Впереди что-то сильно ухнуло, ворота заволокло едким дымом. Русские яростно отстреливались, забрасывали пехотинцев ручными гранатами. Подразделение Матиаса было во второй линии наступающих на кирпичное здание казармы, а те, кто находился впереди, уже ввязались в серьезный бой. Судя по всему, там разгорелась нешуточная перестрелка.
– Бегом! – орал Глыба. – Поддержать своих огнем!
В похожих на бойницы окнах, темнеющих грозными провалами на массивных стенах из красного кирпича, Хорн видел вспышки выстрелов. Разбитые кое-где прямыми попаданиями снарядов, стены походили на щербатый рот. Повсюду валялись трупы и оплавленные обломки кирпича.
Возле уха Матиаса просвистела пуля и глухо вошла в ствол дерева. Хорн бросился на землю.
– Поднимайся, трусишка! – над ним стоял ухмыляющийся Карл. – А то сейчас получишь хорошего пинка от нашего лейтенанта.
Собрав волю в кулак, Матиас нехотя вскочил на ноги и побежал, стреляя на ходу по окнам от бедра. Ясно было, что никуда и ни в кого он так не попадет, но его сейчас больше беспокоила собственная безопасность, чем нанесение урона врагу. Карл, напротив, действовал иначе. Он останавливался, приседал на колено, целился в одно из окон и, чуть помедлив, нажимал на спусковой крючок.
Немецкие войска уже рассредоточились по острову, заняли позиции и вели ураганный огонь по красноармейцам. По интенсивности стрельбы Матиас понял, что, несмотря на чудовищные последствия массированного артобстрела, красноармейцы все еще активно защищаются.
Бегущий рядом с Хорном солдат споткнулся и упал лицом вниз. Матиас немного задержался, глядя на него, – решил, что бедняга запутался в собственных ногах и ему нужно помочь встать. Но солдат лежал неподвижно, из его виска сочилась тонкая струйка крови.
– Берегитесь снайперов! – снова прокричал Пабст.
Кто-то толкнул Хорна в плечо, и он поспешил вдогонку за Риммером, сознавая, что рядом с другом будет поспокойнее. Карл яростно расстреливал боезапас, его лицо озаряла довольная ухмылка.
Внезапно из-за угла на них выскочила группа русских солдат. Это случилось так неожиданно, что противники замерли и целое мгновение оцепенело, исподлобья разглядывали друг друга. Русские тяжело дышали, лица их были темны от копоти. Красноармейцы были безоружными, лишь у одного из них имелась винтовка. И оказался он прямо напротив Матиаса.
Вид у сжимавшего в руках винтовку русского был настолько чудовищным, что Матиаса парализовал страх, и он стоял как вкопанный, не в силах поднять карабин. То же, наверное, испытали и остальные пехотинцы. Половина головы красноармейца была обожжена, черные куски кожи клочьями болтались на щеках, обнажая розовое мясо. Уцелевший глаз русского горел дьявольским огнем.
Медленно, не отрывая взгляда от Матиаса, русский стал поднимать винтовку. Страх быть убитым пересилил оцепенение. Хорн резко вскинул карабин и нажал на спусковой крючок. На обнаженной груди красноармейца образовалась маленькая дырочка, он пошатнулся и рухнул в песок. Остальные русские, как по команде, бросились врассыпную, опомнившиеся немцы стреляли им в спины, убивая одного за другим.
Матиас безвольно опустил карабин, глядя на приконченного им красноармейца.
Чувствовал он себя на редкость паршиво.
«Вот и все, – крутилась в голове пульсирующая, гнетущая мысль. – Обратной дороги нет».
Он не слышал, как его звал Риммер, как орал на него Пабст.
Он стоял и смотрел на мертвеца – на человека, которого только что собственноручно застрелил. На первого убитого им человека…
Глава 5
– Бегом! – орал Глыба. – Поддержать своих огнем!
В похожих на бойницы окнах, темнеющих грозными провалами на массивных стенах из красного кирпича, Хорн видел вспышки выстрелов. Разбитые кое-где прямыми попаданиями снарядов, стены походили на щербатый рот. Повсюду валялись трупы и оплавленные обломки кирпича.
Возле уха Матиаса просвистела пуля и глухо вошла в ствол дерева. Хорн бросился на землю.
