Страница:
- Из-за того, что Англию бомбили немецкие "Юнкерсы-88", а Японию американские сверхкрепости "Б-29", англичанам после войны пришлось заниматься восстановлением поврежденных предприятий, а мы сразу же взялись строить новые, делая к тому же упор на самые перспективные отрасли промышленности, - говорят японские дельцы.
Заново построить завод на пустом месте легче, чем восстанавливать старый. Если, конечно, располагать деньгами. Но, прежде чем пояснить, откуда взялись эти деньги в разрушенной, поверженной стране хочется отметить еще одно обстоятельство.
Когда японцы говорят, что, разрушив старое, война расчистила место для нового, эту фразу можно понимать и в широком смысле. С разгромом японского милитаризма были разбиты многие оковы, сдерживавшие развитие производительных сил.
После капитуляции в стране была проведена земельная реформа, которая ликвидировала помещичье землевладение. Вступило в действие новое трудовое законодательство, было узаконено существование профсоюзов.
Особый вопрос - почему американские оккупационные власти пошли на подобные меры. Они хотели, во-первых, уничтожить опору милитаристских кругов в лице помещичьего класса; а во-вторых, лишить японских промышленников такого важного козыря, как дешевизна рабочей силы. Воссоздавая в Японии профсоюзы, американцы радели о своих интересах в конкурентной борьбе.
Но вот оккупированная Япония, на которую американцы поначалу смотрели как на поверженного тихоокеанского соперника, стала играть в политике США совсем иную роль. Она оказалась ближней тыловой базой в тех войнах, которые американский империализм развязал в Азии - сначала в Корее, а затем во Вьетнаме.
Через пять лет после капитуляции еще лежавшая в руинах Япония вдруг стала прифронтовой полосой корейской войны. Американцам надо было срочно организовать снабжение войск, ремонт боевой техники. Тут-то и пролился на Японию золотой дождь интендантских заказов. Три миллиарда долларов было впрыснуто в организм частного предпринимательства. Без такой инъекции потребовалось бы, наверное, лет десять, чтобы сдвинуть с места парализованную разрухой японскую экономику.
Первой отраслью, в которой Япония завоевала мировое первенство, стало судостроение. Можно напомнить, что еще в годы второй мировой войны под японским флагом ходили два крупнейших в мире линкора - "Ямато" и "Мусаси". Но можно напомнить и другое. Вплоть до середины прошлого века японцам разрешалось строить лишь деревянные шаланды грузоподъемностью не более сорока кулей риса. Спускать на воду более крупные суда было запрещено, дабы пресечь всякое общение с внешним миром.
Но вот сильное землетрясение 1855 года застало у берегов Японии русский фрегат "Диана". Корабль был разбит гигантской волной и затонул. Команде удалось спастись. Русские моряки попросили позволения построить небольшую шхуну, чтобы вернуться на родину. Власти не только дали им такое разрешение, но и прислали лучших плотников.
Внезапный интерес к зарубежному опыту был следствием происшедших незадолго до того событий. У художника Хиросигэ в серии "Пятьдесят три станции Токайдо" есть картина под названием "Канагава". Хиросигэ изобразил тихую бухту, рыбачьи паруса, задумчивые зеленые холмы - место нынешней Иокогамы. Именно там незадолго до "Дианы" появилась американская эскадра коммодора Перри. "Черные корабли", как их прозвали в народе, возвестили об угрозе вторжения заморских колонизаторов.
Перед страной встала срочная необходимость создавать современный флот. Судьба "Дианы" давала удобный случай поучиться. Любопытно, что чертежи, по которым строилось первое в Японии килевое судно, были сделаны рукой русского морского офицера Можайского - будущего изобретателя самолета.
Ровно сто лет спустя - в 1955 году - Япония стала первым кораблестроителем мира. В бухте Канагава, которую когда-то рисовал Хиросигэ и где японцы, впервые увидали "черные корабли", были спущены на воду морские гиганты водоизмещением в сто, триста, а затем и пятьсот тысяч тонн.
Здесь, как и в ряде других отраслей, японцам удалось чутко предугадать перспективную тенденцию. Когда греческий судостроитель Онасис первым рискнул строить танкеры водоизмещением в 100 тысяч тонн, лондонская "Тайме" отнеслась к этому скептически. Она писала, что такие гиганты "никогда не перестанут быть лишь ничтожной долей в мировых судостроительных программах". Японцы приняли это к сведению и занялись закладкой доков, способных строить танкеры водоизмещением до 500 тысяч тонн. Они смело пошли по новому пути, взяв в расчет новые возможности морских перевозок и удаленность большинства промышленных государств от мест нефтедобычи.
В 1955 году, то есть как раз в ту пору, когда Япония вышла на первое место в мире по судостроению, в США появился первый приемник на транзисторах. Однако перспективность этого события в радиотехнике прежде американцев оценили японцы. Буквально несколько месяцев спустя фирма "Сони" выпустила в широкую продажу карманный радиоприемник. Он положил начало "буму транзисторов" - массированному прорыву на мировой рынок совершенно нового вида продукции с маркой "Сделано в Японии".
Если в предвоенные годы Япония сумела заполонить рынки Азии своими текстильными товарами благодаря их дешевизне, то нынешняя популярность японских товаров в США и Западной Европе прежде всего опирается на их качество.
- Как вам удается опережать зарубежных конкурентов? - спросил я однажды президента фирмы "Сони".
- Не столько нашей изобретательностью, сколько умением распознавать неиспользованные возможности чужих изобретений, - усмехнулся Масару Ибука.
Президент "Сони" любит повторять, что теряет интерес к продукции, как только она перестает быть новинкой. Едва выпуск миниатюрных радиоприемников на транзисторах освоили другие японские компании, "Сони" сделала ставку на цветные телевизоры. Благодаря их высокому качеству и надежности она сумела победить в конкурентной борьбе даже американские фирмы, которые специализировались на телевизионной технике еще с довоенных лет.
