Страница:
– Согласен.
– Скажите мне, какие у вас взаимоотношения с Сарой Болдуин?
Трюскот немного подумал, потом ответил просто:
– Никаких.
– Тем лучше, тогда попытайтесь наскрести на нее побольше материала, Энди. Любого. – Мэллон взял со стола два конверта. – Вознаграждение за вашу лояльность и за эту информацию, – передал он один из конвертов. – А здесь вложено письмо, о котором вы просили, от медицинского директора «Эвервелл». В нем обещано место, исходя из предположения, что «Эвервелл» присоединит к себе МЦБ. Если этого не произойдет, то места не будет. Понятно?
– Понятно.
– Хорошо. Мне нравится ясность. Вы действуете хорошо, Энди. Просто великолепно. – Мэллон сунул материал в свой атташе-кейс и захлопнул его. – Пожалуй, вместо того чтобы перегонять все это Девлину по факсу, завезу ему лично, Извините, если вам показалось, что я вас очень тороплю, но меня уже ждет жена.
– Нет проблем, – заверил Трюскот, когда они уже направились к выходу. – Я целую неделю недосыпал и хочу попытаться хотя бы немножко наверстать... особенно предвкушая свою встречу с Уиллисом Грейсоном завтра утром.
– С тем самым Уиллисом Грейсоном?
– С ним самым. Разве я не говорил вам? Боже, какой же я осел. Собирался сказать об этом сразу, как только пришел, да так отвлекся, что...
– Расскажите, – Мэллон остановился.
– Девушка с ВСК, которая осталась в живых, та, что все еще находится в больнице...
– И что?
– Оказывается, она дочка Грейсона.
– Что вы говорите?!
– Не знаю всех подробностей, но, вероятно, она жила под именем Лизы Саммер много лет, похоже, хипповала. Грейсон прилетел сегодня утром на вертолете. Он договорился о приеме со всеми докторами, которые занимались его дочерью.
– Почему?
– В общем-то я не знаю. Догадываюсь, что ему хочется точно выяснить, что произошло. Моя встреча с ним назначена на одиннадцать.
Мэллон потер свой подбородок.
– Вы не знаете, где он остановился? – спросил он.
– Грейсон? Нет, Не имею представления.
– Неважно. Могу и сам узнать. В каком сейчас состоянии его дочь?
– В страшно подавленном. Но с медицинской точки зрения ее дела идут довольно хорошо. Ее рука... то, что от нее осталось... неплохо заживает.
– И она потеряла ребенка?
– Совершенно правильно.
– Внука Уиллиса Грейсона?..
– Простите?
– Ничего. Ничего. – Вдруг, совершенно забыв об Эндрю, Мэллон схватил, трубку телефона с ближайшего письменного стола, набрал номер Акселя Девлина и предупредил его, что скоро к нему прибудет посыльный со специальным пакетом. Потом он позвонил по другому номеру: – Кто это, Бриджит?.. Ах, Луанн, как вы поживаете? Говорит Джереми Мэллон... Прекрасно, у меня все в порядке, спасибо. Послушайте, вы знаете о приеме? Да, хорошо. Миссис Мэллон сейчас уже там и дожидается меня. Пожалуйста, разыщите ее и передайте, что я задержусь. Точнее, скажите ей, что если я не появлюсь до десяти, то меня не будет совсем. Вы все поняли? Спасибо, Луанн. Огромное вам спасибо. На этой неделе увижу вас. – Он положил трубку на рычаг. – Не думаю, чтобы Мери-Эллен из-за одного этого приема пустит коту под хвост семнадцать лет семейной жизни, – сказал он скорее себе, чем Трюскоту. – Послушайте, Энди, я немного здесь задержусь, мне надо кое-куда позвонить. Вы знаете, как выйти отсюда, правда?
– Конечно. Вы хотите связаться с Грейсоном?
– У этого человека тьма адвокатов, уверен в этом. Но сомневаюсь, что хоть кто-нибудь из них имеет степень Д.М. Людям типа Грейсона подавай лучшее. Я просто хочу попытаться подсказать ему, кто в такого рода правовых вопросах разбирается лучше всего. А теперь бывайте!
Не ожидая, пока уйдет Трюскот, он кинулся обратно в свой кабинет.
Глава 13
Глава 14
– Скажите мне, какие у вас взаимоотношения с Сарой Болдуин?
Трюскот немного подумал, потом ответил просто:
– Никаких.
– Тем лучше, тогда попытайтесь наскрести на нее побольше материала, Энди. Любого. – Мэллон взял со стола два конверта. – Вознаграждение за вашу лояльность и за эту информацию, – передал он один из конвертов. – А здесь вложено письмо, о котором вы просили, от медицинского директора «Эвервелл». В нем обещано место, исходя из предположения, что «Эвервелл» присоединит к себе МЦБ. Если этого не произойдет, то места не будет. Понятно?
– Понятно.
– Хорошо. Мне нравится ясность. Вы действуете хорошо, Энди. Просто великолепно. – Мэллон сунул материал в свой атташе-кейс и захлопнул его. – Пожалуй, вместо того чтобы перегонять все это Девлину по факсу, завезу ему лично, Извините, если вам показалось, что я вас очень тороплю, но меня уже ждет жена.
– Нет проблем, – заверил Трюскот, когда они уже направились к выходу. – Я целую неделю недосыпал и хочу попытаться хотя бы немножко наверстать... особенно предвкушая свою встречу с Уиллисом Грейсоном завтра утром.
– С тем самым Уиллисом Грейсоном?
– С ним самым. Разве я не говорил вам? Боже, какой же я осел. Собирался сказать об этом сразу, как только пришел, да так отвлекся, что...
– Расскажите, – Мэллон остановился.
– Девушка с ВСК, которая осталась в живых, та, что все еще находится в больнице...
– И что?
– Оказывается, она дочка Грейсона.
– Что вы говорите?!
– Не знаю всех подробностей, но, вероятно, она жила под именем Лизы Саммер много лет, похоже, хипповала. Грейсон прилетел сегодня утром на вертолете. Он договорился о приеме со всеми докторами, которые занимались его дочерью.
