Страница:
Он не считал шаги. Просто понимал, что протопал пару километров, прежде чем свет стал ярким. Незадолго до этого рядовой услышал стук и скрежет. Впереди кто-то работал.
Наконец, он вышел в огромный зал, заставленный ящиками. Ящики были большими – с вагон. Железнодорожная ветка делила гигантское помещение надвое. Создавалось впечатление, будто здесь целые кварталы, заполненные ящиками. Солдат залез на первый, огляделся.
Да, зал поражал воображение. На высоких сводах висели огромные фонари. Край «ящичного города» виднелся вдалеке. Оттуда и доносились звуки размеренных ударов и лязг.
– Значит, нам туда дорога, – пропел Коля.
Спустившись на каменный пол, рядовой потрусил вдоль рельсов, стараясь держаться в тени ящиков. Парень поймал себя на мысли, что высматривает на их стенках надписи наподобие «Не кантовать!». Причем на русском. Было бы здорово…
Впереди началось движение – катали вагонетки. Лавочкин свернул за ящик и столкнулся нос к носу… с собой.
Серая роба. Меч в руке. Тупое выражение лица.
«Клон!» – мгновением позже догадался солдат.
– Тебя не должно быть здесь, – глухим голосом проговорил гомункулус.
– А где мне следует быть?
– В казарме ты должен быть, – так же без интонаций ответил лже-Лавочкин.
– Спасибо, сынок, – язвительно произнес Коля.
– Не понял смысла. Тебя быть не должно здесь.
– Угу, ясно, заладил, как попугай.
Рядовой пошел прочь, внутренне содрогаясь: «Неужели я со стороны кажусь таким тупым идиотом?»
Пробравшись поближе к открытому пространству, Лавочкин принялся наблюдать.
Здесь был сборочный цех. Что собирали, осталось загадкой. Махина, над которой трудились гномы, закованные в кандалы, была частично закрыта материей. За работой маленьких специалистов следил глистоподобный старикашка, плешивый и с жиденькой бороденкой. При нем топтался рыжий заросший бугай. Солдат окрестил его Гориллычем.
Двойники Лавочкина были выстроены цепью по периметру, вероятно, для устрашения гномов.
Старикашка строжился, брызгал слюной и гневно потрясал посохом. Гориллыч откровенно скучал, почесывая косматый затылок и рыча на мелюзгу.
Ни речей глистоподобного, ни рыка амбала парень не слышал – все заглушал грохот, доносившийся из-за длинного ангара. Вагоны разъезжали по веткам. Вдалеке на одной из платформ грузили ящик-переросток.
Мимо рядового промаршировал отряд гомункулусов. Лавочкин запомнил их потешную манеру ходить. «Гуси лапчатые», – хмыкнул он.
Затем Колино внимание привлек ангар, на стене которого готическим шрифтом было начертано: «Страна Преподавателя выше всего!» Чуть ниже и помельче написали: «Колдунизм – высшая стадия развития человечества и гномчества!»
– Ура, товарищи, – прошептал разведчик.
«Все это познавательно и загадочно, – подумал он, – только что дальше-то?»
– Ты! – раздалось за спиной солдата. – Назови себя, бездельник!
У рядового душа в ботинки провалилась.
Он повернулся и увидел старикашку, похожего на глистообразного, но потолще и без посоха.
– Я… – растерялся парень.
– Тупой чурбан, – брезгливо прошамкал старик. – Пойдешь со мной.
Лавочкин поплелся за бородатым, копируя гусиную походку своих алхимических потомков. «Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу», – вспомнилось Коле, когда он понял, что идет к Гориллычу и гневному плешивцу.
Бежать? Поздно. Вот она – площадка. Все как на ладони. Поднимут тревогу, начнется облава. Парень решил рискнуть.
Когда они с плотным стариканом приблизились к махине, глистообразный бросил на них мимолетный взгляд и продребезжал недовольно:
– Ну, и кого ты привел, Мангельштамм? [27]
– Опять бракованный чурбан, Панцер [28].
Мангельштамм посмотрел на Колю пристальнее, отступил, выронил посох. Бороденка позорно затряслась.
– Ты?.. Ты?.. – Он был умелым магом и мог распознать пришельца из иного мира. – Ты – Николас?!
Плотный отпрыгнул от Лавочкина, точно ошпаренный. А Гориллыч с интересом уставился на Колю. Зубы у рыжего верзилы были кривые и гниловатые.
Солдат набрался храбрости и изрек:
– Да, Панцер. Я явился. Я явился за тобой.
– А! – завизжал плотный. – Он знает твое имя!
– Я и твое знаю, Мангельштамм, – холодно произнес солдат.
– Ох! – Старик впал в ступор.
– Кретин, – прошипел Панцер. – Мы же сами при нем имена употребили!
Однако глистообразный не делал резких движений и выглядел заранее проигравшим. Тем не менее он сглотнул комок, застрявший в горле, и велел Гориллычу:
– Защити меня, убей его!
Двухметровый бугай насупился.
– Заради чего мне это надобно? – пробасил он.
– Падлюка! Ты обязан мне подчиняться!
– Тю-тю-тю! – Рыжий показал веснушчатые ладони. – Я по поводу железа. Мне никоим образом нельзя драться. Я зарок давал.
Плотный стал выходить из пугливо-благоговейного транса. Его глаза забегали, в них появился недобрый блеск – Мангельштамм готовился нанести магический удар.
Лавочкин гаркнул:
– Стоять на месте! Я твои штучки предвижу.
«Застращал идиота», – подумал Панцер.
– Я не застращал идиота, а оказал на него непреодолимое воздействие, – спокойно выдал солдат.
Ему самому было чертовски боязно, но блеф увлек, а тут еще и дар чтения мыслей вернулся.
От Гориллыча, кстати, исходила теплая волна любопытства. И все.
Зато Панцер сдрейфил не на шутку, схватился сухой ручонкой за голову, словно намереваясь спрятать мозги от Колиной «прослушки».
Гномы давно оставили дела и, раскрыв рты, следили за разговором.
– Страхенцверги среди вас есть? – громко спросил парень.
– Я из них, – помахал один из бородачей.
– Привет от родни. Очень гостеприимная у тебя семья. – Рядовой вернулся к троице угнетателей. – Вариантов два. Смерть и повиновение.
Коля сделал шаг к старикам и рыжему. Плешивцы сдали назад, гигант остался на месте. Солдат обратился к нему:
– Тебе я предлагаю дружбу, железный…
Россиянин хотел сказать «мастер», так как понял, что заросший мужик – специалист по металлу, но тот прервал Лавочкина:
– Ганс. Железный Ганс.
