Парецки Сара. Приказано убить

   Я усмехнулась про себя: так Розе и надо. После всех ее антифеминистских нападок она сама стала жертвой дискриминации.
   Роза вышла вместе с Пелли, прямая, как всегда, и, подчеркнуто игнорируя меня, попрощалась с Яблонски. Она сказала, что собирается подождать Альберта в холле. Пелли – единственный человек, который может общаться с Розой, – заботливо взял ее под локоть и проводил к двери. Ну что за характер! На какой-то миг мне пришло в голову: интересно, как сложилась бы ее жизнь, если бы был жив дядя Карл?
   Кэрролл вернулся через несколько минут. Он сел и некоторое время молча смотрел на меня. Я пожалела, что позволила Розе разозлить себя.
   Но заговорил он не о моей тете.
   – Вы не могли бы сказать мне, почему вас интересует «Корпус Кристи» и Агнес Пасиорек?
   – Страховая компания «Аякс» находится в ряду крупнейших в стране фирм по страхованию имущества, – начала я, осторожно подбирая слова. – Один из ее служащих пришел ко мне пару недель назад, опасаясь, что в недалеком будущем кто-то тайно скупит большинство ее акций. Я поговорила об этом с Агнес – у нее, как у брокера, был доступ к биржевой информации. В ночь, когда ее убили, она позвонила этому служащему «Аякса» и сказала, что собирается встретиться с кем-то, кто может внести в это дело какую-то ясность. По крайней мере, тот человек был последним, кто видел ее в живых. А, так как он – или она – не объявился, не исключено, что это и есть убийца. («Теперь будь начеку», – остерегла я себя.) Единственная улика, которая у меня есть, – это кое-какие наброски Агнес. Судя по некоторым словам, делая их, она думала об «Аяксе». На этом листке бумаги нацарапано название – «Корпус Кристи». Это не то что какая-то определенная запись, а просто подсознательные мысли, которые иногда машинально фиксирует рука, когда о чем-то размышляешь. Мне надо с чего-то начать, и я решила: а почему бы не с этой записи?
   – Я действительно мало знаю об этой организации, – произнес Кэрролл. – Ее члены ревниво охраняют, свои тайны. Можно сказать, завет о том, что хорошие дела должны делаться втайне, они воспринимают буквально. Они приносят якобы монашеские клятвы, принимают обеты бедности и повиновения. У них своя внутренняя структура: во всех районах, где есть их члены, выбирается кто-то вроде настоятеля, которому они и повинуются. Настоятель может быть священником, но не обязательно. Хотя обычно это все-таки священник. Но даже и тогда он – тайный член организации и выполняет свои обязанности как обычную работу.
   – Как же они могут давать обет бедности? Разве они живут в монастырях или в общинах?
   Он покачал головой:
   – Они отдают в «Корпус Кристи» все свои деньги, это может быть жалованье, наследство, прибыль от игры на бирже или что-то другое. Затем часть денег «Корпус» отдает им обратно – в соответствии с их запросами и образом жизни, который надо поддерживать. Скажем, вы адвокат. Возможно, они выделяли бы вам сто тысяч долларов в год. Понимаете, они не хотят, чтобы вам задавали вопросы, почему ваш уровень жизни гораздо ниже, чем у ваших коллег-адвокатов.
   В этот момент в комнату вернулся Пелли.
   – Адвокатов, настоятель?
   – Я пытаюсь объяснить мисс Варшавски, как работает «Корпус Кристи». Но знаю об этом совсем немного. А ты, Гас?
   – Только то, о чем говорят все. А зачем вам это надо?
   Я рассказала ему то, что сообщила Кэрроллу.
   – Я бы хотел увидеть эти записи, – произнес Пелли. – Возможно, мне придет в голову какая-нибудь идея, подобная той, что была у нее.
   – У меня их нет с собой. Но в следующий раз, когда я приеду, прихвачу их. (Если не забуду изобразить что-нибудь на бумаге.)
