Страница:
Петру не удалось полностью скрыть своего пребывания в составе посольства. Уже в Риге об этом догадывались, хотя точных данных на этот счет не имели.
Царь оставил негостеприимную Ригу, сохранив инкогнито. Он не открыл своего имени и в герцогстве Курляндском, хотя, по свидетельству современника, в Митаве посольство было принято со всевозможной обходительностью и великолепием.
Зато в Кенигсберге, куда Петр прибыл на корабле, у него состоялось тайное свидание с курфюрстом Бранденбургским Фридрихом III, искавшим сближения с Россией. Петр объяснялся на голландском языке.
Среди торжественных приемов, пиров и увеселений посольство при активном участии Петра вело переговоры с бранденбургским курфюрстом относительно антитурецкой коалиции. Они завершились заключением устного соглашения о союзе, но не против Турции, а против Швеции. Это был первый шаг к изменению внешнеполитической ориентации России.
На пути в Голландию царь имел свидание с супругой курфюрста Бранденбургского Софией Шарлоттой и ее матерью. Обе курфюрстины оставили описание встречи и свои впечатления от нее. Они интересны тем, что содержат зарисовку облика царя. Это второе описание внешности Петра. Первое, как мы помним, относится к годам детства, когда Петру было 10 лет, — теперь он находился на пороге 25-летия. Обе курфюрстины — мать и дочь — были в обществе царя лишь несколько часов и, разумеется, при столь непродолжительном знакомстве могли составить весьма поверхностное представление о своем новом знакомом. «Царь очень высокого роста, — писала мать, — лицо его очень красиво, он очень строен. Но наряду со всеми выдающимися качествами, которыми его одарила природа, следовало бы пожелать, чтобы его вкусы были менее грубы… Он нам сказал, что сам работает над постройкой кораблей, показал свои руки и заставил потрогать мозоли, образовавшиеся на них от работы». В другом письме курфюрстина мать отметила: «Если бы он получил лучшее воспитание, это был бы превосходный человек, потому что у него много достоинств и бесконечно много природного ума». Курфюрстина дочь обратила внимание на судороги, изменявшие лицо царя: «Что касается до его гримас, то я представляла себе их хуже, чем их нашла, и не в его власти справиться с некоторыми из них. Заметно также, что его не научили есть опрятно, но мне понравилась его естественность и непринужденность, он стал действовать, как дома». Софии-Шарлотте, два года жившей при Версальском дворце Людовика XIV и усвоившей утонченные нравы французского двора, показалось странным, что русский царь не умел пользоваться салфеткой во время обеда.
От времени переезда Петра из Бранденбургского курфюршества в Голландию сохранилось лишь несколько его писем. В частности, письма Виниусу. Предметом их переписки была забота о найме мастеров для металлургических заводов. Еще до отъезда Петра за границу на Урале была найдена превосходного качества железная руда. Виниус, управлявший Сибирью, донимал царя просьбами о найме специалистов, которые умели бы строить домны, лить пушки, плавить руду. Петр обещал по приезде в Голландию «о мастерах старатца».
Границу Голландии, богатейшей страны Европы, славившейся развитой промышленностью и торговлей, Петр пересек в начале августа и сразу же направился в центр кораблестроения — город Саардам. По своему обыкновению быстро ездить Петр опередил посольство и до прибытия последнего в Амстердам имел неделю времени, чтобы обрядиться в платье, какое носили саардамцы, ознакомиться с верфями, осмотреть лесопильные и бумажные мельницы и даже поработать топором. Плотничьи инструменты он купил у одной вдовы.
В небольшом городе царю не удалось сохранить инкогнито. Как ни старался Петр смешаться с толпой мастеровых, одетых, как и он, в красные байковые куртки и холстинные шаровары, его, очень приметного благодаря высокому росту, быстро узнали голландцы, бывавшие в Москве. Каждый шаг царя находился под наблюдением не только любопытных саардамцев, но и других жителей страны, специально приезжавших поглядеть, как русский царь ловко управлял яхтой, или строил мельницу, или сидел в гостях у саардамцев, родственники которых жили в Москве. «Повсюду, — заметил современник-голландец, — он проявлял необыкновенную любознательность и часто спрашивал о том, что значительно превышало познания тех, к кому он обращался с расспросами. Его тонкая наблюдательность и особый дар понимания не уступали его необыкновенной памяти. Многие поражались особой ловкости его в работе, которой он превосходил иногда даже более опытных в деле людей. Так, рассказывают, что, находясь на одной бумажной мельнице и осмотрев все интересовавшее его, царь взял из рук мастера форму, которой тот черпал бумажную массу, и отлил такой образцовый лист бумаги, что никто другой не сумел бы сделать это лучше».
16 августа 1697 года состоялся торжественный въезд посольства в Амстердам. В свите посольства на второстепенных ролях, облаченный в кафтан, красную рубаху и войлочную шляпу, находился и Петр, прибывший по этому случаю из Саардама. Началась будничная жизнь посольства, работа над осуществлением целей, ради которых царь, его дипломаты и волонтеры совершили такое далекое путешествие.
Не всюду посольству сопутствовал одинаковый успех. Удачнее всего устроились дела с обучением волонтеров кораблестроению. Петр широко пользовался посредничеством Николая Витзена, бывавшего в России и знавшего русский язык. Витзен наряду с должностью амстердамского бургомистра занимал пост одного из директоров Ост-Индской компании. Это дало возможность зачислить Петра и волонтеров на верфь этой компании. Директора компании распорядились заложить специальный корабль, чтобы «знатная особа, пребывающая здесь incognito», имела возможность ознакомиться со всеми этапами его сооружения и оснастки.
Петр узнал об этом распоряжении, будучи на парадном обеде, устроенном посольству властями Амстердама. Как только кончился фейерверк в честь гостей, Петр высказал желание немедленно отправиться в Саардам, чтобы взять там вещи и инструменты и все это перевезти на Ост-Индскую верфь. Попытки отговорить Петра от поездки в ночное время не увенчались успехом. Пришлось посылать за ключами от портовой заставы, опускать подъемный мост, беспокоить владельца дома, где квартировал царь.
