Страница:
(собором.) Длина каната была 450 метров, и перепад высот составлял метров 30.
Петит шёл 45 минут снизу вверх, над многотысячной толпой, пришедшей пощекотать себе нервы (а вдруг упадёт), переодеваясь в костюмы от средневековых до современного.
Он сбрасывал с себя и бросал эти костюмы вниз в толпу и было очень эффектно смотреть, когда он сбросил красный плащ и остался в белоснежной рубахе с жабо, в белых чулках до колен, и тёмных панталонах с рюшами.
На фоне голубого неба с белыми кучевыми облаками его фигурка выглядела романтично, и люди, находящиеся внизу, и я у себя на балконе, чувствовали себя живыми и действующими персонажами сказки под названием "Нам 1200" Особенно был интересен момент, когда он оказался в костюме Гёте, сел на канат, что писал, а затем бросил вниз пачку листовок. Они долго падали, переливаясь и блестя на солнце, как снежинки, ещё больше создавая сказочное настроение, у ликующей внизу толпы. Что на них было написано я не знаю, может сам
Гёте расписался, а может Петит. Я всё это наблюдал в бинокль со своего балкона, а Эмма смотрела в телевизоре (запись я сохранил).
Было всё очень интересно и впечатляюще.
В один из дней я увидел на афишной тумбе объявление, что будет шоу с людьми парящими в воздухе, и будут это опытные парашютисты.
Меня это объявление очень возбудило, и я с нетерпением ожидал дня представления. Накануне я уснул с чувством радостного ожидания, как будто завтра я должен встретиться со своей мечтой, со своей давней безответной любовью. И я не обманулся. Утром я побежал на площадь
Рёмер (RЖmerplatz), что означает римская площадь. Это одно из самых посещаемых мест во Франкфурте и одно из самых красивых. Площадь с одной стороны окружена пятиэтажными домами, построенными в немецком средневековом фахверковом стиле. Фахверки- это раскосы из брёвен, делающими деревянный каркас здания жёстким. Каркас заполняется любым материалом: саманом, кирпичом, и это заполнение раскрашивается кому как нравится, а каркас красится в чёрный цвет. С противоположной стороны находится Ратуша, тоже в немецком стиле, но оштукатуренная и с вооружёнными в шлемах и панцирях рыцарями. На ратуше всегда стоят три больших цветных флага: городской, земли Гессен и государственный. Со стороны, примыкающей к реке Майн, стоит кирха, а рядом с ней, в старинном здании, Исторический музей, на входе которого стоит каменный основатель города, один из наиболее почитаемых королей Священной Римской империи – Карл Великий. В проходе к реке находится музей виноделия с бочкой диаметром в два с половиной метра и приспособлением для давки вина. Посредине всей этой площади на клумбе, ограждённой кованным забором, с позолоченными орлами на нём, стоит на пьедестале бронзовая женщина в римской до пят тунике, грациозно облегающей её тело. У женщины завязаны глаза, в одной руке она держит весы с двумя чашками, а в другой она держит меч. Площадь хороша и не давит на посетителей своей величественностью. Она одновременно и торжественная и домашняя. На ней расположены маленькие ресторанчики, летом и зимой на улице стоят столики, люди пьют пиво, едят мороженное и просто отдыхают. В декабре здесь устанавливают ёлку с игрушками, карусели, лавки с угощениями и сладостями, продают глинтвейн -горячее красное вино, стаканчик которого разогревает тело и веселит душу. Втакие дни здесь всегда весело и никогда не бывает пьяных.
Вот на этой площади стояло нехитрое сооружение:. Круглая пятиметровая площадка, поднятая на высоту один метр Пол площадки и шестиметровый цилиндр- корзина были сделаны из плоских, как парашютные лямки, канатов. Рядом с этой большой прозрачной корзиной стоял пульт управления двигателем, вращающим вентилятор под полом корзины.
С другой стороны стоял автомобильный кран с втянутой телескопической стрелой, на которой висела люлька для двоих человек.
Народу было не очень много, люди не понимали, что представление будет не менее интересным, чем проход канатоходца. Я с непрекращающимся волнением и внутренним напряжением, как будто сам должен был выполнять трюки, ожидал начала.
И вот появились исполнители. У пульта стал большой человек, одетый в чёрный цирковой костюм, с закрученными кверху усами, чем напоминал русского циркового борца конца IХХ века, а к крану подошёл парень и девушка. На них были черные костюмы отделанные красным и с красными большими карманами по бокам для большего сопротивления воздуха, как это делают спортсмены для лучшего схождения в воздухе при свободном падении.
Заиграла музыка, парень сел в люльку и стрела крана начала выдвигаться, поднимая его всё выше и выше. Одновременно запустили электродвигатель, "пол" в большой корзине надулся. Кран остановил подъём люльки на высоте тридцати метров, высоты десятиэтажного дома.
В динамиках загремели барабаны, переходя на мелкую дробь. Напряжение людей внизу усилилось, и когда вдруг смолкли и барабаны и музыка, толпа замерла и парень раскинув в стороны руки и ноги полетел вниз.
На высоте метров восемь он остановился в воздухе и, поворачиваясь в стороны, приветствовал зрителей качками вперёд и назад. Толпа заревела от восторга, а парень то взмывал вверх метров на пять, то возвращался вниз. Следующий номер был девушки. Она также поднялась на тридцатиметровую высоту и прыгнула плашмя вниз. Она выполняла то же, что и парень, но эффект её полёта украшали распущенные волосы, рыжим горящим костром поднимающиеся вверх.
Я стоял с замирающим сердцем и представлял себя на их месте, парящим в воздухе. Я чувствовал упругость набегающего потока, полоскание кожи на лице волнами пробегающей по щекам и делающее лицо незнакомым и некрасивым. Это было состояние близкое к абсолютному счастью.
"Остановись, мгновенье! Ты прекрасно!"
Затем парень выполнял развороты и делал заднее сальто, во время которого сильно проседал вниз, а по окончанию его опять взмывал вверх.
Потом объявили по радио желающих повторить прыжки. Я один поднял руку, и сказал: "Ich will springen -Я хочу прыгнуть" – все обернулись в мою сторону. Одни смотрели с удивлением, другие с интересом, третьи с явным одобрением. Ведущий программу и управляющий пультом человек с закрученными усами, сказал фразу, которую я не понял, и толпа засмеялась, глядя на меня. Я смеялся вместе со всеми, понимая, что выгляжу не то дурачком, не то человеком, заранее подготовленный для этой шутки.
