустяки, а для них – важное дело.
Домна Пантелевна. Платьишка нет к бенефисту, да и денег-то.
Великатов. Ну, вот видите! А вы говорите, что пустяки. (Взглянув в окно.)Курочки-то это ваши?
Домна Пантелевна. Которые?
Великатов. А вот кохинхинские.
Домна Пантелевна. Нет, где уж нам кохетинских разводить! Были две гилянки да две шпанки, а петух русский; орел, а не петух – да всех разворовали.
Великатов. А вы любите курочек-то, Домна Пантелевна?
Домна Пантелевна. До страсти, батюшка, всякую птицу люблю.
Входит Мелузов.
Негина, Смельская, Домна Пантелевна, Великатов и Мелузов.
Негина (Великатову).Позвольте вас познакомить! Петр Егорыч Мелузов. Иван Семеныч Великатов.
Смельская. Ах, знаете ли, Иван Семеныч, ведь Петр Егорыч – студент; он жених Сашин.
Великатов (подавая руку).Очень приятно с вами познакомиться.
Мелузов. Что же тут приятного для вас? Ведь это фраза. Ну, познакомились, так и будем знакомы. Вот и все.
Великатов (почтительно).Совершенно справедливо; очень много говорится пустых фраз, я с вами согласен; но то, что я сказал, извините, не фраза. Мне приятно, что артистки выходят замуж за порядочных людей.
Мелузов. Да, коли так… благодарю вас! (Подходит и горячо жмет руку Великатову.)
Негина. Пойдем, Нина, я тебе покажу платье! Посмотри, можно ли из него сделать что-нибудь! (Великатову.)Извините, что мы вас оставляем! Но я знаю, что вам не будет скучно: вы будете разговаривать с образованным человеком, это не то, что с нами. Маменька, пойдемте! Отоприте шкаф!
Уходят Негина, Смельская и Домна Пантелевна.
Великатов и Мелузов.
Великатов (заметив на столе книги).Книжки и тетрадки.
Мелузов. Да, учимся понемножку.
Великатов. И успехи есть?
Мелузов. Некоторые, так сказать, относительные.
Великатов. И того довольно. Времени у Александры Николавны мало: чуть не каждый день новая пьеса, надо и рольку подготовить, и о костюме подумать. Не знаю, как вы полагаете, а мне кажется, что это довольно затруднительно: учить и роли и грамматику вместе.
Мелузов. Да, удобств больших не представляет.
Великатов. По крайней мере, есть стремление, есть охота, и то уж великое дело. Честь вам и слава.
Мелузов. Да за что же слава-то, например?
Великатов. За благородные намерения. Кому же в голову придет актрису грамматике учить!
Мелузов. Да вы смеетесь, может быть?
Великатов. Нисколько, помилуйте; я никогда себе не позволю. Я очень люблю молодых людей.
Мелузов. Уж будто?
Великатов. Очень люблю их слушать… это освежает душу. Такие благородные, высокие замыслы… даже завидно.
Мелузов. Чему же тут завидовать? Кто ж вам мешает иметь благородные, высокие замыслы?
Великатов. Нет, где же нам, помилуйте! Нас проза жизни одолела. И рад бы в рай, да грехи не пускают.
Мелузов. Какие же грехи за вами водятся?
Великатов. Тяжкие. Практические соображения, материальные расчеты – вот наши грехи. Постоянно вращаешься в сфере возможного, достижимого; ну, душа-то и мельчает, уж высоких, благородных замыслов и не приходит в голову.
Мелузов. Да что вы называете благородными замыслами?
Великатов. А такие замыслы, в которых очень много благородства и очень мало шансов на успех.
Входят Негина, Смельская и Домна Пантелевна.
Великатов, Мелузов, Негина, Смельская и Домна Пантелевна.
Смельская (Негиной.)Все это, душа моя, не годится.
Негина. Я и сама вижу. Новое делать – будет очень дорого.
Смельская. Да как же быть-то! ведь нельзя же… Поедемте, Иван Семеныч!
Великатов. К вашим услугам. (Подает руку Негиной.)Честь имею кланяться!
Негина. Какие у вас лошади! Вот бы прокатиться как-нибудь.
Великатов. Когда вам угодно, прикажите только. (Подает руку Мелузову, потом Домне Пантелевне.)Домна Пантелевна, мое почтение! А как вы на мою тетеньку похожи.
Домна Пантелевна. Да ужли?
Великатов. Ведь это удивительно… такое сходство… чуть не назвал вас тетенькой.
Домна Пантелевна. Да зовите, за чем дело стало!
Смельская. Ну, едемте! Прощай, Саша! Прощайте! (Кланяется всем.)
Великатов (Домне Пантелевне).До свидания, тетенька!
Уходят Смельская и Великатов. Домна Пантелевна провожает их до двери.
Домна Пантелевна. Ах, прокурат! (Негиной.)А ты говоришь, он гордый! ничего не гордый. Уж на что еще обходительнее. (Уходит.)
Негина и Мелузов.
Негина (у окна).Как покатили! Что за прелесть! Счастливая эта Нина; вот характер завидный.
Мелузов обнимает ее.
Ах, медвежьи объятья!… До смерти не люблю. Нет, Петя, оставь меня!
Мелузов. Саша, да ведь я от тебя еще ни одной ласки не видал. Хороши жених с невестой!
Негина. После, Петя, после. Дай мне немного успокоиться! Мне теперь не до того.
Мелузов. А коли не до того, так давай учиться!
Негина. Какое ученье! У меня бенефис из головы нейдет; платья нет, вот моя беда.
Мелузов. Не о платье же мы будем говорить, это не мой предмет; по этой части я в преподаватели не гожусь.
Негина. Ох, мне теперь не преподавание нужно, а деньги.
Мелузов. Ну, и по этой части я тоже швах. Вот получу место, запрягусь; тогда будем жить безбедно. Ну, что ж мы будем делать? А вот что, Саша: давай примемся за исповедь!
Негина. Ах, мне всегда это как-то неловко!
Мелузов. Ты меня стыдишься?
Негина. Нет, а как-то вот тяжело… неприятно.
Мелузов. Надо побороть в себе это неприятное чувство. Ведь ты меня просила учить тебя жить; ну, как же я стану тебя учить, не лекции же читать? А вот ты мне говоришь, что ты чувствовала, говорила и делала; а я тебе говорю, как надо чувствовать, говорить и поступать. Так ты постепенно и улучшаешься и со временем будешь…
Негина. Что буду, милый мой?
Мелузов. Будешь совсем хорошей женщиной, такой, какой надо, как это нынче требуется от вашего брата.
Негина. Да, я тебе благодарна. Я уж и так много лучше стала, я сама это чувствую… А все тебе обязана, голубчик… Ну, изволь.
Мелузов (садится у стола).Садись со мной рядом!
Негина (садится подле, Мелузов обнимает ее одной рукой).Ну, вот слушай! Нынче утром заезжал ко мне князь Дулебов. Говорил, что у меня квартира нехороша, что так жить неприлично; ну, я немножко обиделась, сказала, что коли моя квартира ему не нравится, так никто его не принуждает бывать здесь.
Мелузов. Молодец, Саша! Далее!
Негина. Далее, предложил мне переехать на другую квартиру, хорошую.
Мелузов. Зачем это ему?
Негина. А затем, что у него очень много нежности в душе и что ему, видишь ты, ласкать некого.
Мелузов (хохочет).Вот силлогизм неожиданный! Так как мне ласкать некого, а ласкать нужно, то эта квартира не хороша, и вы должны переехать на новую квартиру. (Хохочет.)Ай да князь! Одолжил.
Негина. Ты вот смеешься, тебе весело, а я расплакалась.
Мелузов. Так и надо: мне смеяться, а тебе плакать.
Негина. Да почему же это?
Мелузов. Да ты подумай! Если бы от таких разговоров тебе очень весело было, а я бы заплакал, хорошо ли бы это было?
Негина (подумав).Да, уж это было бы очень нехорошо. Ах ты, головка! (Гладит его по голове.)Скажи мне, Петя, отчего ты такой умный?
Мелузов. Умный или нет, еще это вопрос; но что я умней многих вас, в этом нет сомнения. И умней оттого, что я больше думаю, чем говорю; а вы больше говорите, чем думаете.
Негина. Ну, теперь уж я тебе скажу самую сокровенную вещь… Только ты, пожалуйста, не сердись! это уж наш порок женский. Я сегодня позавидовала.
Мелузов. Кому ты можешь завидовать, милая? В чем?
Негина. Да только ты не сердись! Смельской… что она так весело живет, катается на таких лошадях. Дурно, знаю, что дурно.
Мелузов. Зависть да ревность – опасные чувства; мужчины это знают хорошо и пользуются вашей слабостью. Из зависти да из ревности женщина много дурного способна натворить.
Негина. Знаю, знаю, видала примеры. Мне так это на минуту в голову пришло, я потом одумалась.
Мелузов. Надо уж что-нибудь одно, Саша. Мы с тобой хотим честную, трудовую жизнь вести, так об лошадях ли нам думать!
Негина. Да, конечно! Ведь и в трудовой жизни есть свои удовольствия, Петя? Ведь бывают?
Мелузов. Еще бы!
Негина. Ты у нас пообедай! После обеда я тебе роль почитаю, так и проведем целый день вместе. Будем привыкать к тихой семейной жизни.
Мелузов. Бесподобно!
Негина (прислушиваясь).Это что такое? Подъехал кто-то.
Входит Смельская с двумя свертками в руках.
Негина, Мелузов и Смельская.
Смельская. Вот, Саша, на! (Подает один сверток.)Это Иван Семеныч купил нам по платью. Это тебе, а это мне.
Развертывают и смотрят оба куска.
Мелузов. Да какое же он имеет право делать подарки Александре Николавне?
Смельская. Ах, оставьте, пожалуйста, ваши рассуждения! Ваша философия теперь не к месту. Это совсем не подарок, это он ей за билет в бенефис.
Мелузов. А вам за что?
Смельская. А вам какое дело! За то, что любит меня.
Негина. Именно то, что мне нужно, Нина. Ах, как мило!
Смельская. Ведь я выбирала; уж я знаю, что тебе требуется. Ну, едем, Саша, едем скорей!
Негина. Куда?
Смельская. Кататься, я на лошадях Ивана Семеныча, а потом обедать в вокзал. Он звал всю труппу, хочет проститься со всеми; он скоро уезжает.
Негина (задумчиво).Право, не знаю.
Смельская. Да что ты, помилуй! Об чем тут думать! разве отказаться можно? Должна же ты поблагодарить его.
Мелузов. Весьма любопытно, как вы поступите в этом случае?
Негина. Знаете что, Петр Егорыч? Я думаю, что мне надо ехать, а то неучтиво. Можно вооружить против себя всю публику: князь уж сердится, да и Великатов может обидеться.
Мелузов. А когда же мы будем к тихой семейной жизни привыкать?
Смельская. Это уж после бенефиса, Петр Егорыч. Время ли теперь о семейной жизни думать. Это смешно даже. Еще семейная-то жизнь успеет надоесть; а теперь нужно пользоваться случаем.
Негина .(решительно).Нет, Петр Егорыч, я поеду. В самом деле, отказываться нехорошо.
Мелузов. Как вам угодно; это ваше дело.
Негина. Тут не в том дело, угодно ли мне; может быть, мне и неугодно; а необходимо ехать; конечно, необходимо, и рассуждать нечего.
Мелузов. Так поезжайте!
Смельская. Сбирайся, сбирайся!
Негина. Я сейчас. (Уходит за перегородку со свертком.)
Смельская. Вы не ревновать ли вздумали? Так успокойтесь, он через день уезжает, да и я не уступлю его Саше.
Мелузов. «Не уступлю». Вы меня извините, я таких отношений между мужчинами и женщинами не понимаю.
Смельская. Да где же еще вам понимать! Ведь вы жизни совсем не знаете. А вот поживите между нами, так научитесь все понимать.
Входит Негина одетая.
Ну, идем! Прощайте! (Уходит.)
Негина. Петя, ты приходи вечером; мы будем учиться; я буду умница; я буду тебя слушаться всегда во всем, а теперь прости меня! Ну, прости, милый! (Целует его и убегает.)
Мелузов (нахлобучивает шляпу).Гм! (Подумав.)Зашагаем ко дворам! Ничего не поделаешь!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Негина.
Смельская.
Князь Дулебов.
Великатов.
Бакин.
Мелузов.
Нароков.
Гаврило Петрович Мигаев– антрепренер.
Ераст Громилов– трагик.
Вася, молодой купчик, приятной наружности и с приличными манерами.
Публика разного рода, более купеческая.
Городской сад. Направо (от актеров) задний угол театра (деревянного) с входной дверью на сцену; ближе к авансцене садовая скамья; налево, на первом плане, под деревьями, скамейка и стол; в глубине под деревьями столики и садовая мебель.
Трагик сидит у стола, опустив голову на руки; из театра выходит Нароков.
Трагик. Мартын, антракт?
Нароков. Антракт. А ты уж опять «за Уралом за рекой»?
Трагик. Где мой Вася? Где мой Вася?
Нароков. А я почем знаю.
Трагик. Мартын, поди сюда!
Нароков (подходя).Ну, пришел сюда, ну, что?
Трагик. Деньги есть?
Нароков. Ни крейцера.
Трагик. Мартын… для друга! Велико это слово!
Нароков. Pas un sou; хоть вывороти карманы. ‹Ни одного су (франц.)›
Трагик. Скверно.
Нароков. На что хуже.
Трагик (покачав головой).О люди, люди!…
Молчание.
Мартын!
Нароков. Что еще?
Трагик. Займи поди!
Нароков. У кого прикажете? Кредит-то у нас с тобой необширный.
Трагик. О люди, люди!
Нароков. Да, уж действительно, «о люди, люди»!
Трагик. И ты, Мартын, возроптал?
Нароков. Какая-то гнусная, дьявольская интрига затевается.
Трагик (грозно).Интрига? Где? Против кого?
Нароков. Против Александры Николавны!
Трагик (еще грознее).Кто он? Где он? Скажи ему от меня, что он со мной будет иметь дело, с Ерастом Громиловым!
Нароков. Ничего ты не сделаешь. Замолчи! Не раздражай меня! Я и так расстроен, а ты шумишь без толку. Мука мне с вами! У всех у вас и много лишнего, и многого не хватает. Я измаялся, глядя на вас. У комиков много лишнего комизма, а у тебя много лишнего трагизма; а не хватает у вас грации… грации, меры. А мера-то и есть искусство… Вы не актеры, вы шуты гороховые!
Трагик. Нет, Мартын, я благороден… Ах, как я благороден! Одно, брат Мартын, обидно, что благороден-то я только в пьяном виде… (Опускает голову и трагически рыдает.)
Нароков. Ну, вот и шут, ну, вот и шут!
Трагик. Мартын! говорят, что ты сумасшедший; скажи мне, правда это или нет?
Нароков. Правда, я согласен; но только с одним условием: если вы все здесь умные, так я сумасшедший, я тогда спорить не стану.
Трагик. Знаешь, Мартын, на что мы с тобой похожи?
Нароков. На что?
Трагик. Ты знаешь Лира?
Нароков. Знаю.
Трагик. Так помнишь, там, в лесу, в бурю… Я – Лир, а ты – мой дурак.
Нароков. Нет, не заблуждайся, Лиров нет меж нами; а кто из нас дурак, это я предоставляю тебе самому догадаться.
Из театра выходит Негина.
Трагик, Нароков и Негина.
Негина. Что ж это такое, Мартын Прокофьич? Что они со мной делают?
Нароков (хватаясь за голову).Не знаю, не знаю, не спрашивайте меня.
Негина. Да ведь это обидно до слез.
Нароков. О, не плачьте; они не стоят ваших слез. Вы белый голубь в черной стае грачей, вот они и клюют вас. Белизна, чистота ваша им обидна.
Негина (сквозь слезы).Послушайте, Мартын Прокофьич, ведь при вас, при вас, помните, он обещал дать мне сыграть перед бенефисом. Я жду, я целую неделю не играла, сегодня последний спектакль перед бенефисом; а он, противный, что же делает! Назначает «Фру-фру» со Смельской.
Нароков. Кинжал в грудь по рукоятку!
Негина. Устраивают ей овации накануне моего бенефиса, подносят букеты; а меня публика и забыла совсем. Какой же у меня может быть сбор!
Трагик. Офелия, удались от людей!
Негина. Я стала ему говорить, он только шутит да смеется в глаза.
Нароков. Дерево он у нас, дерево, дуб, осина.
Трагик. Офелия, удались от людей!
Негина. Мартын Прокофьич, вы только одни меня любите.
Нароков. О да, больше жизни, больше света.
Негина. Я вас понимаю и сама люблю.
Нароков. Понимаете, любите? Ну, вот я и счастлив, да, да… (тихо смеется)как ребенок, счастлив.
Негина. Мартын Прокофьич, сделайте одолжение, поищите Петра Егорыча; скажите ему, чтобы он ко мне на сцену пришел.
Нароков. Я так счастлив, что с удовольствием позову и приведу к вам вашего любовника.
Негина. Он жених, Мартын Прокофьич, а не любовник.
Нароков. Все равно, все равно, голубь мой белый! Жених, муж; но если вы его любите, так он ваш любовник. Но я ему не завидую, я сам счастлив.
Негина. Да зайдите в кассу, узнайте, берут ли на мой бенефис. Я подожду вас в уборной: будем чай пить.
Нароков уходит.
Трагик. Коли с ромом, так и я буду.
Негина. Нет, без рому. (Уходит на сцену.)
Трагик. Где мой Вася? где мой Вася? (Уходит в глубину сада.)
Входят князь Дулебов и Мигаев.
Дулебов и Мигаев.
Дулебов. Негина нам не годится, говорю я вам. Вы обязаны угождать благородной публике, светской, а не райку. Ну, а нам она не по вкусу, слишком проста, ни манер, ни тону.
Мигаев. Гардеробу не имеет хорошего, а талант большой-с.
Дулебов. Ну, талант! Много вы, мой милый, понимаете!
Мигаев. Действительно, ваше сиятельство, я понимаю не очень много; но ведь мы судим… извините, ваше сиятельство, по карману: делает сборы большие, так и талант.
Дулебов. Ну да, конечно; вы материалисты.
Мигаев. Совершенно справедливо изволили сказать, ваше сиятельство, мы материалисты.
Дулебов. Вы не понимаете этого… тонкого… как это сказать… этого шику.
Мигаев. Не понимаем, ваше сиятельство. Но позвольте вам доложить, я в прошлом году выписал знаменитость с шиком на великосветские роли…
Дулебов. Ну, что же?
Мигаев. Убыток, ваше сиятельство. Ни красы, ни радости.
Дулебов. Красы не было? Ну, как это возможно сказать, как можно позволить себе сказать, что красы не было!
Мигаев. Виноват, ваше сиятельство. Краса действительно была: бывало, когда она одевается, так вся труппа подле уборной, кто в двери, кто в щелочки. Ведь у нас уборные прозрачные, ажур устроены.
Дулебов (хохочет).Ха, ха, ха! Вот видите! Ну и радость тоже.
Мигаев. Так точно-с, и радость была… для вашего сиятельства, а для меня горе.
Дулебов. Ха, ха, ха! Ты каламбурист.
Мигаев. Нельзя же без этого, всего есть понемножку, а то пропадешь; наше звание такое, ваше сиятельство.
Дулебов. Ты бы водевили писал. Извините, я вам говорю «ты»… Но это только знак расположения, мой милый.
Мигаев. А из чего же мы и бьемся, как не из расположения. Только осчастливьте, ваше сиятельство… А там «ты» ли, «вы» ли – это решительно все равно.
Дулебов. Нет, зачем же! Я учтив, я всегда деликатен. Так что ж вы водевилей не пишете?
Мигаев. Пробовал, ваше сиятельство.
Дулебов. Ну, что же?
Мигаев. Театрально-литературный комитет не одобряет.
Дулебов. Странно. Отчего же так?
Мигаев. Не могу знать, ваше сиятельство.
Дулебов. А вы в другой раз, коли напишете, так скажите мне. Я вам сейчас… у меня там. Ну, да что тут. Только скажите.
Мигаев. Слушаю, ваше сиятельство.
Дулебов. А я уж это сейчас!… у меня там… ну, да что толковать, только скажите… А я вам, вместо Негиной, выпишу актрису настоящую; и собой (разводит руками)уж, мое почтение! Пальчики оближете.
Мигаев. Пальчики облизать, это ничего, это еще можно стерпеть, не пришлось бы кулаком слезы утирать, ваше сиятельство?
Дулебов. Ха, ха, ха! Вы каламбурист! Нет, право, пишите водевили, пишите, я советую. А актриса, я вам говорю, прелесть.
Мигаев. Цена, ваше сиятельство?
Дулебов. Ну, цена, конечно, подороже.
Негина. Да пускай его сердится!
Домна Пантелевна. Что ты! Опомнись! Перед бенефистом-то? Да в уме ли ты?
Негина. Да ведь невозможно! Что он говорит! Кабы вы послушали!
Домна Пантелевна. А тебе что! Пускай говорит. От его слов тебя не убудет.
Негина. Да ведь вы не знаете, что он говорил; что ж вы мешаетесь не в свое дело?
Домна Пантелевна. Очень я знаю, оченно прекрасно все это знаю, что мужчины говорят.
Негина. И можно это слушать равнодушно?
Домна Пантелевна. А что ж такое! Городи, сколько хочешь. Пусть его мелет в свое удовольствие, а ты знай посмеивайся!
Негина. Ах, не учите! Оставьте, пожалуйста! Я знаю, как вести себя.
Домна Пантелевна. Уж и видно, что знаешь: перед самым бенефистом побранилась ты с таким человеком!
Негина. Маменька, да разве вы не видите, что я расстроена? Я дрожу вся, а вы ко мне пристаете.
Домна Пантелевна. Нет, ты погоди! Ты выслушай от матери резон! Как же это перед бенефистом браниться, ежели которые люди тебе нужные?… Не могла ты подождать-то? Ну, после бенефиста бранись сколько хочешь, я тебе ни слова не скажу. Потому нельзя тоже им и волю давать; ограничить следует. Ах, мол, ты пугало огородное!…
Негина. Маменька, да довольно уж…
Домна Пантелевна. Нет, постой! А перед бенефистом ты должна была учтиво…
Негина. Да я и не бранилась, я только обиделась и сказала, чтоб он оставил меня в покое.
Домна Пантелевна. Вот и глупа, вот и глупа! Ты бы, как можно, старалась учтивее. «Мол, ваше сиятельство, мы завсегда вами оченно довольны и завсегда вами благодарны; только подлостев таких мы слушать не желаем. Мы, мол, совсем напротив того, как вы об нас понимаете». Вот как надо сказать! Потому честно, благородно и учтиво.
Негина. Что сделано, то сделано; нечего теперь об этом толковать!
Домна Пантелевна. Я вот и не ученая, да знаю, как с людьми разговаривать; а тебя еще учитель учит…
Негина. Что вы еще об учителе?… Ведь не понимаете вы этого ничего, так нечего вам и мешаться не в свое дело.
Домна Пантелевна. Да чего понимать-то? Обнаковенно студент… Эка важность какая, скажите пожалуйста! Не барон какой-нибудь!… Видали мы этого звания-то довольно. Только на разговоре их и взять… Голь на голи да голью погоняет. Только один форс, а сертучишка нет порядочного.
Негина. Что он вам сделал… ну, за что вы? За что вы и меня-то мучаете?
Домна Пантелевна. Ну, да как же, эка особа! И говорить про него не смей! Нет, матушка, никто мне не запретит, захочу вот, так и обругаю, в глаза обругаю. Самые что ни есть обидные слова подберу, да так-таки прямо ему и отпечатаю… Вот ты и знай, как с матерью спорить, как с матерью разговаривать.
Негина. Уйдите!