Корабельному мастерству вместе с царем обучалось еще 10 волонтеров, среди них два человека позже приобретут известность в качестве ближайших сподвижников Петра: Меншиков и Головкин. Александр Данилович Меншиков выполнял обязанности казначея Петра, он присутствовал на приемах, сопровождал царя во время осмотра достопримечательностей.
Существуют две версии о происхождении Меншикова. Одна из них, не вызывающая доверия, отражена в официальном документе — грамоте о возведении Меншикова в сан светлейшего князя Ижерского, выданная ему Петром 1 июня 1707 года. В ней сказано, что новоиспеченный князь происходит из «благородной фамилии литовской», что его отец служил в гвардии. Однако все без исключения современники, оставившие записки, считали, что Меншиков — выходец из простонародья. Один из этих современников, токарь Петра Андрей Нартов, описал следующий случай: царь за какие-то провинности разгневался на Меншикова и раздраженно кричал ему: «Знаешь ли ты, что я разом поворочу тебя в прежнее состояние, чем ты был. Тотчас возьми кузов свой с пирогами, скитайся по лагерю и по улицам, кричи: пироги подовые! как делывал прежде. Вон! Ты не достоин милости моей». Меншиков подхватил на улице у пирожника кузов и явился к царю. Шутка понравилась Петру. «Слушай, Александр! Перестань бездельничать, или хуже будешь пирожника». Меншиков ушел от царя, громко предлагая свой товар покупателям: «Пироги подовые!»
Другая будущая знаменитость — Гавриил Иванович Головкин, родственник царицы Натальи Кирилловны, был старше Петра на 12 лет и поэтому занимал при нем придворные должности — сначала стольника, а затем главного постельничего. Доверие Петра он заслужил своей преданностью ему в годы правления Софьи и особенно в дни борьбы с ней.
Меншиков и Головкин в дальнейшем совершат головокружительную карьеру, а пока они оба старательно долбили бревна и приобретали навыки, высоко ценимые царем у своих подданных.
Конец августа и начало сентября прошли в усвоении мудростей кораблестроения, а 9 сентября был заложен фрегат, полностью сооруженный волонтерами под руководством голландского мастера Поля. Не всем волонтерам оказалась по душе тяжелая работа, необходимость следовать примеру царя, весьма непритязательного и в одежде, и в пище, и в комфорте. Группа русских молодых людей, прибывшая в Голландию несколько раньше Петра, пыталась вернуться на родину, обучившись лишь обращению с компасом, ни разу не побывав на море. Эта попытка была Петром тут же пресечена. Среди некоторых волонтеров велись разговоры, осуждавшие участие царя в постройке корабля. Петр, чьей воле никто не смел перечить в России, велел заковать критиканов в цепи, чтобы потом отрубить их головы. Лишь протест бургомистров, напомнивших царю, что в Голландии нельзя казнить человека без суда, вынудил его изменить решение и вместо казни сослать их в отдаленные колонии.
В середине ноября фрегат «Петр и Павел», над сооружением которого трудились волонтеры, был спущен на воду. Ученики получили свидетельства об овладении мастерством. Аттестат, выданный царю от его корабельного учителя Поля, гласил, что Петр Михайлов «был прилежным и разумным плотником», научился выполнять различные операции кораблестроителя, а также изучил «корабельную архитектуру и черчение планов», столь основательно, «сколько сами разумеем».
Князю Куракину довелось увидеть корабль «Петр и Павел» в 1705 году. Он записал, что на этом корабле «уже ходили несколько раз в Ост-Индию и назад возвратилися».
Менее успешно великое посольство справилось с другими задачами, ради которых оно прибыло в Голландию, — с наймом иностранных специалистов и получением помощи для войны с Турцией. Виниус, озабоченный строительством уральских заводов, настойчиво напоминал Петру о найме «железных мастеров», и царь, не выпускавший из поля зрения этой просьбы, никак не мог ее выполнить. Привлечение специалистов на русскую службу усложнялось их незнанием русского языка.
Не встретила понимания в Голландии и мысль о том, что Россия, ведя войну с Турцией, защищает интересы всех христианских государств против «бусурман» и что «такая война, всяк то может разуметь, не может быть без великих миллионов и многочисленного войска». Четыре раза послы встречались с представителями голландского правительства и всякий раз получали вежливый, но твердый отказ в помощи, мотивированный тем, что Голландия только что закончила изнурительную войну с Францией и не располагает ни деньгами, ни лишним оружием.
Петр, работавший во время переговоров на верфи, получал подробные донесения о результатах встреч послов с депутатами Голландских штатов. На ломаном русском языке первый посол Лефорт так оценил позицию партнеров во время переговоров: «ани не хотят ничаво дать».
В промежутках между работой на верфи и руководством деятельностью послов Петр знакомился с достопримечательностями Голландии, находясь в толпе волонтеров, участвовал в дипломатических церемониях, празднествах и обедах. В Амстердаме царь присутствовал на спектакле, посетил анатомический музей профессора Рюйша. Амстердамские власти организовали в честь посольства показательное морское сражение. Царь руководил маневрами одной из яхт, отданных ему в командование. В конце пребывания посольства в Голландии хозяева пригласили Петра присутствовать на развлечении иного рода — казнили каких-то преступников. По вкусам того времени процедура казни считалась увлекательным зрелищем, так что для представителей высшего круга сооружались специальные трибуны.
Из Голландии Петр в сопровождении 16 волонтеров отправился в Англию. Там он хотел стать кораблестроителем-инженером, познать тайны теории. Много лет спустя в написанном им самим предисловии к Морскому регламенту Петр подробно объяснил цель своей поездки в Англию.
Под руководством мастера Поля он усвоил все, «что подобало доброму плотнику знать». Поль был превосходным мастером-практиком, но теории ни он, ни другие голландские кораблестроители не знали, и Петру «зело стало противно, что такой дальний путь для сего восприял, а желаемого конца не достиг». «Для чего так печален?» — спросили однажды Петра. Тот объяснил причину, и присутствовавший англичанин сообщил ему, что в Англии «сия архитектура так в совершенстве, как и другие, и что кратким временем научиться мочно».
11 января 1698 года яхта, на которой находился царь и его спутники, бросила якорь вблизи Лондона.