Затем в корзину запустили двух девушек, запустили мотор с такой силой, что девушки только чуть отрывались от сетки, делали неуклюжие движения, а зрители смеялись над ними.
Апофеозом представления был одновременный прыжок парня и девушки с высоты пятьдесят метров. Оба одели на голову каски, девушка взяла парня за лямку, пришитую к костюму и они полетели вниз с высоты пятнадцатиэтажного дома. Остановившись на высоте метров шести, они сделали несколько круговых поворотов – спиралей и плавно стали на ноги. Толпа увеличившаяся, наверное, до нескольких тысяч человек, была в восторге и так громко аплодировала, что я такого давно не слышал.
Когда всё закончилось, мне случайно попался парень, говорящий с девушкой по-русски. Я спросил его, что в мою сторону сказал ведущий.
– Не дадим этому дедушке умереть от страха. Пусть живёт.
Они немного отошли в сторону и я увидел, как парень пожал плечами, и провёл два раза ладонью с растопыренными пальцами перед своим лицом. Я тогда не знал, что означает этот жест. Сейчас знаю – ненормальный. А что можно сказать о пожилом человеке, готовым бросится на глазах у толпы, с громадной высоты вниз?
И тем не менее, спасибо ведущему с закрученными усами, спасибо парню и девушке,. совершающих эти довольно опасные трюки. Я получил такой запас бодрости, что его частичка живёт во мне и сейчас.
После первого семестра четвёртого курса нас отправили на практику в Кривой Рог. Шестеро из нас разместились в одной из комнат в общежитии. Мы все, кроме Золотарёва, захотели заработать немного денег и сразу вошли в состав бригады плотников- бетонщиков на строительстве ЮГОКа (Южный Горно-обогатительный комбинат)
По тем временам это было гигантское строительство. Особенно нас впечатлил громадный опускной колодец. Железобетонный стакан диаметром около пятидесяти метров опускался под землю благодаря тому, что внутри него несколько экскаваторов выбирали землю, и башенными кранами она поднималась наверх, а стены стакана наращивались и под собственным весом опускались на глубину. Затем делалось перекрытие и достраивался над стаканом цех. Это была для
Советского Союза передовая технология, и мы бегали смотреть на эту замечательную работу. Сами мы работали на строительстве цеха агломератов. Не буду описывать всю технологию, скажу только, что мы занимались неквалифицированной работой. Нам в больших машинах подвозили бетон, и мы грузили его лопатами в одноколёсные тачки и развозили его по объекту. Такая механизация была ещё в древнем
Египте. Работа была очень тяжёлой. В бригаде, в которую мы вошли, работал красивый парень лет двадцати шести. Имя его было Егор, и жил он с женой через стенку от нас в том же общежитии что и мы. Жена у него была красавица. Она не работала и приносила ему в обеденный перерыв еду прямо на рабочее место. Голова её была покрыта красным с крупными цветами шерстяным "русским полушалком", что делало её ещё красивей. Вечерами у них в комнате раздавался сначала смех, потом песни, потом любовные вздохи и визг, а иногда это заканчивалось криком с матом, ударами, падающими табуретами, визгом и криками.
Егор ревновал её и, конечно, напрасно. Он постоянно грозил убить её хахаля (любовника), которого у неё, безусловно не было. Только отпетый идиот связался бы с женщиной, у которой дикий муж, да она мужа любила. После таких вечеров она закутывала почти всё лицо полушалком, но несмотря на её старания, всё равно были видны следы побоев.
Он только недавно освободился из заключения (после смерти Сталина была большая амнистия для уголовников). Он с гордостью говорил, что ему добавили в лагере срок за то, что он проиграл в карты лагерного пожарника и прямо на вахте его зарезал на глазах у охраны. А сроки он имел такие, что сидеть бы ему до старости, если бы не та амнистия, когда уголовников выпускали почти без разбору, а невинно осуждённые люди, так называемые политические, ещё два, а то и три года ждали освобождения.
Я Егора немного побаивался, как боятся трамвая или машины, зная, что они без тормозов. Особенно это чувство утвердилось во мне, когда , поймав мой взгляд, явно заинтересованно разглядывающий его жену, он улыбаясь, и прямо глядя мне в глаза спросил:?
– Что, Толя нравится моя Тамарка? -, и я, желая сделать ему приятное, сказал:
– Угу.
– Следующий раз посмотришь на неё так, я тебя зарежу, -так же улыбаясь сказал Егор
У меня что-то ёкнуло внутри, и с тех пор я, когда приходила
Тамара, отходил от греха подальше. Егор, видя, что его шуточная угроза возымела действие подозвал меня при ней и смеясь сказал:
– Да не бойся, ты. Я ведь пошутил. А любоваться такой красавицей всем не запрещается.. Правда Тома? – Тома засмеялась, показав ровные белоснежные зубы.
– Правда, правда, пока ты трезвый.
Я не рискнул поддерживать разговор и отошёл.
Через несколько дней, в воскресенье, мы с Володей Золотарёвым пошли обедать в столовую. Как только мы зашли в тамбур, внутренняя дверь открылась и здоровенный парень, с финским ножом над головой, бросился с криком на меня.
Я не помню кричал я или нет, наверное, не кричал, так как не успел сообразить, что происходит. Человек с ножом, вдруг увидел, что это не тот, кого он хотел убить, и со словами: "Фу ты, чуть не перепутал", – выбежал наружу. Это был Егор. За кем он гнался, мы так и не узнали. Только труп Егора с пулевым ранением нашли на следующий день на крыше сарая. Кто его застрелил, или такие же бандюги, как и он, или милиция, мы тоже не узнали. Только в комнату через стенку поселился другой парень, и Тамара стала его женой. История эта для романа или сценария для кинофильма с названием: "Хабанера" или
"Меня не любишь, но зато тебя люблю я и берегись любви моей".
Услышали вы сейчас мелодию из оперы Бизе "Кармен"?
Что ещё сказать о Кривом Роге? Я последний раз был там в девяностом году, и он изменился и в то же время нет. Появились многоэтажные дома, дороги, троллейбус и даже Метро, чем-то уникальное, автобусное сообщение стало лучше. Но остались прежними рабочие посёлки с их маленькими перекошенными домиками, заборами, сложенными насухо из породы, грязными кривыми улочками и всё это с красным налётом. Прежними остались и их обитатели. Беспросветный тяжёлый и опасный труд, беспробудное пьянство, поножовщина ещё больше усилившаяся в годы "перестройки". XVII-XVIII века, если судить по книгам и фильмам.
