Большов. Сами знаете! То-то вот и беда, что наш брат, купец, дурак, ничего он не понимает, а таким пиявкам, как ты, это и на руку. Ведь вот ты теперь все пороги у меня обобьешь таскамшись-то.
   Рисположенский. Как же мне не таскаться-то! Кабы я вас не любил, я бы к вам и не таскался. Разве я не чувствую? Что ж я, в самом деле, скот, что ли, какой бессловесный?
   Большов. Знаю я, что ты любишь, – все вы нас любите, только путного от вас ничего не добьешься. Вот я теперь маюсь, маюсь с делом, так измучился, поверишь ли ты, мнением только этим одним. Уж хоть бы поскорей, что ли, да из головы вон.
   Рисположенский. Что ж, Самсон Силыч, не вы первый, не вы последний, нешто другие-то не делают?
   Большов. Как не делать, брат, и другие делают. Да еще как делают-то: без стыда, без совести! На лежачих лесорах ездят, в трехэтажных домах живут; другой такой бельведер с колоннами выведет, что ему со своей образиной и войти-то туда совестно, а там и капут, и взять с него нечего. Коляски эти разъедутся неизвестно куда, дома все заложены, останется ль, нет ли кредиторам-то старых сапогов пары три. Вот тебе вся недолга. Да еще и обманет-то кого: так, бедняков каких-нибудь пустит в одной рубашке по миру. А у меня кредиторы все люди богатые, что им сделается!
   Рисположенский. Известное дело. Что ж, Самсон Силыч, все это в наших руках.
   Большов. Знаю, что в наших руках, да сумеешь ли ты это дело сделать-то? Ведь вы народец тоже! Я уж вас знаю! На словах-то вы прытки, а там и пошел блудить.
   Рисположенский. Да что вы, Самсон Силыч, помилуйте, нешто мне в первый раз! Уж еще этого-то не знать! хе, хе, хе… Да такие ли я дела делал… да с рук сходило. Другого-то за такие штуки уж заслали бы давно, куда Макар телят не гонял.
   Большов. Ой ли? Так какую ж ты механику подсмолишь?
   Рисположенский. А там, глядя по обстоятельствам. Я, Самсон Силыч, рюмочку выпью… (Пьет.) Вот, первое дело, Самсон Силыч, надобно дом да лавки заложить либо продать. Это уж первое дело.
   Большов. Да, это точно надобно сделать заблаговременно. На кого бы только эту обузу свалить? Да вот разве на жену?
   Рисположенский. Незаконно, Самсон Силыч! Это незаконно! В законах изображено, что таковые продажи недействительны. Оно ведь сделать-то недолго, да чтоб крючков после не вышло. Уж делать, так надо, Самсон Силыч, прочней.
   Большов. И то дело, чтоб оглядок не было.
   Рисположенский. Как на чужого-то закрепишь, так уж и придраться-то не к чему. Спорь после, поди, Против подлинных-то бумаг.
   Большов. Только вот что беда-то: как закрепишь на чужого дом-то, а он, пожалуй, там и застрянет, как блоха на войне.
   Рисположенский. Уж вы ищите, Самсон Силыч, такого человека, чтобы он совесть знал.
   Большов. А где ты его найдешь нынче? Нынче всякий норовит, как тебя за ворот ухватить, а ты совести захотел.
   Рисположенский. А я вот как мекаю, Самсон Силыч, хотите вы меня слушайте, хотите вы – нет: каков человек у нас приказчик?
   Большов. Который? Лазарь, что ли?
   Рисположенский. Да, Лазарь Елизарыч.
   Большов. Ну, а ни Лазаря, так и пускай на него; он малый с понятием, да и капиталец есть.
   Рисположенский. Что же прикажете, Самсон Силыч: закладную или купчую?
   Большов. А с чего процентов меньше, то и варгань. Как сделаешь все в акурате, такой тебе, Сысой Псоич, могарыч поставлю, просто сказать, угоришь.
   Рисположенский. Уж будьте покойны, Самсон Силыч, мы свое дело знаем. А вы Лазарю-то Елизарычу говорили об этом деле или нет? Я, Самсон Силыч, рюмочку выпью. (Пьет.)
   Большов. Нет еще. Вот нынче потолкуем. Он у меня парень-то дельный, ему только мигни, он и понимает. А уж сделает-то что, так пальца не подсунешь. – Ну, заложим мы дом, а потом что?
   Рисположенский. А потом напишем реестрик, что вот, мол, так и так, по двадцати пяти копеек за рубль: ну, и ступайте по кредиторам. Коли кто больно заартачится, так можно и прибавить, а другому сердитому и все заплатить… Вы ему заплатите, а он – чтобы писал, что по сделке получил по двадцати пяти копеек, так, для видимости, чтобы другим показать. Вот, мол, так и так, ну, и другие, глядя на них, согласятся.
   Большов. Это точно, поторговаться не мешает: не возьмут по двадцати пяти, так полтину возьмут; а если полтины не возьмут, так за семь гривен обеими руками ухватятся. Все-таки барыш. Там что хоть говори, а у меня дочь невеста, хоть сейчас из полы в полу да с двора долой. Да и самому-то, братец ты мой, отдохнуть пора; проклажались бы мы лежа на боку, и торговлю всю эту к черту. Да вот и Лазарь идет.
 