Большую часть времени из четырехмесячного пребывания в Англии Петр посвятил изучению кораблестроения. Помимо верфей, царь осматривал лондонские предприятия, побывал в Английском королевском обществе, являвшемся центром научной мысли, знакомился с Оксфордским университетом, несколько раз ездил в Гринвичскую астрономическую обсерваторию и на Монетный двор. Царь не довольствовался разъяснениями. Находясь в мастерской знаменитого часовщика Карте, он настолько увлекся техникой изготовления часов, что сам в совершенстве овладел их сборкой и разборкой. Едва ли простое любопытство одолевало Петра, когда он зачастил в Гринвичскую обсерваторию и на Монетный двор. Интерес к астрономии был связан с мореплаванием, а интерес к монетному делу подогревался возможностью использования в России недавно изобретенной в Англии машины для чеканки монет. Знакомясь с техникой чеканки монет, Петр рассчитывал использовать изобретение англичан у себя дома.
В Англии, как и в Голландии, Петр сохранял инкогнито. Это, однако, не помешало ему значительно расширить круг знакомых. Состоялось несколько неофициальных встреч с английским королем. Среди людей, с которыми царь установил контакты, было немало знаменитостей. Первой из них надлежит считать Исаака Ньютона. Прямых свидетельств, подтверждающих встречу двух великих людей современности — ученого и государственного деятеля, — источники не сохранили, но историки считают такую встречу вполне вероятной, ибо Ньютон управлял Монетным двором как раз в то время, когда его много раз посещал Петр. Знакомство с известным английским математиком Фергарсоном и переговоры с ним завершились согласием Фергарсона переехать в Россию. Знания математика использовались сначала в Навигацкой школе, а затем в Морской академии. Царь позировал ученику Рембрандта, известному художнику Готфриду Кнеллеру, написавшему его портрет.
Портрет уместно сравнить с описанием внешности царя, сделанным почти одновременно, в том же году: «Царь Петр Алексеевич был высокого роста, скорее худощавый, чем полный; волосы у него были густые, короткие, темно-каштанового цвета, глаза большие, черные с длинными ресницами, рот хорошей формы, но нижняя губа немного испорченная; выражение лица прекрасное, с первого взгляда внушающее уважение. При его большом росте ноги показались мне очень тонкими, голова у него часто конвульсивно дергалась вправо».
Завязались знакомства и с представителями церковного мира. Обнаружив основательную осведомленность в священном писании, Петр, однако, во время бесед с представителями духовенства интересовался не столько вопросами богословия, сколько выяснением отношений между церковной и светской властью в Англии. В голове царя, видимо, созревали планы церковной реформы в России, к осуществлению которой он приступил вскоре после возвращения из заграничного путешествия.
Петр установил связи с людьми, относившимися к среде, хорошо ему известной по Немецкой слободе в Москве. Это были купцы. С ними он вел переговоры о предоставлении права монопольной торговли табаком.
Табак в России до Петра считался «богомерзким зельем», и его потребители подвергались жестокому наказанию: им вырывали ноздри, их били кнутом. Постепенно, однако, число курильщиков росло, закурил и сам царь. Преследование курильщиков прекратилось, и Петр сначала объявил продажу табака казенной монополией, а находясь в Лондоне, продал эту монополию английским купцам.
Современник Петра отметил насыщенную полезными заботами его жизнь в Англии: «Большая привязанность монарха к серьезным делам всегда удаляла его от известных удовольствий и развлечений; их он избегал очень ловко, несмотря на все усилия прекрасных придворных дам, делавших попытки понравиться ему и готовых подарить свою любовь великому монарху, прибывшему из далекой страны. Впрочем, уверяют, что одной из дам все же удалось достигнуть своей цели». Этой дамой была актриса Петиция Кросс, с которой царь имел кратковременную связь.
Когда настало время расставания с возлюбленной, Меншиков от имени Петра подарил ей 500 гиней (4000 рублей). Кросс оказалась недовольной таким подарком, жаловалась на скупость царя. Меншиков в точности передал претензии Кросс царю, и между приятелями состоялся колоритный разговор:
— Ты, Меншиков, думаешь, что я такой же мот, как ты! За пятьсот гиней у меня служат старики с усердием и умом, а эта худо служила.
— Какова работа, такова и плата, — ответил собеседник.
Обращает на себя внимание любопытная деталь поведения царя за границей. С одной стороны, он запросто обращался с голландскими мастеровыми, купцами, матросами, а с другой — проявлял крайнюю застенчивость и испытывал страх перед взорами любопытных саардамцев, часто выходивших даже за рамки грубой назойливости. Однажды жителям Саардама довелось слушать, как глашатай ходил по улицам, ударяя в медный таз, и выкрикивал: «Бургомистры, узнав с прискорбием, что дерзкие мальчишки осмелились бросать камнями и разной дрянью в некоторых знатных особ иностранцев, строжайше запрещают это всем и каждому под угрозой наибольшего наказания, которое установлено». Под «знатной особой», которую мальчишки обстреливали камнями и гнилыми яблоками, подразумевался Петр. Иногда царь пускал в ход кулаки или бросал в толпу пустые бутылки. Он доставлял множество дополнительных хлопот голландской администрации, требуя везти себя кружными путями, чтобы обмануть ротозеев. Удовлетворяя желание царя, власти удаляли всех при осмотре им достопримечательностей либо сооружали специальные заграждения. Стремление Петра оградить себя от любопытных взглядов иногда принимало курьезный характер.
В конце сентября 1697 года царь прибыл в Гаагу, чтобы присутствовать в качестве неофициального лица на приеме великого посольства депутатами Генеральных штатов. До приезда посольства его поместили в комнате рядом с аудиенц-залом, но прибытие послов по каким-то причинам задержалось, и Петр, не дождавшись церемонии, решил уйти. Так как надо было проходить через зал, в котором уже собрались депутаты, то он потребовал, чтобы все они, когда он будет идти, встали к нему спиной. Переговоры по этому поводу кончились тем, что депутаты согласились встать, но отказались повернуться спиной к царю. Петр все же придумал способ укрыться от любопытных взоров: он повернул парик задом наперед, закрыл им лицо и в таком виде выбежал из аудиенц-зала.