В моём родном Кировограде было несколько таких районов: Чичёра,
Кузни и Солодка балка. Чичёру и Кузни снесли и на их месте построили новые районы, а Солодка балка сохранилась. Она находится на берегу
Ингула, ниже электростанции. Глиняные лачуги – землянки поднимаются вдоль крутого склона и напоминают рисунки Лермонтова на Кавказе, только на рисунках подчёркивается величие гор и сила духа горцев, а вид Солодкой балки угнетает своей убогостью и нищетой. Какие могут там жить люди, можно только представлять. Фраза одного нашего общего знакомого, что "бытие определяет сознание" там актуальна, как нигде.
Приехавши из Кривого Рога, мы засели за дипломные проекты. Тема дипломного проекта называлась "Общежитие на 100 мест" Я имел типовой проект такого общежития, и я всё содрал (скопировал) 1:1. Но кое какие задания надо было делать дополнительно. Руководил моим дипломным проектом преподаватель лет 35, но почти совершенно лысый и седой по фамилии Бубис. У меня с ним всё шло нормально, и мы друг к другу претензий не имели. Но у него на голове вырос жировик размером чуть меньше половины куриного яйца. Студенты затеяли игру, задавая вопрос: "Что это у Вас за шишка?"
Он терпеливо отвечал, но игра передавалась из года в год и ему она страшно надоела. Врачи и раньше предлагали ему операцию по её удалению, но он боялся хирургического вмешательства. Наконец решился, и операция прошла успешно. Игра закончилась? Нет. Ему опять стали задавать вопрос: "Говорят, что у вас была шишка на голове,
Куда она делась?" И Бубис решил из-за издевательств по поводу отсутствующей шишки уехать из Кировограда. При появившейся возможности он это и сделал. Некоторое время Бубис наслаждался отсутствием идиотских вопросов (он опять работал в строительном техникуме где-то в России). Но однажды какой то второкурсник опять ему задал вопрос: "Говорят, что у вас была шишка на голове, Куда она делась?" Он спокойно ответил, довёл до конца лекцию, зашёл в комнату преподавателей и ему стало плохо. Вызвали скорую, которая отвезла его в больницу, где у него обнаружили инфаркт. В техникум он не вернулся, пошёл работать в строительную организацию. В семидесятых годах он якобы уехал на постоянное жительство в Америку.
По закону жанра вопрос о шишке должен был дойти до Соединённых
Штатов, но честно вам признаюсь, что дальше о его судьбе мне ничего неизвестно.
Время нашего нахождения в техникуме никто не контролировал, и я пропадал в Аэроклубе. Подошло время защиты диплома, и я его успешно защитил.
Меня и Бориса Чижова готовили к республиканским соревнованиям. Мы были не готовы к соревнованиям такого ранга, но кроме нас никого больше не было. Готовили – громко сказано. Так как я до соревнований в этом году сделал всего 17 прыжков. Что даже по тем временам было ничтожно мало.
В команду вошли Георгий Курылёв, Владимир Лебедев, Анатолий Отян и Нина Мартынова. Нина Мартынова работала мастером на мебельной фабрике. Заранее скажу, что команда была слабо подготовлена.
Банников был на сборах в сборной команде СССР, и не только не было кому нас готовить, а даже и отстоять перед самодурством начальника аэроклуба полковника Свиридова. В принципе, он был неплохим человеком, но погоны откладывают особый отпечаток на действия людей.
Даже гражданские начальники не всегда могут согласиться с мнением подчинённых, а о военных и говорить не приходится. Я знал немногих военных, готовыми согласится с мнением младших по званию, но это, как правило, уже из ряда выходящие случаи. Так вот, Свиридов запретил мне пользоваться секундомером при выполнении свободного падения, которым я, несмотря на небольшое количество прыжков, к тому времени хорошо овладел. Остальные члены команды тоже умели падать стабильно, но это получалось у них не всегда, а Нина вообще падала, как пишут в судейских протоколах, бп (беспорядочное падение)
Итак, 19 июля 1955 года мы отбыли на грузовом автомобиле ГАЗ-АА в город Киев.
Водителем у нас бал Иван Дубина, который несмотря на свою
"дубовую" фамилию, был невысоким, смуглым человеком, с мягким характером, всегда улыбающийся, и всегда помогающий, чем можно нам, парашютистам, и на тренировках и на соревнованиях..
В отличие от Дубины, был у нас водитель Ромах, хороший шофёр, но пожилой, лет под пятьдесят человек, с отвратительным характером, всегда всеми и всем недовольный, а на спортсменов рычащий как цепной… Однажды на площадке приземления, после прыжка я поднёс парашют к машине, и заглянул в кабину. Он не ожидал меня видеть и подпрыгнул на сидении, как подпрыгивают голые женщины при внезапно появившихся неожиданно мужиках. Дело в том, что Ромах при помощи умформера (моторчик – преобразователь тока с переменного в постоянный или наоборот) перекручивал трос спидометра на своём автомобиле. Это делалось для подгонки совмещения километража, пробежавшего машиной и показаниями спидометра. А это было нарушением. Он, увидев меня, стал браниться, вылез из кабины с матерщиной пошёл на меня и видимо, хотел ударить, но подошедши ко мне вплотную, увидел в моих глазах решимость и, поняв, что я не испугался и могу дать сдачи, отошёл в сторону, но продолжал бурчать уже что-то себе под нос. Его никто не боялся, но неприятно было с ним, всегда бурчащим, рядом находиться, как неприятно стоять рядом с дурно пахнущим предметом.
А Ваня, уже ставший Иван Михайловичем, работал позже со мной в ремстройтресте на грузовом УАЗе. Он всегда работал не небольших машинах. После Аэроклуба он работал на Областной санитарно – эпидемиологической станции на УАЗе, типа "скорая помощь.
Мы ехали по дороге, протяжённостью 410 км., через Новоукраинку,
Умань, Белую церковь целый день и прибыли вначале в Киев, на Подол, где находился Республиканский аэроклуб. Само здание аэроклуба находилось на Красной площади, рядом с военнополитическим училище.
