Страница:
У Киркиных было двое детей, мальчик и девочка. Он гордился детьми и рассказывал об их успехах с удовольствием. Сын окончил лётное училище, а дочь, круглая отличница в школе и институте, стала врачом.. За лет девять-десять работы в аэроклубе, Борис, насколько я знаю не с кем не конфликтовал. Затем он работал много лет в
Аэрофлоте. Однажды я его встретил и он рассказал мне, как попал в грозу под Александрией, и как перед ним в двух или трёх метрах проскочила молния. Голубой столб толщиной сантиметров двадцать был весь в колючках. Он так натурально и красочно мне рассказал, что я себе с тех пор так и представляю молнию.
Боря страстно любил, а может и любит сейчас рыбалку, хотя кушать рыбу не любил. В свободное время он с удочкой уходил на ставок и часами там просиживал. Он не любил когда был обильный клёв и говорил, что у него в таких случаях пропадает интерес к рыбной ловле.
В восьмидесятых годах я встретил Бориса, который шёл после работы со своими коллегами лётчиками в сторону гаражей распить бутылку, что у нас было принято, как мужской закон Он тогда уже не летал, а работал начальником штаба эскадрильи. Я Бориса давно не видел и его вид удручил меня. В очках, сутулый и постаревший он напомнил мне о том. что и я уже далеко не тот Толя, который был в пору своей парашютной юности.
В июне 1958 года мы начали прыгать из самолета ЯK-I2. Это был прогресс по сравнению с ПО-2. Самолет брал на борт трех парашютистов и быстрее набирал высоту и мы стали чаще прыгать_ по 2 прыжка вдень. Этот год был для меня очень трудным и я не знаю, сумел бы я повторить и вынести ту нагрузку, которую выносил тогда. Распорядок дня у меня был такой. Подъем в половине четвертого утра, бегом в аэроклуб, погрузка парашютов, отъезд на аэродром, два прыжка с парашютом, что само по себе не легко,отправление на грузовике в город, работа до 6 – 7 вечера и сразу встреча с Эммой, продолжающаяся, как правило, до часа – двух ночи. Спал всего по 2-3
часа.
В то время не было мягких кругов приземления, не было специальных ботинок с мягкой подошвой, и я часто травмировал ноги. В основном это были растяжения связок и ушибы голеностопного сустава и ушиб пяточной кости (у нас говорили – отсушил пятку). Хромал, но прыжки не прекращал. Прыгал я в кедах, прообраз кроссовок. Я как мог, облегчал себе приземление, подкладывая под пятки губчатую резину, что немножко смягчало удар. Фёдоровский аэродром ранней весной и после дождей размягчал, но во время летней жары грунт пересыхал, трескался и становился твёрдым, как бетон. Приземление становилось очень жёстким и болезненным. Но жадность к прыжкам преодолевала и травмы, и боль, и недосыпание, и усталость. Но за месяц до соревнований, во время выполнения второго прыжка, я разогнал свой купол до максимальной скорости, чтобы попасть в цель, обозначенную крестом из двух белых полотнищ и, приземлившись прямо на полотнище, или как говорят в крест, я почувствовал жуткую боль в правом плече.
Я взялся за него левой рукой, но там где обычно мы чувствуем плечо, его не обнаружил.. Плечо переместилось вперёд и нестерпимо болело. Я вывихнул плечо. Врач, обслуживающий прыжки сказал, что нужно срочно ехать в больницу. При малейшем движении меня пронизывала жуткая боль. Банников, видя это, налил мне полный стакан водки, который я выпил без закуски, посадил в машину "скорая помощь", принадлежащую аэроклубу, и управляемую всё тем же Ваней Дубиной, и отправил меня в город. Я совершенно не захмелел, но боль несколько уменьшилась.
Привезли меня в заводскую больницу, расположенную возле вокзала.
Два корпуса этой больницы были построены для рабочих завода
Эльворти. Я не видел на них охранных досок, говорящих о том, что они являются памятниками архитектуры. Но они настолько хороши и уникальны рисунком своей кирпичной кладки, что трудно подобрать слово для определения их красоты. Они несколько массивны и вычурны, как ожерелье на шее у купчихи.(Кстати там находится сейчас женская больница). Я не могу определить их архитектурный стиль, (наверное,
"Елисаветградский купеческий классицизм") но такими зданиями мог бы гордиться любой европейский город. Я не даром так назвал стиль. В городе несколько зданий с утолщёнными, как пузыри, колоннами образующие крыльца. В первую очередь здание бывшего коммерческого училища недалеко от этой больницы.
Взялся вправлять мне плечо врач Гольдберг или Гольденбег, коренастый крепкий человек.
Он сначала влил мне лошадиным шприцом в плечо грамм сто новокаина, затем тянул мне руку сначала один, потом позвал девушку
(я даже рассмотрел, что она красивая), наверное практикантку, и они вдвоём тянули изо всех сил, но у них ничего не получалось.
Я врачу сразу сказал, что выпил обезболивающий стакан водки и он бурчал, откуда, мол, водка утром на аэродроме, алкоголь нейтрализует новокаин поэтому мышцы не дают вправить руку. Он влил мне повторную порцию новокаина и опять тянул вместе с красивой девушкой, пот лился с нас всех, но плечо не поддавалось. Я терпел, молча, а на лице изображал гримасу наподобие улыбки. Красавица спросила меня почему я улыбаюсь. Я подумал о том, что красота н прибавляет ума, но ответил:
"Чтобы не плакать"
И врач решил применить метод рычага, которым была моя рука, но предупредил, что есть опасность отломить конец кости. Он взял меня за локоть и резко вывернул руку, я заорал так, что студентка отскочила от меня с перепуганным лицом. Боль вдруг стала затихать, и я понял, что мои кости на месте. Я спросил врача, когда я могу приступить к тренировкам, а он сказал, что выпишет мне больничный сначала на месяц, а потом продлит ещё. Мне привязали руку к шее, подложили трёхгранную призму из картона под руку и предупредили держать руку в покое.
А теперь, кто прочитает дальше, поймёт, насколько я был "умный" парень.
На следующий день я поехал на аэродром с повязкой, но когда подъехал к аэродрому и снял её, почувствовал сильную боль во время прыжка из кузова машины.
Можете себе представить с какой болью мне пришлось одевать парашют, прыгать и тянуть за лямки больной рукой, и особенно приземляться. Искры летели у меня из глаз каждый раз, когда я просто задевал чем-то больную руку. Но всё перетерпел и результаты мои с каждым днём улучшались.
