ДАР ХРОТГАРА
Примерно через полчаса после наступления рассвета Эрагон и Сапфира прибыли к северным воротам Тронжхайма. Ворота приподняли ровно настолько, чтобы Сапфира могла под ними пролезть, и они, поднырнув под ворота, стали ждать, разглядывая высокие колонны из красной яшмы и оскаленные морды каменных чудовищ, что стояли и сидели между колоннами.
Над воротами виднелись два золотых грифона футов в тридцать высотой. Точно такие же пары грифонов охраняли и другие ворота Тронжхайма.
Эрагон держал под уздцы Сноуфайра с тщательно расчёсанной гривой, вычищенного, заново подкованного и осёдланного; седельные сумки кто-то заботливо наполнил припасами. Сноуфайр нетерпеливо бил копытом: уже больше недели Эрагон на него не садился.
Вскоре показался Орик с огромным заплечным мешком на спине и каким-то свёртком в руках.
— Ты без лошади? — несколько удивился Эрагон и подумал: «Неужели мы потащимся в такую даль пешком?»
— Мы остановимся в Тарнаге, — проворчал Орик, — это недалеко отсюда, на севере, и оттуда на плотах сплавимся по реке Аз Рагни до Хедарта. Хедарт — форпост нашей торговли с эльфами. Так что лошади нам, в общем, не понадобятся; до Хедарта я и на своих двоих доберусь.
Орик опустил свёрток на землю, и тот как-то странно звякнул. В свёртке оказались боевые доспехи Эрагона. Щит заново покрасили — так что дуб опять был точно посредине, — удалили и заделали все царапины и щербины. Длинная металлическая кольчуга, начищенная до блеска и смазанная, так и сверкала. На спине не осталось и следа от удара меча, нанесённого Дурзой. Шлем, перчатки, наручи, наголенники — все было приведено в полный порядок.
— Это заслуга наших лучших мастеров, — сказал Орик. — Над твоими доспехами, Сапфира, они тоже поработали. Однако драконьи доспехи мы с собой прихватить не можем; вардены сохранят их до нашего возвращения.
«Поблагодари его от моего имени, пожалуйста», — сказала Эрагону Сапфира.
Эрагон выполнил её просьбу, потом надел наручи и наголенники, а остальные доспехи спрятал в седельную сумку. Протянув руку за шлемом, он обнаружил, что Орик взял его и вертит в руках.
— Ты не спеши надевать этот шлем, Эрагон, — сказал он. — Сперва ты должен сделать свой выбор.
— Какой выбор?
Орик поднял полированную стрелку шлема, которая, как оказалось, была опущена, и Эрагон увидел выгравированные на стальной пластине молот и звезды — знак Дома Хротгара, к которому принадлежал и Орик: Дургримст Ингеитум. Орик нахмурился; казалось, он одновременно доволен и чем-то встревожен. Голос его звучал весьма торжественно, когда он сказал:
— Этот шлем — дар моего короля Хротгара. Он просил меня передать тебе заверения в своих дружеских чувствах, которые предлагает также скрепить твоим вступлением в Дургримст Ингеитум, ежели, конечно, ты выразишь такое желание и станешь членом нашей большой семьи.
Поражённый столь великодушным жестом Хротгара, Эрагон молча смотрел на шлем.
«Но не означает ли это, что отныне мне придётся подчиняться его воле? — думал он. — Если я буду чуть ли не каждый день давать клятвы верности, становясь вассалом очередного правителя, то вскоре мне наверняка не сносить головы, ибо трудно будет жить, не нарушая ни одной клятвы!»
«Тебе вовсе не обязательно надевать этот шлем», — заметила Сапфира.
«Вот как? Но ведь для Хротгара это станет смертельным оскорблением! Кажется, мы с тобой в очередной раз угодили в ловушку».
«А что, если это просто знак уважения, а вовсе не ловушка? — предположила Сапфира. — Может, он хотел ещё раз поблагодарить нас за моё намерение восстановить Исидар Митрим».
Это Эрагону даже в голову не пришло; он все пытался сообразить, на какие преимущества рассчитывает король гномов, если сумеет обрести над ними власть.
«Наверное, ты права… И все-таки мне кажется, что Хротгар пытается как-то изменить то равновесие сил, которое сложилось, когда я принёс клятву верности Насуаде. Гномы вряд ли были довольны подобным поворотом событий».
Эрагон оглянулся на Орика, который с волнением ждал его ответа, и спросил:
— Часто ли такое бывало прежде? — спросил он его.
— Ты хочешь знать, делали ли мы такое предложение человеку? Никогда! Хротгар целые сутки подряд спорил с членами клана Ингеитум, прежде чем они согласились принять тебя в свои ряды. Если ты согласишься носить наш герб, то обретёшь те же права, что и любой из нас: сможешь присутствовать на наших собраниях, высказывать своё мнение по любому вопросу… Но самое главное, — голос Орика зазвучал совсем мрачно и очень торжественно, — ты будешь иметь право быть похороненным вместе с нашими мёртвыми, если, конечно, захочешь этого сам.
Зная, как много это значит для гномов, Эрагон снова крепко задумался. Более высокой чести Хротгар просто не мог ему предложить. И он решился: быстро взял шлем у Орика из рук и водрузил себе на голову.
— Передай королю Хротгару, что я сочту за счастье присоединиться к славному роду Ингеитум. Для меня это огромная честь.
Орик одобрительно кивнул и сказал:
— Тогда возьми вот этот Кнурлнин, а по-вашему «Каменное Сердце», и крепко держи его в обеих руках. Теперь ты должен сам сделать надрез у себя на запястье и оросить священный камень своей кровью. Нескольких капель вполне достаточно. Повторяй за мной: Ос ил дом кирану карн дур тарген, цайтмен, оэн гримст вор формв эдарис рак скилфс. Нархо из белгонд… — Это была самая длинная часть ритуала, ибо Орик то и дело останавливался, чтобы перевести Эрагону ту фразу, которую тому надлежало повторить.
В завершение ритуала Эрагон быстро произнёс заклятие, чтобы затянулась ранка на запястье, а Орик заметил:
— Что бы там ни считали представители других наших Домов, но ты вёл себя достойно и проявил к нам должное уважение. Пусть они помнят об этом. — Он усмехнулся. — Ну что ж, теперь мы с тобой почти что родственники. Ты, можно сказать, стал моим сводным братом! Если бы обстоятельства сложились более благоприятно, Хротгар непременно сам преподнёс бы тебе этот шлем во время торжественной церемонии по поводу твоего вступления в Дургримст Ингеитум, но события меняются слишком быстро. Но не сомневайся: все должные почести будут тебе оказаны! И твоё присоединение к нашему клану мы отпразднуем с соблюдением всех необходимых ритуалов, когда вы с Сапфирой вернётесь в Фартхен Дур. Мы устроим грандиозный пир, а тебе придётся подписать множество различных документов, закрепляя свой новый статус.