На фасаде здания было четыре колонны, а на стене был барельеф, знакомый всем на из школьных учебников истории, изображающих казнённых Декабристов: Рылеева, каховского, Пестеля, Муравьёва -
Апостола и Бестужева – Рюмина. Мне часто приходилось позже бывать в этом здании, пока в средине девяностых оно не сгорело. В подвале загорелась а потом и взорвалась киноплёнка, склад фильмов которой, там находился.
По дороге на аэродром мы остановились ненадолго на Евбазе. Так называлась тогда площадь Победы, единственная площадь Победы в мире, на которой стоит цирк. Евбаз переводится на русский как Еврейский базар, с тех пор ещё, когда на него приезжал продавать молоко Тевье
Молочник (Герой одноименной повести Шолом Алейхема.. Но и Киев тогда им назывался Егупец. Ваня подогнал машину задним бортом под ограждение какой-то стройки., мы размялись, походив по земле, а потом мне захотелось посмотреть, что строится за забором, я стал на задний борт подтянулся, посмотрел, что возводят круглый фундамент, догадался что это Цирк, и только хотел стать опять в кузов, как машина отъехала. Я заорал, машина остановилась в полуметре от мох ног, спрыгнуть на землю я не мог потому что весь забор был усеян торчащими гвоздями, а оттолкнуться от него я не мог, боясь удариться головой о машину, да и водитель мог сдать в этот момент назад, и прижал бы меня к забору. Так я и висел на заборе, а мои попутчики хохотали, сидя в кузове. Я могу теперь утверждать, что первым околоцирковым клоуном Киевского Цирка был я Анатолий Отян Ваня подъехал осторожно к забору, я запрыгнул в кузов, и мы поехали на
Аэродром "Чайка", что под Киевом, в нескольких километрах от городского района Святошино. На этом аэродроме мы не раз ещё будем, поэтому я постараюсь его описать таким, каким он был в те годы..
Если ехать по Брест Литовскому шоссе, то после первого крутого спуска вниз начинается крутой подъём. После подъёма необходимо было проехать примерно километр и слева от шоссе росло громадное раскидистое дерево (сейчас, по-моему, оно находится посреди автострады). Сразу за деревом был (и сейчас есть) поворот налево в сосновый лес. Там была дорога бруковка (из булыжника), на выходе из леса плавно поворачивающая градусов на тридцать вправо. Она упиралась в единственное двухэтажное здание штаба с надстройкой для управления полётами, которой, как мне кажется, никто не пользовался.
Мы, мужчины, все ночевали в одной большой комнате на втором этаже, на двухэтажных кроватях, а женщин было намного меньше, они жили на первом этаже. После чемпионата мира по самолётному спорту, проходившего в конце семидесятых годов, здание штаба переоборудовали под пресс-центр.
Питались мы в столовой Завода Станков и автоматов имени Горького в Святошино. Почему завод носил имя писателя я не понимал тогда и не понимаю сейчас. Не могу себе представить, чтобы в Англии был завод имени Шекспира, или во Франции имени Виктора Гюго. Но несмотря на
"Горькое" название, кормили нас там замечательно. Скажу только, что на протяжении четырёх лет, вплоть до 1958года, условия проживания и организации соревнований ничем не отличались.
Эти Восьмые Республиканские соревнования стали для меня значительным событием в моей парашютной жизни. За исключением
Федчишина, Косинова и Банникова, которые были в то время в сборной
СССР, здесь собрался весь цвет парашютистов Украины.
20 июля состоялось открытие соревнований.
Открытие соревнований проходило по раз и навсегда заведенному ритуалу: представление команд участников, представление судейской коллегии и судей, подъём флага соревнований прошлогодними чемпионам.
Позже стали приглашать видных людей, героев Советского Союза, руководство городов и областей, где проходили соревнования.
А в те годы приходили на открытие люди, чем-то или кем-то заинтересованные. Тогда среди немногочисленных гостей выделялся высокий человек в белоснежной милицейской форме с генерал лейтенантскими погонами. Но тогда в милиции были не генералы, а комиссары. Это был начальник Киевской городской милиции комиссар милиции второго ранга Константин Константинович Мазниченко, отец самой титулованной в те годы украинской парашютистки Любы Мазниченко.
После открытия нас всех пригласили фотографироваться на крыльцо, обращённое к аэродрому. У меня есть четыре фотографии участников республиканских соревнований тех лет на этом крыльце. Интересная метаморфоза происходила с этим крыльцом, показывающая, насколько были "высоки" у нас порядок и качество строительства. На первой фотографии 1955 года в двери есть стёкла, и наличник из штукатурки вокруг двери цел. В следующем 1956 году часть наличника обсыпалась и вместо стекла уже фанера. И 1958 году (в 1957 году республиканских соревнований не было, деньги для их проведения потратили на подготовку сборной Украины к всесоюзным соревнованиям) наличник совсем осыпался, а вместо дверей видны листы сухой штукатурки наглухо закрывшие дверной проём.
Но главное на этих фотографиях люди, многие из которых на многие годы стали моими друзьями, многих из которых уже, к сожалению нет.
В центре фотографии сидит лысый, с оттопыренными ушами. лет сорока пяти мужчина с умным лицом. Это Матвей Генрихович Федоровский.
Матвей Генрихович был в ту пору инспектором – лётчиком – парашютистом ЦК ДОСААФ Украины. Вся парашютная жизнь республики проходила под его руководством. Он был умный человек, прекрасный организатор, он пользовался колоссальным уважением и авторитетом среди спортсменов, называющих его за глаза Мотей, и, думаю, среди начальства, так как несмотря на свою незначительную должность, ему доверялись все парашютные дела без исключения.
Когда Матвей Генрихович ушёл с лётной работы, ему равноценной замены не оказалось. И хотя руководить вместо него брались старшие начальники, у них получалось гораздо хуже. И только намного позже, когда инспектором и тренером сборной команды парашютистов Украины стала Заслуженный мастер спорта Александра Васильевна Хмельницкая, которая взяла стропы правления в свои руки, на Украине наступили хорошие времена для парашютистов и парашютизма.. Но генералам руководство этой "спесивой бабы", как они выражались, не понравилось, и они выжили её из руководящей обоймы ДОСААФ.
Женой Федоровского Была Орлицкая, мастер спорта из плеяды довоенных парашютистов, ставшими символами советской молодёжи, которая были "Рождена, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор"
Она была высокой, красивой женщиной. Всегда улыбалась, но из под бровей на собеседника смотрели умные, оценивающие его, глаза.