– Почему?
– В общем-то я не знаю. Догадываюсь, что ему хочется точно выяснить, что произошло. Моя встреча с ним назначена на одиннадцать.
Мэллон потер свой подбородок.
– Вы не знаете, где он остановился? – спросил он.
– Грейсон? Нет, Не имею представления.
– Неважно. Могу и сам узнать. В каком сейчас состоянии его дочь?
– В страшно подавленном. Но с медицинской точки зрения ее дела идут довольно хорошо. Ее рука... то, что от нее осталось... неплохо заживает.
– И она потеряла ребенка?
– Совершенно правильно.
– Внука Уиллиса Грейсона?..
– Простите?
– Ничего. Ничего. – Вдруг, совершенно забыв об Эндрю, Мэллон схватил, трубку телефона с ближайшего письменного стола, набрал номер Акселя Девлина и предупредил его, что скоро к нему прибудет посыльный со специальным пакетом. Потом он позвонил по другому номеру: – Кто это, Бриджит?.. Ах, Луанн, как вы поживаете? Говорит Джереми Мэллон... Прекрасно, у меня все в порядке, спасибо. Послушайте, вы знаете о приеме? Да, хорошо. Миссис Мэллон сейчас уже там и дожидается меня. Пожалуйста, разыщите ее и передайте, что я задержусь. Точнее, скажите ей, что если я не появлюсь до десяти, то меня не будет совсем. Вы все поняли? Спасибо, Луанн. Огромное вам спасибо. На этой неделе увижу вас. – Он положил трубку на рычаг. – Не думаю, чтобы Мери-Эллен из-за одного этого приема пустит коту под хвост семнадцать лет семейной жизни, – сказал он скорее себе, чем Трюскоту. – Послушайте, Энди, я немного здесь задержусь, мне надо кое-куда позвонить. Вы знаете, как выйти отсюда, правда?
– Конечно. Вы хотите связаться с Грейсоном?
– У этого человека тьма адвокатов, уверен в этом. Но сомневаюсь, что хоть кто-нибудь из них имеет степень Д.М. Людям типа Грейсона подавай лучшее. Я просто хочу попытаться подсказать ему, кто в такого рода правовых вопросах разбирается лучше всего. А теперь бывайте!
Не ожидая, пока уйдет Трюскот, он кинулся обратно в свой кабинет.
"ХОТИТЕ ВЕРЬТЕ, ХОТИТЕ НЕТ
Аксель Девлин
6 июля
Место действия: скрипящая гранулированная общага, то бишь Медицинский центр Бостона (МЦБ). На пресс-конференции, на которой присутствовали почти все, у кого имеется микрофон, Гленн Пэрис, то бишь мечтатель из Калифорнии, просветил публику относительно последнего несчастья, которое свалилось на когда-то величественное лечебное заведение. Похоже, что пациентки МЦБ, нам известно о ТРЕХ ИЗ НИХ, подцепили ужасное кровотечение, называющееся ВСК. Одна из этих несчастных осталась без руки. Две другие расстались с жизнью. И все трое младенцев умерли до родов. ПЯТЬ МЕРТВЫХ, ОДНА КАЛЕКА: Это серьезное дело, друзья мои. Чертовски серьезное и ужасное.
Всегда заботясь о своем имидже, Пэрис вчера разыграл гладкое и привлекательное представление с целью смягчить беспокойство общественности в связи с неожиданной смертельной эпидемией. Доктора медицины дали медицинское объяснение. Пэрис обещал немедленно провести расследование с привлечением эпидемиологического Центра по борьбе с болезнями в Атланте. И последнее, по месту, но не по значению, специалист по лекарственным травам, иглотерапевт и акушерка Сара Болдуин, Д.М., рассказала, как она выпрыгнула на сцену действия со своими испытанными терапевтическими иголками и спасла жизнь последней жертве ВСК.
Так вот, оказывается, остался один факт, которым не захотели поделиться с общественностью ни доктор Болдуин, ни мистер Пэрис – один потенциально решающий фактор, свойственный всем трем пострадавшим женщинам. Все они принимали ПРЕДРОДОВОЙ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ НАБОР ЛЕКАРСТВЕННЫХ ТРАВ, который состряпала сама доктор Болдуин. Он состоит из девяти различных трав и корней с такими названиями, как СЛОНОВЫЙ УСЫПИТЕЛЬ И ЛУННЫЙ ДРАКОН. Славный доктор рекомендует это всем своим пациентам вместо проверенных и настоящих (проверенных федеральным агентством по лекарственным препаратам) предродовых витаминов. Теперь двое из этих пациенток, принимавших ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ НАБОР ПРЕДРОДОВЫХ ЛЕКАРСТВ ИЗ ТРАВ почили, а третья осталась калекой. Совпадение?
Ну, я рассказал обо всем этом знакомому фармацевту. Мы все еще стараемся стереть с его лица выражение удивления. Он получил список корней и трав в дозировке доктора Болдуин и обещал провести кое-какую исследовательскую работу ради всех нас. А пока что даже ему не под силу ответить на такие вопросы, как: откуда получены эти травы и корни? Кто проверял их на ЗАРАЖЕННОСТЬ? Кто проверял их структурный состав?
Невероятно, не правда ли, но это может случиться в лечебном учреждении, когда ему позволяют отклоняться все дальше и дальше от столбовой дороги апробированной медицины и здравоохранения. Что же, не выключайте своих экранов... И не говорите потом, что старик с секирой вас не предупреждал".
Глава 13
6 июля
Сара стояла в операционной под леденящим, голубовато-белым освещением. Она проводила роды кесаревым сечением перед целой группой наблюдателей, которая, казалось, включала всех, с кем она общалась на наполненной событиями минувшей неделе.
– Очень плохо, ваш младенец умер, – сообщила она пациентке, лицо которой было закрыто простыней. Она повернулась к наблюдавшим с галереи и поклонилась: – Очень плохо. Ее младенец умер. Очень плохо.