Скажу, забегая наперёд, что эта травма окончательно не зажила и давала мне постоянно себя чувствовать При резких движениях в плече возникала резкая боль. Я как мог, пытался её беречь, но это не всегда получалось С 1959 года в соревнования парашютистов в стрельбе и кроссу, введенных раньше, добавили метание гранаты в цель. Я приспособился бросать её раскачивая руку с гранатой, как маятник и попадал в окоп на расстоянии сорок метров. Но плечо всё равно побаливало. Оно болело у меня всегда, а лет шесть назад я не мог уже поднимать руку. Я придумал разные упражнения для руки и сейчас могу нею бриться, но поднять на вытянутой руке два килограмма уже не в силах.
Тогда, в 1958 году нужно было подтянуться минимум восемь раз и я с больной рукой умудрился (от большого ума) подтянуться 18 раз.
В тот год мы получили два новых спортивных парашюта Т-2. Это был громадный шаг вперёд в парашютном спорте. С этими парашютами сборная
СССР стала чемпионом мира в Братиславе, было установлено не менее сотни мировых рекордов, но этот купол принёс и много жертв парашютистов самого высокого класса. Первой жертвой был в 1958 году
Сергей Митин. Я ещё к этому вернусь.
Купол этого парашюта был весь шёлковый, но у него был вырезан один сегмент, из которого выходил воздух, толкая парашют вперёд.
Управлялся купол легко двумя стропами и благодаря его аэродинамическим качествам гораздо легче было попасть в круг диаметром 50-60 метров. Но мы ещё не знали методики обработки цели на небольших высотах и попасть в крест было довольно трудно. Кроме того мне не часто приходилось с ним прыгать, так как инструктора его, как правило, забирали для себя и я решил, что на соревнованиях на точность приземления буду прыгать с круглым куполом,
Неожиданностью для меня стало изменение квалификационных норм для получения звания мастера спорта. Они усложнились в несколько раз.
Точность приземления с 1000 метров стала 15 метров вместо бывших 50.
В свободном падении необходимо было выполнять спирали, а на всесоюзных соревнованиях и сальто, которого не мог ещё на Украине делать никто. Но я несмотря ни на что надежду не терял. Выехали мы на соревнования
18 августа мы выехали в Киев. Мы, это Павел Алексеевич Банников,
Георгий Николаевич Курылёв, Борис Александрович Киркин, Таисия
Пекарь и Анатолий Отян.
Тая Пекарь начал прыгать!956 году. Она закончила ремесленное училище и работала токарем на заводе. Когда я в шутку говорил
Пекарь-Токарь, она обижалась. Она жила с отцом и мачехой. Девочка она была мягкая, покладистая, но какая-то неухоженная и весь её облик говорил о том, что жила она без мамы, нелюбимой. Была она всегда с налётом грусти, даже когда веселилась. Её эмоции никогда не переливались через край. Она параллельно с парашютным спортом занялось обучением летать на самолёте, а потом поступила в ЦОЛШ и вернулась уже в аэроклуб Мастером спорта, инструктором но с другой фамилией – Салтанова..
Был такой случай. После нас должны были летать планеристы. У них летала спортсменка по фамилии Недзельская. Она долго не могла вылететь самостоятельно, но с ней возились потому что на соревнования нужна была девушка. Кто-то из наших инструкторов подначил командира планерного звена Ивана Ивановича Тарнавского:
– Когда твоя Недзельская рекорд установит?
– Тогда, Когда твоя Пекарь станет Мастером спорта, – ответил
Тарнавский.
Не подумайте, что я это придумал, но в 1960 или 61 году, будучи в армии, я прочитал в газете "Советский патриот" следующее:
" На соревнованиях парашютистов в Саранске победительницей в многоборье стала Таисия Пекарь. Она стала чемпионкой трёх республик, выполнив при этом нормативы Мастера спорта".
Второе сообщение в этой же газете:
"В Кировограде на украинских республиканских соревнованиях по планеризму, в упражнении на продолжительность парения,
Кировоградская планеристка Недзельская сумела подняться на высоту более 5000 тысяч метров, что превышает мировой рекорд".
Вспомнив давнюю перепалку инструкторов, я был поражён.
С Недзельской случилось следующее. Она со своим планером попала в мощную кучёвку, когда та начала преобразовываться в грозовое облако.
Все участники, увидев в этом надвигающуюся опасность, пошли на посадку, наша "героиня".сдуру влезла в это облако, и Бог оказался к ней более чем милостив. Она не только не погибла, но и установила мировой рекорд. На следующий день ситуация повторилась. Недзельская залезла в грозовое облако, но мощными турбулентными воздушными потоками её планер разломило на части, но она осталась жива, выпрыгнув с парашютом.
Ещё есть свидетели тех событий, и если я ошибаюсь в деталях, меня поправят.
Пишу свои воспоминания не для широкой публики, но тем не менее хотелось бы, чтобы они читались с интересом. Одни сухие констатации фактов мало кому интересны, поэтому нужно приводить всевозможные события, произошедшие с людьми. Причём события не должны только показывать людей, как образцы для подражания, а нужно изображать их со всех сторон. Все без исключения люди имеют свои недостатки, имеют что скрывать Имею ли я право рассказывать о них всё что знаю? Этот вопрос всегда будет стоять перед людьми "взявшимися за перо". Перьев давно нет, и я сижу, как и многие другие за компьютером, а вопрос остался. Каждый человек решает этот вопрос по своему.
Небольшое отступление. В прошлом году я был на экскурсии в городе Эссене, до которого от Франкфурта 250 км. И если нет штау -пробок на дороге, ехать часа три с остановкой для разминки и перекура.
Главная цель нашей поездки: знакомство с выставкой основателя направления в искусстве "стиля модерн" Поля Сезанна. На выставке было представлено 60 его работ, и сорок работ его последователей:
Писсаро, Пикассо, Гогена, Ван Гога и других. Выставка интересная, но мне особенно понравился портрет женщины кисти Пикассо, голубого периода, когда его картины были более-менее реалистичны. А в постоянной экспозиции музея была прекрасная картина Ренуара – женщина в белом и его же бронзовая скульптура купальщицы. Были несколько замечательных картин других художников и несколько скульптур Родена.
Я не очень хорошо знаю работы Поля Сезанна, но его работу с
Арлекином знают все.