Подобную же роль "Сони" сыграла и в распространении портативных счетных машин, а также видеомагнитофонов. На пороге 70-х годов Масару Ибука рассказывал мне, что мечтает об электронном калькуляторе величиной с японские счеты "соробан".
Замысел этот уже претворен в жизнь. Теперь на уме у президента "Сони" съемочная видеокамера размером с любительский киноаппарат.
Видеомагнитофоны уже вошли в японский быт. Так что любители загородных прогулок могут смотреть записанные по их выбору воскресные телепередачи в другие дни, а любители спорта, побывав на стадионе, повторять дома записанный с телеэкрана репортаж.
От умения быстро и дешево строить танкеры-гиганты водоизмещением в полмиллиона тонн до успехов на поприще микроэлектроники, олицетворяющей завтрашний день наукоемких производств, - таков диапазон японской индустрии.
Устойчивость велосипеда
- Японцы усердны как труженики и воздержаны как потребители...
Возвращаясь к этой фразе, заметим, что за соотношением потребления и накопления действительно кроется одна из пружин совершенного Японией рывка. Как, за счет чего удается японским предпринимателям из года в год выделять примерно вдвое больше средств на обновление оборудования и расширение производства, чем их американским и западноевропейским конкурентам?
Поначалу им помогла набрать темпы более высокая степень эксплуатации наемного труда, чем в других странах капитала. Еще в середине 60-х годов зарплата рабочих в обрабатывающей промышленности страны была в семь раз ниже, чем в США, и в три раза ниже, чем в Англии. Лишь в последующем она стала постепенно приближаться к западноевропейскому уровню и в 80-х годах превзошла его. Однако производительность труда в Японии все это время росла быстрее, чем зарплата, и более высокими темпами, чем у ее конкурентов.
В Токио любят доказывать, что разговоры о дешевизне рабочей силы в Японии давно устарели. И все-таки труд в этой стране поныне дешев - дешев в сопоставлении с его качеством, квалифицированностью, добросовестностью.
Японии присуща еще одна весьма своеобразная черта: низкому уровню личного потребления в этой стране сопутствует весьма высокий уровень личных сбережений.
Японцев отнюдь не назовешь людьми скаредными, прижимистыми, мелочно расчетливыми. На взгляд американцев, они даже легкомысленно относятся к деньгам. Тем не менее японская семья откладывает в виде сбережений около 20 процентов доходов - примерно втрое больше, чем английская или американская.
Быть столь рачительными японцев вынуждает сама жизнь. Деньги прежде всего необходимо откладывать на старость из-за японской системы социального обеспечения, вернее сказать, из-за отсутствия таковой. Ведь уходя в отставку в 55 лет, японский труженик обычно получает не пенсию, а единовременное пособие - по месячному окладу за каждый проработанный год. Этого, конечно, недостаточно, чтобы прожить остаток лет.
Приходится также откладывать деньги на образование детей, поскольку оно, во-первых, очень дорого, а во-вторых, имеет решающее значение для их карьеры. Традиция заботиться о сбережениях порождена и многими другими причинами: это дороговизна медицинской помощи; быстрый рост квартирной платы, а также цен на землю; это обычай тратить непомерные суммы на свадьбы и похороны, постоянная угроза стихийных бедствий.
С другой стороны, иметь сбережения японцам помогают некоторые местные особенности оплаты труда. По существующей традиции наниматели несколько занижают ежемесячные выплаты с таким расчетом, чтобы труженик в течение года получал не 12, а, к примеру, 15 окладов. Два из них выдаются в форме наградных перед Новым годом, а еще один - в середине лета. Часть этих денег семьи используют для каких-то сезонных покупок, но от половины до двух третей обычно откладывают в форме сбережений.
Итак, японские труженики подталкивают машину частного бизнеса, во-первых, тем, что в сравнении со своей производительностью мало получают, а во-вторых, тем, что не тратят, а оставляют в банках пятую часть своих и без того заниженных доходов.
А японские предприниматели? Проявляют ли они такую же склонность ограничивать себя, откладывать на завтрашний день деньги, которые пригодились бы и сегодня? Совсем наоборот. Им присуща диаметрально противоположная черта: готовность постоянно быть по уши в долгах.
Впрочем, сказать "по уши", пожалуй, даже недостаточно. Долги японских фирм обычно вчетверо превышают размер их капитала. Но ведь в Соединенных Штатах и Западной Европе нормальной считается обратная пропорция. Может ли японская корпорация сохранять устойчивость, если ее финансовая структура подобна перевернутой пирамиде?
- Может, - отвечают японские дельцы, - если ее, как велосипед, хорошенько разогнать.
Действительно, такая финансовая акробатика предполагает высокие скорости - без них она просто немыслима. Получая ссуды под весьма большие проценты, японский предприниматель вынужден искать самые радикальные пути повышения производительности труда, вновь и вновь переоснащать цехи, даже если ради этого приходится еще глубже залезать в долги.
Средний возраст станков в обрабатывающей промышленности Японии не превышает пяти лет. Во-первых, благодаря этому на внутреннем рынке страны постоянно поддерживается производственный спрос, а во-вторых, повышается эффективность производства. Японцы иронически прозвали такую экономику "велосипедной": чтобы сохранить равновесие, нужно мчаться вперед.
Зависимость японских предпринимателей от банков помогает правительственным органам регулировать направления и темпы развития экономики. Огромная и постоянная задолженность японских фирм - это как раз те вожжи, с помощью которых правительство способно управлять частным бизнесом.
Понижая или повышая размер ссудного процента, то есть делая кредиты то доступнее, то недоступнее, центральный банк Японии как бы нажимает на разные педали экономической машины страны, то ускоряя, то тормозя ее движение.
