Палмер Диана. Мое сердце — твое, любимый!

   — Людей?
   Она повела плечами.
   — Женщин.
   — Ну конечно, — усмехнулся Брэд. — Ни одной старой сплетнице не удастся найти повода, чтобы посудачить о нем. Ни с кем не встречается, похоже, все еще скорбит о жене.
   — Да, он с ума сходил по Изадоре.
   — А ты ведь тоже ни с кем не встречаешься. Мечтаешь о ком-то, кого не можешь заполучить?
   Норин поспешно сменила тему:
   — Узнай у него, когда я могу уехать?
   На лице у Рамона ничего не отразилось, когда Брэд задал ему этот вопрос.
   — Я дам ей знать. Думаю, скоро. Брэд кивнул.
   — Спасибо. В домашней обстановке она быстрее встанет на ноги.
   — Понимаю. — Рамон захлопнул за ним дверь и постоял в нерешительности, прежде чем войти в комнату Норин.
   Она сидела в напряженной позе, прислонившись к подушкам.
   — Ты можешь уехать утром, — сказал он ей. — Мисс Плимм будет с тобой и дальше. Мушку тебе придется оставить здесь.
   — Знаю, — с грустью кивнула Норин.
   — Я о ней позабочусь, — пообещал Рамон. — Послушай, ну почему ты не хочешь остаться? У тебя ведь тут есть все. И Дональдсон приходит в любое время. Почему ты так рвешься домой?
   Она подняла к нему измученное лицо.
   — Мой дом — все, что у меня есть.
   — Что ты хочешь сказать?
   — Я живу одна. Мне нравится жить одной. Мне неуютно с людьми.
   — Хочешь сказать, со мной.
   — Да. — Норин сжала губы. — Я ценю, что ты сделал для меня, — продолжила она после минутной паузы. — И очень тебе благодарна. Ты спас меня, но было вовсе ни к чему жертвовать ради меня своей личной жизнью, своим уединением.
   — В моем уединении, как ты его называешь, я чувствую себя слишком уж одиноко, — произнес он, и она удивленно взглянула на него. — Так было и при Изадоре. Да, она устраивала вечеринки, поскольку не могла жить иначе — лишь в окружении людей и музыки. Я же проводил все больше времени на работе, ведь дома было совершенно невозможно ни просмотреть журналы, ни заполнить бумаги. С самых первых дней нашей совместной жизни Изадора возненавидела мою работу, даже хотела, чтобы я уволился. Ты не знала? Норин покачала головой.
   — Было бы жаль… Она хоть догадывалась, сколько жизней ты спас?
   — Ей было все равно. Изадора интересовалась только собой.
   — Но вы казались счастливой парой.
   — Ну, в обществе всегда приходится надевать маску, — задумчиво протянул Рамон. — За блестящим фасадом пряталось многое. Это и ревность Изадоры, и ее вечная неудовлетворенность, и растущая зависимость от спиртного…
   Норин буквально лишилась дара речи — о таком она слышала впервые.
   — Любить ей было мало. Ей надо было обладать. Такой вот инстинкт собственницы. Только сердце ее заледенело. Она могла подарить лишь свою красоту и неглубокие чувства. — Рамон вздохнул и грустно посмотрел на Норин. — Да и в постели она была самой холодной женщиной из всех, кого я знал. Только и думала о контрацепции.
   — Но она говорила, что ты не хочешь детей, — вставила Норин.
   — Да я-то их хотел, а Изадора обожала лишь мои деньги. — Рамон цинично усмехнулся. — И то, что на них можно купить. Ты знала, что у нее до меня был любовник? И она не бросила его даже после свадьбы. И до самой смерти у нее был все тот же любовник. И в Париж со мной она хотела поехать из-за него — он должен был быть там. Изадора предупреждала меня, что, если я оставлю ее дома, мне же будет хуже. Грозилась, что расквитается со мной. — Голос его был полон горечи. — Так и поступила. Страшнее и придумать нельзя — умерла, оставив на мне груз ответственности.