Но главное, о чём я хочу сейчас рассказать, это о том, что когда
Сезанн, сын не крупного банкира учился в престижной школе, к ним в класс прибыл новый ученик, небольшого роста еврейский мальчик. Его поначалу все обижали, ему не давалась математика и рисование, и
Сезанн взял его под своё покровительство, помог в учёбе. Но этот мальчик преуспевал в изучении языков, прекрасно разбирался в литературе, писал небольшие сочинения. Когда стал взрослым, открылся миру как писатель Эмиль Золя. Он и Сезанн много лет были дружны. Но когда Золя опубликовал роман о художнике, и хотя это было художественное произведение со значительной долей фантазии, Сезанн в герое романа узнал себя и страшно обиделся на автора. Он написал гневное письмо Эмилю Золя, и они больше никогда не встречались.
Я не вправе давать оценку великим людям, но сам для себя решил, что ради того, чтобы понравиться читателям, я не могу, не имею права раскрывать известные мне факты из жизни моих друзей, знакомых, которые бы они сами не хотели бы придавать огласке. Многие из парашютистов имели всевозможные любовные истории, по несколько раз, иногда меняли супругов, делали не совсем хорошие поступки и вообще имели секреты, которые я в силу дружбы или близкого знакомства с ними, знал. Большинство из них живы, и я не хочу причинить им неприятность и может даже боль.
Но о мёртвых, уважаемых мною людях, я позволю себе рассказать больше, если знаю, что их близким это не будет неприятно.
Я мало знал мужа Таи, Славу Салтанова. Он работал в аэрофлоте и иногда приезжал в Фёдоровку. Но потом уехал на работу, кажется, в
Иваново. Они снимали квартиру на Черёмушках, а когда Слава уехал, хозяева предложили Тае освободить квартиру, и она с дочкой, симпатичной беленькой трёхлетней девочкой, осталась на улице. Моя мама тогда гостила у моей сестры Валентины в Литве, и я предложил
Тае на недельку-вторую, пока она найдёт жильё, пожить в маминой квартире, но освободить её, как только я попрошу её об этом и главное, не оставить следа о своём присутствии.
Когда мама дала телеграмму о своём приезде, я предупредил Таю, и она пообещала немедленно освободить квартиру. Но когда я привёз маму из аэропорта или вокзала домой, то застал её в квартире вместе с дочерью. В квартире был полнейший тарарам и даже материна постельное быльё было перепачкано. Мать была в шоке, а Тая, хлопая глазами не могла ничего объяснить, и только при нас стала собираться. Мать моя была разъярена, но скандал мне учинять не стала, и жене моей об этом не сказала, думая, наверное, что это моя любовница. Я и по сей день не знаю, знает ли Эмма об этом и что она мне скажет сегодня по прочтению этой страницы.
Во время выброски парашютистов с самолёта АН-2, который аэроклуб заимел уже после моего прихода из армии, в самолёте должен был присутствовать выпускающий, который выпустивший парашютистов, должен был затянуть в самолёт чехлы или фалы. На этом его миссия заканчивалась. Выпускающими были инструкторы Лебедев или Мурзенко, от вынужденного безделья во время набора высоты и посадки научились управлять самолётом, чего по закону права не имели. Однажды Тая вместе с Мурзенко вывозила на выброску парашютистов и уже когда самолёт набрал необходимую высоту, Анатолий Владимирович вдруг увидел, что Тая потеряла сознание. На борту кроме них десять человек молодых парней. Обычно осторожный и предусмотрительный Мурзенко не успел растеряться. Если бы об этом узнали журналисты, они написали бы: "…проявив мужество и находчивость, инструктор Мурзенко совершил подвиг. Он спас от неминуемой гибели государственное имущество-самолёт АН-2, стоящий больших средств, и десять человек".
Так или похоже написали бы советские журналисты, но… об этом не узнал никто кроме узкого круга людей.
Толюха, как его назвали друзья, взял штурвал управления на себя, выбросил парашютистов, дав сигнальную сирену, и пошёл на снижение.
Но снижаться не торопился, ожидая пока Тая не придёт в себя, на вопросы с земли по радио не отвечал и посадил самолёт, когда она открыла глаза. Начальству она объяснила, что отказала радиостанция, а с лётчиками и командиром звена решили никому не говорить, но всегда она должна летать с Лебедевым или Мурзенко, которые могут её подстраховать У женщин во время начальной стадии беременности бывает кратковременное отключение сознания и тогда об этом все и подумали.
Но, наверное, Тая знала что это не так. беременна она, по всей вероятности, не была. Вскоре после ухода на пенсию, а ей не было ещё и сорока лет, она уехала к мужу в Иваново и там врачи обнаружили у неё опухоль мозга и она, ещё сравнительно молодая женщина, умерла.
Но пока мы приехали на соревнования, и я хотел воплотить в жизнь свои честолюбивые планы.
19 августа я лёг спать с таким расчётом, чтобы выспаться, ведь завтра предстоял самый тяжёлый день и в моральном и физическом плане. Предстояло выполнить два прыжка на точность приземления по новым нормативам. Так как я решил (с подсказки Банникова) прыгать с парашютом ПТ-1, то мне предстояло в каждом прыжке 200 секунд, напряжённая работа состоящая в том, чтобы тянуть беспрерывно лямки, хотя при хорошей выброске можно только подкорректировать ошибку в расчете и остальное время сидеть в подвесной системе и не тратить силы. По это только так кажется. Даже при ровном спокойном ветре воздушные массы всё время то ускоряются, то изменяют направление, и в полный штиль воздух всё время колышется. Попробуйте бросить в слабый ветер одуванчик или воздушный шарик и убедитесь, что они летят неровно. Поэтому Павел Алексеевич учил меня всё время работать лямками в том направлении, в каком считаешь правильным, всё время поправляя себя. Лучше сначала находить на крест, а потом притормаживать. Но хорошо было П.А. говорить чтобы я всё время работал лямками, когда у него. да и у Бориса Киркина под кожей играли бицепсы, а я по сравнению с ними выглядел слабаком. Но почти всю ночь я не спал. Одолевали мысли о завтрашнем дне. И наступило завтра.