Японская экономика чем-то напоминает знаменитый Сад камней в Киото. Утесы крупных заводов с ультрасовременной организацией производства возвышаются над морем песчинок - мелких и мельчайших предприятий, основанных подчас на ручном труде надомников. Каковы же последствия своеобразного соседства "утесов" и "песчинок"? Что это, пережиток прошлого, помеха для более быстрой и полной модернизации японской индустрии? Или это одна из национальных особенностей, которая выгодна монополиям, помогает им выжимать больше прибылей из труда рабочих и легче побеждать конкурентов на мировом рынке?
Экономисты отмечают, что даже после рывка вперед, который Япония совершила с середины пятидесятых годов, удельный вес мелких и средних предприятий в ее экономике остается значительно более высоким, чем в других развитых странах.
Около 60 миллионов человек, составляющих в 80-х годах рабочую силу Японии, для наглядности можно округленно поделить на пять примерно равных частей. Лишь первая из них, занятая на крупных предприятиях, в полной мере может быть отнесена к категории современного промышленного пролетариата. Вторая часть трудится на средних предприятиях (до 300 рабочих на каждом), третья - на мелких предприятиях (до 30 рабочих), четвертую часть составляют люди, занятые в семейном производстве (кустари и мелкие торговцы), наконец, пятую, самую малочисленную, - земледельцы и рыбаки.
Средние и мелкие предприятия дают почти половину промышленной продукции ведущей индустриальной державы мира, в том числе около трети японского экспорта.
Возникает вопрос: как могут мелкие и средние предприятия соседствовать и тем более состязаться с крупными? Разве не обречены они на неминуемую гибель в конкурентной борьбе, где, как говорится в японской пословице, "большая рыба глотает малую, малая глотает креветку"?
Из года в год сообщается о банкротстве сотен мелких компаний, а также о слияниях крупных фирм в еще более мощные корпорации. На основе этого был правомерен вывод, что слой песчинок интенсивно размывается и что утесы монополий вот-вот сомкнутся краями, образовав однородный фундамент японского капитализма.
Однако слой песчинок не исчезает. В чем тут причина? Не в том ли, что каменные глыбы чувствуют себя устойчивее на такой подушке?
Соседство "утесов" и "песчинок" позволяет монополиям сочетать преимущества современного производства с дешевизной рабочей силы на мелких предприятиях, поставляющих наименее сложные, но зато наиболее трудоемкие детали. Мелкий производитель в Японии давно уже перестал быть кустарем-одиночкой. Его рабочие руки обычно привязаны к целой системе производственных связей.
Внутренние районы Японии, некогда славившиеся шелководством, после войны обезлюдели. Тутовые плантации пришли в упадок. В горных селениях остались одни старики и старухи. Но монополистический капитал нашел способ использовать даже такие весьма слабосильные рабочие руки.
Агенты крупных птицефабрик предлагают престарелым крестьянам брать для выращивания цыплят. Все необходимое для этого оборудование поставляется в кредит. Рабочие монтируют на усадьбах клетки для птиц, кормушки, желоба. Специальные грузовички-фургоны развозят из инкубатора цыплят. Такая птицеферма не требует большого ухода, а бумажные пакеты с комбинированными кормами регулярно доставляются с фабрики.
С подобными примерами сталкиваешься в Японии на каждом шагу. В местах, прославленных своим фарфором, где-нибудь в Кутани или Сацума, у гончарной печи рядом с вазами классических форм можно вдруг увидеть какие-то предметы явно индустриального назначения, - изоляторы, изготовленные по заказу крупной электротехнической компании.
Концерн "Тоёта" - крупнейший в японском автомобилестроении. Ядро его состоит из головной компании и дюжины примыкающих к ней фирм. Их заводы представляют собой вполне современные предприятия не только по уровню производства, но и по условиям труда. Рабочие получают там относительно высокую зарплату. Но не они одни участвуют в создании каждой сходящей с конвейера автомашины. До сорока процентов вложенного в нее труда выполняется где-то за заводской оградой.
Головные предприятия концерна занимаются исследовательскими работами, проектированием новых моделей и, разумеется, конвейерной сборкой. Что же касается выпуска деталей и узлов, то он почти целиком перелагается на субподрядчиков. А уж как выкручивается этот мелкий производитель, по скольку часов в день работают у него люди - никого не интересует.
Соседство "утесов" и "песчинок", точнее говоря, их своеобразная взаимозависимость, показывает, что излюбленной формой предпринимательства в Японии стал концерн. Структуру его японские дельцы любят сравнивать с очертаниями горы Фудзи. Сверкающая снежная шапка - головная монополистическая фирма - опирается на расширяющееся книзу основание из средних, мелких, мельчайших предприятий, а в последнем слое кустарей-надомников.
Ультрасовременная Япония кончается не так уж далеко от вершины, пожалуй, там же, где проходит по Фудзи граница снегов. А ниже, на добрые две трети пути до подножия, попадаешь как бы в иной мир, в другой век. Люди там не знают, что такое восьмичасовой рабочий день, выходные по воскресеньям, что такое техника безопасности, что такое коллективный договор с предпринимателем. Две трети японских рабочих, которые не объединены в профсоюзы, как раз и трудятся в основном на средних и мелких предприятиях.
Крупной японской компании выгодно иметь много субподрядчиков, но нет расчета "проглатывать" их.
Ведь чем меньше людей имеет капиталист в штате своей фирмы, тем легче ему сопротивляться нажиму профсоюза, тем ограниченнее результаты борьбы трудящихся за свои права.
Связи с мелкими предприятиями позволяют крупным компаниям снижать издержки производства. Зато при кризисных толчках именно слой "песчинок" служит тем буфером, который принимает на себя удар и позволяет "утесам" монополистического капитала сохранять устойчивость.
Напрашивается вывод, что существование множества средних и мелких предприятий оказалось в условиях Японии не помехой для модернизации индустрии, а одной из скрытых пружин этого процесса. Устремившиеся ввысь "утесы" во многом обязаны своим величием соседству "песчинок".