Память вытолкнула на поверхность нужную сказку. Парень аж крякнул:
– Тот самый Железный Ганс?!
– Самоличной персоной, – прогудел здоровяк, явно польщенный Колиным возгласом.
– Выбрался из грязи и стал служить Дункельонкелю, значит.
Ганс потер нос:
– Позволительно и так преподнести, не спорю. Хотя… Ладно. Мешать тебе не буду, но и помочь не в силах.
Панцер затряс головой. Коля попробовал надавить на старика:
– Ну-ка, не дергаться! Что вы тут собираете?
– Так я тебе и сказал, – проблеял Панцер. – Эта тайна умрет вместе со мной.
– Хм. Ну, похоже, вам с ней недолго осталось, – сострил Лавочкин. – Эй, Мангельштамм, что это за машина?
– Панцер, – жалобно выдавил плотный, косясь на начальника.
Глистообразный пронзил соратника яростным взглядом.
– Ясно, – резюмировал парень. – В молчанку играем. Хоть ты, Железный Ганс…
Ему не дали договорить. Коля услышал грозные вопли и обернулся. Со стороны железнодорожных путей к нему бежали вооруженные люди, причем не только его двойники, но и настоящие «человеки».
– Вы дали знак? – спросил разведчик стариков и Ганса.
Те молчали. Ответил гном-Страхенцверг:
– Нет, просто если на участке останавливаются работы больше чем на три минуты, прибегает охрана.
«Повод не важен, главное – пора убегать», – смекнул солдат. Он махнул рукой, мол, привет всем, и драпанул обратно к ящикам.
У него была неслабая фора. Нырнув в «квартал», парень после первого же ящика свернул влево, надеясь, что давешний часовой еще торчит на своем месте. В Колиной голове созрел план с переодеванием. Серая роба и меч сделают настоящего Лавочкина неотличимым от клонированного.
К счастью, гомункулус стоял на посту. Среагировав на топот рядового, он нахмурил брови и пролопотал:
– Стой, тебя не должно быть здесь.
– Как тебя зовут? – пропыхтел солдат.
– Зед зед зед ноль шестьдесят пять. – Слова вывалились из чурбана, как шары из лототрона.
– ZZZ-065?! Отличное имя для мальчика, – усмехнулся Коля. – А кто это там у тебя сзади?
Гомункулус повелся на провокацию.
Бить по голове свою копию, даже такую тупую, было трудно, но парень справился.
Задребезжал выпавший из руки меч, Лавочкин подхватил обмякшее тело. Оттащил в ближайшую нишу, образованную плотно, но неровно сдвинутыми ящиками.
Стянув робу и штаны с клона, солдат переоделся. Собственные пожитки он распихал по мешкам. Там же взял кусок веревки и связал часового.
Поблизости раздались топот и отрывистые команды. Стало быть, охрана сориентировалась и начала поиски диверсанта.
Коля выскользнул из ниши, направился к оброненному гомункулусом мечу.
– Чурбан, иди сюда! – окрикнул его хриплый мужской голос.
«Елки!» – Парень замер, нарочито неуклюже развернулся. Скомандовавший человек наверняка был офицером. Среднего роста, умеренного веса. Неприметный мужик. Основная примета – черная военная форма.
– Почему без оружия?
– Выронил.
– Как выронил?
– Разжал пальцы.
Коля вошел во вкус: воспроизводил безжизненные интонации и идиотские ответы двойника, словно в театре играл.
– Почему ты разжал пальцы? – Офицер испытывал крайнее раздражение из-за необходимости расспрашивать чурбана.
– Пытался схватить нарушителя.
Теперь мужик заинтересовался, зашагал к Лавочкину.
«Он увидит вырубленного мной клона!» – понял солдат. Он округлил глаза, показал пальцем за спину приближающегося офицера:
– Нарушитель!
Мужик пригнул голову, крутнулся на пятках.
Пусто.
– Где?! – проревел он.
– Проследовал далее, – неспешно ответил рядовой.
– Куда?
– Влево, – после мхатовской паузы выдавил Коля.
Офицер со всех ног бросился к левому проходу. Солдат нервно захихикал.
Прихватив мешки, он подбежал к мечу. Поднял.
Соваться в лабиринт, где шныряют охранники, было нельзя. Рядовой просек: надо перейти железную дорогу и скрыться в соседнем массиве ящиков.
Осторожно высунув голову, парень убедился, что путь свободен. Вдалеке топтались такие же серые Лавочкины, как и он. Ни одного черного мундира.
«Итак, Колян, топаешь, как гусь, вперед. Неспешно, по-деловому. У тебя приказ, ты его выполняешь», – дал себе установку солдат и стартовал.
Он обливался потом. Чудилось, все смотрят исключительно на него. Солдат в любой момент ждал окрика, но – обошлось.
Убедившись, что никто не заметил, парень спрятался за ящик. Сел, переводя дух.
«Ну, Штирлиц фигов, куда дальше? – задался вопросом Лавочкин. – Обшарят тамошние закоулки, наткнутся на ZZZ-065, придут сюда. Значит, либо наружу, либо…»
Глава 10. «Бутылочку не выбрасывайте», или Снятие безбилетника с поезда
Наконец, он вышел в огромный зал, заставленный ящиками. Ящики были большими – с вагон. Железнодорожная ветка делила гигантское помещение надвое. Создавалось впечатление, будто здесь целые кварталы, заполненные ящиками. Солдат залез на первый, огляделся.
Да, зал поражал воображение. На высоких сводах висели огромные фонари. Край «ящичного города» виднелся вдалеке. Оттуда и доносились звуки размеренных ударов и лязг.
– Значит, нам туда дорога, – пропел Коля.
Спустившись на каменный пол, рядовой потрусил вдоль рельсов, стараясь держаться в тени ящиков. Парень поймал себя на мысли, что высматривает на их стенках надписи наподобие «Не кантовать!». Причем на русском. Было бы здорово…
Впереди началось движение – катали вагонетки. Лавочкин свернул за ящик и столкнулся нос к носу… с собой.
Серая роба. Меч в руке. Тупое выражение лица.
«Клон!» – мгновением позже догадался солдат.
– Тебя не должно быть здесь, – глухим голосом проговорил гомункулус.
– А где мне следует быть?
– В казарме ты должен быть, – так же без интонаций ответил лже-Лавочкин.
– Спасибо, сынок, – язвительно произнес Коля.
– Не понял смысла. Тебя быть не должно здесь.
– Угу, ясно, заладил, как попугай.
Рядовой пошел прочь, внутренне содрогаясь: «Неужели я со стороны кажусь таким тупым идиотом?»
Пробравшись поближе к открытому пространству, Лавочкин принялся наблюдать.
