Страница:
Патрик Колум
Великие мифы народов мира
Охраняется Законом РФ об авторском праве. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.
ЗНАЧЕНИЕ МИФОЛОГИИ
До недавнего времени мифологии не придавалось должного значения. Итальянский философ XVII века Вико знал, что герой мифов Геракл, который мог разрушать горы, законодатели Ликург и Ромул за краткое время, отведенное человеку, выполнили работу многих веков, были созданиями коллективного разума. Когда человеку потребовались антропоморфные божества, он пошел по пути, как утверждает Вико, воплощения в одном герое своих вековых идеалов. Ему вторил Гете, который считал, что в ранние века идеи существовали в интуитивных мысленных образах и лишь позднее их облекли в понятия – мироощущения обрели форму, богов, а сегодня они вновь становятся понятиями. Иеремия Кертин, человек, увлеченный поэтическими образцами мифологии, писал, что в греческом языке есть два существительных, имеющих долгую историю: миф и логос. Первоначально они имели одинаковое значение, во всяком случае, в повседневной речи. Во времена Гомера использовалось то одно, то другое, и обозначали они то же, что и слово в нашем современном языке. Постепенно логос стал обозначать внутреннее содержание – смысл, понятие и одновременно внешнюю форму мысли – слово, высказывание, выражение. Следовательно, логос есть выражение точной мысли, которая является таковой потому, что соответствует всеобщим и неизменным принципам, выработанным человечеством. Логос достиг высшей степени величия, поскольку относится не только к человеческому разуму, но и ко всей вселенной как универсальная осмысленность, ритм и соразмерность бытия. Божественный Логос – сын Господа и сам Господь... Миф в самом широком смысле означает все, произнесенное человеком, – слово, сообщение о чем-то, рассказ. В античной Греции мифом называли повествование о доисторических греках. Применение термина миф в среде современных ученых получило достаточно широкое толкование: теперь равнозначное значение имеют сказания любого племени на земле. С древности было широко распространено мнение о том, что миф является синонимом выдумки, хотя правдивые мифы – а таковых отнюдь не мало – могут быть самым исчерпывающим и поэтичным изложением реальных событий. Миф, даже когда он заключает в себе всеобщий принцип, выражает в особой форме через своеобразие своих героев язык и внутренний мир людей определенного времени и места. Люди, которые любят и понимают мифологию, согласятся, что правда неотделима от нее, как тело от души, подчеркивал Иеремия Кертин.
Из высказываний Вико, Гете и Иеремии Кертина мы узнаем о внутренней сущности мифологии. Теперь обратимся к специалисту, который поможет нам отличить подлинные мифы от выдумок и баснословных эпизодов в романтических и эпических повествованиях. Бронислав Малиновский считает, что существует особая категория «священных» рассказов, воплощенных в различных ритуалах, обычаях и даже в социальной организации сообщества людей, которые составляют неотъемлемую и активную часть примитивной культуры. Эти рассказы порождены не праздным интересом и являются не только художественным или документальным повествованием. Они служат для данного сообщества средством утверждения первозданной, более великой реальности, которая определяет их современную жизнь, судьбу и деятельность и знание которой вооружает человека приемами ритуальных действий, а также указаниями, как их выполнять.
Таким образом, мы можем сделать вывод: мифология состоит из историй, считающихся священными и образующими составную и активную часть человеческой культуры. Истории из этого собрания должны быть таковыми или иметь знак того, что были такими когда-то. Австралийское, африканское или южноамериканское племя может передавать из поколения в поколение рассказ о сотворении мира жуком, и это повествование может быть для него священным. Но мы могли и не знать об этой истории. Примитивные формы цивилизации, такие варварские и такие великие, оставались забытыми или непонятыми, пока в период, получивший название романтизма, к ним не обратился европейский дух. Европейцы, если можно так сказать, признали эти истории как представляющие интерес для современности. Об этом писал Бенедетто Кроче, и я использую его выражения, чтобы обозначить пределы понимания, которых нам удалось достичь, в знакомстве с мифами разных народов мира. Это повествования, содержащие нечто, способное затронуть эмоциональную сферу сегодняшних читателей, пробудить у них желание поближе познакомиться с духовной жизнью ушедших цивилизаций.
Из высказываний Вико, Гете и Иеремии Кертина мы узнаем о внутренней сущности мифологии. Теперь обратимся к специалисту, который поможет нам отличить подлинные мифы от выдумок и баснословных эпизодов в романтических и эпических повествованиях. Бронислав Малиновский считает, что существует особая категория «священных» рассказов, воплощенных в различных ритуалах, обычаях и даже в социальной организации сообщества людей, которые составляют неотъемлемую и активную часть примитивной культуры. Эти рассказы порождены не праздным интересом и являются не только художественным или документальным повествованием. Они служат для данного сообщества средством утверждения первозданной, более великой реальности, которая определяет их современную жизнь, судьбу и деятельность и знание которой вооружает человека приемами ритуальных действий, а также указаниями, как их выполнять.