— Я буду с нетерпением ждать этого дня, — сказал Эрагон, думая о том, что именно сулит ему теперь принадлежность к Дургримст Ингеитум.
Завершив возложенную на него ответственную миссию, Орик сел, опершись спиной о колонну, и принялся вертеть в руках свой боевой топор, но уже через несколько минут гневно глянув на Тронжхайм, проворчал:
— Барзул кнурлар! Где же они? Арья обещала прийти вовремя. Ха! Эти эльфы вечно опаздывают; у них очень странные представления о времени.
— А ты часто с ними дело имел? — спросил Эрагон, присаживаясь на корточки.
Сапфира с интересом наблюдала за ними. Орик рассмеялся:
— Да нет, только с Арьей иногда, она ведь часто уезжала из Фартхен Дура. За семьдесят лет общения с ней я лишь одно понял как следует: эльфа нельзя торопить.
Это все равно что молотом тонкую проволочку ковать — поторопишься и сломаешь её так, что уж никогда не починишь.
— А гномов тоже торопить не стоит?
— Пожалуй. Камень и сам с места сдвинется, если достаточно времени пройдёт. — Орик вздохнул и покачал головой. — Среди здешних народов эльфы меняются медленнее всех — какими были, такими и остались. Между прочим, именно поэтому мне в Дю Вельденварден не очень-то и хочется.
— Но мы-то с Сапфирой должны встретиться с королевой Имиладрис. И Эллесмеру увидеть. А там кто знает… Скажи лучше, когда в последний раз гнома приглашали в Дю Вельденварден?
Орик хмуро на него глянул:
— Это все чисто внешние уловки! Они ничего не значат. А вот перед Тронжхаймом и другими нашими городами стоит множество неотложных задач, однако же я должен тащиться через всю Алагейзию, чтобы обмениваться любезностями с эльфами и погибать от скуки в Эллесмере, пока тебя там будут учить. Да я там окончательно растолстею — ведь твоё обучение может растянуться на несколько лет!
«Несколько лет! — мысленно повторил Эрагон. — Ну что ж, если это необходимо, чтобы победить шейдов и раззаков, я готов».
Сапфира тут же откликнулась:
«Сомневаюсь, чтобы Насуада позволила нам оставаться в Эллесмере дольше нескольких месяцев. Судя по тому, что она нам сказала, мы ей очень скоро понадобимся».
— Ну, наконец-то! — воскликнул Орик, рывком поднимаясь с земли.
К ним приближалась Насуада. Её лёгкие туфельки так и мелькали из-под платья, точно мышки, не решающиеся вылезти из норки. Джормундур и Арья с таким же, как у Орика, заплечным мешком следовали за нею. Арья была в тех же чёрных кожаных доспехах, в каких Эрагон впервые увидел её, и опоясана мечом в чёрных кожаных ножнах.
Эрагон вдруг подумал, что Арья и Насуада могут не одобрить его вступления в Дургримст Ингеитум. Тревога и чувство собственной вины охватили его душу; он понял, что сперва следовало все-таки посоветоваться с Насуадой. И с Арьей! Ему стало жарко: он ещё помнил, как рассердилась Арья после его первой встречи с членами Совета Старейшин.
А потому, когда Насуада остановилась перед ним, он не смог смотреть ей в глаза. Однако она сказала спокойно:
— Значит, ты согласился.
Эрагон кивнул, по-прежнему не поднимая глаз.
— Я все думала, согласишься ли ты, — продолжала Насуада. — Что ж, теперь все три народа имеют на тебя право — как это и было с Всадниками прежде. Гномы могут требовать твоего содействия, поскольку ты вступил в Дургримст Ингеитум; эльфы станут твоими учителями — их влияние на тебя окажется, возможно, наиболее сильным, ибо ваша с Сапфирой тесная связь в основе своей имеет эльфийскую магию; мне ты также принёс клятву верности, а я — человек. Возможно, впрочем, это даже хорошо, что все мы имеем право на твою верность… — Она посмотрела Эрагону прямо в глаза, как-то странно улыбнулась, сунула ему в руку небольшой кошель с золотыми монетами и отступила в сторону.
Джормундур дружески пожал ему руку и сказал:
— Лёгкой тебе дороги, Эрагон. Береги себя!
— Идём, — сказала Арья, тёмной тенью скользнув мимо них. — Пора. Утренняя звезда уже зашла, а путь у нас неблизкий.
— Давно пора! — поддержал её Орик, вытаскивая из мешка красный фонарь, созданный мастерством и магией гномов.
Насуада ещё раз оглядела всех, явно осталась довольна и сказала напоследок:
— Ну что ж, Эрагон и Сапфира… Все вардены передавали вам свои самые добрые напутствия; примите же и моё благословение. Пусть безопасным и лёгким будет ваш путь! Но помните: мы возлагаем на вас самые сокровенные свои надежды и ожидания. Не обманите же их и с честью выполните свою задачу.
— Мы будем стараться изо всех сил! — пообещал Эрагон.
Взяв Сноуфайра под уздцы, он двинулся следом за Арьей, уже успевшей уйти немного вперёд. За ним шёл Орик; Сапфира замыкала процессию. Эрагон успел заметить, что, проходя мимо Насуады, дракониха помедлила и легонько лизнула девушку в щеку.
Они шли на север, и ворота Тронжхайма у них за спиной становились все меньше, пока не стали похожи на светлую полоску, на фоне которой виднелись два крошечных силуэта: Насуада и Джормундур по-прежнему глядели им вслед.
Наконец они добрались до подножия Фартхен Дур. Гигантские двери — футов в тридцать высотой — были уже предусмотрительно распахнуты. Трое гномов-стражников с поклоном дали им пройти. Тоннель, начинавшийся за этими дверями, вполне соответствовал их величине. Его передняя часть шагов на полсотни была украшена резными колоннами и светильниками, дальше стены становились гладкими, точно в гробнице, и стояла такая же тишина.
Тоннель очень напоминал западный вход в Фартхен Дур, но Эрагон знал, что это не так. Казалось, этот тоннель вообще не имеет выхода наружу — он уходил все глубже и глубже под землю и покрывал довольно большое расстояние до столицы гномов Тарнага.
Орик и Арья, едва переступив порог тоннеля, решительно зашагали вперёд, а Эрагон испытывал мучительную неуверенность. Он, разумеется, не боялся темноты, но и удовольствия особого не испытывал, будучи со всех сторон окружённым вечной тьмой и каменными стенами. Войдя в этот пустынный бесконечный коридор, он как бы снова оказался во власти неведомого. Позади, в лагере варденов, осталось то немногое, к чему уже успел привыкнуть; грядущее же сулило ему лишь нечто весьма неопределённое.