В Лондоне царь посетил парламент, но наотрез отказался присутствовать в зале заседаний и наблюдал за его работой через слуховое окно на крыше здания. «Это дало повод кому-то сказать, — заметил один дипломат, — что он видел редчайшую вещь на свете, именно короля на троне и императора (его называют здесь императором России) на крыше».
25 апреля 1698 года Петр покинул Англию и вернулся в Голландию, где на него обрушились новости одна огорчительнее другой.
В марте среди стрельцов четырех полков, посланных из Азова к западным рубежам, вспыхнуло восстание: 175 стрельцов направились в Москву с жалобами на тяжесть службы, задержку жалованья и наступившую вследствие этого «бескормицу». Это событие вызвало в правительственных кругах переполох. Растерянность усугублялась тем, что от царя долгое время не было писем — наступившее половодье задержало почту. В столице поползли слухи о гибели Петра.
В те времена новости почта доставляла очень медленно. Адресат получал корреспонденцию через многие недели после ее отправки, и событие, о котором шла речь в донесении, могло иметь либо благополучный, либо неблагополучный конец, и получатель донесения уже не мог на него повлиять. Так получилось и на этот раз.
Конфликт со стрельцами правительству удалось уладить 4 апреля: им выдали задержанное жалованье, и они возвратились в полки. Ромодановский отправил донесение об этом Петру 8 апреля. Почта находилась в пути от Москвы до Амстердама свыше полутора месяцев, и Петр распечатал пакет только 25 мая. Содержание пакета вызвало у царя чувство досады на то, что его друзья в столице поддались панике, и на то, что эта паника помешала им произвести розыск: «А буде думаете, что мы пропали (для того, что почты задержались), и для того, боясь, и в дело не вступаешь… Я не знаю, откуды на вас такой страх бабей!» Царь упрекал Ромодановского в трусости, объяснил причину задержки почты, но закончил письмо миролюбиво: «Пожалуй, не сердись, воистинно от болезни сердца писал».
С подобными же упреками царь обратился и к другому своему корреспонденту — Андрею Виниусу. Петр рассуждал, что паника, вызванная продолжительным отсутствием почты, была в какой-то мере извинительна для людей вроде Ромодановского, никогда не бывавших за границей. Для Виниуса смягчающих обстоятельств царь не находил не только потому, что он, Виниус, одновременно с руководством Сибирским и Аптекарским приказами заведовал также почтой и обязан был учитывать условия, замедлявшие ее доставку, но и потому, что он много раз бывал за границей. Между тем именно Виниус настолько уверовал в слухи о гибели Петра, что свое письмо адресовал не ему, а первому послу Лефорту. Царь отвечал: «Я было надеялся, что ты в сем станешь рассуждать бывалостью своею и других от мнения отводить; а ты сам предводитель им в яму. Мы отсель поедем завтра в Вену».
Намерение отправиться в Вену было связано со второй новостью, тоже сообщенной царю в Амстердаме.
Новость, полученная из России, хотя и оставила в сознании царя неприятный осадок, но она относилась к уже благополучно закончившемуся событию. Другая новость, более тревожная, касалась не прошлого, а будущего и таила немало огорчительных следствий. Речь шла о распаде антитурецкого союза, ради укрепления которого царь и великое посольство предприняли заграничное путешествие: Петру сообщили, что союзники России Австрия и Венеция намерены заключить с Турцией мирный договор. Сразу же возникло подозрение, что мирную инициативу, предпринятую втайне от русской дипломатии, союзники будут осуществлять за счет интересов России.
Петр вместе с посольством выехал из Амстердама 15 мая. Его путь в Вену лежал через Лейпциг, Дрезден и Прагу. В Дрездене царь задержался на несколько дней, чтобы осмотреть достопримечательности столицы Саксонии. Поужинав после приезда, он в первом часу ночи изъявил желание заглянуть в королевскую кунсткамеру. До утра Петр успел изучить экспонаты только двух залов, подолгу останавливался у математических и ремесленных инструментов. В следующие дни он подробнейшим образом осматривал арсенал и литейный двор, причем обнаружил, по отзыву сопровождавших его лиц, глубокие познания в артиллерии.
Выходя из кареты, царь закрывал лицо черной шапочкой, местные власти принимали меры к тому, чтобы он не встретил ни одной пары любопытных глаз.
Путь из Амстердама в Вену занял свыше месяца. В отличие от Амстердама, где царь оставался в тени и дипломатические переговоры вели послы, в Вене он эти переговоры взял на себя. Состоялось свидание с австрийским императором Леопольдом I, причем Петр нарушил тщательно разработанный венским двором церемониал встречи. В то время как немолодой Леопольд I шаркающей походкой медленно направлялся к середине зала, царь большими шагами быстро преодолел отведенное ему расстояние и встретился с императором не там, где было предусмотрено протоколом. Втиснутый в строгие рамки этикета и вынужденный сдерживать себя во время 15-минутного свидания, Петр дал волю своему темпераменту, как только вышел из дворца. В парке он заметил на пруду лодку с веслами, бросился к ней бегом и сделал несколько кругов.
Результаты переговоров не принесли царю удовлетворения — убедить австрийский двор не заключать мир с турками ему не удалось. Доводы о том, что затраты на Азовские походы не окупились овладением крепостью и что необходимо с турками продолжать войну, чтобы склонить их к новым территориальным уступкам в пользу союзников, остались без внимания. Союзники твердо решили выйти из войны и уже давно вели сепаратные переговоры с Турцией о заключении мирного договора. Чтобы не оказаться в изоляции, царь дает согласие на участие России в предстоящем мирном конгрессе. Правда, у Петра теплилась слабая надежда на верность союзным обязательствам Венеции, и он деятельно готовился к поездке туда. Венеция, кроме того, манила царя возможностью ознакомиться с развитым кораблестроением, галерным флотом и арсеналами.
15 июля, то есть в день, когда Петр собирался сесть в карету, чтобы отправиться в Венецию, была получена московская почта, вмиг разрушившая все планы. Князь Ромодановский сообщал, что те самые стрелецкие полки, представители от которых приходили жаловаться в Москву весной 1698 года, вновь отказались повиноваться начальству и на этот раз в полном составе идут к столице. Петр принимает молниеносное решение вернуться в Россию. После прощальной аудиенции он, не сообщая причин, вызвавших столь поспешный отъезд на родину, 19 июля 1698 года оставил Вену.