На "Чайке" чаще всего дует северо-восточный ветер. В тот день он дул со скоростью метра три в секунду, что для прыжков на точность идеально. Первым на пристрелку прыгнул Курылёв, вторым пошёл Киркин, меня П.А. выпустил третьим. Я видел, что и Курылёв и Киркин приземлились в круге и начал тянуть за лямки, устраняя собственные ошибки, так как расчёт Банников произвёл идеально. Если бы я не тягал лямки туда и назад, то, наверное приземлился бы тоже нормально. Где-то на высоте метров сто я почувствовал, что уже выбился из сил, а нужно подойти поближе. Взялся за необходимые лямки, которые от постоянной работы перекрутились и были жгутом. Я быстро снижался, а сил уже не было. Я из последних, нет не последних, а Богом данных сил, подтянул передние лямки, купол качнулся и понёс моё обессилевшее тело к кресту. Я приземлился и от перенесенного физического и психологического напряжения меня стошнило, и я начал рвать. Даже не рвать, а рвотные спазмы меня душили. Боря, спасибо ему, помог мне собрать парашют и донести до старта. Я сел обессиленный на траву и отдыхал, но отдыхал недолго предстоял ещё один прыжок. Результат моего первого прыжка составил 9 метров 22 сантиметра от центра круга, что меня более чем устраивало.
Ведь нужно было не больше 15 метров.
Итак, в первый день соревнований я выполнил 13 поставленной перед собой задачи.
На следующий день мы прыгаем в групповом прыжке на точность приземления и мой личный результат 15 метров и вся команда в круге.
По групповому прыжку команда занимает второе место.
Такого результата мы достигли впервые и благодаря Банникову. Его установка была такая: "Всё делайте в групповом прыжке как я. Всю ответственность за результат я беру на себя. Я промажу, все промажут, я выдам хороший результат, будет хорошее место у команды.
Если кто-то подумает, что я ошибся, что может случиться, и будет делать по-своему и получит хороший результат, то всё равно команда проиграет. Результат одного ничего не стоит".
Я взял этот метод на вооружение и поскольку позднее я был капитаном команды, такая установка приносила хорошие результаты.
Два дня мы не прыгали.
22 августа всем дали отдохнуть и молодёжь рванула через лес на реку Ирпень. Купались и загорали мы прямо у моста на трассе Киев -
Житомир. Веселились до предела, полку молодых спортсменов прибыло.
Из Одессы Олимпыч привёз двух ребят, Валерия Шелуху и Олега
Рудольфа, сделавших за три года большие успехи в спорте и мне придётся с ними не раз быть на сборах.
На прошлых соревнованиях от Одессы выступал Игорь Ткаченко, который сейчас служил в ВДВ. Эти трое ребят погибнут с интервалом в два года между каждым в том порядке, в котором я их привёл. Не помню за какую команду выступал Миша Дашевский. Мне доведётся служить с ним в одной дивизии, и мы будем с ним тренироваться в одной команде.
Потом он переберётся жить в Одессу, и при случайной встрече на
Дерибасовской он мне сообщит о гибели Игоря Ткаченко, в похоронах которого мы будем принимать участие.
Сейчас мы все, забыв о соревнованиях, веселились. В те времена, когда мы прыгали, среди нас царил дух товарищества. Мы дружили, общались, делились опытом, помогали друг другу и радовались успехам не только товарищей по команде, а и своих друзей-соперников.
Результаты соревнований не влияли на наши отношения.
Не знаю почему, но позже всё изменилось и конкуренция на соревнованиях шла с таким ожесточением, как будто шла речь о месте под солнцем.
Вечером опять собрались на восточном крыльце и не помню кто, кажется Мартыненко, рассказал о том, как погиб Сергей Митин. В 1957 году Сергей стал абсолютным чемпионом Советского Союза и был включён в основной состав сборноё страны.
Тогда были нашими конструкторами изобретены купола Т-2 и ими оснастили сборную.
Их купола отличались от куполов ПТ-1 только наличием в них щели, а также тем, что на него натягивался, как и на парашют ПД-47 чехол, что делало более мягким раскрытие и давало тем самым возможность применять парашют Т-2 для прыжков с задержкой раскрытия парашюта. Но наличие щели изменяло аэродинамику купола не только при работе с ним после наполнения воздухом, но и при раскрытии купола. Начались довольно частые перехлёсты куполов. Они могли быть незначительными, когда одна стропа сбоку н перехлёстывала купол и тогда она могла сойти сама, или если подёргаешь её или другие, сходила принудительно. Иногда купола выворачивались, что делало их плохо управляемыми, но не влияло на скорость приземления. Но иногда перехлёст был глубоким, когда одна, а чаще несколько строп перехлёстывали купол ближе к центру и так, что не сходили.
Значительно увеличивалась скорость снижения парашюта, и он начинал быстро вращаться. Перехлёсты иногда случались и с другими куполами, но они не вращались при перехлёсте и даже иногда перворазники открывали запасные парашюты и всё обходилось благополучно. Вращение при перехлёсте Т-2 было опасно тем, что раскрываясь, запасный парашют накручивался на стропы главного, и ещё больше уменьшал площадь его купола, сам при этом не работая. Единственный способ обезопасить раскрытие запасного парашюта – это раскрывать его или пока главный не начал вращаться, что практически невозможно, или попробовать ликвидировать перехлёст, обрезая перехлестнувшие стропы ножом, который всегда крепился на запасном парашюте.
Перехлёст мог случится и беспричинно, но многократно увеличивалась его вероятность при том положении тела парашютиста в момент раскрытия, когда ногами задеваешь за выходящий из ранца чехол или стропы.
У Сергея Митина два раза случался перехлёст, и он, воспользовавшись ножом, обрезал перехлестнувшие купол стропы и нормально приземлялся. Парашюты при этом становились непригодными для использования и отправлялись на завод для ремонта. Парашютов не хватало и кто-то даже, наверное в шутку, сказал, что Сергей оставит сборную страны без парашютов.
И опять на очередном прыжке у Митина случился перехлёст. Он попытался сначала стянуть стропы руками, но у него это не получилось, и он, наверное жалея резать стропы, дёрнул кольцо запаски, отбросил её от себя, но скорость уже была такая, что, раскрываясь, она стала наматываться на стропы основного парашюта. С земли было видно, что Сергей до конца боролся, пытаясь остановить вращение, но он не мог уже ничего сделать. Когда к нему подбежали, он ещё жил, но через несколько часов умер, не приходя в сознание.
Тело его перевезли в Киев и похоронили на одном из кладбищ. На следующий день мы посетили могилу Сергея Митина.
И стоя у его могилы, один из нас сказал: "Кто следующий?". На него зашикали и посмотрели с укоризной, вопрос был пророческим.
Спорт, которым мы занимались, забирал ежегодно из наших рядов свою жертвенную дань.