«В чем дело?» — спросила у него встревоженная Сапфира. Эрагон не ответил и, глубоко вздохнув, решительно двинулся дальше, все глубже погружаясь в подземное чрево гор.
Над воротами виднелись два золотых грифона футов в тридцать высотой. Точно такие же пары грифонов охраняли и другие ворота Тронжхайма.
Эрагон держал под уздцы Сноуфайра с тщательно расчёсанной гривой, вычищенного, заново подкованного и осёдланного; седельные сумки кто-то заботливо наполнил припасами. Сноуфайр нетерпеливо бил копытом: уже больше недели Эрагон на него не садился.
Вскоре показался Орик с огромным заплечным мешком на спине и каким-то свёртком в руках.
— Ты без лошади? — несколько удивился Эрагон и подумал: «Неужели мы потащимся в такую даль пешком?»
— Мы остановимся в Тарнаге, — проворчал Орик, — это недалеко отсюда, на севере, и оттуда на плотах сплавимся по реке Аз Рагни до Хедарта. Хедарт — форпост нашей торговли с эльфами. Так что лошади нам, в общем, не понадобятся; до Хедарта я и на своих двоих доберусь.
Орик опустил свёрток на землю, и тот как-то странно звякнул. В свёртке оказались боевые доспехи Эрагона. Щит заново покрасили — так что дуб опять был точно посредине, — удалили и заделали все царапины и щербины. Длинная металлическая кольчуга, начищенная до блеска и смазанная, так и сверкала. На спине не осталось и следа от удара меча, нанесённого Дурзой. Шлем, перчатки, наручи, наголенники — все было приведено в полный порядок.
— Это заслуга наших лучших мастеров, — сказал Орик. — Над твоими доспехами, Сапфира, они тоже поработали. Однако драконьи доспехи мы с собой прихватить не можем; вардены сохранят их до нашего возвращения.
«Поблагодари его от моего имени, пожалуйста», — сказала Эрагону Сапфира.
Эрагон выполнил её просьбу, потом надел наручи и наголенники, а остальные доспехи спрятал в седельную сумку. Протянув руку за шлемом, он обнаружил, что Орик взял его и вертит в руках.
— Ты не спеши надевать этот шлем, Эрагон, — сказал он. — Сперва ты должен сделать свой выбор.
— Какой выбор?
Орик поднял полированную стрелку шлема, которая, как оказалось, была опущена, и Эрагон увидел выгравированные на стальной пластине молот и звезды — знак Дома Хротгара, к которому принадлежал и Орик: Дургримст Ингеитум. Орик нахмурился; казалось, он одновременно доволен и чем-то встревожен. Голос его звучал весьма торжественно, когда он сказал:
— Этот шлем — дар моего короля Хротгара. Он просил меня передать тебе заверения в своих дружеских чувствах, которые предлагает также скрепить твоим вступлением в Дургримст Ингеитум, ежели, конечно, ты выразишь такое желание и станешь членом нашей большой семьи.
Поражённый столь великодушным жестом Хротгара, Эрагон молча смотрел на шлем.
«Но не означает ли это, что отныне мне придётся подчиняться его воле? — думал он. — Если я буду чуть ли не каждый день давать клятвы верности, становясь вассалом очередного правителя, то вскоре мне наверняка не сносить головы, ибо трудно будет жить, не нарушая ни одной клятвы!»
«Тебе вовсе не обязательно надевать этот шлем», — заметила Сапфира.
«Вот как? Но ведь для Хротгара это станет смертельным оскорблением! Кажется, мы с тобой в очередной раз угодили в ловушку».
«А что, если это просто знак уважения, а вовсе не ловушка? — предположила Сапфира. — Может, он хотел ещё раз поблагодарить нас за моё намерение восстановить Исидар Митрим».
Это Эрагону даже в голову не пришло; он все пытался сообразить, на какие преимущества рассчитывает король гномов, если сумеет обрести над ними власть.
«Наверное, ты права… И все-таки мне кажется, что Хротгар пытается как-то изменить то равновесие сил, которое сложилось, когда я принёс клятву верности Насуаде. Гномы вряд ли были довольны подобным поворотом событий».
Эрагон оглянулся на Орика, который с волнением ждал его ответа, и спросил:
— Часто ли такое бывало прежде? — спросил он его.
— Ты хочешь знать, делали ли мы такое предложение человеку? Никогда! Хротгар целые сутки подряд спорил с членами клана Ингеитум, прежде чем они согласились принять тебя в свои ряды. Если ты согласишься носить наш герб, то обретёшь те же права, что и любой из нас: сможешь присутствовать на наших собраниях, высказывать своё мнение по любому вопросу… Но самое главное, — голос Орика зазвучал совсем мрачно и очень торжественно, — ты будешь иметь право быть похороненным вместе с нашими мёртвыми, если, конечно, захочешь этого сам.
Зная, как много это значит для гномов, Эрагон снова крепко задумался. Более высокой чести Хротгар просто не мог ему предложить. И он решился: быстро взял шлем у Орика из рук и водрузил себе на голову.
— Передай королю Хротгару, что я сочту за счастье присоединиться к славному роду Ингеитум. Для меня это огромная честь.
Орик одобрительно кивнул и сказал:
— Тогда возьми вот этот Кнурлнин, а по-вашему «Каменное Сердце», и крепко держи его в обеих руках. Теперь ты должен сам сделать надрез у себя на запястье и оросить священный камень своей кровью. Нескольких капель вполне достаточно. Повторяй за мной: Ос ил дом кирану карн дур тарген, цайтмен, оэн гримст вор формв эдарис рак скилфс. Нархо из белгонд… — Это была самая длинная часть ритуала, ибо Орик то и дело останавливался, чтобы перевести Эрагону ту фразу, которую тому надлежало повторить.
В завершение ритуала Эрагон быстро произнёс заклятие, чтобы затянулась ранка на запястье, а Орик заметил:
— Что бы там ни считали представители других наших Домов, но ты вёл себя достойно и проявил к нам должное уважение. Пусть они помнят об этом. — Он усмехнулся. — Ну что ж, теперь мы с тобой почти что родственники. Ты, можно сказать, стал моим сводным братом! Если бы обстоятельства сложились более благоприятно, Хротгар непременно сам преподнёс бы тебе этот шлем во время торжественной церемонии по поводу твоего вступления в Дургримст Ингеитум, но события меняются слишком быстро. Но не сомневайся: все должные почести будут тебе оказаны! И твоё присоединение к нашему клану мы отпразднуем с соблюдением всех необходимых ритуалов, когда вы с Сапфирой вернётесь в Фартхен Дур. Мы устроим грандиозный пир, а тебе придётся подписать множество различных документов, закрепляя свой новый статус.
— Я буду с нетерпением ждать этого дня, — сказал Эрагон, думая о том, что именно сулит ему теперь принадлежность к Дургримст Ингеитум.
Завершив возложенную на него ответственную миссию, Орик сел, опершись спиной о колонну, и принялся вертеть в руках свой боевой топор, но уже через несколько минут гневно глянув на Тронжхайм, проворчал:
— Барзул кнурлар! Где же они? Арья обещала прийти вовремя. Ха! Эти эльфы вечно опаздывают; у них очень странные представления о времени.
— А ты часто с ними дело имел? — спросил Эрагон, присаживаясь на корточки.
Сапфира с интересом наблюдала за ними. Орик рассмеялся:
— Да нет, только с Арьей иногда, она ведь часто уезжала из Фартхен Дура. За семьдесят лет общения с ней я лишь одно понял как следует: эльфа нельзя торопить.
Это все равно что молотом тонкую проволочку ковать — поторопишься и сломаешь её так, что уж никогда не починишь.
— А гномов тоже торопить не стоит?
— Пожалуй. Камень и сам с места сдвинется, если достаточно времени пройдёт. — Орик вздохнул и покачал головой. — Среди здешних народов эльфы меняются медленнее всех — какими были, такими и остались. Между прочим, именно поэтому мне в Дю Вельденварден не очень-то и хочется.
— Но мы-то с Сапфирой должны встретиться с королевой Имиладрис. И Эллесмеру увидеть. А там кто знает… Скажи лучше, когда в последний раз гнома приглашали в Дю Вельденварден?
Орик хмуро на него глянул:
— Это все чисто внешние уловки! Они ничего не значат. А вот перед Тронжхаймом и другими нашими городами стоит множество неотложных задач, однако же я должен тащиться через всю Алагейзию, чтобы обмениваться любезностями с эльфами и погибать от скуки в Эллесмере, пока тебя там будут учить. Да я там окончательно растолстею — ведь твоё обучение может растянуться на несколько лет!
«Несколько лет! — мысленно повторил Эрагон. — Ну что ж, если это необходимо, чтобы победить шейдов и раззаков, я готов».
Сапфира тут же откликнулась:
«Сомневаюсь, чтобы Насуада позволила нам оставаться в Эллесмере дольше нескольких месяцев. Судя по тому, что она нам сказала, мы ей очень скоро понадобимся».
— Ну, наконец-то! — воскликнул Орик, рывком поднимаясь с земли.
К ним приближалась Насуада. Её лёгкие туфельки так и мелькали из-под платья, точно мышки, не решающиеся вылезти из норки. Джормундур и Арья с таким же, как у Орика, заплечным мешком следовали за нею. Арья была в тех же чёрных кожаных доспехах, в каких Эрагон впервые увидел её, и опоясана мечом в чёрных кожаных ножнах.
Эрагон вдруг подумал, что Арья и Насуада могут не одобрить его вступления в Дургримст Ингеитум. Тревога и чувство собственной вины охватили его душу; он понял, что сперва следовало все-таки посоветоваться с Насуадой. И с Арьей! Ему стало жарко: он ещё помнил, как рассердилась Арья после его первой встречи с членами Совета Старейшин.
А потому, когда Насуада остановилась перед ним, он не смог смотреть ей в глаза. Однако она сказала спокойно:
— Значит, ты согласился.
Эрагон кивнул, по-прежнему не поднимая глаз.
— Я все думала, согласишься ли ты, — продолжала Насуада. — Что ж, теперь все три народа имеют на тебя право — как это и было с Всадниками прежде. Гномы могут требовать твоего содействия, поскольку ты вступил в Дургримст Ингеитум; эльфы станут твоими учителями — их влияние на тебя окажется, возможно, наиболее сильным, ибо ваша с Сапфирой тесная связь в основе своей имеет эльфийскую магию; мне ты также принёс клятву верности, а я — человек. Возможно, впрочем, это даже хорошо, что все мы имеем право на твою верность… — Она посмотрела Эрагону прямо в глаза, как-то странно улыбнулась, сунула ему в руку небольшой кошель с золотыми монетами и отступила в сторону.
Джормундур дружески пожал ему руку и сказал:
— Лёгкой тебе дороги, Эрагон. Береги себя!
— Идём, — сказала Арья, тёмной тенью скользнув мимо них. — Пора. Утренняя звезда уже зашла, а путь у нас неблизкий.
— Давно пора! — поддержал её Орик, вытаскивая из мешка красный фонарь, созданный мастерством и магией гномов.
Насуада ещё раз оглядела всех, явно осталась довольна и сказала напоследок:
— Ну что ж, Эрагон и Сапфира… Все вардены передавали вам свои самые добрые напутствия; примите же и моё благословение. Пусть безопасным и лёгким будет ваш путь! Но помните: мы возлагаем на вас самые сокровенные свои надежды и ожидания. Не обманите же их и с честью выполните свою задачу.
— Мы будем стараться изо всех сил! — пообещал Эрагон.
Взяв Сноуфайра под уздцы, он двинулся следом за Арьей, уже успевшей уйти немного вперёд. За ним шёл Орик; Сапфира замыкала процессию. Эрагон успел заметить, что, проходя мимо Насуады, дракониха помедлила и легонько лизнула девушку в щеку.
Они шли на север, и ворота Тронжхайма у них за спиной становились все меньше, пока не стали похожи на светлую полоску, на фоне которой виднелись два крошечных силуэта: Насуада и Джормундур по-прежнему глядели им вслед.
Наконец они добрались до подножия Фартхен Дур. Гигантские двери — футов в тридцать высотой — были уже предусмотрительно распахнуты. Трое гномов-стражников с поклоном дали им пройти. Тоннель, начинавшийся за этими дверями, вполне соответствовал их величине. Его передняя часть шагов на полсотни была украшена резными колоннами и светильниками, дальше стены становились гладкими, точно в гробнице, и стояла такая же тишина.
Тоннель очень напоминал западный вход в Фартхен Дур, но Эрагон знал, что это не так. Казалось, этот тоннель вообще не имеет выхода наружу — он уходил все глубже и глубже под землю и покрывал довольно большое расстояние до столицы гномов Тарнага.
Орик и Арья, едва переступив порог тоннеля, решительно зашагали вперёд, а Эрагон испытывал мучительную неуверенность. Он, разумеется, не боялся темноты, но и удовольствия особого не испытывал, будучи со всех сторон окружённым вечной тьмой и каменными стенами. Войдя в этот пустынный бесконечный коридор, он как бы снова оказался во власти неведомого. Позади, в лагере варденов, осталось то немногое, к чему уже успел привыкнуть; грядущее же сулило ему лишь нечто весьма неопределённое.