Явление одиннадцатое

   Те же и Подхалюзин (входит).
 
   Большов. Что скажешь, Лазарь? Ты из городу, что ль? Как у вас там?
   Подхалюзин. Слава богу-с, идет помаленьку. Сысою Псоичу! (Кланяется.)
   Рисположенский. Здравствуйте, батюшка Лазарь Елизарыч! (Кланяется.)
   Большов. А идет, так и пусть идет. (Помолчав.) А вот ты бы, Лазарь, когда на досуге баланц для меня исделал, учел бы розничную по панской-то части, ну и остальное, что там еще. А то торгуем, торгуем, братец, а пользы ни на грош. Али сидельцы, что ли, грешат, таскают родным да любовницам; их бы маленичко усовещевал. Что так, без барыша-то, небо коптить? Аль сноровки не знают? Пора бы, кажется.
   Подхалюзин. Как же это можно, Самсон Силыч, чтобы сноровки не знать? Кажется, сам завсегда в городе бываю-с, и завсегда толкуешь им-с.
   Большов. Да что же ты толкуешь-то?
   Подхалюзин. Известное дело-с, стараюсь, чтобы все было в порядке и как следует-с. Вы, говорю, ребята, не зевайте: видишь чуть дело подходящее, покупатель, что ли, тумак какой подвернулся, али цвет с узором какой барышне понравился, взял, говорю, да и накинул рубль али два на аршин.
   Большов. Чай, брат, знаешь, как немцы в магазинах наших бар обирают. Положим, что мы не немцы, а христиане православные, да тоже пироги-то с начинкой едим. Так ли, а?
 
   Рисположенский смеется.
 