Петит шёл 45 минут снизу вверх, над многотысячной толпой, пришедшей пощекотать себе нервы (а вдруг упадёт), переодеваясь в костюмы от средневековых до современного.
Он сбрасывал с себя и бросал эти костюмы вниз в толпу и было очень эффектно смотреть, когда он сбросил красный плащ и остался в белоснежной рубахе с жабо, в белых чулках до колен, и тёмных панталонах с рюшами.
На фоне голубого неба с белыми кучевыми облаками его фигурка выглядела романтично, и люди, находящиеся внизу, и я у себя на балконе, чувствовали себя живыми и действующими персонажами сказки под названием "Нам 1200" Особенно был интересен момент, когда он оказался в костюме Гёте, сел на канат, что писал, а затем бросил вниз пачку листовок. Они долго падали, переливаясь и блестя на солнце, как снежинки, ещё больше создавая сказочное настроение, у ликующей внизу толпы. Что на них было написано я не знаю, может сам
Гёте расписался, а может Петит. Я всё это наблюдал в бинокль со своего балкона, а Эмма смотрела в телевизоре (запись я сохранил).
Было всё очень интересно и впечатляюще.
В один из дней я увидел на афишной тумбе объявление, что будет шоу с людьми парящими в воздухе, и будут это опытные парашютисты.
Меня это объявление очень возбудило, и я с нетерпением ожидал дня представления. Накануне я уснул с чувством радостного ожидания, как будто завтра я должен встретиться со своей мечтой, со своей давней безответной любовью. И я не обманулся. Утром я побежал на площадь
Рёмер (RЖmerplatz), что означает римская площадь. Это одно из самых посещаемых мест во Франкфурте и одно из самых красивых. Площадь с одной стороны окружена пятиэтажными домами, построенными в немецком средневековом фахверковом стиле. Фахверки- это раскосы из брёвен, делающими деревянный каркас здания жёстким. Каркас заполняется любым материалом: саманом, кирпичом, и это заполнение раскрашивается кому как нравится, а каркас красится в чёрный цвет. С противоположной стороны находится Ратуша, тоже в немецком стиле, но оштукатуренная и с вооружёнными в шлемах и панцирях рыцарями. На ратуше всегда стоят три больших цветных флага: городской, земли Гессен и государственный. Со стороны, примыкающей к реке Майн, стоит кирха, а рядом с ней, в старинном здании, Исторический музей, на входе которого стоит каменный основатель города, один из наиболее почитаемых королей Священной Римской империи – Карл Великий. В проходе к реке находится музей виноделия с бочкой диаметром в два с половиной метра и приспособлением для давки вина. Посредине всей этой площади на клумбе, ограждённой кованным забором, с позолоченными орлами на нём, стоит на пьедестале бронзовая женщина в римской до пят тунике, грациозно облегающей её тело. У женщины завязаны глаза, в одной руке она держит весы с двумя чашками, а в другой она держит меч. Площадь хороша и не давит на посетителей своей величественностью. Она одновременно и торжественная и домашняя. На ней расположены маленькие ресторанчики, летом и зимой на улице стоят столики, люди пьют пиво, едят мороженное и просто отдыхают. В декабре здесь устанавливают ёлку с игрушками, карусели, лавки с угощениями и сладостями, продают глинтвейн -горячее красное вино, стаканчик которого разогревает тело и веселит душу. Втакие дни здесь всегда весело и никогда не бывает пьяных.
Вот на этой площади стояло нехитрое сооружение:. Круглая пятиметровая площадка, поднятая на высоту один метр Пол площадки и шестиметровый цилиндр- корзина были сделаны из плоских, как парашютные лямки, канатов. Рядом с этой большой прозрачной корзиной стоял пульт управления двигателем, вращающим вентилятор под полом корзины.
С другой стороны стоял автомобильный кран с втянутой телескопической стрелой, на которой висела люлька для двоих человек.
Народу было не очень много, люди не понимали, что представление будет не менее интересным, чем проход канатоходца. Я с непрекращающимся волнением и внутренним напряжением, как будто сам должен был выполнять трюки, ожидал начала.
И вот появились исполнители. У пульта стал большой человек, одетый в чёрный цирковой костюм, с закрученными кверху усами, чем напоминал русского циркового борца конца IХХ века, а к крану подошёл парень и девушка. На них были черные костюмы отделанные красным и с красными большими карманами по бокам для большего сопротивления воздуха, как это делают спортсмены для лучшего схождения в воздухе при свободном падении.
Заиграла музыка, парень сел в люльку и стрела крана начала выдвигаться, поднимая его всё выше и выше. Одновременно запустили электродвигатель, "пол" в большой корзине надулся. Кран остановил подъём люльки на высоте тридцати метров, высоты десятиэтажного дома.
В динамиках загремели барабаны, переходя на мелкую дробь. Напряжение людей внизу усилилось, и когда вдруг смолкли и барабаны и музыка, толпа замерла и парень раскинув в стороны руки и ноги полетел вниз.
На высоте метров восемь он остановился в воздухе и, поворачиваясь в стороны, приветствовал зрителей качками вперёд и назад. Толпа заревела от восторга, а парень то взмывал вверх метров на пять, то возвращался вниз. Следующий номер был девушки. Она также поднялась на тридцатиметровую высоту и прыгнула плашмя вниз. Она выполняла то же, что и парень, но эффект её полёта украшали распущенные волосы, рыжим горящим костром поднимающиеся вверх.
Я стоял с замирающим сердцем и представлял себя на их месте, парящим в воздухе. Я чувствовал упругость набегающего потока, полоскание кожи на лице волнами пробегающей по щекам и делающее лицо незнакомым и некрасивым. Это было состояние близкое к абсолютному счастью.
"Остановись, мгновенье! Ты прекрасно!"
Затем парень выполнял развороты и делал заднее сальто, во время которого сильно проседал вниз, а по окончанию его опять взмывал вверх.
Потом объявили по радио желающих повторить прыжки. Я один поднял руку, и сказал: "Ich will springen -Я хочу прыгнуть" – все обернулись в мою сторону. Одни смотрели с удивлением, другие с интересом, третьи с явным одобрением. Ведущий программу и управляющий пультом человек с закрученными усами, сказал фразу, которую я не понял, и толпа засмеялась, глядя на меня. Я смеялся вместе со всеми, понимая, что выгляжу не то дурачком, не то человеком, заранее подготовленный для этой шутки.