Таким образом, мы можем сделать вывод: мифология состоит из историй, считающихся священными и образующими составную и активную часть человеческой культуры. Истории из этого собрания должны быть таковыми или иметь знак того, что были такими когда-то. Австралийское, африканское или южноамериканское племя может передавать из поколения в поколение рассказ о сотворении мира жуком, и это повествование может быть для него священным. Но мы могли и не знать об этой истории. Примитивные формы цивилизации, такие варварские и такие великие, оставались забытыми или непонятыми, пока в период, получивший название романтизма, к ним не обратился европейский дух. Европейцы, если можно так сказать, признали эти истории как представляющие интерес для современности. Об этом писал Бенедетто Кроче, и я использую его выражения, чтобы обозначить пределы понимания, которых нам удалось достичь, в знакомстве с мифами разных народов мира. Это повествования, содержащие нечто, способное затронуть эмоциональную сферу сегодняшних читателей, пробудить у них желание поближе познакомиться с духовной жизнью ушедших цивилизаций.
ЕГИПЕТСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Представляется совершенно естественным начать с египтян. Однако дошедшие до нас образцы мифотворчества этой величайшей цивилизации фрагментарны; чтобы ознакомиться с самыми известными из них, приходится обратиться к греческому литературному памятнику – трактату Плутарха об Осирисе и Иcиде. В приведенном здесь повествовании основные события даются по Плутарху. Но в него включен также рассказ о сотворении мира из египетских источников. Имена божеств не совпадают с именами, употребляемыми Плутархом: они даны в формах, принятых египтологами. Большая часть египетской мифологии посвящена появлению, исчезновению и повторному появлению солнца, а также описанию мира мертвых. Но ни одно из сохранившихся мифологических произведений не предлагает нам свода представлений египтян об этих процессах. Чтобы эти представления могли быть изложены в повествовательной форме, была придумана сказка о братьях и их умирающем отце. Гимн, приведенный в ней, взят из «Религии египтян» Адольфа Лемана.
Насколько сильно история Осириса и Иcиды повлияла на весь Древний мир, свидетельствуют следующие размышления Плутарха: «И вот на что осторожно намекают нынешние жрецы, служа истине и укрывая ее: этот бог правит и царствует над мертвыми, и он есть не кто иной, как тот, кто называется у эллинов Плутоном, или Гадесом; а так как истина эта непонятна, то она приводит в замешательство многих людей, а именно: святой и священный Осирис обитает в земле и под землей, где скрываются тела тех, кто, как полагают, обрел конец. Напротив, этот бог очень далек от земли и пребывает нетронутым, незапятнанным и чистым от всякой сущности, причастной к разрушению и смерти. И для людских душ, которые облекаются в этом мире в тела и страсти, сопричастие богу ощущается только как образ туманного сновидения, которого можно коснуться познанием с помощью философии. Когда же души освобождаются и переходят в невидимое, незримое, невозмутимое и непорочное обиталище, тогда этот бог становится для них владыкой и царем, из-за него они как бы привязаны к несказанной и невыразимой для людей красоте, созерцают ее и ненасытно стремятся к ней. И, как гласит старинное предание, Исида, полюбив красоту, вечно тяготея к ней и пребывая с ней, наполняет наш мир всем прекрасным и благим, что имеет отношение к рождению. Таково объяснение всего этого, более всего соответствующее божественной природе».
Интерпретация Плутарха истории об Осирисе и Иcиде вовсе не обязательно имеет египетские корни. Мы также не можем быть уверены, что молитва героя Апулея Люция Исиде была бы именно таковой, если бы произнес египтянин: «О святейшая, человеческого рода избавительница вечная, смертных постоянная заступница, что являешь себя несчастным в бедах нежной матерью! Ни день, ни ночь одна, ни даже минута краткая не протекает, твоих благодеяний лишенная: на море и на суше ты людям покровительствуешь, в жизненных бурях простираешь десницу спасительную, которой рока нерасторжимую пряжу распускаешь, ярость судьбы смиряешь, зловещее светил течение укрощаешь. Чтут тебя вышние боги, и боги теней подземных поклоняются тебе, ты круг мира вращаешь, зажигаешь солнце, управляешь вселенной, попираешь Тартар. На зов твой откликаются звезды, ты чередования времен источник, радость небожителей, госпожа стихий. Мановением твоим огонь разгорается, тучи сгущаются, всходят посевы, подымаются всходы. Силы твоей страшатся птицы, в небе летающие, звери, в горах блуждающие, змеи, в земле скрывающиеся, чудовища, по волнам плывущие. Но я для воздания похвал тебе – нищ разумом, для жертв благодарственных – беден имуществом, и всей полноты речи не хватает, чтобы выразить чувства, величием твоим во мне рожденные, и тысячи уст не хватило бы, тысячи языков и неустанного красноречия потока неиссякаемого! Что же, постараюсь выполнить то единственное, что доступно человеку благочестивому: лик твой небесный и божественность святейшую в глубине моего сердца на веки вечные запечатлею и сберегу».