«В чем дело?» — спросила у него встревоженная Сапфира. Эрагон не ответил и, глубоко вздохнув, решительно двинулся дальше, все глубже погружаясь в подземное чрево гор.
ЩИПЦЫ И МОЛОТ
Через три дня после появления в Карвахолле раззаков Роран понял, что просто не находит себе места. Он бродил вокруг своей стоянки, почти не присаживаясь, но разглядеть отсюда, что творится в деревне, было невозможно, и он не имел оттуда никаких вестей с тех пор, как к нему приходил Олбрих. Роран сердито посматривал на раскинувшиеся у дороги палатки солдат.
В полдень Роран заставил себя немного поесть всухомятку. Вытирая рот тыльной стороной ладони, он вдруг подумал: сколько же времени раззаки намерены ждать? Что ж, ещё неизвестно, у кого из них больше терпения; он, во всяком случае, сдаваться не собирался.
Чтобы убить время, Роран упражнялся в стрельбе из лука, выбрав в качестве мишени ствол гнилого дерева. Он стрелял до тех пор, пока одна из стрел не разлетелась вдребезги, ударившись о камень, спрятавшийся под корой. После этого ничего другого не оставалось — только ходить туда-сюда по уже натоптанной тропинке от валуна на краю обрыва до того места, где он устроил себе убежище.
Вдруг в лесу, чуть ниже его тропы, послышались шаги. Схватив лук, Роран спрятался и стал ждать. Но вскоре вздохнул с огромным облегчением, увидев Балдора, и радостно замахал ему рукой.
— Почему же столько времени никто не приходил? — немного обиженно спросил он.
— Так мы из деревни выйти не могли, — сказал Балдор, усаживаясь и вытирая пот со лба. — Солдаты просто глаз с нас не спускали. Едва подвернулась возможность удрать от них, я сразу к тебе и пошёл. Хотя, если честно, я ненадолго. — Он опасливо глянул на сумрачную гору, нависавшую над ними, и вздохнул. — И как только у тебя смелости хватает тут жить! Я бы давно сбежал. Тебя тут, случайно, волки, медведи или пумы не беспокоят?
— Да нет, все нормально. А эти солдаты ни о чем таком не болтают?
— Один вчера вечером хвастался у Морна, что, мол, их отряд специально выбрали, уж больно дело им поручено тонкое. (Роран нахмурился.) Хотя ведут они себя не особенно осторожно. Каждый день двое или трое в стельку напиваются, а в самый первый день сразу несколько человек так «накушались», что чуть всю харчевню не разнесли. Бедняга Морн!
— Они хоть заплатили ему за это?
— Да ты что? Конечно нет!
Роран, не отрывая взгляда от деревни, задумчиво сказал:
— Знаешь, все-таки трудно поверить, что Империя послала в такую даль специальный отряд только для того, чтобы меня схватить. Что я им? Или, может, им кажется, что я что-то важное знаю?
Балдор тоже посмотрел в сторону деревни.
— Сегодня раззаки допрашивали Катрину. Кто-то им сказал, что у вас с ней любовь, и они, естественно, очень интересовались, не знает ли она, куда ты подевался.
Роран с тревогой уставился на Балдора:
— Они с ней ничего не сделали? Не напугали?
— Ну, чтобы её напугать, этих двоих маловато будет, — заверил его Балдор. И прибавил осторожно: — Может, тебе стоит подумать над тем, не сдаться ли им?
— Да я скорее повешусь и их с собой прихвачу! — От возмущения Роран вскочил и снова забегал по тропинке. — И как только у тебя язык повернулся такое сказать! Ты ведь знаешь, какой муке они моего отца подвергли!
Балдор остановил его, схватив за руку, и сказал:
— Ну, а если эти солдаты так никуда и не уйдут? Ты что, век тут будешь прятаться? Они ведь скоро догадаются, что мы им солгали и на самом деле ты где-то скрываешься. Такого Империя не прощает.
Роран вырвал руку, резко повернулся, но потом, словно передумав, вдруг сел на землю. «А ведь если я не объявлюсь, — думал он, — раззаки обвинят первого попавшегося. А что, если попробовать увести их от Карвахолла?» Роран, правда, не считал себя достаточно умелым следопытом и не настолько хорошо знал эти леса, чтобы запросто уйти от трех десятков солдат. Вот Эрагон, наверное, смог бы… Однако, если ситуация не переменится, это будет единственной возможностью вывести деревню из-под удара.
Он посмотрел на Балдора.
— Я не хочу, чтобы из-за меня кто-нибудь пострадал, но все-таки пока подожду. Если же раззаки станут проявлять нетерпение и начнут кому-то угрожать, тогда… Ну, тогда я придумаю что-нибудь ещё.
— Да куда ни кинь, все плохо складывается, — сокрушённо покачал головой Балдор.
— Ничего, я сдаваться не намерен!
Балдор вскоре ушёл, и Роран остался наедине со своими мыслями, продолжая топтать все ту же тропу, словно втаптывая в неё тревогу и горестные мысли. Когда спустились холодные сырые сумерки, он снял башмаки — опасаясь, как бы совсем не развалились, — и продолжал ходить по тропе босиком.
Когда взошла почти уже полная луна и под её сиянием ночная тьма несколько расступилась, Роран заметил в Карвахолле какое-то волнение. По деревне метался свет фонарей, выныривая то из-за одного, то из-за другого дома. Наконец жёлтые пятна света собрались на центральной площади Карвахолла, точно стайка светлячков, а потом в некотором беспорядке двинулись к околице деревни и остановились, наткнувшись на ровный ряд зажжённых факелов.
Целых два часа Роран наблюдал за этим противостоянием — фонари беспомощно мигали и метались перед строем солдат, неподвижно стоявших с факелами в руках. Потом те и другие разошлись в разные стороны — по своим домам и палаткам.
Больше внизу ничего интересного не происходило; деревня и военный лагерь погрузились во тьму. И Роран тоже решил лечь спать.
Весь следующий день в Карвахолле царило необычайное оживление. Роран с удивлением наблюдал за тем, как между домами снуют люди. К удалённым фермам направилось несколько верховых, а в полдень он заметил, как двое деревенских вошли в лагерь, исчезли в палатке раззаков и пробыли там не менее часа.
Происходящее настолько захватило его, что он весь день почти не сходил с места.
К вечеру он решил все же поесть, очень надеясь, что Балдор сможет снова прийти к нему. И тот действительно появился.