Затем в корзину запустили двух девушек, запустили мотор с такой силой, что девушки только чуть отрывались от сетки, делали неуклюжие движения, а зрители смеялись над ними.
Апофеозом представления был одновременный прыжок парня и девушки с высоты пятьдесят метров. Оба одели на голову каски, девушка взяла парня за лямку, пришитую к костюму и они полетели вниз с высоты пятнадцатиэтажного дома. Остановившись на высоте метров шести, они сделали несколько круговых поворотов – спиралей и плавно стали на ноги. Толпа увеличившаяся, наверное, до нескольких тысяч человек, была в восторге и так громко аплодировала, что я такого давно не слышал.
Когда всё закончилось, мне случайно попался парень, говорящий с девушкой по-русски. Я спросил его, что в мою сторону сказал ведущий.
– Не дадим этому дедушке умереть от страха. Пусть живёт.
Они немного отошли в сторону и я увидел, как парень пожал плечами, и провёл два раза ладонью с растопыренными пальцами перед своим лицом. Я тогда не знал, что означает этот жест. Сейчас знаю – ненормальный. А что можно сказать о пожилом человеке, готовым бросится на глазах у толпы, с громадной высоты вниз?
И тем не менее, спасибо ведущему с закрученными усами, спасибо парню и девушке,. совершающих эти довольно опасные трюки. Я получил такой запас бодрости, что его частичка живёт во мне и сейчас.
После первого семестра четвёртого курса нас отправили на практику в Кривой Рог. Шестеро из нас разместились в одной из комнат в общежитии. Мы все, кроме Золотарёва, захотели заработать немного денег и сразу вошли в состав бригады плотников- бетонщиков на строительстве ЮГОКа (Южный Горно-обогатительный комбинат)
По тем временам это было гигантское строительство. Особенно нас впечатлил громадный опускной колодец. Железобетонный стакан диаметром около пятидесяти метров опускался под землю благодаря тому, что внутри него несколько экскаваторов выбирали землю, и башенными кранами она поднималась наверх, а стены стакана наращивались и под собственным весом опускались на глубину. Затем делалось перекрытие и достраивался над стаканом цех. Это была для
Советского Союза передовая технология, и мы бегали смотреть на эту замечательную работу. Сами мы работали на строительстве цеха агломератов. Не буду описывать всю технологию, скажу только, что мы занимались неквалифицированной работой. Нам в больших машинах подвозили бетон, и мы грузили его лопатами в одноколёсные тачки и развозили его по объекту. Такая механизация была ещё в древнем
Египте. Работа была очень тяжёлой. В бригаде, в которую мы вошли, работал красивый парень лет двадцати шести. Имя его было Егор, и жил он с женой через стенку от нас в том же общежитии что и мы. Жена у него была красавица. Она не работала и приносила ему в обеденный перерыв еду прямо на рабочее место. Голова её была покрыта красным с крупными цветами шерстяным "русским полушалком", что делало её ещё красивей. Вечерами у них в комнате раздавался сначала смех, потом песни, потом любовные вздохи и визг, а иногда это заканчивалось криком с матом, ударами, падающими табуретами, визгом и криками.
Егор ревновал её и, конечно, напрасно. Он постоянно грозил убить её хахаля (любовника), которого у неё, безусловно не было. Только отпетый идиот связался бы с женщиной, у которой дикий муж, да она мужа любила. После таких вечеров она закутывала почти всё лицо полушалком, но несмотря на её старания, всё равно были видны следы побоев.
Он только недавно освободился из заключения (после смерти Сталина была большая амнистия для уголовников). Он с гордостью говорил, что ему добавили в лагере срок за то, что он проиграл в карты лагерного пожарника и прямо на вахте его зарезал на глазах у охраны. А сроки он имел такие, что сидеть бы ему до старости, если бы не та амнистия, когда уголовников выпускали почти без разбору, а невинно осуждённые люди, так называемые политические, ещё два, а то и три года ждали освобождения.
Я Егора немного побаивался, как боятся трамвая или машины, зная, что они без тормозов. Особенно это чувство утвердилось во мне, когда , поймав мой взгляд, явно заинтересованно разглядывающий его жену, он улыбаясь, и прямо глядя мне в глаза спросил:?
– Что, Толя нравится моя Тамарка? -, и я, желая сделать ему приятное, сказал:
– Угу.
– Следующий раз посмотришь на неё так, я тебя зарежу, -так же улыбаясь сказал Егор
У меня что-то ёкнуло внутри, и с тех пор я, когда приходила
Тамара, отходил от греха подальше. Егор, видя, что его шуточная угроза возымела действие подозвал меня при ней и смеясь сказал:
– Да не бойся, ты. Я ведь пошутил. А любоваться такой красавицей всем не запрещается.. Правда Тома? – Тома засмеялась, показав ровные белоснежные зубы.
– Правда, правда, пока ты трезвый.
Я не рискнул поддерживать разговор и отошёл.
Через несколько дней, в воскресенье, мы с Володей Золотарёвым пошли обедать в столовую. Как только мы зашли в тамбур, внутренняя дверь открылась и здоровенный парень, с финским ножом над головой, бросился с криком на меня.
Я не помню кричал я или нет, наверное, не кричал, так как не успел сообразить, что происходит. Человек с ножом, вдруг увидел, что это не тот, кого он хотел убить, и со словами: "Фу ты, чуть не перепутал", – выбежал наружу. Это был Егор. За кем он гнался, мы так и не узнали. Только труп Егора с пулевым ранением нашли на следующий день на крыше сарая. Кто его застрелил, или такие же бандюги, как и он, или милиция, мы тоже не узнали. Только в комнату через стенку поселился другой парень, и Тамара стала его женой. История эта для романа или сценария для кинофильма с названием: "Хабанера" или
"Меня не любишь, но зато тебя люблю я и берегись любви моей".
Услышали вы сейчас мелодию из оперы Бизе "Кармен"?
Что ещё сказать о Кривом Роге? Я последний раз был там в девяностом году, и он изменился и в то же время нет. Появились многоэтажные дома, дороги, троллейбус и даже Метро, чем-то уникальное, автобусное сообщение стало лучше. Но остались прежними рабочие посёлки с их маленькими перекошенными домиками, заборами, сложенными насухо из породы, грязными кривыми улочками и всё это с красным налётом. Прежними остались и их обитатели. Беспросветный тяжёлый и опасный труд, беспробудное пьянство, поножовщина ещё больше усилившаяся в годы "перестройки". XVII-XVIII века, если судить по книгам и фильмам.
