Пакулов Г.. Сказка про девочку Лею, короля Граба и великана Добрушу

   Сделав свое дело, Мохнобрюх спустился на крышу соседнего дома и затаился за печной трубой. Он был доволен своей работой. Теперь никто из моликов не увидит подступающее к городу войско, а улетевший к королю кукушонок расскажет о его подвиге. Мохнобрюху очень, очень понравилось обещание Граба - сделать его самого крестом и позолотить. Он уже представлял себя таким и радовался.
   Никто из моликов не обратил внимания на каланчу. Серебристая паутина блестела под косыми лучами солнца, и всем казалось, что это сверкает стеклянный фонарь. Поэтому никто не пришел и не увидел, в чем дело, и поэтому войско Граба сумело незаметно подойти к городу и окружило его.
   Король только что выслушал донесение кукушонка, похвалил его и теперь ждал, когда солнце упадет за горизонт.
   Только под покровом темноты совершали свои набеги мрачные грубы. Так они захватили уснувший пчелиный рой с королевой-маткой, так же завоевали город-муравейник и многих оставшихся в живых муравьев взяли в плен. Теперь настал черед моликов.
   Но тут из леса с бочкой на плечах появился Добруша. Он оказался как раз позади грубов, сидящих на мышатах. Великан даже присвистнул от удивления, а грубы повернулись на свист, да так и застыли с поднятыми вверх дубинками. Черный великан в синих шароварах и огромных сапогах так напугал их, что они онемели. А Добруша стоял, глядя на них, и улыбался. Ведь он был добрым и простодушно считал все живое на земле своими друзьями.
   - Хотите вкусной воды, - спросил Добруша. - Пожалуйста! - Он свободной рукой похлопал по бочке. - Тут ее много.
   Но грубы не могли выговорить ни слова. Даже сам король Граб от страха так сдавил ногами бока своей лягушке, что та не дышала, а только широко разевала рот и выпучивала глаза. Тогда весельчак Добруша захохотал.
   - Ну, может, мышки хотят? - сквозь смех спросил он. - Да не бойтесь меня, я не мяу-у!
   Только он произнес "мяу", как случилось такое, чего Добруша не ожидал и совсем не хотел. Мыши в ужасе завизжали и так шарахнулись по сторонам, что всадники-грубы шлепнулись на землю, а вскочив на ноги, бросились вслед за мышами к лесу. Впереди всех подпрыгивал на зеленой лягушке король Граб, и длинные волосы с его щек относило ветром.
   Добруша почесал затылок, пожал плечом, потом нагнулся и поднял с земли дубинку. Великан долго смотрел на ее острые шипы, пока улыбка не сошла с его лица. Он выронил дубинку и со всех ног бросился к городу. Бух-бух! - бухали о землю сапоги, стук-стук! - подпрыгивала на плече огромная бочка. Добруша вбежал на окраину и помчался по главной улице.
   - Беда, беда-а! - кричал он, пробегая мимо пожарной каланчи.
   Добруша не заметил и не почувствовал, как с соседнего с каланчей дома метнулась серая тень и кто-то прыгнул ему на голову.
   Конечно, это был Мохнобрюх. Сразу, как только он увидел бегущего по улице великана, догадался что это значит. Не раздумывая долго, Мохнобрюх отломил от печной трубы кирпич, прыгнул и вцепился в курчавые волосы Добруши. Он еще не знал, что будет делать с кирпичом, но вдруг увидел то самое отверстие, которое мастера-молики оставили для проветривания головы великана. Паук нырнул внутрь и увидел сложный механизм. Уж кто-кто, а Мохнобрюх знал, что голова - самое уязвимое место, и тут же сунул кирпич между зубьями шестеренок.
   Добруша подбегал к моликам, ожидающим его у бассейна, как вдруг резкая боль в голове остановила его. Разве он знал, что зубья шестеренок ударились о кирпич и весь механизм, с маху, начал вращаться в обратную сторону. Мрачные мысли закрутились в голове великана, злым стало его лицо.