   — Ты винил меня…
   — Я винил себя, — перебил он резко. — И сейчас виню. Свалить все на тебя было тогда для меня единственным выходом. — Его глаза с грустью посмотрели на нее. — Будто ты могла бросить кого-то в беде, бросить умирать… — Рамон усмехнулся. — Ты полна нежности, что заставляет меня ругать себя за каждое грубое слово, за все, что я наговорил тебе. — Он медленно подошел к кровати и сел на краешек. Тонкими пальцами взял руку Норин И прижал ладонью к своей груди, к сердцу. На лице, которое она любила больше всего на свете, отражалось желание. Да, он хотел ее. Однако это желание выросло не из любви, знала Норин, — обыкновенная физическая реакция.
   Ее рука безвольно упала на одеяло.
   — Все нормально, — тихо произнес Рамон. — По-моему, я тебе небезразличен, но я не собираюсь торопить тебя. Если хочешь вернуться в свою квартиру — возвращайся. Ты получишь все необходимое, все, что захочешь, кроме Мушки, — он улыбнулся, а котенок, словно почувствовав, что речь идет о нем, вытянувшись во всю длину, перевернулся на спинку.
   У Норин защемило сердце при мысли о детях, которых не было у Рамона, и ее рука инстинктивно потянулась к шраму.
   — Когда заживет, шва почти не будет видно, — заметил Рамон, следя за ее движением. — Я горжусь своей работой.
   Норин улыбнулась в ответ.
   — Потрудился на славу. — И подняла на него взгляд. — Ты был очень добр ко мне.
   — Считаешь, что доброта вызвана угрызениями совести?
   — Мне это приходило в голову.
   — Ты не совсем права. Может, передумаешь и останешься?
   Норин от волнения не знала, что и сказать.
   — Я тут мешаю, — заикаясь, произнесла она. — И Брэд приходит. А тебе он не нравится…
   — Я найду общий язык с твоим другом, — перебил Рамон. — И ты не мешаешь.
   Однако девушку мучили сомнения. Оставаться не хотелось, но и уезжать тоже. Слишком большой риск — быть рядом с ним. А с другой стороны, она очень боялась за свое сердце. И как это удобно — иметь всегда под рукой такого врача. К тому же еще Мушка. Котенка ей будет действительно не хватать.
   Внутренний спор с самой собой разозлил Норин, и она одарила своего собеседника недовольным взглядом: незачем вводить в искушение.
   Он же только улыбнулся и продолжил уговоры:
   — Оставайся, буду читать тебе вечерами.
   — Бароху? — поинтересовалась она.
   — Что захочешь.
   Тут перед глазами возникла картина: в полутемной комнате этот глубокий бархатный голос читает ей испанскую поэзию, и ее щеки налились румянцем.
   — Ничего неприличного, — заигрывающе пошутил он. — Мы ведь хотим, чтобы твое сердце работало нормально, а не билось с бешеной скоростью. По крайней мере, пока.
   — Ну, — растерянно проговорила Норин, — если я на самом деле не мешаю…
   В этот момент котенок вскарабкался на подушку и сразу нашел себе занятие по душе — от его быстрых и метких движений волосы в пучке Норин растрепались.
   — Тебе стоит помыть голову, — заметил Рамон. — Мисс Плимм завтра тебе поможет, если захочешь. — Его глаза сузились. — Ты когда-нибудь их распускаешь?
   — Нечасто. Мешают работе. Хотя я и люблю длинные волосы. .
   — Я тоже. — Он продолжал смотреть на нее, рисуя в воображении ее локоны, касающиеся его обнаженной груди… И резко отвернулся, задержав дыхание. — Я попрошу мисс Плимм прекратить собирать вещи, — добавил, уходя, Рамон. — И еще вот что. — Он замер в дверном проеме.
   — Да?
   — Тетя с дядей очень хотели бы навестить тебя. — Он заметил, как лицо Норин посерьезнело. — Знаю, что ты к ним чувствуешь, но они хотят загладить вину.
   Девушка беспомощно смотрела на него: глаза — открытая рана.
   Рамон вернулся и снова сел на край кровати, сжав в своей большой руке ее крошечную ладошку.