Наняты пожизненно
Каждую весну, едва состоятся выпуски в школах и институтах, по всей Японии проходят церемонии, напоминающие приведение к военной присяге новобранцев очередного призыва. Японские фирмы набирают новичков не для заполнения каких-то конкретных вакансий, а как бы впрок - по такому же принципу, как армия ежегодно пополняется призывниками, которых еще предстоит обучать и распределять по частям и подразделениям.
Японский труженик приходит к нанимателю, чтобы установить с ним отношения, очень похожие на пожизненный брачный контракт. Важность подобного шага в человеческой судьбе действительно сравнима только со свадьбой, с выбором спутника жизни, ибо сменить работу значит для японца примерно то же, что сменить жену. Даже если это и случается, то лишь как исключение, причем исключение нежелательное.
При первом и нередко единственном найме на работу японец думает не столько о зарплате, сколько о положении и престиже фирмы, с которой он связывает судьбу.
Оговоримся сразу, что система пожизненного найма существует лишь на крупных предприятиях. Она охватывает примерно пятую часть всей рабочей силы Японии. При спадах производства крупные фирмы могут обходиться без увольнений, ибо, привлекая к выпуску продукции целые цепочки субподрядчиков, они не включают их в свои штаты.
Структура японского концерна, как уже говорилось, подобна очертаниям горы Фудзи. И система пожизненного найма может существовать у ее вершины именно потому, что действие ее не распространяется вплоть до подножия.
Да и там, где она существует, система пожизненного найма вынуждает японца мириться с тем, что на протяжении первых пятнадцати - двадцати лет трудовой жизни ему явно недоплачивают. При этом его убеждают, что у молодого человека, дескать, и потребностей меньше. Зато, мол, потом, когда деньги будут ему гораздо нужнее, в течение последних десяти - пятнадцати лет стажа, зарплата его будет превышать фактическую производительность.
Благодаря системе пожизненного найма японские предприниматели не жалеют средств на повышение квалификации своих рабочих, на обучение их многим смежным профессиям. Они уверены, что плодами этих затрат не воспользуются конкуренты.
Именно вследствие системы пожизненного найма труженики не привыкли видеть в технических новшествах угрозу остаться без работы. Японские профсоюзы в отличие, скажем, от английских не противятся внедрению новой техники. Когда какая-нибудь профессия устаревает, фирма должна обеспечить рабочим переквалификацию.
Наконец, система пожизненного найма сводит к минимуму текучесть рабочей силы. Она способствует сохранению на предприятиях не только духа семейственности, выгодного нанимателю, но и атмосферы взаимной доброжелательности. Японцы шутят, что на сослуживцев надо смотреть как на родственников собственной жены: нравятся они или нет - никуда от них не денешься. А раз суждено оставаться в одном коллективе всю трудовую жизнь, нельзя забывать, что испортить отношения с человеком легче, чем снова их наладить.
При японской системе найма скорость продвижения по службе у всех почти одинакова - она определяется прежде всего выслугой лет. Так что молодежь после школы или после вуза оказывается как бы перед различными эскалаторами, которые движутся с неодинаковой скоростью и поднимают на разные этажи.
Если не считать Советского Союза, Япония располагает наиболее эффективной и массовой системой народного просвещения. Практически все японские дети получают обязательное образование в объеме девяти классов. А в 80-х годах Япония опередила большинство капиталистических стран по охвату молодежи полным средним образованием. Почти 90 процентов учащихся оканчивают среднюю школу второй ступени, тогда как в 1955 году до двенадцатого класса продолжали учиться лишь около 50 процентов школьников.
В Японии больше университетов, чем во всей Западной Европе. В стране насчитывается около двух миллионов студентов высших и средних специальных учебных заведений.
Как и в других капиталистических странах, система образования служит в Японии классовым фильтром, механизмом для воспроизводства элиты общества. Дело не только в том, что карьера японца практически предопределяется тем, начал ли он свой трудовой путь с высшим, средним или неполным средним образованием (что уже само по себе сулит совершенно разные жизненные орбиты).
Ключом к успешной карьере служит не диплом сам по себе. Важно, какой именно университет человек окончил. Резкая грань между средним и высшим образованием дополняется, стало быть, неофициальной, но общепризнанной градацией между однородными учебными заведениями. И вот эта-то градация как раз и несет в себе классовый характер.
Перворазрядные коммерческие фирмы и государственные учреждения предпочитают пополнять свой персонал выпускниками перворазрядных университетов, которые пользуются в Японии неоспоримым преимуществом перед обладателями других дипломов.
Питомником правящей элиты считается Токийский университет. Его выпускники - главные кандидаты на ключевые посты в стране. Они составляют 80 процентов высокопоставленных чиновников, 40 процентов ведущих бизнесменов. В деловом мире много людей, кончавших университет Кэйо, среди политических деятелей - воспитанников университета Васэда.
Ранг учебного заведения предопределяет и угол восхождения человека по служебной лестнице, и уровень его личных связей на всю остальную жизнь, то есть социальный слой, в котором ему предстоит вращаться.
Так что дети именитых родителей предпочитают сдавать вступительные экзамены в Токийский университет по три, пять раз, чем идти во второразрядный вуз. Ведь после его окончания они оказались бы на эскалаторе, который вовсе не доходит до верхних этажей.
Все это обостряет конкуренцию среди поступающих. Существует пословица: "Будешь спать четыре часа - попадешь, будешь спать шесть часов провалишься".
Причем экзаменационная горячка носит в Японии затяжной, как бы хронический характер. Некоторые преимущества при поступлении в Токийский университет дают перворазрядные средние школы. Чтобы попасть в них, тоже нужно пройти трудный конкурс. Есть даже привилегированные детские сады, открывающие путь в перворазрядные начальные школы. Таким образом, японец чуть ли не с шести лет вступает в полосу так называемого экзаменационного ада. И, разумеется, на каждом этапе состоятельные родители имеют несравненно больше возможностей хорошо подготовить своих детей к экзаменам, нанимая для них репетиторов.