Насколько сильно история Осириса и Иcиды повлияла на весь Древний мир, свидетельствуют следующие размышления Плутарха: «И вот на что осторожно намекают нынешние жрецы, служа истине и укрывая ее: этот бог правит и царствует над мертвыми, и он есть не кто иной, как тот, кто называется у эллинов Плутоном, или Гадесом; а так как истина эта непонятна, то она приводит в замешательство многих людей, а именно: святой и священный Осирис обитает в земле и под землей, где скрываются тела тех, кто, как полагают, обрел конец. Напротив, этот бог очень далек от земли и пребывает нетронутым, незапятнанным и чистым от всякой сущности, причастной к разрушению и смерти. И для людских душ, которые облекаются в этом мире в тела и страсти, сопричастие богу ощущается только как образ туманного сновидения, которого можно коснуться познанием с помощью философии. Когда же души освобождаются и переходят в невидимое, незримое, невозмутимое и непорочное обиталище, тогда этот бог становится для них владыкой и царем, из-за него они как бы привязаны к несказанной и невыразимой для людей красоте, созерцают ее и ненасытно стремятся к ней. И, как гласит старинное предание, Исида, полюбив красоту, вечно тяготея к ней и пребывая с ней, наполняет наш мир всем прекрасным и благим, что имеет отношение к рождению. Таково объяснение всего этого, более всего соответствующее божественной природе».
Интерпретация Плутарха истории об Осирисе и Иcиде вовсе не обязательно имеет египетские корни. Мы также не можем быть уверены, что молитва героя Апулея Люция Исиде была бы именно таковой, если бы произнес египтянин: «О святейшая, человеческого рода избавительница вечная, смертных постоянная заступница, что являешь себя несчастным в бедах нежной матерью! Ни день, ни ночь одна, ни даже минута краткая не протекает, твоих благодеяний лишенная: на море и на суше ты людям покровительствуешь, в жизненных бурях простираешь десницу спасительную, которой рока нерасторжимую пряжу распускаешь, ярость судьбы смиряешь, зловещее светил течение укрощаешь. Чтут тебя вышние боги, и боги теней подземных поклоняются тебе, ты круг мира вращаешь, зажигаешь солнце, управляешь вселенной, попираешь Тартар. На зов твой откликаются звезды, ты чередования времен источник, радость небожителей, госпожа стихий. Мановением твоим огонь разгорается, тучи сгущаются, всходят посевы, подымаются всходы. Силы твоей страшатся птицы, в небе летающие, звери, в горах блуждающие, змеи, в земле скрывающиеся, чудовища, по волнам плывущие. Но я для воздания похвал тебе – нищ разумом, для жертв благодарственных – беден имуществом, и всей полноты речи не хватает, чтобы выразить чувства, величием твоим во мне рожденные, и тысячи уст не хватило бы, тысячи языков и неустанного красноречия потока неиссякаемого! Что же, постараюсь выполнить то единственное, что доступно человеку благочестивому: лик твой небесный и божественность святейшую в глубине моего сердца на веки вечные запечатлею и сберегу».
ВАВИЛОНСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Вавилонская религия находилась на более высоком уровне развития, чем египетская, которая, по словам одного из величайших египтологов, Масперо, была близка к анимизму и фетишизму африканских племен. И все же шумеры и вавилоняне в сравнении с египтянами имели очень слабое представление о жизни после смерти. Для них нижний мир был средоточием тьмы, где ушедшие, сохраняя сознание, обречены лежать без движения на протяжении веков под строгим присмотром богини, царствовавшей в том мире. Профессор Ростовцев утверждает, что гимны и молитвы, адресованные богам Вавилона и Ассирии, полны неподдельного религиозного чувства и поэтического вдохновения. Вавилоняне в своей эпической поэзии старались объяснить великие тайны природы, связанные с жизнью богов и людей.
Их рассказы о борьбе богов против Хаоса и созданных им чудовищ, о приключениях Гильгамеша, о сошествии Иштар в страну мертвых по своей образности сравнимы с их резными изображениями, на которых цари и солдаты, лошади и львы, колесницы и копья переданы с такой художественной выразительностью, что и сегодня выглядят устрашающе.