   - Воды захотели? - прохрипел он, глядя сверху вниз на моликов. - Вот вам вода!
   С этими словами великан поднял над головой бочку и грохнул о землю. Бочка с треском распалась, и вытекшая на землю вода залила площадь. Никогда раньше не знавшие страха, молики попятились, спрятались в дома и захлопнули ставни. Многих подхватили потоки воды и понесли вдоль улиц. А великан продолжал бушевать. Он набирал полные пригоршни пыли и швырял на крыши, он ударял ногой по лужам, и грязные росплески окатывали стены белых домов и голубые окна.
   Слыша яростные крики Добруши, молики недоумевали: "Что с ним?". И только старый Лат, который сам конструировал мозг великану, догадался, что механизм почему-то начал крутиться наоборот, а значит, и Добруша все стал делать наоборот. Ведь обратная сторона добра - зло. Это тоже только теперь понял мастер.
   Когда первая вспышка ярости прошла, Добруша огляделся, зачем-то понюхал испачканные ладони, потом упер руку в бок и закричал:
   Эй, население-народ!
   Я злой, я страшный Ашурбод!
   При этом он так ударял кулаком по голой резиновой груди, что кулак отскакивал от нее, как мяч. Молики в своих домах впервые затрепетали, а старый Лат прошептал:
   - Ну-да, ну-да... Ашурбод - это Добруша наоборот. Ах, какой несовершенный мозг придумал ему я.
   Он покачал седой головой, на макушке которой держалась расшитая руками Леи круглая шапочка. Лат поднял было руку, чтобы потрогать ее, но на ладонь ему что-то капнуло, и он с удивлением вгляделся в светлую капельку. И опять мудрый Лат догадался, что это такое, и снова горестно проговорил:
   - Да, да. И этому теперь научатся добрые молики. Это слезы. Я их видел на глазах кузнечика, у которого была поранена ножка. Да, да. Это та самая вода, вода боли и страха.
   Но даже старому и мудрому Дату не дано было предугадать, какие еще беды придется испытать его народу.
   Только глубоко в лесу удалось Грабу собрать свою кавалерию. Но теперь это были не всадники, а пехотинцы. Напуганные Добрушей мышата так попрятались в лесу, что отыскать их грубы не смогли. Тогда Граб построил своих вояк в колонну и снова повел к городу. Тут на опушке леса короля нашел кукушонок и что-то прокричал на ухо.
   - С великаном случилось невероятное, и он громит ясноглазых? - переспросил Граб. - Так воспользуемся этим!
   Колотя дубинкой по бокам еле живой лягушки, король поскакал вперед, а следом спотыкаясь и падая, мрачной толпой бежали уставшие грубы.
   Снова увидев своего короля, отряд пауков-крестовиков подпрыгнул от радости и бросился на штурм города. Они кидали свои липкие петли на моликов, валили их на землю, натягивали поперек улиц незаметные паутинки, за которые запинались и падали друг на друга отступающие от грубов безоружные мастера. В общем, действовали пауки, как диверсанты в тылу, и сеяли панику среди и без того напуганных моликов.
   Видя, как грубы вяжут мастеров, бьют дубинками стекла и топчут клумбы, Добруша, назвавший себя Ашарбодом, похохатывал. Очень скоро грубы завладели городом. Молики были связаны, и их согнали на главную площадь у бассейна. Нет, теперь в нем была совсем не та прежняя чистая вода: в бассейне жирно отблескивала мутная жижа, по которой плавал всевозможный мусор, поломанные стулья и шапочки мастеров.
   Грустной была толпа моликов. Они молча смотрели на свой разгромленный город, и ни единого лучика не сияло в их потухших глазах. А вокруг продолжался разбой и грабеж. Грубы выбрасывали из окон и дверей имущество прежних хозяев, вспарывали перины и из них клубами летел тополиный пух. Они напяливали на себя белые курточки мастеров, а так как котомки-горбы мешали застегнуться на пуговицы, грубы разрезали на спинах прорехи. Многие щеголяли в золотых башмаках. И на весь этот разбой с неба спокойно смотрела холодная луна. Только звезды, будто жалея моликов, слезно мигали и вздрагивали.