– Поднимайся, трусишка! – над ним стоял ухмыляющийся Карл. – А то сейчас получишь хорошего пинка от нашего лейтенанта.
Собрав волю в кулак, Матиас нехотя вскочил на ноги и побежал, стреляя на ходу по окнам от бедра. Ясно было, что никуда и ни в кого он так не попадет, но его сейчас больше беспокоила собственная безопасность, чем нанесение урона врагу. Карл, напротив, действовал иначе. Он останавливался, приседал на колено, целился в одно из окон и, чуть помедлив, нажимал на спусковой крючок.
Немецкие войска уже рассредоточились по острову, заняли позиции и вели ураганный огонь по красноармейцам. По интенсивности стрельбы Матиас понял, что, несмотря на чудовищные последствия массированного артобстрела, красноармейцы все еще активно защищаются.
Бегущий рядом с Хорном солдат споткнулся и упал лицом вниз. Матиас немного задержался, глядя на него, – решил, что бедняга запутался в собственных ногах и ему нужно помочь встать. Но солдат лежал неподвижно, из его виска сочилась тонкая струйка крови.
– Берегитесь снайперов! – снова прокричал Пабст.
Кто-то толкнул Хорна в плечо, и он поспешил вдогонку за Риммером, сознавая, что рядом с другом будет поспокойнее. Карл яростно расстреливал боезапас, его лицо озаряла довольная ухмылка.
Внезапно из-за угла на них выскочила группа русских солдат. Это случилось так неожиданно, что противники замерли и целое мгновение оцепенело, исподлобья разглядывали друг друга. Русские тяжело дышали, лица их были темны от копоти. Красноармейцы были безоружными, лишь у одного из них имелась винтовка. И оказался он прямо напротив Матиаса.
Вид у сжимавшего в руках винтовку русского был настолько чудовищным, что Матиаса парализовал страх, и он стоял как вкопанный, не в силах поднять карабин. То же, наверное, испытали и остальные пехотинцы. Половина головы красноармейца была обожжена, черные куски кожи клочьями болтались на щеках, обнажая розовое мясо. Уцелевший глаз русского горел дьявольским огнем.
Медленно, не отрывая взгляда от Матиаса, русский стал поднимать винтовку. Страх быть убитым пересилил оцепенение. Хорн резко вскинул карабин и нажал на спусковой крючок. На обнаженной груди красноармейца образовалась маленькая дырочка, он пошатнулся и рухнул в песок. Остальные русские, как по команде, бросились врассыпную, опомнившиеся немцы стреляли им в спины, убивая одного за другим.
Матиас безвольно опустил карабин, глядя на приконченного им красноармейца.
Чувствовал он себя на редкость паршиво.
«Вот и все, – крутилась в голове пульсирующая, гнетущая мысль. – Обратной дороги нет».
Он не слышал, как его звал Риммер, как орал на него Пабст.
Он стоял и смотрел на мертвеца – на человека, которого только что собственноручно застрелил. На первого убитого им человека…
Глава 5
Первые залпы сразили нескольких нападавших. Немцы заметались по двору, ища укрытие. Тела убитых гитлеровцев остались валяться на подступах к казарме.
– Не робей, ребята! – подбадривал пограничников старшина. – Скоро подмога подойдет.
Пограничники были полны решимости держать оборону и биться до конца. С вооружением у них, по счастью, оказалось все в порядке. В казарме находился неполный личный состав, многие были в увольнительных и в отпусках. Плюс убитые и раненые. Поэтому все оставшиеся солдаты были вооружены, и боеприпасов хватало. Гранаты РГД-33 по приказу Кожевникова сержант Пахомов раздал наиболее опытным бойцам. Среди личного состава было много первогодок, но с винтовками они уже успели познакомиться. Сборка-разборка и чистка оружия проводились почти ежедневно, да и стрельбы устраивались достаточно часто.
Ко всему прочему у них в распоряжении находилось два недавно поступивших на вооружение станковых пулемета ДС-39 и один «максим» с двумя коробками патронов.
– Быстро «максима» к окну на северную сторону, – распоряжался старшина. – Один «дегтярь» – на восточную, второй – на крышу!
Кожевникову необходимо было спешно и грамотно организовать оборону казармы.
– Что вы медлите?! – кричал он на двух коротко стриженных худощавых первогодок, тащивших громоздкий и тяжелый «максим» к окну. – Да помогите же им!