   Было почти половина пятого, когда я вернулась на Эйзенхауэр, снег пошел сильнее. К тому же стало темно, и было почти невозможно разглядеть дорогу. Машины передвигались со скоростью примерно пять миль в час. То и дело я проезжала мимо бедолаг, свалившихся в кювет.
   Я приближалась к развилке на Белмонт, но все еще решала вопрос: не вернуться ли мне домой, отложив следующую поездку на более благоприятное время? Две сердитые леди за один день – явный перебор для моей нервной системы. Но чем скорее я поговорю с Кэтрин Пасиорек, тем быстрее выкину ее из своей жизни.
   Я поехала дальше на север и только к семи добралась до развилки на Хаф-Дэй-роуд. В отличие от основных скоростных магистралей дороги были не расчищены. Я чуть не застряла несколько раз на Шеридан-роуд и все же накрепко засела сразу после поворота на Арбор-руд. Я вышла и задумчиво оглядела машину. Можно не сомневаться, никто в доме Пасиореков не подтолкнет меня.
   – К тому времени, как я вернусь, тебе лучше быть в боевой готовности, – пригрозила я «омеге» и пошла пешком.
   Я быстро шла сквозь густую пелену снега, радуясь, что у меня есть перчатки и теплые наушники, но отчаянно сожалея об отсутствии пальто. Влетев в гараж, я позвонила у боковой двери. Гараж отапливался и, ожидая, пока мне откроют, я потирала руки и притопывала ногами.
   Дверь открыла Барбара Пасиорек, младшая сестра Агнес. В последний раз, когда я ее видела, ей было шесть лет. Теперь уже подросток, она очень походила на Агнес, когда я впервые познакомилась с ней, и волна воспоминаний захлестнула меня.
   – Вик! – воскликнула Барбара. – Ты ехала из Чикаго в такую погоду? Мама тебя ждет? Проходи и грейся, – Мы вошли через заднюю прихожую, миновали огромную кухню, где кухарка была поглощена приготовлением ужина. – Отец застрял в госпитале – не может попасть домой, пока не расчистят дороги, поэтому мы собираемся ужинать через полчаса. Ты останешься?
   – Конечно, если захочет твоя мама.
   Я следовала за ней по смутно узнаваемым коридорам, пока мы не оказались в основной части здания. Барбара провела меня в так называемую семейную комнату. В комнате, по размеру гораздо меньшей, чем оранжерея – всего-то двадцать или тридцать футов в поперечнике, – стояло пианино и был огромный камин. Миссис Пасиорек плела кружева, греясь у огня.
   – Смотри, мама, кто к нам заехал, – объявила Барбара, словно преподнося приятный сюрприз.
   Миссис Пасиорек подняла голову. Глубокая складка исказила ее красивый лоб.
   – Виктория, не буду делать вид, что рада тебя видеть. Я не рада. Но мне нужно кое-что обсудить с тобой, и твой приезд избавил меня от неприятного звонка. Барбара! Оставь нас.
   Девочка, казалось, была удивлена и обижена столь откровенной враждебностью матери.
   – Барбара, – сказала я, – не могла бы ты кое-что для меня сделать? Пока мы с твоей мамой будем разговаривать, разыщи, пожалуйста, бензоколонку, где был бы грузовик с буксировочным тросом. Моя «омега» застряла в полумиле отсюда на дороге. Если ты позвонишь сейчас, ко времени моего ухода у них, возможно, найдется свободный грузовик.
   Я села в кресло у огня напротив миссис Пасиорек. Она отложила свою работу с раздражающей аккуратностью, напомнив мне Розу.
   – Виктория, ты развратила и разрушила жизнь моего старшего ребенка. Не удивительно ли, что ты нежеланный гость в этом доме?
   – Кэтрин, это чушь собачья, и ты об этом знаешь.
   Ее лицо побагровело. Прежде, чем она успела ответить, я пожалела о своей грубости – ну что делать, если сегодняшний день сводит меня исключительно со злыми женщинами?
   – Агнес была прекрасным человеком, – мягко сказала я. – Вы должны гордиться ею и ее успехами. Мало кто добивается того, чего достигла она, особенно среди женщин. Она была привлекательна и обладала большим мужеством. Она многое переняла от вас. Гордитесь ею. И скорбите о ней.
   Как и Роза, она слишком долго жила со своей ненавистью, чтобы так просто расстаться с ней.
   – Я не доставлю тебе удовольствия, затеяв с тобой спор, Виктория. Достаточно того, что Агнес знала о противоположности наших взглядов. Аборты... Вьетнамская война. И худшее из всего – церковь. Мне казалось, наше фамильное имя запятнано со всех сторон. Я не понимала, как много я могу простить, пока Агнес не объявила публично, что она гомосексуальна.
   Я широко раскрыла глаза.
   – Публично! Она действительно объявила об этом прямо посреди Ла-Салль? Там, где каждый таксист Чикаго мог ее услышать?
   – Я понимаю, ты считаешь себя очень остроумной. Но она с таким же успехом могла бы прокричать об этом и посреди улицы. Все знали об этом. И она гордилась этим. Гордилась! Даже архиепископ Фарбер согласился поговорить с ней, объяснить, какому поруганию она подвергает свое тело. И свою семью. А она посмеялась над ним. Назвала ему имена своих любовниц. Говорила такие вещи, которые только тебе могли прийти в голову. Ты втянула ее в это, так же как и в другие ужасные дела. А потом – подумать только! – привезла сюда эту тварь, эту порочную женщину на похороны моей дочери.
   – Можно полюбопытствовать, Кэтрин, как Агнес называла архиепископа Фарбера?
   Ее лицо опять покраснело.
   – Это показывает твое отношение к жизни. Ты совсем не уважаешь людей.
   Я покачала головой:
   – Неправда. Я очень уважаю людей. Я уважала, например, Агнес и Филлис. Не знаю, почему Агнес выбрала такой вид сексуальных отношений. Но она любила Филлис Лординг, а Филлис любила ее, и они счастливо жили вместе. Если бы хоть пять процентов супружеских пар приносили друг другу столько удовлетворения, не было бы такого количества разводов, как сейчас... Филлис – интересная женщина. Она известный ученый. Если бы вы прочитали ее книгу «Мир Сапфо», то поняли бы, что значили они с Агнес друг для друга.
   – Как ты можешь сидеть здесь и рассуждать об этом... извращении да еще осмеливаешься сравнивать это с таинством брака?
   Я провела рукой по лицу. Огонь вгонял меня в сон и навевал некоторое легкомыслие.
   – Мы никогда не придем к соглашению по этому поводу. Возможно, нам следует договориться не обсуждать больше этот вопрос. По какой-то причине злоба по поводу образа жизни Агнес приносит вам утешение, так же как и обвинения в мой адрес. Меня это мало волнует. Если хотите оставаться слепой в отношении характера вашей дочери, ее личности и ее выбора – это ваше право. Ваши взгляды не изменят истинного положения вещей. И они делают несчастным только одного человека – вас. Возможно, и Барбару. И доктора Пасиорека. Но основная жертва – вы.
   – Зачем ты привезла ее на похороны?
   Я вздохнула:
   – Не для того чтобы облить вас грязью, хотите – верьте, хотите – нет. Филлис любила Агнес. Она хотела увидеть ее похороны. Ей надо было проститься с ней... Зачем я все это говорю? Вы все равно не слушаете. Просто вам нужно горючее, чтобы поддерживать свою ненависть. Но я приехала сюда в такую погоду не для того, чтобы говорить о Филлис Лординг, хотя это и доставило мне удовольствие. Я хочу спросить вас о ваших сделках с акциями. Конкретно, почему вы решили приобрести в прошлом месяце две тысячи акций «Аякса»?
   – «Аякса»? О чем ты говоришь?
   – «Аякс» – страховая компания. Второго декабря вы купили две тысячи акций. Для чего?