   Подхалюзин. Дело понятное-с. И мерять-то, говорю, надо тоже поестественнее: тяни да потягивай, только чтоб, боже сохрани, как не лопнуло, ведь не нам, говорю, после носить. Ну, а зазеваются, так никто виноват, можно, говорю, и просто через руку лишний аршин раз шмыгануть.
   Большов. Все единственно: ведь портной украдет же. А? Украдет ведь?
   Рисположенский. Украдет, Самсон Силыч, беспременно, мошенник, украдет; уж я этих портных знаю.
   Большов. То-то вот, все они кругом мошенники, а на нас слава.
   Рисположенский. Это точно, Самсон Силыч, а то вы правду говорить изволите.
   Большов. Эх, Лазарь, плохи нынче барыши: не прежние времена. (Помолчав.) Что, «Ведомости» принес?
   Подхалюзин (вынимая из кармана и подавая). Извольте получить-с.
   Большов. Давакось, посмотрим. (Надевает очки и просматривает.)
   Рисположенский. Я, Самсон Силыч, рюмочку выпью. (Пьет, потом надевает очки, садится подле Большова и смотрит в газеты.)
   Большов. (читает вслух). «Объявления казенные и разных обществ: 1, 2, 3, 4, 5 и 6, от Воспитательного дома». Это не по нашей части, нам крестьян не покупать. «7 и 8 от Московского новерситета, от Губернских правлений, от Приказов общественного призрения». Ну, и это мимо. «От Городской шестигласной думы». А ну-тко-сь, нет ли чего! (Читает.) «От Московской городской шестигласной думы сим объявляется: не пожелают ли кто взять в содержание нижеозначенные оброчные статьи». Не наше дело: залоги надоть представлять. «Контора Вдовьего дома сим приглашает…» Пускай приглашает, а мы не пойдем. «От Сиротского суда». У самих ни отца, ни матери. (Просматривает дальше.) Эге! Вон оно куды пошло! Слушай-ко, Лазарь! «Такого-то года, сентября такого-то дня, по определению Коммерческого суда, первой гильдии купец Федот Селиверстов Плешков объявлен несостоятельным должником; вследствие чего…» Что тут толковать! Известно, что вследствие бывает. Вот-те и Федот Селиверстыч! Каков был туз, а в трубу вылетел. А что, Лазарь, не должен ли он нам?
   Подхалюзин. Малость должен-с. Сахару для дому брали пудов никак тридцать, не то сорок.
   Большов. Плохо дело, Лазарь. Ну, да мне-то он сполна отдаст по-приятельски.
   Подхалюзин. Сумнительно-с.
   Большов. Сочтемся как-нибудь. (Читает.) «Московский первой гильдии купец Антип Сысоев Енотов объявлен несостоятельным должником». За этим ничего нет?
   Подхалюзин. За масло постное-с, об великом посту брали бочонка с три-с.
   Большов. Вот сухоядцы-то, постники! И богу-то угодить на чужой счет норовят. Ты, брат, степенству-то этому не верь! Этот народ одной рукой крестится, а другой в чужую пазуху лезет! Вот и третий: «Московский второй гильдии купец Ефрем Лукин Полуаршинников объявлен несостоятельным должником». Ну, а этот как?
   Подхалюзин. Вексель есть-с!
   Большов. Протестован?
   Подхалюзин. Протестован-с. Сам-то скрывается-с.
   Большов. Ну! И четвертый тут, Самопалов. Да что они, сговорились, что ли?
   Подхалюзин. Уж такой расподлеющий народ-с.
   Большов (ворочая листы). Да тут их не перечитаешь до завтрашнего числа. Возьми прочь!
   Подхалюзин (берет газету). Газету-то только пакостят. На все купечество мораль эдакая.
 
   Молчание.
 
   Рисположенский. Прощайте, Самсон Силыч, я теперь домой побегу: делишки есть кой-какие.
   Большов. Да ты бы посидел немножко.
   Рисположенский. Нет, ей-богу, Самсон Силыч, не время. Я уж к вам завтра пораньше зайду.
   Большов. Ну, как знаешь!
   Рисположенский. Прощайте! Прощайте, Лазарь Елизарыч! (Уходит.)
 

Явление двенадцатое

   Большов и Подхалюзин.
 