Огромных затрат требует не только подготовка к экзаменам, но и само обучение, особенно в частных вузах. Ведь быть принятым - значит получить право посещать лекции и сдавать экзамены. А уж где жить, на что питаться, студент должен заботиться сам.
Заново построить завод на пустом месте легче, чем восстанавливать старый. Если, конечно, располагать деньгами. Но, прежде чем пояснить, откуда взялись эти деньги в разрушенной, поверженной стране хочется отметить еще одно обстоятельство.
Когда японцы говорят, что, разрушив старое, война расчистила место для нового, эту фразу можно понимать и в широком смысле. С разгромом японского милитаризма были разбиты многие оковы, сдерживавшие развитие производительных сил.
После капитуляции в стране была проведена земельная реформа, которая ликвидировала помещичье землевладение. Вступило в действие новое трудовое законодательство, было узаконено существование профсоюзов.
Особый вопрос - почему американские оккупационные власти пошли на подобные меры. Они хотели, во-первых, уничтожить опору милитаристских кругов в лице помещичьего класса; а во-вторых, лишить японских промышленников такого важного козыря, как дешевизна рабочей силы. Воссоздавая в Японии профсоюзы, американцы радели о своих интересах в конкурентной борьбе.
Но вот оккупированная Япония, на которую американцы поначалу смотрели как на поверженного тихоокеанского соперника, стала играть в политике США совсем иную роль. Она оказалась ближней тыловой базой в тех войнах, которые американский империализм развязал в Азии - сначала в Корее, а затем во Вьетнаме.
Через пять лет после капитуляции еще лежавшая в руинах Япония вдруг стала прифронтовой полосой корейской войны. Американцам надо было срочно организовать снабжение войск, ремонт боевой техники. Тут-то и пролился на Японию золотой дождь интендантских заказов. Три миллиарда долларов было впрыснуто в организм частного предпринимательства. Без такой инъекции потребовалось бы, наверное, лет десять, чтобы сдвинуть с места парализованную разрухой японскую экономику.
Первой отраслью, в которой Япония завоевала мировое первенство, стало судостроение. Можно напомнить, что еще в годы второй мировой войны под японским флагом ходили два крупнейших в мире линкора - "Ямато" и "Мусаси". Но можно напомнить и другое. Вплоть до середины прошлого века японцам разрешалось строить лишь деревянные шаланды грузоподъемностью не более сорока кулей риса. Спускать на воду более крупные суда было запрещено, дабы пресечь всякое общение с внешним миром.
Но вот сильное землетрясение 1855 года застало у берегов Японии русский фрегат "Диана". Корабль был разбит гигантской волной и затонул. Команде удалось спастись. Русские моряки попросили позволения построить небольшую шхуну, чтобы вернуться на родину. Власти не только дали им такое разрешение, но и прислали лучших плотников.
Внезапный интерес к зарубежному опыту был следствием происшедших незадолго до того событий. У художника Хиросигэ в серии "Пятьдесят три станции Токайдо" есть картина под названием "Канагава". Хиросигэ изобразил тихую бухту, рыбачьи паруса, задумчивые зеленые холмы - место нынешней Иокогамы. Именно там незадолго до "Дианы" появилась американская эскадра коммодора Перри. "Черные корабли", как их прозвали в народе, возвестили об угрозе вторжения заморских колонизаторов.
Перед страной встала срочная необходимость создавать современный флот. Судьба "Дианы" давала удобный случай поучиться. Любопытно, что чертежи, по которым строилось первое в Японии килевое судно, были сделаны рукой русского морского офицера Можайского - будущего изобретателя самолета.
Ровно сто лет спустя - в 1955 году - Япония стала первым кораблестроителем мира. В бухте Канагава, которую когда-то рисовал Хиросигэ и где японцы, впервые увидали "черные корабли", были спущены на воду морские гиганты водоизмещением в сто, триста, а затем и пятьсот тысяч тонн.
Здесь, как и в ряде других отраслей, японцам удалось чутко предугадать перспективную тенденцию. Когда греческий судостроитель Онасис первым рискнул строить танкеры водоизмещением в 100 тысяч тонн, лондонская "Тайме" отнеслась к этому скептически. Она писала, что такие гиганты "никогда не перестанут быть лишь ничтожной долей в мировых судостроительных программах". Японцы приняли это к сведению и занялись закладкой доков, способных строить танкеры водоизмещением до 500 тысяч тонн. Они смело пошли по новому пути, взяв в расчет новые возможности морских перевозок и удаленность большинства промышленных государств от мест нефтедобычи.
В 1955 году, то есть как раз в ту пору, когда Япония вышла на первое место в мире по судостроению, в США появился первый приемник на транзисторах. Однако перспективность этого события в радиотехнике прежде американцев оценили японцы. Буквально несколько месяцев спустя фирма "Сони" выпустила в широкую продажу карманный радиоприемник. Он положил начало "буму транзисторов" - массированному прорыву на мировой рынок совершенно нового вида продукции с маркой "Сделано в Японии".
Если в предвоенные годы Япония сумела заполонить рынки Азии своими текстильными товарами благодаря их дешевизне, то нынешняя популярность японских товаров в США и Западной Европе прежде всего опирается на их качество.
- Как вам удается опережать зарубежных конкурентов? - спросил я однажды президента фирмы "Сони".
- Не столько нашей изобретательностью, сколько умением распознавать неиспользованные возможности чужих изобретений, - усмехнулся Масару Ибука.
Президент "Сони" любит повторять, что теряет интерес к продукции, как только она перестает быть новинкой. Едва выпуск миниатюрных радиоприемников на транзисторах освоили другие японские компании, "Сони" сделала ставку на цветные телевизоры. Благодаря их высокому качеству и надежности она сумела победить в конкурентной борьбе даже американские фирмы, которые специализировались на телевизионной технике еще с довоенных лет.
Подобную же роль "Сони" сыграла и в распространении портативных счетных машин, а также видеомагнитофонов. На пороге 70-х годов Масару Ибука рассказывал мне, что мечтает об электронном калькуляторе величиной с японские счеты "соробан".
