Панов Вадим Юрьевич. Ручной Привод

   – Кто там еще?
   Хозяин кабинета встретил девушку, сидя во главе монументального стола, раскинувшегося во всю длину далеко не маленькой комнаты. «Советский еще» академик оказался невысоким, кругленьким стариком, абсолютно лысым и ушастым, что делало его похожим на постаревшего Чебурашку. На Юлю он смотрел недовольно, но без раздражения – наличие во взгляде этой эмоции девушка умела улавливать мгновенно.
   – Юлия Соболева, корреспондент. – Пока девушка дошла до кресла, она успела выбрать, а самое главное – натянуть на лицо подходящее случаю выражение: «Смелая девчушка № 2». – Добрый день, Иван Алексеевич.
   И протянула руку. Причем ладонью вниз.
   Академик замешкался, с сомнением разглядывая девичью руку, после чего вздохнул и поинтересовался:
   – Вам назначено?
   – Не припоминаю.
   – Я тоже.
   – Но ведь вы меня не выгоните, правда?
   – Почему? – оживился Митин. – Я, знаете ли, человек занятой. Вот возьму и выгоню.
   И даже пальцами пошевелил, демонстрируя, что не чурается физических упражнений.
   – Раз я сумела к вам прорваться, вы должны признать поражение и уделить мне десять минут. Иначе получится нечестно.
   Выражение лица Юли говорило о том, что она искренне верит в хороших людей, и отказать ей в такой малости, как десять минут, значит полностью перевернуть мировоззрение замечательной девчонки. Какой злодей способен на такую пакость?
   – Вам говорили, что вы очень шустрая мамзель? – осведомился Митин.
   – Да, Иван Алексеевич, – радостно подтвердила Юля.
   – Вас не обманывали.
   Академик привстал, элегантно поцеловал Юле руку, после чего вернулся в кресло и прохладно сообщил:
   – Десять минут.
   Хватка у этого Чебурашки была железной.
   – Спасибо огромное, Иван Алексеевич!
   – Время пошло.
   Девушка расположилась напротив главврача.
   – Иван Алексеевич, только вы способны ответить на вопрос, который мучает меня целый месяц.
   – В вашем возрасте это срок, – кивнул Митин. – У меня, к примеру, есть вопрос, который мучает меня уже двадцать три года.
   – Какой? – навострила уши Юля.
   – Из тебя получится хороший журналист, шустрая мамзель, – рассмеялся академик. – Спрашивай, а то время закончится.
   – У меня есть кое-какая статистика. – Юля положила перед главврачом лист с таблицей. – Обратите внимание на цифры. Показатели вашей больницы выделены красным маркером.
   Несколько секунд Митин изучал распечатку, после чего поднял взгляд на девушку и пожал плечами.
   – В чем вопрос?
   – В вашей больнице чрезвычайно высокий процент возвращений.
   – И о чем это говорит?
   – Я всю голову сломала.
   – Сочувствую, – улыбнулся академик. – Что-нибудь надумали?
   – Ничего.
   – Я не удивлен.
   Юля проглотила иронию главврача. Продолжила внимательно смотреть Митину в глаза, показывая, что терпеливо ждет ответ. Академик развел руки.
   – Юля, возможно, факт аномально высокого числа возвращений в моей больнице меня и заинтересовал бы, но есть одно «но»: здесь работают лучшие хирурги города. А возможно, я подчеркиваю: возможно, у меня работают лучшие врачи страны. – Митин откинулся на спинку кресла и довольно улыбнулся. – Поймите, шустрая мамзель, я потратил годы, чтобы собрать этих ребят. Одних вел с института, других сманивал… Я ведь командую здесь, понимаете, и я должен делать все, чтобы в моей больнице пациенты получали самое лучшее лечение. В этом смысл моей жизни, шустрая мамзель. Вам знакомо понятие: смысл жизни? – Ответа академик не ждал. – Ну, по крайней мере, вы его слышали. Так вот, я не хочу быть министром здравоохранения, понимаете? И советником президента по здравоохранению не хочу быть. Я уже академик. Я горжусь тем, что сделал. И еще я горжусь тем, что выше меня только звезды и Господь Бог. Потому что я здесь спасаю жизни. И делаю это, скажу без ложной скромности, неплохо. И не надо меня перебивать. Вы за интервью пришли или дискутировать? Дискутировать будете со сверстниками. А если вам нужно интервью, то слушайте.