   — Простить всегда трудно, Норин. Но иначе войнам никогда не придет конец. Нам всем надо покончить с прошлым и продолжать жить. Так давай начнем прямо здесь и сейчас. Ты простишь меня?
   Она ощущала ласковое прикосновение его пальцев.
   — Конечно, — произнесла девушка, не в состоянии взглянуть на него. — Я никогда не винила тебя за твои чувства.
   — Ты никогда не знала, что я чувствовал, — заметил он тихо.
   — Ты меня ненавидел, — потупившись, выдавила она из себя.
   Рамон покачал головой.
   — Только пытался, но ничего не вышло. А сейчас и вовсе хочу видеть тебя счастливой. И твои тетя с дядей тоже этого хотят. Не отталкивай нас.
   Он умел убеждать. Норин закрыла глаза и, выдержав минутную паузу, произнесла:
   — Ладно, попробую, но все зависит от них. Рамон поднял ее руку и нежно коснулся губами ладони, заставив девушку густо покраснеть.
   — Теперь мне нужно съездить в больницу, загляну к тебе попозже.
   — Буду ждать с нетерпением.
   — Я тоже… — Он поднялся с кровати.
   Когда за ним закрылась дверь, Норин чувствовала себя совершенно другим человеком, будто за какую-то долю секунды все вокруг перевернулось с ног на голову. Похоже, этот загадочный мужчина никогда не перестанет ее удивлять!
   Тем же вечером, перед сном, Рамон заглянул к ней в комнату и замер в дверном проеме.
   — Когда поправишься, хочешь вернуться на работу? — спросил он вдруг.
   — Конечно, — ответила она, удивленная и вопросом, и его хмурым* видом. — Мне нравится моя работа.
   — Знаю, но если у тебя появятся другие заботы?..
   — Не понимаю.
   — Конечно, — глубоко вздохнул Рамон. — Забудь, еще слишком рано. — Он улыбнулся. — Спокойной ночи.
   — Тебе тоже. Ты, похоже, не успеваешь отдохнуть. Такая нагрузка. Да еще иногда делаешь операции, за которые тебе никогда не заплатят…
   — Знаешь, мне кажется, мой талант от Бога. Это дар. В какой-то момент ко мне пришло понимание, что ничто не дается просто так. И поэтому необходимо делиться с другими. — Он внимательно смотрел на нее. — И сейчас я, как никогда, благодарю Бога за этот дар. Иначе ты могла бы умереть.
   — Мое время еще не пришло.
   — Ты и представить себе не можешь, что я почувствовал, когда увидел тебя в палате, без кислородной маски. — Он прислонился к дверному косяку. — Прошлое вдруг нахлынуло на меня. Мы так сильно обидели тебя на похоронах Изадоры. Я никогда не прощу себе того, что тогда тебе наговорил. Однажды, надеюсь, ты сможешь все это за-быть. Чувство вины терзает мою душу, не дает покоя. Изадора сказала, что поквитается со мной, если я не возьму ее в Париж. Но когда я уезжал, ей было не так плохо.
   — Разумеется. — Норин медленно набрала в легкие воздуха. — Но она несколько часов просидела под дождем в одном белье. Специально взяла и села на балконе. Поэтому так и простудилась. Горничная ушла, а я уже тогда чувствовала себя неважно. Стоило сразу обратиться за помощью.
   У Рамона перехватило дыхание.
   — О Господи, почему ты мне ничего не сказала?
   — Ты же не слушал, — объяснила она просто. — У Изадоры подскочила температура, а телефон не соединялся, и я кинулась на лестницу, чтобы позвонить от соседей… Но помню только, как все поплыло у меня перед глазами и я старалась удержаться на ногах…
   Рамон в ужасе закрыл глаза.
   — Бог мой, Норин! — прошептал он и, развернувшись, ушел.
   — Прости! — крикнула она вслед, но он уже не слышал ее. Откинувшись на подушки, девушка смотрела в потолок и думала, что все к лучшему: рано или поздно Рамон должен был узнать правду.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

   На следующий день мисс Плимм помогла Норин принять душ. Вернувшийся пораньше домой Рамон застал ее уже в постели, одетую в одну из очаровательных, белых с вышивкой, ночных рубашек. Мисс Плимм пыталась феном высушить ей волосы, но они были такие густые, что занятие растянулось едва ли не на час.
   — Давайте я, — предложил он и забрал фен из рук женщины, — а вы загляните, пожалуйста, на кухню и попросите приготовить что-нибудь латиноамериканское.
   — Прекрасно, но я хочу еще до ужина сходить в магазин. Мыло заканчивается.
   Рамон вытащил бумажник.
   — Купите тогда заодно заколку, — попросил он, — или резинку. Что-нибудь для волос.
   — Обязательно, — хитро ухмыльнулась мисс Плимм и, взяв деньги, вышла, плотно закрыв за собой дверь.
   Рамон осторожно присел на край кровати и включил фен. Одной рукой он распутывал волосы Норин, а другой направлял на них струю теплого воздуха. Он сидел, совсем рядом, в одной лишь белоснежной рубашке с расстегнутым воротником, без пиджака и без галстука. От него исходил приятный запах одеколона и мыла, и лицо его было так близко… И самые черные волосы, и самые пронзительные глаза, которые она когда-либо видела, с самыми длинными ресницами… И все это такое искушение для ее губ…
   Он почувствовал ее пристальный взгляд, обернулся и погрузился в бездонную глубину ее серых глаз. Расстояние между ними было столь малым, что электрический разряд пронзил ее тело, губы ее приоткрылись, поддавшись силе воздуха, распиравшего грудь и устремившегося наружу.
   Фен продолжал работать, забытый и никому не нужный, пока Рамон не выключил его и не отложил в сторону. Потом его рука медленно скользнула по ее длинным густым волосам, поднесла их к губам, и, закрыв глаза, в полной тишине, он прошептал:
   — Как я мечтал о твоих волосах!.. Я радовался, что ты закалывала их на макушке: соблазн дотронуться до них становился от этого еще сильнее… Я не раз представлял, каково это — чувствовать их руками, губами… — Ее внезапный вздох заставил его вздрогнуть. — Ты не знала, что я с ума по тебе сходил?
   — Нет, — удивленно произнесла Норин, — я и помыслить не могла такое!
   Он взял в руки фен и долго глядел на него.
   — Я ведь не мог сказать тебе, — произнес он вдруг. — И после свадьбы стал таким язвительным и злым — обижал тебя, держал дистанцию. Так или иначе, Норин, но последние шесть лет я постоянно превращал твою жизнь в кошмар… Но теперь все будет по-другому. Знаешь, мне стало нравиться приходить домой!
   — К еще одному пациенту. — Она нервно усмехнулась.
   — Ты не пациент, ты сокровище. Я держу тебя под замком и не хочу делиться тобой с другими.
   Норин взглянула на него: он шутит? Доверять Рамону она еще не научилась.
   Он почувствовал это и, улыбнувшись, продолжал:
   — Все в порядке. Хочешь, буду вести себя более сдержанно? Но когда ты снова встанешь на ноги и полностью поправишься, тогда берегись! — мягко пригрозил он. — Ты от меня легко не отделаешься. — Озадаченная, она нахмурилась, но он уже перешел на другое: — Готова к встрече с тетей и дядей?
   — Похоже, да.
   — Вот увидишь, они стали другими людьми, — произнес Рамон, и его взгляд скользнул по ее лицу, по длинным волосам… — Ух, какая ты сейчас!.. — вымолвил он. — Постоянно приходится напоминать себе, что ты еще очень слаба…
   — Почему? — бросила она, не подумав.
   — Потому что хочу повалить тебя на эти подушки и целовать, — целовать, целовать, пока не попросишь пощады…
   — Рамон! — Густой румянец залил ей щеки. А он только поднял руку.
   — Мы оба понимаем, что сейчас ты еще не готова для такого времяпрепровождения, так что не волнуйся. Но учти — всe впереди.
   — Угроза?