   Большов. Вот ты и знай, Лазарь, какова торговля-то! Ты думаешь, что! Так вот даром и бери деньги. Как не деньги, скажет, видал, как лягушки прыгают. На-ко, говорит, вексель. А по векселю-то с иных что возьмешь! Вот у меня есть завалящих тысяч на сто, и с протестами, только и дела, что каждый год подкладывай. Хоть за полтину серебра все отдам! Должников-то по ним, чай, и с собаками не сыщешь: которые повымерли, а которые поразбежались, некого и в яму посадить. А и посадишь-то, Лазарь, так сам не рад: другой так обдержится, что его оттедова куревом не выкуришь. Мне, говорит, и здесь хорошо, а ты проваливай. Так ли, Лазарь?
   Подхалюзин. Уж это как и водится.
   Большов. Все вексель да вексель! А что такое это вексель? Так, бумага, да и все тут. И на дисконту отдашь, так проценты слупят, что в животе забурчит, да еще после своим добром отвечай. (Помолчав.) С городовыми лучше не связывайся: все в долг да в долг; а привезет ли, нет ли, так слепой мелочью да арабчиками, поглядишь – ни ног, ни головы, а на мелочи никакого звания давно уж нет. А вот ты тут, как хошь! Здешним торговцам лучше не показывай: в любой анбар взойдет, только и дела, что нюхает, нюхает, поковыряет, поковыряет, да и прочь пойдет. Уж диво бы товару не было, – каким еще рожном торговать. Одна лавка москательная, другая красная, третья с бакалеей, так нет, ничто не везет. На торги хошь не являйся: сбивают цены пуще черт знает чего, а наденешь хомут, да еще и вязку подай, да могарычи, да угощения, да разные там недочеты с провесами. Вон оно что! Чувствуешь ли ты это?
   Подхалюзин. Кажется, должен чувствовать-с.
   Большов. Вот какова торговля-то, вот тут и торгуй! (Помолчав.) Что, Лазарь, как ты думаешь?
   Подхалюзин. Да как думать-с! Уж это как вам угодно. Наше дело подначальное.
   Большов. Что тут подначальное: ты говори по душе. Я у тебя про дело спрашиваю.
   Подхалюзин. Это опять-таки, Самсон Силыч, как вам угодно-с.
   Большов. Наладил одно: как вам угодно. Да ты-то как?
   Подхалюзин. Это я не могу знать-с.
   Большов (помолчав). Скажи, Лазарь, по совести, любишь ты меня? (Молчание.) Любишь, что ли? Что ж ты молчишь? (Молчание.) Поил, кормил, в люди вывел, кажется.
   Подхалюзин. Эх, Самсон Силыч! Да что тут разговаривать-то-с, Уж вы во мне-то не сумневайтесь! Уж одно слово: вот как есть, весь тут.
   Большов. Да что ж, что ты весь-то?
   Подхалюзин. Уж коли того, а либо что, так останетесь довольны: себя не пожалею.
   Большов. Ну, так и разговаривать нечего. По мне, Лазарь, теперь самое настоящее время; денег наличных у нас довольно, векселям всем сроки подошли. Чего ж ждать-то? Дождешься, пожалуй, что какой-нибудь свой же брат, собачий сын, оберет тебя дочиста, а там, глядишь, сделает сделку по гривне за рубль, да и сидит в миллионе, и плевать на тебя не хочет. А ты, честный-то торговец, и смотри да казнись, хлопай глазами-то. Вот я и думаю, Лазарь, предложить кредиторам-то такую статью: не возьмут ли они у меня копеек по двадцати пяти за рубль. Как ты думаешь?
   Подхалюзин. А уж по мне, Самсон Силыч, коли платить по двадцати пяти, так пристойнее совсем не платить.
   Большов. А что? Ведь и правда. Храбростью-то никого не удивишь, а лучше тихим-то манером дельцо обделать. Там после суди владыко на втором пришествии. Хлопот-то только куча. Дом-то и лавки я на тебя заложу.
   Подхалюзин. Нельзя ж без хлопот-с. Вот векселя надо за что-нибудь сбыть-с, товар перевезти куда подальше. Станем хлопотать-с!
   Большов. Оно так. Да старенек уж я становлюсь хлопотать-то. А ты помогать станешь?
   Подхалюзин. Помилуйте, Самсон Силыч, в огонь и в воду полезу-с.
   Большов. Эдак-то лучше! Черта ли там по грошам-то наживать! Махнул сразу, да и шабаш. Только напусти бог смелости. Спасибо тебе, Лазарь. Удружил! (Встает.) Ну, хлопочи! (Подходит к нему и треплет по плечу.) Сделаешь дело аккуратно, так мы с тобой барышами-то поделимся. Награжу на всю жизнь. (Идет к двери.)
   Подхалюзин. Мне, Самсон Силыч, окромя вашего спокойствия, ничего не нужно-с. Как жимши у вас с малолетства и видемши все ваши благодеяния, можно сказать, мальчишкой взят-с лавки подметать, следовательно, должен я чувствовать.
 

Действие второе

   Контора в доме Большова. Прямо дверь, на левой стороне лестница наверх.
 