   – Я и хотела сказать, что у вас очень хорошо все получается, – пробормотала Юля.
   – У меня в каждом отделении доктора наук и кандидаты. У меня любая медсестра в разы лучше и опытнее любого врача из районной поликлиники. И вы, шустрая мамзель, удивляетесь, что у нас частенько оживают пациенты? Это наша работа, вот и все. – Митин помолчал, давая возможность Юле усвоить сказанное, а потом, подумав, добавил: – Да и не воскрешения это вовсе.
   – А что?
   По выражению глаз академика девушка поняла, что время пропаганды закончилось и сейчас она услышит главную мысль. Слишком умен Митин, чтобы аномальная статистика прошла мимо его внимания. И убеждать самого себя в профессионализме врачей академик не будет, это для журналистов. Для себя Иван Алексеевич на этот вопрос уже ответил. И теперь не прочь поделиться им с «шустрой мамзелью».
   – Когда до людей доходит, что мы не шутим, что на кону их жизнь… Вся их жизнь: прошлое, настоящее, будущее, всё, одним словом. Так вот, когда люди это понимают, то меняются кардинально. Зубами цепляются, лишь бы остаться. Лишь бы на солнышко еще раз посмотреть. Любовью заняться. На речку сбегать… Жажда жизни, она ведь в каждом из нас крепко сидит. И некоторым удается остаться. – Митин демонстративно посмотрел на часы. – Ваши десять минут истекли, шустрая мамзель.
   – Спасибо, Иван Алексеевич.
   – Не за что.
   Юля поднялась.
   – Иван Алексеевич, вы позволите мне походить по больнице?
   – Зачем?
   Девушка вздохнула:
   – Ну, раз не получилось с возвращениями, попробую сделать материал для газеты.
   «А может, еще чего разузнаю».
   Спросила Юля потому, что разгуливать по территории просто так, – это одно, а если: «со стариком все согласовано», то это уже совсем другое.
   – Пожалуйста, – пожал плечами Митин. – Хорошей прессе мы всегда рады.

* * *

   В солнечную погоду посетители Михайловской больницы предпочитали встречаться с родственниками в парке. Одни оккупировали многочисленные скамейки, другие располагались прямо на траве, третьи прогуливались по дорожкам. Кто-то громко смеялся, кто-то тихо обсуждал последние новости, а некоторые молчали, держались за руки и молчали, поддерживая друг друга теплом прикосновений. Потому что этим некоторым говорить было не о чем.
   Большая часть пациентов встречала посетителей на небольшой площади с веселым фонтаном, у главного, самого вместительного и современного корпуса больницы. По выходным здесь было особенно многолюдно, что делало площадь идеальным местом для злых каверз.
   – Как тебе вон те?
   Бандера указал на двух мужчин лет сорока, судя по всему – близнецов, компанию которым составляла пара женщин.
   – Слишком серьезные, – покачал головой Бизон. – Не пройдет.
   – Как скажешь.
   Вышедшие на охоту парни специально привлекали к себе внимание толпящихся на площади людей. Задевали плечами, извинялись, улыбались… Бизон в докторском халате и шапочке, на шее стетоскоп, в руках – тонкая папка с украденным из регистратуры списком больных, Бандера в зеленоватых брюках и рубашке санитара, на первый взгляд – что может быть обыденнее для больничного двора? Однако спины обоих украшала крупная надпись: «Морг», которая заставляла окружающих коситься. В этом заключалась первая часть плана приятелей – показать надпись как можно большему числу людей. Пусть все видят, кто они такие.
   – Как тебе эти?