   Мало-помалу шум в городе утих, и только где-то на самой окраине слышались слабые крики и треск. Это, отступая к лесу, вели бой с пауками и королевской гвардией грубов кузнечики, которые задержались в городе дотемна, ожидая когда мастера доделают им последние башмаки.
   Граб прошлепал на своей лягушке по завоеванному городу и, осмотрев его, усмехнулся. Он уже установил связь с Ашурбодом через кукушонка, и великан выполнял все, что ему приказывала странная птица на ноге-деревяшке.
   К полуночи Ашурбод приволок из леса четыре огромных столба и вкопал их по краям города. Пауки-крестовики от столба к столбу протянули свои паутины и скоро сплели над городом прочную сеть. Ашурбод таскал охапками хворост и укладывал его поверх паутины. Получилась крыша. Но этого Грабу показалось недостаточно, и он отдал команду обмазать ее, а заодно и все четыре стены глиной.
   Когда выглянуло солнце, то города-государства моликов не было. Не пламенели как прежде стекла, не сверкали крыши. Вместо этого на месте веселого города возвышалась безобразная и грязная коробка, а у оставленного в стене единственного входа стояли с дубинками хмурые грубы. Согнувшись, они глядели под ноги и что-то шептали. Из распоротых на спинах курточек торчали их котомки-горбы.
   Солнце осветило и Ашурбода. Наработавшись за ночь, он сидел, привалившись спиной к стене замурованного им города, и солнечные блики играли на круглых щеках. Зло опущенные вниз углы губ вздрагивали. Он спокойно похрапывал. В отдушине его головы сидел, спустив вниз волосатые ноги, паук Мохнобрюх и не спеша обгладывал лапку кузнечика.
   А что же сталось с Леей?
   Она по-прежнему стояла с поднятыми вверх и приклеенными руками, одна в глухом фонаре каланчи. Но все так же - двумя яркими солнышками - сияли ее глаза, и поэтому в фонаре было полнымполно золотистого света. Девочка поглядывала на корзинку с ягодами, даже пыталась поддеть ее ножкой - так ей хотелось есть. Лея не понимала, что же произошло, почему не пришла подружка, и все ждала, когда же паук снимет с фонаря свои веревки и освободит ее. Но прошел день...
   А в это время мастера сидели вокруг бассейна. Руки их были связаны за спиной, и, чтобы напиться, приходилось вставать на колени и, перегнувшись через стенку бассейна, пить противную воду. Уйти они никуда не могли. Их охраняли молчаливые грубы, и мастера печально сидели в полной темноте. Если в первый день глаза их кое-что различали в темноте, то теперь от горя свет в них окончательно померк.
   Старый Лат был тут же. Где Лея, он не знал, и это терзало его сердце. Лицо мастера посерело и совсем сморщилось, седые волосы растрепались и торчали во все стороны. Впрочем, этого никто не видел, кроме грубов, которым было все равно.
   - Нам никогда больше не увидеть солнышка, - сказал кто-то, сидящий рядом с Латом. - Если бы мне разок глянуть на солнце, я бы стал сильным и не боялся бы грубов-разбойников.
   И старый Лат ответил:
   - Да, да. Нельзя жить беспечно, если рядом с добром уживается зло, если сильные обижают слабых. Надо уметь постоять за себя.
   - Ах, мне бы только взглянуть на солнце! - повторил тот же молодой и тоскливый голос и замолк, потому что знал, что сейчас с голубого неба вовсю светит ласковое солнце, но ни один луч не может проникнуть сюда, под сырую крышу.
   Слышавшие этот разговор молики тяжело вздохнули и впервые заплакали.
   Гей с другом муравьем вышел из леса и увидел впереди себя большую грязную коробку, возле которой бегал черный великан и кого-то яростно топтал сапогами. Друзья спрятались за дерево. Скоро они разглядели, как из-под самых подошв великана выпрыгивают кузнечики и прячутся в траву. Один из них шлепнулся рядом с Геем и от неожиданности вскрикнул.