Явление первое

   Тишка (со щеткой на авансцене). Эх, житье, житье! Вот чем свет тут ты полы мети! А мое ли дело полы мести! У нас все не как у людей! У других-то хозяев коли уж мальчишка, так и живет в мальчиках – стало быть при лавке присутствует. А у нас то туда, то сюда, целый день шаркай по мостовой как угорелый. Скоро руку набьешь, держи карман-то. У добрых-то людей для разгонки держат дворника, а у нас он с котятами на печке лежит либо с кухаркой проклажается, а на тебе спросится. У других все-таки вольготность есть; иным часом проштрафишься што либо-бшто, по малолетствию тебе спускается; а у нас – коли не тот, так другой, коли не сам, так сама задаст вытрепку; а то вот приказчик Лазарь, а то вот Фоминишна, а то вот… всякая шваль над тобой командует. Вот она жисть-то какая анафемская! А уж это чтобы урваться когда из дому, с приятелями в три листика, али в пристенок сразиться – и не думай лучше! Да уж и в голове-то, правда, не то! (Лезет на стул коленками и смотрит в зеркало.) Здравствуйте, Тихон Савостьяныч! Как вы поживаете? Все ли вы слава богу? А ну, Тишка, выкинь коленце. (Делает гримасу.) Вот оно что! (Другую.) Эвось оно как… (Хохочет.)
 

Явление второе

   Тишка и Подхалюзин, (крадется и хватает его за ворот).
 
   Подхалюзин. А это ты, чертенок, что делаешь?
   Тишка. Что? известно что! пыль стирал.
   Подхалюзин. Языком-то стирал! Что ты за пыль на зеркале нашел! Покажу я тебе пыль! Ишь, ломается! А вот я тебе заклею подзатыльника, так ты и будешь знать.
   Тишка. Будешь знать! Да было бы еще за что?
   Подхалюзин. А за то, что за что! Поговоришь, так и увидишь, за что! Вот пикни еще!
   Тишка. Да, пикни еще! Я ведь и хозяину скажу, не что возьмешь!
   Подхалюзин. Хозяину скажу!.. Что мне твой хозяин… Я, коли на то пошло… хозяин мне твой!.. На то ты и мальчишка, чтоб тебя учить, а ты думал что! Вас, пострелят, не бить, так и добра не видать. Прахтика-то эта известная. Я, брат, и сам огни, и воды, и медные трубы прошел.
   Тишка. Знаем, что прошел.
   Подхалюзин. Цыц, дьяволенок! (Замахивается.)
   Тишка. Накось, попробуй! Нешто не скажу, ей-богу, скажу!
   Подхалюзин. Да что ты скажешь-то, чертова перечница!
   Тишка. Что скажу? А то, что лаешься!
   Подхалюзин. Важное кушанье! Ишь ты, барин какой! Подитко-сь! Был Сысой Псоич?
   Тишка. Известно, был.
   Подхалюзин. Да ты, чертенок, говори толком! Зайти, что ль, хотел?
   Тишка. Зайти хотел!
   Подхалюзин. Ну, так ты сбегай на досуге.
   Тишка. Рябиновки, что ли?
   Подхалюзин. Да, рябиновки. Надо Сысоя Псоича, попотчевать. (Дает деньги.) Купи полштофа, а сдачу возьми уж себе на пряники. Только ты, смотри, проворней, чтобы не хватились!
   Тишка. Стриженая девка косы не заплетет. Так надо порхать – живым манером.
 
   Тишка уходит.
 