В моём родном Кировограде было несколько таких районов: Чичёра,
Кузни и Солодка балка. Чичёру и Кузни снесли и на их месте построили новые районы, а Солодка балка сохранилась. Она находится на берегу
Ингула, ниже электростанции. Глиняные лачуги – землянки поднимаются вдоль крутого склона и напоминают рисунки Лермонтова на Кавказе, только на рисунках подчёркивается величие гор и сила духа горцев, а вид Солодкой балки угнетает своей убогостью и нищетой. Какие могут там жить люди, можно только представлять. Фраза одного нашего общего знакомого, что "бытие определяет сознание" там актуальна, как нигде.
Приехавши из Кривого Рога, мы засели за дипломные проекты. Тема дипломного проекта называлась "Общежитие на 100 мест" Я имел типовой проект такого общежития, и я всё содрал (скопировал) 1:1. Но кое какие задания надо было делать дополнительно. Руководил моим дипломным проектом преподаватель лет 35, но почти совершенно лысый и седой по фамилии Бубис. У меня с ним всё шло нормально, и мы друг к другу претензий не имели. Но у него на голове вырос жировик размером чуть меньше половины куриного яйца. Студенты затеяли игру, задавая вопрос: "Что это у Вас за шишка?"
Он терпеливо отвечал, но игра передавалась из года в год и ему она страшно надоела. Врачи и раньше предлагали ему операцию по её удалению, но он боялся хирургического вмешательства. Наконец решился, и операция прошла успешно. Игра закончилась? Нет. Ему опять стали задавать вопрос: "Говорят, что у вас была шишка на голове,
Куда она делась?" И Бубис решил из-за издевательств по поводу отсутствующей шишки уехать из Кировограда. При появившейся возможности он это и сделал. Некоторое время Бубис наслаждался отсутствием идиотских вопросов (он опять работал в строительном техникуме где-то в России). Но однажды какой то второкурсник опять ему задал вопрос: "Говорят, что у вас была шишка на голове, Куда она делась?" Он спокойно ответил, довёл до конца лекцию, зашёл в комнату преподавателей и ему стало плохо. Вызвали скорую, которая отвезла его в больницу, где у него обнаружили инфаркт. В техникум он не вернулся, пошёл работать в строительную организацию. В семидесятых годах он якобы уехал на постоянное жительство в Америку.
По закону жанра вопрос о шишке должен был дойти до Соединённых
Штатов, но честно вам признаюсь, что дальше о его судьбе мне ничего неизвестно.
Время нашего нахождения в техникуме никто не контролировал, и я пропадал в Аэроклубе. Подошло время защиты диплома, и я его успешно защитил.
Меня и Бориса Чижова готовили к республиканским соревнованиям. Мы были не готовы к соревнованиям такого ранга, но кроме нас никого больше не было. Готовили – громко сказано. Так как я до соревнований в этом году сделал всего 17 прыжков. Что даже по тем временам было ничтожно мало.
В команду вошли Георгий Курылёв, Владимир Лебедев, Анатолий Отян и Нина Мартынова. Нина Мартынова работала мастером на мебельной фабрике. Заранее скажу, что команда была слабо подготовлена.
Банников был на сборах в сборной команде СССР, и не только не было кому нас готовить, а даже и отстоять перед самодурством начальника аэроклуба полковника Свиридова. В принципе, он был неплохим человеком, но погоны откладывают особый отпечаток на действия людей.
Даже гражданские начальники не всегда могут согласиться с мнением подчинённых, а о военных и говорить не приходится. Я знал немногих военных, готовыми согласится с мнением младших по званию, но это, как правило, уже из ряда выходящие случаи. Так вот, Свиридов запретил мне пользоваться секундомером при выполнении свободного падения, которым я, несмотря на небольшое количество прыжков, к тому времени хорошо овладел. Остальные члены команды тоже умели падать стабильно, но это получалось у них не всегда, а Нина вообще падала, как пишут в судейских протоколах, бп (беспорядочное падение)
Итак, 19 июля 1955 года мы отбыли на грузовом автомобиле ГАЗ-АА в город Киев.
Водителем у нас бал Иван Дубина, который несмотря на свою
"дубовую" фамилию, был невысоким, смуглым человеком, с мягким характером, всегда улыбающийся, и всегда помогающий, чем можно нам, парашютистам, и на тренировках и на соревнованиях..
В отличие от Дубины, был у нас водитель Ромах, хороший шофёр, но пожилой, лет под пятьдесят человек, с отвратительным характером, всегда всеми и всем недовольный, а на спортсменов рычащий как цепной… Однажды на площадке приземления, после прыжка я поднёс парашют к машине, и заглянул в кабину. Он не ожидал меня видеть и подпрыгнул на сидении, как подпрыгивают голые женщины при внезапно появившихся неожиданно мужиках. Дело в том, что Ромах при помощи умформера (моторчик – преобразователь тока с переменного в постоянный или наоборот) перекручивал трос спидометра на своём автомобиле. Это делалось для подгонки совмещения километража, пробежавшего машиной и показаниями спидометра. А это было нарушением. Он, увидев меня, стал браниться, вылез из кабины с матерщиной пошёл на меня и видимо, хотел ударить, но подошедши ко мне вплотную, увидел в моих глазах решимость и, поняв, что я не испугался и могу дать сдачи, отошёл в сторону, но продолжал бурчать уже что-то себе под нос. Его никто не боялся, но неприятно было с ним, всегда бурчащим, рядом находиться, как неприятно стоять рядом с дурно пахнущим предметом.
А Ваня, уже ставший Иван Михайловичем, работал позже со мной в ремстройтресте на грузовом УАЗе. Он всегда работал не небольших машинах. После Аэроклуба он работал на Областной санитарно – эпидемиологической станции на УАЗе, типа "скорая помощь.
Мы ехали по дороге, протяжённостью 410 км., через Новоукраинку,
Умань, Белую церковь целый день и прибыли вначале в Киев, на Подол, где находился Республиканский аэроклуб. Само здание аэроклуба находилось на Красной площади, рядом с военнополитическим училище.