   Пожилая женщина опирается на трость и держится за руку взрослого мужчины, судя по всему – сына.
   – Дряхлая старушка пришла навестить такого же дряхлого мужа. Если у нее сердце не выдержит, Карбид нас с потрохами съест.
   – А эти?
   Женщина лет пятидесяти, тяжелый лоб, тяжелая челюсть – очень характерная внешность, подтверждающая теорию Дарвина. Отчаянно похожая на нее женщина лет тридцати с субтильным спутником примерно того же возраста.
   Бизон внимательно изучил кандидатов и кивнул:
   – Берем.
   Бандера плотоядно улыбнулся.
   Парни напустили на себя сосредоточенный вид и быстрым шагом подошли к жертвам.
   – Добрый день, – сухо и мрачно произнес Бизон.
   – Э-э… драсьте, – добавил Бандера.
   – Добрый день, – настороженно отозвалась старшая женщина.
   – Мы тут разыскиваем кое-кого, – печально продолжил Бизон. – Вы, извините, к кому пришли?
   – К Поликарпову.
   Бандера судорожно вздохнул. Женщина побледнела. Дочь вцепилась в руку мужа, тот поправил очки.
   – Поликарпов… – Бизон углубился в списки.
   – Вы нас искали?
   – Вы господину Поликарпову жена? – участливо поинтересовался Бандера, не позволяя женщине мешать приятелю.
   – Да.
   – Зовут вас?
   – Елена Сергеевна.
   – Ох…
   – Что?
   – А меня Бандера. – Каверзник потряс похолодевшую руку женщины. – Будем знакомы.
   – Что случилось?
   Бандера вопросительно посмотрел на Бизона, но тот с увлечением просматривал список пациентов, беззвучно шевеля губами, и на вопрос не среагировал.
   – А это дочка ваша, да?
   Елена Сергеевна машинально кивнула.
   – Будет вам опорой и поддержкой, – резюмировал Бандера.
   Дочь закусила губу.
   – Послушайте, мы…
   – Поликарповых у нас несколько, – ободряюще произнес Бандера. – Крепитесь.
   Елена Сергеевна побелела. У ее дочери увлажнились глаза. Очкарик принялся напускать на себя печальный вид. Но длиться пауза будет недолго, еще секунда – и оцепенение спадет, они взорвутся вопросами, возможно, всхлипами, то есть ситуация выйдет из-под контроля и приведет к непредсказуемым последствиям. Однако Бизон хорошо знал свою роль.
   – Поликарпов Петр Геннадьевич? – поинтересовался он, не отрывая взгляд от списка.
   – Да, – подтвердила женщина.
   – Из второй хирургии?
   – Да.
   – Та-ак, – протянул Бизон.
   – Неужели? – прошептал Бандера.
   – Палата номер девять? – продолжал уточнять Бизон.
   На Елену Сергеевну было страшно смотреть.
   – Да.
   Щелчок авторучки прозвучал раскатом грома. Зять вздрогнул. Дочь прошептала нечто вроде «ах!», мать вскинула подбородок, готовясь с достоинством принять страшную весть.
   Бизон аккуратно поставил галочку напротив какой-то фамилии, поднял взгляд на Елену Сергеевну и мило улыбнулся:
   – У нас такой не числится.
   Женщина всхлипнула.
   – Вот видите, все в порядке, Елена Сергеевна, – радостно завопил Бандера. – У нас все точно: или числится, или не числится. Ошибок не допускаем.
   – Вы…
   Трудно поверить, что тебя жестоко разыграли. Очень трудно. Тем более ни Бизон, ни Бандера не собирались задерживаться и давать жертвам время на размышление.
   – Извините, нам пора.
   – Счастливо оставаться!
   И растворились в толпе.
   – Сволочи!
   – Мерзавцы!
   Но крики ударили в спины. Даже не в спины приятелей, а других людей, что сомкнулись, спрятав за собой каверзников.
   – Ты видел, как бабуля побледнела?
   – У мужика аж очки вспотели!