Греки позаимствовали у вавилонян один миф – о Таммузе – Адонисе. Как утверждает Фрейзер в «Золотой ветви», каждый год Таммуз умирал, покидая веселую и радостную землю и переходя в мрачное подземное царство, и каждый год его божественная супруга отправлялась на поиски его. В середине лета смерть Таммуза оплакивали все мужчины и женщины на земле. История о сошествии в страну мертвых Иштар, возможно, была создана из гимнов, которые пели на траурных церемониях в середине лета. Как и Осирис, Таммуз олицетворял растительность, которая умирает и возрождается снова.
Их рассказы о борьбе богов против Хаоса и созданных им чудовищ, о приключениях Гильгамеша, о сошествии Иштар в страну мертвых по своей образности сравнимы с их резными изображениями, на которых цари и солдаты, лошади и львы, колесницы и копья переданы с такой художественной выразительностью, что и сегодня выглядят устрашающе.
Сохранением вавилонских и шумерских мифов мы в значительной степени обязаны ассирийскому царю неовавилонского периода Ашурбанипалу, который правил в Ниневии в 668 году до н. э. Решив собрать в своем дворце библиотеку, царь приступил к систематической работе по сбору литературных произведений. Он послал переписчиков в древние города, центры ученой мысли – Ашур, Вавилон, Кута, Ниппур, Аккад, Эрех и многие другие, чтобы сделать копии с хранившихся там древних трудов, а когда они попадали в Ниневию, делал с них новые копии для дворцовой библиотеки сам либо поручал это своим переписчикам. В любом случае царь сличал тексты лично перед тем, как поместить их в библиотеку. Появление табличек с текстами из его библиотеки предполагает, что он создал мастерскую, где глину очищали, замешивали и формовали из нее однотипные таблички правильной формы. Существовала также промышленная печь, в которой их обжигали после нанесения надписей. Удивительно единообразие таких надписей, а ошибки в них встречаются очень редко. Ашурбанипал интересовался литературой шумеров, народа, населявшего Нижний Вавилон в 3500 году до н. э. и позднее. Он и его переписчики сделали двуязычный список знаков, слов и предметов всех классов и видов – все они воистину бесценны для современных студентов, изучающих шумерский и ассирийский языки.
Чудеса, которые демонстрируют могущественную волю,
Огромная сила и непревзойденное мастерство,
Которые не ищут похвалы,
Слишком слабой, чтобы достичь такой высоты.
Греки позаимствовали у вавилонян один миф – о Таммузе – Адонисе. Как утверждает Фрейзер в «Золотой ветви», каждый год Таммуз умирал, покидая веселую и радостную землю и переходя в мрачное подземное царство, и каждый год его божественная супруга отправлялась на поиски его. В середине лета смерть Таммуза оплакивали все мужчины и женщины на земле. История о сошествии в страну мертвых Иштар, возможно, была создана из гимнов, которые пели на траурных церемониях в середине лета. Как и Осирис, Таммуз олицетворял растительность, которая умирает и возрождается снова.
ПЕРСИДСКАЯ МИФОЛОГИЯ
В то время когда ассирийские цари неовавилонской эпохи создавали мифологические циклы, а египетская и греческая мифологии расцвели пышным цветом, оригинальная персидская или иранская мифология приостановилась в своем развитии; в последующее время почти все записи были уничтожены. Это произошло в царствование Дария (VI век до н. э.) из-за подъема маздеистского, или зороастрийского, дуализма – течения, которое, будучи признанным царем и правящими классами, лишило старую мифологию своего первоначального значения и ценности.
Зороастрийский дуализм являлся религией, которая находилась на более высоком уровне развития, чем религии Египта и Вавилона. Профессор Ростовцев утверждает, что, как и иудейские пророки, Зороастр достиг концепции единого духовного бога – Ормузда, или Ахурамазды, в котором воплощены принципы добра, тогда как принципы зла олицетворял Ариман, он же Ангра-Майнью. Эти два принципа находятся в вечном противостоянии в жизни и в природе, и в этой борьбе участвуют люди. Человек ответственен за свои действия, как хорошие, так и плохие; он хозяин своей судьбы, его воля определяет линию поведения. Если он борется против зла, признает Бога и заботится о чистоте своего тела и души, тогда по прошествии четырех периодов в мировой истории по три тысячи лет каждый, когда настанет время для окончательной победы добра над злом, Ормузда над Ариманом, – воскрешения мертвых и последнего суда, – ему гарантировано место среди спасенных и праведников.