Явление третье

   Подхалюзин (один). Вот беда-то! Вот она где беда-то пришла на нас! Что теперь делать-то? Ну, плохо дело! Не миновать теперь несостоятельным объявиться! Ну, положим, хозяину что-нибудь и останется, а я-то при чем буду? Мне-то куда деться? В проходном ряду пылью торговать! Служил, служил лет двадцать, а там ступай мостовую грани. Как теперь это дело рассудить надо? Товаром, что ли? Вот векселя велел продать (вынимает и считает), тут, должно быть, попользоваться будет можно. (Ходит по комнате.) Говорят, надо совесть знать! Да, известное дело, надо совесть знать, да в каком это смысле понимать нужно? Против хорошего человека у всякого есть совесть, а коли он сам других обманывает, так какая же тут совесть! Самсон Силыч купец богатейший, и теперича все это дело, можно сказать, так, для препровождения времени затеял. А я человек бедный! Если и попользуюсь в этом деле чем-нибудь лишним, так и греха нет никакого, потому он сам несправедливо поступает, против закона идет. А мне что его жалеть? Вышла линия, ну и не плошай: он свою политику ведет, а ты свою статью гони. Еще то ли бы я с ним сделал, да не приходится. Хм! Ведь залезет эдакая фантазия в голову человеку! Конечно, Алимпияда Самсоновна барышня образованная, и, можно сказать, каких в свете нет, а ведь этот жених ее теперича не возьмет, скажет, денег дай! А денег где взять? И уж не быть ей теперь за благородным, потому денег нет. Рано ли, поздно ли, а придется за купца отдавать! (Ходит молча.) А понабравши деньжонок, да поклониться Самсону Силычу: дескать я, Самсон Силыч, в таких летах, что должен подумать о продолжении потомства, и я, мол, Самсон Силыч, для вашего спокойствия пота-крови не жалел. Конечно, мол, Алимпияда Самсоновна барышня образованная, да ведь и я, Самсон Силыч, не лыком шит, сами изволите видеть, имею капиталец и могу кругом себя ограничить на этот предмет. – Отчего не отдать за меня? Чем я не человек? Ни в чем не замечен, к старшим почтителен! Да при всем том, как заложили мне Самсон Силыч дом и лавки, так и закладной-то можно пугнуть. А знамши-то характер Самсона Силыча, каков он есть, – это и очень может случиться. У них такое заведение: коли им что попало в голову, уж ничем не выбьешь оттедова. Все равно как в четвертом году захотели бороду обрить: сколько ни просили Аграфена Кондратьевна, сколько ни плакали, – нет, говорит, после опять отпущу, а теперь поставлю на своем, взяли да и обрили. Так вот и это дело: потрафь я по них, или так взойди им в голову – завтра же под венец, и баста, и разговаривать не смей. Да от эдакого удовольствия с Ивана Великого спрыгнуть можно!
 

Явление четвертое

   Подхалюзин и Тишка.
 
   Тишка (входит со штофом). Вот он я пришел!
   Подхалюзин. Послушай, Тишка, Устинья Наумовна здесь?
   Тишка. Там наверху. Да и страпулист идет.
   Подхалюзин. Так ты поставь водку-то на стол и закусочки достань.
 
   Тишка ставит водку и достает закуски, потом уходит.
 

Явление пятое

   Подхалюзин и Рисположенский.
 