Царь оставил негостеприимную Ригу, сохранив инкогнито. Он не открыл своего имени и в герцогстве Курляндском, хотя, по свидетельству современника, в Митаве посольство было принято со всевозможной обходительностью и великолепием.
Зато в Кенигсберге, куда Петр прибыл на корабле, у него состоялось тайное свидание с курфюрстом Бранденбургским Фридрихом III, искавшим сближения с Россией. Петр объяснялся на голландском языке.
Среди торжественных приемов, пиров и увеселений посольство при активном участии Петра вело переговоры с бранденбургским курфюрстом относительно антитурецкой коалиции. Они завершились заключением устного соглашения о союзе, но не против Турции, а против Швеции. Это был первый шаг к изменению внешнеполитической ориентации России.
На пути в Голландию царь имел свидание с супругой курфюрста Бранденбургского Софией Шарлоттой и ее матерью. Обе курфюрстины оставили описание встречи и свои впечатления от нее. Они интересны тем, что содержат зарисовку облика царя. Это второе описание внешности Петра. Первое, как мы помним, относится к годам детства, когда Петру было 10 лет, — теперь он находился на пороге 25-летия. Обе курфюрстины — мать и дочь — были в обществе царя лишь несколько часов и, разумеется, при столь непродолжительном знакомстве могли составить весьма поверхностное представление о своем новом знакомом. «Царь очень высокого роста, — писала мать, — лицо его очень красиво, он очень строен. Но наряду со всеми выдающимися качествами, которыми его одарила природа, следовало бы пожелать, чтобы его вкусы были менее грубы… Он нам сказал, что сам работает над постройкой кораблей, показал свои руки и заставил потрогать мозоли, образовавшиеся на них от работы». В другом письме курфюрстина мать отметила: «Если бы он получил лучшее воспитание, это был бы превосходный человек, потому что у него много достоинств и бесконечно много природного ума». Курфюрстина дочь обратила внимание на судороги, изменявшие лицо царя: «Что касается до его гримас, то я представляла себе их хуже, чем их нашла, и не в его власти справиться с некоторыми из них. Заметно также, что его не научили есть опрятно, но мне понравилась его естественность и непринужденность, он стал действовать, как дома». Софии-Шарлотте, два года жившей при Версальском дворце Людовика XIV и усвоившей утонченные нравы французского двора, показалось странным, что русский царь не умел пользоваться салфеткой во время обеда.
От времени переезда Петра из Бранденбургского курфюршества в Голландию сохранилось лишь несколько его писем. В частности, письма Виниусу. Предметом их переписки была забота о найме мастеров для металлургических заводов. Еще до отъезда Петра за границу на Урале была найдена превосходного качества железная руда. Виниус, управлявший Сибирью, донимал царя просьбами о найме специалистов, которые умели бы строить домны, лить пушки, плавить руду. Петр обещал по приезде в Голландию «о мастерах старатца».
Границу Голландии, богатейшей страны Европы, славившейся развитой промышленностью и торговлей, Петр пересек в начале августа и сразу же направился в центр кораблестроения — город Саардам. По своему обыкновению быстро ездить Петр опередил посольство и до прибытия последнего в Амстердам имел неделю времени, чтобы обрядиться в платье, какое носили саардамцы, ознакомиться с верфями, осмотреть лесопильные и бумажные мельницы и даже поработать топором. Плотничьи инструменты он купил у одной вдовы.
В небольшом городе царю не удалось сохранить инкогнито. Как ни старался Петр смешаться с толпой мастеровых, одетых, как и он, в красные байковые куртки и холстинные шаровары, его, очень приметного благодаря высокому росту, быстро узнали голландцы, бывавшие в Москве. Каждый шаг царя находился под наблюдением не только любопытных саардамцев, но и других жителей страны, специально приезжавших поглядеть, как русский царь ловко управлял яхтой, или строил мельницу, или сидел в гостях у саардамцев, родственники которых жили в Москве. «Повсюду, — заметил современник-голландец, — он проявлял необыкновенную любознательность и часто спрашивал о том, что значительно превышало познания тех, к кому он обращался с расспросами. Его тонкая наблюдательность и особый дар понимания не уступали его необыкновенной памяти. Многие поражались особой ловкости его в работе, которой он превосходил иногда даже более опытных в деле людей. Так, рассказывают, что, находясь на одной бумажной мельнице и осмотрев все интересовавшее его, царь взял из рук мастера форму, которой тот черпал бумажную массу, и отлил такой образцовый лист бумаги, что никто другой не сумел бы сделать это лучше».
16 августа 1697 года состоялся торжественный въезд посольства в Амстердам. В свите посольства на второстепенных ролях, облаченный в кафтан, красную рубаху и войлочную шляпу, находился и Петр, прибывший по этому случаю из Саардама. Началась будничная жизнь посольства, работа над осуществлением целей, ради которых царь, его дипломаты и волонтеры совершили такое далекое путешествие.
Не всюду посольству сопутствовал одинаковый успех. Удачнее всего устроились дела с обучением волонтеров кораблестроению. Петр широко пользовался посредничеством Николая Витзена, бывавшего в России и знавшего русский язык. Витзен наряду с должностью амстердамского бургомистра занимал пост одного из директоров Ост-Индской компании. Это дало возможность зачислить Петра и волонтеров на верфь этой компании. Директора компании распорядились заложить специальный корабль, чтобы «знатная особа, пребывающая здесь incognito», имела возможность ознакомиться со всеми этапами его сооружения и оснастки.
Петр узнал об этом распоряжении, будучи на парадном обеде, устроенном посольству властями Амстердама. Как только кончился фейерверк в честь гостей, Петр высказал желание немедленно отправиться в Саардам, чтобы взять там вещи и инструменты и все это перевезти на Ост-Индскую верфь. Попытки отговорить Петра от поездки в ночное время не увенчались успехом. Пришлось посылать за ключами от портовой заставы, опускать подъемный мост, беспокоить владельца дома, где квартировал царь.
Корабельному мастерству вместе с царем обучалось еще 10 волонтеров, среди них два человека позже приобретут известность в качестве ближайших сподвижников Петра: Меншиков и Головкин. Александр Данилович Меншиков выполнял обязанности казначея Петра, он присутствовал на приемах, сопровождал царя во время осмотра достопримечательностей.