Персидская религия имела сильное влияние на иудаизм и раннее христианство: царь, который был поборником раннего зороастризма, покончил с вавилонским пленом и дал возможность иудеям воссоздать культ волхвов, которые были персами и зороастрийцами. Эта религия в форме обожествления одной из ангельских сил зороастрийской теологии – Митры – распространилась и на западе в период заката Римской империи и стала могущественным соперником зарождающегося христианства. Культ Митры, которого идентифицировали с солнцем, поощрялся римскими военачальниками. Известно, что даже в Британии был храм, построенный в его честь. Современное христианство, в части, касающейся церемоний и ритуалов, имеет элементы, порожденные прежней близостью к митраизму. Прочитав «Восточную оду» Фрэнсиса Томпсона, мы узнаем кое-что о поклонении Митре. Показательно, что оду открывают метафоры из священного ритуала:
Зороастрийский дуализм являлся религией, которая находилась на более высоком уровне развития, чем религии Египта и Вавилона. Профессор Ростовцев утверждает, что, как и иудейские пророки, Зороастр достиг концепции единого духовного бога – Ормузда, или Ахурамазды, в котором воплощены принципы добра, тогда как принципы зла олицетворял Ариман, он же Ангра-Майнью. Эти два принципа находятся в вечном противостоянии в жизни и в природе, и в этой борьбе участвуют люди. Человек ответственен за свои действия, как хорошие, так и плохие; он хозяин своей судьбы, его воля определяет линию поведения. Если он борется против зла, признает Бога и заботится о чистоте своего тела и души, тогда по прошествии четырех периодов в мировой истории по три тысячи лет каждый, когда настанет время для окончательной победы добра над злом, Ормузда над Ариманом, – воскрешения мертвых и последнего суда, – ему гарантировано место среди спасенных и праведников.
Персидская религия имела сильное влияние на иудаизм и раннее христианство: царь, который был поборником раннего зороастризма, покончил с вавилонским пленом и дал возможность иудеям воссоздать культ волхвов, которые были персами и зороастрийцами. Эта религия в форме обожествления одной из ангельских сил зороастрийской теологии – Митры – распространилась и на западе в период заката Римской империи и стала могущественным соперником зарождающегося христианства. Культ Митры, которого идентифицировали с солнцем, поощрялся римскими военачальниками. Известно, что даже в Британии был храм, построенный в его честь. Современное христианство, в части, касающейся церемоний и ритуалов, имеет элементы, порожденные прежней близостью к митраизму. Прочитав «Восточную оду» Фрэнсиса Томпсона, мы узнаем кое-что о поклонении Митре. Показательно, что оду открывают метафоры из священного ритуала:
Чувства поклонников Митры проявляются еще сильнее в другом стихе:
И вот на священном востоке
День, верный жрец,
Величественный во всех одеждах,
Поднимается медленно, поднимается плавно
Из своего восточного шатра.
Там появляется круглый священный символ,
Который дает миру благословление рассветом.
Считается, что оригинальная мифология Ирана и Персии принадлежит к тому типу, который существовал в арийской Индии около 1000 года до н. э., – мифологии ведических гимнов. Множество имен из самого старого слоя иранских традиций имеет корни среди имен в ведических гимнах. Одно из этих имен – Йима, впоследствии ставшее персидским Джамшид. Йима – то же, что и ведический бог Йама: Йама в Индии был божеством мертвых. Альберт Дж. Карной пишет: «...все известное о Йаме-Йиме свидетельствует о том, что это заходящее солнце. Он идет по пути солнца, чтобы отправиться в удаленное жилище, куда ведет за собой людей. ...В Иране солнечная природа Йимы больше подчеркивается, чем в Индии, и старые эпитеты, употребляемые вместе с именем Йимы, очень характерны в этом отношении. Его обычно называют сверкающим, и это прилагательное часто сопутствует солнцу». История Джамшида одна из самых ясных и законченных легенд мифологии, дошедшая до нас из Древнего Ирана. Она сохранилась в созданном значительно позже труде, названном «Шахнамэ», написанном поэтом Фирдоуси, который умер примерно в 1025 году н. э. Фирдоуси использовал древние обычаи, которые являлись мифологией, изложенной в виде псевдоисторических легенд. Интересно отметить, что вскоре после того, как Фирдоуси обратился к фрагментам арийской мифологии как к историческим обычаям и романтическим сказаниям, аналогичный подход был применен на другом конце арийского мира – в Уэльсе, где фрагменты кельтской мифологии были объединены в сборник романтических историй, известный как «Мабиногион».
Ты есть воплощенный свет,
Чье величие исконно и незыблемо, и после
Смерти и возрождения нашего дня и ночи;
От него твой наместнический жезл
С двойной силой черного и белого.
Дающий любовь, и красоту, и желание,
Страх, и притягательную силу, и чистоту,
Смертоносность и жизненную силу огня!
ЕВРЕЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ ПОСТХРИСТИАНСКОГО ПЕРИОДА
Еврейская мифология, дошедшая до нас в «Хаггаде», наиболее родственна персидской мифологии. Ее монотеизм представляется номинальным, прикрывающим истинный дуализм. Так, Бог создает ангелов на второй день, чтобы люди не подумали, что ангелы помогали Богу в создании неба и земли. Этот дух соперничества присутствует во многих историях: с одной стороны Бог, с другой – ангелы. Ангел Самаэль, который впоследствии становится сатаной, то есть силой, противостоящей Всевышнему, занимает то же положение, что и Ангра-Майнью по отношению к Ахурамазде. Истории, составившие «Хаггаду», создавались между II и XIV веками н. э.
ГРЕЧЕСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Мифы Древней Греции приводятся в данной книге в основном по «Теогонии» Гесиода и гимнам Гомера, созданным между VIII и VI веками до н. э. О греческой мифологии сказано и написано очень много – добавить почти нечего. Можно только процитировать несколько фраз из «Пролегомены к исследованию греческой религии», написанных Джейн Гаррисон: «Все люди благодаря своей человеческой природе являются создателями образов, но в одних случаях эти образы яркие и выразительные, в других – скучные и безжизненные. Греки были выдающимися «иконистами», величайшими создателями образов из всех известных миру, и поэтому их мифология жива и сегодня».
ЛАТИНСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Важно разделять греческую и латинскую мифологии. Юпитер и Зевс хотя во многом и тождественны, но они вовсе не одно и то же лицо. Юнона – это не Гера, Минерва – не Афина, Нептун – не Посейдон. Римляне, как утверждает Джейн Гаррисон, обожествляли не богов (dei), а силы (numina).
И эти силы были совершенно безликими. Они не имели отличительных черт, они не были наделены яркой индивидуальностью, как греческие божества, вокруг каждого из них не слагались глубокие и поэтические мифы. Но мы должны помнить, что мифология, создание образов, является только лишь одним и, вероятно, не самым главным фактором в религии. Римляне, безусловно, не были «иконистами», но из этого вовсе не следует, что они были менее религиозны, чем греки. Скорее даже наоборот. Нечто смутное, не вполне ясное вызывает большее благоговение, чем известное и очевидное.
По утверждению Моммзена, Марс, сеющий смерть, был центральным италийским божеством, во всяком случае когда италийские народы жили на своем полуострове сами по себе. Он был защитником горожан. Потрясая копьем, он охранял свой народ и отражал его врагов. Марсу был посвящен первый месяц не только в римском календаре – который в других случаях не принимает во внимание богов, – но также, вероятно, и во всех латинских и сабинских календарях. Среди римских имен собственных, которые, аналогичным образом, не содержат намеков на других богов, с древнейших времен встречаются такие имена, как Маркус, Мамеркус и Мамуриус. С Марсом и его священным дятлом связано старейшее италийское пророчество; волк, священное для Марса животное, был эмблемой римских горожан. И даже священные легенды, на которые хватило даже бедного воображения римлян, относились исключительно к богу Марсу и его копии – Квирину. В то время как абстракция, которая лежит в основе каждой религии, где-то еще стремилась подняться до более широкого и полного понимания и глубже проникнуть в суть вещей, форма римской веры осталась застывшей или даже опустилась до необычайно низкого уровня понимания и проницательности. В религии Рима не было ничего тайного, за исключением имен богов города, Пенатов, а истинный характер даже этих богов был очевиден всем и каждому. Из всех римских культов, вероятно, самым глубоким был культ духов-хранителей, которые жили в домах, в кладовых, в общественных зданиях. Речь идет о культе Весты и Пенатов, причем Пенаты были общественные и домашние1, о культе Сильвана – бога лесов и дикой природы – и, особенно, богов домашнего очага – Ларов, которым регулярно выделалась еда с домашнего стола. О мире духов можно сказать немногое. Души умерших, «хороших» людей, продолжали существовать в виде теней, посещавших то место, где ранее пребывало тело, и получали еду и питье от живых. Но жили они глубоко под землей, и не было моста, по которому можно было выйти из нижнего мира к людям на землю или к богам над ней. Культ героев, столь сильно развитый в Греции, у римлян отсутствовал. Нума – древнейшая и самая уважаемая фигура в римской истории – никогда не обожествлялся в Риме так, как Тесей в Афинах.
Истории Ромула и Нумы приведены по жизнеописаниям Плутарха и трудам Ливия, где персонажи рассматриваются как исторические личности. История Помоны и Вертумна взята из трудов Овидия.