   - Не бойся, - сказал Гей. - Что это за страна? Почему этот большой и черный топчет вас, маленьких?
   И кузнечик рассказал Гею и муравью все, что знал. Долго сидел мальчик с опущенной головой, пока муравей не пощекотал его усиками и сказал:
   - Ты не должен так переживать за дела грубов. Ты совсем не похож на них, ты другой. Вставай и пойдем отсюда. Есть же на свете другие, спокойные места.
   - Нет, друг мураш. - Гей покачал головой. - Разве тебе не жалко добрых и доверчивых моликов? Не жалко старого мастера Лата?
   - Его внучку, девочку Лею, замуровали в высокой башне, я видел! протрещал кузнечик. - Она была так добра ко мне! Я танцевал, а она так смеялась!
   Муравей подумал, погладил лапками свою большую голову, потом заговорил:
   - Мне стыдно за свои слова, Гей. Разве с такими челюстями боятся врагов? С ними надо драться везде, где они есть. Вот что я придумал...
   - Ты самый смелый среди муравьев, - сказал Гей и ласково поглядел на друга. - Говори, что ты придумал.
   - Сделай себе котомочку, - а меня нагрузи дубинками, - посоветовал муравей. - Разве я плохо сказал?
   Гей обхватил руками его шею.
   - Ты настоящий друг мне и им, - он показал на замурованный город. Ты хорошо сказал, Мураш, а еще лучше придумал.
   Муравей покраснел от похвалы, но тут же снова стал серьезным и черным.
   - Мы кузнечики, - вдруг протрещал кузнечик. - Мы хорошие кузнецы и разведчики! Мы здорово дрались с пауками и злыми горбунами, но у нас не было оружия. Теперь мы накуем много острых пик!
   - Так и скажи своим братьям, - попросил Гей. - Пусть быстро и весело куют пики, а сам возвращайся.
   Кузнечик постучал о землю ногами, на которых не хватало одного башмака, оттолкнулся и упрыгнул.
   Вот какую картину можно было видеть некоторое время спустя: по дороге к оставленному в стене входу тащился тяжело нагруженный дубинками огромный муравей. Подгонял его прутиком сгорбленный груб. Часовые стояли опершись на свои дубинки и, казалось, спали. Ашурбод заляпанной в глине рукой подмазывал крышу.
   Муравей и погонщик беспрепятственно вошли в город, причем, как только они очутились в темноте, груб-погонщик ухватился за лапку муравья.
   - Быстрее сюда! - проговорил он. - Надо сбросить дубинки, а то они задавят нашего друга.
   В пустом доме Гей снял котомку, потом быстро разгрузил муравья. Под дубинками оказался кузнечик. Он немножко попрыгал и сказал:
   - Размял косточки. Теперь я готов.
   - Тише, - шепнул муравей. - Ти-ше.
   Друзья переждали, пока мимо окон пройдет патруль грубов, и выскользнули на улицу.
   Мастера удивленно смотрели на приближающиеся к ним огоньки. Оказалось, что это светились гнилушки в руках грубов. Они расставили гнилушки вокруг бассейна и холодный голубоватый свет тускло осветил сидящих на земле моликов. К ним на своей лягушке подъехал Граб и долго молча разглядывал пленников.
   - Слушайте, доброглазые, - мрачно заговорил он. - Мне докладывали, что вы хорошие мастера. Я придумал для вас работу. Эй, сюда!
   Граб махнул рукой, и тотчас, сгибаясь под тяжестью мешков, вперед выдвинулись муравьи-рабы. Они вытряхнули на землю кучу золотых и серебряных изделий, сработанных раньше моликами.
   - Переделайте все это в одну длинную и прочную цепь, - приказал Граб. - Пусть каждый потом намотает ее на шею другому и намертво заклепает. Никогда, слышите, никогда! ни один из вас не снимет ее. - Король скривил губы. - Вы были очень дружны, так пусть же золотая цепь будет связывать вас до смерти. Потом я возьму ее в свою казну. Вы не рады?.. Эй, стража, дайте им инструмент.