Замысел этот уже претворен в жизнь. Теперь на уме у президента "Сони" съемочная видеокамера размером с любительский киноаппарат.
Видеомагнитофоны уже вошли в японский быт. Так что любители загородных прогулок могут смотреть записанные по их выбору воскресные телепередачи в другие дни, а любители спорта, побывав на стадионе, повторять дома записанный с телеэкрана репортаж.
От умения быстро и дешево строить танкеры-гиганты водоизмещением в полмиллиона тонн до успехов на поприще микроэлектроники, олицетворяющей завтрашний день наукоемких производств, - таков диапазон японской индустрии.
Устойчивость велосипеда
- Японцы усердны как труженики и воздержаны как потребители...
Возвращаясь к этой фразе, заметим, что за соотношением потребления и накопления действительно кроется одна из пружин совершенного Японией рывка. Как, за счет чего удается японским предпринимателям из года в год выделять примерно вдвое больше средств на обновление оборудования и расширение производства, чем их американским и западноевропейским конкурентам?
Поначалу им помогла набрать темпы более высокая степень эксплуатации наемного труда, чем в других странах капитала. Еще в середине 60-х годов зарплата рабочих в обрабатывающей промышленности страны была в семь раз ниже, чем в США, и в три раза ниже, чем в Англии. Лишь в последующем она стала постепенно приближаться к западноевропейскому уровню и в 80-х годах превзошла его. Однако производительность труда в Японии все это время росла быстрее, чем зарплата, и более высокими темпами, чем у ее конкурентов.
В Токио любят доказывать, что разговоры о дешевизне рабочей силы в Японии давно устарели. И все-таки труд в этой стране поныне дешев - дешев в сопоставлении с его качеством, квалифицированностью, добросовестностью.
Японии присуща еще одна весьма своеобразная черта: низкому уровню личного потребления в этой стране сопутствует весьма высокий уровень личных сбережений.
Японцев отнюдь не назовешь людьми скаредными, прижимистыми, мелочно расчетливыми. На взгляд американцев, они даже легкомысленно относятся к деньгам. Тем не менее японская семья откладывает в виде сбережений около 20 процентов доходов - примерно втрое больше, чем английская или американская.
Быть столь рачительными японцев вынуждает сама жизнь. Деньги прежде всего необходимо откладывать на старость из-за японской системы социального обеспечения, вернее сказать, из-за отсутствия таковой. Ведь уходя в отставку в 55 лет, японский труженик обычно получает не пенсию, а единовременное пособие - по месячному окладу за каждый проработанный год. Этого, конечно, недостаточно, чтобы прожить остаток лет.
Приходится также откладывать деньги на образование детей, поскольку оно, во-первых, очень дорого, а во-вторых, имеет решающее значение для их карьеры. Традиция заботиться о сбережениях порождена и многими другими причинами: это дороговизна медицинской помощи; быстрый рост квартирной платы, а также цен на землю; это обычай тратить непомерные суммы на свадьбы и похороны, постоянная угроза стихийных бедствий.
С другой стороны, иметь сбережения японцам помогают некоторые местные особенности оплаты труда. По существующей традиции наниматели несколько занижают ежемесячные выплаты с таким расчетом, чтобы труженик в течение года получал не 12, а, к примеру, 15 окладов. Два из них выдаются в форме наградных перед Новым годом, а еще один - в середине лета. Часть этих денег семьи используют для каких-то сезонных покупок, но от половины до двух третей обычно откладывают в форме сбережений.
Итак, японские труженики подталкивают машину частного бизнеса, во-первых, тем, что в сравнении со своей производительностью мало получают, а во-вторых, тем, что не тратят, а оставляют в банках пятую часть своих и без того заниженных доходов.
А японские предприниматели? Проявляют ли они такую же склонность ограничивать себя, откладывать на завтрашний день деньги, которые пригодились бы и сегодня? Совсем наоборот. Им присуща диаметрально противоположная черта: готовность постоянно быть по уши в долгах.
Впрочем, сказать "по уши", пожалуй, даже недостаточно. Долги японских фирм обычно вчетверо превышают размер их капитала. Но ведь в Соединенных Штатах и Западной Европе нормальной считается обратная пропорция. Может ли японская корпорация сохранять устойчивость, если ее финансовая структура подобна перевернутой пирамиде?
- Может, - отвечают японские дельцы, - если ее, как велосипед, хорошенько разогнать.
Действительно, такая финансовая акробатика предполагает высокие скорости - без них она просто немыслима. Получая ссуды под весьма большие проценты, японский предприниматель вынужден искать самые радикальные пути повышения производительности труда, вновь и вновь переоснащать цехи, даже если ради этого приходится еще глубже залезать в долги.
Средний возраст станков в обрабатывающей промышленности Японии не превышает пяти лет. Во-первых, благодаря этому на внутреннем рынке страны постоянно поддерживается производственный спрос, а во-вторых, повышается эффективность производства. Японцы иронически прозвали такую экономику "велосипедной": чтобы сохранить равновесие, нужно мчаться вперед.
Зависимость японских предпринимателей от банков помогает правительственным органам регулировать направления и темпы развития экономики. Огромная и постоянная задолженность японских фирм - это как раз те вожжи, с помощью которых правительство способно управлять частным бизнесом.
Понижая или повышая размер ссудного процента, то есть делая кредиты то доступнее, то недоступнее, центральный банк Японии как бы нажимает на разные педали экономической машины страны, то ускоряя, то тормозя ее движение.
Японская экономика чем-то напоминает знаменитый Сад камней в Киото. Утесы крупных заводов с ультрасовременной организацией производства возвышаются над морем песчинок - мелких и мельчайших предприятий, основанных подчас на ручном труде надомников. Каковы же последствия своеобразного соседства "утесов" и "песчинок"? Что это, пережиток прошлого, помеха для более быстрой и полной модернизации японской индустрии? Или это одна из национальных особенностей, которая выгодна монополиям, помогает им выжимать больше прибылей из труда рабочих и легче побеждать конкурентов на мировом рынке?