   — Нет, обещание, — произнес он нежно. — А пока можешь подумать, какое кольцо ты хочешь.
   Норин нахмурилась: вероятно, у нее поднялась температура, но нет — она пощупала рукой холодный лоб.
   — Я не ношу кольца, — пробормотала она смущенно.
   Рамон взял ее левую руку и посмотрел на длинные тонкие пальцы с коротко подстриженными ногтями.
   — Может, из белого золота? — задумчиво предложил он. — С рубинами? Будет соответствовать скрытому в тебе огню.
   — Зачем тебе дарить мне кольцо? — так и не придя в себя от растерянности, спросила девушка.
   — Хочу, чтобы ты осталась в моей жизни, — просто объяснил он. — И у тебя никого нет, кроме Дональдсона. — Назвав эту фамилию, Рамон поморщился. — Думаю, ты его не любишь, — добавил он резко.
   — Мне он нравится… очень нравится, — возразила она.
   — Да и мне он нравится. Только этот мужчина не для тебя. Ты не дрожишь и не краснеешь, когда он входит в твою комнату.
   — Это еще зачем?
   — Истинный возлюбленный должен производить впечатление, — последовал ответ. — Должен пробуждать в тебе сладостные, запретные мысли и желания. Должен заставлять тебя краснеть. В тебе же незаметно ни того, ни другого, ни третьего во время визитов Дональдсона. Зато именно так ты ведешь себя со мной.
   Норин сжала зубы и взглянула на него, потом пробормотала:
   — Мне холодно. И меня бросает в жар!
   — Из-за меня, — согласился он совершенно серьезно. — Ты тоже вызываешь у меня жар, так же как и уважение, восхищение, нежность и желание.
   — Я не собираюсь спать с тобой, — отрезала она.
   — В твоем состоянии это вряд ли возможно, — он не стал спорить.
   — Никогда!
   — Ну, это слишком долгий срок. А я буду настойчив.
   — Я уеду сегодня же!
   — Не уедешь. — Ее гнев только рассмешил его. — Тебе надо отдохнуть. Потом вернется мисс Плимм, и мы пообедаем, потом тебя навестят тетя с дядей, а потом наступит вечер, и я почитаю тебе перед сном.
   Норин хотелось убежать, но спрятаться было негде.
   — Чего ты от меня хочешь? — спросила она.
   — А ты не знаешь? — прошептал он и поцеловал ее. Однако в этом дюцелуе не было ни страсти, ни желания — его переполняла нежность, бескрайняя нежность, какую только можно себе представить. И после, когда он ушел, Норин показалось, что все это ей лишь приснилось.
   Тетя с дядей приехали в тот самый момент, когда мисс Плимм убирала посуду. Они были в хорошем расположении духа, но явно нервничали и чувствовали себя неловко.
   — Мы хотели заглянуть к тебе пораньше, — объяснял дядя, — j однако Рамон попросил подождать, пока ты немного окрепнешь. — Сидя в кресле, он наклонился в ее сторону. — У тебя есть все, что нужно?
   — Да, да, — успокоила их Норин. — Рамон обо мне хорошо заботится… я ведь его пациентка, — добавила она быстро, чтобы у них не сложилось впечатление, будто она стремится занять в его жизни место их дочери.
   Мэри Кенсингтон казалась постаревшей и менее уверенной в себе.
   — Изадора умерла, — произнесла она тихо. — Мы сделали из нее святую, потому что так больно ощущать ее смерть, но она была лишь женщиной, Норин, женщиной, а не святой. Мы знаем об их с Рамоном отношениях, так что не думай, что ты оскверняешь ее память, живя в его квартире, — на ее губах мелькнула грустная улыбка, — мне так жаль, что мы не догадывались, в каком ты была состоянии. И так больно вспоминать, как мы обращались с тобой после смерти Изадоры… И всегда будет больно… Надеюсь, ты простишь нас?
   — Мы хотим что-нибудь для тебя сделать, — добавил дядя, — все что угодно, — он выглядел смущенным, — так трудно признавать свою вину.
   Они оба казались такими жалкими, что Норин не испытывала к ним больше никакой злобы — ее сердце было слишком мягким.