Гленн Пэрис одобрительно улыбнулся ей, то же сделали Рэндал Снайдер и Аннали Эттингер. Алма Янг, в форме, похлопала и послала ей воздушный поцелуй. Несколько репортеров, присутствовавших раньше на пресс-конференции, делали ей одобрительный знак – о'кей. Другие фотографировали ее. Затем широким жестом она сбрасывает в сторону простыню и видит... саму себя. Глаза покраснели и ввалились, рот раскрылся в беззвучном вопле смерти.
Сара проснулась в холодном поту от своих собственных стонов. Было половина пятого утра.
Вся дрожа, она с трудом вылезла из, кровати и набросила халат. Потом заварила чай и приняла горячую ванну. Она сознавала, что в ужас ее привели не только беспокойное содержание сна, и но сам факт, что она его вообще увидела. В детстве и юности она была рабыней всевозможных кошмаров. Наиболее навязчивый сюжет, который повторялся по два-три раза в неделю, показывал ее связанной, с кляпом во рту и совершенно беспомощной. А потом, почти каждую ночь, ей снилось, что в нее по многу раз втыкают нож, избивают, душат, сбрасывают с большой высоты или швыряют в море. Никогда во время этих страшных снов она, собственно, не видела лица нападавшего. Изредка мужчина – она никогда не сомневалась, что это именно мужчина, – прижигал ее горящими сигаретами. Порой эти яркие кошмары так преследовали ее, так мучили, что она отказывалась ложиться спать.
В подростковом возрасте, по предложению обеспокоенной учительницы, она стала лечиться у психолога. Для врача-женщины было очевидно, что какое-то событие в прошлом Сары – единичное или повторявшееся – стало причиной ее ужасов. Врач сделала все, чтобы выяснить первопричину. Но мать Сары, погружавшаяся все глубже и глубже в маразм слабоумия, не могла дать никакой полезной информации.
Тогда психолог направила Сару на серию гипнотических сеансов и однажды даже взяла отгул, чтобы свозить ее в Сиракузы на консультацию в университетский медицинский центр. Ничто не помогло. Сара просто не могла найти связи ни с каким событием своего детства, которое могло бы породить такие странные и истощающие фантазии.
Во время учебы в колледже, казалось, мучительные сны стали приходить реже, но они все равно навевали ужас. Она прошла еще один курс психотерапии и гипноза и даже согласилась принимать какие-то пилюли, предназначенные, по словам врача, изменить неврологический характер ее снов. Но это лекарство изменило лишь ее учебные показатели, в среднем за семестр они снизились с 3,8, до 2,9 балла.
В конце концов она все же обрела покой. И это случилось среди простых горных жителей, в деревушке в предгорьях Луанг Чанг Дао, всего в нескольких милях от бирманской границы. Ее наставник доктор Луис Хан привел ее к целителю – мудрому согбенному старику, которому, по словам Хана, было за сто десять лет.
Целитель, который разговаривал на одном из диалектов мандаринского наречия, которого Сара не понимала, объяснялся с ней с помощью Хана. Вызывались ли ее кошмары каким-то событием в прошлом или в будущем не имеет значения, сказал он. Важно было то, что она не была спокойной во время сна. Дух, руководивший ею в течение всего дня, оставался замкнутым в ней самой. Разрушительные сны представляли собой не что иное, как выражение гнева дневного духа, оказавшегося взаперти, который требовал полного от нее отделения, чтобы он тоже мог отдыхать и набираться новых сил.
Единственное, что Саре требовалось, чтобы покончить с кошмарами, по словам старика, – это выделять в конце каждого дня некоторое время на спокойное созерцание окружающего, что сначала успокоит руководящий ею дух, а потом освободит его.
Даже Луис Хан не знал точного состава чайного отвара, который приготовил для нее в ту ночь целитель. Но Сара охотно выпила напиток, и ее сразу потянуло ко сну. Проснулась она только через два дня и сразу поняла, что теперь ее дневным духом стал грациозный снежно-белый лебедь.
С тех пор каждый вечер, перед тем как ложиться спать, она предавалась созерцанию и часто чуть ли не видела, как улетает ее лебедь. Ее дни, даже самые суматошные, заканчивались покоем. И живые кошмары, с которыми ни она, ни многие другие врачи не могли ничего поделать, больше не повторялись – во всяком случае, до сегодняшней ночи.
В такое раннее время в доме Сары был отличный напор горячей воды, позже ее будет не хватать даже для приличного душа. Сара поддерживала уровень воды в ванной медленной горячей струей, пока не убедилась, что дрожь окончательно прошла. Ничего не случается без причины, напомнила она себе. Вера в это была одним из устоев, на которых она построила свою жизнь. Происходят события, которые учат нас или отсылают нас по другим, более важным направлениям. Пока она вытирала себя полотенцем и надевала халат, смысл кошмара – скорее, два смысла – стали для нее совершенно ясным.
Совершенно понятно, но абсолютно неприемлемо то, что она стала позволять, чтобы требования работы подавляли ее личную жизнь. Ее периоды созерцания и размышления стали короткими и малополезными. Связь с собственной духовной жизнью почти, порвалась. Она все меньше внимания уделяла себе, полагая, что ее труд на благо других достаточен, чтобы вдохнуть энергию для каждого очередного дня. Кошмар свидетельствовал о том, что это не так.
Кошмар говорил также о чем-то еще. Первые проблески зари засветились на фоне угрюмого, свинцового неба и высветили туманный дождь. Ага, понятно, ей нужно свободное время до работы, чтобы сосредоточиться, восстановить перспективу. Начиная с завтрашнего дня, решила она, если она не ночует в больнице, будет ставить будильник на двадцать минут раньше. Она включила пленку с записью океанского прибоя, положила большую подушку на пол и опустилась на нее в позе лотоса.
«Хоть бы мне сегодня сделать все правильно, – подумала она, делая несколько глубоких вдохов. – Для моих пациентов и меня самой. Пусть все будет хорошо».
Дыхание ее замедлилось, стало менее глубоким. Напряжение в мышцах исчезло. Ее мысли стали более расплывчатыми и менее навязчивыми.
Зазвонил телефон.
Пятый звонок свидетельствовал о том, что ее отвечающее устройство не включено, десятый – что звонивший проявляет настойчивость... или попал в беду. Ставя сто против одного, что ошиблись номером, или хуже – звонит чокнутый, Сара подползла к телефону возле тахты.