На скорое подкрепление он лично не рассчитывал. Старшина прекрасно понимал, что ураганный огонь обрушился не только на укрепления Западного острова, изрядно досталось всей линии границы. Он лишь надеялся, что основные силы быстро оправятся от шока после артобстрела и сумеют отбросить врага. Но сколько на это потребуется времени? Час, два, сутки?
Встретив отчаянное сопротивление, немцы не отваживались идти напролом. Даже имея численное преимущество, они не желали рисковать своими людьми и пока огрызались выстрелами из укрытий. Их тактика была ясна – дожидаться подхода легкой артиллерии и минометных расчетов.
У Кожевникова было два варианта дальнейших действий: либо подорвать решетки на окнах, выбраться наружу и, объединив оставшихся на острове людей, отступать к цитадели, либо держать оборону казармы до прихода подмоги.
Старшина решил, что, оставаясь в казарме под защитой толстых кирпичных стен, он сможет сохранить своих солдат, тогда как во время прорыва многие из них наверняка погибнут. Немцы могли ожидать именно такого развития событий, устроить засады и расстрелять их, как куропаток. Ни о численности противника, ни о ситуации на всех четырех островах Брестской крепости, да и на границе в целом, у него информации не было.
Кожевников постоянно думал о Дашке, оставшейся на Центральном острове, в Цитадели. Он очень волновался – смогла ли она пережить тот ужасающий артобстрел, которому подвергли Цитадель немцы, но надеялся, что мощные стены крепости защитили его дочь.
Убежденный атеист и член коммунистической партии, он сам не замечал, как мысленно молился Всевышнему, чтобы тот оградил Дарью от бед, уберег ее.
Старшина очень хотел быть сейчас рядом с ней, но ничего не мог поделать. Он нес ответственность за горстку этих полуодетых, ошеломленных солдат.
Обстрел со стороны немцев усилился.
– Вести прицельный огонь, беречь боезапас! – командовал Кожевников. – Попусту не высовываться.
Пули влетали в разбитые окна, рикошетили о стены. Одному солдату такая пуля чиркнула по спине, он изогнулся, выронил винтовку из рук и завалился на бок. Кожевников, пригибаясь, подобрался к нему, разорвал на спине рубаху, готовый перевязать рану. Побледневший солдат закатывал глаза, тихо стонал и терял сознание. Но на спине у парня оказалась лишь легкая царапина – сильно кровоточащая, однако совсем неопасная.
– Эй, боец! – старшина звонко хлопнул его по щеке. – А ну подъем! Быстро взял винтовку в руки, а то под трибунал пойдешь!
Солдат заморгал, словно очнувшись.
«Совсем еще дети, – подумал старшина. – Пороха не нюхали до сегодняшнего дня».
Осознание того, что ранение несмертельно, давалось испуганному солдату с трудом. Он нерешительно взял протянутую Кожевниковым винтовку и, охая, поднялся. Покосившись на старшину, бедолага ожидал от него хорошей взбучки, но тот лишь кивком указал ему на позицию у окна.
– Иди, – тихо произнес Кожевников. – Аккуратнее будь там. – И тут же обернулся к бойцам: – Врага близко не подпускать, не дать им забросать нас гранатами!
Он приблизился к окну и осторожно выглянул. На улице творилось нечто невообразимое. Дым, пожарища, трупы вокруг. Но, что самое страшное, судя по всему, силы вермахта прорвались на Центральный остров, где сейчас находилась Дарья…
Выстрелы слышались отовсюду. Не только бойцы под руководством Кожевникова оказывали сопротивление врагу. На их острове находились транспортная и саперная роты и курсы шоферов. Оставались еще люди, готовые защищать Родину!
Но были и другие. В окно Кожевников отчетливо видел, как несколько десятков красноармейцев идут навстречу немцам с поднятыми руками, боязливо озираясь по сторонам. Бессильный гнев охватил старшину, сдавил дыхание жгучими щупальцами. Он смотрел, как трусы, спасая свои никчемные жизни, шли в плен на милость врагу, предав товарищей в первые же часы боя.
Одна из фигур в передних рядах сдающихся показалась Кожевникову очень знакомой. Приглядевшись, он узнал рядового Гусейна Азизбекова, водителя лейтенанта Сомова. Лихой, заносчивый горец шел впереди, высоко держа в вытянутой руке белую тряпку.