Здесь был сборочный цех. Что собирали, осталось загадкой. Махина, над которой трудились гномы, закованные в кандалы, была частично закрыта материей. За работой маленьких специалистов следил глистоподобный старикашка, плешивый и с жиденькой бороденкой. При нем топтался рыжий заросший бугай. Солдат окрестил его Гориллычем.
Двойники Лавочкина были выстроены цепью по периметру, вероятно, для устрашения гномов.
Старикашка строжился, брызгал слюной и гневно потрясал посохом. Гориллыч откровенно скучал, почесывая косматый затылок и рыча на мелюзгу.
Ни речей глистоподобного, ни рыка амбала парень не слышал – все заглушал грохот, доносившийся из-за длинного ангара. Вагоны разъезжали по веткам. Вдалеке на одной из платформ грузили ящик-переросток.
Мимо рядового промаршировал отряд гомункулусов. Лавочкин запомнил их потешную манеру ходить. «Гуси лапчатые», – хмыкнул он.
Затем Колино внимание привлек ангар, на стене которого готическим шрифтом было начертано: «Страна Преподавателя выше всего!» Чуть ниже и помельче написали: «Колдунизм – высшая стадия развития человечества и гномчества!»
– Ура, товарищи, – прошептал разведчик.
«Все это познавательно и загадочно, – подумал он, – только что дальше-то?»
– Ты! – раздалось за спиной солдата. – Назови себя, бездельник!
У рядового душа в ботинки провалилась.
Он повернулся и увидел старикашку, похожего на глистообразного, но потолще и без посоха.
– Я… – растерялся парень.
– Тупой чурбан, – брезгливо прошамкал старик. – Пойдешь со мной.
Лавочкин поплелся за бородатым, копируя гусиную походку своих алхимических потомков. «Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу», – вспомнилось Коле, когда он понял, что идет к Гориллычу и гневному плешивцу.
Бежать? Поздно. Вот она – площадка. Все как на ладони. Поднимут тревогу, начнется облава. Парень решил рискнуть.
Когда они с плотным стариканом приблизились к махине, глистообразный бросил на них мимолетный взгляд и продребезжал недовольно:
– Ну, и кого ты привел, Мангельштамм? [27]
– Опять бракованный чурбан, Панцер [28].
Мангельштамм посмотрел на Колю пристальнее, отступил, выронил посох. Бороденка позорно затряслась.
– Ты?.. Ты?.. – Он был умелым магом и мог распознать пришельца из иного мира. – Ты – Николас?!
Плотный отпрыгнул от Лавочкина, точно ошпаренный. А Гориллыч с интересом уставился на Колю. Зубы у рыжего верзилы были кривые и гниловатые.
Солдат набрался храбрости и изрек:
– Да, Панцер. Я явился. Я явился за тобой.
– А! – завизжал плотный. – Он знает твое имя!
– Я и твое знаю, Мангельштамм, – холодно произнес солдат.
– Ох! – Старик впал в ступор.
– Кретин, – прошипел Панцер. – Мы же сами при нем имена употребили!
Однако глистообразный не делал резких движений и выглядел заранее проигравшим. Тем не менее он сглотнул комок, застрявший в горле, и велел Гориллычу:
– Защити меня, убей его!
Двухметровый бугай насупился.
– Заради чего мне это надобно? – пробасил он.
– Падлюка! Ты обязан мне подчиняться!
– Тю-тю-тю! – Рыжий показал веснушчатые ладони. – Я по поводу железа. Мне никоим образом нельзя драться. Я зарок давал.
Плотный стал выходить из пугливо-благоговейного транса. Его глаза забегали, в них появился недобрый блеск – Мангельштамм готовился нанести магический удар.
Лавочкин гаркнул:
– Стоять на месте! Я твои штучки предвижу.
«Застращал идиота», – подумал Панцер.
– Я не застращал идиота, а оказал на него непреодолимое воздействие, – спокойно выдал солдат.
Ему самому было чертовски боязно, но блеф увлек, а тут еще и дар чтения мыслей вернулся.
От Гориллыча, кстати, исходила теплая волна любопытства. И все.
Зато Панцер сдрейфил не на шутку, схватился сухой ручонкой за голову, словно намереваясь спрятать мозги от Колиной «прослушки».
Гномы давно оставили дела и, раскрыв рты, следили за разговором.
– Страхенцверги среди вас есть? – громко спросил парень.
– Я из них, – помахал один из бородачей.
– Привет от родни. Очень гостеприимная у тебя семья. – Рядовой вернулся к троице угнетателей. – Вариантов два. Смерть и повиновение.
Коля сделал шаг к старикам и рыжему. Плешивцы сдали назад, гигант остался на месте. Солдат обратился к нему:
– Тебе я предлагаю дружбу, железный…
Россиянин хотел сказать «мастер», так как понял, что заросший мужик – специалист по металлу, но тот прервал Лавочкина:
– Ганс. Железный Ганс.
Память вытолкнула на поверхность нужную сказку. Парень аж крякнул:
– Тот самый Железный Ганс?!
– Самоличной персоной, – прогудел здоровяк, явно польщенный Колиным возгласом.
– Выбрался из грязи и стал служить Дункельонкелю, значит.
Ганс потер нос:
– Позволительно и так преподнести, не спорю. Хотя… Ладно. Мешать тебе не буду, но и помочь не в силах.
Панцер затряс головой. Коля попробовал надавить на старика:
– Ну-ка, не дергаться! Что вы тут собираете?
– Так я тебе и сказал, – проблеял Панцер. – Эта тайна умрет вместе со мной.
– Хм. Ну, похоже, вам с ней недолго осталось, – сострил Лавочкин. – Эй, Мангельштамм, что это за машина?
– Панцер, – жалобно выдавил плотный, косясь на начальника.
Глистообразный пронзил соратника яростным взглядом.
– Ясно, – резюмировал парень. – В молчанку играем. Хоть ты, Железный Ганс…
Ему не дали договорить. Коля услышал грозные вопли и обернулся. Со стороны железнодорожных путей к нему бежали вооруженные люди, причем не только его двойники, но и настоящие «человеки».
– Вы дали знак? – спросил разведчик стариков и Ганса.
Те молчали. Ответил гном-Страхенцверг:
– Нет, просто если на участке останавливаются работы больше чем на три минуты, прибегает охрана.
«Повод не важен, главное – пора убегать», – смекнул солдат. Он махнул рукой, мол, привет всем, и драпанул обратно к ящикам.
У него была неслабая фора. Нырнув в «квартал», парень после первого же ящика свернул влево, надеясь, что давешний часовой еще торчит на своем месте. В Колиной голове созрел план с переодеванием. Серая роба и меч сделают настоящего Лавочкина неотличимым от клонированного.
К счастью, гомункулус стоял на посту. Среагировав на топот рядового, он нахмурил брови и пролопотал:
– Стой, тебя не должно быть здесь.
– Как тебя зовут? – пропыхтел солдат.
– Зед зед зед ноль шестьдесят пять. – Слова вывалились из чурбана, как шары из лототрона.
– ZZZ-065?! Отличное имя для мальчика, – усмехнулся Коля. – А кто это там у тебя сзади?
Гомункулус повелся на провокацию.
Бить по голове свою копию, даже такую тупую, было трудно, но парень справился.
Задребезжал выпавший из руки меч, Лавочкин подхватил обмякшее тело. Оттащил в ближайшую нишу, образованную плотно, но неровно сдвинутыми ящиками.
Стянув робу и штаны с клона, солдат переоделся. Собственные пожитки он распихал по мешкам. Там же взял кусок веревки и связал часового.
Поблизости раздались топот и отрывистые команды. Стало быть, охрана сориентировалась и начала поиски диверсанта.
Коля выскользнул из ниши, направился к оброненному гомункулусом мечу.
– Чурбан, иди сюда! – окрикнул его хриплый мужской голос.
«Елки!» – Парень замер, нарочито неуклюже развернулся. Скомандовавший человек наверняка был офицером. Среднего роста, умеренного веса. Неприметный мужик. Основная примета – черная военная форма.
– Почему без оружия?
– Выронил.
– Как выронил?
– Разжал пальцы.
Коля вошел во вкус: воспроизводил безжизненные интонации и идиотские ответы двойника, словно в театре играл.
– Почему ты разжал пальцы? – Офицер испытывал крайнее раздражение из-за необходимости расспрашивать чурбана.
– Пытался схватить нарушителя.
Теперь мужик заинтересовался, зашагал к Лавочкину.
«Он увидит вырубленного мной клона!» – понял солдат. Он округлил глаза, показал пальцем за спину приближающегося офицера:
– Нарушитель!
Мужик пригнул голову, крутнулся на пятках.
Пусто.
– Где?! – проревел он.
– Проследовал далее, – неспешно ответил рядовой.
– Куда?
– Влево, – после мхатовской паузы выдавил Коля.
Офицер со всех ног бросился к левому проходу. Солдат нервно захихикал.
Прихватив мешки, он подбежал к мечу. Поднял.
Соваться в лабиринт, где шныряют охранники, было нельзя. Рядовой просек: надо перейти железную дорогу и скрыться в соседнем массиве ящиков.
Осторожно высунув голову, парень убедился, что путь свободен. Вдалеке топтались такие же серые Лавочкины, как и он. Ни одного черного мундира.
«Итак, Колян, топаешь, как гусь, вперед. Неспешно, по-деловому. У тебя приказ, ты его выполняешь», – дал себе установку солдат и стартовал.
Он обливался потом. Чудилось, все смотрят исключительно на него. Солдат в любой момент ждал окрика, но – обошлось.
Убедившись, что никто не заметил, парень спрятался за ящик. Сел, переводя дух.
«Ну, Штирлиц фигов, куда дальше? – задался вопросом Лавочкин. – Обшарят тамошние закоулки, наткнутся на ZZZ-065, придут сюда. Значит, либо наружу, либо…»
Глава 10. «Бутылочку не выбрасывайте», или Снятие безбилетника с поезда
– А денек-то нынче какой! – протянул прапорщик Дубовых, обозревая водопад, озеро и лес. – Жаль, Хельгуша не видит.
У драконов в долине был сущий курорт. Если, конечно, запастись средством от комаров-мутантов.
Мысленно попрощавшись с вотчиной Страхенцвергов, Палваныч взял курс на северо-восток, углубился в заросли гигантских деревьев. Прапорщик намеревался попасть в Наменлос за два дня. Пеший порядок движения значительно уступал в скорости перелету на ковре. Да и утомился Дубовых почти сразу…
– Отвык или постарел? – спросил себя путешественник.
Так и не ответив на вопрос, он сделал привал: сел под сосной. Могучие корни сосны частично вылезли из земли. Прапорщик облюбовал местечко, похожее на кресло: корни – подлокотники, ствол – спинка.
Толстенный ствол, казалось, упирался в небо. Где-то там, под небесным куполом, зеленела густая крона. Внизу – ни веточки.
– Эволюция, ядри ее в бомбу, – выразился Палваныч.
Он привалился к стволу, прикрыл глаза. Сначала Дубовых слышал лишь свое сопение, но потом, когда сбитое при ходьбе дыхание успокоилось, прапорщику почудилось, будто кто-то зовет на помощь.
Палваныч застыл, словно превратился в большое мясистое ухо. Лесные шумы мешали выловить полезный сигнал, но путник различил тихий-тихий зов:
– Выпустите меня!.. Выпустите меня отсюда!..
Минуту-другую Дубовых пытался определить, откуда доносится крик. Получалось – откуда-то из-под земли, чуть правее того места, где сидел сам Палваныч.
Слегка разрыв песчаную почву, он наткнулся на стекло. Стал осторожно раскапывать.
– Бутылка!
Прапорщик повертел бутылку в руках. Грязная, мутная. Внутри что-то бултыхалось. Палваныч с грустью вспомнил дом.
Там всегда в холодильничке стоял-потел пузыречек водки. А прапорщик принимал каждый божий день. Для положительного резуса и жизненного тонуса, как он любил выражаться. Долгое воздержание сыграло с Палванычем не одну шутку: в волшебном мире он и похмельем страдал, и без ежедневных доз впадал в хмурое состояние, и даже чуть не заболел белой горячкой… Местное пойло его совсем не радовало, но рефлексы есть рефлексы – Дубовых сорвал старую сургучную печать с горлышка и выдернул торчащую пробку.
Не успел он поднести бутылку к носу, чтобы понюхать, как из бутылки повалил горячий сизый дым. Стекло стало индеветь, а дым изящной дугой заструился к земле. Прапорщик отстранился от странной емкости подальше, вытянув руку, но не разжимая пухлых пальцев. Надежда не умирала: «Вдруг все же удастся глотнуть?»
Дымоизвержение закончилось. Клубы сгустились в своеобразный кокон на земле, потом дым необычайно быстро развеялся, и перед Палванычем предстал огромный смуглый мужик. Полуголый. С бычьими мышцами. Атлет, в общем.
Дубовых подумал, что за этого спортсмена ухватились бы баскетбольные и боксерские тренеры. А глянув на свирепую рожу с маленькой бородкой, прапорщик понял: сам бы атлет пошел в бокс. Такие любят не мячики об пол долбить, а головы.
– Ты освободил меня! – пророкотал мужик торжественно и грозно. – И за это я сломаю тебе шею.
– Эй, где разум, где логика?! – опешил Палваныч.
– Знай, о презренный смертный! Я злой дух, и от меня добра не ищут. Сначала я умерщвлю тебя, глупца, а потом найду того презренного колдунишку, который заточил меня в эту жалкую бутыль!
– Вот черт! – вырвалось у прапорщика.
Рядом с ним возник Аршкопф.
– Здравия желаю, товарищ прапорщик! – пропищал черт.
– Издеваешься, что ли? Какое здравие – мне сейчас шею сломают!
Дух из бутылки скептически покачал головой:
– Нет, шею я тебе не сломаю. Ее у тебя попросту не видно.
И верно, коренастый круглый Дубовых, казалось, не имел шеи.
– Что же с тобой делать? – принялся размышлять дух-исполин. – А заточу-ка я тебя в бутылку! Бутылка ведь не терпит пустоты, хе-хе.
– Аршкопф, – пробормотал Палваныч. – Ты можешь что-нибудь сотворить с этим громилой?
– Никак нет. – Бесенок виновато потупил пятачкастую мордочку. – Перед вами взрослый злой дух. Он сметет меня, как щепку.
– Ектыш… Тогда не в службу, а в дружбу… Доставь бутылку со мной Лавочкину. Ты обещ…
Но прапорщик не успел договорить, так как громила произнес заклинание, обратившее Дубовых в сизый туман. Туман устремился в упавшую бутылку. Когда в мутной темноте стекла исчез последний прозрачный клочок, пробка прыгнула на место, а сургучная печать расплавилась и залепила горлышко.
– Что смотришь, мелюзга? – прогрохотал дух.
– Вам бутылочка не нужна будет? – робко спросил Аршкопф, стараясь, чтобы дрожь в коленках была не особенно заметна.
– Нет.
Он взял бутылку, размахнулся и запустил ее с исполинской силой. Стеклотара в считаные мгновения достигла облаков.
Чертенок бросился за емкостью, уносящей Палваныча чуть ли не на орбиту. Аршкопф летел подобно черной рогатой стреле и настиг бутылку на излете.
От радости бесенок вцепился в нее мохнатыми ручонками, но волшебство взрослого злого гения было настолько мощным, что Аршкопф не смог остановить полета бутыли. Да еще и ладони накрепко прилипли к стеклу! Дух оказался шутником.
Полет чертенка и бутылки закончился приземлением на крышу чьего-то овина. Аршкопф пробил соломенную кровлю, затем плотно скатанный стог сена, ударился оземь и выкатился в открытую дверь. Скользнув по утоптанному снегу за ворота, обмякший бес врезался в сугроб и затих.
Через пять минут на улице появился нехуденький зажиточный крестьянин с двумя упитанными сынками. Увидев Аршкопфа, валяющегося в обнимку с бутылкой, папаша почесал затылок и изрек:
– Вот, смотрите, сыновья. Никогда не напивайтесь до чертиков. Вино – путь в ад.
В следующий момент до крестьянина дошло – перед ним действительно черт!
– Бежим, ребятки! – завопил папаша, и семейство удалилось с поспешностью, не подобающей их габаритам.
Иоганн Всезнайгель был похож на большую пятиконечную звезду, нарисованную на боку паровоза. На дохлую звезду.
Когда провалилась попытка расстрелять неведомого монстра при помощи огненного залпа, колдуну ничего не оставалось, кроме как уходить с дороги паровоза. Иоганн применил заклятье полета, взвился вверх и вправо, но тут-то и произошло невероятное.
Стоило локомотиву поравняться с магом, необоримая сила подхватила Всезнайгеля и со всей дури припечатала к округлому борту. Колдун ударился затылком и потерял сознание.
Перед касанием о гостеприимный металл Иоганн успел лишь раскинуть руки-ноги да подумать: «Как пацана!..»
Машинист с помощником, оба пейзане, знали, что случилось. Прилипший человек был волшебником. Явно чужим. Подданный Доцланда не рискнул бы применять магию возле паровоза. Секрет заключался в устройстве.
Хотя локомотив ужасно походил на те, которые ходили в нашем мире на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, он приводился в движение отнюдь не паром. Уголь, загруженный в кузовную вагонетку, прицепленную к паровозу, сжигался исключительно для подогрева кабины. Ходовая часть питалась другим топливом.
Пейзане не ведали, что за дьявольский механизм заставлял тяжеленную стальную дуру катиться со столь бешеной скоростью. Им показали лишь, как ею управлять.
Если бы машинист и помощник были посвященными, они бы трепетали перед извращенным гением Дункельонкеля. Вождь изобрел не только транспорт, но и питательный элемент к нему.
Паровоз ездил на… магии.
И далеко не сразу волшебная энергия согласилась сотрудничать с главой Черного королевства. От первой попытки запасти магию до действующего локомотива прошло немало лет и было потрачено немало жизней испытателей.
«Батарейки», придуманные Дункельонкелем для того, чтобы питать механизмы, проявляли досадный норов. Чем большую емкость пытались создать соратники Вождя и Учителя, тем своевольнее вел себя резервуар с энергией.
Первый деревянный запасник, сконструированный лично Дункельонкелем, получил название энергоблох [29]. Он имел продолговатую форму и круглое сечение. Почему? Потому, что был устроен в полене. При попытке накачать энергоблох магическими эманациями, тот нагрелся. Затем он принялся скакать по лаборатории, сокрушая все на своем пути, и в конце концов взорвался, исколов занозами Дункельонкеля и ассистировавшего ему Вольфшрамме.
С тех пор волшебники из специально созданного ордена многократно улучшали прибор, но энергоблох оставался взрывоопасной штучкой.
Последняя модель представляла собой хрустальную колбу, заключенную в золотой корпус. Сам корпус несколькими стальными скобами был прикреплен к чугунной станине.
Если требовалось запасти большую емкость, то энергоблох выходил тяжеленным. Зато при сбое он не скакал, а лишь дрожал. Если же взрывался, то хотя бы не разлетались осколки.
Внутреннее устройство энергоблоха было государственной тайной. Известно, что хрусталь и золото отражали эманации внутрь колбы, в которой выстраивался особый лабиринт. Сгустки магии метались по малюсеньким ходам-коридорчикам, и главной задачей конструкторов было не допустить групповой ориентации эманаций в каком-либо направлении, ведь одновременно устремляющиеся сгустки заставляли резервуар прыгать и взрываться.
Колдуны из специального ордена пришли к выводу: сделать идеальную «батарейку» невозможно. Ценой безопасной работы энергоблоха была потеря емкости, и, если резервуар использовался внутри транспортного механизма, часть энергии тратилась на перемещение тяжелой станины.
Второй побочный эффект смахивал на притягивание железок магнитом. Энергоблох, содержащий концентрированный заряд магии, тащил к себе амулеты, эманации заклятий, волшебные травки.
С этим ничего нельзя было поделать. Магическую индукцию так и не побороли.
Вот почему колдун Всезнайгель, словно перышко, прилип к паровозу, внутри которого стоял огромный свежезаряженный энергоблох.
Иоганн находился в беспамятстве около получаса. Ледяной ветер хлестал по распятому на броне телу. Колдун очнулся от дичайшей головной боли и холода.
Заложнику Дункельонкелевой технологии удалось отвернуть лицо от ветра. Застонал: кровь, текшая по затылку, приклеила волосы к металлу, отдирать было больно.
Машинист с испугом смотрел через стекло на пленника.
– Отпусти, – прошептал Иоганн.
Пейзанин прочитал просьбу по губам:
– Ишь! И хотел бы, да не могу. А тут и поощрение светит. За поимку-то.
Помощник заулыбался, соглашаясь с начальником.
Всезнайгель, естественно, ничего не услышал.
Он попробовал ворожить, но заклятья разрушались, не успев толком созреть. Создавалось ощущение сродни бритью: заклинание-волос отрастало, чтобы его тут же скашивала неумолимая бритва. Энергоблох тянул магию ударными темпами.
Оставалось смиренно ждать. Иоганн закрыл глаза. Попробовал привести дух в порядок. Глубоко задышал, прочувствовал каждую частичку озябшего тела. Призвал слабость, тяжесть, тепло к рукам и ногам. Кроме того, колдун прислушивался, наблюдал, как сработает эта абсолютно немагическая уловка. Разогреться самовнушением не удалось.
«Дожил. Уже себе не верю», – с черной иронией подумал Всезнайгель.
Вторая уловка была опасней. Иоганн попросту отрекся от тела, впав в своеобразный магический транс. Колдун временно спасся от боли и ощущения холода, но отлично сознавал: если доживет до момента, когда придется вернуться к бодрствованию, боль и холод ударят с сокрушительной силой.
Вечером поезд прибыл в большой поселок. Машинист поднял тревогу. На темном перроне собрались ответственный офицер, пожилой маг и несколько големов-Лавочкиных.
Моложавый офицер принялся расспрашивать экипаж паровоза, как и где к ним присоединился безбилетный пассажир. Тем временем старик колдун распорядился осветить лицо пленника. И ахнул:
– Внимание всем! Это один из братьев Всезнайгелей! Предельная осторожность!
– Да он же замерз, – пробормотал помощник машиниста.
– Вы не представляете себе, насколько опасен этот человек. – Колдун скривил губы. – Сейчас я стравлю энергию в землю, а вы будьте готовы к бою.
Старик активизировал стандартное заклятье. Магические эманации покинули энергоблох. Сила, прижимавшая Иоганна к металлу, исчезла. Тело его обмякло и свалилось в снег.
– Может, дохлый? – спросил машинист.
– Знай свое место, пейзанин, – проговорил ледяным тоном офицер. – Так, чурбаны, взяли пленного и за мной.
Первый раз Всезнайгель очнулся под утро. Хотя вражеский колдун и подготовил Иоганна к пробуждению, волна боли мгновенно вернула Иоганна в бессознательное состояние.
Около полудня пленный вновь пришел в себя. Ломило все, кожа пылала, дышалось с трудом. Но главное – боль уже можно было терпеть. Всезнайгель собрал волю в кулак и начал восстанавливать силы.
Он черпал энергию из внутреннего запаса, купался в ней, подавляя боль. «Батарейка» паровоза похитила немало из резерва Иоганна, но оставшегося хватило, чтобы успокоить нервы, кричащие о проблемах в руках и ногах, а также в легких.
Избавившись от мук (а это было нелегко), колдун потянулся к источникам новой магии. Сейчас он не осознавал, где и в каком положении находится. Его сознание зафиксировало несколько источников энергии, и Всезнайгель медленно стал питаться ею.
Кропотливая работа над организмом продолжалась несколько часов. Наконец, колдун почувствовал, что вполне справился с обморожениями и вылечил пораженные легкие.
Теперь, все еще находясь в особом трансе, он занялся анализом окружающей действительности. Иоганн не нуждался в помощи глаз – волшебное чутье подсказывало: он лежит на теплой каменной поверхности, укрытый одеялом, но скованный, а рядом с ним сидит немолодой человек, причем маг, и все это происходит в помещении с высоким потолком и массой волшебных предметов.
Всезнайгель мысленно коснулся амулета, испускавшего красный свет в дальнем конце комнаты. Раздался хлопок – вещица взорвалась.
Иоганн на мгновение распахнул глаза, отмечая все, что увидел. Старик колдун, уставившийся туда, где лопнул амулет. Тусклое освещение. Фонарь наверху. Голые стены. Негусто. Ни помещения, ни мага пленник не знал.
– Ах, затейник, – тихо произнес старик. – Брось фокусничать. Ты очухался, я знаю.
У драконов в долине был сущий курорт. Если, конечно, запастись средством от комаров-мутантов.
Мысленно попрощавшись с вотчиной Страхенцвергов, Палваныч взял курс на северо-восток, углубился в заросли гигантских деревьев. Прапорщик намеревался попасть в Наменлос за два дня. Пеший порядок движения значительно уступал в скорости перелету на ковре. Да и утомился Дубовых почти сразу…
– Отвык или постарел? – спросил себя путешественник.
Так и не ответив на вопрос, он сделал привал: сел под сосной. Могучие корни сосны частично вылезли из земли. Прапорщик облюбовал местечко, похожее на кресло: корни – подлокотники, ствол – спинка.
Толстенный ствол, казалось, упирался в небо. Где-то там, под небесным куполом, зеленела густая крона. Внизу – ни веточки.
– Эволюция, ядри ее в бомбу, – выразился Палваныч.
Он привалился к стволу, прикрыл глаза. Сначала Дубовых слышал лишь свое сопение, но потом, когда сбитое при ходьбе дыхание успокоилось, прапорщику почудилось, будто кто-то зовет на помощь.
Палваныч застыл, словно превратился в большое мясистое ухо. Лесные шумы мешали выловить полезный сигнал, но путник различил тихий-тихий зов:
– Выпустите меня!.. Выпустите меня отсюда!..
Минуту-другую Дубовых пытался определить, откуда доносится крик. Получалось – откуда-то из-под земли, чуть правее того места, где сидел сам Палваныч.
Слегка разрыв песчаную почву, он наткнулся на стекло. Стал осторожно раскапывать.
– Бутылка!
Прапорщик повертел бутылку в руках. Грязная, мутная. Внутри что-то бултыхалось. Палваныч с грустью вспомнил дом.
Там всегда в холодильничке стоял-потел пузыречек водки. А прапорщик принимал каждый божий день. Для положительного резуса и жизненного тонуса, как он любил выражаться. Долгое воздержание сыграло с Палванычем не одну шутку: в волшебном мире он и похмельем страдал, и без ежедневных доз впадал в хмурое состояние, и даже чуть не заболел белой горячкой… Местное пойло его совсем не радовало, но рефлексы есть рефлексы – Дубовых сорвал старую сургучную печать с горлышка и выдернул торчащую пробку.
Не успел он поднести бутылку к носу, чтобы понюхать, как из бутылки повалил горячий сизый дым. Стекло стало индеветь, а дым изящной дугой заструился к земле. Прапорщик отстранился от странной емкости подальше, вытянув руку, но не разжимая пухлых пальцев. Надежда не умирала: «Вдруг все же удастся глотнуть?»
Дымоизвержение закончилось. Клубы сгустились в своеобразный кокон на земле, потом дым необычайно быстро развеялся, и перед Палванычем предстал огромный смуглый мужик. Полуголый. С бычьими мышцами. Атлет, в общем.
Дубовых подумал, что за этого спортсмена ухватились бы баскетбольные и боксерские тренеры. А глянув на свирепую рожу с маленькой бородкой, прапорщик понял: сам бы атлет пошел в бокс. Такие любят не мячики об пол долбить, а головы.
– Ты освободил меня! – пророкотал мужик торжественно и грозно. – И за это я сломаю тебе шею.
– Эй, где разум, где логика?! – опешил Палваныч.
– Знай, о презренный смертный! Я злой дух, и от меня добра не ищут. Сначала я умерщвлю тебя, глупца, а потом найду того презренного колдунишку, который заточил меня в эту жалкую бутыль!
– Вот черт! – вырвалось у прапорщика.
Рядом с ним возник Аршкопф.
– Здравия желаю, товарищ прапорщик! – пропищал черт.
– Издеваешься, что ли? Какое здравие – мне сейчас шею сломают!
Дух из бутылки скептически покачал головой:
– Нет, шею я тебе не сломаю. Ее у тебя попросту не видно.
И верно, коренастый круглый Дубовых, казалось, не имел шеи.
– Что же с тобой делать? – принялся размышлять дух-исполин. – А заточу-ка я тебя в бутылку! Бутылка ведь не терпит пустоты, хе-хе.
– Аршкопф, – пробормотал Палваныч. – Ты можешь что-нибудь сотворить с этим громилой?
– Никак нет. – Бесенок виновато потупил пятачкастую мордочку. – Перед вами взрослый злой дух. Он сметет меня, как щепку.
– Ектыш… Тогда не в службу, а в дружбу… Доставь бутылку со мной Лавочкину. Ты обещ…
Но прапорщик не успел договорить, так как громила произнес заклинание, обратившее Дубовых в сизый туман. Туман устремился в упавшую бутылку. Когда в мутной темноте стекла исчез последний прозрачный клочок, пробка прыгнула на место, а сургучная печать расплавилась и залепила горлышко.
– Что смотришь, мелюзга? – прогрохотал дух.
– Вам бутылочка не нужна будет? – робко спросил Аршкопф, стараясь, чтобы дрожь в коленках была не особенно заметна.
– Нет.
Он взял бутылку, размахнулся и запустил ее с исполинской силой. Стеклотара в считаные мгновения достигла облаков.
Чертенок бросился за емкостью, уносящей Палваныча чуть ли не на орбиту. Аршкопф летел подобно черной рогатой стреле и настиг бутылку на излете.
От радости бесенок вцепился в нее мохнатыми ручонками, но волшебство взрослого злого гения было настолько мощным, что Аршкопф не смог остановить полета бутыли. Да еще и ладони накрепко прилипли к стеклу! Дух оказался шутником.
Полет чертенка и бутылки закончился приземлением на крышу чьего-то овина. Аршкопф пробил соломенную кровлю, затем плотно скатанный стог сена, ударился оземь и выкатился в открытую дверь. Скользнув по утоптанному снегу за ворота, обмякший бес врезался в сугроб и затих.
Через пять минут на улице появился нехуденький зажиточный крестьянин с двумя упитанными сынками. Увидев Аршкопфа, валяющегося в обнимку с бутылкой, папаша почесал затылок и изрек:
– Вот, смотрите, сыновья. Никогда не напивайтесь до чертиков. Вино – путь в ад.
В следующий момент до крестьянина дошло – перед ним действительно черт!
– Бежим, ребятки! – завопил папаша, и семейство удалилось с поспешностью, не подобающей их габаритам.
Иоганн Всезнайгель был похож на большую пятиконечную звезду, нарисованную на боку паровоза. На дохлую звезду.
Когда провалилась попытка расстрелять неведомого монстра при помощи огненного залпа, колдуну ничего не оставалось, кроме как уходить с дороги паровоза. Иоганн применил заклятье полета, взвился вверх и вправо, но тут-то и произошло невероятное.
Стоило локомотиву поравняться с магом, необоримая сила подхватила Всезнайгеля и со всей дури припечатала к округлому борту. Колдун ударился затылком и потерял сознание.
Перед касанием о гостеприимный металл Иоганн успел лишь раскинуть руки-ноги да подумать: «Как пацана!..»
Машинист с помощником, оба пейзане, знали, что случилось. Прилипший человек был волшебником. Явно чужим. Подданный Доцланда не рискнул бы применять магию возле паровоза. Секрет заключался в устройстве.
Хотя локомотив ужасно походил на те, которые ходили в нашем мире на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, он приводился в движение отнюдь не паром. Уголь, загруженный в кузовную вагонетку, прицепленную к паровозу, сжигался исключительно для подогрева кабины. Ходовая часть питалась другим топливом.
Пейзане не ведали, что за дьявольский механизм заставлял тяжеленную стальную дуру катиться со столь бешеной скоростью. Им показали лишь, как ею управлять.
Если бы машинист и помощник были посвященными, они бы трепетали перед извращенным гением Дункельонкеля. Вождь изобрел не только транспорт, но и питательный элемент к нему.
Паровоз ездил на… магии.
И далеко не сразу волшебная энергия согласилась сотрудничать с главой Черного королевства. От первой попытки запасти магию до действующего локомотива прошло немало лет и было потрачено немало жизней испытателей.
«Батарейки», придуманные Дункельонкелем для того, чтобы питать механизмы, проявляли досадный норов. Чем большую емкость пытались создать соратники Вождя и Учителя, тем своевольнее вел себя резервуар с энергией.
Первый деревянный запасник, сконструированный лично Дункельонкелем, получил название энергоблох [29]. Он имел продолговатую форму и круглое сечение. Почему? Потому, что был устроен в полене. При попытке накачать энергоблох магическими эманациями, тот нагрелся. Затем он принялся скакать по лаборатории, сокрушая все на своем пути, и в конце концов взорвался, исколов занозами Дункельонкеля и ассистировавшего ему Вольфшрамме.
С тех пор волшебники из специально созданного ордена многократно улучшали прибор, но энергоблох оставался взрывоопасной штучкой.
Последняя модель представляла собой хрустальную колбу, заключенную в золотой корпус. Сам корпус несколькими стальными скобами был прикреплен к чугунной станине.
Если требовалось запасти большую емкость, то энергоблох выходил тяжеленным. Зато при сбое он не скакал, а лишь дрожал. Если же взрывался, то хотя бы не разлетались осколки.
Внутреннее устройство энергоблоха было государственной тайной. Известно, что хрусталь и золото отражали эманации внутрь колбы, в которой выстраивался особый лабиринт. Сгустки магии метались по малюсеньким ходам-коридорчикам, и главной задачей конструкторов было не допустить групповой ориентации эманаций в каком-либо направлении, ведь одновременно устремляющиеся сгустки заставляли резервуар прыгать и взрываться.
Колдуны из специального ордена пришли к выводу: сделать идеальную «батарейку» невозможно. Ценой безопасной работы энергоблоха была потеря емкости, и, если резервуар использовался внутри транспортного механизма, часть энергии тратилась на перемещение тяжелой станины.
Второй побочный эффект смахивал на притягивание железок магнитом. Энергоблох, содержащий концентрированный заряд магии, тащил к себе амулеты, эманации заклятий, волшебные травки.
С этим ничего нельзя было поделать. Магическую индукцию так и не побороли.
Вот почему колдун Всезнайгель, словно перышко, прилип к паровозу, внутри которого стоял огромный свежезаряженный энергоблох.
Иоганн находился в беспамятстве около получаса. Ледяной ветер хлестал по распятому на броне телу. Колдун очнулся от дичайшей головной боли и холода.
Заложнику Дункельонкелевой технологии удалось отвернуть лицо от ветра. Застонал: кровь, текшая по затылку, приклеила волосы к металлу, отдирать было больно.
Машинист с испугом смотрел через стекло на пленника.
– Отпусти, – прошептал Иоганн.
Пейзанин прочитал просьбу по губам:
– Ишь! И хотел бы, да не могу. А тут и поощрение светит. За поимку-то.
Помощник заулыбался, соглашаясь с начальником.
Всезнайгель, естественно, ничего не услышал.
Он попробовал ворожить, но заклятья разрушались, не успев толком созреть. Создавалось ощущение сродни бритью: заклинание-волос отрастало, чтобы его тут же скашивала неумолимая бритва. Энергоблох тянул магию ударными темпами.
Оставалось смиренно ждать. Иоганн закрыл глаза. Попробовал привести дух в порядок. Глубоко задышал, прочувствовал каждую частичку озябшего тела. Призвал слабость, тяжесть, тепло к рукам и ногам. Кроме того, колдун прислушивался, наблюдал, как сработает эта абсолютно немагическая уловка. Разогреться самовнушением не удалось.
«Дожил. Уже себе не верю», – с черной иронией подумал Всезнайгель.
Вторая уловка была опасней. Иоганн попросту отрекся от тела, впав в своеобразный магический транс. Колдун временно спасся от боли и ощущения холода, но отлично сознавал: если доживет до момента, когда придется вернуться к бодрствованию, боль и холод ударят с сокрушительной силой.
Вечером поезд прибыл в большой поселок. Машинист поднял тревогу. На темном перроне собрались ответственный офицер, пожилой маг и несколько големов-Лавочкиных.
Моложавый офицер принялся расспрашивать экипаж паровоза, как и где к ним присоединился безбилетный пассажир. Тем временем старик колдун распорядился осветить лицо пленника. И ахнул:
– Внимание всем! Это один из братьев Всезнайгелей! Предельная осторожность!
– Да он же замерз, – пробормотал помощник машиниста.
– Вы не представляете себе, насколько опасен этот человек. – Колдун скривил губы. – Сейчас я стравлю энергию в землю, а вы будьте готовы к бою.
Старик активизировал стандартное заклятье. Магические эманации покинули энергоблох. Сила, прижимавшая Иоганна к металлу, исчезла. Тело его обмякло и свалилось в снег.
– Может, дохлый? – спросил машинист.
– Знай свое место, пейзанин, – проговорил ледяным тоном офицер. – Так, чурбаны, взяли пленного и за мной.
Первый раз Всезнайгель очнулся под утро. Хотя вражеский колдун и подготовил Иоганна к пробуждению, волна боли мгновенно вернула Иоганна в бессознательное состояние.
Около полудня пленный вновь пришел в себя. Ломило все, кожа пылала, дышалось с трудом. Но главное – боль уже можно было терпеть. Всезнайгель собрал волю в кулак и начал восстанавливать силы.
Он черпал энергию из внутреннего запаса, купался в ней, подавляя боль. «Батарейка» паровоза похитила немало из резерва Иоганна, но оставшегося хватило, чтобы успокоить нервы, кричащие о проблемах в руках и ногах, а также в легких.
Избавившись от мук (а это было нелегко), колдун потянулся к источникам новой магии. Сейчас он не осознавал, где и в каком положении находится. Его сознание зафиксировало несколько источников энергии, и Всезнайгель медленно стал питаться ею.
Кропотливая работа над организмом продолжалась несколько часов. Наконец, колдун почувствовал, что вполне справился с обморожениями и вылечил пораженные легкие.
Теперь, все еще находясь в особом трансе, он занялся анализом окружающей действительности. Иоганн не нуждался в помощи глаз – волшебное чутье подсказывало: он лежит на теплой каменной поверхности, укрытый одеялом, но скованный, а рядом с ним сидит немолодой человек, причем маг, и все это происходит в помещении с высоким потолком и массой волшебных предметов.
Всезнайгель мысленно коснулся амулета, испускавшего красный свет в дальнем конце комнаты. Раздался хлопок – вещица взорвалась.
Иоганн на мгновение распахнул глаза, отмечая все, что увидел. Старик колдун, уставившийся туда, где лопнул амулет. Тусклое освещение. Фонарь наверху. Голые стены. Негусто. Ни помещения, ни мага пленник не знал.
– Ах, затейник, – тихо произнес старик. – Брось фокусничать. Ты очухался, я знаю.