– Алло, – произнесла она, прочищая горло от остатков сна.
– Доктор Болдуин?
– Да.
– Доктор Болдуин, это – Рик Хоккис, из агентства Ассошиэйтед Пресс, присутствовал на вашей вчерашней пресс-конференции.
– С вашей стороны ужасно неумно и нетактично звонить в такую рань. – Она думала, бросить ли трубку. – Что вам надо? – все же спросила она.
– Ну, для начала хотел бы получить ваши замечания по поводу обвинений, содержащихся в утренней колонке Акселя Девлина в ваш адрес...
Если бы дело ограничилось только этим – если бы отец и дальше не понимал ее душевного состояния и того, что для нее важно, – она вполне могла бы опять прогнать его с глаз долой. Но к подарку была приложена записка. Она была написана на фирменной бумаге, заказанной много лет назад еще ее матерью, на которой был оттиск силуэта их дома в Стони-Хилл. Лиза отложила гребенку и стала всматриваться в картинку, гадая, изменили ли хоть сколько-нибудь ее комнату. Потом снова перечитала записку отца.
"Дорогая Лиза!
Знаю, что ты сердишься на меня за многое, причинившее тебе боль. Я очень, очень сожалею, что поторопился, не попытался лучше понять тебя. Ты нужна мне. Прости меня, пожалуйста, и вернись в мою жизнь. Обещаю, что на этот раз все будет так, как ты хочешь.
Люблю тебя, папа".
«Я сожалею». Пять лет. Пять лет вырваны из их совместной жизни. Неужели он действительно понял, что именно этих слов она ждала. «Я сожалею... Ты нужна мне». Лиза коснулась своей забинтованной ампутированной руки. Теперь и она нуждалась в нем. Возможно, всегда нуждалась.
Звонок телефона возле кровати прервал ее размышления.
– Алло?
– Лиза, это Дженин из ординаторской. Опять пришел ваш отец.
Когда Уиллис Грейсон постучал и вошел в палату, Лиза встретила его, встав с кровати. В одной руке он держал розу, а в другой газету. На мгновение он задержался в дверях, рассматривая ее. Потом бросил розу и газету и заключил ее в объятия.
– Ты не представляешь, как я страдал без тебя, – воскликнул он.
– Папа, ты писал, что сожалеешь о причиненной мне боли... о том, что прогнал меня. Ничего другого ты не говорил.
– Хочу, чтобы ты вернулась домой. Сегодня же.
– Думаю, они не выпишут меня до завтра.
– Они сделают это сегодня, если ты об этом скажешь. Я уже переговорил с доктором Слайдером и доктором Бленкеншипом. Твоя кровь восстановилась, а швы мы можем снять в своей больнице.
– Как моя комната?
– В Стони-Хилл?
– Да.
– Почему ты спрашиваешь, она... она такая же. Такая же, как в тот день, когда ты... такая же, какой она была всегда. Ты поедешь?
– Мне надо кое-что упаковать на квартире, и я хочу попрощаться со своими соседями.
– Тим и я поможем тебе, – взволнованно произнес Грейсон. Твоя подруга Хейди может приезжать в любое время и жить у нас, сколько она пожелает. Я несколько раз разговаривал с ней. Она замечательная.
– Мы можем выписаться из больницы прямо сейчас?
– Мы предупредим сестер и, как только подойдут твои врачи и подпишут бумаги, тут же уедем.
– Перед отъездом я хотела бы повидаться с доктором Болдуин.
Выражение лица Грейсона стало напряженным.
– Лиза, не хотела бы ты на несколько минут присесть? Нам надо кое о чем поговорить.
Он подал ей газету «Геральд», раскрытую на колонке Акселя Девлина.
– Умерли две женщины? Это правда?
– Боюсь, что да. Принимала ли ты эти лекарственные травы?
– Раз в неделю. В конце два раза в неделю. Две другие женщины делали то же самое?
Грейсон кивнул.
– Лиза, в коридоре ожидают два человека, которых я привел с собой. Ты поговоришь с ними? Они адвокаты. Хочу их нанять.
– Нанять их?
Грейсон жестом указал на повязку.
– Если кто-нибудь, хоть кто-нибудь виноват в этом и... и в том, что произошло с моим внуком, твоим сыном, то я хочу, чтобы они дорого за это заплатили.
– Но доктор Болдуин...
– Лиза, я не говорю, что именно она несет ответственность или вообще кто-либо конкретно. Я лишь хочу, чтобы ты переговорила с этими адвокатами.
– Но...
– Золотце, две другие женщины и их младенцы уже погибли от этого. Надо докопаться до истины. Ради них, ради тебя и особенно ради той, что окажется следующей.
– Если ты пообещаешь мне, что ничего не станешь делать без моего одобрения, – задумчиво произнесла она.
– Обещаю.
– Папа, я серьезно это говорю.
– Ничего не будет предпринято без твоего одобрения. Так поговоришь ты с этими людьми?
– Если ты действительно, по-настоящему этого хочешь.
– Хочу.
Грейсон подошел к двери, приоткрыл ее и сделал знак. Тут же в палату вошли двое мужчин с атташе-кейсами. Один толстый, другой тощий, с резкими чертами лица, цепкими серыми глазами.
– Мисс Лиза Грейсон, – гордо произнес отец, затем жестом указал на толстяка: – Это – Гейб Прист. Его фирма ведет большую часть наших дел на Лонг-Айленде.
Адвокат сделал шаг вперед, готовый протянуть Лизе правую руку. Но тут же сообразил, что делает оплошность, отступил назад и кивнул.
– А этот человек будет заниматься нашими делами в Бостоне, – Грейсон попросил его жестом податься вперед. – Лиза, познакомься, пожалуйста, с Джереми Мэллоном.
Сара стояла в операционной под леденящим, голубовато-белым освещением. Она проводила роды кесаревым сечением перед целой группой наблюдателей, которая, казалось, включала всех, с кем она общалась на наполненной событиями минувшей неделе.