Экономисты отмечают, что даже после рывка вперед, который Япония совершила с середины пятидесятых годов, удельный вес мелких и средних предприятий в ее экономике остается значительно более высоким, чем в других развитых странах.
Около 60 миллионов человек, составляющих в 80-х годах рабочую силу Японии, для наглядности можно округленно поделить на пять примерно равных частей. Лишь первая из них, занятая на крупных предприятиях, в полной мере может быть отнесена к категории современного промышленного пролетариата. Вторая часть трудится на средних предприятиях (до 300 рабочих на каждом), третья - на мелких предприятиях (до 30 рабочих), четвертую часть составляют люди, занятые в семейном производстве (кустари и мелкие торговцы), наконец, пятую, самую малочисленную, - земледельцы и рыбаки.
Средние и мелкие предприятия дают почти половину промышленной продукции ведущей индустриальной державы мира, в том числе около трети японского экспорта.
Возникает вопрос: как могут мелкие и средние предприятия соседствовать и тем более состязаться с крупными? Разве не обречены они на неминуемую гибель в конкурентной борьбе, где, как говорится в японской пословице, "большая рыба глотает малую, малая глотает креветку"?
Из года в год сообщается о банкротстве сотен мелких компаний, а также о слияниях крупных фирм в еще более мощные корпорации. На основе этого был правомерен вывод, что слой песчинок интенсивно размывается и что утесы монополий вот-вот сомкнутся краями, образовав однородный фундамент японского капитализма.
Однако слой песчинок не исчезает. В чем тут причина? Не в том ли, что каменные глыбы чувствуют себя устойчивее на такой подушке?
Соседство "утесов" и "песчинок" позволяет монополиям сочетать преимущества современного производства с дешевизной рабочей силы на мелких предприятиях, поставляющих наименее сложные, но зато наиболее трудоемкие детали. Мелкий производитель в Японии давно уже перестал быть кустарем-одиночкой. Его рабочие руки обычно привязаны к целой системе производственных связей.
Внутренние районы Японии, некогда славившиеся шелководством, после войны обезлюдели. Тутовые плантации пришли в упадок. В горных селениях остались одни старики и старухи. Но монополистический капитал нашел способ использовать даже такие весьма слабосильные рабочие руки.
Агенты крупных птицефабрик предлагают престарелым крестьянам брать для выращивания цыплят. Все необходимое для этого оборудование поставляется в кредит. Рабочие монтируют на усадьбах клетки для птиц, кормушки, желоба. Специальные грузовички-фургоны развозят из инкубатора цыплят. Такая птицеферма не требует большого ухода, а бумажные пакеты с комбинированными кормами регулярно доставляются с фабрики.
С подобными примерами сталкиваешься в Японии на каждом шагу. В местах, прославленных своим фарфором, где-нибудь в Кутани или Сацума, у гончарной печи рядом с вазами классических форм можно вдруг увидеть какие-то предметы явно индустриального назначения, - изоляторы, изготовленные по заказу крупной электротехнической компании.
Концерн "Тоёта" - крупнейший в японском автомобилестроении. Ядро его состоит из головной компании и дюжины примыкающих к ней фирм. Их заводы представляют собой вполне современные предприятия не только по уровню производства, но и по условиям труда. Рабочие получают там относительно высокую зарплату. Но не они одни участвуют в создании каждой сходящей с конвейера автомашины. До сорока процентов вложенного в нее труда выполняется где-то за заводской оградой.
Головные предприятия концерна занимаются исследовательскими работами, проектированием новых моделей и, разумеется, конвейерной сборкой. Что же касается выпуска деталей и узлов, то он почти целиком перелагается на субподрядчиков. А уж как выкручивается этот мелкий производитель, по скольку часов в день работают у него люди - никого не интересует.
Соседство "утесов" и "песчинок", точнее говоря, их своеобразная взаимозависимость, показывает, что излюбленной формой предпринимательства в Японии стал концерн. Структуру его японские дельцы любят сравнивать с очертаниями горы Фудзи. Сверкающая снежная шапка - головная монополистическая фирма - опирается на расширяющееся книзу основание из средних, мелких, мельчайших предприятий, а в последнем слое кустарей-надомников.
Ультрасовременная Япония кончается не так уж далеко от вершины, пожалуй, там же, где проходит по Фудзи граница снегов. А ниже, на добрые две трети пути до подножия, попадаешь как бы в иной мир, в другой век. Люди там не знают, что такое восьмичасовой рабочий день, выходные по воскресеньям, что такое техника безопасности, что такое коллективный договор с предпринимателем. Две трети японских рабочих, которые не объединены в профсоюзы, как раз и трудятся в основном на средних и мелких предприятиях.
Крупной японской компании выгодно иметь много субподрядчиков, но нет расчета "проглатывать" их.
Ведь чем меньше людей имеет капиталист в штате своей фирмы, тем легче ему сопротивляться нажиму профсоюза, тем ограниченнее результаты борьбы трудящихся за свои права.
Связи с мелкими предприятиями позволяют крупным компаниям снижать издержки производства. Зато при кризисных толчках именно слой "песчинок" служит тем буфером, который принимает на себя удар и позволяет "утесам" монополистического капитала сохранять устойчивость.
Напрашивается вывод, что существование множества средних и мелких предприятий оказалось в условиях Японии не помехой для модернизации индустрии, а одной из скрытых пружин этого процесса. Устремившиеся ввысь "утесы" во многом обязаны своим величием соседству "песчинок".
Наняты пожизненно
Каждую весну, едва состоятся выпуски в школах и институтах, по всей Японии проходят церемонии, напоминающие приведение к военной присяге новобранцев очередного призыва. Японские фирмы набирают новичков не для заполнения каких-то конкретных вакансий, а как бы впрок - по такому же принципу, как армия ежегодно пополняется призывниками, которых еще предстоит обучать и распределять по частям и подразделениям.