Домна Пантелевна. Вот еще; «Уйдите»! Да уходи сама, коли тебе со мной тесно.
Негина. Вон кто-то подъехал, кажется… Уйдите, маменька! Кому интересно наши с вами умные разговоры слушать!
Домна Пантелевна. Так вот не уйду же. Ишь ты… Сама разобидит мать как нельзя хуже, да еще разные претензии представляет… «Умные разговоры». Не глупее я тебя с студентом-то с твоим, с лохматым.
Негина (взглянув в окно).Великатов! В первый раз к нам… а у нас тут…
Домна Пантелевна. Не беспокойтесь, сударыня, мамзель Негина, знаменитая актриса, обращение не хуже вас знаем… Только я тебе это припомню.
Негина. Смельская с ним.
Домна Пантелевна. Да-с, вот люди умеют же…
Негина. Какие лошади, какие лошади!
Домна Пантелевна. Смельская-то катается, а мы пешечком ходим.
Входят Смельская и Великатов.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Негина, Домна Пантелевна, Смельская и Великатов.
Домна Пантелевна. Пожалуйте, пожалуйте, Нина Васильевна!
Смельская. Здравствуйте, Домна Пантелевна! Гостя к вам привезла, Ивана Семеныча Великатова.
Великатов кланяется.
Домна Пантелевна. Ах, очень приятно познакомиться. Давно я вас знаю, в театре часто видала, а познакомиться не приводилось.
Смельская. Здравствуй, Саша! Я сбиралась к тебе, уж и шляпу надела, а Иван Семеныч и заехал; ну, и увязался со мной. Ты не сердишься? Она ведь у нас затворница.
Негина (подает руку Великатову).Ах, что ты! Я очень рада. Вам бы давно догадаться, Иван Семеныч.
Великатов. Не смел, Александра Николавна; я человек робкий.
Смельская. Да, уж робкий – похоже!
Негина. Скажите лучше, гордый.
Домна Пантелевна. Вот уж это ты напрасно; Иван Семеныч человек обходительный со всеми, я сама это видала. Гордости этой в них совсем нет.
Великатов. Совсем нет, Домна Пантелевна.
Домна Пантелевна. Я люблю правду говорить.
Великатов. Я тоже, Домна Пантелевна.
Негина. Садитесь, Иван Семеныч.
Великатов. Не беспокойтесь, сделайте одолжение! У вас, вероятно, какие-нибудь дела есть; вы на нас не обращайте внимания. Я с Домной Пантелевной побеседую. (Садится у стола.)
Негина и Смельская говорят шепотом.
Негина (Смельской).Вот что, Нина…
Смельская. Неужели?
Негина. Да. Не знаю, что и делать.
Смельская. Как же быть-то? Да ты бы… (Говорит шепотом.)
Домна Пантелевна. Да что вы, в самом деле, шепчетесь? Нешто это учтиво?
Великатов. Не мешайте им! У всякого свои дела.
Домна Пантелевна. Какие дела! Всё пустяки. Ведь я знаю, про что говорят. О тряпках. Вот у них дела-то какие!
Великатов. Для нас с вами тряпки – пустяки, а для них – важное дело.
Домна Пантелевна. Платьишка нет к бенефисту, да и денег-то.
Великатов. Ну, вот видите! А вы говорите, что пустяки. (Взглянув в окно.)Курочки-то это ваши?
Домна Пантелевна. Которые?
Великатов. А вот кохинхинские.
Домна Пантелевна. Нет, где уж нам кохетинских разводить! Были две гилянки да две шпанки, а петух русский; орел, а не петух – да всех разворовали.
Великатов. А вы любите курочек-то, Домна Пантелевна?
Домна Пантелевна. До страсти, батюшка, всякую птицу люблю.
Входит Мелузов.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Негина, Смельская, Домна Пантелевна, Великатов и Мелузов.
Негина (Великатову).Позвольте вас познакомить! Петр Егорыч Мелузов. Иван Семеныч Великатов.
Смельская. Ах, знаете ли, Иван Семеныч, ведь Петр Егорыч – студент; он жених Сашин.
Великатов (подавая руку).Очень приятно с вами познакомиться.
Мелузов. Что же тут приятного для вас? Ведь это фраза. Ну, познакомились, так и будем знакомы. Вот и все.
Великатов (почтительно).Совершенно справедливо; очень много говорится пустых фраз, я с вами согласен; но то, что я сказал, извините, не фраза. Мне приятно, что артистки выходят замуж за порядочных людей.
Мелузов. Да, коли так… благодарю вас! (Подходит и горячо жмет руку Великатову.)
Негина. Пойдем, Нина, я тебе покажу платье! Посмотри, можно ли из него сделать что-нибудь! (Великатову.)Извините, что мы вас оставляем! Но я знаю, что вам не будет скучно: вы будете разговаривать с образованным человеком, это не то, что с нами. Маменька, пойдемте! Отоприте шкаф!
Уходят Негина, Смельская и Домна Пантелевна.
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Великатов и Мелузов.
Великатов (заметив на столе книги).Книжки и тетрадки.
Мелузов. Да, учимся понемножку.
Великатов. И успехи есть?
Мелузов. Некоторые, так сказать, относительные.
Великатов. И того довольно. Времени у Александры Николавны мало: чуть не каждый день новая пьеса, надо и рольку подготовить, и о костюме подумать. Не знаю, как вы полагаете, а мне кажется, что это довольно затруднительно: учить и роли и грамматику вместе.
Мелузов. Да, удобств больших не представляет.
Великатов. По крайней мере, есть стремление, есть охота, и то уж великое дело. Честь вам и слава.
Мелузов. Да за что же слава-то, например?
Великатов. За благородные намерения. Кому же в голову придет актрису грамматике учить!
Мелузов. Да вы смеетесь, может быть?
Великатов. Нисколько, помилуйте; я никогда себе не позволю. Я очень люблю молодых людей.
Мелузов. Уж будто?
Великатов. Очень люблю их слушать… это освежает душу. Такие благородные, высокие замыслы… даже завидно.
Мелузов. Чему же тут завидовать? Кто ж вам мешает иметь благородные, высокие замыслы?