На фасаде здания было четыре колонны, а на стене был барельеф, знакомый всем на из школьных учебников истории, изображающих казнённых Декабристов: Рылеева, каховского, Пестеля, Муравьёва -
Апостола и Бестужева – Рюмина. Мне часто приходилось позже бывать в этом здании, пока в средине девяностых оно не сгорело. В подвале загорелась а потом и взорвалась киноплёнка, склад фильмов которой, там находился.
По дороге на аэродром мы остановились ненадолго на Евбазе. Так называлась тогда площадь Победы, единственная площадь Победы в мире, на которой стоит цирк. Евбаз переводится на русский как Еврейский базар, с тех пор ещё, когда на него приезжал продавать молоко Тевье
Молочник (Герой одноименной повести Шолом Алейхема.. Но и Киев тогда им назывался Егупец. Ваня подогнал машину задним бортом под ограждение какой-то стройки., мы размялись, походив по земле, а потом мне захотелось посмотреть, что строится за забором, я стал на задний борт подтянулся, посмотрел, что возводят круглый фундамент, догадался что это Цирк, и только хотел стать опять в кузов, как машина отъехала. Я заорал, машина остановилась в полуметре от мох ног, спрыгнуть на землю я не мог потому что весь забор был усеян торчащими гвоздями, а оттолкнуться от него я не мог, боясь удариться головой о машину, да и водитель мог сдать в этот момент назад, и прижал бы меня к забору. Так я и висел на заборе, а мои попутчики хохотали, сидя в кузове. Я могу теперь утверждать, что первым околоцирковым клоуном Киевского Цирка был я Анатолий Отян Ваня подъехал осторожно к забору, я запрыгнул в кузов, и мы поехали на
Аэродром "Чайка", что под Киевом, в нескольких километрах от городского района Святошино. На этом аэродроме мы не раз ещё будем, поэтому я постараюсь его описать таким, каким он был в те годы..
Если ехать по Брест Литовскому шоссе, то после первого крутого спуска вниз начинается крутой подъём. После подъёма необходимо было проехать примерно километр и слева от шоссе росло громадное раскидистое дерево (сейчас, по-моему, оно находится посреди автострады). Сразу за деревом был (и сейчас есть) поворот налево в сосновый лес. Там была дорога бруковка (из булыжника), на выходе из леса плавно поворачивающая градусов на тридцать вправо. Она упиралась в единственное двухэтажное здание штаба с надстройкой для управления полётами, которой, как мне кажется, никто не пользовался.
Мы, мужчины, все ночевали в одной большой комнате на втором этаже, на двухэтажных кроватях, а женщин было намного меньше, они жили на первом этаже. После чемпионата мира по самолётному спорту, проходившего в конце семидесятых годов, здание штаба переоборудовали под пресс-центр.
Питались мы в столовой Завода Станков и автоматов имени Горького в Святошино. Почему завод носил имя писателя я не понимал тогда и не понимаю сейчас. Не могу себе представить, чтобы в Англии был завод имени Шекспира, или во Франции имени Виктора Гюго. Но несмотря на
"Горькое" название, кормили нас там замечательно. Скажу только, что на протяжении четырёх лет, вплоть до 1958года, условия проживания и организации соревнований ничем не отличались.
Эти Восьмые Республиканские соревнования стали для меня значительным событием в моей парашютной жизни. За исключением
Федчишина, Косинова и Банникова, которые были в то время в сборной
СССР, здесь собрался весь цвет парашютистов Украины.
20 июля состоялось открытие соревнований.
Открытие соревнований проходило по раз и навсегда заведенному ритуалу: представление команд участников, представление судейской коллегии и судей, подъём флага соревнований прошлогодними чемпионам.
Позже стали приглашать видных людей, героев Советского Союза, руководство городов и областей, где проходили соревнования.
А в те годы приходили на открытие люди, чем-то или кем-то заинтересованные. Тогда среди немногочисленных гостей выделялся высокий человек в белоснежной милицейской форме с генерал лейтенантскими погонами. Но тогда в милиции были не генералы, а комиссары. Это был начальник Киевской городской милиции комиссар милиции второго ранга Константин Константинович Мазниченко, отец самой титулованной в те годы украинской парашютистки Любы Мазниченко.
После открытия нас всех пригласили фотографироваться на крыльцо, обращённое к аэродрому. У меня есть четыре фотографии участников республиканских соревнований тех лет на этом крыльце. Интересная метаморфоза происходила с этим крыльцом, показывающая, насколько были "высоки" у нас порядок и качество строительства. На первой фотографии 1955 года в двери есть стёкла, и наличник из штукатурки вокруг двери цел. В следующем 1956 году часть наличника обсыпалась и вместо стекла уже фанера. И 1958 году (в 1957 году республиканских соревнований не было, деньги для их проведения потратили на подготовку сборной Украины к всесоюзным соревнованиям) наличник совсем осыпался, а вместо дверей видны листы сухой штукатурки наглухо закрывшие дверной проём.
Но главное на этих фотографиях люди, многие из которых на многие годы стали моими друзьями, многих из которых уже, к сожалению нет.
В центре фотографии сидит лысый, с оттопыренными ушами. лет сорока пяти мужчина с умным лицом. Это Матвей Генрихович Федоровский.
Матвей Генрихович был в ту пору инспектором – лётчиком – парашютистом ЦК ДОСААФ Украины. Вся парашютная жизнь республики проходила под его руководством. Он был умный человек, прекрасный организатор, он пользовался колоссальным уважением и авторитетом среди спортсменов, называющих его за глаза Мотей, и, думаю, среди начальства, так как несмотря на свою незначительную должность, ему доверялись все парашютные дела без исключения.
Когда Матвей Генрихович ушёл с лётной работы, ему равноценной замены не оказалось. И хотя руководить вместо него брались старшие начальники, у них получалось гораздо хуже. И только намного позже, когда инспектором и тренером сборной команды парашютистов Украины стала Заслуженный мастер спорта Александра Васильевна Хмельницкая, которая взяла стропы правления в свои руки, на Украине наступили хорошие времена для парашютистов и парашютизма.. Но генералам руководство этой "спесивой бабы", как они выражались, не понравилось, и они выжили её из руководящей обоймы ДОСААФ.
Женой Федоровского Была Орлицкая, мастер спорта из плеяды довоенных парашютистов, ставшими символами советской молодёжи, которая были "Рождена, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор"
Она была высокой, красивой женщиной. Всегда улыбалась, но из под бровей на собеседника смотрели умные, оценивающие его, глаза.