Страница:
Рассказ Ю. Г. Кудрявцева, пожалуй, более интересен подробностями быта метростроевцев в Самаре:
«Я жил в общежитии во дворе обкома. Тут же, во дворе, и две шахты были почти готовы к нашему приезду. Сперва-то я машинами Сталина занимался. А самого все нет и нет. Я молодой был, мне скучно без дела. И поступил я работать электромонтажником по третьему разряду в спецотряд. Бригадиром у нас была Ольга Михайловна Романова. Она жива, да, но уже настолько больна, что и говорить ей трудно. Работа электромонтажника известна: электрооборудование в технологическом стволе монтировали, проводку, кабели. Работали по двенадцать часов. Триста рублей я получал. Конечно, не хватало. А тут, в Самаре, как приехали, пивом чуть ли не каждом углу торгуют в киосках. Два рубля кружка. Хорошее было пиво! С ним и Новый, сорок второй год встречали. Мы, молодежь, подрабатывали: на спиртзаводе по электричеству и сантехнике. Платили нам водкой или даже спиртом. Это доходно выходило. Полбутылки на базаре – пятьсот рублей, почти два моих оклада. Меняли на продукты… Да, кроме бункера мы еще дачу для секретаря ЦК Андреева строили, на берегу Волги. И бомбоубежище для семьи Микояна… Андреев строгий был мужик. Он еще только подъезжает к обкому, а комендант уже возле дверей караулит, встретить. Кого из нас, рабочих, увидит: «Ребята, сам едет, не показывайтесь. Ступайте отсюда!» Андреев войдет, калоши снимет и, молчком, наверх по лестнице… Да, еще дипломатам убежище строили. На Хлебной площади. Оно попроще было, стены из дерева… Самара мне понравилась. Против Москвы – совсем другой мир, тихий. Народ приветливый. Тут я впервые услыхал слово «айдате». Девчонки, бывало, зовут нас: «Айдате, ребята, с нами!..»
Ради приближения к истине, имея в виду сроки строительства бункера, следует присмотреться к сохранившимся официальным документам: рабочим чертежам и графикам монтажных работ. По ним выходит следующее: строительство началось в марте 1942 года и окончено в декабре этого же года. Девять месяцев, всего-то, на уникальное сооружение! От нуля. Даже и с поправкой на нечеловеческое напряжение сил, с каким работали россияне в годы войны, этот факт представляется невероятным. Вспомним еще раз утверждение инженера метростроителя Л. М. Семика: только одна проходка шахты по техническим возможностям сороковых годов заняла бы не менее полугода. Мы располагаем сегодня некоторыми цифрами, характеризующими объем произведенных работ: грунта извлечено 25 тысяч кубометров, уложено более 10 тысяч тонн бетона, смонтировано 5 тысяч тонн металлоконструкций!
Один из туристов, египетский генерал, пораженный увиденным сооружением, отозвался красноречиво: «Это подобно пирамиде-гробнице фараона»!
Но как же все-таки быть со свидетельствами Ю. Г. Кудрявцева и Л. М. Семика и с официальной документацией, главным образом, – с графиком работ? Ответ, очевидно, единственный: проходчики трудились «по-стахановски» и дали возможность приступить к монтажу оборудования уже осенью 1941 года, а не в марте 1942.
Здесь же будет интересным, в добавление к техническим характеристикам строительства бункера, привести и еще кое-какие сведения сравнительного свойства. Известно, что у Гитлера тоже были подземные бункеры. И у Черчилля, оказывается. И даже за океаном у Рузвельта. Глубина гитлеровского бункера в Берлине составляла 16 метров, близ Винницы – 12 метров. У Черчилля в Лондоне убежище располагалось на глубине всего в 2 этажа. У Рузвельта, в недоступных Штатах, – тоже в 2 этажа.
Сталинский бункер, повторим еще раз, ушел в землю на глубину в 37 метров! Это высота 12-этажного дома. «Величие» Сталина сказалось и здесь. Пока мы ничего не знаем о стадии проектирования объекта. Утверждал ли проект сам Сталин?
Военные специалисты утверждают, что уникальное убежище выдержало бы удар и современной атомной бомбы.
ОПЕРАЦИЯ «КРЕМЛЬ»
Если опереться все-таки на предположение, что строительство бункера началось в марте 1942 года, а также имея В виду решение Правительства о создании в Самаре мощной станции радиовещания Всесоюзного значения, необходимо остановиться на одном событии, возможно, объясняющем необходимость этих объектов.
Последнее время в различных публикациях стала упоминаться операция немецкой разведки под кодовым названием «Кремль». Детали ее нам мало известны. Возможно, они все еще хранятся в органах нашей военной разведки под грифом «Совершенно секретно». Или в германских архивах. Придет час, узнаем и мы подробности. Общий замысел операции «Кремль» состоит в следующем: дезинформировать Ставку советского командования, Генеральный штаб Красной Армии о планах вермахта в летней кампании 1942 года. Якобы главной и единственной целью немецкой армии в 1942 году по-прежнему остается Москва.
Придет весна, подсохнут измучившие осенью русские дороги, и наступление, куда более мощное, чем в октябре и ноябре 41-го, неминуемо приведет к краху столицы. Генеральный же план Ставки Гитлера под кодовым названием «Голубое» и «Мышь», утвержденный как директива за № 41 5 апреля 1942 года, обязывающий развернуть в лето 1942 года главные силы на Юге, имея целью Сталинград и нефть Кавказа, должен оставаться в тени за семью печатями. Дезинформация выглядела убедительной: после разгрома в декабре 1941 года, против Москвы осталась сосредоточенной мощная армейская группировка. Действительно, было бы странно, если бы она, значительно окрепшая за зиму, осталась в бездействии.
Перед разведывательными органами вермахта стояла важная и трудная задача: довести дезинформацию искусно, не вызывая подозрений в ее подлинности, до сведения Ставки Красной Армии. Очевидно, усилия ведомства адмирала Канариса в осуществлении операции «Кремль» увенчались успехом. Ставка и Генеральный штаб Красной Армии не исключали возможности мощного немецкого наступления на Москву летом 1942 года.
Сейчас даже и широкому читателю, мало знакомому с тайнами сверхсекретных органов, известно: немецкая разведка в годы войны работала квалифицированно. Сотни заброшенных в тылы Красной Армии агентов и диверсантов, создание прекрасно законспирированных и действенных резидентур.
В книге «Цена победы. Великая Отечественная: неизвестное об известном» Б. Соколов, на основании данных английского журналиста и разведчика Е. X. Кокриджа, почерпнутых им в архивных материалах немецкого отдела «Иностранные армии – Восток», приводит два эпизода, подтверждающих успехи немецкой разведки.