   Подхалюзин. А, наше вам-с!
   Рисположенский. К вам, батюшка Лазарь Елизарыч, к вам! Право. Думаю, мол, мало ли что, может, что и нужно. Это водочка у вас? Я, Лазарь Елизарыч, рюмочку выпью. Что-то руки стали трястись по утрам, особенно вот правая; как писать что, Лазарь Елизарыч, так все левой придерживаю. Ей-богу! А выпьешь водочки, словно лучше. (Пьет.)
   Подхалюзин. Отчего же это у вас руки трясутся?!
   Рисположенский.(садится к столу). От заботы, Лазарь Елизарыч, от заботы, батюшка.
   Подхалюзин. Так-с! А я так полагаю от того, что больно народ грабите. За неправду бог наказывает.
   Рисположенский. Эх, хе, хе… Лазарь Елизарыч! Где нам грабить! Делишки наши маленькие. Мы, как птицы небесные, по зернышку клюем.
   Подхалюзин. Вы, стало быть, больше по мелочам!
   Рисположенский. Будешь и по мелочам, коли взять-то негде. Ну еще не то, кабы один, а то ведь у меня жена да четверо ребятишек. Все есть просят, голубчики. Тот говорит – тятенька, дай, другой говорит – тятенька, дай. Одного вот в гимназию определил: мундирчик надобно, то, другое! А домишко-то эвоно где!.. Что сапогов одних истреплешь, ходимши к Воскресенским воротам с Бутырок-то.
   Подхалюзин. Это точно-с.
   Рисположенский. А зачем ходишь-то: кому просьбишку изобразишь, кого в мещане припишешь. Иной день и полтины серебром домой не принесешь. Ей-богу, не лгу. Чем тут жить? Я, Лазарь Елизарыч, рюмочку выпью. (Пьет.) А я думаю: забегу, мол, я к Лазарь Елизарычу, не даст ли он мне деньжонок что-нибудь.
   Подхалюзин. А за какие же это провинности-с?
   Рисположенский. Как за какие провинности! Вот уж грех, Лазарь Елизарыч! Нешто я вам не служу? По гроб слуга, что хотите заставьте. А закладную-то вам выхлопотал.
   Подхалюзин. Ведь уж вам заплачено! И толковать-то вам об одном и том же не приходится!
   Рисположенский. Это точно, Лазарь Елизарыч, заплачено. Это точно! Эх, Лазарь Елизарыч, бедность-то меня одолела.
   Подхалюзин. Бедность одолела! Это бывает-с. (Подходит и садится к столу.) А у нас вот лишние есть-с: девать некуда. (Кладет бумажник на стол.)
   Рисположенский. Что вы, Лазарь Елизарыч, неужто лишние? Небось, шутите?
   Подхалюзин. Окромя всяких шуток-с.
   Рисположенский. А коли лишние, так отчего же бедному человеку не помочь. Вам бог пошлет за это.
   Подхалюзин. А много ли вам требуется?
   Рисположенский. Дайте три целковеньких.
   Подхалюзин. Что так мало-с?
   Рисположенский. Ну, дайте пять.
   Подхалюзин. А вы просите больше.
   Рисположенский. Ну, уж коли милость будет, дайте десять.
   Подхалюзин. Десять-с! Так, задаром?
   Рисположенский. Как задаром! Заслужу, Лазарь Елизарыч, когда-нибудь сквитаемся.
   Подхалюзин. Все это буки-с. Улита едет, да когда-то она будет. А мы теперь с вами вот какую материю заведем: много ли вам Самсон Силыч обещали за всю эту механику?
   Рисположенский. Стыдно сказать, Лазарь Елизарыч: тысячу рублей да старую шубу енотовую. Уж меньше меня никто не возьмет, ей-богу, вот хоть приценитесь подите.
   Подхалюзин. Ну, так вот что, Сысой Псоич, я вам дам две тысячи-с… за этот же самый предмет-с.
   Рисположенский. Благодетель вы мой, Лазарь Елизарыч! С женой и с детьми в кабалу пойду.
   Подхалюзин. Сто серебром теперь же-с, а остальные после, по окончании всего этого происшествия-с.
   Рисположенский. Ну вот, как за эдаких людей и богу не молить! Только какая-нибудь свинья необразованная может не чувствовать этого. Я вам в ножки поклонюсь, Лазарь Елизарыч!
   Подхалюзин. Это уж на что же-с! Только, Сысой Псоич, уж хвостом не вертеть туда и сюда, а ходим акурате, – попал на эту точку и вертись на этой линии. Понимаете-с?
   Рисположенский. Как не понимать! Что вы, Лазарь Елизарыч, маленький, что ли, я! Пора понимать!
   Подхалюзин. Да что вы понимаете-то? Вот дела-то какие-с. Вы прежде выслушайте. Приезжаем мы с Самсоном Силычем в город, и реестрик этот привезли, как следует. Вот он пошел по кредиторам: тот не согласен, другой не согласен, да так ни один-таки и нейдет на эту штуку. Вот она какая статья-то.
   Рисположенский. Что вы это говорите, Лазарь Елизарыч! А! Вот поди ж ты! Вот народ-то!
   Подхалюзин. Как бы нам теперича с эстим делом не опростоволоситься! Понимаете вы меня али нет?
   Рисположенский. То есть насчет несостоятельности, Лазарь Елизарыч?
   Подхалюзин. Несостоятельность там сама по себе, а на счет моих-то делов.
   Рисположенский. Хе, хе, хе.., то есть дом с лавками… эдак… дом-то… хе, хе, хе…
   Подхалюзин. Что-о-с?
   Рисположенский. Нет-с, это я так, Лазарь Елизарыч, по глупости, как будто для шутки.
   Подхалюзин. То-то для шутки! А вы этим не шутите-с! Тут не то что дом, у меня теперь такая фантазия в голове об этом предмете, что надо с вами обширно потолковать-с! Пойдемте ко мне-с, Тишка!
 

Явление шестое

   Те же и Тишка.