Но"Так устроен мир, что подолгу не могут корабли у пристани стоять". 24 августа мы разыграли тридцатку, так всегда мы называем прыжок с задержкой раскрытия парашюта на тридцать секунд.
Аэрофлоте. Однажды я его встретил и он рассказал мне, как попал в грозу под Александрией, и как перед ним в двух или трёх метрах проскочила молния. Голубой столб толщиной сантиметров двадцать был весь в колючках. Он так натурально и красочно мне рассказал, что я себе с тех пор так и представляю молнию.
Боря страстно любил, а может и любит сейчас рыбалку, хотя кушать рыбу не любил. В свободное время он с удочкой уходил на ставок и часами там просиживал. Он не любил когда был обильный клёв и говорил, что у него в таких случаях пропадает интерес к рыбной ловле.
В восьмидесятых годах я встретил Бориса, который шёл после работы со своими коллегами лётчиками в сторону гаражей распить бутылку, что у нас было принято, как мужской закон Он тогда уже не летал, а работал начальником штаба эскадрильи. Я Бориса давно не видел и его вид удручил меня. В очках, сутулый и постаревший он напомнил мне о том. что и я уже далеко не тот Толя, который был в пору своей парашютной юности.
В июне 1958 года мы начали прыгать из самолета ЯK-I2. Это был прогресс по сравнению с ПО-2. Самолет брал на борт трех парашютистов и быстрее набирал высоту и мы стали чаще прыгать_ по 2 прыжка вдень. Этот год был для меня очень трудным и я не знаю, сумел бы я повторить и вынести ту нагрузку, которую выносил тогда. Распорядок дня у меня был такой. Подъем в половине четвертого утра, бегом в аэроклуб, погрузка парашютов, отъезд на аэродром, два прыжка с парашютом, что само по себе не легко,отправление на грузовике в город, работа до 6 – 7 вечера и сразу встреча с Эммой, продолжающаяся, как правило, до часа – двух ночи. Спал всего по 2-3
часа.
В то время не было мягких кругов приземления, не было специальных ботинок с мягкой подошвой, и я часто травмировал ноги. В основном это были растяжения связок и ушибы голеностопного сустава и ушиб пяточной кости (у нас говорили – отсушил пятку). Хромал, но прыжки не прекращал. Прыгал я в кедах, прообраз кроссовок. Я как мог, облегчал себе приземление, подкладывая под пятки губчатую резину, что немножко смягчало удар. Фёдоровский аэродром ранней весной и после дождей размягчал, но во время летней жары грунт пересыхал, трескался и становился твёрдым, как бетон. Приземление становилось очень жёстким и болезненным. Но жадность к прыжкам преодолевала и травмы, и боль, и недосыпание, и усталость. Но за месяц до соревнований, во время выполнения второго прыжка, я разогнал свой купол до максимальной скорости, чтобы попасть в цель, обозначенную крестом из двух белых полотнищ и, приземлившись прямо на полотнище, или как говорят в крест, я почувствовал жуткую боль в правом плече.
Я взялся за него левой рукой, но там где обычно мы чувствуем плечо, его не обнаружил.. Плечо переместилось вперёд и нестерпимо болело. Я вывихнул плечо. Врач, обслуживающий прыжки сказал, что нужно срочно ехать в больницу. При малейшем движении меня пронизывала жуткая боль. Банников, видя это, налил мне полный стакан водки, который я выпил без закуски, посадил в машину "скорая помощь", принадлежащую аэроклубу, и управляемую всё тем же Ваней Дубиной, и отправил меня в город. Я совершенно не захмелел, но боль несколько уменьшилась.
Привезли меня в заводскую больницу, расположенную возле вокзала.
Два корпуса этой больницы были построены для рабочих завода
Эльворти. Я не видел на них охранных досок, говорящих о том, что они являются памятниками архитектуры. Но они настолько хороши и уникальны рисунком своей кирпичной кладки, что трудно подобрать слово для определения их красоты. Они несколько массивны и вычурны, как ожерелье на шее у купчихи.(Кстати там находится сейчас женская больница). Я не могу определить их архитектурный стиль, (наверное,
"Елисаветградский купеческий классицизм") но такими зданиями мог бы гордиться любой европейский город. Я не даром так назвал стиль. В городе несколько зданий с утолщёнными, как пузыри, колоннами образующие крыльца. В первую очередь здание бывшего коммерческого училища недалеко от этой больницы.
Взялся вправлять мне плечо врач Гольдберг или Гольденбег, коренастый крепкий человек.
Он сначала влил мне лошадиным шприцом в плечо грамм сто новокаина, затем тянул мне руку сначала один, потом позвал девушку
(я даже рассмотрел, что она красивая), наверное практикантку, и они вдвоём тянули изо всех сил, но у них ничего не получалось.
Я врачу сразу сказал, что выпил обезболивающий стакан водки и он бурчал, откуда, мол, водка утром на аэродроме, алкоголь нейтрализует новокаин поэтому мышцы не дают вправить руку. Он влил мне повторную порцию новокаина и опять тянул вместе с красивой девушкой, пот лился с нас всех, но плечо не поддавалось. Я терпел, молча, а на лице изображал гримасу наподобие улыбки. Красавица спросила меня почему я улыбаюсь. Я подумал о том, что красота н прибавляет ума, но ответил:
"Чтобы не плакать"
И врач решил применить метод рычага, которым была моя рука, но предупредил, что есть опасность отломить конец кости. Он взял меня за локоть и резко вывернул руку, я заорал так, что студентка отскочила от меня с перепуганным лицом. Боль вдруг стала затихать, и я понял, что мои кости на месте. Я спросил врача, когда я могу приступить к тренировкам, а он сказал, что выпишет мне больничный сначала на месяц, а потом продлит ещё. Мне привязали руку к шее, подложили трёхгранную призму из картона под руку и предупредили держать руку в покое.
А теперь, кто прочитает дальше, поймёт, насколько я был "умный" парень.
На следующий день я поехал на аэродром с повязкой, но когда подъехал к аэродрому и снял её, почувствовал сильную боль во время прыжка из кузова машины.
Можете себе представить с какой болью мне пришлось одевать парашют, прыгать и тянуть за лямки больной рукой, и особенно приземляться. Искры летели у меня из глаз каждый раз, когда я просто задевал чем-то больную руку. Но всё перетерпел и результаты мои с каждым днём улучшались.