– Очень плохо, ваш младенец умер, – сообщила она пациентке, лицо которой было закрыто простыней. Она повернулась к наблюдавшим с галереи и поклонилась: – Очень плохо. Ее младенец умер. Очень плохо.
Гленн Пэрис одобрительно улыбнулся ей, то же сделали Рэндал Снайдер и Аннали Эттингер. Алма Янг, в форме, похлопала и послала ей воздушный поцелуй. Несколько репортеров, присутствовавших раньше на пресс-конференции, делали ей одобрительный знак – о'кей. Другие фотографировали ее. Затем широким жестом она сбрасывает в сторону простыню и видит... саму себя. Глаза покраснели и ввалились, рот раскрылся в беззвучном вопле смерти.
Сара проснулась в холодном поту от своих собственных стонов. Было половина пятого утра.
Вся дрожа, она с трудом вылезла из, кровати и набросила халат. Потом заварила чай и приняла горячую ванну. Она сознавала, что в ужас ее привели не только беспокойное содержание сна, и но сам факт, что она его вообще увидела. В детстве и юности она была рабыней всевозможных кошмаров. Наиболее навязчивый сюжет, который повторялся по два-три раза в неделю, показывал ее связанной, с кляпом во рту и совершенно беспомощной. А потом, почти каждую ночь, ей снилось, что в нее по многу раз втыкают нож, избивают, душат, сбрасывают с большой высоты или швыряют в море. Никогда во время этих страшных снов она, собственно, не видела лица нападавшего. Изредка мужчина – она никогда не сомневалась, что это именно мужчина, – прижигал ее горящими сигаретами. Порой эти яркие кошмары так преследовали ее, так мучили, что она отказывалась ложиться спать.
В подростковом возрасте, по предложению обеспокоенной учительницы, она стала лечиться у психолога. Для врача-женщины было очевидно, что какое-то событие в прошлом Сары – единичное или повторявшееся – стало причиной ее ужасов. Врач сделала все, чтобы выяснить первопричину. Но мать Сары, погружавшаяся все глубже и глубже в маразм слабоумия, не могла дать никакой полезной информации.
Тогда психолог направила Сару на серию гипнотических сеансов и однажды даже взяла отгул, чтобы свозить ее в Сиракузы на консультацию в университетский медицинский центр. Ничто не помогло. Сара просто не могла найти связи ни с каким событием своего детства, которое могло бы породить такие странные и истощающие фантазии.
Во время учебы в колледже, казалось, мучительные сны стали приходить реже, но они все равно навевали ужас. Она прошла еще один курс психотерапии и гипноза и даже согласилась принимать какие-то пилюли, предназначенные, по словам врача, изменить неврологический характер ее снов. Но это лекарство изменило лишь ее учебные показатели, в среднем за семестр они снизились с 3,8, до 2,9 балла.
В конце концов она все же обрела покой. И это случилось среди простых горных жителей, в деревушке в предгорьях Луанг Чанг Дао, всего в нескольких милях от бирманской границы. Ее наставник доктор Луис Хан привел ее к целителю – мудрому согбенному старику, которому, по словам Хана, было за сто десять лет.
Целитель, который разговаривал на одном из диалектов мандаринского наречия, которого Сара не понимала, объяснялся с ней с помощью Хана. Вызывались ли ее кошмары каким-то событием в прошлом или в будущем не имеет значения, сказал он. Важно было то, что она не была спокойной во время сна. Дух, руководивший ею в течение всего дня, оставался замкнутым в ней самой. Разрушительные сны представляли собой не что иное, как выражение гнева дневного духа, оказавшегося взаперти, который требовал полного от нее отделения, чтобы он тоже мог отдыхать и набираться новых сил.
Единственное, что Саре требовалось, чтобы покончить с кошмарами, по словам старика, – это выделять в конце каждого дня некоторое время на спокойное созерцание окружающего, что сначала успокоит руководящий ею дух, а потом освободит его.
Даже Луис Хан не знал точного состава чайного отвара, который приготовил для нее в ту ночь целитель. Но Сара охотно выпила напиток, и ее сразу потянуло ко сну. Проснулась она только через два дня и сразу поняла, что теперь ее дневным духом стал грациозный снежно-белый лебедь.
С тех пор каждый вечер, перед тем как ложиться спать, она предавалась созерцанию и часто чуть ли не видела, как улетает ее лебедь. Ее дни, даже самые суматошные, заканчивались покоем. И живые кошмары, с которыми ни она, ни многие другие врачи не могли ничего поделать, больше не повторялись – во всяком случае, до сегодняшней ночи.
В такое раннее время в доме Сары был отличный напор горячей воды, позже ее будет не хватать даже для приличного душа. Сара поддерживала уровень воды в ванной медленной горячей струей, пока не убедилась, что дрожь окончательно прошла. Ничего не случается без причины, напомнила она себе. Вера в это была одним из устоев, на которых она построила свою жизнь. Происходят события, которые учат нас или отсылают нас по другим, более важным направлениям. Пока она вытирала себя полотенцем и надевала халат, смысл кошмара – скорее, два смысла – стали для нее совершенно ясным.
Совершенно понятно, но абсолютно неприемлемо то, что она стала позволять, чтобы требования работы подавляли ее личную жизнь. Ее периоды созерцания и размышления стали короткими и малополезными. Связь с собственной духовной жизнью почти, порвалась. Она все меньше внимания уделяла себе, полагая, что ее труд на благо других достаточен, чтобы вдохнуть энергию для каждого очередного дня. Кошмар свидетельствовал о том, что это не так.
Кошмар говорил также о чем-то еще. Первые проблески зари засветились на фоне угрюмого, свинцового неба и высветили туманный дождь. Ага, понятно, ей нужно свободное время до работы, чтобы сосредоточиться, восстановить перспективу. Начиная с завтрашнего дня, решила она, если она не ночует в больнице, будет ставить будильник на двадцать минут раньше. Она включила пленку с записью океанского прибоя, положила большую подушку на пол и опустилась на нее в позе лотоса.
«Хоть бы мне сегодня сделать все правильно, – подумала она, делая несколько глубоких вдохов. – Для моих пациентов и меня самой. Пусть все будет хорошо».