Великатов. Нет, где же нам, помилуйте! Нас проза жизни одолела. И рад бы в рай, да грехи не пускают.
Мелузов. Какие же грехи за вами водятся?
Великатов. Тяжкие. Практические соображения, материальные расчеты – вот наши грехи. Постоянно вращаешься в сфере возможного, достижимого; ну, душа-то и мельчает, уж высоких, благородных замыслов и не приходит в голову.
Мелузов. Да что вы называете благородными замыслами?
Великатов. А такие замыслы, в которых очень много благородства и очень мало шансов на успех.
Входят Негина, Смельская и Домна Пантелевна.
ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
Великатов, Мелузов, Негина, Смельская и Домна Пантелевна.
Смельская (Негиной.)Все это, душа моя, не годится.
Негина. Я и сама вижу. Новое делать – будет очень дорого.
Смельская. Да как же быть-то! ведь нельзя же… Поедемте, Иван Семеныч!
Великатов. К вашим услугам. (Подает руку Негиной.)Честь имею кланяться!
Негина. Какие у вас лошади! Вот бы прокатиться как-нибудь.
Великатов. Когда вам угодно, прикажите только. (Подает руку Мелузову, потом Домне Пантелевне.)Домна Пантелевна, мое почтение! А как вы на мою тетеньку похожи.
Домна Пантелевна. Да ужли?
Великатов. Ведь это удивительно… такое сходство… чуть не назвал вас тетенькой.
Домна Пантелевна. Да зовите, за чем дело стало!
Смельская. Ну, едемте! Прощай, Саша! Прощайте! (Кланяется всем.)
Великатов (Домне Пантелевне).До свидания, тетенька!
Уходят Смельская и Великатов. Домна Пантелевна провожает их до двери.
Домна Пантелевна. Ах, прокурат! (Негиной.)А ты говоришь, он гордый! ничего не гордый. Уж на что еще обходительнее. (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Негина и Мелузов.
Негина (у окна).Как покатили! Что за прелесть! Счастливая эта Нина; вот характер завидный.
Мелузов обнимает ее.
Ах, медвежьи объятья!… До смерти не люблю. Нет, Петя, оставь меня!
Мелузов. Саша, да ведь я от тебя еще ни одной ласки не видал. Хороши жених с невестой!
Негина. После, Петя, после. Дай мне немного успокоиться! Мне теперь не до того.
Мелузов. А коли не до того, так давай учиться!
Негина. Какое ученье! У меня бенефис из головы нейдет; платья нет, вот моя беда.
Мелузов. Не о платье же мы будем говорить, это не мой предмет; по этой части я в преподаватели не гожусь.
Негина. Ох, мне теперь не преподавание нужно, а деньги.
Мелузов. Ну, и по этой части я тоже швах. Вот получу место, запрягусь; тогда будем жить безбедно. Ну, что ж мы будем делать? А вот что, Саша: давай примемся за исповедь!
Негина. Ах, мне всегда это как-то неловко!
Мелузов. Ты меня стыдишься?
Негина. Нет, а как-то вот тяжело… неприятно.
Мелузов. Надо побороть в себе это неприятное чувство. Ведь ты меня просила учить тебя жить; ну, как же я стану тебя учить, не лекции же читать? А вот ты мне говоришь, что ты чувствовала, говорила и делала; а я тебе говорю, как надо чувствовать, говорить и поступать. Так ты постепенно и улучшаешься и со временем будешь…
Негина. Что буду, милый мой?
Мелузов. Будешь совсем хорошей женщиной, такой, какой надо, как это нынче требуется от вашего брата.
Негина. Да, я тебе благодарна. Я уж и так много лучше стала, я сама это чувствую… А все тебе обязана, голубчик… Ну, изволь.
Мелузов (садится у стола).Садись со мной рядом!
Негина (садится подле, Мелузов обнимает ее одной рукой).Ну, вот слушай! Нынче утром заезжал ко мне князь Дулебов. Говорил, что у меня квартира нехороша, что так жить неприлично; ну, я немножко обиделась, сказала, что коли моя квартира ему не нравится, так никто его не принуждает бывать здесь.
Мелузов. Молодец, Саша! Далее!
Негина. Далее, предложил мне переехать на другую квартиру, хорошую.
Мелузов. Зачем это ему?
Негина. А затем, что у него очень много нежности в душе и что ему, видишь ты, ласкать некого.
Мелузов (хохочет).Вот силлогизм неожиданный! Так как мне ласкать некого, а ласкать нужно, то эта квартира не хороша, и вы должны переехать на новую квартиру. (Хохочет.)Ай да князь! Одолжил.
Негина. Ты вот смеешься, тебе весело, а я расплакалась.
Мелузов. Так и надо: мне смеяться, а тебе плакать.
Негина. Да почему же это?
Мелузов. Да ты подумай! Если бы от таких разговоров тебе очень весело было, а я бы заплакал, хорошо ли бы это было?
Негина (подумав).Да, уж это было бы очень нехорошо. Ах ты, головка! (Гладит его по голове.)Скажи мне, Петя, отчего ты такой умный?
Мелузов. Умный или нет, еще это вопрос; но что я умней многих вас, в этом нет сомнения. И умней оттого, что я больше думаю, чем говорю; а вы больше говорите, чем думаете.
Негина. Ну, теперь уж я тебе скажу самую сокровенную вещь… Только ты, пожалуйста, не сердись! это уж наш порок женский. Я сегодня позавидовала.
Мелузов. Кому ты можешь завидовать, милая? В чем?
Негина. Да только ты не сердись! Смельской… что она так весело живет, катается на таких лошадях. Дурно, знаю, что дурно.
Мелузов. Зависть да ревность – опасные чувства; мужчины это знают хорошо и пользуются вашей слабостью. Из зависти да из ревности женщина много дурного способна натворить.
Негина. Знаю, знаю, видала примеры. Мне так это на минуту в голову пришло, я потом одумалась.
Мелузов. Надо уж что-нибудь одно, Саша. Мы с тобой хотим честную, трудовую жизнь вести, так об лошадях ли нам думать!