Их окружили немцы, начали что-то спрашивать. Азизбеков согласно кивал и показывал рукой направление.
– Скотина! – глухо выругался старшина. – Он им местонахождение других групп показывает!
Кожевников вскинул винтовку, но прицелиться и выстрелить не успел. Немцы открыли по окнам беспрерывный огонь, пришлось спешно укрыться за стену.
– Товарищ старшина! – подбежал к нему рядовой Сагитдуллин. На лице его был отчаяние. – Что же нам делать, их там сотни!
– Ваша задача, рядовой, – как можно спокойнее произнес старшина, – держать оборону. Скоро подойдет подмога. Выполняйте!
Кожевников не сомневался, что Красная Армия уже спешит на помощь к защитникам крепости, нужно только продержаться еще немного, и враг будет раздавлен и наказан. Паники допускать нельзя. Здесь он был старшим по званию, и весь груз ответственности лежал на нем. Как поведут себя бойцы, во многом зависело именно от него.
Огонь противника смолк, и старшина выглянул в окно, поводя стволом. За поленницей заметил плечо в серо-зеленой форме, прицелился и нажал спусковой крючок. Пуля выбила щепки в паре сантиметров правее цели. Старшина постарался сосредоточиться, передернул затвор и еще раз выстрелил. Попал! Раненый немец дернулся, и на какое-то время его грудь оказалась в поле зрения. Старшина выстрелил в третий раз, теперь уже в сердце. Одним меньше!
Со стороны противника раздался пулеметный стрекот. Били разом как минимум с двух точек.
Немцы, похоже, знали, что казарму защищает лишь горстка людей и взять ее – только дело времени, и потому особо не торопились. Осада казармы на данный момент была лучшим, что они могли предпринять. К попытке красноармейцев прорваться они наверняка были готовы, поэтому выжидали, ведя прицельный огонь по окнам.
«Почему же до сих пор молчит на крыше наш пулемет?» – подумал старшина.
– Мамочкин! – подозвал он рядового, пытаясь перекричать шум стрельбы. Мамочкин неумело, то по-пластунски, то на карачках, подобрался к командиру. Он был весь в пыли, рот перекошен от страха, глаза выпучены.
– Узнай, сынок, почему не слышно пулемета на крыше, и быстро сюда, понял?
– Так точно, – отозвался рядовой и часто-часто заморгал. – Я, того, мигом.
– Давай!
Оглушительный взрыв раздался совсем рядом. Помещение снова заволокло дымом, а кирпичная крошка посыпалась на защитников, царапая кожу.
– Черт, минометы! Беречь глаза!
Окно, в которое попал снаряд, разворотило взрывом, решетку выбило внутрь казармы. Рядового Сагитдуллина отбросило на несколько метров. Он застыл на полу, не двигаясь, и признаков жизни не подавал. Оказавшийся возле него Мамочкин опасливо склонился над телом и оторопело пробубнил:
– Мертвый…
Кожевников подскочил к окну, кинул в пустоту гранату.
– Сюда пулемет. Живо!
Он опасался, что напуганные чудовищной реальностью, замкнутые в пропахшем порохом, гарью и кровью пространстве солдаты могут попытаться выбраться через эту брешь на волю. Но там их ждет мгновенная смерть. Их тут же скосит немецкий пулеметчик. Если выходить, то только организованно, ошарашив противника и не дав ему возможности опомниться. Но выбираться отсюда было пока рано, надо дождаться наступления темноты.
Еще несколько взрывов сотрясло казарму. Немецкие минометные расчеты вносили страшную лепту в разрушение здания. Сквозь грохот слышались приглушенные стоны солдат. Кожевников, пошатываясь, пошел к перенесенным в каптерку раненым. Парень со штырем в животе уже умер, его лицо превратилось в белую гипсовую маску, а остекленевшие глаза глядели в готовый вот-вот обвалиться потолок. Пограничник с изуродованной рукой был засыпан обрушившимися сверху обломками кирпича и тоже скончался.
Внезапно смолк пулемет «максим».
– Где сержант Пахомов? – выскочив из каптерки, крикнул Кожевников.
– Здесь, товарищ старшина! – отозвался сержант. Он действовал грамотно, стреляя по противнику из окон, постоянно перемещаясь и не давая возможности врагу пристрелять позицию.