   – А дочка? По-моему, она обрадовалась.
   – С чего ты взял?
   – Эй, вы, двое!
   Лохматые остановились и одновременно обернулись. Кричал санитар, стоящий около подъехавшей к приемному покою кареты «Скорой помощи».
   – Помогите!
   – Мы торопимся, – махнул рукой Бандера. – Потом поможем.
   – У меня все люди заняты!
   – Ну и что?
   – Других найди! Работящих!
   Бандера заржал.
   – Вы с «Малой Земли», я вас узнал. – Санитар набычился. – Если не поможете, расскажу вашему начальнику, что вы врачами прикидываетесь.
   Бизон и Бандера переглянулись. Вмешательство Карбида в их планы не входило. Комендант, естественно, знал, что приятели далеко не ангелы, и допускал, что они изводят посетителей злыми шутками, но одно дело знать, и совсем иное – получить жалобу от сотрудника другого подразделения больницы. По всему выходило, что ссориться с некстати оказавшимся на пути санитаром не следовало.
   – Так бы и сказал, что дело срочное.
   – Мы ведь не поняли.
   – Помочь всегда рады.
   – Все-таки коллеги.
   Продолжая болтать, приятели подошли к «Скорой помощи» и ловко извлекли из нее каталку.
   – Ну и что тут у нас такого срочного?
   – ДТП, – с видом знатока ответил Бизон, изучая перевязанную ногу лежащего на носилках мужчины. – Это ему дверцей вмазало. В смысле – в бок шибануло, а дверца – в него.
   – Вы врач? – осведомился мужчина.
   – А как вы думаете?
   – Они не врачи, – перебил Бизона санитар. – Придуриваются.
   – Можно подумать, ты всегда соблюдаешь правила!
   – Я посетителей не пугаю.
   – Мы тоже не пугаем, – не согласился Бандера. – Мы проверяем их чувства. Предвкушая трагические известия, родственники начинают искренне любить своих близких.
   – Или искренне радоваться.
   – Идиоты.
   – Да уж, – согласился мужчина. – Кретины.
   За разговорами каталку успели вкатить в подъезд, провезти по коридору, и теперь процессия встала у дверей смотровой.
   – Может, мы и кретины, – задумчиво обронил Бизон, – но ты, умник, не жилец.
   – Согласен, – кивнул Бандера.
   Мужчина побледнел.
   – У него нога сломана, грамотеи! – прикрикнул на приятелей санитар.
   – Да, придурки, у меня всего лишь нога сломана, – приободрился пострадавший в ДТП.
   – У тебя нога сломана, а мы в морге работаем, понял? Раз сказали не жилец, значит, так оно и есть.
   Бандера согласно кивнул.
   – Вы еще большие идиоты, чем я думал, – буркнул санитар.
   – На что спорим?
   – Тысячу рублей ставлю!
   – И я тысячу! – поддакнул мужчина.
   – Договорились! – осклабился Бандера. – С нашей стороны, стало быть, две штуки.
   – Только ты, мужик, деньги санитару сейчас отдай, – предложил Бизон. – С покойника ведь хрен свое получишь.
   – Размечтались!
 
   Стоящая у кофейного автомата Юля услышала последнюю, самую интересную часть разговора. Необычный спор заставил девушку повернуться и удивленно рассмотреть мужчин.

* * *

   – Как тебе наш главный? – поинтересовалась Ольга.
   – Крепенький старичок, – улыбнулась Юля.
   Не ожидавшая столь короткого ответа, Ольга удивленно посмотрела на подругу:
   – «Крепенький»? Это все, что ты можешь о нем сказать?
   – Я плохо знаю вашего академика, – пожала плечами Юля. – И десятиминутное интервью ничего не изменило.
   Подруги расположились на одной из лавочек в дальнем конце больничного парка, неподалеку от забора примыкающей к Михайловской подстанции «Скорой помощи». Сюда не часто забредали пациенты с родственниками, а потому девушки могли говорить и громко и свободно.
   – Крепенький? Ха! Иван Алексеевич не крепенький, он железобетонный! Ему ведь еще в советские времена предлагали собственный институт возглавить, в министры звали, а он отказался. Для него больница – смысл жизни. – Горячность Ольги не оставляла сомнений в том, что в ее личном рейтинге Митин находится именно там, где ему хочется, – чуть ниже Бога. – Старик, конечно, мужик жесткий, в Михайловской у него порядок флотский, зато работает больница, как часы. И даже в девяностые работала так же, как в советские времена. Старик Михайловскую тянет, как бульдозер. Финансирование находит, фонды выбивает, врачей сманивает.
   – Площади в аренду сдает, – язвительно добавила Юля. – И себя не забывает.
   – А ты его деньги не считай, – буркнула Ольга. – А площади старик сдает только стоматологам, потому что у нас такого отделения нет. И, между прочим, у всего персонала больницы там страховка.
   – Прямо ангел.
   – Нет, – после короткой паузы ответила Ольга. – Не ангел. Иван Алексеевич мужик очень жесткий, работать с ним тяжело. Но он честный, справедливый, и на первом месте у него дело. А дело такое: людей спасать. Поэтому ни одного дурного слова ты о старике не услышишь.
   Потому что только умных, честных и принципиальных уважают все: и друзья, и враги, и подчиненные, и партнеры. Именно уважают, поскольку оно, уважение, появляется только там, где есть честь. Воры его вызвать не способны.
   Юля помолчала, а затем примирительным тоном произнесла:
   – Да я не на старика вашего материал собираю, помнишь?
   Ольга вытащила из пачки тонкую сигарету, чиркнула зажигалкой и кивнула.
   – Помню. – Затянулась. – Что он тебе сказал про возвращения?
   – Да ничего не сказал, – призналась Юля. – Мол, для любой больницы это нормально, а для Михайловской вообще в порядке вещей, потому что она лучшая.
   – Правильно сказал, – кивнула Ольга.
   Как это обычно бывает, патриотизм лидера полностью передавался подчиненным. А спорить с человеком, влюбленным в свою работу, – бессмысленно. Остается или завидовать, или злиться.
   Юля тоже закурила и поинтересовалась:
   – У кого последний раз был случай возвращения?
   – У доктора Халидова.
   – Он хирург?
   – Ага.
   – Что о нем скажешь?
   – Звезда, – невозмутимо ответила Ольга. – Не восходящая, а уже состоявшаяся. Врач от бога.
   Еще один аргумент в пользу «теории случайности». Но…
   – Возвращения бывали у разных врачей, – продолжила Ольга. – И не только в хирургии.
   Как и говорил Митин: «цепляются».
   «Всё? Идею можно выбрасывать?»
   Юля стряхнула пепел и грустно произнесла:
   – Похоже, я еще не научилась отыскивать действительно интересные темы.
   – Придет со временем, – махнула рукой Ольга.
   И в этот момент взгляд Юли уперся в небольшое строение, что выглядывало из-за плеча подруги. Возможно, девушка не обратила бы на домик внимания, но уж больно отличался он от остальных корпусов больницы. Двухэтажное бежевое здание явно дореволюционной постройки.
   – А что это за дом?
   – «Малая Земля», – обронила Ольга, всем своим видом давая понять, что эта тема такая же пустая и бесперспективная, как и возвращения.
   Юля посмотрела на план – плакат висел напротив скамейки, и удивленно заметила:
   – Ее нет на схеме.
   – Ну и что? – Ольга сосредоточенно разглядывала кончик сигареты. – Старый корпус, сейчас почти не используется. Там котельная резервная, морг, склад вроде какой-то…

* * *

   – Исполняя надлежащие инструкции, ЗПТ…
   Телеграфный аппарат послушно застрекотал, однако стоящий около Карбид остался недоволен придуманным.
   – Отменить.
   Енот, вертевшийся у ног Германа, громко фыркнул и потянул на себя отмененную бумажную ленту. Стрекотание сменилось коротким шуршанием.
   – Агава, хватит!