Японский труженик приходит к нанимателю, чтобы установить с ним отношения, очень похожие на пожизненный брачный контракт. Важность подобного шага в человеческой судьбе действительно сравнима только со свадьбой, с выбором спутника жизни, ибо сменить работу значит для японца примерно то же, что сменить жену. Даже если это и случается, то лишь как исключение, причем исключение нежелательное.
При первом и нередко единственном найме на работу японец думает не столько о зарплате, сколько о положении и престиже фирмы, с которой он связывает судьбу.
Оговоримся сразу, что система пожизненного найма существует лишь на крупных предприятиях. Она охватывает примерно пятую часть всей рабочей силы Японии. При спадах производства крупные фирмы могут обходиться без увольнений, ибо, привлекая к выпуску продукции целые цепочки субподрядчиков, они не включают их в свои штаты.
Структура японского концерна, как уже говорилось, подобна очертаниям горы Фудзи. И система пожизненного найма может существовать у ее вершины именно потому, что действие ее не распространяется вплоть до подножия.
Да и там, где она существует, система пожизненного найма вынуждает японца мириться с тем, что на протяжении первых пятнадцати - двадцати лет трудовой жизни ему явно недоплачивают. При этом его убеждают, что у молодого человека, дескать, и потребностей меньше. Зато, мол, потом, когда деньги будут ему гораздо нужнее, в течение последних десяти - пятнадцати лет стажа, зарплата его будет превышать фактическую производительность.
Благодаря системе пожизненного найма японские предприниматели не жалеют средств на повышение квалификации своих рабочих, на обучение их многим смежным профессиям. Они уверены, что плодами этих затрат не воспользуются конкуренты.
Именно вследствие системы пожизненного найма труженики не привыкли видеть в технических новшествах угрозу остаться без работы. Японские профсоюзы в отличие, скажем, от английских не противятся внедрению новой техники. Когда какая-нибудь профессия устаревает, фирма должна обеспечить рабочим переквалификацию.
Наконец, система пожизненного найма сводит к минимуму текучесть рабочей силы. Она способствует сохранению на предприятиях не только духа семейственности, выгодного нанимателю, но и атмосферы взаимной доброжелательности. Японцы шутят, что на сослуживцев надо смотреть как на родственников собственной жены: нравятся они или нет - никуда от них не денешься. А раз суждено оставаться в одном коллективе всю трудовую жизнь, нельзя забывать, что испортить отношения с человеком легче, чем снова их наладить.
При японской системе найма скорость продвижения по службе у всех почти одинакова - она определяется прежде всего выслугой лет. Так что молодежь после школы или после вуза оказывается как бы перед различными эскалаторами, которые движутся с неодинаковой скоростью и поднимают на разные этажи.
Если не считать Советского Союза, Япония располагает наиболее эффективной и массовой системой народного просвещения. Практически все японские дети получают обязательное образование в объеме девяти классов. А в 80-х годах Япония опередила большинство капиталистических стран по охвату молодежи полным средним образованием. Почти 90 процентов учащихся оканчивают среднюю школу второй ступени, тогда как в 1955 году до двенадцатого класса продолжали учиться лишь около 50 процентов школьников.
В Японии больше университетов, чем во всей Западной Европе. В стране насчитывается около двух миллионов студентов высших и средних специальных учебных заведений.
Как и в других капиталистических странах, система образования служит в Японии классовым фильтром, механизмом для воспроизводства элиты общества. Дело не только в том, что карьера японца практически предопределяется тем, начал ли он свой трудовой путь с высшим, средним или неполным средним образованием (что уже само по себе сулит совершенно разные жизненные орбиты).
Ключом к успешной карьере служит не диплом сам по себе. Важно, какой именно университет человек окончил. Резкая грань между средним и высшим образованием дополняется, стало быть, неофициальной, но общепризнанной градацией между однородными учебными заведениями. И вот эта-то градация как раз и несет в себе классовый характер.
Перворазрядные коммерческие фирмы и государственные учреждения предпочитают пополнять свой персонал выпускниками перворазрядных университетов, которые пользуются в Японии неоспоримым преимуществом перед обладателями других дипломов.
Питомником правящей элиты считается Токийский университет. Его выпускники - главные кандидаты на ключевые посты в стране. Они составляют 80 процентов высокопоставленных чиновников, 40 процентов ведущих бизнесменов. В деловом мире много людей, кончавших университет Кэйо, среди политических деятелей - воспитанников университета Васэда.
Ранг учебного заведения предопределяет и угол восхождения человека по служебной лестнице, и уровень его личных связей на всю остальную жизнь, то есть социальный слой, в котором ему предстоит вращаться.
Так что дети именитых родителей предпочитают сдавать вступительные экзамены в Токийский университет по три, пять раз, чем идти во второразрядный вуз. Ведь после его окончания они оказались бы на эскалаторе, который вовсе не доходит до верхних этажей.
Все это обостряет конкуренцию среди поступающих. Существует пословица: "Будешь спать четыре часа - попадешь, будешь спать шесть часов провалишься".
Причем экзаменационная горячка носит в Японии затяжной, как бы хронический характер. Некоторые преимущества при поступлении в Токийский университет дают перворазрядные средние школы. Чтобы попасть в них, тоже нужно пройти трудный конкурс. Есть даже привилегированные детские сады, открывающие путь в перворазрядные начальные школы. Таким образом, японец чуть ли не с шести лет вступает в полосу так называемого экзаменационного ада. И, разумеется, на каждом этапе состоятельные родители имеют несравненно больше возможностей хорошо подготовить своих детей к экзаменам, нанимая для них репетиторов.
Огромных затрат требует не только подготовка к экзаменам, но и само обучение, особенно в частных вузах. Ведь быть принятым - значит получить право посещать лекции и сдавать экзамены. А уж где жить, на что питаться, студент должен заботиться сам.