Скажу, забегая наперёд, что эта травма окончательно не зажила и давала мне постоянно себя чувствовать При резких движениях в плече возникала резкая боль. Я как мог, пытался её беречь, но это не всегда получалось С 1959 года в соревнования парашютистов в стрельбе и кроссу, введенных раньше, добавили метание гранаты в цель. Я приспособился бросать её раскачивая руку с гранатой, как маятник и попадал в окоп на расстоянии сорок метров. Но плечо всё равно побаливало. Оно болело у меня всегда, а лет шесть назад я не мог уже поднимать руку. Я придумал разные упражнения для руки и сейчас могу нею бриться, но поднять на вытянутой руке два килограмма уже не в силах.
Тогда, в 1958 году нужно было подтянуться минимум восемь раз и я с больной рукой умудрился (от большого ума) подтянуться 18 раз.
В тот год мы получили два новых спортивных парашюта Т-2. Это был громадный шаг вперёд в парашютном спорте. С этими парашютами сборная
СССР стала чемпионом мира в Братиславе, было установлено не менее сотни мировых рекордов, но этот купол принёс и много жертв парашютистов самого высокого класса. Первой жертвой был в 1958 году
Сергей Митин. Я ещё к этому вернусь.
Купол этого парашюта был весь шёлковый, но у него был вырезан один сегмент, из которого выходил воздух, толкая парашют вперёд.
Управлялся купол легко двумя стропами и благодаря его аэродинамическим качествам гораздо легче было попасть в круг диаметром 50-60 метров. Но мы ещё не знали методики обработки цели на небольших высотах и попасть в крест было довольно трудно. Кроме того мне не часто приходилось с ним прыгать, так как инструктора его, как правило, забирали для себя и я решил, что на соревнованиях на точность приземления буду прыгать с круглым куполом,
Неожиданностью для меня стало изменение квалификационных норм для получения звания мастера спорта. Они усложнились в несколько раз.
Точность приземления с 1000 метров стала 15 метров вместо бывших 50.
В свободном падении необходимо было выполнять спирали, а на всесоюзных соревнованиях и сальто, которого не мог ещё на Украине делать никто. Но я несмотря ни на что надежду не терял. Выехали мы на соревнования
18 августа мы выехали в Киев. Мы, это Павел Алексеевич Банников,
Георгий Николаевич Курылёв, Борис Александрович Киркин, Таисия
Пекарь и Анатолий Отян.
Тая Пекарь начал прыгать!956 году. Она закончила ремесленное училище и работала токарем на заводе. Когда я в шутку говорил
Пекарь-Токарь, она обижалась. Она жила с отцом и мачехой. Девочка она была мягкая, покладистая, но какая-то неухоженная и весь её облик говорил о том, что жила она без мамы, нелюбимой. Была она всегда с налётом грусти, даже когда веселилась. Её эмоции никогда не переливались через край. Она параллельно с парашютным спортом занялось обучением летать на самолёте, а потом поступила в ЦОЛШ и вернулась уже в аэроклуб Мастером спорта, инструктором но с другой фамилией – Салтанова..
Был такой случай. После нас должны были летать планеристы. У них летала спортсменка по фамилии Недзельская. Она долго не могла вылететь самостоятельно, но с ней возились потому что на соревнования нужна была девушка. Кто-то из наших инструкторов подначил командира планерного звена Ивана Ивановича Тарнавского:
– Когда твоя Недзельская рекорд установит?
– Тогда, Когда твоя Пекарь станет Мастером спорта, – ответил
Тарнавский.
Не подумайте, что я это придумал, но в 1960 или 61 году, будучи в армии, я прочитал в газете "Советский патриот" следующее:
" На соревнованиях парашютистов в Саранске победительницей в многоборье стала Таисия Пекарь. Она стала чемпионкой трёх республик, выполнив при этом нормативы Мастера спорта".
Второе сообщение в этой же газете:
"В Кировограде на украинских республиканских соревнованиях по планеризму, в упражнении на продолжительность парения,
Кировоградская планеристка Недзельская сумела подняться на высоту более 5000 тысяч метров, что превышает мировой рекорд".
Вспомнив давнюю перепалку инструкторов, я был поражён.
С Недзельской случилось следующее. Она со своим планером попала в мощную кучёвку, когда та начала преобразовываться в грозовое облако.
Все участники, увидев в этом надвигающуюся опасность, пошли на посадку, наша "героиня".сдуру влезла в это облако, и Бог оказался к ней более чем милостив. Она не только не погибла, но и установила мировой рекорд. На следующий день ситуация повторилась. Недзельская залезла в грозовое облако, но мощными турбулентными воздушными потоками её планер разломило на части, но она осталась жива, выпрыгнув с парашютом.
Ещё есть свидетели тех событий, и если я ошибаюсь в деталях, меня поправят.
Пишу свои воспоминания не для широкой публики, но тем не менее хотелось бы, чтобы они читались с интересом. Одни сухие констатации фактов мало кому интересны, поэтому нужно приводить всевозможные события, произошедшие с людьми. Причём события не должны только показывать людей, как образцы для подражания, а нужно изображать их со всех сторон. Все без исключения люди имеют свои недостатки, имеют что скрывать Имею ли я право рассказывать о них всё что знаю? Этот вопрос всегда будет стоять перед людьми "взявшимися за перо". Перьев давно нет, и я сижу, как и многие другие за компьютером, а вопрос остался. Каждый человек решает этот вопрос по своему.
Небольшое отступление. В прошлом году я был на экскурсии в городе Эссене, до которого от Франкфурта 250 км. И если нет штау -пробок на дороге, ехать часа три с остановкой для разминки и перекура.
Главная цель нашей поездки: знакомство с выставкой основателя направления в искусстве "стиля модерн" Поля Сезанна. На выставке было представлено 60 его работ, и сорок работ его последователей:
Писсаро, Пикассо, Гогена, Ван Гога и других. Выставка интересная, но мне особенно понравился портрет женщины кисти Пикассо, голубого периода, когда его картины были более-менее реалистичны. А в постоянной экспозиции музея была прекрасная картина Ренуара – женщина в белом и его же бронзовая скульптура купальщицы. Были несколько замечательных картин других художников и несколько скульптур Родена.
Я не очень хорошо знаю работы Поля Сезанна, но его работу с
Арлекином знают все.
Но главное, о чём я хочу сейчас рассказать, это о том, что когда
Сезанн, сын не крупного банкира учился в престижной школе, к ним в класс прибыл новый ученик, небольшого роста еврейский мальчик. Его поначалу все обижали, ему не давалась математика и рисование, и
Сезанн взял его под своё покровительство, помог в учёбе. Но этот мальчик преуспевал в изучении языков, прекрасно разбирался в литературе, писал небольшие сочинения. Когда стал взрослым, открылся миру как писатель Эмиль Золя. Он и Сезанн много лет были дружны. Но когда Золя опубликовал роман о художнике, и хотя это было художественное произведение со значительной долей фантазии, Сезанн в герое романа узнал себя и страшно обиделся на автора. Он написал гневное письмо Эмилю Золя, и они больше никогда не встречались.
Я не вправе давать оценку великим людям, но сам для себя решил, что ради того, чтобы понравиться читателям, я не могу, не имею права раскрывать известные мне факты из жизни моих друзей, знакомых, которые бы они сами не хотели бы придавать огласке. Многие из парашютистов имели всевозможные любовные истории, по несколько раз, иногда меняли супругов, делали не совсем хорошие поступки и вообще имели секреты, которые я в силу дружбы или близкого знакомства с ними, знал. Большинство из них живы, и я не хочу причинить им неприятность и может даже боль.
Но о мёртвых, уважаемых мною людях, я позволю себе рассказать больше, если знаю, что их близким это не будет неприятно.
Я мало знал мужа Таи, Славу Салтанова. Он работал в аэрофлоте и иногда приезжал в Фёдоровку. Но потом уехал на работу, кажется, в
Иваново. Они снимали квартиру на Черёмушках, а когда Слава уехал, хозяева предложили Тае освободить квартиру, и она с дочкой, симпатичной беленькой трёхлетней девочкой, осталась на улице. Моя мама тогда гостила у моей сестры Валентины в Литве, и я предложил
Тае на недельку-вторую, пока она найдёт жильё, пожить в маминой квартире, но освободить её, как только я попрошу её об этом и главное, не оставить следа о своём присутствии.
Когда мама дала телеграмму о своём приезде, я предупредил Таю, и она пообещала немедленно освободить квартиру. Но когда я привёз маму из аэропорта или вокзала домой, то застал её в квартире вместе с дочерью. В квартире был полнейший тарарам и даже материна постельное быльё было перепачкано. Мать была в шоке, а Тая, хлопая глазами не могла ничего объяснить, и только при нас стала собираться. Мать моя была разъярена, но скандал мне учинять не стала, и жене моей об этом не сказала, думая, наверное, что это моя любовница. Я и по сей день не знаю, знает ли Эмма об этом и что она мне скажет сегодня по прочтению этой страницы.
Во время выброски парашютистов с самолёта АН-2, который аэроклуб заимел уже после моего прихода из армии, в самолёте должен был присутствовать выпускающий, который выпустивший парашютистов, должен был затянуть в самолёт чехлы или фалы. На этом его миссия заканчивалась. Выпускающими были инструкторы Лебедев или Мурзенко, от вынужденного безделья во время набора высоты и посадки научились управлять самолётом, чего по закону права не имели. Однажды Тая вместе с Мурзенко вывозила на выброску парашютистов и уже когда самолёт набрал необходимую высоту, Анатолий Владимирович вдруг увидел, что Тая потеряла сознание. На борту кроме них десять человек молодых парней. Обычно осторожный и предусмотрительный Мурзенко не успел растеряться. Если бы об этом узнали журналисты, они написали бы: "…проявив мужество и находчивость, инструктор Мурзенко совершил подвиг. Он спас от неминуемой гибели государственное имущество-самолёт АН-2, стоящий больших средств, и десять человек".
Так или похоже написали бы советские журналисты, но… об этом не узнал никто кроме узкого круга людей.
Толюха, как его назвали друзья, взял штурвал управления на себя, выбросил парашютистов, дав сигнальную сирену, и пошёл на снижение.
Но снижаться не торопился, ожидая пока Тая не придёт в себя, на вопросы с земли по радио не отвечал и посадил самолёт, когда она открыла глаза. Начальству она объяснила, что отказала радиостанция, а с лётчиками и командиром звена решили никому не говорить, но всегда она должна летать с Лебедевым или Мурзенко, которые могут её подстраховать У женщин во время начальной стадии беременности бывает кратковременное отключение сознания и тогда об этом все и подумали.
Но, наверное, Тая знала что это не так. беременна она, по всей вероятности, не была. Вскоре после ухода на пенсию, а ей не было ещё и сорока лет, она уехала к мужу в Иваново и там врачи обнаружили у неё опухоль мозга и она, ещё сравнительно молодая женщина, умерла.
Но пока мы приехали на соревнования, и я хотел воплотить в жизнь свои честолюбивые планы.
19 августа я лёг спать с таким расчётом, чтобы выспаться, ведь завтра предстоял самый тяжёлый день и в моральном и физическом плане. Предстояло выполнить два прыжка на точность приземления по новым нормативам. Так как я решил (с подсказки Банникова) прыгать с парашютом ПТ-1, то мне предстояло в каждом прыжке 200 секунд, напряжённая работа состоящая в том, чтобы тянуть беспрерывно лямки, хотя при хорошей выброске можно только подкорректировать ошибку в расчете и остальное время сидеть в подвесной системе и не тратить силы. По это только так кажется. Даже при ровном спокойном ветре воздушные массы всё время то ускоряются, то изменяют направление, и в полный штиль воздух всё время колышется. Попробуйте бросить в слабый ветер одуванчик или воздушный шарик и убедитесь, что они летят неровно. Поэтому Павел Алексеевич учил меня всё время работать лямками в том направлении, в каком считаешь правильным, всё время поправляя себя. Лучше сначала находить на крест, а потом притормаживать. Но хорошо было П.А. говорить чтобы я всё время работал лямками, когда у него. да и у Бориса Киркина под кожей играли бицепсы, а я по сравнению с ними выглядел слабаком. Но почти всю ночь я не спал. Одолевали мысли о завтрашнем дне. И наступило завтра.
