Страница:
Что касается подлинных намерений Гитлера, то о них свидетельствует представленная на Нюрнбергском процессе «Директива о единой подготовке вооруженных сил к войне на 1939– 1940 гг.», утвержденная им 11 апреля 1939 г. Ее основу составлял «Белый план» – план агрессии против Польши. «Задачей вермахта, – говорится в документе, – является уничтожение польских вооруженных сил. В этих целях должно быть рассчитано и подготовлено внезапное нападение». Директива предписывала вести подготовку с таким расчетом, чтобы операция «могла быть осуществлена в любой момент начиная с 1 сентября 1939 г.». Так была установлена дата, ставшая началом одной из величайших трагедий в истории человечества.
Муссолини на босу ногу
«Пакт крови»
СГОВОР ИМПЕРИАЛИСТОВ ПРОТИВ СССР?
СССР: обуздать агрессоров!
Муссолини на босу ногу
За «успехами» Гитлера с завистью наблюдал итальянский диктатор. Не близится ли время, размышлял он, вернуть Италии «наследие Древнего Рима»?
Появление Муссолини на политической сцене было связано, как известно, с революционным кризисом, возникшим в Италии в 1919—1920 гг. Огромное воздействие на размах событий в стране оказал героический пример российского пролетариата, свергнувшего царизм. «Сделать так, как в России!» – эта мечта захватила широчайшие слои трудящихся. Но она смертельно напугала итальянскую буржуазию. Ее взгляды с надеждой обратились на главаря фашистских банд, избивавших революционных рабочих. «Ваше величество, – обратился в те дни один из крупных туринских промышленников к королю Виктору-Эммануилу III. – Этот человек достаточно груб и жесток, чтобы навести порядок в Италии. Почему бы нам не поддержать его, за неимением лучшего?»
Установление в 1922 г. фашистского режима дало возможность крупному капиталу, потопив в крови рабочее движение, полностью подчинить внутреннюю и внешнюю политику страны своим экспансионистским целям. Глубоко разочарованная итогами дележа добычи после первой мировой войны, итальянская буржуазия жаждала переиграть войну и добиться нового передела мира в свою пользу.
«Достижения» Муссолини, обеспечившего в Италии «классовый мир» с помощью головорезов в черных рубашках, вызвали живой интерес в мире капитала. В лице «дуче» аристократы и «боссы» большого бизнеса хотели приобрести сторожевого пса для охраны угодных им социальных порядков. Следовало только подкормить его, соответствующим образом «воспитать» и в нужную минуту спустить с цепи.
В Рим потянулись многочисленные паломники – банкиры и политики, писатели и социологи. Среди новых друзей «дуче» в первые годы особенно выделялся Остин Чемберлен, министр иностранных дел в кабинете Болдуина. Ограниченный, упрямый и пылавший неистребимой ненавистью к Советскому Союзу, старший брат будущего английского премьера Невиля Чемберлена, Остин стал политической «гувернанткой» Муссолини. Во время длительных прогулок на яхте наедине со стихиями, пересыпая свои речи дешевой лестью, он твердой рукой, одеревеневшей в попытке удержать время, обучал «дуче», как следует держать руль в мировой политике. Ближайшим результатом прогулок стало вовлечение Италии в антисоветский Локарнский пакт [34].
Помогая Муссолини подняться на пьедестал, подставил свое плечо и У. Черчилль, посетивший Рим в начале 1927 г. Обстоятельства встречи, правда, выглядели несколько иначе, нежели он рассчитывал. Охрана у дверей кабинета главы правительства попросила высокопоставленного гостя бросить сигару. К удивлению сопровождавшего его личного телохранителя детектива Томпсона, потомок герцогов Мальборо покорно подчинился. Войдя в кабинет, Черчилль был неприятно удивлен: сидевший за столом «дуче» и не подумал подняться ему навстречу.
С подобной бестактностью Черчилль встретился впервые и был взбешен. Но быстро нашелся. Остановившись на полпути, он достал из кармана массивный золотой портсигар, где аккуратно были уложены три крупные сигары. Тщательно выбрал одну, известную изысканным ароматом («Ромео и Джульетта»), и, не спеша, закурил. Затем, с беззаботным видом пуская клубы дыма, повернулся к Муссолини. Тот, совершенно опешив, быстро поднялся, протягивая руку визитеру.
Эпизод не омрачил, однако, впечатлений английского гостя. «Если бы я был итальянцем, – заявил он журналистам, – я от начала до конца был бы безусловно с вами…» Черчилль не упустил, разумеется, случая поразглагольствовать при этом об «агрессивных целях» большевиков.
Своеобразный реванш за укол, нанесенный его самолюбию при встрече с Черчиллем, Муссолини взял во время визита летом 1935 г. Антони Идена. Английский министр, уделявший, как известно, немало внимания своей внешности, прибыл на переговоры в «Палаццо Венеция» в туалете, отвечавшем самым строгим требованиям дипломатического этикета. К ужасу шефа итальянского протокола, «дуче» явился в полотняных брюках, пиджаке с заплатами на локтях, рубашке с открытым воротом и сандалиях на босу ногу.
Вызывающее поведение Муссолини, рассчитанное на то, чтобы дать понять его глубокое неудовольствие, объяснялось просто. Накануне ночью агенты итальянской разведки проникли в здание британского посольства в Риме и сняли фотокопии с документов, раскрывавших цели визита Идена. Министр привез проект соглашения, которое Англия предлагала заключить за счет Эфиопии, к нападению на которую Муссолини готовился на глазах у всего мира. Но зачем нужно было «дуче» идти на «позорный» компромисс, если не кто иной, как сам премьер Великобритании, незадолго до этого дал понять, что агрессия в Африке не встретит противодействия со стороны Лондона? Когда Дино Гранди, посол Италии в Лондоне, перед ленчем в обширном особняке маркиза Лондондерри с рюмкой аперитива подошел к Р. Макдональду и вполголоса завел речь об Эфиопии, тот позволил себе следующую «шутку». «Англия – дама, – заметил он. – Энергичные действия мужчины отвечают вкусу дамы, но она любит, чтобы это делалось с соблюдением приличий, не на людях. Соблюдайте такт, и мы не будем иметь возражений».