– Почему «максим» молчит?
– Закипел, товарищ старшина, – развел руками Пахомов. – Воды нет, краны пустые.
– Найти воду! Наберите из бачков, раскурочьте батареи. Наполнить фляги и беречь их как зеницу ока!
Прошло всего несколько часов боя, а жажда уже давала о себе знать, солдаты мучились, пыль раздирала горло, царапала его, губы пересыхали и трескались. Кожевников не меньше страдал от отсутствия живительной влаги, но виду не подавал. Ушибленная голова сильно болела, но он держался, понимая, что должен служить солдатам примером. Он надеялся, что скоро подойдет подкрепление и этот ад закончится.
– Давай, ребятки, крепись! Недолго осталось! – нарочито бодрым голосом покрикивал он. – Родина и товарищ Сталин помнят о вас!
– Товарищ старшина, смотрите! – один из солдат указал в дальнее окно. – Пушки!
И действительно, немцы выкатили на позиции два артиллерийских орудия, чтобы ударить по казарме прямой наводкой, и теперь суетились, поднося снаряды. Пальба по казарме из стрелкового оружия продолжалась, но уже менее интенсивно. Если 37-миллимитровка никакого вреда стенам причинить не могла, только шум создавала, то 88-миллимитровое зенитное орудие заставило Кожевникова похолодеть. Стены казармы достаточно толстые, чтобы выдержать прямое попадание десятков 37-милиметровых снарядов, но 88-миллиметровое зенитное орудие рано или поздно превратит их в руины и сровняет с землей.
– Не робей, ребята! – подбадривал пограничников старшина. – Скоро подмога подойдет.
Пограничники были полны решимости держать оборону и биться до конца. С вооружением у них, по счастью, оказалось все в порядке. В казарме находился неполный личный состав, многие были в увольнительных и в отпусках. Плюс убитые и раненые. Поэтому все оставшиеся солдаты были вооружены, и боеприпасов хватало. Гранаты РГД-33 по приказу Кожевникова сержант Пахомов раздал наиболее опытным бойцам. Среди личного состава было много первогодок, но с винтовками они уже успели познакомиться. Сборка-разборка и чистка оружия проводились почти ежедневно, да и стрельбы устраивались достаточно часто.
Ко всему прочему у них в распоряжении находилось два недавно поступивших на вооружение станковых пулемета ДС-39 и один «максим» с двумя коробками патронов.
– Быстро «максима» к окну на северную сторону, – распоряжался старшина. – Один «дегтярь» – на восточную, второй – на крышу!
Кожевникову необходимо было спешно и грамотно организовать оборону казармы.
– Что вы медлите?! – кричал он на двух коротко стриженных худощавых первогодок, тащивших громоздкий и тяжелый «максим» к окну. – Да помогите же им!
На скорое подкрепление он лично не рассчитывал. Старшина прекрасно понимал, что ураганный огонь обрушился не только на укрепления Западного острова, изрядно досталось всей линии границы. Он лишь надеялся, что основные силы быстро оправятся от шока после артобстрела и сумеют отбросить врага. Но сколько на это потребуется времени? Час, два, сутки?
Встретив отчаянное сопротивление, немцы не отваживались идти напролом. Даже имея численное преимущество, они не желали рисковать своими людьми и пока огрызались выстрелами из укрытий. Их тактика была ясна – дожидаться подхода легкой артиллерии и минометных расчетов.
У Кожевникова было два варианта дальнейших действий: либо подорвать решетки на окнах, выбраться наружу и, объединив оставшихся на острове людей, отступать к цитадели, либо держать оборону казармы до прихода подмоги.
Старшина решил, что, оставаясь в казарме под защитой толстых кирпичных стен, он сможет сохранить своих солдат, тогда как во время прорыва многие из них наверняка погибнут. Немцы могли ожидать именно такого развития событий, устроить засады и расстрелять их, как куропаток. Ни о численности противника, ни о ситуации на всех четырех островах Брестской крепости, да и на границе в целом, у него информации не было.
Кожевников постоянно думал о Дашке, оставшейся на Центральном острове, в Цитадели. Он очень волновался – смогла ли она пережить тот ужасающий артобстрел, которому подвергли Цитадель немцы, но надеялся, что мощные стены крепости защитили его дочь.