На "Чайке" чаще всего дует северо-восточный ветер. В тот день он дул со скоростью метра три в секунду, что для прыжков на точность идеально. Первым на пристрелку прыгнул Курылёв, вторым пошёл Киркин, меня П.А. выпустил третьим. Я видел, что и Курылёв и Киркин приземлились в круге и начал тянуть за лямки, устраняя собственные ошибки, так как расчёт Банников произвёл идеально. Если бы я не тягал лямки туда и назад, то, наверное приземлился бы тоже нормально. Где-то на высоте метров сто я почувствовал, что уже выбился из сил, а нужно подойти поближе. Взялся за необходимые лямки, которые от постоянной работы перекрутились и были жгутом. Я быстро снижался, а сил уже не было. Я из последних, нет не последних, а Богом данных сил, подтянул передние лямки, купол качнулся и понёс моё обессилевшее тело к кресту. Я приземлился и от перенесенного физического и психологического напряжения меня стошнило, и я начал рвать. Даже не рвать, а рвотные спазмы меня душили. Боря, спасибо ему, помог мне собрать парашют и донести до старта. Я сел обессиленный на траву и отдыхал, но отдыхал недолго предстоял ещё один прыжок. Результат моего первого прыжка составил 9 метров 22 сантиметра от центра круга, что меня более чем устраивало.
Ведь нужно было не больше 15 метров.
Итак, в первый день соревнований я выполнил 13 поставленной перед собой задачи.
На следующий день мы прыгаем в групповом прыжке на точность приземления и мой личный результат 15 метров и вся команда в круге.
По групповому прыжку команда занимает второе место.
Такого результата мы достигли впервые и благодаря Банникову. Его установка была такая: "Всё делайте в групповом прыжке как я. Всю ответственность за результат я беру на себя. Я промажу, все промажут, я выдам хороший результат, будет хорошее место у команды.
Если кто-то подумает, что я ошибся, что может случиться, и будет делать по-своему и получит хороший результат, то всё равно команда проиграет. Результат одного ничего не стоит".
Я взял этот метод на вооружение и поскольку позднее я был капитаном команды, такая установка приносила хорошие результаты.
Два дня мы не прыгали.
22 августа всем дали отдохнуть и молодёжь рванула через лес на реку Ирпень. Купались и загорали мы прямо у моста на трассе Киев -
Житомир. Веселились до предела, полку молодых спортсменов прибыло.
Из Одессы Олимпыч привёз двух ребят, Валерия Шелуху и Олега
Рудольфа, сделавших за три года большие успехи в спорте и мне придётся с ними не раз быть на сборах.
На прошлых соревнованиях от Одессы выступал Игорь Ткаченко, который сейчас служил в ВДВ. Эти трое ребят погибнут с интервалом в два года между каждым в том порядке, в котором я их привёл. Не помню за какую команду выступал Миша Дашевский. Мне доведётся служить с ним в одной дивизии, и мы будем с ним тренироваться в одной команде.
Потом он переберётся жить в Одессу, и при случайной встрече на
Дерибасовской он мне сообщит о гибели Игоря Ткаченко, в похоронах которого мы будем принимать участие.
Сейчас мы все, забыв о соревнованиях, веселились. В те времена, когда мы прыгали, среди нас царил дух товарищества. Мы дружили, общались, делились опытом, помогали друг другу и радовались успехам не только товарищей по команде, а и своих друзей-соперников.
Результаты соревнований не влияли на наши отношения.
Не знаю почему, но позже всё изменилось и конкуренция на соревнованиях шла с таким ожесточением, как будто шла речь о месте под солнцем.
Вечером опять собрались на восточном крыльце и не помню кто, кажется Мартыненко, рассказал о том, как погиб Сергей Митин. В 1957 году Сергей стал абсолютным чемпионом Советского Союза и был включён в основной состав сборноё страны.
Тогда были нашими конструкторами изобретены купола Т-2 и ими оснастили сборную.
Их купола отличались от куполов ПТ-1 только наличием в них щели, а также тем, что на него натягивался, как и на парашют ПД-47 чехол, что делало более мягким раскрытие и давало тем самым возможность применять парашют Т-2 для прыжков с задержкой раскрытия парашюта. Но наличие щели изменяло аэродинамику купола не только при работе с ним после наполнения воздухом, но и при раскрытии купола. Начались довольно частые перехлёсты куполов. Они могли быть незначительными, когда одна стропа сбоку н перехлёстывала купол и тогда она могла сойти сама, или если подёргаешь её или другие, сходила принудительно. Иногда купола выворачивались, что делало их плохо управляемыми, но не влияло на скорость приземления. Но иногда перехлёст был глубоким, когда одна, а чаще несколько строп перехлёстывали купол ближе к центру и так, что не сходили.
Значительно увеличивалась скорость снижения парашюта, и он начинал быстро вращаться. Перехлёсты иногда случались и с другими куполами, но они не вращались при перехлёсте и даже иногда перворазники открывали запасные парашюты и всё обходилось благополучно. Вращение при перехлёсте Т-2 было опасно тем, что раскрываясь, запасный парашют накручивался на стропы главного, и ещё больше уменьшал площадь его купола, сам при этом не работая. Единственный способ обезопасить раскрытие запасного парашюта – это раскрывать его или пока главный не начал вращаться, что практически невозможно, или попробовать ликвидировать перехлёст, обрезая перехлестнувшие стропы ножом, который всегда крепился на запасном парашюте.
Перехлёст мог случится и беспричинно, но многократно увеличивалась его вероятность при том положении тела парашютиста в момент раскрытия, когда ногами задеваешь за выходящий из ранца чехол или стропы.
У Сергея Митина два раза случался перехлёст, и он, воспользовавшись ножом, обрезал перехлестнувшие купол стропы и нормально приземлялся. Парашюты при этом становились непригодными для использования и отправлялись на завод для ремонта. Парашютов не хватало и кто-то даже, наверное в шутку, сказал, что Сергей оставит сборную страны без парашютов.
И опять на очередном прыжке у Митина случился перехлёст. Он попытался сначала стянуть стропы руками, но у него это не получилось, и он, наверное жалея резать стропы, дёрнул кольцо запаски, отбросил её от себя, но скорость уже была такая, что, раскрываясь, она стала наматываться на стропы основного парашюта. С земли было видно, что Сергей до конца боролся, пытаясь остановить вращение, но он не мог уже ничего сделать. Когда к нему подбежали, он ещё жил, но через несколько часов умер, не приходя в сознание.
Тело его перевезли в Киев и похоронили на одном из кладбищ. На следующий день мы посетили могилу Сергея Митина.
И стоя у его могилы, один из нас сказал: "Кто следующий?". На него зашикали и посмотрели с укоризной, вопрос был пророческим.
Спорт, которым мы занимались, забирал ежегодно из наших рядов свою жертвенную дань.
Но"Так устроен мир, что подолгу не могут корабли у пристани стоять". 24 августа мы разыграли тридцатку, так всегда мы называем прыжок с задержкой раскрытия парашюта на тридцать секунд.