Существуют две версии о происхождении Меншикова. Одна из них, не вызывающая доверия, отражена в официальном документе — грамоте о возведении Меншикова в сан светлейшего князя Ижерского, выданная ему Петром 1 июня 1707 года. В ней сказано, что новоиспеченный князь происходит из «благородной фамилии литовской», что его отец служил в гвардии. Однако все без исключения современники, оставившие записки, считали, что Меншиков — выходец из простонародья. Один из этих современников, токарь Петра Андрей Нартов, описал следующий случай: царь за какие-то провинности разгневался на Меншикова и раздраженно кричал ему: «Знаешь ли ты, что я разом поворочу тебя в прежнее состояние, чем ты был. Тотчас возьми кузов свой с пирогами, скитайся по лагерю и по улицам, кричи: пироги подовые! как делывал прежде. Вон! Ты не достоин милости моей». Меншиков подхватил на улице у пирожника кузов и явился к царю. Шутка понравилась Петру. «Слушай, Александр! Перестань бездельничать, или хуже будешь пирожника». Меншиков ушел от царя, громко предлагая свой товар покупателям: «Пироги подовые!»
Другая будущая знаменитость — Гавриил Иванович Головкин, родственник царицы Натальи Кирилловны, был старше Петра на 12 лет и поэтому занимал при нем придворные должности — сначала стольника, а затем главного постельничего. Доверие Петра он заслужил своей преданностью ему в годы правления Софьи и особенно в дни борьбы с ней.
Меншиков и Головкин в дальнейшем совершат головокружительную карьеру, а пока они оба старательно долбили бревна и приобретали навыки, высоко ценимые царем у своих подданных.
Конец августа и начало сентября прошли в усвоении мудростей кораблестроения, а 9 сентября был заложен фрегат, полностью сооруженный волонтерами под руководством голландского мастера Поля. Не всем волонтерам оказалась по душе тяжелая работа, необходимость следовать примеру царя, весьма непритязательного и в одежде, и в пище, и в комфорте. Группа русских молодых людей, прибывшая в Голландию несколько раньше Петра, пыталась вернуться на родину, обучившись лишь обращению с компасом, ни разу не побывав на море. Эта попытка была Петром тут же пресечена. Среди некоторых волонтеров велись разговоры, осуждавшие участие царя в постройке корабля. Петр, чьей воле никто не смел перечить в России, велел заковать критиканов в цепи, чтобы потом отрубить их головы. Лишь протест бургомистров, напомнивших царю, что в Голландии нельзя казнить человека без суда, вынудил его изменить решение и вместо казни сослать их в отдаленные колонии.
В середине ноября фрегат «Петр и Павел», над сооружением которого трудились волонтеры, был спущен на воду. Ученики получили свидетельства об овладении мастерством. Аттестат, выданный царю от его корабельного учителя Поля, гласил, что Петр Михайлов «был прилежным и разумным плотником», научился выполнять различные операции кораблестроителя, а также изучил «корабельную архитектуру и черчение планов», столь основательно, «сколько сами разумеем».
Князю Куракину довелось увидеть корабль «Петр и Павел» в 1705 году. Он записал, что на этом корабле «уже ходили несколько раз в Ост-Индию и назад возвратилися».
Менее успешно великое посольство справилось с другими задачами, ради которых оно прибыло в Голландию, — с наймом иностранных специалистов и получением помощи для войны с Турцией. Виниус, озабоченный строительством уральских заводов, настойчиво напоминал Петру о найме «железных мастеров», и царь, не выпускавший из поля зрения этой просьбы, никак не мог ее выполнить. Привлечение специалистов на русскую службу усложнялось их незнанием русского языка.
Не встретила понимания в Голландии и мысль о том, что Россия, ведя войну с Турцией, защищает интересы всех христианских государств против «бусурман» и что «такая война, всяк то может разуметь, не может быть без великих миллионов и многочисленного войска». Четыре раза послы встречались с представителями голландского правительства и всякий раз получали вежливый, но твердый отказ в помощи, мотивированный тем, что Голландия только что закончила изнурительную войну с Францией и не располагает ни деньгами, ни лишним оружием.
Петр, работавший во время переговоров на верфи, получал подробные донесения о результатах встреч послов с депутатами Голландских штатов. На ломаном русском языке первый посол Лефорт так оценил позицию партнеров во время переговоров: «ани не хотят ничаво дать».
В промежутках между работой на верфи и руководством деятельностью послов Петр знакомился с достопримечательностями Голландии, находясь в толпе волонтеров, участвовал в дипломатических церемониях, празднествах и обедах. В Амстердаме царь присутствовал на спектакле, посетил анатомический музей профессора Рюйша. Амстердамские власти организовали в честь посольства показательное морское сражение. Царь руководил маневрами одной из яхт, отданных ему в командование. В конце пребывания посольства в Голландии хозяева пригласили Петра присутствовать на развлечении иного рода — казнили каких-то преступников. По вкусам того времени процедура казни считалась увлекательным зрелищем, так что для представителей высшего круга сооружались специальные трибуны.
Из Голландии Петр в сопровождении 16 волонтеров отправился в Англию. Там он хотел стать кораблестроителем-инженером, познать тайны теории. Много лет спустя в написанном им самим предисловии к Морскому регламенту Петр подробно объяснил цель своей поездки в Англию.
Под руководством мастера Поля он усвоил все, «что подобало доброму плотнику знать». Поль был превосходным мастером-практиком, но теории ни он, ни другие голландские кораблестроители не знали, и Петру «зело стало противно, что такой дальний путь для сего восприял, а желаемого конца не достиг». «Для чего так печален?» — спросили однажды Петра. Тот объяснил причину, и присутствовавший англичанин сообщил ему, что в Англии «сия архитектура так в совершенстве, как и другие, и что кратким временем научиться мочно».
11 января 1698 года яхта, на которой находился царь и его спутники, бросила якорь вблизи Лондона.