Дыхание ее замедлилось, стало менее глубоким. Напряжение в мышцах исчезло. Ее мысли стали более расплывчатыми и менее навязчивыми.
Зазвонил телефон.
Пятый звонок свидетельствовал о том, что ее отвечающее устройство не включено, десятый – что звонивший проявляет настойчивость... или попал в беду. Ставя сто против одного, что ошиблись номером, или хуже – звонит чокнутый, Сара подползла к телефону возле тахты.
– Алло, – произнесла она, прочищая горло от остатков сна.
– Доктор Болдуин?
– Да.
– Доктор Болдуин, это – Рик Хоккис, из агентства Ассошиэйтед Пресс, присутствовал на вашей вчерашней пресс-конференции.
– С вашей стороны ужасно неумно и нетактично звонить в такую рань. – Она думала, бросить ли трубку. – Что вам надо? – все же спросила она.
– Ну, для начала хотел бы получить ваши замечания по поводу обвинений, содержащихся в утренней колонке Акселя Девлина в ваш адрес...
* * *
Лиза Грейсон сидела перед зеркальцем на распорке, стоявшем перед ней на столике-подносе, пытаясь как-то привести в прядок свои волосы. Через несколько минут в третий раз придет в больницу ее отец. На этот раз она готова встретиться с ним. Она решилась на это вчера вечером. Но меньше чем час назад посыльный доставил золотой кулон с бриллиантом и выгравированным на нем ее именем.Если бы дело ограничилось только этим – если бы отец и дальше не понимал ее душевного состояния и того, что для нее важно, – она вполне могла бы опять прогнать его с глаз долой. Но к подарку была приложена записка. Она была написана на фирменной бумаге, заказанной много лет назад еще ее матерью, на которой был оттиск силуэта их дома в Стони-Хилл. Лиза отложила гребенку и стала всматриваться в картинку, гадая, изменили ли хоть сколько-нибудь ее комнату. Потом снова перечитала записку отца.
"Дорогая Лиза!
Знаю, что ты сердишься на меня за многое, причинившее тебе боль. Я очень, очень сожалею, что поторопился, не попытался лучше понять тебя. Ты нужна мне. Прости меня, пожалуйста, и вернись в мою жизнь. Обещаю, что на этот раз все будет так, как ты хочешь.
Люблю тебя, папа".
«Я сожалею». Пять лет. Пять лет вырваны из их совместной жизни. Неужели он действительно понял, что именно этих слов она ждала. «Я сожалею... Ты нужна мне». Лиза коснулась своей забинтованной ампутированной руки. Теперь и она нуждалась в нем. Возможно, всегда нуждалась.
Звонок телефона возле кровати прервал ее размышления.
– Алло?
– Лиза, это Дженин из ординаторской. Опять пришел ваш отец.
Когда Уиллис Грейсон постучал и вошел в палату, Лиза встретила его, встав с кровати. В одной руке он держал розу, а в другой газету. На мгновение он задержался в дверях, рассматривая ее. Потом бросил розу и газету и заключил ее в объятия.
– Ты не представляешь, как я страдал без тебя, – воскликнул он.
– Папа, ты писал, что сожалеешь о причиненной мне боли... о том, что прогнал меня. Ничего другого ты не говорил.
– Хочу, чтобы ты вернулась домой. Сегодня же.
– Думаю, они не выпишут меня до завтра.
– Они сделают это сегодня, если ты об этом скажешь. Я уже переговорил с доктором Слайдером и доктором Бленкеншипом. Твоя кровь восстановилась, а швы мы можем снять в своей больнице.
– Как моя комната?
– В Стони-Хилл?
– Да.
– Почему ты спрашиваешь, она... она такая же. Такая же, как в тот день, когда ты... такая же, какой она была всегда. Ты поедешь?
– Мне надо кое-что упаковать на квартире, и я хочу попрощаться со своими соседями.
– Тим и я поможем тебе, – взволнованно произнес Грейсон. Твоя подруга Хейди может приезжать в любое время и жить у нас, сколько она пожелает. Я несколько раз разговаривал с ней. Она замечательная.
– Мы можем выписаться из больницы прямо сейчас?
– Мы предупредим сестер и, как только подойдут твои врачи и подпишут бумаги, тут же уедем.
– Перед отъездом я хотела бы повидаться с доктором Болдуин.
Выражение лица Грейсона стало напряженным.
– Лиза, не хотела бы ты на несколько минут присесть? Нам надо кое о чем поговорить.
Он подал ей газету «Геральд», раскрытую на колонке Акселя Девлина.
– Умерли две женщины? Это правда?
– Боюсь, что да. Принимала ли ты эти лекарственные травы?
– Раз в неделю. В конце два раза в неделю. Две другие женщины делали то же самое?
Грейсон кивнул.
– Лиза, в коридоре ожидают два человека, которых я привел с собой. Ты поговоришь с ними? Они адвокаты. Хочу их нанять.
– Нанять их?
Грейсон жестом указал на повязку.
– Если кто-нибудь, хоть кто-нибудь виноват в этом и... и в том, что произошло с моим внуком, твоим сыном, то я хочу, чтобы они дорого за это заплатили.
– Но доктор Болдуин...
– Лиза, я не говорю, что именно она несет ответственность или вообще кто-либо конкретно. Я лишь хочу, чтобы ты переговорила с этими адвокатами.
– Но...
– Золотце, две другие женщины и их младенцы уже погибли от этого. Надо докопаться до истины. Ради них, ради тебя и особенно ради той, что окажется следующей.
– Если ты пообещаешь мне, что ничего не станешь делать без моего одобрения, – задумчиво произнесла она.
– Обещаю.
– Папа, я серьезно это говорю.
– Ничего не будет предпринято без твоего одобрения. Так поговоришь ты с этими людьми?
– Если ты действительно, по-настоящему этого хочешь.
– Хочу.
Грейсон подошел к двери, приоткрыл ее и сделал знак. Тут же в палату вошли двое мужчин с атташе-кейсами. Один толстый, другой тощий, с резкими чертами лица, цепкими серыми глазами.