   — Может, мне стоило заставить вас меня выслушать, — сказала она после минутной паузы, и ее голос заметно потеплел. — В этом есть и моя вина. Изадора умерла по моей вине.
   — Она умерла по воле Божьей, — тихо возразила Мэри. — За последние два года мы сильно изменились. Ты, вероятно, не знаешь, но мы позвали тебя к Холу на день рождения не из-за слухов. Мы хотели все наладить.
   При этих словах дядя покраснел.
   — Правда, мы не очень-то старались, — признал он с грустной улыбкой, — зато стараемся сейчас. Мы рады будем тебя видеть, приезжай, когда захочешь. Нам сейчас так одиноко.
   — И мне тоже, — ответила Норин. Она разглядывала дядю и тетю и чувствовала, как они устали, как измучились, и не могла винить их за то, что они так сильно, так отчаянно любили свою дочь. — Я с удовольствием навещу вас, когда смогу.
   — Мы можем поехать на Карибы, — предложила Мэри с нескрываемым радушием. — Тебе это пойдет на пользу. Ты ведь так уставала на работе…
   — Да, — согласилась девушка, — но я люблю мою работу.
   — Конечно, — подключился к разговору Хол, — но ты ведь не сможешь работать еще пару месяцев, да? Самое подходящее время для отпуска.
   Норин колебалась, но не потому, что она не чувствовала благодарное за это предложение, а потому, что впервые осознала: рано или поздно ей придется расстаться с Районом.
   — Подумай пока, — подбодрила ее Мэри, — тебе не требуется решать прямо сейчас.
   — Обязательно, спасибо.
   Уходя, они держались все так же неловко, но уже чувствовалось, что отношения между ними начали налаживаться.
   Когда за ними закрылась дверь, в комнату зашел Рамон — посмотреть, в каком состоянии находится Норин.
   — Тетя и дядя хотят отвезти меня отдохнуть на Карибы, — сказала она.
   — Не сейчас, — сухо отрезал он. — И не раньше, чем через три месяца!
   Он развернулся и вышел, а Норин осталась в полном недоумении. На что он разозлился? Не может же он возражать против ее сближения с родственниками.
   Рамон не появлялся долго, почти до самой ночи. Норин терялась в догадках, что с ним такое творится, а когда он пришел, внимательно посмотрела ему в глаза и спросила:
   — Ты ужинал?
   — Не хотелось. — Он покачал головой. — А ты что-нибудь ела?
   — Немного картошки и суп из брокколи. Очень вкусно.
   — Думаю, я налью себе немного. Тебе что-нибудь принести?
   — Нет, спасибо. Ты не видел Мушку?
   — Она на кухне, уплетает за обе щеки. Пойду и я поем, вернусь через пару минут.
   Уходя, Рамон наградил ее благодарным взглядом: еще никогда в жизни он не чувствовал такого спокойствия, как то, которое ему дарила Норин.
   — Когда мне можно будет выйти погулять? — поинтересовалась однажды Норин у Рамона.
   — Может, на следующей неделе. Солнечным днем. Потом обсудим.
   — Мне нужно видеть окружающий мир.
   — Обязательно увидишь, — пообещал он. — Но тебе нельзя простужаться, оденешься потеплее и… У тебя есть пальто?
   — Только пиджак, — ответила она.
   И вот на следующей неделе, когда солнце согрело землю своими теплыми лучами, Рамон принес ей длинное бархатное пальто темно-синего цвета. Она попробовала отказаться, но услышала в ответ, что оно с очень выгодной распродажи и, если хочет, она может потом вернуть деньги. Норин согласилась с таким условием.
   Когда она была готова для прогулки, Рамон взял ее под руку, и они отправились на улицу. Управляющий дома и швейцар встретили их широкими улыбками. Рамон осторожно придержал входную дверь. Норин крепко вцепилась в его руку — худенькая, в длинном пальто и пушистой шапочке, которую он тоже купил ей для прогулок.
   — Как же это прекрасно — оказаться на улице! — Норин прямо-таки вся сияла от удовольствия.