Владимир Миницкий, видный политработник, перед войной работавший в Секретариате Сталина, взятый в плен 13 октября 1941 года под Вязьмой, был завербован немцами. Псевдоним – «438». Через восемь месяцев, с внушающей доверие безукоризненной легендой, он возвратился в кадры Красной Армии и даже стал работать в Государственном Комитете Обороны. 14 июля 1942 года в донесении своим новым хозяевам из ведомства адмирала Канариса агент «438» сообщил о подробностях совещания маршалов Шапошникова, Ворошилова и Наркома иностранных дел Молотова с главами военных миссий Великобритании, США и Китая. Такое совещание действительно имело место. В октябре 1942 года «438», не разоблаченным, перешел фронт и до конца войны работал в органах немецкой разведки.
Другой, тоже бывший политработник, Петр Таврин, взятый в плен под Ржевом 30 мая 1942 года, завербованный и, опять же, с правдивой легендой вернувшийся, работал в Наркомате Обороны и Генеральном штабе Красной Армии.
И – сколько еще пока не известного нам!
Как видим, у немецкой разведки были реальные возможности и средства довести тщательно разработанную дезинформацию до высокопоставленных органов Красной Армии.
А подтверждением того, что операция «Кремль» сработала в желаемом направлении, следует считать факт общеизвестный: летом 1942 года, после нашего поражения под Харьковом, Сталинград оказался почти оголенным перед немецкими войсками. Первые атаки врага отбивали, главным образом, рабочие-ополченцы из наскоро сформированных батальонов.
Таким образом, спешное строительство в Самаре бункера в 1942 году и, особенно, – мощной радиостанции, нельзя ли считать следствием успешно проведенной немецкой разведкой операции «Кремль»?
Постановка вопроса о начале строительства бункера – когда же? – вроде бы ни коим образом не отражается на главном: бункер был построен. В конце концов, не столь уж важно нам сегодня уточнять – когда же? Однако… потяни ниточку – клубок объявится, запутанный.
Мое желание установить истину подогревается некоторыми, пока еще разрозненными, но и настойчивыми публикациями историков с совершенно новым взглядом на события, предшествовавшие началу Великой Отечественной войны. Речь идет о том, что якобы Советский Союз в лице Правительства и Генерального штаба Красной Армии, исходя из твердого убеждения в неизбежности уже близкой войны с Германией, разработал оперативно-тактический план упреждения немецкой агрессии. Суть этого плана, предположительно, состояла в следующем: до окончательного развертывания войск вермахта на западных границах России нанести свой удар, т. е. начать войну первым. По пословице: «Лучший вид обороны – наступление».
В российской истории встречалось подобное. Незадолго перед началом Отечественной войны 1812 года князь и генерал Багратион, предвидя близкие события, подал государю Александру I обширную записку с уже разработанным в деталях предложением-планом: пока Наполеон еще не собрал в единую «Великую армию» разноязычные войска Европы, нанести ему упреждающий удар и поражение русскими корпусами на чужих территориях. Но государь оставил тактические соображения полководца без ответа, значит, и согласия.
Руководители Генерального штаба Красной Армии, особенно маршал Шапошников, образованнейший специалист, конечно же, знали эту страницу военной истории России.
И, не исключена возможность, маршалы повторили предложение Багратиона в современном варианте: война неизбежна, но лучше вести ее за пределами страны. История повторилась и в молчании Сталина.
Как поверить столь серьезному предположению, а иной раз, читаешь, и утверждению, – о готовящемся в 1941 году упреждающем ударе Красной Армии – не имея перед глазами убедительных документов? Пока, надо считать, это только версия и – не более того. Однако версия впечатляющая и, вполне допустимо, не беспочвенная. В самом деле, представляется невероятным, чтобы Генеральный штаб, Политбюро и сам Сталин, наконец, не взвешивали возможные варианты неминуемой по их уверенности, войны.
В том числе и превентивный удар Красной Армии в удобный момент.
Вот тут, наверное, сомнений нет: взвешивали, просчитывали. Но почему об этом промолчал Молотов в доверительных беседах с писателем Ф. Чуевым? Еще раз оценим его слова: «…Мы знали, что война не за горами… что нам придется отступать. Весь вопрос был в том, докуда нам придется отступать – до Смоленска или до Москвы».
Молотов, в данном случае, авторитет для нас высочайший, потому как он, конечно же, принимал участие в обсуждении военных проблем. Значит, он утаил что-то об упреждающем ударе? Как опытный дипломат повел себя: дескать, ты мне вопроса не задаешь, я – молчу. По-старчески просто – забыл? О важнейшем в истории страны?
Это исключено. Почему же промолчал Молотов?
Разрозненные предположения историков густо сконцентрированы в недавно вышедшей книге В. Суворова – «Ледокол». Опираясь на мемуарные высказывания советских военачальников, архивные документы о передислокации войск Красной Армии к западным границам в феврале – июне 1941 года, о полной боевой готовности их к наступательным действиям, автор утверждает, и без всяких сомнений: упреждающий удар готовился. Более того, он должен был начаться 6 июля 1941 года под кодовым наименованием «Гроза».
Германия нанесла свой упреждающий удар – первой.
Так складывалось начало Великой Отечественной войны по В. Суворову.
Книга впечатляющая. Правда, просматривается в ней значительная доля жажды сенсации. Но, в любом случае, как бы этой книге не стать первопроходцем-ледоколом в матерых льдах умолчания о некоторых еще скрываемых истинах второй мировой войны. Нам остается подождать нового издания «Истории Великой Отечественной войны».
Книга В. Суворова, очевидно, как и всякая иная, не лишена противоречий. Существенных, до разрушения авторской концепции. И прежде всего, эти противоречия связаны… со строительством бункера-убежища для Сталина в Самаре.
Когда автор пишет о том, что шло оборудование главного командного пункта Генерального штаба вблизи западных границ, этому веришь. Но в то же время, если план упреждающего удара уже был не только готов, но и его дата определена: Зачем было строить уникальное подземное сооружение в Самаре? В глубинной России?
Почему маршал Тимошенко и генерал армии Жуков (кстати, Жуков, предположительно, был одним из авторов предложения об упреждающем ударе), почему они высказывали озабоченность тем обстоятельством, что в Москве не готовы защищенные места для работы Ставки?
Почему в мае 1941 года в Кремле начали строительство убежища? Почему, уже после 22 июня, рокового дня, продолжали гнать в Германию железнодорожные составы и пароходы с хлебом, стратегическим сырьем? Или нельзя их было остановить? Прекратили же немцы свои поставки оборудования Советскому Союзу за несколько дней до того момента, как прозвучал условленный пароль – «Дортмунд».