Большую часть времени из четырехмесячного пребывания в Англии Петр посвятил изучению кораблестроения. Помимо верфей, царь осматривал лондонские предприятия, побывал в Английском королевском обществе, являвшемся центром научной мысли, знакомился с Оксфордским университетом, несколько раз ездил в Гринвичскую астрономическую обсерваторию и на Монетный двор. Царь не довольствовался разъяснениями. Находясь в мастерской знаменитого часовщика Карте, он настолько увлекся техникой изготовления часов, что сам в совершенстве овладел их сборкой и разборкой. Едва ли простое любопытство одолевало Петра, когда он зачастил в Гринвичскую обсерваторию и на Монетный двор. Интерес к астрономии был связан с мореплаванием, а интерес к монетному делу подогревался возможностью использования в России недавно изобретенной в Англии машины для чеканки монет. Знакомясь с техникой чеканки монет, Петр рассчитывал использовать изобретение англичан у себя дома.
В Англии, как и в Голландии, Петр сохранял инкогнито. Это, однако, не помешало ему значительно расширить круг знакомых. Состоялось несколько неофициальных встреч с английским королем. Среди людей, с которыми царь установил контакты, было немало знаменитостей. Первой из них надлежит считать Исаака Ньютона. Прямых свидетельств, подтверждающих встречу двух великих людей современности — ученого и государственного деятеля, — источники не сохранили, но историки считают такую встречу вполне вероятной, ибо Ньютон управлял Монетным двором как раз в то время, когда его много раз посещал Петр. Знакомство с известным английским математиком Фергарсоном и переговоры с ним завершились согласием Фергарсона переехать в Россию. Знания математика использовались сначала в Навигацкой школе, а затем в Морской академии. Царь позировал ученику Рембрандта, известному художнику Готфриду Кнеллеру, написавшему его портрет.
Портрет уместно сравнить с описанием внешности царя, сделанным почти одновременно, в том же году: «Царь Петр Алексеевич был высокого роста, скорее худощавый, чем полный; волосы у него были густые, короткие, темно-каштанового цвета, глаза большие, черные с длинными ресницами, рот хорошей формы, но нижняя губа немного испорченная; выражение лица прекрасное, с первого взгляда внушающее уважение. При его большом росте ноги показались мне очень тонкими, голова у него часто конвульсивно дергалась вправо».
Завязались знакомства и с представителями церковного мира. Обнаружив основательную осведомленность в священном писании, Петр, однако, во время бесед с представителями духовенства интересовался не столько вопросами богословия, сколько выяснением отношений между церковной и светской властью в Англии. В голове царя, видимо, созревали планы церковной реформы в России, к осуществлению которой он приступил вскоре после возвращения из заграничного путешествия.
Петр установил связи с людьми, относившимися к среде, хорошо ему известной по Немецкой слободе в Москве. Это были купцы. С ними он вел переговоры о предоставлении права монопольной торговли табаком.
Табак в России до Петра считался «богомерзким зельем», и его потребители подвергались жестокому наказанию: им вырывали ноздри, их били кнутом. Постепенно, однако, число курильщиков росло, закурил и сам царь. Преследование курильщиков прекратилось, и Петр сначала объявил продажу табака казенной монополией, а находясь в Лондоне, продал эту монополию английским купцам.
Современник Петра отметил насыщенную полезными заботами его жизнь в Англии: «Большая привязанность монарха к серьезным делам всегда удаляла его от известных удовольствий и развлечений; их он избегал очень ловко, несмотря на все усилия прекрасных придворных дам, делавших попытки понравиться ему и готовых подарить свою любовь великому монарху, прибывшему из далекой страны. Впрочем, уверяют, что одной из дам все же удалось достигнуть своей цели». Этой дамой была актриса Петиция Кросс, с которой царь имел кратковременную связь.
Когда настало время расставания с возлюбленной, Меншиков от имени Петра подарил ей 500 гиней (4000 рублей). Кросс оказалась недовольной таким подарком, жаловалась на скупость царя. Меншиков в точности передал претензии Кросс царю, и между приятелями состоялся колоритный разговор:
— Ты, Меншиков, думаешь, что я такой же мот, как ты! За пятьсот гиней у меня служат старики с усердием и умом, а эта худо служила.
— Какова работа, такова и плата, — ответил собеседник.
Обращает на себя внимание любопытная деталь поведения царя за границей. С одной стороны, он запросто обращался с голландскими мастеровыми, купцами, матросами, а с другой — проявлял крайнюю застенчивость и испытывал страх перед взорами любопытных саардамцев, часто выходивших даже за рамки грубой назойливости. Однажды жителям Саардама довелось слушать, как глашатай ходил по улицам, ударяя в медный таз, и выкрикивал: «Бургомистры, узнав с прискорбием, что дерзкие мальчишки осмелились бросать камнями и разной дрянью в некоторых знатных особ иностранцев, строжайше запрещают это всем и каждому под угрозой наибольшего наказания, которое установлено». Под «знатной особой», которую мальчишки обстреливали камнями и гнилыми яблоками, подразумевался Петр. Иногда царь пускал в ход кулаки или бросал в толпу пустые бутылки. Он доставлял множество дополнительных хлопот голландской администрации, требуя везти себя кружными путями, чтобы обмануть ротозеев. Удовлетворяя желание царя, власти удаляли всех при осмотре им достопримечательностей либо сооружали специальные заграждения. Стремление Петра оградить себя от любопытных взглядов иногда принимало курьезный характер.
В конце сентября 1697 года царь прибыл в Гаагу, чтобы присутствовать в качестве неофициального лица на приеме великого посольства депутатами Генеральных штатов. До приезда посольства его поместили в комнате рядом с аудиенц-залом, но прибытие послов по каким-то причинам задержалось, и Петр, не дождавшись церемонии, решил уйти. Так как надо было проходить через зал, в котором уже собрались депутаты, то он потребовал, чтобы все они, когда он будет идти, встали к нему спиной. Переговоры по этому поводу кончились тем, что депутаты согласились встать, но отказались повернуться спиной к царю. Петр все же придумал способ укрыться от любопытных взоров: он повернул парик задом наперед, закрыл им лицо и в таком виде выбежал из аудиенц-зала.
В Лондоне царь посетил парламент, но наотрез отказался присутствовать в зале заседаний и наблюдал за его работой через слуховое окно на крыше здания. «Это дало повод кому-то сказать, — заметил один дипломат, — что он видел редчайшую вещь на свете, именно короля на троне и императора (его называют здесь императором России) на крыше».