   Ее счастливое лицо было неописуемо красивым, Рамон лишь взглянул на него и потерял дар речи.
   — Что-то не так? — робко спросила Норин. В ответ он покачал головой:
   — Нет. Ты прекрасно выглядишь. Она покраснела.
   — Пальто и шапочка очень красивы.
   — Красива женщина, на которой они надеты. И не только внешне. Знаешь, я подумал, как было бы замечательно, если бы наша дочь унаследовала твои серые глаза и твою очаровательную улыбку!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

   Норин почувствовала, будто земля уходит у нее из-под ног, а ее спутник заботливо поддержал ее.
   — Еще слишком рано тебе выходить, — произнес он огорченно. — Я не должен был позволять тебе делать это.
   — Я в порядке, — ответила она, опершись на него. — Это не из-за прогулки. Мне показалось, ты сказал… — она замолчала, потом продолжила: — Неважно. Думаю, мне послышалось…
   — Я сказал, что хотел бы, чтобы у нас родилась дочь, — повторил Рамон и пристально посмотрел в ее полные изумления глаза. — Я понимаю, что еще слишком рано обсуждать такие вещи. Но раз мы говорили о кольцах, дети — естественное продолжение…
   — Кольца… Ты имеешь в виду свадебные кольца?.. — удивленно воскликнула Норин.
   — А ты что подумала?
   — Ну, там подарок… например, к Дню Святого Валентина, — едва нашлась она.
   Он вздохнул.
   — Похоже, я не могу ожидать, что ты мне сразу начнешь доверять и воспримешь разговоры о браке всерьез.
   Девушка покачала головой. Ей казалось, что она теряет рассудок. Большие серые глаза не мигая смотрели на Рамона.
   — Ты просто чувствуешь себя виноватым, — сказала она потом. — Жалеешь меня…
   Он нежно улыбнулся.
   — Этих двух чувств недостаточно, чтобы я сделал предложение, Норин. Мы подходим друг другу, неужели ты не заметила? — спросил он. — Ты счастлива со мной, разве нет?
   — Да. — Отрицать очевидное было бы глупо! — Но еще слишком рано. Я хочу встать на ноги, полностью поправиться, прежде чем мы… — Она подняла взгляд. — Я могу иметь ребенка?
   — Конечно, — Рамон нервно усмехнулся. — Господи, ты меня смутила. — Он перевел дыхание. — Извини, просто я сразу задумался о способах… в твоем состоянии. В любом случае пока это невозможно.
   Она шагнула к нему.
   — Я люблю детей.
   — Знаю, я тоже.
   — И думаю, лучше, когда они рождаются в браке. Но мои тетя с дядей…
   — Будут в восторге, — перебил Рамон. — Они тоже обожают детей и всегда мечтали о внуках. — Он коснулся ее лица, ласково, нежно. — Пусть пройдет время. Я лишь прошу тебя подумать об этом.
   — Обязательно, — пообещала она.
   — А сейчас, — пробормотал он, оглядываясь по сторонам, — нам не помешает еще немножко пройтись и перестать мешать движению.
   Она тихо засмеялась и взяла его под руку.
   — Хорошо.
   Они не спеша дошли до угла, немного передохнули и продолжили путь. От ходьбы Норин раскраснелась и слегка запыхалась, что было вполне естественно. Инстинктивно он пощупал пульс на ее запястье — ровный, сильный, точно такой, какой и должен быть на этой стадии выздоровления. Рамон улыбнулся.
   — Потом станет проще, — обнадежил он.
   И оказался прав. Они гуляли каждый вечер, если у Рамона не было срочных вызовов. Текли дни, за днями недели, за неделями месяцы. Грудь у Норин перестала болеть, силы полностью вернулись, а с ними и бодрость духа. Но Рамон по-прежнему держал с ней дистанцию, и Норин уже начала задумываться, не сожалеет ли он о своей импульсивности, о том внезапном предложении, которое сделал во время первой прогулки, о желании жениться на ней. Один неудачный брак у него уже позади. Видимо, он не хочет рисковать еще раз.