Негина. Да, конечно! Ведь и в трудовой жизни есть свои удовольствия, Петя? Ведь бывают?
Мелузов. Еще бы!
Негина. Ты у нас пообедай! После обеда я тебе роль почитаю, так и проведем целый день вместе. Будем привыкать к тихой семейной жизни.
Мелузов. Бесподобно!
Негина (прислушиваясь).Это что такое? Подъехал кто-то.
Входит Смельская с двумя свертками в руках.
ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ
Негина, Мелузов и Смельская.
Смельская. Вот, Саша, на! (Подает один сверток.)Это Иван Семеныч купил нам по платью. Это тебе, а это мне.
Развертывают и смотрят оба куска.
Мелузов. Да какое же он имеет право делать подарки Александре Николавне?
Смельская. Ах, оставьте, пожалуйста, ваши рассуждения! Ваша философия теперь не к месту. Это совсем не подарок, это он ей за билет в бенефис.
Мелузов. А вам за что?
Смельская. А вам какое дело! За то, что любит меня.
Негина. Именно то, что мне нужно, Нина. Ах, как мило!
Смельская. Ведь я выбирала; уж я знаю, что тебе требуется. Ну, едем, Саша, едем скорей!
Негина. Куда?
Смельская. Кататься, я на лошадях Ивана Семеныча, а потом обедать в вокзал. Он звал всю труппу, хочет проститься со всеми; он скоро уезжает.
Негина (задумчиво).Право, не знаю.
Смельская. Да что ты, помилуй! Об чем тут думать! разве отказаться можно? Должна же ты поблагодарить его.
Мелузов. Весьма любопытно, как вы поступите в этом случае?
Негина. Знаете что, Петр Егорыч? Я думаю, что мне надо ехать, а то неучтиво. Можно вооружить против себя всю публику: князь уж сердится, да и Великатов может обидеться.
Мелузов. А когда же мы будем к тихой семейной жизни привыкать?
Смельская. Это уж после бенефиса, Петр Егорыч. Время ли теперь о семейной жизни думать. Это смешно даже. Еще семейная-то жизнь успеет надоесть; а теперь нужно пользоваться случаем.
Негина .(решительно).Нет, Петр Егорыч, я поеду. В самом деле, отказываться нехорошо.
Мелузов. Как вам угодно; это ваше дело.
Негина. Тут не в том дело, угодно ли мне; может быть, мне и неугодно; а необходимо ехать; конечно, необходимо, и рассуждать нечего.
Мелузов. Так поезжайте!
Смельская. Сбирайся, сбирайся!
Негина. Я сейчас. (Уходит за перегородку со свертком.)
Смельская. Вы не ревновать ли вздумали? Так успокойтесь, он через день уезжает, да и я не уступлю его Саше.
Мелузов. «Не уступлю». Вы меня извините, я таких отношений между мужчинами и женщинами не понимаю.
Смельская. Да где же еще вам понимать! Ведь вы жизни совсем не знаете. А вот поживите между нами, так научитесь все понимать.
Входит Негина одетая.
Ну, идем! Прощайте! (Уходит.)
Негина. Петя, ты приходи вечером; мы будем учиться; я буду умница; я буду тебя слушаться всегда во всем, а теперь прости меня! Ну, прости, милый! (Целует его и убегает.)
Мелузов (нахлобучивает шляпу).Гм! (Подумав.)Зашагаем ко дворам! Ничего не поделаешь!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
ЛИЦА:
Негина.
Смельская.
Князь Дулебов.
Великатов.
Бакин.
Мелузов.
Нароков.
Гаврило Петрович Мигаев– антрепренер.
Ераст Громилов– трагик.
Вася, молодой купчик, приятной наружности и с приличными манерами.
Публика разного рода, более купеческая.
Городской сад. Направо (от актеров) задний угол театра (деревянного) с входной дверью на сцену; ближе к авансцене садовая скамья; налево, на первом плане, под деревьями, скамейка и стол; в глубине под деревьями столики и садовая мебель.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Трагик сидит у стола, опустив голову на руки; из театра выходит Нароков.
Трагик. Мартын, антракт?
Нароков. Антракт. А ты уж опять «за Уралом за рекой»?
Трагик. Где мой Вася? Где мой Вася?
Нароков. А я почем знаю.
Трагик. Мартын, поди сюда!
Нароков (подходя).Ну, пришел сюда, ну, что?
Трагик. Деньги есть?
Нароков. Ни крейцера.
Трагик. Мартын… для друга! Велико это слово!
Нароков. Pas un sou; хоть вывороти карманы. ‹Ни одного су (франц.)›
Трагик. Скверно.
Нароков. На что хуже.
Трагик (покачав головой).О люди, люди!…
Молчание.
Мартын!
Нароков. Что еще?
Трагик. Займи поди!
Нароков. У кого прикажете? Кредит-то у нас с тобой необширный.
Трагик. О люди, люди!
Нароков. Да, уж действительно, «о люди, люди»!
Трагик. И ты, Мартын, возроптал?
Нароков. Какая-то гнусная, дьявольская интрига затевается.
Трагик (грозно).Интрига? Где? Против кого?
Нароков. Против Александры Николавны!
Трагик (еще грознее).Кто он? Где он? Скажи ему от меня, что он со мной будет иметь дело, с Ерастом Громиловым!
Нароков. Ничего ты не сделаешь. Замолчи! Не раздражай меня! Я и так расстроен, а ты шумишь без толку. Мука мне с вами! У всех у вас и много лишнего, и многого не хватает. Я измаялся, глядя на вас. У комиков много лишнего комизма, а у тебя много лишнего трагизма; а не хватает у вас грации… грации, меры. А мера-то и есть искусство… Вы не актеры, вы шуты гороховые!
Трагик. Нет, Мартын, я благороден… Ах, как я благороден! Одно, брат Мартын, обидно, что благороден-то я только в пьяном виде… (Опускает голову и трагически рыдает.)
Нароков. Ну, вот и шут, ну, вот и шут!
Трагик. Мартын! говорят, что ты сумасшедший; скажи мне, правда это или нет?
Нароков. Правда, я согласен; но только с одним условием: если вы все здесь умные, так я сумасшедший, я тогда спорить не стану.
Трагик. Знаешь, Мартын, на что мы с тобой похожи?
Нароков. На что?
Трагик. Ты знаешь Лира?
Нароков. Знаю.
Трагик. Так помнишь, там, в лесу, в бурю… Я – Лир, а ты – мой дурак.
Нароков. Нет, не заблуждайся, Лиров нет меж нами; а кто из нас дурак, это я предоставляю тебе самому догадаться.
Из театра выходит Негина.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Трагик, Нароков и Негина.
Негина. Что ж это такое, Мартын Прокофьич? Что они со мной делают?
Нароков (хватаясь за голову).Не знаю, не знаю, не спрашивайте меня.
Негина. Да ведь это обидно до слез.
Нароков. О, не плачьте; они не стоят ваших слез. Вы белый голубь в черной стае грачей, вот они и клюют вас. Белизна, чистота ваша им обидна.
Негина (сквозь слезы).Послушайте, Мартын Прокофьич, ведь при вас, при вас, помните, он обещал дать мне сыграть перед бенефисом. Я жду, я целую неделю не играла, сегодня последний спектакль перед бенефисом; а он, противный, что же делает! Назначает «Фру-фру» со Смельской.
Нароков. Кинжал в грудь по рукоятку!
Негина. Устраивают ей овации накануне моего бенефиса, подносят букеты; а меня публика и забыла совсем. Какой же у меня может быть сбор!
Трагик. Офелия, удались от людей!
Негина. Я стала ему говорить, он только шутит да смеется в глаза.
Нароков. Дерево он у нас, дерево, дуб, осина.
Трагик. Офелия, удались от людей!
Негина. Мартын Прокофьич, вы только одни меня любите.
Нароков. О да, больше жизни, больше света.
Негина. Я вас понимаю и сама люблю.
Нароков. Понимаете, любите? Ну, вот я и счастлив, да, да… (тихо смеется)как ребенок, счастлив.
Негина. Мартын Прокофьич, сделайте одолжение, поищите Петра Егорыча; скажите ему, чтобы он ко мне на сцену пришел.
Нароков. Я так счастлив, что с удовольствием позову и приведу к вам вашего любовника.
Негина. Он жених, Мартын Прокофьич, а не любовник.
Нароков. Все равно, все равно, голубь мой белый! Жених, муж; но если вы его любите, так он ваш любовник. Но я ему не завидую, я сам счастлив.
Негина. Да зайдите в кассу, узнайте, берут ли на мой бенефис. Я подожду вас в уборной: будем чай пить.
Нароков уходит.
Трагик. Коли с ромом, так и я буду.
Негина. Нет, без рому. (Уходит на сцену.)
Трагик. Где мой Вася? где мой Вася? (Уходит в глубину сада.)
Входят князь Дулебов и Мигаев.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Дулебов и Мигаев.
Дулебов. Негина нам не годится, говорю я вам. Вы обязаны угождать благородной публике, светской, а не райку. Ну, а нам она не по вкусу, слишком проста, ни манер, ни тону.
Мигаев. Гардеробу не имеет хорошего, а талант большой-с.
Дулебов. Ну, талант! Много вы, мой милый, понимаете!
Мигаев. Действительно, ваше сиятельство, я понимаю не очень много; но ведь мы судим… извините, ваше сиятельство, по карману: делает сборы большие, так и талант.
Дулебов. Ну да, конечно; вы материалисты.
Мигаев. Совершенно справедливо изволили сказать, ваше сиятельство, мы материалисты.
Дулебов. Вы не понимаете этого… тонкого… как это сказать… этого шику.
Мигаев. Не понимаем, ваше сиятельство. Но позвольте вам доложить, я в прошлом году выписал знаменитость с шиком на великосветские роли…
Дулебов. Ну, что же?
Мигаев. Убыток, ваше сиятельство. Ни красы, ни радости.
Дулебов. Красы не было? Ну, как это возможно сказать, как можно позволить себе сказать, что красы не было!
Мигаев. Виноват, ваше сиятельство. Краса действительно была: бывало, когда она одевается, так вся труппа подле уборной, кто в двери, кто в щелочки. Ведь у нас уборные прозрачные, ажур устроены.
Дулебов (хохочет).Ха, ха, ха! Вот видите! Ну и радость тоже.
Мигаев. Так точно-с, и радость была… для вашего сиятельства, а для меня горе.
Дулебов. Ха, ха, ха! Ты каламбурист.
Мигаев. Нельзя же без этого, всего есть понемножку, а то пропадешь; наше звание такое, ваше сиятельство.
Дулебов. Ты бы водевили писал. Извините, я вам говорю «ты»… Но это только знак расположения, мой милый.
Мигаев. А из чего же мы и бьемся, как не из расположения. Только осчастливьте, ваше сиятельство… А там «ты» ли, «вы» ли – это решительно все равно.
Дулебов. Нет, зачем же! Я учтив, я всегда деликатен. Так что ж вы водевилей не пишете?
Мигаев. Пробовал, ваше сиятельство.
Дулебов. Ну, что же?
Мигаев. Театрально-литературный комитет не одобряет.
Дулебов. Странно. Отчего же так?
Мигаев. Не могу знать, ваше сиятельство.
Дулебов. А вы в другой раз, коли напишете, так скажите мне. Я вам сейчас… у меня там. Ну, да что тут. Только скажите.
Мигаев. Слушаю, ваше сиятельство.
Дулебов. А я уж это сейчас!… у меня там… ну, да что толковать, только скажите… А я вам, вместо Негиной, выпишу актрису настоящую; и собой (разводит руками)уж, мое почтение! Пальчики оближете.
Мигаев. Пальчики облизать, это ничего, это еще можно стерпеть, не пришлось бы кулаком слезы утирать, ваше сиятельство?
Дулебов. Ха, ха, ха! Вы каламбурист! Нет, право, пишите водевили, пишите, я советую. А актриса, я вам говорю, прелесть.
Мигаев. Цена, ваше сиятельство?
Дулебов. Ну, цена, конечно, подороже.