   Ее лицо побледнело, в свете камина кожа на лице стала похожа на бумагу. По-моему, хирург-кардиолог мог бы поговорить со своей женой о влиянии перепадов ее настроения на состояние сердца. Но говорят, меньше всего замечаешь, что происходит с твоими близкими. Она снова овладела собой.
   – Думаю, ты не поймешь, что значит иметь много денег. Я не знаю, сколько стоят две тысячи акций «Аякса»...
   – Почти сто двадцать тысяч на сегодняшний день, – с готовностью вставила я.
   – Да, но это только небольшая часть состояния, которое оставил мне мой отец. Возможно, мои бухгалтеры решили, что это хорошее вложение денег. Они не консультируются со мной по поводу таких незначительных сделок.
   Я восхищенно улыбнулась.
   – Могу их понять. А как насчет «Корпуса Кристи»? Вы ведь рьяная католичка. Что вы можете сказать о нем?
   – Пожалуйста, уходи, Виктория. Я устала, и мне пора ужинать.
   – Вы ведь член этой организации, Кэтрин?
   – Не называй меня Кэтрин. Лучше – миссис Пасиорек.
   – А я бы предпочла, чтобы вы называли меня мисс Варшавски... Так что же – вы член «Корпуса Кристи», миссис Пасиорек?
   – Никогда о таком не слышала.
   Похоже, больше обсуждать было нечего. Я собралась уходить, затем вспомнила еще кое-что и остановилась в дверях:
   – А как насчет корпорации «Вуд-Сейдж»? Может, о ней вы что-нибудь знаете?
   Возможно, это был всего лишь отблеск огня, но мне показалось, что ее глаза на мгновение вспыхнули.
   – Уходи! – отрезала она.
   Барбара ждала меня в конце коридора, оттуда он под углом отходил к задней части дома.
   – Твоя машина в гараже, Вик.
   Я благодарно улыбнулась ей. Как она ухитрилась вырасти нормальной и доброжелательной с такой матерью?
   – Сколько я тебе должна? Двадцать пять? Она покачала головой:
   – Ничего. Я... я сожалею, что мама так груба с тобой.
   – Значит, ты хочешь загладить ее вину? – Я вытащила бумажник. – Ты не должна этого делать, Барбара. То, что говорит мне твоя мама, не влияет на мое отношение к тебе.
   Я вложила деньги ей в руку. Она застенчиво улыбнулась:
   – Только двадцать.
   Я забрала пятерку.
   – Ты не обидишься, если я кое-что у тебя спрошу? Вы с Агнес были... как мама говорит... – Она осеклась, сильно покраснев.
   – Были ли мы с твоей сестрой любовницами? Нет. И хотя я очень люблю многих женщин, ни одна из них не была моей любовницей. Но твоей матери доставляет удовольствие думать, что Агнес не могла принять своего собственного решения.
   – Понимаю... Надеюсь, ты не рассердилась, не подумала, что...
   Ничуть. Не беспокойся об этом. Позвони, если захочешь поговорить о сестре. Она была прекрасной женщиной. Или позвони Филлис Лординг. Она будет очень признательна.

Глава 15
Пожар

   Когда я вернулась домой, было так поздно, что я даже не проверила автоответчик, отложив это до утра. Поэтому только на следующий день я узнала, что несколько раз звонил Роджер, а также Мюррей Райерсон. Сперва я связалась с Мюрреем.
   – Мне кажется, я нашел твоего дружка Уолтера. Мужчина по имени Уоллис Смит обратился в прошлый четверг со сломанной челюстью в больницу Святого Винсента. Он заплатил наличными, и, что удивительно, счет составил примерно тысячу долларов, хотя он находился там всего одну ночь. Впрочем, недаром говорят, хорошее медицинское обслуживание стоит сегодня не дешевле маленькой атомной подводной лодки.
   – Адрес он оставил фальшивый?
   – Боюсь, что так. Это пустой коттедж в Нью-Тауне. Но у нас есть неплохое описание его, полученное от ночной медсестры кабинета неотложной помощи. Крупный угрюмый парень с темными вьющимися волосами, спереди лысина. Без бороды. Я передал эту информацию своему приятелю в полиции. Он сказал, похоже на Уолтера Новика. Этот малый – грузчик и обычно пользуется ножом, что, возможно, объясняет его неудачу с кислотой. – Я промолчала, и Мюррей добавил сочувственно: – Извини. По-моему, неудачная шутка. Ну, короче, он одиночка, хотя немало поработал на Аннунцио Паскуале.
   Я почувствовала непривычный прилив страха. Аннунцио Паскуале. Крупная мафиозная фигура. Убийства, пытки – все, что угодно... Что я могла сделать, чтобы вызвать интерес такого человека?
   – Ты там, Вик?
   – Да. И пробуду здесь еще несколько часов. Пришли на мои похороны ирисы, я всегда недолюбливала лилии.
   – Конечно, малыш. Не открывай кому зря дверь и смотри по сторонам, когда переходишь Холстед... Возможно, я состряпаю маленькую статейку, это немного обезопасит для тебя главные улицы.
   – Спасибо, Мюррей, – механически ответила я и повесила трубку.
   Паскуале... Должно быть, это связано с поддельными акциями. Должно быть. Если хочешь изготовить фальшивые деньги и пустить их в оборот, кого ты первым делом найдешь? Мафиози. То же касается и акций.
   Я нелегко пугаюсь. Но я не героиня детективных сериалов – мне не удастся прибрать к рукам организованную преступность. Если Паскуале действительно связан с подложными акциями, я уступлю во всем. Кроме одного. Моей жизни беспричинно угрожают. Нет, не просто жизни – моему зрению, здоровью. Если я спущу это, то уже никогда не буду жить в мире сама с собой.
   Я взглянула в сторону стопки газет на кофейном столике и поморщилась. Выход можно было бы найти: если бы поговорить с Паскуале; объяснить, что наши интересы не совпадают; дать ему понять, что дело с фальшивыми акциями остается на его совести, я не буду копать дальше – я займусь другим, если он перестанет покровительствовать Новику.
   Как бы довести эту информацию до Паскуале? Объявление в «Геральд-стар» сработало бы, но тогда на меня навалится закон. Хэтфилд с удовольствием вытянет меня в федеральный суд.
   Я позвонила одной знакомой в офисе окружного прокурора.
   – Мэгги, это Ви. Ай. Варшавски. Я хотела попросить тебя об одолжении.
   – Я собираюсь в суд, Ви. Ай. Ты не могла бы подождать?
   – Это не займет много времени. Я просто хочу узнать сферу влияния дона Паскуале: рестораны, прачечные, ну и тому подобное, где я могла бы осторожно с ним связаться.
   На другом конце воцарилось долгое молчание.
   – Ты случайно не собираешься на него работать?
   – Ни в коем случае, Мэгги. Я бы не смогла выдержать твой допрос в суде.
   Опять молчание, затем она сказала:
   – Думаю, мне лучше не знать, зачем тебе это. Позвоню, когда освобожусь, возможно, в три.
   Я беспокойно бродила по квартире. Можно не сомневаться: по телефону говорил со мной не Паскуале. Я видела его раз или два в здании федерального суда, слышала его речь – у него сильный итальянский акцент. Кроме того, даже если допустить, что Паскуале замешан в деле с фальшивыми акциями, что подделал их он, все равно кто-то должен был положить их в монастырский сейф. Возможно, он жил в Мелроуз-парке, возможно, посещал монастырскую церковь, но даже и в этом случае ему пришлось бы подкупить массу людей, чтобы добраться до сейфа. Бонифаций Кэрролл и Августин Пелли – первые люди в мафии? Нелепо.
   Остается еще Роза. Я прыснула от смеха, вообразив Розу любовницей гангстера. Уж она бы крепко держала его в руках – не получишь спагетти, Аннунцио, пока не обольешь мою племянницу кислотой.
   Внезапно я вспомнила о кузене Альберте. До этого я даже не думала о нем. Он всегда был в тени Розы. Но... он ведь был финансистом, а мафиози всегда найдет применение хорошему финансисту. И вот он предстал перед моим мысленным взором: рыхлый, сорокалетний, неженатый, подавленный своей поистине ужасной матерью. Может, это породило в нем антиобщественный дух, во мне Роза точно вызвала бы подобное чувство. Что, если Роза позвонила мне без его ведома? А потом он убедил ее отделаться от меня. По какой-то непонятной причине он украл монастырские акции и заменил их поддельными, а когда началось расследование, снова подменил акции. Ведь он мог в любое время узнать у Розы цифровой шифр сейфа.
   Приготовляя на обед яйца с соусом кэрри, горошком и помидорами, я продолжала выстраивать обвинительное заключение против Альберта. Я знала его очень плохо. За его обрюзгшей, аморфной внешностью могло скрываться все, что угодно:
   Когда яйца с соусом кэрри были почти готовы, позвонил. Роджер Феррант. Я весело приветствовала его.
   – Вик, ты снова похожа сама на себя. Мне надо поговорить с тобой.
   – Очень хорошо. Есть что-нибудь новенькое насчет «Аякса»?
   – Нет. Мне надо обсудить с тобой кое-что еще. Давай пообедаем вместе?
   Поддавшись порыву, все еще занятая мыслями об Альберте, я не просто согласилась, но даже предложила приготовить обед. Положив трубку, я обругала себя – придется теперь убирать эту проклятую кухню.
   Несколько удрученная, я вычистила массу вонючих кастрюль и тарелок. Заправила постель. По занесенным снегом тротуарам дотащилась до магазина, купила говядину и приготовила ее по-бургундски – с луком, грибами, солониной и, конечно, бургундским вином. Чтобы продемонстрировать Роджеру, что я его больше не подозреваю – по крайней мере, не сейчас, – я решила разлить вино в красные венецианские бокалы, которые мама тайно вывезла из Италии. Она провезла восемь штук, аккуратно завернув их в нижнее белье, но один из них разбился несколько лет назад, когда обыскивали мою квартиру. Теперь я держу их в платяном шкафу в самом дальнем углу.
   Когда Мэгги позвонила в половине пятого, я оценила пользу, приносимую домашней работой, – она заставляет забыть о всех проблемах. Я была так занята весь день, что и не вспомнила о доне Паскуале.
   Ее голос вернул ощущение страха, запрятанное где-то в желудке.
   – Я мельком просмотрела его досье. Одно из его любимых мест – «Торфино» в Элмвуд-парке.
   Я сердечно поблагодарила ее.
   – Не стоит, – грустно ответила она. – Я не думаю, что оказываю тебе услугу, сообщая это. Подталкиваю на опасную дорожку – вот и все. К тому же я прекрасно понимаю, что ты и сама бы это узнала: один из твоих дружков-газетчиков с удовольствием отправит тебя в могилу, лишь бы состряпать какую-нибудь сенсационную статью. – Она помедлила. – Ты всегда была наособицу еще в общественной службе защиты. Я ненавидела выступать против тебя, потому что никогда не знала, какую еще немыслимую защиту ты подготовишь. Ты прекрасный детектив, и у тебя неисчерпаемое честолюбие. Если ты напала на след Паскуале, лучше позвони в полицию или в ФБР. У них есть все средства, чтобы управиться с мафией, но даже и они постоянно проигрывают ей.
   – Спасибо, Мэгги, – еле слышно ответила я. – Ценю твою заботу. Правда. Я подумаю над этим.
   Я разыскала телефон ресторана «Торфино». Когда я позвонила и попросила дона Паскуале, грубый голос на другом конце ответил, что никогда не слышал такого имени, и трубку бросили.
   Я снова позвонила. Ответил тот же голос.
   – Не кладите трубку, – сказала я. – Если вы когда-нибудь встретите дона Паскуале, я хотела бы кое-что ему передать.
   – Да? – нехотя откликнулся голос.
   – Это Ви. Ай. Варшавски. Я бы с удовольствием поговорила с ним. – Затем продиктовала по слогам свою фамилию, дала номер телефона и положила трубку.
   Теперь мой желудок разбушевался не на шутку. Я даже стала сомневаться, смогу ли управиться с Роджером или с обедом, а тем более с ними обоими. Чтобы расслабиться, я пошла в гостиную и начала играть гаммы на стареньком мамином пианино. Сделала глубокий вдох. Теперь гамма по нисходящей. Так. Потом запела. Я пела в течение сорока пяти минут, пела с таким яростным напором, что, когда остановилась, у меня зазвенело в ушах. Надо бы регулярно тренироваться. Не считая красных бокалов, мой голос – это единственное, что я унаследовала от Габриелы.
   Мне стало лучше. Когда приехал Роджер с бутылкой шампанского и охапкой белых гвоздик, мне удалось радостно поздороваться с ним и ответить на его вежливый поцелуй. Он прошел за мной на кухню, где я завершала приготовление обеда. И для чего я только убиралась? Там царил такой беспорядок, что завтра утром снова придется приниматься за работу.
   – Я потеряла тебя на похоронах Агнес, – сказала я ему. – Ты пропустил занимательную сцену с некоторыми ее родственниками.
   – Вот и хорошо. Я не очень-то люблю сцены.
   Я нарезала салат и вручила ему блюдо, затем достала из духовки жаркое. Мы прошли в столовую. Пока я накрывала на стол, Роджер открыл шампанское. Некоторое время мы ели молча, Роджер не отрывал взгляда от тарелки. Наконец я произнесла:
   – Ты говорил, что хотел обсудить со мной кое-что, насколько я понимаю, не особенно приятное.
   Он взглянул на меня:
   – Я уже говорил, что не выношу сцен. Но боюсь, то, что я хочу обсудить, тоже закончится сценой.
   Я поставила бокал.
   – Надеюсь, ты не собираешься убеждать меня прекратить расследование? Это приведет к первоклассной драке.
   – Нет. Хотя не могу сказать, что в восторге от этого. Но это твой путь, вот и все. Ты закрыла для меня эту тему. Я понимаю, что мы не так много времени вместе и потому у меня нет на тебя никаких прав, но, понимаешь, последние несколько дней ты чертовски холодна и недружелюбна. С тех пор как застрелили Агнес, ты ужасно ко мне переменилась.
   – Понимаю... Похоже, я затронула очень влиятельных людей. Я боюсь, и мне это не нравится. Я не знаю, кому доверять, и это мешает мне быть открытой и дружелюбной, даже с близкими друзьями.
   Его лицо сердито сморщилось:
   – Что, черт возьми, я сделал такого, чтобы заслужить это?
   Я пожала плечами:
   – Ничего. Но я не очень хорошо тебя знаю, Роджер, и не знаю, с кем ты общаешься. Послушай. Я понимаю, что была раздражена, и не обижаюсь на тебя за то, что ты разозлился. Я влипла в историю, которая поначалу озадачила меня, опасной она мне не казалась. Это теткины проблемы с подложными акциями. Но потом кто-то попытался облить меня кислотой. – Роджер был поражен. – Да. Прямо на моей лестничной площадке. Кто-то, кому надо убрать меня подальше от монастыря. Конечно, я не думаю, что это ты. Но я не знаю, откуда идет угроза, и невольно отдаляюсь от людей. Я знаю, что это чертовски некрасиво, но ничего не могу с собой поделать... Да еще Агнес убили... Меня не оставляет ощущение вины, ведь это я направила тебя к ней. Даже если ее убийство не имеет отношения к «Аяксу», что вполне вероятно, я все-таки чувствую себя ответственной за ее смерть. Она задержалась допоздна, возможно, собираясь встретиться с кем-то, кто знал что-то о повышении акций «Аякса». Я не очень понятно говорю, но ты улавливаешь мою мысль?
   Он провел рукой по волосам.
   – Но, Вик, почему ты не сказала мне об этом раньше? Почему ты просто отдалилась от меня?