25 апреля 1698 года Петр покинул Англию и вернулся в Голландию, где на него обрушились новости одна огорчительнее другой.
В марте среди стрельцов четырех полков, посланных из Азова к западным рубежам, вспыхнуло восстание: 175 стрельцов направились в Москву с жалобами на тяжесть службы, задержку жалованья и наступившую вследствие этого «бескормицу». Это событие вызвало в правительственных кругах переполох. Растерянность усугублялась тем, что от царя долгое время не было писем — наступившее половодье задержало почту. В столице поползли слухи о гибели Петра.
В те времена новости почта доставляла очень медленно. Адресат получал корреспонденцию через многие недели после ее отправки, и событие, о котором шла речь в донесении, могло иметь либо благополучный, либо неблагополучный конец, и получатель донесения уже не мог на него повлиять. Так получилось и на этот раз.
Конфликт со стрельцами правительству удалось уладить 4 апреля: им выдали задержанное жалованье, и они возвратились в полки. Ромодановский отправил донесение об этом Петру 8 апреля. Почта находилась в пути от Москвы до Амстердама свыше полутора месяцев, и Петр распечатал пакет только 25 мая. Содержание пакета вызвало у царя чувство досады на то, что его друзья в столице поддались панике, и на то, что эта паника помешала им произвести розыск: «А буде думаете, что мы пропали (для того, что почты задержались), и для того, боясь, и в дело не вступаешь… Я не знаю, откуды на вас такой страх бабей!» Царь упрекал Ромодановского в трусости, объяснил причину задержки почты, но закончил письмо миролюбиво: «Пожалуй, не сердись, воистинно от болезни сердца писал».
С подобными же упреками царь обратился и к другому своему корреспонденту — Андрею Виниусу. Петр рассуждал, что паника, вызванная продолжительным отсутствием почты, была в какой-то мере извинительна для людей вроде Ромодановского, никогда не бывавших за границей. Для Виниуса смягчающих обстоятельств царь не находил не только потому, что он, Виниус, одновременно с руководством Сибирским и Аптекарским приказами заведовал также почтой и обязан был учитывать условия, замедлявшие ее доставку, но и потому, что он много раз бывал за границей. Между тем именно Виниус настолько уверовал в слухи о гибели Петра, что свое письмо адресовал не ему, а первому послу Лефорту. Царь отвечал: «Я было надеялся, что ты в сем станешь рассуждать бывалостью своею и других от мнения отводить; а ты сам предводитель им в яму. Мы отсель поедем завтра в Вену».
Намерение отправиться в Вену было связано со второй новостью, тоже сообщенной царю в Амстердаме.
Новость, полученная из России, хотя и оставила в сознании царя неприятный осадок, но она относилась к уже благополучно закончившемуся событию. Другая новость, более тревожная, касалась не прошлого, а будущего и таила немало огорчительных следствий. Речь шла о распаде антитурецкого союза, ради укрепления которого царь и великое посольство предприняли заграничное путешествие: Петру сообщили, что союзники России Австрия и Венеция намерены заключить с Турцией мирный договор. Сразу же возникло подозрение, что мирную инициативу, предпринятую втайне от русской дипломатии, союзники будут осуществлять за счет интересов России.
Петр вместе с посольством выехал из Амстердама 15 мая. Его путь в Вену лежал через Лейпциг, Дрезден и Прагу. В Дрездене царь задержался на несколько дней, чтобы осмотреть достопримечательности столицы Саксонии. Поужинав после приезда, он в первом часу ночи изъявил желание заглянуть в королевскую кунсткамеру. До утра Петр успел изучить экспонаты только двух залов, подолгу останавливался у математических и ремесленных инструментов. В следующие дни он подробнейшим образом осматривал арсенал и литейный двор, причем обнаружил, по отзыву сопровождавших его лиц, глубокие познания в артиллерии.
Выходя из кареты, царь закрывал лицо черной шапочкой, местные власти принимали меры к тому, чтобы он не встретил ни одной пары любопытных глаз.
Путь из Амстердама в Вену занял свыше месяца. В отличие от Амстердама, где царь оставался в тени и дипломатические переговоры вели послы, в Вене он эти переговоры взял на себя. Состоялось свидание с австрийским императором Леопольдом I, причем Петр нарушил тщательно разработанный венским двором церемониал встречи. В то время как немолодой Леопольд I шаркающей походкой медленно направлялся к середине зала, царь большими шагами быстро преодолел отведенное ему расстояние и встретился с императором не там, где было предусмотрено протоколом. Втиснутый в строгие рамки этикета и вынужденный сдерживать себя во время 15-минутного свидания, Петр дал волю своему темпераменту, как только вышел из дворца. В парке он заметил на пруду лодку с веслами, бросился к ней бегом и сделал несколько кругов.
Результаты переговоров не принесли царю удовлетворения — убедить австрийский двор не заключать мир с турками ему не удалось. Доводы о том, что затраты на Азовские походы не окупились овладением крепостью и что необходимо с турками продолжать войну, чтобы склонить их к новым территориальным уступкам в пользу союзников, остались без внимания. Союзники твердо решили выйти из войны и уже давно вели сепаратные переговоры с Турцией о заключении мирного договора. Чтобы не оказаться в изоляции, царь дает согласие на участие России в предстоящем мирном конгрессе. Правда, у Петра теплилась слабая надежда на верность союзным обязательствам Венеции, и он деятельно готовился к поездке туда. Венеция, кроме того, манила царя возможностью ознакомиться с развитым кораблестроением, галерным флотом и арсеналами.
15 июля, то есть в день, когда Петр собирался сесть в карету, чтобы отправиться в Венецию, была получена московская почта, вмиг разрушившая все планы. Князь Ромодановский сообщал, что те самые стрелецкие полки, представители от которых приходили жаловаться в Москву весной 1698 года, вновь отказались повиноваться начальству и на этот раз в полном составе идут к столице. Петр принимает молниеносное решение вернуться в Россию. После прощальной аудиенции он, не сообщая причин, вызвавших столь поспешный отъезд на родину, 19 июля 1698 года оставил Вену.