Визит Идена окончился безрезультатно. На его уговоры Муссолини нагло отвечал, что, истратив астрономические средства, он не может отказаться от кампании и вернуть армию без единого выстрела…
Появление Муссолини на политической сцене было связано, как известно, с революционным кризисом, возникшим в Италии в 1919—1920 гг. Огромное воздействие на размах событий в стране оказал героический пример российского пролетариата, свергнувшего царизм. «Сделать так, как в России!» – эта мечта захватила широчайшие слои трудящихся. Но она смертельно напугала итальянскую буржуазию. Ее взгляды с надеждой обратились на главаря фашистских банд, избивавших революционных рабочих. «Ваше величество, – обратился в те дни один из крупных туринских промышленников к королю Виктору-Эммануилу III. – Этот человек достаточно груб и жесток, чтобы навести порядок в Италии. Почему бы нам не поддержать его, за неимением лучшего?»
Установление в 1922 г. фашистского режима дало возможность крупному капиталу, потопив в крови рабочее движение, полностью подчинить внутреннюю и внешнюю политику страны своим экспансионистским целям. Глубоко разочарованная итогами дележа добычи после первой мировой войны, итальянская буржуазия жаждала переиграть войну и добиться нового передела мира в свою пользу.
«Достижения» Муссолини, обеспечившего в Италии «классовый мир» с помощью головорезов в черных рубашках, вызвали живой интерес в мире капитала. В лице «дуче» аристократы и «боссы» большого бизнеса хотели приобрести сторожевого пса для охраны угодных им социальных порядков. Следовало только подкормить его, соответствующим образом «воспитать» и в нужную минуту спустить с цепи.
В Рим потянулись многочисленные паломники – банкиры и политики, писатели и социологи. Среди новых друзей «дуче» в первые годы особенно выделялся Остин Чемберлен, министр иностранных дел в кабинете Болдуина. Ограниченный, упрямый и пылавший неистребимой ненавистью к Советскому Союзу, старший брат будущего английского премьера Невиля Чемберлена, Остин стал политической «гувернанткой» Муссолини. Во время длительных прогулок на яхте наедине со стихиями, пересыпая свои речи дешевой лестью, он твердой рукой, одеревеневшей в попытке удержать время, обучал «дуче», как следует держать руль в мировой политике. Ближайшим результатом прогулок стало вовлечение Италии в антисоветский Локарнский пакт [34].
Помогая Муссолини подняться на пьедестал, подставил свое плечо и У. Черчилль, посетивший Рим в начале 1927 г. Обстоятельства встречи, правда, выглядели несколько иначе, нежели он рассчитывал. Охрана у дверей кабинета главы правительства попросила высокопоставленного гостя бросить сигару. К удивлению сопровождавшего его личного телохранителя детектива Томпсона, потомок герцогов Мальборо покорно подчинился. Войдя в кабинет, Черчилль был неприятно удивлен: сидевший за столом «дуче» и не подумал подняться ему навстречу.
С подобной бестактностью Черчилль встретился впервые и был взбешен. Но быстро нашелся. Остановившись на полпути, он достал из кармана массивный золотой портсигар, где аккуратно были уложены три крупные сигары. Тщательно выбрал одну, известную изысканным ароматом («Ромео и Джульетта»), и, не спеша, закурил. Затем, с беззаботным видом пуская клубы дыма, повернулся к Муссолини. Тот, совершенно опешив, быстро поднялся, протягивая руку визитеру.
Эпизод не омрачил, однако, впечатлений английского гостя. «Если бы я был итальянцем, – заявил он журналистам, – я от начала до конца был бы безусловно с вами…» Черчилль не упустил, разумеется, случая поразглагольствовать при этом об «агрессивных целях» большевиков.
Своеобразный реванш за укол, нанесенный его самолюбию при встрече с Черчиллем, Муссолини взял во время визита летом 1935 г. Антони Идена. Английский министр, уделявший, как известно, немало внимания своей внешности, прибыл на переговоры в «Палаццо Венеция» в туалете, отвечавшем самым строгим требованиям дипломатического этикета. К ужасу шефа итальянского протокола, «дуче» явился в полотняных брюках, пиджаке с заплатами на локтях, рубашке с открытым воротом и сандалиях на босу ногу.
Вызывающее поведение Муссолини, рассчитанное на то, чтобы дать понять его глубокое неудовольствие, объяснялось просто. Накануне ночью агенты итальянской разведки проникли в здание британского посольства в Риме и сняли фотокопии с документов, раскрывавших цели визита Идена. Министр привез проект соглашения, которое Англия предлагала заключить за счет Эфиопии, к нападению на которую Муссолини готовился на глазах у всего мира. Но зачем нужно было «дуче» идти на «позорный» компромисс, если не кто иной, как сам премьер Великобритании, незадолго до этого дал понять, что агрессия в Африке не встретит противодействия со стороны Лондона? Когда Дино Гранди, посол Италии в Лондоне, перед ленчем в обширном особняке маркиза Лондондерри с рюмкой аперитива подошел к Р. Макдональду и вполголоса завел речь об Эфиопии, тот позволил себе следующую «шутку». «Англия – дама, – заметил он. – Энергичные действия мужчины отвечают вкусу дамы, но она любит, чтобы это делалось с соблюдением приличий, не на людях. Соблюдайте такт, и мы не будем иметь возражений».