Убежденный атеист и член коммунистической партии, он сам не замечал, как мысленно молился Всевышнему, чтобы тот оградил Дарью от бед, уберег ее.
Старшина очень хотел быть сейчас рядом с ней, но ничего не мог поделать. Он нес ответственность за горстку этих полуодетых, ошеломленных солдат.
Обстрел со стороны немцев усилился.
– Вести прицельный огонь, беречь боезапас! – командовал Кожевников. – Попусту не высовываться.
Пули влетали в разбитые окна, рикошетили о стены. Одному солдату такая пуля чиркнула по спине, он изогнулся, выронил винтовку из рук и завалился на бок. Кожевников, пригибаясь, подобрался к нему, разорвал на спине рубаху, готовый перевязать рану. Побледневший солдат закатывал глаза, тихо стонал и терял сознание. Но на спине у парня оказалась лишь легкая царапина – сильно кровоточащая, однако совсем неопасная.
– Эй, боец! – старшина звонко хлопнул его по щеке. – А ну подъем! Быстро взял винтовку в руки, а то под трибунал пойдешь!
Солдат заморгал, словно очнувшись.
«Совсем еще дети, – подумал старшина. – Пороха не нюхали до сегодняшнего дня».
Осознание того, что ранение несмертельно, давалось испуганному солдату с трудом. Он нерешительно взял протянутую Кожевниковым винтовку и, охая, поднялся. Покосившись на старшину, бедолага ожидал от него хорошей взбучки, но тот лишь кивком указал ему на позицию у окна.
– Иди, – тихо произнес Кожевников. – Аккуратнее будь там. – И тут же обернулся к бойцам: – Врага близко не подпускать, не дать им забросать нас гранатами!
Он приблизился к окну и осторожно выглянул. На улице творилось нечто невообразимое. Дым, пожарища, трупы вокруг. Но, что самое страшное, судя по всему, силы вермахта прорвались на Центральный остров, где сейчас находилась Дарья…
Выстрелы слышались отовсюду. Не только бойцы под руководством Кожевникова оказывали сопротивление врагу. На их острове находились транспортная и саперная роты и курсы шоферов. Оставались еще люди, готовые защищать Родину!
Но были и другие. В окно Кожевников отчетливо видел, как несколько десятков красноармейцев идут навстречу немцам с поднятыми руками, боязливо озираясь по сторонам. Бессильный гнев охватил старшину, сдавил дыхание жгучими щупальцами. Он смотрел, как трусы, спасая свои никчемные жизни, шли в плен на милость врагу, предав товарищей в первые же часы боя.
Одна из фигур в передних рядах сдающихся показалась Кожевникову очень знакомой. Приглядевшись, он узнал рядового Гусейна Азизбекова, водителя лейтенанта Сомова. Лихой, заносчивый горец шел впереди, высоко держа в вытянутой руке белую тряпку.
Их окружили немцы, начали что-то спрашивать. Азизбеков согласно кивал и показывал рукой направление.
– Скотина! – глухо выругался старшина. – Он им местонахождение других групп показывает!
Кожевников вскинул винтовку, но прицелиться и выстрелить не успел. Немцы открыли по окнам беспрерывный огонь, пришлось спешно укрыться за стену.
– Товарищ старшина! – подбежал к нему рядовой Сагитдуллин. На лице его был отчаяние. – Что же нам делать, их там сотни!
– Ваша задача, рядовой, – как можно спокойнее произнес старшина, – держать оборону. Скоро подойдет подмога. Выполняйте!
Кожевников не сомневался, что Красная Армия уже спешит на помощь к защитникам крепости, нужно только продержаться еще немного, и враг будет раздавлен и наказан. Паники допускать нельзя. Здесь он был старшим по званию, и весь груз ответственности лежал на нем. Как поведут себя бойцы, во многом зависело именно от него.
Огонь противника смолк, и старшина выглянул в окно, поводя стволом. За поленницей заметил плечо в серо-зеленой форме, прицелился и нажал спусковой крючок. Пуля выбила щепки в паре сантиметров правее цели. Старшина постарался сосредоточиться, передернул затвор и еще раз выстрелил. Попал! Раненый немец дернулся, и на какое-то время его грудь оказалась в поле зрения. Старшина выстрелил в третий раз, теперь уже в сердце. Одним меньше!
Со стороны противника раздался пулеметный стрекот. Били разом как минимум с двух точек.