– Мисс Лиза Грейсон, – гордо произнес отец, затем жестом указал на толстяка: – Это – Гейб Прист. Его фирма ведет большую часть наших дел на Лонг-Айленде.
Адвокат сделал шаг вперед, готовый протянуть Лизе правую руку. Но тут же сообразил, что делает оплошность, отступил назад и кивнул.
– А этот человек будет заниматься нашими делами в Бостоне, – Грейсон попросил его жестом податься вперед. – Лиза, познакомься, пожалуйста, с Джереми Мэллоном.
Глава 14
В четверть второго пополудни, впервые в своей профессиональной жизни, Сара попросила, чтобы ее заменили на операции. Операция – перевязка трубы с помощью лапароскопа, была относительно несложной, которую ей даже хотелось сделать. Но все утро пришлось мельтешиться на собраниях, совещаниях, давать объяснения, разговаривать по телефону. И хотя она очень старалась, но не смогла собраться, чтобы чувствовать себя уверенно в операционной.
Если врач отвлекается – по личным или профессиональным соображениям, – больница превращается для него в очень трудное и опасное место. Сара не раз слышала такое высказывание на обязательных курсах по вопросам профессионального риска и финансовой ответственности. Даже при самых благоприятных обстоятельствах, предупредил один лектор, возникает возможность совершения ошибки, которая, как ворона, устраивается на плече каждого доктора и питается усталостью, нехваткой времени, рутиной и отсутствием сосредоточенности. Распадающаяся семья, материальные затруднения, алкоголь, наркотики, обвинения любого характера в неправильном поведении только повышают степень риска.
Отвлечение хоть на мгновение, минимальный недоучет медицинского предписания, неумение заметить какой-то из десятков показателей лабораторных анализов – перечень возможных трагических исходов в отделении интенсивной терапии бесконечен, опасности часто носят завуалированный характер.
«Заставьте того или другого врача встать на место хирурга, – подумала Сара, – и вынудите его огласить мучающие его проблемы, и ворона, о которой говорил лектор, превратится в стервятника». Она выпила чашку чая в общежитии для стажеров и прилегла, пытаясь усилием воли отделаться от головной боли.
За звонком в половине шестого утра из Ассошиэйтед Пресс быстро последовали три других, тоже от журналистов, все они хотели узнать ее мнение о колонке Акселя Девлина. В десятый раз повторив, что комментировать колонку она не будет, в четвертый раз попросив больше ей не звонить, она выдернула телефонный штепсель из розетки.
Попытка вернуться к медитации оказалась бесплодной. Наконец, надев желтый непромокаемый плащ, она под мелким дождем покатила свой велосипед к небольшому магазину в конце улицы. Там было всего трое покупателей, и все они, казалось, не сводили с нее глаз. Расплачиваясь за кофе и булочку у стойки с горячими напитками, Сара взяла, стараясь придать своему выражению как можно более индифферентный вид, экземпляр газеты «Геральд». Укрывшись в подъезде закрытого магазина дальше по улице, она сначала бегло просмотрела колонку, а потом внимательно прочитала сочинение Акселя Девлина.
Статья очень ее расстроила своей наглой предвзятостью и явным желанием подковырнуть. По существу, то, о чем написал Девлин, соответствовало фактам. Все три жертвы ВСК были на приеме у Сары в отделении помощи на дому. И все трое высказались за то, чтобы принимать лекарственные травы вместо синтетики. Но каковы бы ни были причины их кровотечения, эта проблема не имела ничего общего с их выбором. Травы, которые она прописывала, точно соответствовали составу, который, согласно научным исследованиям, превосходил синтетические лекарства. У нее имелись копии статьи, опубликованной на английском языке в одном из наиболее авторитетных медицинских журналов Азии, и она могла бы дать такую копию, если бы ее попросили.
За содержание и точность ее состава трав отвечал Квонг Тян-Вен, один из старейших, наиболее опытных специалистов по лекарственным травам северо-востока страны. Она могла поспорить, что точность дозировок его лекарств была скрупулезнейшей, мало кто из фармацевтов, особенно занимающихся лекарствами для рожениц, был столь пунктуален. После принятия соответствующих правительственных правил о производстве лекарств для рожениц появились сообщения о том, что теневые компании распространили недоброкачественную продукцию. И зачастую такие лекарства таили в себе угрозу для жизни. Однако виновные если и наказывались, то только в форме предупреждений и чисто символических штрафов. Сара думала, что было бы неплохо осветить это в прессе. Если бы только Девлин честно отнесся к своей работе. Если бы он только попытался узнать и ее точку зрения. А теперь перед ней маячила перспектива проведения пресс-конференции в одиночку, чтобы гарантировать ясность и полноту ответов на эти обвинения.
Все это утро окружавшая ее обстановка поразительно отличалась от поздравлений и похлопываний по плечу, характерных для того дня, когда она спасла Лизу иглотерапией. К тому времени, когда она пришла в родильно-гинекологическое отделение для обхода, там везде лежали копии статьи из «Геральд» – в ординаторской медсестер, на столиках в палатах больных, даже в служебной ванне.
Можно было чуть не физически чувствовать холодность со стороны многих медсестер, слышать шепот за спиной и краем глаза ловить жесты. Но практически никто не заговорил с ней об этой колонке... никто, за исключением заведующего ее отделением, начальника отдела кадров, старшего административного работника больницы и руководителя отдела по отношениям с общественностью.
К полудню она преодолела отчаянное нежелание зайти к Лизе. Уж кто-кто, а она-то и была тем человеком, который мог бы опровергнуть намеки Девлина. Ее расстроил вид пустой палаты, убранной и подготовленной для следующего пациента. Но еще больше поразило то, что Лиза уехала из больницы вместе со своим отцом пятнадцать минут назад, даже не попытавшись позвонить Саре. И не оставила никакой записки. Просто получила бумажку от Рэндала Снайдера о выписке и уехала. Час спустя Сара попросила, чтобы кто-нибудь заменил ее на операции с использованием лапароскопа.