Визит Идена окончился безрезультатно. На его уговоры Муссолини нагло отвечал, что, истратив астрономические средства, он не может отказаться от кампании и вернуть армию без единого выстрела…
«Пакт крови»
Мюнхен вызвал состояние эйфории у фашистских диктаторов – все дозволено! Вскоре после позорной империалистической сделки в Риме было получено сообщение о предстоявшем прибытии Риббентропа. Незапланированный характер визита и секретность, проявленная в отношении его целей, позволяли предполагать, что министр иностранных дел имеет специальное поручение. Ожидания не обманули Муссолини; посланец Гитлера привез предложение о заключении военного союза между Германией, Италией и Японией.
– После того, что произошло в Мюнхене, «ось» обладает исключительно выгодными позициями, – заявил Риббентроп, излагая соображения «фюрера». – До настоящего времени Германия не выдвигала предложения о союзе, так как это могло ослабить позиции английских и французских политических деятелей, стоящих на позиции умиротворения, и вызвать ускорение темпов вооружения «западных демократий». В настоящее время Италия и Германия уже настолько опередили их в этой области, что догнать фашистские державы невозможно. Что касается Чемберлена и Даладье, то положение их настолько прочно, что заключение договора не угрожает привести к падению их кабинетов.
Между тем чехословацкий кризис показал, что США не намерены вмешиваться в европейские дела. Они не захотят быть вовлеченными в новый военный конфликт, особенно если в нем будет участвовать Япония.
«Чехословацкий кризис продемонстрировал нашу силу, – говорится в записи заявления Риббентропа. – Инициатива находится в наших руках, и от нас зависит выбор дальнейших действий. Позиции наши неуязвимы. Военная обстановка превосходна: после сентября (т.е. Мюнхена. – Авт.)мы можем смело пойти на войну с демократиями».
Итак, не успели просохнуть чернила на подписанных в Мюнхене соглашениях, с помощью которых, как были уверены «умиротворители» в Лондоне, Париже и Вашингтоне, «динамизм» рейха был направлен против Советского Союза, а агрессоры уже спешат использовать предоставленные им возможности для подготовки нападения на самих западных держав!
Приведенное высказывание гитлеровского рейхсминистра обычно трудно встретить в исследованиях буржуазных авторов, ибо напоминает о роковой роли Мюнхена в возникновении второй мировой войны. Оно бьет, подобно плети, тех политических деятелей на Западе, которые и ныне, следуя опыту Чемберлена и Даладье, не прочь использовать в антисоветских, антисоциалистических целях пекинских претендентов на гегемонию, сознательно ставя тем самым под угрозу жизненные интересы своих стран. Нельзя при этом забывать и о том, что при современном уровне развития военной техники речь, идет об опасности физического уничтожения целых народов.
Муссолини согласился, что «в ближайшие несколько лет» возникнет война с Англией и Францией, и поддержал идею заключения договора. При этом он отметил, что необходимо уточнить его цели. «Нам не следует заключать чисто оборонительный союз, – заявил он. – В нем не будет необходимости, так как никто не собирается нападать на тоталитарные государства. Наоборот, мы желаем заключить союз для того, чтобы изменить географическую карту мира. Поэтому мы должны установить наши цели и объекты завоевания». Что касается Италии, то «мы уже знаем, куда нам идти». Рисуя себе картины победоносного похода против Франции, к которой испытывал личную неприязнь, «дуче» намеревался «показать итальянцам», как следует заключать мир. «Он не потребует никакой компенсации, – записал Чиано после одной из бесед с Муссолини, – но уничтожит все и многие города сотрет, как губкой». В отношении времени подписания военного союза с Германией Муссолини, однако, предложил немного подождать, чтобы эта идея «достаточно созрела в широких народных массах».
Ссылка на «народные массы», разумеется, лишь дипломатическая увертка. В своих агрессивных замыслах, отражавших интересы крупного капитала, «дуче» не собирался связывать себя настроениями широких слоев населения. «Чтобы сделать народ великим, – сказал он однажды Чиано, – надо послать его на битву, хотя бы даже пинком в зад. Именно так я и сделаю…»
В основе позиции Муссолини лежали соображения совершенно иного порядка. Он не мог не учитывать экономической и военной слабости Италии. И его дипломатия представляла собой облеченную в форму государственной политики тактику шакала, который тянется за более сильным хищником, рассчитывая поживиться за его счет и в то же время опасаясь, как бы самому не попасть ему в лапы.
Такую опасность «дуче» видел, в частности, в возможности сближения третьего рейха с западными державами. Подписанная на другой день после Мюнхена англо-германская декларация [35], о чем Италию предварительно не уведомили, оживила тревогу. А когда стало известно о предстоящей поездке Риббентропа в Париж для подписания аналогичной декларации с Францией [36], Муссолини решил любой ценой помешать этому. Но как? Делать какие-либо представления в Берлине «дуче», разумеется, не рискнул. И он устроил дипломатический скандал, достаточно ясно показавший его неудовольствие очередным шагом партнера по «оси».
Как раз в то время в Рим прибыл новый французский посол А. Франсуа-Понсе, на протяжении ряда лет представлявший свою страну в Германии. Активный проводник политики «умиротворения», именно он при прощальной беседе с Гитлером договорился о принятии франко-германской декларации. После этого «успеха» был переведен в итальянскую столицу, где ему поручалось установить столь же «теплые» отношения.
У тех, кто в описываемый период посещал дворец Фарнезе, где находилось французское посольство, не могло оставаться никаких сомнений относительно душевных симпатий нового посла: в малом салоне, где обычно принимали посетителей, на рояле в тяжелых серебряных рамках красовалась вереница фотопортретов руководящих деятелей нацистского рейха с дарственными надписями.
Франсуа-Понсе был, однако, обманут в своих ожиданиях установить близкие отношения с местными фашистскими иерархами. Целых три недели Муссолини не удостаивал вниманием и не находил времени для первой встречи с новым послом. А на другой день после беседы, 30 ноября 1938 г., специально для Франсуа-Понсе, присутствовавшего на заседании «парламента», был разыгран тщательно подготовленный спектакль. Когда министр иностранных дел Чиано упомянул в своей речи о «естественных притязаниях Италии», депутаты повскакивали с мест и принялись выкрикивать: «Тунис! Корсика! Ницца! Савойя!» 17 декабря МИД Италии официально информировал Кэ д’Орсэ, что правительство не считает более имеющими силу соглашения, подписанные в Риме 7 января 1935 г. Муссолини и Лавалем [37], и что, следовательно, «уже не существует более какой-либо основы для итало-французской дружбы».