   Грубы поставили перед каждым мастером по наковальне, развязали руки и всунули в них молотки. Но молики не двигались. Тогда горбуны замахали дубинками, и то там, то тут начали несмело вызванивать наковальни. И вот каждый мастер сковал по одному звену, соединил его с соседским, и единая цепь была готова. Отблескивая, она лежала на земле вокруг бассейна и, казалось, душила его.
   - Одной мало, - решил Граб. - Куйте еще!
   И снова застучали молоточки. Нет, не весело они стучали. Но вдруг головы всех, и мастеров и грубов, повернулись к бассейну. Там, на кирпичной стенке, появился освещенный светом гнилушек кузнечик. Встав на задние ножки, на которых не хватало одного башмака, кузнечик начал четко пристукивать ими по кирпичной кладке:
   Чик-чики,
   Чик-чики,
   Чик-чики,
   Чи!
   Близок конец
   Непроглядной ночи.
   Сразу, как солнышка
   Брызнут лучи,
   Дружно!
   К оружию!
   Чик-чики,
   Чи!
   Пришедшие в себя от дерзкой выходки кузнечика, грубы бросились ловить его. Но смелый плясун на глазах изумленных моликов столкнул одного захватчика в воду и был таков. Граб тут же послал в погоню за кузнечиком целый отряд пауков-крестовиков и взвод королевских гвардейцев.
   - Обшарить каждый дом, каждый чердак! - кричал он. - Проверить все подвалы и пожарную каланчу! Позвать ко мне кукушонка!
   Из темноты приковылял кукушонок, поклонился.
   - Передай мой приказ Ашурбоду. Пусть вытопчет до черной земли всю траву вокруг города! - распорядился Граб. - Никто не смеет приблизиться к моим владениям незамеченным.
   Кукушонок снова поклонился и отступил в темноту. Граб остался сидеть у бассейна на своей лягушке, которая печально смотрела в такую желанную для нее, такую заплесневевшую воду.
   Как только стража успокоилась и встала на свои места, молики снова застучали молоточками. Но никто не видел, как низко склонившись над наковальней, старый Лат кует короткий и острый серебряный меч. Когда меч был готов, мастер тайно передал его тому самому молику, который хотел хоть один еще раз взглянуть на солнце.
   - Бери, - прошептал Лат. - Я уже стар, чтобы учиться воевать, и силы в руках не то что у тебя. Бери и передай всем мои слова: пусть медленно куются цепи, а быстро мечи. Кузнечик принес нам добрую весть. Пусть мастера спешат.
   Гей с муравьем проникли в пожарную каланчу и теперь осторожно поднимались вверх по винтовой лестнице, пока мальчик не уперся головой в потолок.
   - Должна быть дверь, - прошептал он, щупая руками. - Вот и кольцо.
   Он повернул кольцо и поднял крышку люка. В глаза больно ударил яркий свет, и Гей заслонился рукой.
   - Пролазь, - подталкивал сзади муравей. - Внизу какая-то возня!
   Глаза Гея немножко освоились со светом, и он увидел стоящую у стены девочку. Мальчик быстро пролез в люк и подбежал к ней. Лея удивленно смотрела на незнакомца и на большого черного муравья. Она так ослабла, что почти висела на приклеенных руках, но глаза ее по-прежнему сияли, и золотистый свет наполнял фонарь каланчи.
   Муравей тут же влез на стену, и орудуя челюстями, освободил руки девочки. Лея опустилась на пол. Онемевшие руки не шевелились, и она, сидя спиной к стене, устало улыбалась своим спасителям.
   В этот момент снизу кто-то постучал. Муравей подбежал к люку, грозно развел челюсти.
   - Братья, это я! - донесся голос кузнечика. - К вам подбирались два паука, но теперь их нет.
   Гей поднял крышку, и кузнечик впрыгнул в фонарь. Он сразу же кинулся к Лее, огладил лапками ее похудевшее лицо.
   - Чики, - проговорила девочка. - Милый Чики-чик.
   Кузнечик прыгнул к корзинке, ухватил одну ягоду и подал Лее.
   - Это лесная клубника, - затрещал он. - Ешь и снова станешь веселой.
   Гей только теперь догадался подать девочке корзинку. Пока Лея занималась ягодами, друзья посовещались и проводили кузнечика. Он должен был ворваться в город с отрядом своих братьев через оставленную грубами отдушину. Уже прыгая вниз по лестнице, кузнечик крикнул:
   - Горбуны ищут меня. Будьте на чики-чеку!
   Гей опустил люк на место, встал на него.
   - Девочка Лея, - сказал он. - Ты сейчас закроешь глаза и откроешь их, когда я скажу.
   - Зачем? - улыбаясь, спросила Лея. - Станет темно. - Она подумала. Но если вам так надо.
   Она закрыла глаза, и в фонаре сразу стало темно, как под одеялом. Муравей быстро вырезал залепившую окно паутину, вылез наружу и принялся за работу. Гей стоял в люке и слышал, как по лестнице кто-то осторожно поднимается вверх.
   - Мураш! - окликнул он друга. - Быстрее освобождай фонарь.
   Снизу стали приподнимать крышку люка, но она, придавленная Геем, не поддалась. Тогда снизу чем-то ударили. От стука у Леи дрогнули веки, и яркий сноп света на секунду блеснул в башне.
   А снизу уже колотили вовсю, и злые голоса грубов гулом наполнили башню. Им удалось приподнять крышку и просунуть в щель дубинку, но Гей подпрыгнул, и крышка снова захлопнулась. Гей присел и взял в руки дубинку. Снова приподнялась крышка, и он понял - лезут в щель и их много. Грубы тяжело сопели и ругались.
   Гей поднял дубинку и с силой опустил ее на головы грубов.
   Раздался вопль, и вслед за ним крышка люка хлопнула и плотно легла на свое место. А по винтовой лестнице кто-то из грубов катился вниз и не переставая орал.
   - Все готово! - доложил муравей. - Фонарь свободен. Продержись здесь совсем немного. Скоро придет подмога.
   С этими словами муравей сбежал вниз по стене каланчи и со всех ног бросился к выходу из города.
   Лея сидела на полу, крепко зажмурив глаза, и вздрагивала от стука грубов. Девочка смутно догадывалась, что произошло что-то плохое, и сердце ее замирало от страха. Ей захотелось поскорее домой к дедушке Дату, но она помнила наказ мальчика и не вставала с места.
   Между тем грубы все время пытались откинуть крышку люка и ворваться в башню. Гей отбивал их атаки одну за другой. И вот подошло время, когда он сказал:
   - Теперь открой глаза и подойди к тому окошку, которое смотрит на площадь. Скорее!.. Ты разве не слышишь?
   - Я уже открыла, - печально отозвалась из темноты Лея, и Гей уловил в ее голосе слезы.
   - Не смей плакать! - закричал он, подпрыгивая на люке, который снова начали приподнимать грубы.
   - А что такое - плакать? - спросила Лея.
   Она встала на ноги и, вытянув руки, пошла на голос Гея.
   - Ты где, мальчик?
   Гей взял ее за руки и втащил к себе на крышку люка. Теперь ломившимся грубам стало совсем тяжело поднимать ее, и они о чем-то заспорили. Гей держал девочку за руку и недоумевал - куда же делся свет ее глаз. В темноте еле-еле мерцали какие-то желтые точки, и мальчик все понял: слезы застилали свет. И еще он увидел, как светлые капельки падали на пол и там ярко разбивались и гасли.
   - Лея! - крикнул Гей. - Слезы воруют свет! Ты должна сейчас же засмеяться, слышишь?
   - Но мне совсем не весело, - ответила девочка. - У меня даже сердце стало тихим-тихим. Я не хочу больше оставаться в этой башне.