Почему, наконец, Самара была заранее определена запасной столицей? Вопросы, вопросы. Противоречия…
Судя по всему, В. Суворов не был осведомлен о «сталинском бункере» в Самаре. Тут было бы над чем задуматься автору. Не точен он и в деталях. Читаем: «Все важные учреждения находились… не в Куйбышеве, а в гигантских подземных тоннелях, вырубленных в скалах Жигулей».
Это не соответствует действительности. Скальные выработки, да, они существуют и ныне, но не в Жигулях, а на Левобережье, в Сокольих горах. Самарские журналисты бывали в подземных выработках близ старинного села Б. Царевщина, но ничего, хотя бы отдаленно напоминающего присутствие в них когда-то «важных учреждений» не обнаружили.
И опять вопрос, разрушающий концепцию В. Суворова: Сколько же потребовалось бы времени для строительства «гигантских подземных тоннелей»? И зачем они, опять же, в глубинной России, если упреждающий удар Красной Армии, по В. Суворову, разумеется, победоносный удар по существовавшей тогда военной доктрине, был уже предопределен?
37 МЕТРОВ ПОД ЗЕМЛЕЙ
История постепенно, а в России нехотя, раскрывает тайны, когда-то накрепко запертые грифом «Совершенно секретно».
Настал час, и сегодня каждый любопытствующий, будь то россиянин или чужестранец, имеет возможность спуститься в подземелье «сталинского бункера» в Самаре.
Правда, иностранцам любопытство обходится в долларах.
Удивительно: я десятки раз, бывая в прежнем обкоме партии по литературным делам и заботам, проходил мимо двери под парадной лестницей в сумрачном углу. Она ничем не примечательна. Если бы, случись ненароком, задался вопросом: а за нею – что? Скорее всего, предположил бы простейшее: уборщицы хранят там ведра и швабры.
Отворим ничем не примечательную дверь и войдем… в историю. Несколько ступенек вниз, и мы вышли на площадку, где едва разойтись двоим. Справа двери лифта.
Чуть дальше начинается лестница в подземелье. Ступени под мрамор, железные перила. Все обыкновенное, будто в стандартном жилом доме. 192 ступени круглой шахты диаметром 8 метров. Видны чугунные тюбинги с резиновыми прокладками между стыками, стянутыми толстыми болтами. Еще вниз; нетерпение подстегивает тебя. Твоих шагов не слышно даже и в первозданной тишине. И вот, наконец…
Сперва мы входим в комнату отдыха Сталина. Старинный двухтумбовый стол, письменный, и диван под серым холщовым чехлом. Больше – ничего. Кажется, ты даже разочарован. Потом вспоминаешь из прочитанного: почти аскетизм в быту – это стиль Сталина. Через минуту-другую, освоившись, начинаешь замечать детали. Комната метров восемнадцать площадью, не больше. Светлый паркетный пол. Сводчатый потолок со скромной алебастровой лепниной. Мягкий свет матовой люстры. Над диваном и на другой, противоположной стене, что-то вроде окон. Они, разумеется, ложные. Но голубоватая материя создает смутное впечатление: ты видишь небо! На одной из стен три портрета: Маркса, Энгельса и Ленина. Ширпотребовская работа. Такой портрет Энгельса я вижу впервые: он настойчиво напоминает музейную фотографию самарского купца первой гильдии. Торговца пшеницей или салом, чем когда-то славилась старинная Самара. Еще одна деталь интерьера. Точнее – шесть деталей. Ты с удивлением замечаешь, что в комнате отдыха шесть дверей! Через одну мы вошли. Вторая, в левом углу, ведет в туалет. А еще четыре – куда?.. Поразительно: четыре двери никуда не ведут! Отворишь, за ними – мертвая стена!
Как, чем объяснить этакую конструктивную… вольность, фантазию? Или это заказ Сталина? Оставшийся неведомым нам тайный смысл – в чем он? Что тут: каприз именитого заказчика, игра воображения проектировщиков?
Совершенно неожиданный ответ напрашивается именно здесь, внизу, на глубине 37 метров. И представляется он убедительным. Дело в том, что спустившись в подземелье, ты не ощущаешь гнетущей тяжести замкнутого пространства. Насколько ощущение свободы серьезно, говорит тот факт, что в современной космонавтике сложилось самостоятельное направление – ученые ищут оптимальные условия для человека в изолированном от внешнего мира помещении. Шесть дверей в комнате отдыха создают желанное, пусть и ложное, обманное, но все-таки снимающее с плеч тяжесть одиночества впечатление: вот за этой дверью хрустящая гравием дорожка к берегу недалекой отсюда Волги; а здесь выход на террасу и в сад к закату солнца; а тут… может быть, войдет в открывшуюся дверь, без страха встречи с диктатором, самый близкий человек с искренним словом и открытым бесхитростным лицом?..
Есть и другое мнение: у входящего в комнату человека должно создаваться ощущение: за дверями таится личная охрана Сталина, одно подозрительное движение и… двери распахнутся!
Вот это уже, несомненно, выдумки толпы. Хотя бы потому, что невозможно себе представить, чтобы посторонний, со злым умыслом, мог проникнуть в бункер.
Сегодня нам доступен и кабинет Сталина. С порога взору открывается длинная, площадью около 30 метров комната. По стенам панель под цвет дуба. Паркетный пол. Полусфера потолка. В глубине огромный письменный стол под зеленым сукном. Перпендикулярно к нему – другой, узкий, в длину почти до двери, в какую ты вошел. И тоже под зеленым сукном. Четырнадцать стульев. Мягкий свет нескольких плафонов. Два портрета: Суворова и Кутузова, рядовой работы. Говорят, что точно такие же Сталин распорядился повесить в кремлевском кабинете с началом войны. Осталось упомянуть второстепенное: еще три стола, небольших. Один вдоль стены справа, для стенографисток…или стенографистов? Судя по расположению пяти стульев, они должны сидеть лицом к стене. По обеим сторонам двери еще два стола, обычных письменных. Один, справа, как входишь, для помощника Сталина. Поскребышева? Второй, слева, для дежурного офицера охраны. Может быть, – самого Власика?
Сейчас в кабинете властвует тишина истории. Музейная тишина.
Что здесь должно было бы происходить в годы войны, если бы в Самару приехал Сталин, пусть подскажет нам воображение. Оно всемогуще.
Конечно же, не следует пренебречь возможностью полистать «Книгу отзывов».
Я не стану воспроизводить записи соотечественников – они во многом повторяют одна другую: «Спасибо, было очень интересно!» В них огорчительно довлеет вездесущий штамп газетного стиля, даже у школьников. Больший интерес представляют записи иностранцев, путешествующих по России и заглянувших в Самару. Гости из Голландии и Великобритании, Польши и США, Венгрии и Германии, Италии и Китая, Испании и Ирландии, Израиля и Франции, Индии и Румынии…
Немец из Гамбурга: «Наконец-то мы дошли сюда, но на этот раз не с войной, а с цветами и дружескими пожеланиями российскому народу. Мы хотим снова понимать друг друга».
Другой немец: «Извините нас за беды и боль, принесенные вашему народу».
Немцы-строители: «Мы восхищены искусством русских строить такие объекты».
Житель Бомбея: «Отличное произведение искусства строителей. Я уверен, что вы нигде не найдете подобной постройки».
Американец из штата Техас: «Что за привилегия быть в этом месте в качестве друга и союзника, каковыми мы были в годы войны! Да благословит нас всех Бог миром».
НИКТО НЕ ЗАБЫТ, НИЧТО НЕ ЗАБЫТО…
Когда праздно путешествующий американец пишет в книге отзывав: «Мы ничего не знаем о столице Самаре», – это понятно. Америка так далека от Волга, от судьбы России.
Даже Великую Отечественную войну тамошняя молодежь, главным образом, называет «войной неизвестной». И это тоже объяснимо – сытость, благополучие и, опять же, очень далеко от наших забот и потерь. По сравнению с нами, могилы американских солдат в Европе – считанные. Потери армии США во второй мировой войне составили 135 тысяч.
Кажется, в США не говорят, даже в торжественные даты: «Никто не забыт, ничто не забыто». Рассказывают, что есть там книга-мемориал, где можно узнать имена и всех погибших солдат.
Но почему россиянин столь безразличен к своей истории в ее беспримерной многострадальности? Откуда в нас неразрушимо прочное беспамятство? Имя своего прадеда не вспомним. Под Вязьмой и Ржевом до сих пор не захоронены останки бойцов Красной Армии. Вот это, непростительно досадное, стыдное, так, очевидно, и останется безответным.
Спроси сегодня самарца где-нибудь возле лотка с заграничным ворохом тряпья или с опустошающими душу детективами в великолепных обложках, пошлой эротикой с непотребными картинками: «Знаешь ли ты, земляк, что Самара наша, твоя Самара, была запасной столицей»? – будь доволен, ежели один из ста ответит утвердительно.
И то, может статься, с величайшим напряжением памяти. С обычной, еще со школьной скамьи, путаницей в датах. Где искать виноватых? А в нас же самих искать – недалеко, локоть о локоть тремся в очередях.
Из моих морских похождений, теперь уже давних, остался, по-прежнему свежим и… завидным рядовой, кажется на первый взгляд, пример. На побережье Ботнического залива, в Финляндии, есть известный, наверное, только одним морякам совсем небольшой городишко-порт Коккола. Однажды, осматривая окрестности, увидел я на берегу моря музей, настолько странный внешне, что и в обычной спешке моряка пройти мимо никак было невозможно.
Коробка из стекла, что-то вроде саркофага. И в ней – старинная шлюпка с рваной дырой в правой скуле чуть повыше киля. И – больше ничего. Рядом стенд с английским текстом. Вот что я узнал из него: в 1854 году, во время неудачной для России Крымской войны, английская эскадра вошла в Ботнический залив с явной угрозой Великому княжеству Финляндскому, может быть, ради демонстрации возможной диверсии против России с севера.
Жители наблюдали, как с фрегатов спускаются шлюпки и в них рассаживаются солдаты десанта. Собрали кое-какое оружие по домам – дать отпор неприятелю. Стояла на берегу в давнем бездействии легкая пушчонка. Нашелся среди горожан отставной бомбардир. Зарядил он ядром орудие и, выбрав верный прицел, выстрелил по уже близкому десанту. Ядро удачно угодило в правую скулу недалекой шлюпке, и стала она тонуть.. На радость жителям и к полному конфузу английского адмирала. Обескураженный дерзостью, флагман поднял сигналы – вернуться десанту. Эскадра ушла. Через несколько лет затонувшую шлюпку подняли со дна – вот она-то и есть экспонат славной виктории.
Пример уважения к истории завидный. Но самое удивительное в другом. Рассказывали мне: ежегодно англичане перечисляют в мэрию города Коккола несколько, кажется, всего-то семь фунтов стерлингов на поддержание в потребном виде музея! Оказывается, в Англии существует добровольное общество, что-то вроде клуба, какое занято постоянным поиском, даже могилы безвестного моряка-соотечественника где-нибудь в диких скалах мыса Горн, да где угодно, как бы далеко это ни было, и следят, и материально тоже, за состоянием печального или славного памятника.
Разве такое вот не достойно уважения и подражания!
Жив в памяти и еще один случай. В Италии, в Генуе, похоронен Герой Советского Союза, солдат из Рязанщины Федор Полетаев. В годы войны, бежав из плена, отважно сражался он в итальянском отряде сопротивления и погиб в 1944 году. В один из приходов в Геную решили мы с капитаном Гореловым поклониться могиле соотечественника. Трудность нашего поиска можно себе представить хотя бы по тому, что генуэзское кладбище существует еще со средневековья, нетронутое неблагодарными потомками, ухоженное до такой степени уважения к ушедшим предкам, что тебе, россиянину, становится нестерпимо стыдно за безобразное состояние своих национальных кладбищ где-нибудь под Рязанью или Самарой. Отчаялись мы с капитаном Гореловым найти могилу Федора Полетаева. Оказалось, что легче в ненастном море определиться координатами. И хотели уже вернуться. И тогда ухватился я за последнее, без всякой надежды: выспросить у редких в предвечернем часу прохожих на кладбище – не знает ли: кто, где могила русского солдата Федора Полетаева? Трудность усугублялась еще и тем, что расспросы должны были вестись только на английском языке. В чужом языке и для нас с капитаном Гореловым, и для итальянцев самое "обычное усложнено иной раз до непонимания. Капитан Горелов отнесся к моей мысли с явным недоверием. Да и сам я – тоже сомневался в успехе. Решил попробовать, чтобы совесть успокоить: все, мол, мы сделали, но… Вот и первая встреча на узкой аллее среди великолепных старинных памятников: мужчина и женщина средних лет со своими печальными заботами. И разговор на доморощенном английском. И… о чудо! Мы поняли друг друга! Они знали, где могила русского солдата, но только не Полетаева, а Поэтана. Так звали Федора в Италии его товарищи-партизаны, на свой лад. Плохо веря в невероятное, мы пошли по названным ориентирам и скоро уже стояли у могилы соотечественника, ухоженной, оберегаемой от времени и забытья. Дивились мы. Ведь для итальянцев Полетаев-Поэтан был просто солдатом-чужестранцем. Но все-таки они знали о нем и помнили его первые встречные, хотя прошло несколько десятилетий, хотя он и не был столь знаменит, как, скажем, Гарибальди. Уже возвращаясь с кладбища, почти в потемках, мы с капитаном Гореловым вспоминали своих родных дедов: давно не навещали их могил и – сразу ли найдешь?
«Я жил в общежитии во дворе обкома. Тут же, во дворе, и две шахты были почти готовы к нашему приезду. Сперва-то я машинами Сталина занимался. А самого все нет и нет. Я молодой был, мне скучно без дела. И поступил я работать электромонтажником по третьему разряду в спецотряд. Бригадиром у нас была Ольга Михайловна Романова. Она жива, да, но уже настолько больна, что и говорить ей трудно. Работа электромонтажника известна: электрооборудование в технологическом стволе монтировали, проводку, кабели. Работали по двенадцать часов. Триста рублей я получал. Конечно, не хватало. А тут, в Самаре, как приехали, пивом чуть ли не каждом углу торгуют в киосках. Два рубля кружка. Хорошее было пиво! С ним и Новый, сорок второй год встречали. Мы, молодежь, подрабатывали: на спиртзаводе по электричеству и сантехнике. Платили нам водкой или даже спиртом. Это доходно выходило. Полбутылки на базаре – пятьсот рублей, почти два моих оклада. Меняли на продукты… Да, кроме бункера мы еще дачу для секретаря ЦК Андреева строили, на берегу Волги. И бомбоубежище для семьи Микояна… Андреев строгий был мужик. Он еще только подъезжает к обкому, а комендант уже возле дверей караулит, встретить. Кого из нас, рабочих, увидит: «Ребята, сам едет, не показывайтесь. Ступайте отсюда!» Андреев войдет, калоши снимет и, молчком, наверх по лестнице… Да, еще дипломатам убежище строили. На Хлебной площади. Оно попроще было, стены из дерева… Самара мне понравилась. Против Москвы – совсем другой мир, тихий. Народ приветливый. Тут я впервые услыхал слово «айдате». Девчонки, бывало, зовут нас: «Айдате, ребята, с нами!..»
Ради приближения к истине, имея в виду сроки строительства бункера, следует присмотреться к сохранившимся официальным документам: рабочим чертежам и графикам монтажных работ. По ним выходит следующее: строительство началось в марте 1942 года и окончено в декабре этого же года. Девять месяцев, всего-то, на уникальное сооружение! От нуля. Даже и с поправкой на нечеловеческое напряжение сил, с каким работали россияне в годы войны, этот факт представляется невероятным. Вспомним еще раз утверждение инженера метростроителя Л. М. Семика: только одна проходка шахты по техническим возможностям сороковых годов заняла бы не менее полугода. Мы располагаем сегодня некоторыми цифрами, характеризующими объем произведенных работ: грунта извлечено 25 тысяч кубометров, уложено более 10 тысяч тонн бетона, смонтировано 5 тысяч тонн металлоконструкций!
Один из туристов, египетский генерал, пораженный увиденным сооружением, отозвался красноречиво: «Это подобно пирамиде-гробнице фараона»!
Но как же все-таки быть со свидетельствами Ю. Г. Кудрявцева и Л. М. Семика и с официальной документацией, главным образом, – с графиком работ? Ответ, очевидно, единственный: проходчики трудились «по-стахановски» и дали возможность приступить к монтажу оборудования уже осенью 1941 года, а не в марте 1942.
Здесь же будет интересным, в добавление к техническим характеристикам строительства бункера, привести и еще кое-какие сведения сравнительного свойства. Известно, что у Гитлера тоже были подземные бункеры. И у Черчилля, оказывается. И даже за океаном у Рузвельта. Глубина гитлеровского бункера в Берлине составляла 16 метров, близ Винницы – 12 метров. У Черчилля в Лондоне убежище располагалось на глубине всего в 2 этажа. У Рузвельта, в недоступных Штатах, – тоже в 2 этажа.
Сталинский бункер, повторим еще раз, ушел в землю на глубину в 37 метров! Это высота 12-этажного дома. «Величие» Сталина сказалось и здесь. Пока мы ничего не знаем о стадии проектирования объекта. Утверждал ли проект сам Сталин?
Военные специалисты утверждают, что уникальное убежище выдержало бы удар и современной атомной бомбы.
ОПЕРАЦИЯ «КРЕМЛЬ»
Если опереться все-таки на предположение, что строительство бункера началось в марте 1942 года, а также имея В виду решение Правительства о создании в Самаре мощной станции радиовещания Всесоюзного значения, необходимо остановиться на одном событии, возможно, объясняющем необходимость этих объектов.
Последнее время в различных публикациях стала упоминаться операция немецкой разведки под кодовым названием «Кремль». Детали ее нам мало известны. Возможно, они все еще хранятся в органах нашей военной разведки под грифом «Совершенно секретно». Или в германских архивах. Придет час, узнаем и мы подробности. Общий замысел операции «Кремль» состоит в следующем: дезинформировать Ставку советского командования, Генеральный штаб Красной Армии о планах вермахта в летней кампании 1942 года. Якобы главной и единственной целью немецкой армии в 1942 году по-прежнему остается Москва.
Придет весна, подсохнут измучившие осенью русские дороги, и наступление, куда более мощное, чем в октябре и ноябре 41-го, неминуемо приведет к краху столицы. Генеральный же план Ставки Гитлера под кодовым названием «Голубое» и «Мышь», утвержденный как директива за № 41 5 апреля 1942 года, обязывающий развернуть в лето 1942 года главные силы на Юге, имея целью Сталинград и нефть Кавказа, должен оставаться в тени за семью печатями. Дезинформация выглядела убедительной: после разгрома в декабре 1941 года, против Москвы осталась сосредоточенной мощная армейская группировка. Действительно, было бы странно, если бы она, значительно окрепшая за зиму, осталась в бездействии.
Перед разведывательными органами вермахта стояла важная и трудная задача: довести дезинформацию искусно, не вызывая подозрений в ее подлинности, до сведения Ставки Красной Армии. Очевидно, усилия ведомства адмирала Канариса в осуществлении операции «Кремль» увенчались успехом. Ставка и Генеральный штаб Красной Армии не исключали возможности мощного немецкого наступления на Москву летом 1942 года.
Сейчас даже и широкому читателю, мало знакомому с тайнами сверхсекретных органов, известно: немецкая разведка в годы войны работала квалифицированно. Сотни заброшенных в тылы Красной Армии агентов и диверсантов, создание прекрасно законспирированных и действенных резидентур.
В книге «Цена победы. Великая Отечественная: неизвестное об известном» Б. Соколов, на основании данных английского журналиста и разведчика Е. X. Кокриджа, почерпнутых им в архивных материалах немецкого отдела «Иностранные армии – Восток», приводит два эпизода, подтверждающих успехи немецкой разведки.
Владимир Миницкий, видный политработник, перед войной работавший в Секретариате Сталина, взятый в плен 13 октября 1941 года под Вязьмой, был завербован немцами. Псевдоним – «438». Через восемь месяцев, с внушающей доверие безукоризненной легендой, он возвратился в кадры Красной Армии и даже стал работать в Государственном Комитете Обороны. 14 июля 1942 года в донесении своим новым хозяевам из ведомства адмирала Канариса агент «438» сообщил о подробностях совещания маршалов Шапошникова, Ворошилова и Наркома иностранных дел Молотова с главами военных миссий Великобритании, США и Китая. Такое совещание действительно имело место. В октябре 1942 года «438», не разоблаченным, перешел фронт и до конца войны работал в органах немецкой разведки.
Другой, тоже бывший политработник, Петр Таврин, взятый в плен под Ржевом 30 мая 1942 года, завербованный и, опять же, с правдивой легендой вернувшийся, работал в Наркомате Обороны и Генеральном штабе Красной Армии.
И – сколько еще пока не известного нам!
Как видим, у немецкой разведки были реальные возможности и средства довести тщательно разработанную дезинформацию до высокопоставленных органов Красной Армии.
А подтверждением того, что операция «Кремль» сработала в желаемом направлении, следует считать факт общеизвестный: летом 1942 года, после нашего поражения под Харьковом, Сталинград оказался почти оголенным перед немецкими войсками. Первые атаки врага отбивали, главным образом, рабочие-ополченцы из наскоро сформированных батальонов.
Таким образом, спешное строительство в Самаре бункера в 1942 году и, особенно, – мощной радиостанции, нельзя ли считать следствием успешно проведенной немецкой разведкой операции «Кремль»?
Постановка вопроса о начале строительства бункера – когда же? – вроде бы ни коим образом не отражается на главном: бункер был построен. В конце концов, не столь уж важно нам сегодня уточнять – когда же? Однако… потяни ниточку – клубок объявится, запутанный.
Мое желание установить истину подогревается некоторыми, пока еще разрозненными, но и настойчивыми публикациями историков с совершенно новым взглядом на события, предшествовавшие началу Великой Отечественной войны. Речь идет о том, что якобы Советский Союз в лице Правительства и Генерального штаба Красной Армии, исходя из твердого убеждения в неизбежности уже близкой войны с Германией, разработал оперативно-тактический план упреждения немецкой агрессии. Суть этого плана, предположительно, состояла в следующем: до окончательного развертывания войск вермахта на западных границах России нанести свой удар, т. е. начать войну первым. По пословице: «Лучший вид обороны – наступление».
В российской истории встречалось подобное. Незадолго перед началом Отечественной войны 1812 года князь и генерал Багратион, предвидя близкие события, подал государю Александру I обширную записку с уже разработанным в деталях предложением-планом: пока Наполеон еще не собрал в единую «Великую армию» разноязычные войска Европы, нанести ему упреждающий удар и поражение русскими корпусами на чужих территориях. Но государь оставил тактические соображения полководца без ответа, значит, и согласия.
Руководители Генерального штаба Красной Армии, особенно маршал Шапошников, образованнейший специалист, конечно же, знали эту страницу военной истории России.
И, не исключена возможность, маршалы повторили предложение Багратиона в современном варианте: война неизбежна, но лучше вести ее за пределами страны. История повторилась и в молчании Сталина.
Как поверить столь серьезному предположению, а иной раз, читаешь, и утверждению, – о готовящемся в 1941 году упреждающем ударе Красной Армии – не имея перед глазами убедительных документов? Пока, надо считать, это только версия и – не более того. Однако версия впечатляющая и, вполне допустимо, не беспочвенная. В самом деле, представляется невероятным, чтобы Генеральный штаб, Политбюро и сам Сталин, наконец, не взвешивали возможные варианты неминуемой по их уверенности, войны.
В том числе и превентивный удар Красной Армии в удобный момент.
Вот тут, наверное, сомнений нет: взвешивали, просчитывали. Но почему об этом промолчал Молотов в доверительных беседах с писателем Ф. Чуевым? Еще раз оценим его слова: «…Мы знали, что война не за горами… что нам придется отступать. Весь вопрос был в том, докуда нам придется отступать – до Смоленска или до Москвы».
Молотов, в данном случае, авторитет для нас высочайший, потому как он, конечно же, принимал участие в обсуждении военных проблем. Значит, он утаил что-то об упреждающем ударе? Как опытный дипломат повел себя: дескать, ты мне вопроса не задаешь, я – молчу. По-старчески просто – забыл? О важнейшем в истории страны?
Это исключено. Почему же промолчал Молотов?
Разрозненные предположения историков густо сконцентрированы в недавно вышедшей книге В. Суворова – «Ледокол». Опираясь на мемуарные высказывания советских военачальников, архивные документы о передислокации войск Красной Армии к западным границам в феврале – июне 1941 года, о полной боевой готовности их к наступательным действиям, автор утверждает, и без всяких сомнений: упреждающий удар готовился. Более того, он должен был начаться 6 июля 1941 года под кодовым наименованием «Гроза».
Германия нанесла свой упреждающий удар – первой.
Так складывалось начало Великой Отечественной войны по В. Суворову.
Книга впечатляющая. Правда, просматривается в ней значительная доля жажды сенсации. Но, в любом случае, как бы этой книге не стать первопроходцем-ледоколом в матерых льдах умолчания о некоторых еще скрываемых истинах второй мировой войны. Нам остается подождать нового издания «Истории Великой Отечественной войны».
Книга В. Суворова, очевидно, как и всякая иная, не лишена противоречий. Существенных, до разрушения авторской концепции. И прежде всего, эти противоречия связаны… со строительством бункера-убежища для Сталина в Самаре.
Когда автор пишет о том, что шло оборудование главного командного пункта Генерального штаба вблизи западных границ, этому веришь. Но в то же время, если план упреждающего удара уже был не только готов, но и его дата определена: Зачем было строить уникальное подземное сооружение в Самаре? В глубинной России?
Почему маршал Тимошенко и генерал армии Жуков (кстати, Жуков, предположительно, был одним из авторов предложения об упреждающем ударе), почему они высказывали озабоченность тем обстоятельством, что в Москве не готовы защищенные места для работы Ставки?
Почему в мае 1941 года в Кремле начали строительство убежища? Почему, уже после 22 июня, рокового дня, продолжали гнать в Германию железнодорожные составы и пароходы с хлебом, стратегическим сырьем? Или нельзя их было остановить? Прекратили же немцы свои поставки оборудования Советскому Союзу за несколько дней до того момента, как прозвучал условленный пароль – «Дортмунд».
Почему, наконец, Самара была заранее определена запасной столицей? Вопросы, вопросы. Противоречия…
Судя по всему, В. Суворов не был осведомлен о «сталинском бункере» в Самаре. Тут было бы над чем задуматься автору. Не точен он и в деталях. Читаем: «Все важные учреждения находились… не в Куйбышеве, а в гигантских подземных тоннелях, вырубленных в скалах Жигулей».
Это не соответствует действительности. Скальные выработки, да, они существуют и ныне, но не в Жигулях, а на Левобережье, в Сокольих горах. Самарские журналисты бывали в подземных выработках близ старинного села Б. Царевщина, но ничего, хотя бы отдаленно напоминающего присутствие в них когда-то «важных учреждений» не обнаружили.
И опять вопрос, разрушающий концепцию В. Суворова: Сколько же потребовалось бы времени для строительства «гигантских подземных тоннелей»? И зачем они, опять же, в глубинной России, если упреждающий удар Красной Армии, по В. Суворову, разумеется, победоносный удар по существовавшей тогда военной доктрине, был уже предопределен?
37 МЕТРОВ ПОД ЗЕМЛЕЙ
История постепенно, а в России нехотя, раскрывает тайны, когда-то накрепко запертые грифом «Совершенно секретно».
Настал час, и сегодня каждый любопытствующий, будь то россиянин или чужестранец, имеет возможность спуститься в подземелье «сталинского бункера» в Самаре.
Правда, иностранцам любопытство обходится в долларах.
Удивительно: я десятки раз, бывая в прежнем обкоме партии по литературным делам и заботам, проходил мимо двери под парадной лестницей в сумрачном углу. Она ничем не примечательна. Если бы, случись ненароком, задался вопросом: а за нею – что? Скорее всего, предположил бы простейшее: уборщицы хранят там ведра и швабры.
Отворим ничем не примечательную дверь и войдем… в историю. Несколько ступенек вниз, и мы вышли на площадку, где едва разойтись двоим. Справа двери лифта.
Чуть дальше начинается лестница в подземелье. Ступени под мрамор, железные перила. Все обыкновенное, будто в стандартном жилом доме. 192 ступени круглой шахты диаметром 8 метров. Видны чугунные тюбинги с резиновыми прокладками между стыками, стянутыми толстыми болтами. Еще вниз; нетерпение подстегивает тебя. Твоих шагов не слышно даже и в первозданной тишине. И вот, наконец…
Сперва мы входим в комнату отдыха Сталина. Старинный двухтумбовый стол, письменный, и диван под серым холщовым чехлом. Больше – ничего. Кажется, ты даже разочарован. Потом вспоминаешь из прочитанного: почти аскетизм в быту – это стиль Сталина. Через минуту-другую, освоившись, начинаешь замечать детали. Комната метров восемнадцать площадью, не больше. Светлый паркетный пол. Сводчатый потолок со скромной алебастровой лепниной. Мягкий свет матовой люстры. Над диваном и на другой, противоположной стене, что-то вроде окон. Они, разумеется, ложные. Но голубоватая материя создает смутное впечатление: ты видишь небо! На одной из стен три портрета: Маркса, Энгельса и Ленина. Ширпотребовская работа. Такой портрет Энгельса я вижу впервые: он настойчиво напоминает музейную фотографию самарского купца первой гильдии. Торговца пшеницей или салом, чем когда-то славилась старинная Самара. Еще одна деталь интерьера. Точнее – шесть деталей. Ты с удивлением замечаешь, что в комнате отдыха шесть дверей! Через одну мы вошли. Вторая, в левом углу, ведет в туалет. А еще четыре – куда?.. Поразительно: четыре двери никуда не ведут! Отворишь, за ними – мертвая стена!
Как, чем объяснить этакую конструктивную… вольность, фантазию? Или это заказ Сталина? Оставшийся неведомым нам тайный смысл – в чем он? Что тут: каприз именитого заказчика, игра воображения проектировщиков?
Совершенно неожиданный ответ напрашивается именно здесь, внизу, на глубине 37 метров. И представляется он убедительным. Дело в том, что спустившись в подземелье, ты не ощущаешь гнетущей тяжести замкнутого пространства. Насколько ощущение свободы серьезно, говорит тот факт, что в современной космонавтике сложилось самостоятельное направление – ученые ищут оптимальные условия для человека в изолированном от внешнего мира помещении. Шесть дверей в комнате отдыха создают желанное, пусть и ложное, обманное, но все-таки снимающее с плеч тяжесть одиночества впечатление: вот за этой дверью хрустящая гравием дорожка к берегу недалекой отсюда Волги; а здесь выход на террасу и в сад к закату солнца; а тут… может быть, войдет в открывшуюся дверь, без страха встречи с диктатором, самый близкий человек с искренним словом и открытым бесхитростным лицом?..
Есть и другое мнение: у входящего в комнату человека должно создаваться ощущение: за дверями таится личная охрана Сталина, одно подозрительное движение и… двери распахнутся!
Вот это уже, несомненно, выдумки толпы. Хотя бы потому, что невозможно себе представить, чтобы посторонний, со злым умыслом, мог проникнуть в бункер.
Сегодня нам доступен и кабинет Сталина. С порога взору открывается длинная, площадью около 30 метров комната. По стенам панель под цвет дуба. Паркетный пол. Полусфера потолка. В глубине огромный письменный стол под зеленым сукном. Перпендикулярно к нему – другой, узкий, в длину почти до двери, в какую ты вошел. И тоже под зеленым сукном. Четырнадцать стульев. Мягкий свет нескольких плафонов. Два портрета: Суворова и Кутузова, рядовой работы. Говорят, что точно такие же Сталин распорядился повесить в кремлевском кабинете с началом войны. Осталось упомянуть второстепенное: еще три стола, небольших. Один вдоль стены справа, для стенографисток…или стенографистов? Судя по расположению пяти стульев, они должны сидеть лицом к стене. По обеим сторонам двери еще два стола, обычных письменных. Один, справа, как входишь, для помощника Сталина. Поскребышева? Второй, слева, для дежурного офицера охраны. Может быть, – самого Власика?
Что здесь должно было бы происходить в годы войны, если бы в Самару приехал Сталин, пусть подскажет нам воображение. Оно всемогуще.
Конечно же, не следует пренебречь возможностью полистать «Книгу отзывов».
Я не стану воспроизводить записи соотечественников – они во многом повторяют одна другую: «Спасибо, было очень интересно!» В них огорчительно довлеет вездесущий штамп газетного стиля, даже у школьников. Больший интерес представляют записи иностранцев, путешествующих по России и заглянувших в Самару. Гости из Голландии и Великобритании, Польши и США, Венгрии и Германии, Италии и Китая, Испании и Ирландии, Израиля и Франции, Индии и Румынии…
Немец из Гамбурга: «Наконец-то мы дошли сюда, но на этот раз не с войной, а с цветами и дружескими пожеланиями российскому народу. Мы хотим снова понимать друг друга».
Другой немец: «Извините нас за беды и боль, принесенные вашему народу».
Немцы-строители: «Мы восхищены искусством русских строить такие объекты».
Житель Бомбея: «Отличное произведение искусства строителей. Я уверен, что вы нигде не найдете подобной постройки».
Американец из штата Техас: «Что за привилегия быть в этом месте в качестве друга и союзника, каковыми мы были в годы войны! Да благословит нас всех Бог миром».
НИКТО НЕ ЗАБЫТ, НИЧТО НЕ ЗАБЫТО…
Когда праздно путешествующий американец пишет в книге отзывав: «Мы ничего не знаем о столице Самаре», – это понятно. Америка так далека от Волга, от судьбы России.
Даже Великую Отечественную войну тамошняя молодежь, главным образом, называет «войной неизвестной». И это тоже объяснимо – сытость, благополучие и, опять же, очень далеко от наших забот и потерь. По сравнению с нами, могилы американских солдат в Европе – считанные. Потери армии США во второй мировой войне составили 135 тысяч.
Кажется, в США не говорят, даже в торжественные даты: «Никто не забыт, ничто не забыто». Рассказывают, что есть там книга-мемориал, где можно узнать имена и всех погибших солдат.
Но почему россиянин столь безразличен к своей истории в ее беспримерной многострадальности? Откуда в нас неразрушимо прочное беспамятство? Имя своего прадеда не вспомним. Под Вязьмой и Ржевом до сих пор не захоронены останки бойцов Красной Армии. Вот это, непростительно досадное, стыдное, так, очевидно, и останется безответным.
Спроси сегодня самарца где-нибудь возле лотка с заграничным ворохом тряпья или с опустошающими душу детективами в великолепных обложках, пошлой эротикой с непотребными картинками: «Знаешь ли ты, земляк, что Самара наша, твоя Самара, была запасной столицей»? – будь доволен, ежели один из ста ответит утвердительно.
И то, может статься, с величайшим напряжением памяти. С обычной, еще со школьной скамьи, путаницей в датах. Где искать виноватых? А в нас же самих искать – недалеко, локоть о локоть тремся в очередях.
Из моих морских похождений, теперь уже давних, остался, по-прежнему свежим и… завидным рядовой, кажется на первый взгляд, пример. На побережье Ботнического залива, в Финляндии, есть известный, наверное, только одним морякам совсем небольшой городишко-порт Коккола. Однажды, осматривая окрестности, увидел я на берегу моря музей, настолько странный внешне, что и в обычной спешке моряка пройти мимо никак было невозможно.
Коробка из стекла, что-то вроде саркофага. И в ней – старинная шлюпка с рваной дырой в правой скуле чуть повыше киля. И – больше ничего. Рядом стенд с английским текстом. Вот что я узнал из него: в 1854 году, во время неудачной для России Крымской войны, английская эскадра вошла в Ботнический залив с явной угрозой Великому княжеству Финляндскому, может быть, ради демонстрации возможной диверсии против России с севера.
Жители наблюдали, как с фрегатов спускаются шлюпки и в них рассаживаются солдаты десанта. Собрали кое-какое оружие по домам – дать отпор неприятелю. Стояла на берегу в давнем бездействии легкая пушчонка. Нашелся среди горожан отставной бомбардир. Зарядил он ядром орудие и, выбрав верный прицел, выстрелил по уже близкому десанту. Ядро удачно угодило в правую скулу недалекой шлюпке, и стала она тонуть.. На радость жителям и к полному конфузу английского адмирала. Обескураженный дерзостью, флагман поднял сигналы – вернуться десанту. Эскадра ушла. Через несколько лет затонувшую шлюпку подняли со дна – вот она-то и есть экспонат славной виктории.
Пример уважения к истории завидный. Но самое удивительное в другом. Рассказывали мне: ежегодно англичане перечисляют в мэрию города Коккола несколько, кажется, всего-то семь фунтов стерлингов на поддержание в потребном виде музея! Оказывается, в Англии существует добровольное общество, что-то вроде клуба, какое занято постоянным поиском, даже могилы безвестного моряка-соотечественника где-нибудь в диких скалах мыса Горн, да где угодно, как бы далеко это ни было, и следят, и материально тоже, за состоянием печального или славного памятника.
Разве такое вот не достойно уважения и подражания!
Жив в памяти и еще один случай. В Италии, в Генуе, похоронен Герой Советского Союза, солдат из Рязанщины Федор Полетаев. В годы войны, бежав из плена, отважно сражался он в итальянском отряде сопротивления и погиб в 1944 году. В один из приходов в Геную решили мы с капитаном Гореловым поклониться могиле соотечественника. Трудность нашего поиска можно себе представить хотя бы по тому, что генуэзское кладбище существует еще со средневековья, нетронутое неблагодарными потомками, ухоженное до такой степени уважения к ушедшим предкам, что тебе, россиянину, становится нестерпимо стыдно за безобразное состояние своих национальных кладбищ где-нибудь под Рязанью или Самарой. Отчаялись мы с капитаном Гореловым найти могилу Федора Полетаева. Оказалось, что легче в ненастном море определиться координатами. И хотели уже вернуться. И тогда ухватился я за последнее, без всякой надежды: выспросить у редких в предвечернем часу прохожих на кладбище – не знает ли: кто, где могила русского солдата Федора Полетаева? Трудность усугублялась еще и тем, что расспросы должны были вестись только на английском языке. В чужом языке и для нас с капитаном Гореловым, и для итальянцев самое "обычное усложнено иной раз до непонимания. Капитан Горелов отнесся к моей мысли с явным недоверием. Да и сам я – тоже сомневался в успехе. Решил попробовать, чтобы совесть успокоить: все, мол, мы сделали, но… Вот и первая встреча на узкой аллее среди великолепных старинных памятников: мужчина и женщина средних лет со своими печальными заботами. И разговор на доморощенном английском. И… о чудо! Мы поняли друг друга! Они знали, где могила русского солдата, но только не Полетаева, а Поэтана. Так звали Федора в Италии его товарищи-партизаны, на свой лад. Плохо веря в невероятное, мы пошли по названным ориентирам и скоро уже стояли у могилы соотечественника, ухоженной, оберегаемой от времени и забытья. Дивились мы. Ведь для итальянцев Полетаев-Поэтан был просто солдатом-чужестранцем. Но все-таки они знали о нем и помнили его первые встречные, хотя прошло несколько десятилетий, хотя он и не был столь знаменит, как, скажем, Гарибальди. Уже возвращаясь с кладбища, почти в потемках, мы с капитаном Гореловым вспоминали своих родных дедов: давно не навещали их могил и – сразу ли найдешь?