— Есть хочешь? — спросил его Роран, указывая на миску с едой.
Балдор покачал головой и устало плюхнулся на землю. Под глазами у него пролегли тёмные круги, лицо казалось особенно бледным и совершенно измученным; видимо, он всю ночь не спал.
— Квимби умер, — сказал наконец Балдор.
Роран с грохотом выронил из рук миску и выругался. Стирая со штанины холодное рагу, он спросил:
— Как это произошло?
— Вчера вечером двое солдат начали приставать к Таре. (Тара была женой Морна.) Она, собственно, и не особенно возражала, но эти придурки взяли и подрались из-за того, кого она должна обслужить первым. А Квимби — он тоже был там, проверял бочонок, который, по словам Морна, стал протекать, — попытался их разнять. (Роран кивнул. Квимби вечно во все вмешивался и старался всех заставить «вести себя пристойно».) Ну, и кончилось тем, что один из солдат кинул в него кувшином и попал прямо в висок. Ну, и убил на месте.
Роран тупо смотрел в землю, пытаясь взять себя в руки; отчего-то ему стало трудно дышать, словно Балдор изо всех сил ударил его под дых. Нет, этого просто быть не может! Квимби умер? Квимби, любивший в свободное от фермерства время варить пиво, был такой же неотъемлемой частью Карвахолла, как и окрестные горы; казалось, без него деревня попросту опустела бы.
— И что же будет тем, кто его убил? — спросил Роран. Балдор только рукой махнул.
— Да ничего им не будет! Раззаки каким-то образом почти сразу сумели выкрасть тело Квимби из таверны и утащить к себе. Мы только к ночи это обнаружили и попытались вернуть тело, да только они с нами даже разговаривать не пожелали.
— Я видел.
Балдор сильно потёр руками лицо и устало прибавил:
— Отец и Лоринг сегодня встречались с раззаками; им удалось убедить их отдать тело. Но тем солдатам все равно ничего не грозит. — Он помолчал. — Я уже уходил, когда из лагеря притащили мешок с телом Квимби. И знаешь, что было в мешке? Одни кости!
— Кости?
— Да! И дочиста обглоданные! Даже следы зубов разглядеть можно. А некоторые разгрызены — видно, кто-то костный мозг высасывал…
Отвращение и ужас перед судьбой несчастного Квимби охватили душу Рорана. Всем ведь известно, что не знать человеку после смерти покоя, Пока тело его не погребено должным образом. Это был священный закон, и до сих пор никто не осмеливался так попирать его.
— Но кто, какой зверь обглодал кости несчастного Квимби? — спросил он, уже догадываясь, каков будет ответ.
— Не знаю, но солдаты, когда увидели, тоже в ужас пришли. Должно быть, это сами раззаки.
— Но почему? Зачем?
— По-моему, — тихо сказал Балдор, — раззаки вовсе не люди. Вблизи ведь их никто никогда не видел, и они, к тому же, всегда прикрывают лицо чёрным шарфом. Дыхание у них жутко зловонное, такого у людей не бывает; на спине что-то вроде горба, и разговаривают они друг с другом как-то странно — щелчками. Похоже, солдаты тоже боятся их не меньше нашего.
— Но если они не люди, то кто же они такие? — Роран словно размышлял вслух. — Они ведь и не ургалы.
— Кто их знает?
Рорану стало страшно; это был страх перед непонятным, неведомым, сверхъестественным. Он видел, что и Балдор испытывает примерно те же чувства. Несмотря на многочисленные истории о злодеяниях Галь-баторикса, Рорану не хотелось даже думать о том, что на этот раз зло, порождённое правителем Империи, пустило корни в их родном селении, что на этот раз они столкнулись с такими силами, о которых прежде говорилось лишь в сказках и легендах.
— С этим нужно что-то делать, — пробормотал он чуть слышно.
Ночью неожиданно потеплело, а к полудню долину Паланкар затянуло жарким дрожащим маревом поздней весны. Карвахолл казался удивительно мирным под ярко-синим небом, но Роран даже издали чувствовал то возмущение, что царило среди жителей деревни, заставляя их сжимать кулаки. Спокойствие казалось лёгкой простынкой, которую ветер вот-вот сорвёт с верёвки и унесёт прочь.
Несмотря на то, что Роран все время чего-то ждал, день у него выдался на редкость скучным. Большую часть времени он занимался тем, что чистил кобылу Хорста и лишь к вечеру прилёг отдохнуть, глядя на тёмные верхушки высоченных сосен, чётко выделявшиеся на фоне звёздного неба. Звезды казались такими близкими, что Роран словно летел сквозь них куда-то, в тёмную бездну…
Луна уже заходила, когда он проснулся, чувствуя, что горло саднит от дыма. Он закашлялся и, выбравшись из спального мешка, вскочил, пытаясь понять, что происходит, и без конца моргая, потому что глаза невыносимо жгло. Слезы так и текли по щекам, ядовитый дым не давал нормально дышать.
Роран, подхватив одеяла, быстро оседлал перепуганную кобылу и, пришпоривая, погнал её выше в горы в надежде, что там воздух окажется более чистым. Но вскоре стало ясно, что и дым тоже поднимается вверх, и Роран, резко свернув в сторону, поехал через лес.
Несколько минут они петляли в темноте, то и дело меняя направление, наконец дым остался позади, а они вылетели на край утёса, где гулял ветерок. С наслаждением вдыхая свежий воздух, Роран всматривался в раскинувшуюся внизу долину в поисках источника дыма. И очень скоро его обнаружил.
Деревенский сарай, где обычно хранили сено, был объят пламенем; его содержимое уже превратилось в груду пепла. Рорану стало не по себе. Ему хотелось крикнуть, броситься на помощь тем, кто с вёдрами в руках пытался залить пожар, но он не мог заставить себя покинуть это лесное убежище.
Вдруг пылающий клок сена ветром отнесло к дому Дельвина. Тростниковая крыша мгновенно вспыхнула.
Роран проклинал все на свете, рвал на себе волосы, слезы ручьём текли у него по щекам. За неправильное обращение с огнём в Карвахолле всегда наказывали сурово. Вряд ли это несчастный случай. А может, пожар устроили солдаты Гальбаторикса? Что, если раззаки наказывают жителей деревни за то, что они скрывают его, Рорана? Что, если это он всему виною?
Следующим вспыхнул дом Фиска. Роран в ужасе отвернулся: он ненавидел себя за трусость.
К рассвету некоторые загоревшиеся дома сумели потушить, некоторые же догорели сами собой. Лишь простое везение и то, что ночь оказалась почти безветренной, спасло Карвахолл от полного уничтожения.
Роран смотрел вниз, пока не убедился, что пожары потушены. Лишь после этого он вернулся в своё убежище и ничком бросился на постель, чувствуя себя совершенно разбитым, и проспал с рассвета почти до самого вечера. На какое-то время окружающий мир перестал для него существовать; лишь тревожные, мучительные сны терзали его душу.
Вечером он с особым нетерпением ждал появления кого-нибудь из деревни. На этот раз пришёл Олбрих, и даже в сумерках было видно, какое осунувшееся и мрачное у него лицо.
В полдень Роран заставил себя немного поесть всухомятку. Вытирая рот тыльной стороной ладони, он вдруг подумал: сколько же времени раззаки намерены ждать? Что ж, ещё неизвестно, у кого из них больше терпения; он, во всяком случае, сдаваться не собирался.
Чтобы убить время, Роран упражнялся в стрельбе из лука, выбрав в качестве мишени ствол гнилого дерева. Он стрелял до тех пор, пока одна из стрел не разлетелась вдребезги, ударившись о камень, спрятавшийся под корой. После этого ничего другого не оставалось — только ходить туда-сюда по уже натоптанной тропинке от валуна на краю обрыва до того места, где он устроил себе убежище.
Вдруг в лесу, чуть ниже его тропы, послышались шаги. Схватив лук, Роран спрятался и стал ждать. Но вскоре вздохнул с огромным облегчением, увидев Балдора, и радостно замахал ему рукой.
— Почему же столько времени никто не приходил? — немного обиженно спросил он.
— Так мы из деревни выйти не могли, — сказал Балдор, усаживаясь и вытирая пот со лба. — Солдаты просто глаз с нас не спускали. Едва подвернулась возможность удрать от них, я сразу к тебе и пошёл. Хотя, если честно, я ненадолго. — Он опасливо глянул на сумрачную гору, нависавшую над ними, и вздохнул. — И как только у тебя смелости хватает тут жить! Я бы давно сбежал. Тебя тут, случайно, волки, медведи или пумы не беспокоят?
— Да нет, все нормально. А эти солдаты ни о чем таком не болтают?
— Один вчера вечером хвастался у Морна, что, мол, их отряд специально выбрали, уж больно дело им поручено тонкое. (Роран нахмурился.) Хотя ведут они себя не особенно осторожно. Каждый день двое или трое в стельку напиваются, а в самый первый день сразу несколько человек так «накушались», что чуть всю харчевню не разнесли. Бедняга Морн!
— Они хоть заплатили ему за это?
— Да ты что? Конечно нет!
Роран, не отрывая взгляда от деревни, задумчиво сказал:
— Знаешь, все-таки трудно поверить, что Империя послала в такую даль специальный отряд только для того, чтобы меня схватить. Что я им? Или, может, им кажется, что я что-то важное знаю?
Балдор тоже посмотрел в сторону деревни.
— Сегодня раззаки допрашивали Катрину. Кто-то им сказал, что у вас с ней любовь, и они, естественно, очень интересовались, не знает ли она, куда ты подевался.
Роран с тревогой уставился на Балдора:
— Они с ней ничего не сделали? Не напугали?
— Ну, чтобы её напугать, этих двоих маловато будет, — заверил его Балдор. И прибавил осторожно: — Может, тебе стоит подумать над тем, не сдаться ли им?
— Да я скорее повешусь и их с собой прихвачу! — От возмущения Роран вскочил и снова забегал по тропинке. — И как только у тебя язык повернулся такое сказать! Ты ведь знаешь, какой муке они моего отца подвергли!
Балдор остановил его, схватив за руку, и сказал:
— Ну, а если эти солдаты так никуда и не уйдут? Ты что, век тут будешь прятаться? Они ведь скоро догадаются, что мы им солгали и на самом деле ты где-то скрываешься. Такого Империя не прощает.
Роран вырвал руку, резко повернулся, но потом, словно передумав, вдруг сел на землю. «А ведь если я не объявлюсь, — думал он, — раззаки обвинят первого попавшегося. А что, если попробовать увести их от Карвахолла?» Роран, правда, не считал себя достаточно умелым следопытом и не настолько хорошо знал эти леса, чтобы запросто уйти от трех десятков солдат. Вот Эрагон, наверное, смог бы… Однако, если ситуация не переменится, это будет единственной возможностью вывести деревню из-под удара.
Он посмотрел на Балдора.
— Я не хочу, чтобы из-за меня кто-нибудь пострадал, но все-таки пока подожду. Если же раззаки станут проявлять нетерпение и начнут кому-то угрожать, тогда… Ну, тогда я придумаю что-нибудь ещё.
— Да куда ни кинь, все плохо складывается, — сокрушённо покачал головой Балдор.
— Ничего, я сдаваться не намерен!
Балдор вскоре ушёл, и Роран остался наедине со своими мыслями, продолжая топтать все ту же тропу, словно втаптывая в неё тревогу и горестные мысли. Когда спустились холодные сырые сумерки, он снял башмаки — опасаясь, как бы совсем не развалились, — и продолжал ходить по тропе босиком.
Когда взошла почти уже полная луна и под её сиянием ночная тьма несколько расступилась, Роран заметил в Карвахолле какое-то волнение. По деревне метался свет фонарей, выныривая то из-за одного, то из-за другого дома. Наконец жёлтые пятна света собрались на центральной площади Карвахолла, точно стайка светлячков, а потом в некотором беспорядке двинулись к околице деревни и остановились, наткнувшись на ровный ряд зажжённых факелов.
Целых два часа Роран наблюдал за этим противостоянием — фонари беспомощно мигали и метались перед строем солдат, неподвижно стоявших с факелами в руках. Потом те и другие разошлись в разные стороны — по своим домам и палаткам.
Больше внизу ничего интересного не происходило; деревня и военный лагерь погрузились во тьму. И Роран тоже решил лечь спать.
Весь следующий день в Карвахолле царило необычайное оживление. Роран с удивлением наблюдал за тем, как между домами снуют люди. К удалённым фермам направилось несколько верховых, а в полдень он заметил, как двое деревенских вошли в лагерь, исчезли в палатке раззаков и пробыли там не менее часа.
Происходящее настолько захватило его, что он весь день почти не сходил с места.
К вечеру он решил все же поесть, очень надеясь, что Балдор сможет снова прийти к нему. И тот действительно появился.
— Есть хочешь? — спросил его Роран, указывая на миску с едой.
Балдор покачал головой и устало плюхнулся на землю. Под глазами у него пролегли тёмные круги, лицо казалось особенно бледным и совершенно измученным; видимо, он всю ночь не спал.
— Квимби умер, — сказал наконец Балдор.
Роран с грохотом выронил из рук миску и выругался. Стирая со штанины холодное рагу, он спросил:
— Как это произошло?
— Вчера вечером двое солдат начали приставать к Таре. (Тара была женой Морна.) Она, собственно, и не особенно возражала, но эти придурки взяли и подрались из-за того, кого она должна обслужить первым. А Квимби — он тоже был там, проверял бочонок, который, по словам Морна, стал протекать, — попытался их разнять. (Роран кивнул. Квимби вечно во все вмешивался и старался всех заставить «вести себя пристойно».) Ну, и кончилось тем, что один из солдат кинул в него кувшином и попал прямо в висок. Ну, и убил на месте.
Роран тупо смотрел в землю, пытаясь взять себя в руки; отчего-то ему стало трудно дышать, словно Балдор изо всех сил ударил его под дых. Нет, этого просто быть не может! Квимби умер? Квимби, любивший в свободное от фермерства время варить пиво, был такой же неотъемлемой частью Карвахолла, как и окрестные горы; казалось, без него деревня попросту опустела бы.
— И что же будет тем, кто его убил? — спросил Роран. Балдор только рукой махнул.
— Да ничего им не будет! Раззаки каким-то образом почти сразу сумели выкрасть тело Квимби из таверны и утащить к себе. Мы только к ночи это обнаружили и попытались вернуть тело, да только они с нами даже разговаривать не пожелали.
— Я видел.
Балдор сильно потёр руками лицо и устало прибавил:
— Отец и Лоринг сегодня встречались с раззаками; им удалось убедить их отдать тело. Но тем солдатам все равно ничего не грозит. — Он помолчал. — Я уже уходил, когда из лагеря притащили мешок с телом Квимби. И знаешь, что было в мешке? Одни кости!
— Кости?
— Да! И дочиста обглоданные! Даже следы зубов разглядеть можно. А некоторые разгрызены — видно, кто-то костный мозг высасывал…
Отвращение и ужас перед судьбой несчастного Квимби охватили душу Рорана. Всем ведь известно, что не знать человеку после смерти покоя, Пока тело его не погребено должным образом. Это был священный закон, и до сих пор никто не осмеливался так попирать его.
— Но кто, какой зверь обглодал кости несчастного Квимби? — спросил он, уже догадываясь, каков будет ответ.
— Не знаю, но солдаты, когда увидели, тоже в ужас пришли. Должно быть, это сами раззаки.
— Но почему? Зачем?
— По-моему, — тихо сказал Балдор, — раззаки вовсе не люди. Вблизи ведь их никто никогда не видел, и они, к тому же, всегда прикрывают лицо чёрным шарфом. Дыхание у них жутко зловонное, такого у людей не бывает; на спине что-то вроде горба, и разговаривают они друг с другом как-то странно — щелчками. Похоже, солдаты тоже боятся их не меньше нашего.
— Но если они не люди, то кто же они такие? — Роран словно размышлял вслух. — Они ведь и не ургалы.
— Кто их знает?
Рорану стало страшно; это был страх перед непонятным, неведомым, сверхъестественным. Он видел, что и Балдор испытывает примерно те же чувства. Несмотря на многочисленные истории о злодеяниях Галь-баторикса, Рорану не хотелось даже думать о том, что на этот раз зло, порождённое правителем Империи, пустило корни в их родном селении, что на этот раз они столкнулись с такими силами, о которых прежде говорилось лишь в сказках и легендах.
— С этим нужно что-то делать, — пробормотал он чуть слышно.
Ночью неожиданно потеплело, а к полудню долину Паланкар затянуло жарким дрожащим маревом поздней весны. Карвахолл казался удивительно мирным под ярко-синим небом, но Роран даже издали чувствовал то возмущение, что царило среди жителей деревни, заставляя их сжимать кулаки. Спокойствие казалось лёгкой простынкой, которую ветер вот-вот сорвёт с верёвки и унесёт прочь.
Несмотря на то, что Роран все время чего-то ждал, день у него выдался на редкость скучным. Большую часть времени он занимался тем, что чистил кобылу Хорста и лишь к вечеру прилёг отдохнуть, глядя на тёмные верхушки высоченных сосен, чётко выделявшиеся на фоне звёздного неба. Звезды казались такими близкими, что Роран словно летел сквозь них куда-то, в тёмную бездну…
Луна уже заходила, когда он проснулся, чувствуя, что горло саднит от дыма. Он закашлялся и, выбравшись из спального мешка, вскочил, пытаясь понять, что происходит, и без конца моргая, потому что глаза невыносимо жгло. Слезы так и текли по щекам, ядовитый дым не давал нормально дышать.
Роран, подхватив одеяла, быстро оседлал перепуганную кобылу и, пришпоривая, погнал её выше в горы в надежде, что там воздух окажется более чистым. Но вскоре стало ясно, что и дым тоже поднимается вверх, и Роран, резко свернув в сторону, поехал через лес.
Несколько минут они петляли в темноте, то и дело меняя направление, наконец дым остался позади, а они вылетели на край утёса, где гулял ветерок. С наслаждением вдыхая свежий воздух, Роран всматривался в раскинувшуюся внизу долину в поисках источника дыма. И очень скоро его обнаружил.
Деревенский сарай, где обычно хранили сено, был объят пламенем; его содержимое уже превратилось в груду пепла. Рорану стало не по себе. Ему хотелось крикнуть, броситься на помощь тем, кто с вёдрами в руках пытался залить пожар, но он не мог заставить себя покинуть это лесное убежище.
Вдруг пылающий клок сена ветром отнесло к дому Дельвина. Тростниковая крыша мгновенно вспыхнула.
Роран проклинал все на свете, рвал на себе волосы, слезы ручьём текли у него по щекам. За неправильное обращение с огнём в Карвахолле всегда наказывали сурово. Вряд ли это несчастный случай. А может, пожар устроили солдаты Гальбаторикса? Что, если раззаки наказывают жителей деревни за то, что они скрывают его, Рорана? Что, если это он всему виною?
Следующим вспыхнул дом Фиска. Роран в ужасе отвернулся: он ненавидел себя за трусость.
К рассвету некоторые загоревшиеся дома сумели потушить, некоторые же догорели сами собой. Лишь простое везение и то, что ночь оказалась почти безветренной, спасло Карвахолл от полного уничтожения.
Роран смотрел вниз, пока не убедился, что пожары потушены. Лишь после этого он вернулся в своё убежище и ничком бросился на постель, чувствуя себя совершенно разбитым, и проспал с рассвета почти до самого вечера. На какое-то время окружающий мир перестал для него существовать; лишь тревожные, мучительные сны терзали его душу.
Вечером он с особым нетерпением ждал появления кого-нибудь из деревни. На этот раз пришёл Олбрих, и даже в сумерках было видно, какое осунувшееся и мрачное у него лицо.