И эти силы были совершенно безликими. Они не имели отличительных черт, они не были наделены яркой индивидуальностью, как греческие божества, вокруг каждого из них не слагались глубокие и поэтические мифы. Но мы должны помнить, что мифология, создание образов, является только лишь одним и, вероятно, не самым главным фактором в религии. Римляне, безусловно, не были «иконистами», но из этого вовсе не следует, что они были менее религиозны, чем греки. Скорее даже наоборот. Нечто смутное, не вполне ясное вызывает большее благоговение, чем известное и очевидное.
По утверждению Моммзена, Марс, сеющий смерть, был центральным италийским божеством, во всяком случае когда италийские народы жили на своем полуострове сами по себе. Он был защитником горожан. Потрясая копьем, он охранял свой народ и отражал его врагов. Марсу был посвящен первый месяц не только в римском календаре – который в других случаях не принимает во внимание богов, – но также, вероятно, и во всех латинских и сабинских календарях. Среди римских имен собственных, которые, аналогичным образом, не содержат намеков на других богов, с древнейших времен встречаются такие имена, как Маркус, Мамеркус и Мамуриус. С Марсом и его священным дятлом связано старейшее италийское пророчество; волк, священное для Марса животное, был эмблемой римских горожан. И даже священные легенды, на которые хватило даже бедного воображения римлян, относились исключительно к богу Марсу и его копии – Квирину. В то время как абстракция, которая лежит в основе каждой религии, где-то еще стремилась подняться до более широкого и полного понимания и глубже проникнуть в суть вещей, форма римской веры осталась застывшей или даже опустилась до необычайно низкого уровня понимания и проницательности. В религии Рима не было ничего тайного, за исключением имен богов города, Пенатов, а истинный характер даже этих богов был очевиден всем и каждому. Из всех римских культов, вероятно, самым глубоким был культ духов-хранителей, которые жили в домах, в кладовых, в общественных зданиях. Речь идет о культе Весты и Пенатов, причем Пенаты были общественные и домашние1, о культе Сильвана – бога лесов и дикой природы – и, особенно, богов домашнего очага – Ларов, которым регулярно выделалась еда с домашнего стола. О мире духов можно сказать немногое. Души умерших, «хороших» людей, продолжали существовать в виде теней, посещавших то место, где ранее пребывало тело, и получали еду и питье от живых. Но жили они глубоко под землей, и не было моста, по которому можно было выйти из нижнего мира к людям на землю или к богам над ней. Культ героев, столь сильно развитый в Греции, у римлян отсутствовал. Нума – древнейшая и самая уважаемая фигура в римской истории – никогда не обожествлялся в Риме так, как Тесей в Афинах.
Истории Ромула и Нумы приведены по жизнеописаниям Плутарха и трудам Ливия, где персонажи рассматриваются как исторические личности. История Помоны и Вертумна взята из трудов Овидия.
ГРЕКО-РИМСКАЯ МИФОЛОГИЯ
История о Купидоне (Амуре) и Психее является литературным вымыслом; тем не менее она приводится в данном сборнике мифов, поскольку приобрела черты священной истории, сосредоточения религиозной мысли. Кроме того, литературное произведение было основано на древнем греческом сказании, включавшем и религиозные элементы. Следует помнить, что матерью Купидона является не Венера, героиня ранней римской мифологии, и не Венера-Родительница из поэмы Лукреция; она отождествлялась с Афродитой, богиней, культ которой был широко развит на южных и восточных островах Греческого архипелага. В дошедшей до нас форме история относится к довольно позднему периоду: она была написана Апулеем из Мадавра, который родился в 124 году н. э., и составляет эпизод его известного произведения «Золотой осел».
1 Домашние Пенаты охраняли единство семьи, общественные – целостность Римского государства. (Здесь и далее примеч. пер.)
1 Домашние Пенаты охраняли единство семьи, общественные – целостность Римского государства. (Здесь и далее примеч. пер.)
КЕЛЬТСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Кельтская мифология известна только благодаря фрагментам, которые дошли до нас из ирландской (гаэльской) и уэльской (бритонской) романтических историй. О мифологии континентальных кельтов мы не знаем ничего.
Альфред Натт в «Путешествии Брана» писал, что на континенте кельтские племена соприкоснулись с богатой и высокоразвитой греко-римской мифологией и практически отказались от собственного мифотворчества. На Британских островах кельтский мифологический романтизм избежал влияния Рима, был пощажен христианством и вплоть до нашего времени служил основой для крестьянских представлений о феях и эльфах, которые, по существу, являлись древними сельскими верованиями в волшебные силы. Они сохранились в первозданном виде и лишь частично видоизменились под яростным напором представителей воинствующего христианства. Гаэльские крестьянские верования отличались от верований жителей других частей Европы, потому что кельты сохранили в романтической форме элементы дохристианской мифологии. Благодаря тому, что эти элементы вошли в артурианский романтизм, литература современной Англии сохранила доступ в волшебное царство мифов и легенд и получила возможность собирать божественные плоды неувядаемой красоты в чудном саду старины.