   Ноль внимания. Карбид вздохнул и продолжил:
   – Действуя в соответствии с инструкциями, ЗПТ…
   Машинка прощелкала измененное сообщение и задумалась, ожидая продолжения.
   – Отменить.
   Вновь шуршание. Агава подхватил ворох черновиков и потащил добычу за диван.
   – Гм… – Карбид почесал в затылке. – Проверка показала, ЗПТ, что автоматика сработала штатно. ТЧК. Сбой в распределении «искры» вызван естественными причинами. ТЧК. Возврат «искры» осуществлен включением Ручного Привода, ЗПТ, о чем произведена запись в журнале Подстанции. ТЧК. Капитан подводной лодки Сигизмунд Кузяев. ТЧК.
   Ясень, который появился в дверях дежурки на последней фразе Карбида, хмыкнул:
   – И у тебя принимают такие доклады?
   – А куда им деваться? – Герман провел рукой по аппарату. – Других не будет.
   – Не по форме.
   Из-за дивана, пятясь, выбрался енот. Увидев Ясеня, животное сначала удивилось, а затем, судя по всему вспомнив, что за мужик стоит в дверях дежурки, принялся с любопытством разглядывать стильные кожаные штиблеты старшего помощника. Издалека.
   Ясень же состроил умильную физиономию и чуть наклонился:
   – Агава, хочешь конфетку?
   Енот подозрительно посмотрел на щедрого стилягу, подумал и все-таки подошел.
   – А нету, – вздохнул Виктор. – Кончились. – Выпрямился и холодно сообщил коменданту: – Не по форме доклад.
   – Мы не в армии.
   – Все равно должен быть порядок.
   Агава копошился в ногах, но обращать внимания на скотину Ясень не стал.
   – Станешь комендантом, будешь струячить докладухи, как захочешь, – отрезал Карбид. – Хочешь – по правилам, хочешь – в трех томах.
   – Не надо меня оскорблять.
   – Да кому ты нужен? – Герман жестко посмотрел на напарника. – В журнале распишись.
   Виктор шагнул вперед и споткнулся об енота. Агава протестующе пискнул, но убирать объемистую тушу с пути не стал.
   – Это чудо у вас откуда?
   – Две зимы назад прибилось.
   Енот хрюкнул, после чего стремительно выскочил из дежурки. Ясень опустил глаза вниз и выругался: левый стильный штиблет украшало наглое пятно.
   – Агава!
   – За конфетой побежал, – язвительно хмыкнул Герман.
   – Урод!
   – Автограф поставь!
   Виктор, косясь на изгаженные ботинки, подошел к столу, проверил запись, дату, после чего нацарапал внизу листа автограф.
   – Это все?
   – Да. – Карбид небрежно бросил журнал в ящик стола и направился к выходу. – Аврал окончен.
   Оставшись один, Ясень медленно прошелся по дежурке, брезгливо потрогал пальцем пишущую машинку, поморщился, оглядев телеграфный аппарат, а затем быстрым шагом подошел к немаркированному шкафчику и резко повернул рукоять. Попытался повернуть – замок не поддался. Виктор выругался, попытался вновь – с тем же успехом, а затем услышал стук пишущей машинки. После секундного размышления Ясень оставил шкафчик и подошел к столу. На заправленном в машинку листе были напечатаны две фразы:
   «Станешь комендантом, тогда и залезешь. Привыкай к порядку».
   Барометр язвительно указывал «ясно». Виктор чертыхнулся.

* * *

   «За что?! Почему?! Что я такого сделал?! Кто вы?!!»
   Мысли метались, путались, давили болью, заставляли потеть, холодеть. Заставляли губы дрожать, а руки – трястись. Непонимание происходящего, его невозможность, нереальность, бессмысленность порождали даже не страх – ужас.
   – За что? Кто вы?!
   «Вы допустили ошибку! Вам нужен не я! Вы ошиблись! Боже мой, вы чудовищно ошиблись! Я простой человек! Я ничего не знаю и ничего не видел! Отпустите меня, и я обо всем забуду!»
   На глазах слезы. Рот кривится в жалком оскале.
   – Отпустите!
   Он очнулся в низеньком, но довольно большом помещении без окон. Грубые кирпичные стены, старая, обитая железом дверь. Подвал? Да, наверное, подвал. Идеальное место для того, чтобы запереть похищенного…
   «Похищенного?!»
   Мысль вызвала не удивление – оторопь.
   «Кому я нужен?!»
   – За меня не дадут выкуп! Эй, вы меня слышите? Я ничего не стою! У меня мизерная зарплата и просроченная закладная!
   Но слова никуда не долетали, гибли, упираясь в кирпичные стены.
   – Вы взяли не того парня! Я не бандит и не богач!
   Тишина в ответ. Пустая, гнетущая тишина.
   Это начинало злить. И зародившаяся в глубине души ярость принялась давить и страх, и ужас, и панику.
   Он подошел к двери и ударил по ней ногой.
   – Вы взяли не того парня, уроды! Вы взяли не того парня!!
   За мучениями пленника наблюдали две видеокамеры. Искусно замаскированные объективы оставались незамеченными, но фиксировали все, что происходит в подвале, а потому два человека, мужчина и женщина, стоящие у монитора, видели каждое движение похищенного мужчины.
   – Ты уверена, что нам нужен именно этот слабак? – хмуро спросил мужчина.
   – Да.
   – Он трясется от страха.
   – А кто бы не трясся на его месте?
   – Храбрец.
   – Наш друг именно таков, Скотт, – мягким и очень уверенным тоном произнесла женщина. – Поверь.
   – Пока не верю.
   – Дай ему время.
   Мужчина скептически покачал головой.
   Он был высок и худ. Впалые щеки, заостренный нос, узкий и длинный подбородок – словно сошел с карикатуры на классического обитателя Новой Англии. Но при этом Скотт нес свой рост с достоинством, не сутулился, голову держал прямо, уверенно, всем своим видом показывая, что взгляды снизу вверх принимает как должное.
   – Посмотри, он уже приходит в себя.
   Пленник ударил ногой по двери.
   – Истерика.
   – Злость.
   – Каждый видит то, что хочет.
   – Ты мне не доверяешь?
   Тон мягкий, однако Скотт уловил недовольные нотки: женщине не понравилось, что спутник осмелился раскритиковать ее выбор.
   – Я предполагал, что донор окажется более… смелым.
   Женщина оторвала взгляд от монитора и посмотрела на собеседника.
   Холеная и очень красивая женщина.
   Густые темные волосы стянуты в аккуратный пучок, выбивается лишь одна прядь, изредка падающая на лицо. Маленький нос, большие зеленые глаза, полные губы… кукольное личико? Отнюдь. Кукольность подразумевает некоторую мягкость, которая присутствовала у женщины разве что в голосе. Тогда, когда она сама этого хотела. Лицо же – внешность взрослой, уверенной и сильной пантеры. Под стать и фигура: округлая, женственная, гибкая и грациозная.
   Красивая и опасная.
   – Первый взгляд часто бывает ошибочным, – с улыбкой произнесла женщина. – Все мы хотим казаться не такими, какие есть на самом деле.
   Под насмешливым взглядом ее умных глаз Скотт смешался.
   – Пандора, ты… Ты все-таки презираешь меня.
   – После того, что ты сделал? И зная, что ты собираешься сделать? – Женщина покачала головой и нежно дотронулась рукой до плеча мужчины. – Нет, Гарри, я тебя не презираю. И то, что мне известно о твоей маленькой слабости, ничего не меняет. Она уже в прошлом. Скоро даже ты о ней позабудешь.
   – Я тебе верю.
   – Тогда верь всему, что я делаю. – Пандора вновь посмотрела на монитор. – Это твой парень, Гарри. И он смел.
   Мужчина вздохнул.
   Странная штука – голова. Иногда такие вещи выкидывает, что хоть стой, хоть плачь.