В половине третьего она немного вздремнула, приняла три таблетки аспирина, что несколько сняло головную боль. Положив экземпляр «Геральд» на небольшой металлический столик, вынула из ящичка листы разлинованной бумаги. Сара всегда отличалась бойцовскими качествами, но в последнее время она дважды отказывалась удостаивать своим ответом выпады Акселя Девлина. На этот раз никак нельзя было отвернуться от его хамства. Она еще и еще раз повторит, в чем заключаются ее убеждения и какова ее квалификация. И она не успокоится до тех пор, пока не разоблачит его разрушительную, безответственную журналистскую практику.
Если врач отвлекается – по личным или профессиональным соображениям, – больница превращается для него в очень трудное и опасное место. Сара не раз слышала такое высказывание на обязательных курсах по вопросам профессионального риска и финансовой ответственности. Даже при самых благоприятных обстоятельствах, предупредил один лектор, возникает возможность совершения ошибки, которая, как ворона, устраивается на плече каждого доктора и питается усталостью, нехваткой времени, рутиной и отсутствием сосредоточенности. Распадающаяся семья, материальные затруднения, алкоголь, наркотики, обвинения любого характера в неправильном поведении только повышают степень риска.
Отвлечение хоть на мгновение, минимальный недоучет медицинского предписания, неумение заметить какой-то из десятков показателей лабораторных анализов – перечень возможных трагических исходов в отделении интенсивной терапии бесконечен, опасности часто носят завуалированный характер.
«Заставьте того или другого врача встать на место хирурга, – подумала Сара, – и вынудите его огласить мучающие его проблемы, и ворона, о которой говорил лектор, превратится в стервятника». Она выпила чашку чая в общежитии для стажеров и прилегла, пытаясь усилием воли отделаться от головной боли.
За звонком в половине шестого утра из Ассошиэйтед Пресс быстро последовали три других, тоже от журналистов, все они хотели узнать ее мнение о колонке Акселя Девлина. В десятый раз повторив, что комментировать колонку она не будет, в четвертый раз попросив больше ей не звонить, она выдернула телефонный штепсель из розетки.
Попытка вернуться к медитации оказалась бесплодной. Наконец, надев желтый непромокаемый плащ, она под мелким дождем покатила свой велосипед к небольшому магазину в конце улицы. Там было всего трое покупателей, и все они, казалось, не сводили с нее глаз. Расплачиваясь за кофе и булочку у стойки с горячими напитками, Сара взяла, стараясь придать своему выражению как можно более индифферентный вид, экземпляр газеты «Геральд». Укрывшись в подъезде закрытого магазина дальше по улице, она сначала бегло просмотрела колонку, а потом внимательно прочитала сочинение Акселя Девлина.
Статья очень ее расстроила своей наглой предвзятостью и явным желанием подковырнуть. По существу, то, о чем написал Девлин, соответствовало фактам. Все три жертвы ВСК были на приеме у Сары в отделении помощи на дому. И все трое высказались за то, чтобы принимать лекарственные травы вместо синтетики. Но каковы бы ни были причины их кровотечения, эта проблема не имела ничего общего с их выбором. Травы, которые она прописывала, точно соответствовали составу, который, согласно научным исследованиям, превосходил синтетические лекарства. У нее имелись копии статьи, опубликованной на английском языке в одном из наиболее авторитетных медицинских журналов Азии, и она могла бы дать такую копию, если бы ее попросили.
За содержание и точность ее состава трав отвечал Квонг Тян-Вен, один из старейших, наиболее опытных специалистов по лекарственным травам северо-востока страны. Она могла поспорить, что точность дозировок его лекарств была скрупулезнейшей, мало кто из фармацевтов, особенно занимающихся лекарствами для рожениц, был столь пунктуален. После принятия соответствующих правительственных правил о производстве лекарств для рожениц появились сообщения о том, что теневые компании распространили недоброкачественную продукцию. И зачастую такие лекарства таили в себе угрозу для жизни. Однако виновные если и наказывались, то только в форме предупреждений и чисто символических штрафов. Сара думала, что было бы неплохо осветить это в прессе. Если бы только Девлин честно отнесся к своей работе. Если бы он только попытался узнать и ее точку зрения. А теперь перед ней маячила перспектива проведения пресс-конференции в одиночку, чтобы гарантировать ясность и полноту ответов на эти обвинения.
Все это утро окружавшая ее обстановка поразительно отличалась от поздравлений и похлопываний по плечу, характерных для того дня, когда она спасла Лизу иглотерапией. К тому времени, когда она пришла в родильно-гинекологическое отделение для обхода, там везде лежали копии статьи из «Геральд» – в ординаторской медсестер, на столиках в палатах больных, даже в служебной ванне.
Можно было чуть не физически чувствовать холодность со стороны многих медсестер, слышать шепот за спиной и краем глаза ловить жесты. Но практически никто не заговорил с ней об этой колонке... никто, за исключением заведующего ее отделением, начальника отдела кадров, старшего административного работника больницы и руководителя отдела по отношениям с общественностью.
К полудню она преодолела отчаянное нежелание зайти к Лизе. Уж кто-кто, а она-то и была тем человеком, который мог бы опровергнуть намеки Девлина. Ее расстроил вид пустой палаты, убранной и подготовленной для следующего пациента. Но еще больше поразило то, что Лиза уехала из больницы вместе со своим отцом пятнадцать минут назад, даже не попытавшись позвонить Саре. И не оставила никакой записки. Просто получила бумажку от Рэндала Снайдера о выписке и уехала. Час спустя Сара попросила, чтобы кто-нибудь заменил ее на операции с использованием лапароскопа.
В половине третьего она немного вздремнула, приняла три таблетки аспирина, что несколько сняло головную боль. Положив экземпляр «Геральд» на небольшой металлический столик, вынула из ящичка листы разлинованной бумаги. Сара всегда отличалась бойцовскими качествами, но в последнее время она дважды отказывалась удостаивать своим ответом выпады Акселя Девлина. На этот раз никак нельзя было отвернуться от его хамства. Она еще и еще раз повторит, в чем заключаются ее убеждения и какова ее квалификация. И она не успокоится до тех пор, пока не разоблачит его разрушительную, безответственную журналистскую практику.