В Ирландии образованные люди, которые гордились своей национальной историей, писали исторические произведения и романтические истории, используя образы мифологии. Они дошли до нас в документах XI и XII веков, В Уэльсе менее обширный и более разрозненный материал за период между 1080 и 1260 годами был оформлен в романтический сборник, который известен под названием «Мабиногион».
В Древнем мире кельты были известны своими самобытными взглядами, касающимися жизни души, – у них существовала концепция иного мира, в котором царило всеобщее счастье.
Известный исследователь кельтских мифов Альфред Натт пишет, что, хотя самые древние записанные греческие и ирландские высказывания разделяет от пятнадцати до двадцати веков, все же обе мифологические системы находятся примерно на одной ступени развития, разве что Ирландия сохранила с большей полнотой и точностью концепцию, из которой появилась гомеровская Греция. Исследование мифологий других арийских народов, вернее, народов, говорящих на арийских языках, как и на греческом и ирландском, выявляет удивительный факт: только греки и ирландцы сохранили раннюю концепцию иного счастливого мира в сравнительной полноте.
Кельтская религия представляла собой обожествление сил жизни и роста.
«В Греции силы жизни и роста, которым поклонялись примитивные земледельцы, являются только одним из элементов законченного эллинского пантеона, который подвергся таким многочисленным изменениям, был настолько расширен и прославлен, что стал почти неузнаваемым. В Ирландии, если судить по сохранившимся ранним текстам, эти силы, очевидно, составляли доминирующий элемент пантеона, который не слишком отклонился от своей первоначальной формы. Главное же заключается в том, что основными действующими феноменами являются сельские силы жизни и роста, поэтому в мифологии преобладают рассказы, связанные с сельскохозяйственным занятием жителей».
Альфред Натт в «Путешествии Брана» писал, что на континенте кельтские племена соприкоснулись с богатой и высокоразвитой греко-римской мифологией и практически отказались от собственного мифотворчества. На Британских островах кельтский мифологический романтизм избежал влияния Рима, был пощажен христианством и вплоть до нашего времени служил основой для крестьянских представлений о феях и эльфах, которые, по существу, являлись древними сельскими верованиями в волшебные силы. Они сохранились в первозданном виде и лишь частично видоизменились под яростным напором представителей воинствующего христианства. Гаэльские крестьянские верования отличались от верований жителей других частей Европы, потому что кельты сохранили в романтической форме элементы дохристианской мифологии. Благодаря тому, что эти элементы вошли в артурианский романтизм, литература современной Англии сохранила доступ в волшебное царство мифов и легенд и получила возможность собирать божественные плоды неувядаемой красоты в чудном саду старины.
В Ирландии образованные люди, которые гордились своей национальной историей, писали исторические произведения и романтические истории, используя образы мифологии. Они дошли до нас в документах XI и XII веков, В Уэльсе менее обширный и более разрозненный материал за период между 1080 и 1260 годами был оформлен в романтический сборник, который известен под названием «Мабиногион».
В Древнем мире кельты были известны своими самобытными взглядами, касающимися жизни души, – у них существовала концепция иного мира, в котором царило всеобщее счастье.
Известный исследователь кельтских мифов Альфред Натт пишет, что, хотя самые древние записанные греческие и ирландские высказывания разделяет от пятнадцати до двадцати веков, все же обе мифологические системы находятся примерно на одной ступени развития, разве что Ирландия сохранила с большей полнотой и точностью концепцию, из которой появилась гомеровская Греция. Исследование мифологий других арийских народов, вернее, народов, говорящих на арийских языках, как и на греческом и ирландском, выявляет удивительный факт: только греки и ирландцы сохранили раннюю концепцию иного счастливого мира в сравнительной полноте.
Кельтская религия представляла собой обожествление сил жизни и роста.
«В Греции силы жизни и роста, которым поклонялись примитивные земледельцы, являются только одним из элементов законченного эллинского пантеона, который подвергся таким многочисленным изменениям, был настолько расширен и прославлен, что стал почти неузнаваемым. В Ирландии, если судить по сохранившимся ранним текстам, эти силы, очевидно, составляли доминирующий элемент пантеона, который не слишком отклонился от своей первоначальной формы. Главное же заключается в том, что основными действующими феноменами являются сельские силы жизни и роста, поэтому в мифологии преобладают рассказы, связанные с сельскохозяйственным занятием жителей».