   Мальчик прижал ее голову к груди и заговорил:
   - Я тоже не хочу оставаться в этой башне, но в городе темно, потому что в него пришла беда. Вытри слезы, улыбнись и выгляни в окно. Ты увидишь дедушку Дата. Он сидит на площади у бассейна и ждет.
   - Беда, это пауки? - переспросила Лея. - Я теперь все знаю и выгляну!
   Она спрыгнула с люка, и Гей заметил, как темнота стала рассеиваться. Он отчетливо видел корзинку, оконные переплеты фонаря башни и Лею. Свет, еще не совсем прежний, но сиял в глазах девочки. Горбуны тут же начали приподнимать крышку, и Гей запрыгал на ней.
   - Ты танцуешь, как Чики-Чик! - Лея улыбнулась, и глаза ее ярко засияли.
   Золотистый свет наполнил фонарь, и темнота отхлынула от башни. Девочка встала на корзинку, высунулась в окно.
   - Дедушка-а! - закричала она. - Я здесь!
   Но тут в окно заглянул пучеглазый паук-крестовик, за ним другой, третий...
   Как только из фонаря каланчи ударил сноп света и осветил площадь, бассейн, сидящих на земле мастеров и охраняющих их грубов, мудрый Лат поднялся. Грозен был вид старого мастера. Седые волосы из-под шапочки торчали в разные стороны, сквозь прорванную куртку виднелось исхудалое тело.
   - Мо-олики! - загремел над площадью его голос. - Станьте смелыми и беспощадными! Над нами - солнце, перед нами - враг!
   Молики вскочили на ноги и, потрясая сверкающими мечами, бросились на ослепших от яркого света грубов. Они быстро расправились с охраной и чуть было не добрались до самого Граба. Но перепуганная лягушка так понесла его прочь, что догнать его было невозможно. Воодушевленные молики потеснили растерявшихся захватчиков. Треск, крики и топот стоял над площадью. Уже дрогнули грубы и бросились вон из города, но подоспела королевская гвардия и отряды пауков-крестовиков. Они яростно набросились на мастеров и стали отбивать их назад к бассейну. А из фонаря пожарной каланчи ярко струился свет, и, глядя на него, молики дрались смело.
   А что в это время делал муравей?
   Он незаметно прошмыгнул мимо часовых, охраняющих город, и теперь карабкался вверх по спине Ашурбода, который вытаптывал огромными сапогами зеленую траву. Муравей, еще когда входил в город, заметил в отверстии головы великана своего врага Мохнобрюха и решил расправиться с ним. Он добрался до отверстия и заглянул внутрь. Мохнобрюх спокойно лежал на спине и, поглаживая брюхо, наблюдал за вращающимися шестеренками.
   - Ну, берегись, главный палач! - крикнул муравей и прыгнул на паука.
   Сцепившись, они стали кататься вокруг механизма. Мохнобрюх был очень силен и изворотлив, и, когда у муравья отломилась одна челюсть, он совсем насел на него.
   - Раб! - шипел Мохнобрюх. - Я съем тебя!
   Но муравей изловчился и из последних сил ударил его ногами в круглое брюхо. От удара Мохнобрюх попятился, запнулся и опрокинулся под шестеренки.
   И как тогда, когда Мохнобрюх сунул кирпич под зубья шестеренок и механизм начал вращаться в обратную сторону, так и теперь, ударившись зубьями о Мохнобрюха, шестеренки закрутились в своем прежнем направлении. Как только это произошло, Ашурбод затряс головой и с испугом уставился на закрывшую город коробку. Потом перепачканными в глине руками так сдавил лицо, что по щекам поползли черные слезы.
   - Что я наделал? - выкрикнул он и огромным сапогом пробил в стене дыру.
   Еще не успела осесть пыль, как в пролом устремились стройные ряды кузнечиков с пиками в передних лапах. Впереди всех подпрыгивал в одном башмаке Чики-Чик и громко стучал в барабан. Муравей сбежал вниз и присоединился к ним.