Мы приводили факты сожжения сел и городов, увода в плен жителей, пусть же теперь современник первых набегов сам расскажет нам о народных бедствиях, которых он был очевидцем. Картину, полную страшного трагизма, рисует он перед нами. «Створи бо ся плачь велик у земле нашей и опустеша села наша и городе наши, и быхом бегающе и перед враги нашими». «Ибо лукавии сынове Измаилове пожигаху села и гумьна, и мьноги церкви запалиша огнем… овии ведутся полонене, а друзии посекаеми бивают, друзии на месть даеми бывают[270], и горькую приемлюще, друзии трепещуть зряще убиваемых, друзии гладом умориваемы и водною жажею… ови вязани и пятами пьхаеми, и на морозе держими и вкаряеми… мучими зимою, и оцепляеме у алчбе и в жаже, и в беде побледевше лици и почернивше телесы; незнаемою страною, языком испаленом, нази ходяще и босе, ногы имуще избодены терньемь. С слезами отвещеваху друг-другу, глаголюще: “аз бех сего города”, а другии: “аз сего села”; и тако свопрошахуся со слезами род свой поведающе… “Согрешихом и казнимы есмы, яко согрешихом, тако и стражем: и граде вси опустеша, и переидем поля, идеже пасома быша стада, коне, овце и волове, се все тще ныне видим, нивы порожьше стоят, зверем жилища быша»[271].
Какая характеристика набегов может стать рядом с этой простой, полной глубокого чувства, картиной народных бедствий. Вся эта масса пленного христианского люда или обращалась в рабов в вежах половецких, или, как товар, шла по разным странам юга и востока. Еще писатель Х века Ибн-Гаукаль рассказывает, что Джурджание был рынок живого товара, в состав которого входили и славянские рабы[272]. Эта дорога, по которой шли русские люди, навсегда покидая родную землю, не изменилась, конечно, и во времена господства в степях половцев. Этим путем снабжались русскими рабами рынки Центральной Азии.
Другая дорога вела в Крым, где главными пунктами торговли подобным товаром можно, кажется, считать Судак и Херсонес. Мы имеем известие, что в последнем городе скупкой рабов занимались евреи[273]. Но прежде чем быть проданными, пленные некоторое время оставались в вежах, в ожидании себе покупщика или выкупа со стороны русских. Мы знаем только один случайный факт выкупа на поле битвы. В 1154 г. Изяслав Давидович, после бегства Ростислава и Мстислава под Черниговом, выручил многих из их дружины, попавших в руки половцев. Обыкновенно же приходилось родственникам отыскивать своих родных по половецким кочевьям. Выкупить пленного считалось богоугодным делом, и потому частные лица являлись иногда в вежи и освобождали своих земляков от тяжкого рабства. Мы видим пример такого великодушия в старании некоего христолюбца выкупить инока Никона, который, как кажется, был освобожден потом своими родственниками или отбит каким-нибудь русским отрядом[274].
Ценность выкупа соразмерялась с общественным положением пленника на Руси. Так, по рассказу летописи, на какого-то Шварна, захваченного за Переяславлем, половцы «взяша искупа множьство»[275]. Конечно, более знатные и богатые пленники были долее удерживаемы в вежах, а те, на выкуп которых половцы не могли скоро надеяться, или если он ожидался в незначительном размере, шли на рынки и рассеивались по лицу земли на юге и востоке, а, может быть, и на западе. Из раньше приведенного рассказа летописи, рисующего картину разорения, мы имели случай видеть тяжкое положение пленных. Многие из них не выносили постоянных передвижений за вежами в оковах; от жажды, зноя или холода они умирали в большом числе. Так из пятидесяти пленных, захваченных однажды половцами в Киеве, через десять дней остался только один инок Евстратий[276]. Надо, однако, сказать, что русские не уступали нисколько своим врагам в обращении с попавшимися к ним в руки. Даже тех, на выкуп которых можно было надеяться, держали в оковах, как это видно из сказания о пленном половчине. Рабы покупались на золото; таким же образом, кажется, русские выкупали и своих земляков, но половчин приносил за свое освобождение товар, который ценился на Руси: он пригонял табун лошадей, а может быть, и другого скота[277]. Иногда случалось, впрочем, что русские отряды при своих нападениях на вежи половецкие, освобождали соотечественников, но это бывало нечасто. Мы знаем факт освобождения христиан на Угле и Самари в 1151 г. Мстиславом Изяславичем и в 1170 г. почти на том же месте во время большого похода князей на половцев. Можно предположить, что то же самое происходило при всех движениях русских в глубь степей половецких. Но количество выкупаемых или случайно освобождаемых русскими отрядами было каплей в море сравнительно с числом продаваемых в рабство. Бедствия народные от этого нисколько не облегчались.
Мы раньше привели числовые данные, указывающие на распределение набегов по областям. Эта неравномерность зависела главным образом от географического положения земель, но была тут, как нам кажется, и другая причина. Бросив взгляд на карту, мы увидим, что княжество Переяславское бо́льшим протяжением своих границ примыкает к степям. Киевская область с юго-востока ограждена Переяславлем, а с юга военными поселениями черных клобуков. Сильно раскинута была граница земли Северской. Но область собственно Черниговская защищена с юга, а с востока ее оплотом служило княжество Новгородсеверское.
За все время от появления половцев в степях до 1224 г. мы видим на нее только три самостоятельных набега. Первый из них имел место после страшного поражения князей на Альте в 1068 г., когда половцы добрались до реки Снови, второй – во время княжения Владимира Мономаха в Чернигове (1078–1094 гг.): кочевники разорили волость Стародубскую и Новгородсеверскую, и третий в 1187 г. Разорение Черниговской области было не меньше, чем других княжеств в удельный период, но главным образом здесь причиной были княжеские усобицы. Кочевники весьма часто были приглашаемы то тем, то другим князем Чернигова, и Святославичи довели свою область до сильного обезлюдения. Уже в 1159 г. Святослав Ольгович жалуется на запустение городов Любеча, Моровска, Оргоща и Всеволожа[278]. Но, повторяем, причина этого факта лежит вовсе не в половецких набегах: их на Черниговщину почти не было. Удары кочевников приходилось выдерживать княжеству Новгородсеверскому, южные границы которого были обращены в сторону половецких кочевьев. Точно так же отчасти с южной и юго-восточной стороны оплотом Руси служило княжество Рязанское. Мы видим все-таки сравнительно незначительное число набегов на эти обе области. Это объясняется способом защиты и отношением к кочевникам в разных областях Русской земли. Общими предприятиями всех князей в борьбе с половцами являлись только большие походы в глубь степей, да и то не всегда, и не все князья принимали в них участие[279]. Защита же своих границ, своего населения предоставлялась силам каждой области и энергии ее князей. Мы и хотим теперь поговорить о способах, какими каждая область вела свою самозащиту, и об отношениях к кочевникам в разных местностях земли Русской.
Несомненно, на больший или меньший успех обороны оседлого населения против кочевого врага сильное влияние оказывает географическое положение и характер местности. Поэтому мы постараемся сделать небольшой географический очерк области к востоку от Переяславского княжества.
К востоку от Рязанской области простирались Мордовские дебри[280], которые предохраняли от набегов половцев. В границах этого же княжества начинался Дон, который, постепенно уклоняясь к юго-востоку, образует в земле Войска Донского два тупых угла и стремится затем на юго-запад. Для нас важно его среднее течение, когда он принимает с левой стороны реки Воронеж и Хопер. С правой стороны в Дон впадает река Северский Донец, имеющий несколько интересных для нас, по своему направлению, притоков. С левой стороны Донец принимает реку Оскол, течение которой почти правильное с севера на юг. Между Осколом и Доном образуется как бы дорога, весьма широкая на юге, сильно суживающаяся в середине, расширяющаяся на севере. Эту дорогу перегораживает почти поперек река Быстрая Сосна[281].
Какая характеристика набегов может стать рядом с этой простой, полной глубокого чувства, картиной народных бедствий. Вся эта масса пленного христианского люда или обращалась в рабов в вежах половецких, или, как товар, шла по разным странам юга и востока. Еще писатель Х века Ибн-Гаукаль рассказывает, что Джурджание был рынок живого товара, в состав которого входили и славянские рабы[272]. Эта дорога, по которой шли русские люди, навсегда покидая родную землю, не изменилась, конечно, и во времена господства в степях половцев. Этим путем снабжались русскими рабами рынки Центральной Азии.
Другая дорога вела в Крым, где главными пунктами торговли подобным товаром можно, кажется, считать Судак и Херсонес. Мы имеем известие, что в последнем городе скупкой рабов занимались евреи[273]. Но прежде чем быть проданными, пленные некоторое время оставались в вежах, в ожидании себе покупщика или выкупа со стороны русских. Мы знаем только один случайный факт выкупа на поле битвы. В 1154 г. Изяслав Давидович, после бегства Ростислава и Мстислава под Черниговом, выручил многих из их дружины, попавших в руки половцев. Обыкновенно же приходилось родственникам отыскивать своих родных по половецким кочевьям. Выкупить пленного считалось богоугодным делом, и потому частные лица являлись иногда в вежи и освобождали своих земляков от тяжкого рабства. Мы видим пример такого великодушия в старании некоего христолюбца выкупить инока Никона, который, как кажется, был освобожден потом своими родственниками или отбит каким-нибудь русским отрядом[274].
Ценность выкупа соразмерялась с общественным положением пленника на Руси. Так, по рассказу летописи, на какого-то Шварна, захваченного за Переяславлем, половцы «взяша искупа множьство»[275]. Конечно, более знатные и богатые пленники были долее удерживаемы в вежах, а те, на выкуп которых половцы не могли скоро надеяться, или если он ожидался в незначительном размере, шли на рынки и рассеивались по лицу земли на юге и востоке, а, может быть, и на западе. Из раньше приведенного рассказа летописи, рисующего картину разорения, мы имели случай видеть тяжкое положение пленных. Многие из них не выносили постоянных передвижений за вежами в оковах; от жажды, зноя или холода они умирали в большом числе. Так из пятидесяти пленных, захваченных однажды половцами в Киеве, через десять дней остался только один инок Евстратий[276]. Надо, однако, сказать, что русские не уступали нисколько своим врагам в обращении с попавшимися к ним в руки. Даже тех, на выкуп которых можно было надеяться, держали в оковах, как это видно из сказания о пленном половчине. Рабы покупались на золото; таким же образом, кажется, русские выкупали и своих земляков, но половчин приносил за свое освобождение товар, который ценился на Руси: он пригонял табун лошадей, а может быть, и другого скота[277]. Иногда случалось, впрочем, что русские отряды при своих нападениях на вежи половецкие, освобождали соотечественников, но это бывало нечасто. Мы знаем факт освобождения христиан на Угле и Самари в 1151 г. Мстиславом Изяславичем и в 1170 г. почти на том же месте во время большого похода князей на половцев. Можно предположить, что то же самое происходило при всех движениях русских в глубь степей половецких. Но количество выкупаемых или случайно освобождаемых русскими отрядами было каплей в море сравнительно с числом продаваемых в рабство. Бедствия народные от этого нисколько не облегчались.
Мы раньше привели числовые данные, указывающие на распределение набегов по областям. Эта неравномерность зависела главным образом от географического положения земель, но была тут, как нам кажется, и другая причина. Бросив взгляд на карту, мы увидим, что княжество Переяславское бо́льшим протяжением своих границ примыкает к степям. Киевская область с юго-востока ограждена Переяславлем, а с юга военными поселениями черных клобуков. Сильно раскинута была граница земли Северской. Но область собственно Черниговская защищена с юга, а с востока ее оплотом служило княжество Новгородсеверское.
За все время от появления половцев в степях до 1224 г. мы видим на нее только три самостоятельных набега. Первый из них имел место после страшного поражения князей на Альте в 1068 г., когда половцы добрались до реки Снови, второй – во время княжения Владимира Мономаха в Чернигове (1078–1094 гг.): кочевники разорили волость Стародубскую и Новгородсеверскую, и третий в 1187 г. Разорение Черниговской области было не меньше, чем других княжеств в удельный период, но главным образом здесь причиной были княжеские усобицы. Кочевники весьма часто были приглашаемы то тем, то другим князем Чернигова, и Святославичи довели свою область до сильного обезлюдения. Уже в 1159 г. Святослав Ольгович жалуется на запустение городов Любеча, Моровска, Оргоща и Всеволожа[278]. Но, повторяем, причина этого факта лежит вовсе не в половецких набегах: их на Черниговщину почти не было. Удары кочевников приходилось выдерживать княжеству Новгородсеверскому, южные границы которого были обращены в сторону половецких кочевьев. Точно так же отчасти с южной и юго-восточной стороны оплотом Руси служило княжество Рязанское. Мы видим все-таки сравнительно незначительное число набегов на эти обе области. Это объясняется способом защиты и отношением к кочевникам в разных областях Русской земли. Общими предприятиями всех князей в борьбе с половцами являлись только большие походы в глубь степей, да и то не всегда, и не все князья принимали в них участие[279]. Защита же своих границ, своего населения предоставлялась силам каждой области и энергии ее князей. Мы и хотим теперь поговорить о способах, какими каждая область вела свою самозащиту, и об отношениях к кочевникам в разных местностях земли Русской.
Несомненно, на больший или меньший успех обороны оседлого населения против кочевого врага сильное влияние оказывает географическое положение и характер местности. Поэтому мы постараемся сделать небольшой географический очерк области к востоку от Переяславского княжества.
К востоку от Рязанской области простирались Мордовские дебри[280], которые предохраняли от набегов половцев. В границах этого же княжества начинался Дон, который, постепенно уклоняясь к юго-востоку, образует в земле Войска Донского два тупых угла и стремится затем на юго-запад. Для нас важно его среднее течение, когда он принимает с левой стороны реки Воронеж и Хопер. С правой стороны в Дон впадает река Северский Донец, имеющий несколько интересных для нас, по своему направлению, притоков. С левой стороны Донец принимает реку Оскол, течение которой почти правильное с севера на юг. Между Осколом и Доном образуется как бы дорога, весьма широкая на юге, сильно суживающаяся в середине, расширяющаяся на севере. Эту дорогу перегораживает почти поперек река Быстрая Сосна[281].
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента