В иной сфере завоевал симпатии Петра Лефорт. В отличие от Гордона, добропорядочного католика и семьянина, в тонкости постигшего военное дело, Лефорт не знал ни одного ремесла. Добродушный великан и остроумный весельчак с изысканными манерами и мягким юмором, Лефорт, более всего любивший удовольствия, был незаменим в веселой компании. «Помянутой Лефорт, — писал о нем все тот же Куракин, — был человек забавной, роскошной, или назвать дебошан французской». Он обладал способностью «денно и ношно» пребывать в забавах, общаться с дамами и непрестанно пить. Лефорт ввел Петра в дамское общество Немецкой слободы и был его поверенным в сердечных делах с Анной Монс.
   Близкие Петру люди составляли так называемую «компанию», среди членов которой сложились особые отношения. Употребление царского титула между ними было запрещено. Петра называли по-русски, по-латыни, по-голландски в соответствии с его чинами: бомбардиром, капитаном, капитейном, командиром. Петр даже дважды выговаривал Федору Матвеевичу Апраксину за то, что тот, обращаясь к нему, пользовался титулом: «Пожалуй, пишите просто, также и в письмах, без великого». Когда Петр станет контр-адмиралом, то будет требовать от всех, чтобы во время пребывания его на корабле все называли его шаутбенахтом.
   В «компанию» царя, помимо Апраксина, входили Меньшиков, Головин, Головкин, Кикин. Особое место в ней занимал князь Федор Юрьевич Ромодановский. Мы видели, что уже в потешных играх начала 90-х годов Ромодановский фигурировал под именем «генералиссимуса Фридриха». Несколько позже он получил шуточный титул короля — «князя-кесаря». Все члены «компании», в том числе и Петр, считали себя подданными «князя-кесаря» и отдавали ему царские почести. В письмах царь называл Ромодановского не иначе как «Konih» или «Sir» и всякий раз в шутливой форме отчитывался перед ним о своих действиях.
   Токарь царя Андрей Нартов рассказывает, как однажды между «князем-кесарем» и его «подданным» — царем возник «конфликт» из-за того, что Петр не снял шапки перед ехавшим по дороге «князем-кесарем». Тот пригласил царя к себе, и, не вставая с кресла, отчитал его: «Что за спесь, что за гордость! Уже Петр Михайлов не снимает ныне кесарю и шляпы!»
   Наряду с маскарадной должностью «князя-кесаря» Ромодановский исполнял отнюдь не маскарадные обязанности руководителя Преображенского приказа — учреждения, занимавшегося политическим сыском. Сохранилась наполненная сарказмом, но близкая к истине характеристика князя Ромодановского: «Сей князь был характеру партикулярного: собою видом, как монстра; нравом злой тиран; превеликой нежелатель добра никому; пьян по все дни; но его величеству верной так был, что никто другой». С приведенной характеристикой, исходившей от князя Куракина, вполне согласуется отзыв брауишвейгского резидента Вебера. «Он наказывал подсудимых, не спрашиваясь ни у кого, и на его приговор жаловаться было бесполезно».
   К перечисленным свойствам характера «князя-кесаря» надобно добавить еще одно. Он обладал редчайшим среди современников Петра качеством: руки, запачканные грязным ремеслом, оказывались безукоризненно чистыми, когда дело касалось государственной казны — он сохранил репутацию неподкупного человека, никто никогда не заподозрил его в казнокрадстве. Это последнее качество позволило Ромодановскому сохранить расположение царя до конца дней своих. До кончины «князь-кесарь» не расставался и с пристрастием к вину. Входящий в его дом должен был отдать дань вкусам хозяина. В сенях гостя встречал хорошо обученный большой медведь с чаркой очень крепкой, настоянной на перце водки в лапе. Чарку он услужливо вручал гостю, и, если тот отказывался принять угощение, медведь срывал с него шляпу, парик, а то и хватал за платье.
   В письмах Петр, обращаясь к лицам, принадлежавшим к «компании», называл их попросту, причем степень фамильярности отражала степень близости корреспондента. К друзьям он пишет, как правило, собственноручно, называя их нежными именами. Знаки внимания царь оказывал не только людям, принадлежавшим к его окружению, но и плотникам, бомбардирам, солдатам, шкиперам и иностранным специалистам.
   Он безотказно принимал приглашения на семейные праздники от людей, с которыми «служил» в полку или работал на верфи. Особым его расположением пользовались офицеры и солдаты двух гвардейских полков, «между которыми, — как заметил современник, — не было ни одного, кому бы он смело не решился поручить свою жизнь». Гвардейцев царь знал в лицо, многим офицерам давал ответственные поручения, способных быстро продвигал по службе.
   Несомненное влияние на формы общения царя с его окружением оказывал экспансивный, подвижный, деятельный характер Петра, которому не свойственны были ни долгое пребывание в одиночестве, ни праздное времяпрепровождение.
   Энергии у царя было в излишестве. Он стремился дать ей выход даже во время отдыха. Не случайно Петру нравились те развлечения, в которых он сам мог деятельно участвовать, и он оставался равнодушен к тем из них, в которых ему отводилась роль зрителя или неподвижно сидящего соучастника. Петр, например, не терпел игры в карты, считал это занятие пустым. Вряд ли, однако, более полезным было исполнение обязанностей протодьякона во «всепьянейшем соборе». Но игра в карты предполагала необходимость сидеть, в то время как забавы во «всепьянейшем соборе» сопровождались движением. Петр не проявлял интереса и к театру. То, что происходило на сцене, не трогало его, ибо отводило ему пассивную роль, лишало его возможности непосредственно участвовать в действии. Зато его увлекали фарсовые представления или зрелища, соучастником которых он мог стать сам.
   Петру показывают женщину-великана. Он не довольствуется тем, что осматривает ее с головы до ног, но просит ее расставить руки в стороны и свободно, не сгибаясь, проходит под ними. Какой-то силач держит в зубах палку и вращает вокруг себя вцепившихся за длинный конец трех мужчин. Петр тоже решает испробовать свою силу. Как ни старался силач, но сдвинуть с места царя не мог — то ли мускулатура у царя действительно была развита лучше, чем у трех зрителей-здоровяков, то ли это был жест вежливости со стороны силача.
   И все же воспитанием и темпераментом общительность царя не объяснить. Власть способна быстро стереть в памяти прошлое, она создает благоприятную почву для высокомерия и надменности. Подтверждение тому — Меньшиков, великолепно овладевший всем арсеналом поведения вельможи, третировавший тех, кто стоял ниже его. С Петром этого не случилось.
   Он окружал себя людьми, умевшими быть полезными делу, которому он беспредельно отдавался сам. Сознательно взвалив на себя обязанности капитана и плотника, артиллериста и шкипера, Петр мог их выполнять, лишь общаясь с такими же плотниками и артиллеристами, офицерами и кораблестроителями. У одних он учился, других учил сам. В одиночестве можно было вытачивать на токарном станке безделушки, но непосильно одному человеку соорудить корабль.
   Широкий круг лиц, с которыми общался царь, позволял ему отыскивать способных помощников. «Короли не делают великих министров, но министры делают великих королей», — сказал как-то Петр. Он действительно умел угадывать таланты. В интересах своего класса он сплошь и рядом привлекал любых способных к делу людей, игнорируя их «подлое» происхождение. Вельможей у него мог стать бывший пирожник, шотландец по рождению и лютеранин по вере.
   Петра Павловича Шафирова, если верить историку-любителю, собиравшему в XVIII веке предания о царе и его времени, Петр обнаружил в торговых рядах Москвы, где тот торговал в лавке, принадлежавшей богатому купцу Евреинову. В разговоре выяснилось, что молодой сиделец знал немецкий, французский и польский языки, что он был сыном переводчика Посольского приказа. Шафирова зачислили на службу, он сопровождает царя в его первом заграничном путешествии, позже станет сенатором и вице-канцлером. Сын крещеного еврея получит звание барона и должность второго человека во внешнеполитическом ведомстве.
   Таланты механика-самоучки Михаила Сердюкова, крещеного калмыка, тоже обнаружил Петр. Он поручит ему реконструировать Вышневолоцкий канал, и Сердюков блестяще справится с заданием, сделает канал доступным для судоходства. Такой же находкой царя был тульский оружейник Никита Демидов, известный строитель уральской промышленности. Знакомство царя с оружейником состоялось, если верить молве, при следующих обстоятельствах. Ему кто-то привез из-за границы великолепной работы пистолет, у которого сломался курок. Петр долго и безуспешно искал мастера, чтобы исправить поломку. Ему посоветовали обратиться к тульскому кузнецу Никите Демидову.
   На пути в Воронеж Петр завернул в Тулу, разыскал Демидова и оставил ему сломанный пистолет. Месяца через два, на обратном пути в Москву, царь заехал к Демидову за готовой работой. Демидов вручил ему исправный пистолет. Петр, внимательно осмотрев его, остался доволен и, похвалив кузнеца, сказал:
   — А пистолет-то каков! Доживу ли я до того времени, когда у меня на Руси будут так работать!
   — Авось и мы против немца постоим, — ответил Демидов.
   Петр усмотрел в словах мастера пустое бахвальство и в сердцах ударил его:
   — Сперва сделай, мошенник, потом хвались!
   — А ты, царь, — возразил нерастерявшийся Демидов, — сперва узнай, потом дерись! Который у твоей милости, тот моей работы, а вот твой, заморский. — Демидов вытащил из кармана иностранной работы пистолет и передал царю.
   — Виноват я перед тобой, ты, я вижу, малый дельный.
   Царь поручил Демидову построить в Туле оружейный завод и для этого велел выдать ему пять тысяч рублей.
   Петр, разумеется, возвысил Демидова не за личное мастерство кузнеца, а за проявленные организаторские таланты, умение рационально вести промышленное хозяйство. Царь велел передать Демидову казенный металлургический завод на Урале. На его основе бывший оружейник организовал там мощное промышленное хозяйство.

К морю

   «России нужна вода». Эти слова… стали девизом его (т.е. Петра) жизни.
К. Маркс. Секретная дипломатия XVIII в.

 
 
   1695 год можно считать переломным в жизни Петра. Позади остались годы военных забав, почти полностью поглощавших его помыслы и энергию. Вспоминая эти годы, Петр писал: «Хотя в ту пору, как трудились мы под Кожуховом в марсовой потехе, ничего более, кроме игры на уме не было, однако эта игра стала предвестницею настоящего дела».
   При чтении этих строк появляется соблазн обвинить Петра в пристрастии к войне, ибо под «настоящим делом», которое было продолжением марсовых потех, он подразумевал Азовский поход, первый самостоятельный шаг своего правления. Подобное суждение было бы ошибочно. К войне он не питал отвращения, но и не считал ее своим призванием. Однажды он сказал: «Какой тот великий герой, который воюет ради собственной только славы, а не для обороны отечества, желая быть обладателем вселенной!» Достоин подражания не Александр Македонский, а Юлий Цезарь. «Сей был разумный вождь, а тот хотел быть великаном всего света». Война для царя была суровой необходимостью. «Я не научаю, чтоб охоч был воевать без законные причины, — наставлял царь своего сына, — но любить сие дело и всею возможностию снабдевать и учить, ибо сия есть едина из двух необходимых дел к правлению: еже распорядок и оборона». Ставя на первое место внутренний «распорядок», Петр все же начал свою деятельность не с совершенствования этого распорядка, а с «обороны», с военной акции. Тому были, употребляя терминологию Петра, «законные причины».
   Огромная территория России в XVII веке фактически была отрезана от морских берегов, от возможности широкого использования дешевых путей сообщения. Моря, омывавшие страну с севера и востока, несмотря на колоссальную протяженность береговой линии, практически не могли быть утилизованы для хозяйственных нужд, ибо ресурсы Сибири, Дальнего Востока находились лишь в начальной стадии освоения. Роль единственных морских ворот выполнял Архангельск — порт на Белом море, но он замерзал на девять месяцев в году. Кроме того, морской путь в страны Западной Европы из Белого моря был в два раза длиннее, чем из Балтики. Наконец, сам Архангельск стоял вдали от экономических центров России, и доставка в порт русских товаров, как и вывоз оттуда иноземных грузов, обходились очень дорого — путь от Вологды до центра страны преодолевали гужом.
   Два моря — Балтийское на западе и Черное на юге — были закрыты для внешней торговли России. Северное Причерноморье находилось в руках Турции и подвластных ей крымских татар. А те из года в год совершали опустошительные набеги на южные уезды, сжигали посевы, отнимали скот, уводили в плен десятки тысяч русских и украинцев, чтобы затем продать их на невольничьих рынках Востока. Некогда оживленный «путь из варяг в греки» по Днепру захирел совершенно — у его устья стояла турецкая крепость — Очаков. Устье Дона запирала другая турецкая крепость — Азов. Узкая полоса Финского залива, принадлежавшая России, была отторгнута Швецией еще в 1617 году, и попытка вернуть ее не принесла успеха. Борьба за возвращение выхода к морю велась в невыгодных для Русского государства условиях: оно находилось в состоянии затяжной и изнурительной войны с Польшей за воссоединение Украины с Россией.
   Русское государство не располагало ни экономическими, ни военными ресурсами, чтобы вести победоносную войну на два фронта. В пятилетней войне (1656 — 1661) русским войскам удалось овладеть рядом подвластных Швеции городов в Прибалтике (Юрьев, Динабург и др.), но необходимость высвободить силы для войны с панской Польшей вынудила Россию вернуть эти приобретения шведам.
   Между тем стране был необходим выход к морю, без которого она обрекала себя на изоляцию, застой в экономическом и культурном развитии, зависимость внешней торговли от иностранных купцов.
   В XVII столетии Россия была отсталой страной. Истоки этого ведут к монголо-татарскому игу. Отставание от передовых стран Западной Европы увеличилось еще более в начале XVII века, когда наиболее развитые в хозяйственном отношении районы были разорены польско-шведскими интервентами. Понадобилось почти полстолетия, чтобы залечить раны и ликвидировать ущерб, нанесенный захватчиками.
   В Нидерландах и Англии ко второй половине XVII века уже отгремели буржуазные революции, и обе страны встали на путь бурного капиталистического развития. В других странах Западной Европы — Франции, Швеции, Дании, — хотя и сохранились феодальные режимы, но крепостное право давно исчезло.
   В России господствовали крепостнические порядки. Основная масса населения — крестьяне — находилась в собственности помещиков, монастырей и царской семьи. Пашни, возделываемые примитивными орудиями, давали низкие урожаи. При этом еще крестьяне должны были значительную часть плодов своего труда отдавать светским и духовным феодалам, обеспечивая им сытую жизнь. Только три человека из ста жило в городах, что свидетельствовало о слабом развитии торговли и промышленности. Крепостничество сковывало хозяйственную инициативу 13-миллионного населения, глушило все новое, что зарождалось в недрах существовавшей хозяйственной системы, и в конечном счете задерживало движение страны вперед.
   Тем не менее новые явления хотя и медленно, но пробивали себе путь. В экономике это выражалось в развитии ремесла и мелкого товарного производства. Уходила в прошлое хозяйственная замкнутость отдельных районов, их изолированное существование, возникала известная экономическая общность страны. В России появились первые мануфактуры.
   Происходили изменения и в политической жизни. Хотя структура органов управления оставалась прежней, но в ней все же наблюдались изменения, характерные для страны, переходившей от сословно-представительной монархии к абсолютистскому режиму.
   Высшим учреждением, как и прежде, являлась Боярская дума. Состав этого аристократического органа власти стал постепенно изменяться — в думу начал проникать бюрократический элемент в лице думных дворян и думных дьяков, то есть непородных дельцов, чья карьера была обусловлена их личными способностями. Повышение удельного веса думных дворян и думных дьяков — показатель не только бюрократизации думы, но и роста ее зависимости от царской власти. Одновременно падало значение боярской аристократии. Оба процесса свидетельствовали об эволюции монархии в сторону абсолютизма.
   Изменился и приказный строй. Приказное управление было настолько громоздким, сложным и запутанным, что историки и сейчас испытывают затруднения при классификации приказов. Название «приказ» произошло от глагола «приказать». Одни приказы действовали постоянно, и их права распространялись на всю страну. К ним относились Разряд, Поместный, Ямской, Монастырский, Стрелецкий и др. В группу постоянно действующих приказов историки зачислили и так называемые областные приказы — приказы, управлявшие определенной территорией: Сибирский, Казанского дворца, Смоленский и т. д. Иные приказы существовали несколько лет или даже месяцев. Недолговечным приказом был, например, Приказ боярина Одоевского, занимавшийся составлением нового Уложения. Работу над ним приказ завершил в 1649 году и тогда же прекратил существование. Другим типом недолговечных приказов был Записной приказ. Он перестал действовать не потому, что выполнил поручение, а вследствие того, что не справился с ним — ему надлежало написать историю царствования Алексея Михайловича.
   Всего на протяжении XVII века, а этот век считается временем расцвета приказного строя, в России насчитывалось около 80 приказов. Для центрального аппарата этого столетия характерно отсутствие четкого разграничения дел между приказами. Знаменитая приказная волокита была порождена, в частности, отсутствием уставов и регламентов, определяющих права и обязанности приказов, что вынуждало их по всякому пустяку просить указа у Боярской думы или царя.
   Во второй половине XVII столетия предпринимались попытки преодолеть недостатки приказов. Иногда управление группой приказов сосредоточивалось в руках одного лица: тесть царя Алексея Михайловича боярин Милославский руководил работой четырех приказов. Другой путь совершенствования приказного строя состоял в уменьшении числа приказов, объединении нескольких родственных учреждений. Впрочем, реальное значение подобных мер было невелико — к концу столетия в стране насчитывалось свыше 40 приказов. И все же эти попытки показательны, поскольку отражали характерный для абсолютной монархии процесс централизации управления.
   Эволюция приказного строя и Боярской думы протекала медленно и практически безболезненно. Напротив, установление преобладания светской власти над духовной происходило в атмосфере острой борьбы, насыщенной драматическими событиями. Кульминационным пунктом соперничества светской и духовной власти было дело Никона.
   Никон, человек властный и высокомерный, став в 1652 году патриархом, при царе Алексее Михайловиче достиг огромного влияния. Его власть распространялась не только на духовное ведомство, он вторгался и в светские дела, носил наряду с царем титул «великого государя». Во время отсутствия царя в Москве Никон управлял Боярской думой и самостоятельно решал военные и гражданские вопросы. Патриарх Никон сравнивал архиерейскую власть с солнцем, а царскую — с ночным светилом, отражающим свет солнца. Деятельность Никона, не терпевшего возражений, вызвала недовольство и среди духовной братии, и среди влиятельных бояр.
   Исподволь назревавший конфликт завершился разрывом царя с патриархом, а затем и его низложением — в 1666 году Никона под охраной стрельцов отправили в Ферапонтов монастырь, где он жил простым монахом на скудном довольствии.
   Притязаниям Никона был дан отпор. Однако низложение честолюбивого патриарха не означало полного крушения церковной власти и не исключало возможности возобновления борьбы.
   Регулярную армию Петр создавал тоже не на пустом месте. Старинная организация вооруженных сил претерпела существенные изменения еще при его предшественниках. Пало значение поместного войска, созываемого на случай военных действий и распускаемого по домам, как только военные действия прекращались. Участие в войнах стрелецкого войска, составлявшего постоянный контингент вооруженных сил, тоже значительно сокращается. Стрельцы выполняли преимущественно полицейские функции, их использовали для охраны царской резиденции, сопровождения царя и членов его семьи в походах, а также для подавления восстаний горожан.
   Вместо архаического дворянского ополчения и стрелецкого войска в вооруженных силах все большее значение приобретали так называемые полки нового строя — рейтарские, драгунские и солдатские. Комплектование этих полков предвосхитило будущую рекрутскую систему, введенную Петром. Оно проводилось путем привлечения на пожизненную службу крестьян и горожан от определенного числа дворов.
   В полках нового строя можно разглядеть некоторые черты регулярной армии. Изменения, происходившие в организации вооруженных сил, отражали общую эволюцию государственного строя — переход к абсолютизму. Этой государственной системе характерна регулярная армия. Однако формирование такой армии в XVII веке не могло быть завершено, ибо в стране отсутствовало развитое мануфактурное производство, способное обеспечить вооруженные силы однотипным вооружением, снаряжением и обмундированием.
   Не приобрели устойчивости и попытки создания военно-морского флота. На верфи в подмосковном селе Дединове по царскому указу 1667 года было намечено построить несколько морских судов для защиты торговых интересов русских купцов на Каспийском море. Корабль «Орел» с незаконченной оснасткой находился у Астрахани и был сожжен Разиным в 1670 году.
   Потребности времени вызывали изменения в области культуры. Церковная идеология сохранила господствующее положение во всех сферах культурной жизни населения, но вместе с тем зарождался интерес к светской культуре. Образованные слои горожан и дворянства уже не довольствовались усвоением богословских истин и проявляли стремление к научным знаниям, к литературе, рассказывающей не о подвигах библейских героев, а о жизни обыкновенных людей. В живописи наметилась тенденция к реализму, в архитектуре пробивали путь светские элементы. В целом во всех областях духовной жизни общества было положено начало явлениям, которые принято называть «обмирщением культуры», то есть проникновением в нее светских начал.
   Итак, Петр получил в наследие целый комплекс начинаний в экономической, социальной, политической и культурной жизни общества. Их принято называть предпосылками преобразований Петра. Забегая вперед, заметим, что если бы роль Петра ограничилась лишь пассивным созерцанием того, как зародившиеся задолго до него процессы продолжали развиваться, то вряд ли бы его жизнью и деятельностью интересовались художники и поэты, композиторы и сценаристы. В том-то и дело, что Петр не только постиг веление времени, но и отдал на службу этому велению весь свой незаурядный талант, темперамент, упорство одержимого, присущее русскому человеку терпение и умение придать делу государственный размах. Петр властно вторгался во все сферы жизни страны и намного ускорил развитие начал, полученных в наследие. Но, разумеется, веление времени он понимал и осуществлял с точки зрения класса дворян, в интересах абсолютистского государства.
   Однако все это — отдаленное будущее. А сейчас Петр жил сегодняшним днем и помышлял об одном: как пробиться к морю. Только что закончившиеся Кожуховские маневры внушили ему уверенность в достаточно высокой боевой выучке русских войск и их способности овладеть морским побережьем. Было решено пробиваться к южному морю.
   Подготовка к походу началась в январе 1695 года.
   В зимние месяцы царь в кругу друзей обсуждал планы похода. Это был план, принципиально отличный от традиционного плана движения русских войск против крымцев. Тогда войска сосредоточивались в Белгороде и Севске и, обремененные колоссальными обозами, медленно двигались на юг, к Крыму, терпя урон от постоянных набегов татарской конницы. В соприкосновение с основными силами татар русские войска вступали в значительной мере ослабленными. Двигаясь по выжженной и безводной степи, люди и кони страдали от недостатка продовольствия и фуража. Над армией, преодолевшей Перекоп и углублявшейся на территорию полуострова, висела угроза оказаться в мышеловке. Русские военачальники, не рискуя армией, ни с чем возвращались домой, причем обратный путь был еще более тяжелым.
   За спиной крымских татар стояла Турция, в то время могучая держава, наносившая удары по своим соседям на юге и востоке Европы. Россия, заключив союз с Польшей и Австрией, а затем и Венецией, долгие годы находилась в состоянии войны с Турцией, но ограничивала свое участие в ней организацией походов на Крым. Эти походы, сковывая силы крымцев, вносили вклад в общую борьбу союзников с Турцией, но решить ее исход не могли.