Антифранцузская демонстрация в итальянском «парламенте» побудила Даладье совершить поездку по колониям в Северной Африке и на Корсику. Во время этого политического турне он категорически заявлял: «Никогда Франция не откажется ни от одного вершка из того, что ей принадлежит». Желая польстить «дуче», фашистские иерархи высмеивали французского премьера: с громкими криками «Никогда! Никогда!» они выхватывали кинжалы из ножен и затем разражались хохотом.
Недоброжелательство со стороны Муссолини французское посольство ощущало постоянно. Политические деятели, близкие к правящим сферам, явно избегали посещать дворец Фарнезе, перед его окнами нередко появлялся наряд конной полиции – это означало, что в полдень после окончания занятий молодежь из расположенного поблизости коммерческого училища появится перед зданием посольства и начнет выкрикивать антифранцузские лозунги. Эта кампания достигла апогея в январе 1939 г. Газета «Тевере» напечатала статью под оскорбительным заголовком «Я плюю на Францию!». Причастность «дуче» к этой грубой выходке была общеизвестна. Фотографии в серебряных рамках незаметно исчезли с рояля…
В дипломатической игре, которую вел Муссолини, отношения с Германией продолжали сохранять элемент неопределенности и порой даже вызывали тревогу. Оккупация Праги в марте 1939 г., совершенная Гитлером без уведомления своего партнера, не только подрывала престиж «дуче», выступавшего в Мюнхене в качестве «арбитра», но и вселяла опасения, не собирается ли рейх расширить свою экспансию на Балканах. В связи с появившейся информацией о деятельности нацистской агентуры в Югославии Чиано пригласил германского посла Макензена и заявил ему, что вмешательство Германии в дела кроатов будет означать конец «оси». Сильно обеспокоен был и итальянский посол в Берлине Аттолико. Он посоветовал Чиано «обстоятельно выяснить» у Гитлера, существует ли равенство прав и обязанностей между державами «оси» и во что превратили немцы элементарную обязанность информации и консультации с союзником. Намереваются ли они изгнать Италию с Балкан, «оставив за ней лишь воды Средиземного моря»?
«События последних дней, – отметил в своем дневнике Чиано, – изменили мое мнение о фюрере и Германии; он коварен и вероломен, и никакую политику нельзя проводить с ним совместно».
Компенсировать «политический урон», нанесенный Гитлером Италии, Муссолини решил по-своему. 7 апреля 1939 г. итальянские войска вторглись в Албанию. На эту акцию «дуче» толкнули не только задетое самолюбие и алчные интересы правящей верхушки. В конце марта Чемберлен, продолжая на деле политику «умиротворения» агрессоров, направил «дуче» личное письмо, где выражал озабоченность в связи с развитием международных событий и призывал его содействовать «восстановлению доверия и сохранению мира». «Муссолини даст ответ после удара в Албании, – записал в дневнике Чиано. – Это письмо поощряет его к действию, так как он видит в нем новое доказательство инертности демократий».
Обострение межимпериалистических противоречий принимало все более угрожающий характер. В ответ на итальянскую агрессию против Албании Англия и Франция 13 апреля заявили о предоставлении «гарантий» Греции и Румынии. На следующий день президент США Рузвельт направил послания Гитлеру и Муссолини. Он ставил вопрос: согласны ли они дать заверение, что в течение 10 или еще лучше 25 лет их вооруженные силы не совершат нападение на территорию или владения перечисленных 31 государства? (Были названы большая часть европейских, а также ряд стран Ближнего и Среднего Востока.) В случае положительного ответа американский президент предлагал свое «дружеское посредничество» в урегулировании возникших проблем.
Муссолини, получив послание, сначала заявил, что не намерен читать его; позже, ознакомившись с текстом, сказал Чиано: «Результат прогрессирующего паралича».
Ответом Гитлера была речь в рейхстаге 28 апреля. На этот раз она широко транслировалась по радио. Сидя у приемников, американцы могли слушать ловко подобранные саркастические замечания «фюрера», высмеивавшего Рузвельта под истерический хохот всего нацистского рейхстага. Использовав в качестве предлога предоставление Англией «гарантий» Польше, он заявил о расторжении англо-германского морского соглашения 1935 г. [38]и германо-польского договора 1934 г. [39]Военно-политический кризис, заводившийся в недрах империализма, все более обострялся. Дело явно шло к новой мировой войне.
Через неделю, 4 мая, Чиано выехал в Милан для встречи с Риббентропом. Первоначально предполагалось избрать для переговоров какое-нибудь местечко на озере Комо, но в последний момент Муссолини изменил решение. Причиной послужили появившиеся во французской печати сообщения о том, что в Милане, где «дуче» некогда начинал свою карьеру чернорубашечника, ожидаются крупные антигерманские демонстрации. По прямому указанию Чиано префекту полиции в городе была инсценирована «теплая» встреча прибывшего на переговоры нацистского министра иностранных дел.
Предметом обмена мнениями снова было заключение военного союза между двумя странами. На сей раз речь шла лишь об итало-германском договоре, поскольку вопрос об участии Японии пока оставался открытым. Гитлер, планируя нападение на Польшу, спешил привязать Италию к рейху. Муссолини, понимая полную нереальность разыгранной им буффонады по поводу намерения Италии «в одиночку» разделаться с Францией, желал заручиться поддержкой более сильного северного соседа. Кроме того, речь Гитлера от 28 апреля и разрыв англо-германского соглашения успокоили его в отношении опасности сближения Германии с Англией.
В ходе переговоров Чиано отметил, что Италия будет способна вступить в войну не ранее 1943 г. Риббентроп, утаив подписание директивы о подготовке нападения на Польшу, заявил, что Германия тоже нуждается в периоде мира в четыре или пять лет…
Официальное подписание договора состоялось в Берлине 22 мая 1939 г. Это был откровенный разбойничий союз двух империалистических хищников, которые заявляли о намерении «бок о бок и объединив силы отстаивать сферу своих жизненных интересов». В договоре откровенно шла речь не о взаимной обороне, а о совместном участии в войне, когда одна из сторон окажется «вовлеченной» в конфликт. Повод для такого «вовлечения» каждый из агрессоров мог выбрать по своему вкусу.
Склонный к риторике, Муссолини предложил назвать договор «Пактом крови». Остановились на более «спокойном» наименовании – «Стальной пакт». Практически пакт стальными цепями приковал Италию к рейху и превратил в покорного вассала.
Текст пакта составили гитлеровцы. «Я никогда не видел подобного договора, – записал Чиано в дневнике после ознакомления с германским проектом. – Это подлинный динамит!».
– После того, что произошло в Мюнхене, «ось» обладает исключительно выгодными позициями, – заявил Риббентроп, излагая соображения «фюрера». – До настоящего времени Германия не выдвигала предложения о союзе, так как это могло ослабить позиции английских и французских политических деятелей, стоящих на позиции умиротворения, и вызвать ускорение темпов вооружения «западных демократий». В настоящее время Италия и Германия уже настолько опередили их в этой области, что догнать фашистские державы невозможно. Что касается Чемберлена и Даладье, то положение их настолько прочно, что заключение договора не угрожает привести к падению их кабинетов.
Между тем чехословацкий кризис показал, что США не намерены вмешиваться в европейские дела. Они не захотят быть вовлеченными в новый военный конфликт, особенно если в нем будет участвовать Япония.
«Чехословацкий кризис продемонстрировал нашу силу, – говорится в записи заявления Риббентропа. – Инициатива находится в наших руках, и от нас зависит выбор дальнейших действий. Позиции наши неуязвимы. Военная обстановка превосходна: после сентября (т.е. Мюнхена. – Авт.)мы можем смело пойти на войну с демократиями».
Итак, не успели просохнуть чернила на подписанных в Мюнхене соглашениях, с помощью которых, как были уверены «умиротворители» в Лондоне, Париже и Вашингтоне, «динамизм» рейха был направлен против Советского Союза, а агрессоры уже спешат использовать предоставленные им возможности для подготовки нападения на самих западных держав!
Приведенное высказывание гитлеровского рейхсминистра обычно трудно встретить в исследованиях буржуазных авторов, ибо напоминает о роковой роли Мюнхена в возникновении второй мировой войны. Оно бьет, подобно плети, тех политических деятелей на Западе, которые и ныне, следуя опыту Чемберлена и Даладье, не прочь использовать в антисоветских, антисоциалистических целях пекинских претендентов на гегемонию, сознательно ставя тем самым под угрозу жизненные интересы своих стран. Нельзя при этом забывать и о том, что при современном уровне развития военной техники речь, идет об опасности физического уничтожения целых народов.
Муссолини согласился, что «в ближайшие несколько лет» возникнет война с Англией и Францией, и поддержал идею заключения договора. При этом он отметил, что необходимо уточнить его цели. «Нам не следует заключать чисто оборонительный союз, – заявил он. – В нем не будет необходимости, так как никто не собирается нападать на тоталитарные государства. Наоборот, мы желаем заключить союз для того, чтобы изменить географическую карту мира. Поэтому мы должны установить наши цели и объекты завоевания». Что касается Италии, то «мы уже знаем, куда нам идти». Рисуя себе картины победоносного похода против Франции, к которой испытывал личную неприязнь, «дуче» намеревался «показать итальянцам», как следует заключать мир. «Он не потребует никакой компенсации, – записал Чиано после одной из бесед с Муссолини, – но уничтожит все и многие города сотрет, как губкой». В отношении времени подписания военного союза с Германией Муссолини, однако, предложил немного подождать, чтобы эта идея «достаточно созрела в широких народных массах».
Ссылка на «народные массы», разумеется, лишь дипломатическая увертка. В своих агрессивных замыслах, отражавших интересы крупного капитала, «дуче» не собирался связывать себя настроениями широких слоев населения. «Чтобы сделать народ великим, – сказал он однажды Чиано, – надо послать его на битву, хотя бы даже пинком в зад. Именно так я и сделаю…»
В основе позиции Муссолини лежали соображения совершенно иного порядка. Он не мог не учитывать экономической и военной слабости Италии. И его дипломатия представляла собой облеченную в форму государственной политики тактику шакала, который тянется за более сильным хищником, рассчитывая поживиться за его счет и в то же время опасаясь, как бы самому не попасть ему в лапы.
Такую опасность «дуче» видел, в частности, в возможности сближения третьего рейха с западными державами. Подписанная на другой день после Мюнхена англо-германская декларация [35], о чем Италию предварительно не уведомили, оживила тревогу. А когда стало известно о предстоящей поездке Риббентропа в Париж для подписания аналогичной декларации с Францией [36], Муссолини решил любой ценой помешать этому. Но как? Делать какие-либо представления в Берлине «дуче», разумеется, не рискнул. И он устроил дипломатический скандал, достаточно ясно показавший его неудовольствие очередным шагом партнера по «оси».
Как раз в то время в Рим прибыл новый французский посол А. Франсуа-Понсе, на протяжении ряда лет представлявший свою страну в Германии. Активный проводник политики «умиротворения», именно он при прощальной беседе с Гитлером договорился о принятии франко-германской декларации. После этого «успеха» был переведен в итальянскую столицу, где ему поручалось установить столь же «теплые» отношения.
У тех, кто в описываемый период посещал дворец Фарнезе, где находилось французское посольство, не могло оставаться никаких сомнений относительно душевных симпатий нового посла: в малом салоне, где обычно принимали посетителей, на рояле в тяжелых серебряных рамках красовалась вереница фотопортретов руководящих деятелей нацистского рейха с дарственными надписями.
Франсуа-Понсе был, однако, обманут в своих ожиданиях установить близкие отношения с местными фашистскими иерархами. Целых три недели Муссолини не удостаивал вниманием и не находил времени для первой встречи с новым послом. А на другой день после беседы, 30 ноября 1938 г., специально для Франсуа-Понсе, присутствовавшего на заседании «парламента», был разыгран тщательно подготовленный спектакль. Когда министр иностранных дел Чиано упомянул в своей речи о «естественных притязаниях Италии», депутаты повскакивали с мест и принялись выкрикивать: «Тунис! Корсика! Ницца! Савойя!» 17 декабря МИД Италии официально информировал Кэ д’Орсэ, что правительство не считает более имеющими силу соглашения, подписанные в Риме 7 января 1935 г. Муссолини и Лавалем [37], и что, следовательно, «уже не существует более какой-либо основы для итало-французской дружбы».
Антифранцузская демонстрация в итальянском «парламенте» побудила Даладье совершить поездку по колониям в Северной Африке и на Корсику. Во время этого политического турне он категорически заявлял: «Никогда Франция не откажется ни от одного вершка из того, что ей принадлежит». Желая польстить «дуче», фашистские иерархи высмеивали французского премьера: с громкими криками «Никогда! Никогда!» они выхватывали кинжалы из ножен и затем разражались хохотом.
Недоброжелательство со стороны Муссолини французское посольство ощущало постоянно. Политические деятели, близкие к правящим сферам, явно избегали посещать дворец Фарнезе, перед его окнами нередко появлялся наряд конной полиции – это означало, что в полдень после окончания занятий молодежь из расположенного поблизости коммерческого училища появится перед зданием посольства и начнет выкрикивать антифранцузские лозунги. Эта кампания достигла апогея в январе 1939 г. Газета «Тевере» напечатала статью под оскорбительным заголовком «Я плюю на Францию!». Причастность «дуче» к этой грубой выходке была общеизвестна. Фотографии в серебряных рамках незаметно исчезли с рояля…
В дипломатической игре, которую вел Муссолини, отношения с Германией продолжали сохранять элемент неопределенности и порой даже вызывали тревогу. Оккупация Праги в марте 1939 г., совершенная Гитлером без уведомления своего партнера, не только подрывала престиж «дуче», выступавшего в Мюнхене в качестве «арбитра», но и вселяла опасения, не собирается ли рейх расширить свою экспансию на Балканах. В связи с появившейся информацией о деятельности нацистской агентуры в Югославии Чиано пригласил германского посла Макензена и заявил ему, что вмешательство Германии в дела кроатов будет означать конец «оси». Сильно обеспокоен был и итальянский посол в Берлине Аттолико. Он посоветовал Чиано «обстоятельно выяснить» у Гитлера, существует ли равенство прав и обязанностей между державами «оси» и во что превратили немцы элементарную обязанность информации и консультации с союзником. Намереваются ли они изгнать Италию с Балкан, «оставив за ней лишь воды Средиземного моря»?
«События последних дней, – отметил в своем дневнике Чиано, – изменили мое мнение о фюрере и Германии; он коварен и вероломен, и никакую политику нельзя проводить с ним совместно».
Компенсировать «политический урон», нанесенный Гитлером Италии, Муссолини решил по-своему. 7 апреля 1939 г. итальянские войска вторглись в Албанию. На эту акцию «дуче» толкнули не только задетое самолюбие и алчные интересы правящей верхушки. В конце марта Чемберлен, продолжая на деле политику «умиротворения» агрессоров, направил «дуче» личное письмо, где выражал озабоченность в связи с развитием международных событий и призывал его содействовать «восстановлению доверия и сохранению мира». «Муссолини даст ответ после удара в Албании, – записал в дневнике Чиано. – Это письмо поощряет его к действию, так как он видит в нем новое доказательство инертности демократий».
Обострение межимпериалистических противоречий принимало все более угрожающий характер. В ответ на итальянскую агрессию против Албании Англия и Франция 13 апреля заявили о предоставлении «гарантий» Греции и Румынии. На следующий день президент США Рузвельт направил послания Гитлеру и Муссолини. Он ставил вопрос: согласны ли они дать заверение, что в течение 10 или еще лучше 25 лет их вооруженные силы не совершат нападение на территорию или владения перечисленных 31 государства? (Были названы большая часть европейских, а также ряд стран Ближнего и Среднего Востока.) В случае положительного ответа американский президент предлагал свое «дружеское посредничество» в урегулировании возникших проблем.
Муссолини, получив послание, сначала заявил, что не намерен читать его; позже, ознакомившись с текстом, сказал Чиано: «Результат прогрессирующего паралича».
Ответом Гитлера была речь в рейхстаге 28 апреля. На этот раз она широко транслировалась по радио. Сидя у приемников, американцы могли слушать ловко подобранные саркастические замечания «фюрера», высмеивавшего Рузвельта под истерический хохот всего нацистского рейхстага. Использовав в качестве предлога предоставление Англией «гарантий» Польше, он заявил о расторжении англо-германского морского соглашения 1935 г. [38]и германо-польского договора 1934 г. [39]Военно-политический кризис, заводившийся в недрах империализма, все более обострялся. Дело явно шло к новой мировой войне.
Через неделю, 4 мая, Чиано выехал в Милан для встречи с Риббентропом. Первоначально предполагалось избрать для переговоров какое-нибудь местечко на озере Комо, но в последний момент Муссолини изменил решение. Причиной послужили появившиеся во французской печати сообщения о том, что в Милане, где «дуче» некогда начинал свою карьеру чернорубашечника, ожидаются крупные антигерманские демонстрации. По прямому указанию Чиано префекту полиции в городе была инсценирована «теплая» встреча прибывшего на переговоры нацистского министра иностранных дел.
Предметом обмена мнениями снова было заключение военного союза между двумя странами. На сей раз речь шла лишь об итало-германском договоре, поскольку вопрос об участии Японии пока оставался открытым. Гитлер, планируя нападение на Польшу, спешил привязать Италию к рейху. Муссолини, понимая полную нереальность разыгранной им буффонады по поводу намерения Италии «в одиночку» разделаться с Францией, желал заручиться поддержкой более сильного северного соседа. Кроме того, речь Гитлера от 28 апреля и разрыв англо-германского соглашения успокоили его в отношении опасности сближения Германии с Англией.
В ходе переговоров Чиано отметил, что Италия будет способна вступить в войну не ранее 1943 г. Риббентроп, утаив подписание директивы о подготовке нападения на Польшу, заявил, что Германия тоже нуждается в периоде мира в четыре или пять лет…
Официальное подписание договора состоялось в Берлине 22 мая 1939 г. Это был откровенный разбойничий союз двух империалистических хищников, которые заявляли о намерении «бок о бок и объединив силы отстаивать сферу своих жизненных интересов». В договоре откровенно шла речь не о взаимной обороне, а о совместном участии в войне, когда одна из сторон окажется «вовлеченной» в конфликт. Повод для такого «вовлечения» каждый из агрессоров мог выбрать по своему вкусу.
Склонный к риторике, Муссолини предложил назвать договор «Пактом крови». Остановились на более «спокойном» наименовании – «Стальной пакт». Практически пакт стальными цепями приковал Италию к рейху и превратил в покорного вассала.
Текст пакта составили гитлеровцы. «Я никогда не видел подобного договора, – записал Чиано в дневнике после ознакомления с германским проектом. – Это подлинный динамит!».
* * *
Преступная политика «умиротворения», проводившаяся западными державами в расчете направить агрессоров против СССР, способствовала быстрому нарастанию военно-политического кризиса летом 1939 г. Используя сложившуюся на мировой арене обстановку, фашистские Германия и Италия, а также милитаристская Япония форсировали подготовку к новым разбойничьим актам.
СГОВОР ИМПЕРИАЛИСТОВ ПРОТИВ СССР?
СССР: обуздать агрессоров!
Через несколько дней после захвата фашистской Италией Албании, 11 апреля 1939 г., министр иностранных дел Великобритании Галифакс пригласил на беседу посла СССР в Лондоне И.М. Майского, чтобы ознакомить, «в каком направлении работает мысль британского правительства».
Заметим, что склонность к откровенным излияниям не была отличительной чертой лорда. Известный аристократ, обладатель одного из наиболее крупных состояний в стране, глава клана британских «умиротворителей» был человеком замкнутым. В отличие от своих коллег по кабинету, Чемберлена и Хора, обычно направлявшихся на Даунинг-стрит через Сент-Джеймский парк, огибая озеро и обсуждая по дороге столь же непрямые пути британской политики, глава Форин оффиса, пэр Англии, пользуясь знаком особого доверия короля – ключом от ограды парка Букингемского дворца, сокращая путь, обычно шел наедине со своими мыслями.
Войдя в состав кабинета Чемберлена сначала в качестве министра без портфеля, Галифакс вскоре оказался в центре конфликта между премьером и Форин оффисом, которое возглавлял тогда А. Иден. Он сумел заставить сотрудников министерства ломать голову над тем, на чьей стороне его симпатии. Лишь после отставки Идена в феврале 1938 г., заняв кресло министра иностранных дел, он откровенно обнаруживает себя в качестве одного из главных и наиболее упрямых сторонников сговора с Гитлером на антисоветской основе.
К описываемому времени за плечами Галифакса уже длинная вереница министерских постов. Зенитом карьеры явилось пребывание на посту вице-короля Индии. Удивляя окружающих пуританским нравом и строгой набожностью – регулярно посещал часовню, подолгу советуясь с богом, – он сумел, если верить биографам, завоевать дружбу М. Ганди. Заслуги Галифакса были высоко оценены – за ним утвердилась слава лучшего вице-короля, которому империя когда-либо доверяла охрану своей жемчужины.
Опыт руководства колониальной администрацией, как можно судить, оказался весьма полезен Галифаксу, когда в ноябре 1937 г. он направился с визитом к «фюреру» с целью установить взаимопонимание. Желая польстить гостю, Гитлер заметил, что английская кинокартина «Жизнь бенгальских уланов» относится к числу самых любимых им. Ее даже специально демонстрировали в поучение эсэсовцам, настолько ярко там изображена «горстка британцев, держащих в своей власти целый континент». Лорд же посетовал на трудности, с какими Великобритания встречалась в Индии, на что Гитлер заметил: «Расстреляйте Ганди. И если этого окажется недостаточно, чтобы заставить их быть послушными, расстреляйте дюжину ведущих деятелей Конгресса; если и этого будет мало, расстреляйте две сотни – и так до тех пор, пока не будет установлен порядок». На фоне этого эпизода раскрывается глубокий смысл, который вкладывал Галифакс в свои слова, когда воздавал хвалу за то, что «фюрер» превратил Германию в «бастион против коммунизма»…
Что же побудило Галифакса, при его взглядах и характере, пригласить советского полпреда и поделиться с ним своими взглядами на положение дел в Европе?
Агрессивные действия фашистских держав, ликвидация независимости Чехословакии и Албании вызвали глубокую тревогу народов. Широкая общественность в Англии, Франции и других странах Западной Европы и особенно демократические круги все настойчивее требовали от своих правительств объединения усилий с Советским Союзом для предотвращения международного разбоя, новых актов агрессии. На более твердом курсе настаивали и многие буржуазные деятели Англии и Франции, опасавшиеся чрезмерного усиления Германии и Италии как империалистических конкурентов. Политический курс Лондона, продолжавшего флирт с Италией и уклонявшегося от сотрудничества с СССР, вызывал резкую критику в парламенте и печати. Все это побуждало Чемберлена предпринять шаги, которые создали бы видимость «сотрудничества» с Советским Союзом в интересах упрочения мира и успокоили бы критиков правительства. Вместе с тем тактика Форин оффис имела целью «втянуть СССР в игру», осложнить его отношения с фашистским рейхом, не связывая при этом Англию никакими обязательствами о помощи, если бы СССР оказался вовлеченным в вооруженный конфликт с Германией.
Галифакс начал беседу, выразив беспокойство в связи с положением в восточной части Средиземного моря. Сообщив о намерении Великобритании предоставить гарантии Румынии, Греции и Турции, он поинтересовался, как относится СССР к «новой политике» английского кабинета.
– Пока я не вижу в ней ничего особенно «нового», – ответил И.М. Майский. – Ведь совершенно очевидно, что только настоящая коллективная безопасность, а не сепаратные соглашения между отдельными державами могут остановить лавину агрессии и открыть пути к прочному миру.
– В принципе я с вами согласен, – отвечал Галифакс. – Наше правительство идет к той же цели – коллективной безопасности, но, так сказать, с другого конца – от сепаратных соглашений к общему, не употребляя термина «коллективная безопасность» потому, что он уже слишком скомпрометировал себя…
Заметим, что склонность к откровенным излияниям не была отличительной чертой лорда. Известный аристократ, обладатель одного из наиболее крупных состояний в стране, глава клана британских «умиротворителей» был человеком замкнутым. В отличие от своих коллег по кабинету, Чемберлена и Хора, обычно направлявшихся на Даунинг-стрит через Сент-Джеймский парк, огибая озеро и обсуждая по дороге столь же непрямые пути британской политики, глава Форин оффиса, пэр Англии, пользуясь знаком особого доверия короля – ключом от ограды парка Букингемского дворца, сокращая путь, обычно шел наедине со своими мыслями.
Войдя в состав кабинета Чемберлена сначала в качестве министра без портфеля, Галифакс вскоре оказался в центре конфликта между премьером и Форин оффисом, которое возглавлял тогда А. Иден. Он сумел заставить сотрудников министерства ломать голову над тем, на чьей стороне его симпатии. Лишь после отставки Идена в феврале 1938 г., заняв кресло министра иностранных дел, он откровенно обнаруживает себя в качестве одного из главных и наиболее упрямых сторонников сговора с Гитлером на антисоветской основе.
К описываемому времени за плечами Галифакса уже длинная вереница министерских постов. Зенитом карьеры явилось пребывание на посту вице-короля Индии. Удивляя окружающих пуританским нравом и строгой набожностью – регулярно посещал часовню, подолгу советуясь с богом, – он сумел, если верить биографам, завоевать дружбу М. Ганди. Заслуги Галифакса были высоко оценены – за ним утвердилась слава лучшего вице-короля, которому империя когда-либо доверяла охрану своей жемчужины.
Опыт руководства колониальной администрацией, как можно судить, оказался весьма полезен Галифаксу, когда в ноябре 1937 г. он направился с визитом к «фюреру» с целью установить взаимопонимание. Желая польстить гостю, Гитлер заметил, что английская кинокартина «Жизнь бенгальских уланов» относится к числу самых любимых им. Ее даже специально демонстрировали в поучение эсэсовцам, настолько ярко там изображена «горстка британцев, держащих в своей власти целый континент». Лорд же посетовал на трудности, с какими Великобритания встречалась в Индии, на что Гитлер заметил: «Расстреляйте Ганди. И если этого окажется недостаточно, чтобы заставить их быть послушными, расстреляйте дюжину ведущих деятелей Конгресса; если и этого будет мало, расстреляйте две сотни – и так до тех пор, пока не будет установлен порядок». На фоне этого эпизода раскрывается глубокий смысл, который вкладывал Галифакс в свои слова, когда воздавал хвалу за то, что «фюрер» превратил Германию в «бастион против коммунизма»…
Что же побудило Галифакса, при его взглядах и характере, пригласить советского полпреда и поделиться с ним своими взглядами на положение дел в Европе?
Агрессивные действия фашистских держав, ликвидация независимости Чехословакии и Албании вызвали глубокую тревогу народов. Широкая общественность в Англии, Франции и других странах Западной Европы и особенно демократические круги все настойчивее требовали от своих правительств объединения усилий с Советским Союзом для предотвращения международного разбоя, новых актов агрессии. На более твердом курсе настаивали и многие буржуазные деятели Англии и Франции, опасавшиеся чрезмерного усиления Германии и Италии как империалистических конкурентов. Политический курс Лондона, продолжавшего флирт с Италией и уклонявшегося от сотрудничества с СССР, вызывал резкую критику в парламенте и печати. Все это побуждало Чемберлена предпринять шаги, которые создали бы видимость «сотрудничества» с Советским Союзом в интересах упрочения мира и успокоили бы критиков правительства. Вместе с тем тактика Форин оффис имела целью «втянуть СССР в игру», осложнить его отношения с фашистским рейхом, не связывая при этом Англию никакими обязательствами о помощи, если бы СССР оказался вовлеченным в вооруженный конфликт с Германией.
Галифакс начал беседу, выразив беспокойство в связи с положением в восточной части Средиземного моря. Сообщив о намерении Великобритании предоставить гарантии Румынии, Греции и Турции, он поинтересовался, как относится СССР к «новой политике» английского кабинета.
– Пока я не вижу в ней ничего особенно «нового», – ответил И.М. Майский. – Ведь совершенно очевидно, что только настоящая коллективная безопасность, а не сепаратные соглашения между отдельными державами могут остановить лавину агрессии и открыть пути к прочному миру.
– В принципе я с вами согласен, – отвечал Галифакс. – Наше правительство идет к той же цели – коллективной безопасности, но, так сказать, с другого конца – от сепаратных соглашений к общему, не употребляя термина «коллективная безопасность» потому, что он уже слишком скомпрометировал себя…