Немцы, похоже, знали, что казарму защищает лишь горстка людей и взять ее – только дело времени, и потому особо не торопились. Осада казармы на данный момент была лучшим, что они могли предпринять. К попытке красноармейцев прорваться они наверняка были готовы, поэтому выжидали, ведя прицельный огонь по окнам.
«Почему же до сих пор молчит на крыше наш пулемет?» – подумал старшина.
– Мамочкин! – подозвал он рядового, пытаясь перекричать шум стрельбы. Мамочкин неумело, то по-пластунски, то на карачках, подобрался к командиру. Он был весь в пыли, рот перекошен от страха, глаза выпучены.
– Узнай, сынок, почему не слышно пулемета на крыше, и быстро сюда, понял?
– Так точно, – отозвался рядовой и часто-часто заморгал. – Я, того, мигом.
– Давай!
Оглушительный взрыв раздался совсем рядом. Помещение снова заволокло дымом, а кирпичная крошка посыпалась на защитников, царапая кожу.
– Черт, минометы! Беречь глаза!
Окно, в которое попал снаряд, разворотило взрывом, решетку выбило внутрь казармы. Рядового Сагитдуллина отбросило на несколько метров. Он застыл на полу, не двигаясь, и признаков жизни не подавал. Оказавшийся возле него Мамочкин опасливо склонился над телом и оторопело пробубнил:
– Мертвый…
Кожевников подскочил к окну, кинул в пустоту гранату.
– Сюда пулемет. Живо!
Он опасался, что напуганные чудовищной реальностью, замкнутые в пропахшем порохом, гарью и кровью пространстве солдаты могут попытаться выбраться через эту брешь на волю. Но там их ждет мгновенная смерть. Их тут же скосит немецкий пулеметчик. Если выходить, то только организованно, ошарашив противника и не дав ему возможности опомниться. Но выбираться отсюда было пока рано, надо дождаться наступления темноты.
Еще несколько взрывов сотрясло казарму. Немецкие минометные расчеты вносили страшную лепту в разрушение здания. Сквозь грохот слышались приглушенные стоны солдат. Кожевников, пошатываясь, пошел к перенесенным в каптерку раненым. Парень со штырем в животе уже умер, его лицо превратилось в белую гипсовую маску, а остекленевшие глаза глядели в готовый вот-вот обвалиться потолок. Пограничник с изуродованной рукой был засыпан обрушившимися сверху обломками кирпича и тоже скончался.
Внезапно смолк пулемет «максим».
– Где сержант Пахомов? – выскочив из каптерки, крикнул Кожевников.
– Здесь, товарищ старшина! – отозвался сержант. Он действовал грамотно, стреляя по противнику из окон, постоянно перемещаясь и не давая возможности врагу пристрелять позицию.
– Почему «максим» молчит?
– Закипел, товарищ старшина, – развел руками Пахомов. – Воды нет, краны пустые.
– Найти воду! Наберите из бачков, раскурочьте батареи. Наполнить фляги и беречь их как зеницу ока!
Прошло всего несколько часов боя, а жажда уже давала о себе знать, солдаты мучились, пыль раздирала горло, царапала его, губы пересыхали и трескались. Кожевников не меньше страдал от отсутствия живительной влаги, но виду не подавал. Ушибленная голова сильно болела, но он держался, понимая, что должен служить солдатам примером. Он надеялся, что скоро подойдет подкрепление и этот ад закончится.
– Давай, ребятки, крепись! Недолго осталось! – нарочито бодрым голосом покрикивал он. – Родина и товарищ Сталин помнят о вас!
– Товарищ старшина, смотрите! – один из солдат указал в дальнее окно. – Пушки!
И действительно, немцы выкатили на позиции два артиллерийских орудия, чтобы ударить по казарме прямой наводкой, и теперь суетились, поднося снаряды. Пальба по казарме из стрелкового оружия продолжалась, но уже менее интенсивно. Если 37-миллимитровка никакого вреда стенам причинить не могла, только шум создавала, то 88-миллимитровое зенитное орудие заставило Кожевникова похолодеть. Стены казармы достаточно толстые, чтобы выдержать прямое попадание десятков 37-милиметровых снарядов, но 88-миллиметровое зенитное орудие рано или поздно превратит их в руины и сровняет с землей.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента