Страница:
В первой половине дня в комнате Бертона царила тишина. Во второй половине наступало время репетиций в студии, и тогда комната превращалась в резонансный ящик: жужжали трансформаторы, доносился рев громкоговорителей, гремел джаз.
Каждый день утром приходила Люсьена — секретарша Мицуды. Она приносила все, что просил Бертон, наводила в комнате порядок. Иногда они вместе пили кофе за маленьким столиком, и Бертон не знал, куда деваться от взгляда ее умных, пытливых глаз. Говорили о пустяках. Вечерами, прогуливаясь в старом парке академии, он вспоминал этот взгляд и смущенно пожимал плечами.
Мицуда захаживал редко. Но сегодня он принес бутылку хорошего коньяка: захотел выпить с другом по случаю завершения работы над новым спектаклем. Бертон заметил, что Мицуда чем-то угнетен.
Выпили сразу по большому бокалу.
— Семнадцать лет! — воскликнул Мицуда. — Подумать страшно, Анри!
— Согласен, Ми. Семнадцать лет назад мне было двадцать девять, — отозвался Бертон.
Мицуда, казалось, не слышал. Бертон глянул в его отсутствующие глаза, больно защемило под сердцем.
— Семнадцать лет! — повторил Мицуда с каким-то странным волнением. — Чтобы увидеть свою внешность, достаточно посмотреть на себя в зеркало… Но чтобы заглянуть в свою душу, нужно встретить старого друга. Великий бог, что ты наделал со мной!
Щуплое тело японца содрогалось в рыданиях. Выпавшая из рук сигара дымилась на ковре. Пепел, просыпанный на рукав пиджака, попадал в глаза. Попадал в самое сердце. Пепел, пепел, пепел…
Кучки еще горячего пепла скользят по лопате. Лопата скользит по обгорелым костям, не держится в слабых руках. «Шнель, япанишес швайн, шнель!» Кучи пепла растут. Даже ветер не в силах поднять этот тяжелый, жирный, еще горячий пепел. Ветер пролетает мимо, унося за колючую проволоку дым из страшной трубы и слабый человеческий плач. «Шнель, япанишес швайн!» Лопата гребет быстрей и быстрей. Не руки, нет — она сама подчиняется окрику: «Зо, яволь. Нимм дас зайне фрюштюк» note 2. Прямо в лицо бросают дохлую кошку. Грубый хохот. «Цу тиш! Гутен аппетит!» note 3. Автоматная очередь. Ветер уносит крики и стоны. И дым…
— Мужчины не плачут, Ми.
— Прости, Анри, старею, нервы…
Мицуда долго протирает очки.
— Ми, ты хочешь знать, почему я здесь?
— Ты говорил, Анри.
— Нет… я сказал не все. Ты думаешь, мне жаль отдать свое изобретение людям? Нет, не жаль, Ми. Но оно дает им в руки опасное могущество. Нельзя допустить, чтобы им завладели маньяки в военных мундирах. Иначе пепел новых жертв ляжет в озера крови и слез…
— Пепел… Пепел… Слезы и кровь. Да… Да… — и Мицуда снова низко опустил голову.
— Перестань, старина. Погибших не вернешь, — сказал Бертон. — Кстати, не слыхал ли ты, в каком лагере погибла Вики?
— Не знаю, нет… Но мне известно — кто.
Бертон подался вперед, до боли в пальцах сжав подлокотники кресла.
— Кто предал? Кто? Говори! Он жив?
— Насколько мне известно — да. Он из тех, кого в Западной Германии называют «подводниками». Ты, вероятно, знаешь, что в ФРГ сейчас проживает больше двух сотен гитлеровских военных преступников, которые официально числятся умершими. Бывший гауптштурмфюрер СС Фридрих Кунц был похоронен по всем правилам, но потом всплыл в Оснабрюке. Он выдает себя за эльзасца, хотя на самом деле — судетский немец. Сейчас он носит имя Франца Гюбнера.
Кулак Бертона с силой обрушился на хрупкий столик.
Была уже половина первого ночи, когда Мицуда вернулся к себе в кабинет. Достав кофейник, он выпил подряд несколько чашек холодного черного кофе. Внезапно до него донесся сдавленный крик.
Дверь распахнулась. Вошли двое, в шляпах, в светлых плащах. Третий остался стоять в коридоре. Левой рукой он крепко держал за локоть Люсьену, в правой был пистолет.
— Проходите, господа, — сказал Мицуда. — Я ждал вас. Отпустите девушку: она все равно ничего не знает.
— Нас интересует Анри Бертон! — сказал один из вошедших.
— Знаю, — сказал японец. — Анри Бертон находится здесь.
— Я уполномочен арестовать его по обвинению в государственной измене.
— Это его не должно обескуражить, — сказал Мицуда. — Он человек привычный… Пройдемте со мной, господа.
В дверях Мицуда замешкался на секунду, встретив напряженный взгляд своей секретарши.
— В чем дело, Люсьена? — спросил он. — Вы мне больше не нужны сегодня. Прошу вас уйти…
Мицуда вел ночных гостей по коридору, на ходу включая освещение. У распределительного щита с надписью «Студия К.М.» он остановился и перевел рубильник в положение «включено».
— Прошу сюда, господа. Следуйте за мной, господа, — то и дело повторял японец, показывая дорогу в лабиринте галерей и переходов.
Гости чертыхались, спотыкались о связки толстых кабелей, озирались по сторонам, разглядывая диковинные аппараты, похожие не то на радиотелескопы, не то на ракетные установки. Все четверо протопали по металлическому трапу и вошли в небольшое помещение, наполовину занятое полукруглым пультом, с окном в зал.
— Это — режиссерский пульт, — пояснил Мицуда, присаживаясь. — Сейчас я включу освещение в зале студии и вызову туда Бертона. Остальное — ваша забота…
Мицуда пробежал пальцами по тумблерам и кнопкам, как опытный пианист по клавишам.
— Внимание! — загремели громкоговорители. — Внимание, Анри Бертон! Прошу вас выйти в зал студии. Это необходимо!
Трое в плащах переглянулись и завертели головами в поисках того, кто был им нужен. Минуту спустя в зал вошел Бертон.
— Анри Бертон, не двигайтесь с места, — наклонявшись к микрофону, сказал японец. — Вы арестованы. Зал окружен, сопротивление бесполезно.
Один из агентов похлопал Мицуду по плечу и жестом приказал остальным спуститься в зал.
Мицуда оскалил зубы:
— Чтобы он не вздумал сопротивляться, я посажу его в клетку.
— Не стоит. Мои ребята сделают это быстрее и лучше. Теперь он от нас не уйдет, — сказал агент.
— Кто знает, — возразил японец. — Лишняя предосторожность не мешает. Вот посмотрите…
У агента от удивления отвисла челюсть. В центре зала появилась массивная клетка. Бертон оказался за частоколом железных прутьев.
— Подойдите к нему, — предложил Мицуда.
И они спустились по трапу в зал.
— Вы арестованы, Бертон, — сказал агент, приближаясь к клетке вплотную и держа пистолет наготове.
— Вы ошибаетесь, месье, — спокойно возразил Бертон. — Пока что я в клетке.
Лицо агента побагровело.
— Освободите его, — приказал он Мицуде. — Да поживей, черт побери!
Мицуда галантно поклонился.
— Ну что ж, если вы настаиваете, месье… У вас доброе сердце.
— К черту! Освободите его немедленно!
— Слушаю и повинуюсь.
Мицуда трижды хлопнул в ладоши. Откуда-то сверху слетело черное, блистающее звездами покрывало и накрыло клетку с Бертоном. Красивый, звучный аккорд разогнал тишину.
Один из агентов бросился к клетке и приподнял покрывало, но тут же с проклятием отскочил в сторону. Двое других мгновенно сорвали покрывало… и остались стоять, остолбенев: в клетке, свернувшись кольцами, лежал громадный питон. Бертон исчез.
Первым опомнился старший. Схватив Мицуду за воротник, он встряхнул его так, что у японца слетели очки.
— Где Бертон?
— Он уже далеко отсюда, месье, — невозмутимо ответил японец. — Кстати, должен предупредить, что я не выношу грубиянов.
— Ах ты, старая крыса! — заорал агент.
Львиный рык потряс воздух. Ошеломленные шпики выхватили из карманов оружие. Мицуда поднял очки и водрузил их на прежнее место.
— Пойдемте, господа, я покажу вам дорогу обратно. Здесь вам, право же, больше нечего делать.
На обратном пути японец так же педантично щелкал выключателями. Спектакль окончен, иллюминация уже ни к чему.
Едва он переступил порог кабинета, как наручники щелкнули у него на запястьях.
— Прошу прощения, господа, — сказал Мицуда, возвращая наручники. — Одну минутку, я должен надеть свой плащ.
Он не спеша оделся, запер в стол бумаги, отключил телефон.
— Ну вот, господа, теперь я готов. Пожалуйста… надевайте браслеты.
Мицуда протянул свои худые руки.
6. ДЯДЮШКА СЛУЧАЙ И ТЕТУШКА ОКАЗИЯ
Счастливый случай позволил нам познакомиться с любопытной рукописью. Она готовилась к выпуску в свет в Дублинском издательстве.
На фоне мутного потока криминальной литературы, напичканной ужасами и непристойностями, которая захлестнула книжные рынки Европы и Соединенных Штатов, среди всех этих «черных серий» и похождений суперменов выгодно выделялись документальные книги, написанные либо разведчиками, ушедшими на покой, либо непосредственными участниками сенсационных событий, либо умелыми журналистами, соглядатаями тайн. Авторам их не было надобности выдумывать. И все-таки эти книги по занимательности и остроте ситуаций оставляли далеко позади любой приключенческий роман.
Мы ведем речь о книге «Засекреченный легион», в которой отставной агент английской разведки делится некоторыми воспоминаниями. Время сгладило остроту событий, история рассекретила многое из того, о чем он рассказывает. Но, по вполне понятным соображениям, автор предпочел скрыться под псевдонимом Патрика Филби.
"Древние создавали свои мифы, — пишет он. — Современность создает свои. Один из таких мифов — «Сикрет интеллидженс сервис» («Секретная осведомительная служба»). Она — вездесущая и всевидящая — присутствует во многих романах — но увы! — такой службы никогда не существовало. Есть секретные службы военной, морской и воздушной разведок, носящие соответствующие шифры, существует «Скотланд Ярд» с его особым отделом и другие учреждения, традиционно связанные с защитой колониальных интересов британского империализма, но «Сикрет интеллидженс сервис» была и остается таким же мифом, как неподкупность знаменитого полковника Т.Е.Лоуренса.
Армейская служба разведки именовалась «М.И.», и при ней во время второй мировой войны были созданы две организации специально для оккупированной Франции — «РФ» и "Ф". Они были тесно связаны с подпольными организациями Французского Сопротивления и занимались, главным образом, вопросами диверсий и саботажа.
Приводим одну из глав этой книги, имеющую непосредственное отношение к «Аргусу» и его создателю.
…Стук в дверь костяшкой согнутого пальца, тихий, как шепот. Открыв дверь мансарды, посетитель видит скромную обстановку — стол, два стула, койку, умывальник — жилище рабочего человека. Видит хозяина — высокого, стройного, горбоносого человека, чисто выбритого, в дешевом пиджаке и черном свитере.
— Месье Роше?
— Да, это я. Входите.
Невозмутим, как изваяние Будды. Вытирает руки полотенцем, указывает на стул.
— Садитесь.
Посетитель подает свою визитную карточку:
«Томас Брукман и сыновья (инженеры), лимитед, 21-25 Табернейкл-стрит, Лондон».
Даже бровью не пошевелил.
— Чем могу служить?
— Давно искал встречи с вами.
— Я слушаю.
— Месье Роше, имею к-вам очень небезвыгодное предложение.
— Так.
— Наша фирма закупила у вашего завода электрооборудование. Вас устроила бы продолжительная, хорошо оплачиваемая командировка в Англию, месяца на три, за счет нашей фирмы?
— Ваша фирма, насколько мне известно, производит деревообрабатывающие станки. Чем же могу быть вам полезен я, простой мастер?
— Эти станки работают на электрооборудовании нового типа, патент на которые принадлежит вашему заводу. По соглашению, монтировать его должны ваши специалисты. Руководители предприятия, в частности, главный инженер месье Клавель, дали на вас самые благоприятные рекомендации.
— Ясно. А если я откажусь?
— Тогда дирекция завода сделает из этого свои выводы, не совсем для вас благоприятные…
Роше садится за стол против «Брукмана и сыновей» и говорит чуть насмешливо:
— Ну, положим, насчет месье Клавеля вы врете. Карты на стол, мистер Брукман.
Он встает, ставит правую ногу на стул, рука в кармане.
— Оставим эту детскую игру. Мы с вами уже вышли из того возраста, когда забавляются жмурками.
— Заверяю вас, что к французским правительственным органам я не имею никакого отношения.
— Верю. Из этого следует, что если я наотрез откажусь, вы предложите мне единовременно чрезвычайно крупную сумму. Вы, несомненно, уполномочены на это. В случае отказа вы попробуете похитить меня. Или что-нибудь еще хуже… Вроде пули в затылок.
Мистер Брукман тоже встал.
— Месье Бертон, разрешите назвать вас подлинным именем. Я знаю, вы бывший макизар, умный и храбрый человек. Не подумайте, что я какой-нибудь банальный убийца…
— Оружие на стол, мистер Брукман, — сказал Бертон, не вынимая руки из кармана.
Мистер Брукман, не колеблясь, вынул из кармана небольшой пистолет необычной формы и протянул его рукоятью к Бертону.
Бертон с любопытством посмотрел на оружие.
— Это что-то новое.
— Бесшумный. Пневматика. Стреляет микроскопическими ампулами, снаряженными курареподобным ядом. Кстати, яд получен химическим путем и по силе действия в десять раз превосходит свой прототип. Смерть наступает в какие-то доли секунды.
Бертон усмехнулся и положил пистолет на стол. Взял сигарету и выхватил из кармана… зажигалку, оформленную в виде миниатюрного пистолета. Закурил и бросил свое «оружие» на скатерть.
— Это будет джентльменский разговор?
— Да, месье Бертон.
Чертовское самообладание было у этого француза.
— Прежде всего, вы должны понять, что провокация, подкуп, угрозы, шантаж и тому подобное — это средства, которыми никто и никогда не смог и не сможет от меня ничего добиться, — сказал Бертон.
— Повторяю, разговор джентльменский. Вы получите обратно все, что потеряли здесь, и вам будет обеспечена безопасность.
— Подобные предложения я слышу уже не впервые. В лагере Нейе Бремме, когда меня допрашивали в шестнадцатый раз, внезапно распахнулась дверь — и в ней показались два отлично одетых молодчика. Один гаркает: «Р-р-р-аус». Гестаповцы улетучиваются. Второй молодчик заявляет: «Хватит шутить. Вы имеете дело не с гестапо, а с абвером. Мы предлагаем вам работать над электромагнитным методом обнаружения летящих самолетов, — вы получите почетное место в Берлинском институте кайзера Вильгельма…» Я тогда едва держался на ногах, я был уже теоретически мертв…
— И вы сказали?..
— Я сказал — «нет!»
Мистер Брукман опустил голову.
— Я тоже прошел через это…
— Вы? Каким образом?
— Я работал в отделе «РФ»… Вы, конечно, знаете, что скрывалось за этим кодовым обозначением. В сорок четвертом году, незадолго до парижского восстания, я выбросился с парашютом на территорию Франции, имея особое задание. Купол моего парашюта накрыл верхушку дерева, я повис в десяти метрах от земли. Пришлось перерезать стропы ножом. При падении в темноте рука с ножом подвернулась, и в момент удара о землю лезвие вошло в бедро. Эта оплошность чуть не стоила мне жизни. К счастью, меня подобрали люди, сочувствующие Сопротивлению. Но проклятые немецкие ищейки все-таки разыскали меня… Я не мог передать важное сообщение руководителям группы «Мистраль»…
— "Мистраль"?!
— Да!
— А кому оно было адресовано?
— Человеку с кличкой «Зевс».
Бертон положил на стол крепко сжатые кулаки.
— "Зевс" — это я.
— Не может быть!
— Может. А вы — «Пифагор». Мы ждали человека под этим псевдонимом, который должен был доставить нам сведения о немецкой агентуре, проникшей в ряды Сопротивления.
— Я — «Пифагор». Черт побери, что делают дядюшка Случай и тетушка Оказия, эти удивительные режиссеры!
— Удивляться нечему. Случайность в этих положениях играет иногда огромную роль. Да, впрочем, и случайности нет, есть неизвестные нам причины: не зная их, мы не в силах противостоять последствиям.
— Вы правы, Бертон. Помню, как в начале войны мы хотели украсть генерала Роммеля из его африканской резиденции в Веда-Литторио. Операция была продумана на сто шагов вперед, до мельчайших мелочей, на это дело были брошены отборные «коммандос». Но дядюшка Случай подставлял им ножку на каждом шагу. Роммеля не оказалось на месте, а из двадцати шести участников операции осталось в живых только двое — полковник и сержант.
— Дело прошлое. И если уж его ворошить, это прошлое, скажите, кто числился в провокаторах?
— Фотографию этого человека я уничтожил. Он был в группе «Запад». Примета: у него были карманные часы, уникальная вещь — круглый циферблат в квадратной платиновой оправе; по углам вставлены камни — рубин, сапфир, изумруд и топаз…
Бертон побледнел.
— Дальше.
— В наши руки попал любопытный секретный документ: Поль, обергруппенфюрер и генерал войск СС, доносил Гиммлеру, что в его распоряжении находятся ценности, изъятые у жертв Майданека и Освенцима, в частности, около 50 тысяч штук часов, из которых сотни две особо ценных — из платины и золота с бриллиантами. Эти дорогие часы раздавались в подарок «самым надежным и достойным эсэсовцам». Платиновые часы с четырьмя камнями получил по списку некий Фридрих Кунц. Но фамилия, под которой он проник в ряды участников Сопротивления, так и осталась нам неизвестной. Я не знаю ее и доныне.
— Я знаю этого человека, — хрипло сказал Бертон. — Это он провалил группу «Запад», Вики Шереметьеву, и…
— И?
— И выдал ваш визит.
— Какое совпадение!
— Я видел эти часы в его руках. Помнится, заинтересовался, спросил, где он сумел раздобыть такую антикварную редкость. И он со слезами в голосе ответил, что это подарок старика-еврея, которого он спас в годы гитлеровской оккупации. Но этот субъект, новый владелец часов, — мертв.
— Как его звали?
— В последние годы он носил имя Франца Гюбнера.
Теперь пришла очередь подскочить мистеру Брукману.
— Вы считаете его покойником? Только вчера я разговаривал с ним за столиком в одном загородном ресторанчике.
— Вы смеетесь?..
— Напротив, теперь я вижу, насколько все это серьезно.
— Не он ли навел вас на мой след?
— Вы угадали.
— Я задушу его своими руками.
— Не глупите, Бертон. Не хватало еще, чтобы вам предъявили обвинение в уголовном преступлении.
— Что он рассказывал вам?
— Мы говорим по большому счету?
— Да, конечно.
— Он догадывался о существе вашего изобретения. Гюбнер пытался проникнуть и в тайну Корфиотиса.
— Тайну?
— Какими-то неведомыми путями в руки вашего химика попали материалы замечательного русского ученого Михаила Михайловича Филиппова, открывшего способ электропередачи взрывной волны на большие расстояния. Филиппов погиб при взрыве в своей лаборатории, а вся документация об его изобретении была изъята царской охранкой и бесследно исчезла в ее недрах. Дорогой мой, в то время, как вы на третьем этаже работали над проблемой дальновидения, под вами, на втором этаже, готовилось опаснейшее изобретение, которое в сочетании с вашим открытием принесло бы человечеству неизмеримые бедствия…
— Это лишний раз подтверждает простую истину: в наши дни не существует «чистой науки». Любое научное достижение можно рассматривать с точки зрения его пригодности для военных целей.
— Страшно за науку, но это так…
— Вы думаете, что Гюбнеру не удалось завладеть материалами Корфиотиса? — спросил Бертон.
— Видимо, нет. Корфиотис был хитрым и бдительным человеком. А когда Гюбнер выбрал момент, чтобы подобраться к его сейфу, случилось нечто непредвиденное… Когда он проник в лабораторию и уже приближался к вожделенному объекту, перед ним появилась… тигрица. Совершенно реальный зверь, она лежала перед сейфом на песке, вытянув передние лапы и поджав задние. Голова ее находилась в полутора метрах от незваного гостя, и на морде тигрицы была улыбка, какую можно видеть на морде собаки, приветствующей хозяина после долгой отлучки. Затем тигрица раскрыла пасть и зевнула, показав страшные клыки. Гюбнер, понятно, оцепенел. Он ожидал чего угодно, только не этого. Но вдруг странное видение начало терять краски, истаивать, как мираж… Исчезла тигрица, исчез песок, на котором она лежала. Гюбнер стоял перед закрытым сейфом. Тут в коридоре послышались, шаги, время было упущено, и Гюбнеру пришлось срочно ретироваться.
Бертон кивнул головой:
— Ничего невероятного тут нет. Я помню этот день: не выходя из студии, я путешествовал по дебрям Индии. Мне неясно только одно: каким образом изображение дублировалось на лабораторию Корфиотиса. Впрочем, сейчас меня интересует иное: значит Гюбнер уцелел?
— Да, ему удалось спастись и скрыться, он цел, если не считать изрядно попорченной физиономии. Он заинтересован в том, чтобы его считали мертвым. Сейчас вы его не узнали бы: столько на нем напутано бинтов.
— Насколько я понимаю, этот тип несет на плечах тройной груз предательства и измены: в период оккупации работал на гестапо, затем обслуживал «Второе бюро» и продавал его секреты боннской разведке, а теперь, видимо, предложил свои услуги «М.И.».
— Вы опять угадали.
— Какой подлец!
— В 1944 году я должен был передать вам его фотографию и пять слов: «Это — предатель. Его нужно устранить…» Но он опередил и меня, и вас, сделал свое черное дело и исчез. Поэтому приговор не был приведен в исполнение.
— Я полагаю, что для таких мерзавцев не существует никаких сроков давности, — сказал Бертон.
— Я тоже так полагаю.
Бертон внимательно посмотрел на собеседника. Помолчал.
— А как же вы отчитаетесь за задание по проекту «Аргус»? — спросил он.
— Я думаю, что мне придется огорчить военное ведомство Великобритании.
— Вы порядочный человек, мистер Брукман.
— Спасибо на добром слове. Во-первых, с годами я поумнел. Во-вторых, я слышал о вас давно и питаю к вам чувство глубокого уважения. Я знаю, что группа «Мистраль» передала нам ценнейшие сведения о немецком секретном оружии, известном под названием «Бич Израиля», о радиоактивном «Песке смерти», производство которого нацисты пытались наладить в Гамбурге. И, наконец, самое главное — от вас мы получили данные о «фау» и это спасло жизнь многим тысячам ни в чем не повинных людей. Народ Англии должен быть вам благодарен.
Брукман встал.
— Как вы намерены поступить со своим изобретением? — неожиданно спросил он.
— Вы спрашиваете об этом как исполнитель операций по изъятию проекта «Аргус» или как «Пифагор»?
— Как «Пифагор».
— Тогда я отвечу. «Аргус» будет служить людям, которым нужен прочный мир на планете Земля. Как вы относитесь к такому решению?
— С величайшим уважением, месье Бертон, — серьезно ответил Брукман. — Я скоро ухожу в отставку, брошу осточертевшую службу и поселюсь в домике на берегу моря в родной Ирландии. Буду воспитывать внучат и выращивать оранжерейные цветы. Поверьте, мне война ни к чему.
— Если все сойдет благополучно и мне удастся передать «Аргус» в надежные руки, считайте, что в этом деле есть доля вашего участия, мистер Брукман.
— Удастся, — сказал ирландец. — Такой уж вы человек. Кстати, известно ли вам, что содержимое сейфа из вашей студии сейчас внимательно изучается экспертами французского военного министерства?
— Это меня не беспокоит, — отвечал Бертон. — Вся основная техническая документация зашифрована и находится в таком месте, где искать ее никогда и никому не придет в голову.
— Вы молодец, Бертон.
Бертон пожал протянутую ему руку.
— Прощайте, Пифагор!
— Прощайте, Зевс!
В дверях Брукман обернулся:
— Что касается Гюбнера, то забудьте о нем, как будто его больше не существует. Я постараюсь принять меры, чтобы он больше не смог вам вредить.
Брукман надвинул котелок, застегнул пальто и вышел, солидный, степенный, по всем внешним данным — преуспевающий делец. Больше он никогда не встречался с Бертоном.
На этом кончалась глава записок Патрика Филби, в которой упоминалось об «Аргусе».
7. БОЛЬШЕ, ЧЕМ ДРУГ
Полицейский обеспокоенно крутил головой. Только что он видел скромно одетого человека, неспешно направлявшегося мимо стоянки автомобилей к дверям кафе «Тереза». Конечно, он не обратил бы особого внимания на этого прохожего, но дело в том, что человек внезапно исчез. Он не мог пройти незамеченным в кафе или скрыться за поворотом. Тут что-то не так… Полицейский высвободил руку из-под накидки и направился к автомобилям.
Бертон понял свою ошибку, когда сквозь щель в занавеске увидел полицейские башмаки, топчущие в лужах отражения рекламных огней. Незаметно покинуть машину было теперь невозможно, ему не оставалось ничего другого, как примириться с неизбежностью.
Каждый день утром приходила Люсьена — секретарша Мицуды. Она приносила все, что просил Бертон, наводила в комнате порядок. Иногда они вместе пили кофе за маленьким столиком, и Бертон не знал, куда деваться от взгляда ее умных, пытливых глаз. Говорили о пустяках. Вечерами, прогуливаясь в старом парке академии, он вспоминал этот взгляд и смущенно пожимал плечами.
Мицуда захаживал редко. Но сегодня он принес бутылку хорошего коньяка: захотел выпить с другом по случаю завершения работы над новым спектаклем. Бертон заметил, что Мицуда чем-то угнетен.
Выпили сразу по большому бокалу.
— Семнадцать лет! — воскликнул Мицуда. — Подумать страшно, Анри!
— Согласен, Ми. Семнадцать лет назад мне было двадцать девять, — отозвался Бертон.
Мицуда, казалось, не слышал. Бертон глянул в его отсутствующие глаза, больно защемило под сердцем.
— Семнадцать лет! — повторил Мицуда с каким-то странным волнением. — Чтобы увидеть свою внешность, достаточно посмотреть на себя в зеркало… Но чтобы заглянуть в свою душу, нужно встретить старого друга. Великий бог, что ты наделал со мной!
Щуплое тело японца содрогалось в рыданиях. Выпавшая из рук сигара дымилась на ковре. Пепел, просыпанный на рукав пиджака, попадал в глаза. Попадал в самое сердце. Пепел, пепел, пепел…
Кучки еще горячего пепла скользят по лопате. Лопата скользит по обгорелым костям, не держится в слабых руках. «Шнель, япанишес швайн, шнель!» Кучи пепла растут. Даже ветер не в силах поднять этот тяжелый, жирный, еще горячий пепел. Ветер пролетает мимо, унося за колючую проволоку дым из страшной трубы и слабый человеческий плач. «Шнель, япанишес швайн!» Лопата гребет быстрей и быстрей. Не руки, нет — она сама подчиняется окрику: «Зо, яволь. Нимм дас зайне фрюштюк» note 2. Прямо в лицо бросают дохлую кошку. Грубый хохот. «Цу тиш! Гутен аппетит!» note 3. Автоматная очередь. Ветер уносит крики и стоны. И дым…
— Мужчины не плачут, Ми.
— Прости, Анри, старею, нервы…
Мицуда долго протирает очки.
— Ми, ты хочешь знать, почему я здесь?
— Ты говорил, Анри.
— Нет… я сказал не все. Ты думаешь, мне жаль отдать свое изобретение людям? Нет, не жаль, Ми. Но оно дает им в руки опасное могущество. Нельзя допустить, чтобы им завладели маньяки в военных мундирах. Иначе пепел новых жертв ляжет в озера крови и слез…
— Пепел… Пепел… Слезы и кровь. Да… Да… — и Мицуда снова низко опустил голову.
— Перестань, старина. Погибших не вернешь, — сказал Бертон. — Кстати, не слыхал ли ты, в каком лагере погибла Вики?
— Не знаю, нет… Но мне известно — кто.
Бертон подался вперед, до боли в пальцах сжав подлокотники кресла.
— Кто предал? Кто? Говори! Он жив?
— Насколько мне известно — да. Он из тех, кого в Западной Германии называют «подводниками». Ты, вероятно, знаешь, что в ФРГ сейчас проживает больше двух сотен гитлеровских военных преступников, которые официально числятся умершими. Бывший гауптштурмфюрер СС Фридрих Кунц был похоронен по всем правилам, но потом всплыл в Оснабрюке. Он выдает себя за эльзасца, хотя на самом деле — судетский немец. Сейчас он носит имя Франца Гюбнера.
Кулак Бертона с силой обрушился на хрупкий столик.
Была уже половина первого ночи, когда Мицуда вернулся к себе в кабинет. Достав кофейник, он выпил подряд несколько чашек холодного черного кофе. Внезапно до него донесся сдавленный крик.
Дверь распахнулась. Вошли двое, в шляпах, в светлых плащах. Третий остался стоять в коридоре. Левой рукой он крепко держал за локоть Люсьену, в правой был пистолет.
— Проходите, господа, — сказал Мицуда. — Я ждал вас. Отпустите девушку: она все равно ничего не знает.
— Нас интересует Анри Бертон! — сказал один из вошедших.
— Знаю, — сказал японец. — Анри Бертон находится здесь.
— Я уполномочен арестовать его по обвинению в государственной измене.
— Это его не должно обескуражить, — сказал Мицуда. — Он человек привычный… Пройдемте со мной, господа.
В дверях Мицуда замешкался на секунду, встретив напряженный взгляд своей секретарши.
— В чем дело, Люсьена? — спросил он. — Вы мне больше не нужны сегодня. Прошу вас уйти…
Мицуда вел ночных гостей по коридору, на ходу включая освещение. У распределительного щита с надписью «Студия К.М.» он остановился и перевел рубильник в положение «включено».
— Прошу сюда, господа. Следуйте за мной, господа, — то и дело повторял японец, показывая дорогу в лабиринте галерей и переходов.
Гости чертыхались, спотыкались о связки толстых кабелей, озирались по сторонам, разглядывая диковинные аппараты, похожие не то на радиотелескопы, не то на ракетные установки. Все четверо протопали по металлическому трапу и вошли в небольшое помещение, наполовину занятое полукруглым пультом, с окном в зал.
— Это — режиссерский пульт, — пояснил Мицуда, присаживаясь. — Сейчас я включу освещение в зале студии и вызову туда Бертона. Остальное — ваша забота…
Мицуда пробежал пальцами по тумблерам и кнопкам, как опытный пианист по клавишам.
— Внимание! — загремели громкоговорители. — Внимание, Анри Бертон! Прошу вас выйти в зал студии. Это необходимо!
Трое в плащах переглянулись и завертели головами в поисках того, кто был им нужен. Минуту спустя в зал вошел Бертон.
— Анри Бертон, не двигайтесь с места, — наклонявшись к микрофону, сказал японец. — Вы арестованы. Зал окружен, сопротивление бесполезно.
Один из агентов похлопал Мицуду по плечу и жестом приказал остальным спуститься в зал.
Мицуда оскалил зубы:
— Чтобы он не вздумал сопротивляться, я посажу его в клетку.
— Не стоит. Мои ребята сделают это быстрее и лучше. Теперь он от нас не уйдет, — сказал агент.
— Кто знает, — возразил японец. — Лишняя предосторожность не мешает. Вот посмотрите…
У агента от удивления отвисла челюсть. В центре зала появилась массивная клетка. Бертон оказался за частоколом железных прутьев.
— Подойдите к нему, — предложил Мицуда.
И они спустились по трапу в зал.
— Вы арестованы, Бертон, — сказал агент, приближаясь к клетке вплотную и держа пистолет наготове.
— Вы ошибаетесь, месье, — спокойно возразил Бертон. — Пока что я в клетке.
Лицо агента побагровело.
— Освободите его, — приказал он Мицуде. — Да поживей, черт побери!
Мицуда галантно поклонился.
— Ну что ж, если вы настаиваете, месье… У вас доброе сердце.
— К черту! Освободите его немедленно!
— Слушаю и повинуюсь.
Мицуда трижды хлопнул в ладоши. Откуда-то сверху слетело черное, блистающее звездами покрывало и накрыло клетку с Бертоном. Красивый, звучный аккорд разогнал тишину.
Один из агентов бросился к клетке и приподнял покрывало, но тут же с проклятием отскочил в сторону. Двое других мгновенно сорвали покрывало… и остались стоять, остолбенев: в клетке, свернувшись кольцами, лежал громадный питон. Бертон исчез.
Первым опомнился старший. Схватив Мицуду за воротник, он встряхнул его так, что у японца слетели очки.
— Где Бертон?
— Он уже далеко отсюда, месье, — невозмутимо ответил японец. — Кстати, должен предупредить, что я не выношу грубиянов.
— Ах ты, старая крыса! — заорал агент.
Львиный рык потряс воздух. Ошеломленные шпики выхватили из карманов оружие. Мицуда поднял очки и водрузил их на прежнее место.
— Пойдемте, господа, я покажу вам дорогу обратно. Здесь вам, право же, больше нечего делать.
На обратном пути японец так же педантично щелкал выключателями. Спектакль окончен, иллюминация уже ни к чему.
Едва он переступил порог кабинета, как наручники щелкнули у него на запястьях.
— Прошу прощения, господа, — сказал Мицуда, возвращая наручники. — Одну минутку, я должен надеть свой плащ.
Он не спеша оделся, запер в стол бумаги, отключил телефон.
— Ну вот, господа, теперь я готов. Пожалуйста… надевайте браслеты.
Мицуда протянул свои худые руки.
6. ДЯДЮШКА СЛУЧАЙ И ТЕТУШКА ОКАЗИЯ
Искусство разведки — это вроде игры в
футбол. Футбол — прекрасная игра. Но
лучше, чем футбол, и лучше, чем всякая
другая игра, — игра в охоту на человека.
Английский генерал Баден-Пауэлл
Счастливый случай позволил нам познакомиться с любопытной рукописью. Она готовилась к выпуску в свет в Дублинском издательстве.
На фоне мутного потока криминальной литературы, напичканной ужасами и непристойностями, которая захлестнула книжные рынки Европы и Соединенных Штатов, среди всех этих «черных серий» и похождений суперменов выгодно выделялись документальные книги, написанные либо разведчиками, ушедшими на покой, либо непосредственными участниками сенсационных событий, либо умелыми журналистами, соглядатаями тайн. Авторам их не было надобности выдумывать. И все-таки эти книги по занимательности и остроте ситуаций оставляли далеко позади любой приключенческий роман.
Мы ведем речь о книге «Засекреченный легион», в которой отставной агент английской разведки делится некоторыми воспоминаниями. Время сгладило остроту событий, история рассекретила многое из того, о чем он рассказывает. Но, по вполне понятным соображениям, автор предпочел скрыться под псевдонимом Патрика Филби.
"Древние создавали свои мифы, — пишет он. — Современность создает свои. Один из таких мифов — «Сикрет интеллидженс сервис» («Секретная осведомительная служба»). Она — вездесущая и всевидящая — присутствует во многих романах — но увы! — такой службы никогда не существовало. Есть секретные службы военной, морской и воздушной разведок, носящие соответствующие шифры, существует «Скотланд Ярд» с его особым отделом и другие учреждения, традиционно связанные с защитой колониальных интересов британского империализма, но «Сикрет интеллидженс сервис» была и остается таким же мифом, как неподкупность знаменитого полковника Т.Е.Лоуренса.
Армейская служба разведки именовалась «М.И.», и при ней во время второй мировой войны были созданы две организации специально для оккупированной Франции — «РФ» и "Ф". Они были тесно связаны с подпольными организациями Французского Сопротивления и занимались, главным образом, вопросами диверсий и саботажа.
Приводим одну из глав этой книги, имеющую непосредственное отношение к «Аргусу» и его создателю.
…Стук в дверь костяшкой согнутого пальца, тихий, как шепот. Открыв дверь мансарды, посетитель видит скромную обстановку — стол, два стула, койку, умывальник — жилище рабочего человека. Видит хозяина — высокого, стройного, горбоносого человека, чисто выбритого, в дешевом пиджаке и черном свитере.
— Месье Роше?
— Да, это я. Входите.
Невозмутим, как изваяние Будды. Вытирает руки полотенцем, указывает на стул.
— Садитесь.
Посетитель подает свою визитную карточку:
«Томас Брукман и сыновья (инженеры), лимитед, 21-25 Табернейкл-стрит, Лондон».
Даже бровью не пошевелил.
— Чем могу служить?
— Давно искал встречи с вами.
— Я слушаю.
— Месье Роше, имею к-вам очень небезвыгодное предложение.
— Так.
— Наша фирма закупила у вашего завода электрооборудование. Вас устроила бы продолжительная, хорошо оплачиваемая командировка в Англию, месяца на три, за счет нашей фирмы?
— Ваша фирма, насколько мне известно, производит деревообрабатывающие станки. Чем же могу быть вам полезен я, простой мастер?
— Эти станки работают на электрооборудовании нового типа, патент на которые принадлежит вашему заводу. По соглашению, монтировать его должны ваши специалисты. Руководители предприятия, в частности, главный инженер месье Клавель, дали на вас самые благоприятные рекомендации.
— Ясно. А если я откажусь?
— Тогда дирекция завода сделает из этого свои выводы, не совсем для вас благоприятные…
Роше садится за стол против «Брукмана и сыновей» и говорит чуть насмешливо:
— Ну, положим, насчет месье Клавеля вы врете. Карты на стол, мистер Брукман.
Он встает, ставит правую ногу на стул, рука в кармане.
— Оставим эту детскую игру. Мы с вами уже вышли из того возраста, когда забавляются жмурками.
— Заверяю вас, что к французским правительственным органам я не имею никакого отношения.
— Верю. Из этого следует, что если я наотрез откажусь, вы предложите мне единовременно чрезвычайно крупную сумму. Вы, несомненно, уполномочены на это. В случае отказа вы попробуете похитить меня. Или что-нибудь еще хуже… Вроде пули в затылок.
Мистер Брукман тоже встал.
— Месье Бертон, разрешите назвать вас подлинным именем. Я знаю, вы бывший макизар, умный и храбрый человек. Не подумайте, что я какой-нибудь банальный убийца…
— Оружие на стол, мистер Брукман, — сказал Бертон, не вынимая руки из кармана.
Мистер Брукман, не колеблясь, вынул из кармана небольшой пистолет необычной формы и протянул его рукоятью к Бертону.
Бертон с любопытством посмотрел на оружие.
— Это что-то новое.
— Бесшумный. Пневматика. Стреляет микроскопическими ампулами, снаряженными курареподобным ядом. Кстати, яд получен химическим путем и по силе действия в десять раз превосходит свой прототип. Смерть наступает в какие-то доли секунды.
Бертон усмехнулся и положил пистолет на стол. Взял сигарету и выхватил из кармана… зажигалку, оформленную в виде миниатюрного пистолета. Закурил и бросил свое «оружие» на скатерть.
— Это будет джентльменский разговор?
— Да, месье Бертон.
Чертовское самообладание было у этого француза.
— Прежде всего, вы должны понять, что провокация, подкуп, угрозы, шантаж и тому подобное — это средства, которыми никто и никогда не смог и не сможет от меня ничего добиться, — сказал Бертон.
— Повторяю, разговор джентльменский. Вы получите обратно все, что потеряли здесь, и вам будет обеспечена безопасность.
— Подобные предложения я слышу уже не впервые. В лагере Нейе Бремме, когда меня допрашивали в шестнадцатый раз, внезапно распахнулась дверь — и в ней показались два отлично одетых молодчика. Один гаркает: «Р-р-р-аус». Гестаповцы улетучиваются. Второй молодчик заявляет: «Хватит шутить. Вы имеете дело не с гестапо, а с абвером. Мы предлагаем вам работать над электромагнитным методом обнаружения летящих самолетов, — вы получите почетное место в Берлинском институте кайзера Вильгельма…» Я тогда едва держался на ногах, я был уже теоретически мертв…
— И вы сказали?..
— Я сказал — «нет!»
Мистер Брукман опустил голову.
— Я тоже прошел через это…
— Вы? Каким образом?
— Я работал в отделе «РФ»… Вы, конечно, знаете, что скрывалось за этим кодовым обозначением. В сорок четвертом году, незадолго до парижского восстания, я выбросился с парашютом на территорию Франции, имея особое задание. Купол моего парашюта накрыл верхушку дерева, я повис в десяти метрах от земли. Пришлось перерезать стропы ножом. При падении в темноте рука с ножом подвернулась, и в момент удара о землю лезвие вошло в бедро. Эта оплошность чуть не стоила мне жизни. К счастью, меня подобрали люди, сочувствующие Сопротивлению. Но проклятые немецкие ищейки все-таки разыскали меня… Я не мог передать важное сообщение руководителям группы «Мистраль»…
— "Мистраль"?!
— Да!
— А кому оно было адресовано?
— Человеку с кличкой «Зевс».
Бертон положил на стол крепко сжатые кулаки.
— "Зевс" — это я.
— Не может быть!
— Может. А вы — «Пифагор». Мы ждали человека под этим псевдонимом, который должен был доставить нам сведения о немецкой агентуре, проникшей в ряды Сопротивления.
— Я — «Пифагор». Черт побери, что делают дядюшка Случай и тетушка Оказия, эти удивительные режиссеры!
— Удивляться нечему. Случайность в этих положениях играет иногда огромную роль. Да, впрочем, и случайности нет, есть неизвестные нам причины: не зная их, мы не в силах противостоять последствиям.
— Вы правы, Бертон. Помню, как в начале войны мы хотели украсть генерала Роммеля из его африканской резиденции в Веда-Литторио. Операция была продумана на сто шагов вперед, до мельчайших мелочей, на это дело были брошены отборные «коммандос». Но дядюшка Случай подставлял им ножку на каждом шагу. Роммеля не оказалось на месте, а из двадцати шести участников операции осталось в живых только двое — полковник и сержант.
— Дело прошлое. И если уж его ворошить, это прошлое, скажите, кто числился в провокаторах?
— Фотографию этого человека я уничтожил. Он был в группе «Запад». Примета: у него были карманные часы, уникальная вещь — круглый циферблат в квадратной платиновой оправе; по углам вставлены камни — рубин, сапфир, изумруд и топаз…
Бертон побледнел.
— Дальше.
— В наши руки попал любопытный секретный документ: Поль, обергруппенфюрер и генерал войск СС, доносил Гиммлеру, что в его распоряжении находятся ценности, изъятые у жертв Майданека и Освенцима, в частности, около 50 тысяч штук часов, из которых сотни две особо ценных — из платины и золота с бриллиантами. Эти дорогие часы раздавались в подарок «самым надежным и достойным эсэсовцам». Платиновые часы с четырьмя камнями получил по списку некий Фридрих Кунц. Но фамилия, под которой он проник в ряды участников Сопротивления, так и осталась нам неизвестной. Я не знаю ее и доныне.
— Я знаю этого человека, — хрипло сказал Бертон. — Это он провалил группу «Запад», Вики Шереметьеву, и…
— И?
— И выдал ваш визит.
— Какое совпадение!
— Я видел эти часы в его руках. Помнится, заинтересовался, спросил, где он сумел раздобыть такую антикварную редкость. И он со слезами в голосе ответил, что это подарок старика-еврея, которого он спас в годы гитлеровской оккупации. Но этот субъект, новый владелец часов, — мертв.
— Как его звали?
— В последние годы он носил имя Франца Гюбнера.
Теперь пришла очередь подскочить мистеру Брукману.
— Вы считаете его покойником? Только вчера я разговаривал с ним за столиком в одном загородном ресторанчике.
— Вы смеетесь?..
— Напротив, теперь я вижу, насколько все это серьезно.
— Не он ли навел вас на мой след?
— Вы угадали.
— Я задушу его своими руками.
— Не глупите, Бертон. Не хватало еще, чтобы вам предъявили обвинение в уголовном преступлении.
— Что он рассказывал вам?
— Мы говорим по большому счету?
— Да, конечно.
— Он догадывался о существе вашего изобретения. Гюбнер пытался проникнуть и в тайну Корфиотиса.
— Тайну?
— Какими-то неведомыми путями в руки вашего химика попали материалы замечательного русского ученого Михаила Михайловича Филиппова, открывшего способ электропередачи взрывной волны на большие расстояния. Филиппов погиб при взрыве в своей лаборатории, а вся документация об его изобретении была изъята царской охранкой и бесследно исчезла в ее недрах. Дорогой мой, в то время, как вы на третьем этаже работали над проблемой дальновидения, под вами, на втором этаже, готовилось опаснейшее изобретение, которое в сочетании с вашим открытием принесло бы человечеству неизмеримые бедствия…
— Это лишний раз подтверждает простую истину: в наши дни не существует «чистой науки». Любое научное достижение можно рассматривать с точки зрения его пригодности для военных целей.
— Страшно за науку, но это так…
— Вы думаете, что Гюбнеру не удалось завладеть материалами Корфиотиса? — спросил Бертон.
— Видимо, нет. Корфиотис был хитрым и бдительным человеком. А когда Гюбнер выбрал момент, чтобы подобраться к его сейфу, случилось нечто непредвиденное… Когда он проник в лабораторию и уже приближался к вожделенному объекту, перед ним появилась… тигрица. Совершенно реальный зверь, она лежала перед сейфом на песке, вытянув передние лапы и поджав задние. Голова ее находилась в полутора метрах от незваного гостя, и на морде тигрицы была улыбка, какую можно видеть на морде собаки, приветствующей хозяина после долгой отлучки. Затем тигрица раскрыла пасть и зевнула, показав страшные клыки. Гюбнер, понятно, оцепенел. Он ожидал чего угодно, только не этого. Но вдруг странное видение начало терять краски, истаивать, как мираж… Исчезла тигрица, исчез песок, на котором она лежала. Гюбнер стоял перед закрытым сейфом. Тут в коридоре послышались, шаги, время было упущено, и Гюбнеру пришлось срочно ретироваться.
Бертон кивнул головой:
— Ничего невероятного тут нет. Я помню этот день: не выходя из студии, я путешествовал по дебрям Индии. Мне неясно только одно: каким образом изображение дублировалось на лабораторию Корфиотиса. Впрочем, сейчас меня интересует иное: значит Гюбнер уцелел?
— Да, ему удалось спастись и скрыться, он цел, если не считать изрядно попорченной физиономии. Он заинтересован в том, чтобы его считали мертвым. Сейчас вы его не узнали бы: столько на нем напутано бинтов.
— Насколько я понимаю, этот тип несет на плечах тройной груз предательства и измены: в период оккупации работал на гестапо, затем обслуживал «Второе бюро» и продавал его секреты боннской разведке, а теперь, видимо, предложил свои услуги «М.И.».
— Вы опять угадали.
— Какой подлец!
— В 1944 году я должен был передать вам его фотографию и пять слов: «Это — предатель. Его нужно устранить…» Но он опередил и меня, и вас, сделал свое черное дело и исчез. Поэтому приговор не был приведен в исполнение.
— Я полагаю, что для таких мерзавцев не существует никаких сроков давности, — сказал Бертон.
— Я тоже так полагаю.
Бертон внимательно посмотрел на собеседника. Помолчал.
— А как же вы отчитаетесь за задание по проекту «Аргус»? — спросил он.
— Я думаю, что мне придется огорчить военное ведомство Великобритании.
— Вы порядочный человек, мистер Брукман.
— Спасибо на добром слове. Во-первых, с годами я поумнел. Во-вторых, я слышал о вас давно и питаю к вам чувство глубокого уважения. Я знаю, что группа «Мистраль» передала нам ценнейшие сведения о немецком секретном оружии, известном под названием «Бич Израиля», о радиоактивном «Песке смерти», производство которого нацисты пытались наладить в Гамбурге. И, наконец, самое главное — от вас мы получили данные о «фау» и это спасло жизнь многим тысячам ни в чем не повинных людей. Народ Англии должен быть вам благодарен.
Брукман встал.
— Как вы намерены поступить со своим изобретением? — неожиданно спросил он.
— Вы спрашиваете об этом как исполнитель операций по изъятию проекта «Аргус» или как «Пифагор»?
— Как «Пифагор».
— Тогда я отвечу. «Аргус» будет служить людям, которым нужен прочный мир на планете Земля. Как вы относитесь к такому решению?
— С величайшим уважением, месье Бертон, — серьезно ответил Брукман. — Я скоро ухожу в отставку, брошу осточертевшую службу и поселюсь в домике на берегу моря в родной Ирландии. Буду воспитывать внучат и выращивать оранжерейные цветы. Поверьте, мне война ни к чему.
— Если все сойдет благополучно и мне удастся передать «Аргус» в надежные руки, считайте, что в этом деле есть доля вашего участия, мистер Брукман.
— Удастся, — сказал ирландец. — Такой уж вы человек. Кстати, известно ли вам, что содержимое сейфа из вашей студии сейчас внимательно изучается экспертами французского военного министерства?
— Это меня не беспокоит, — отвечал Бертон. — Вся основная техническая документация зашифрована и находится в таком месте, где искать ее никогда и никому не придет в голову.
— Вы молодец, Бертон.
Бертон пожал протянутую ему руку.
— Прощайте, Пифагор!
— Прощайте, Зевс!
В дверях Брукман обернулся:
— Что касается Гюбнера, то забудьте о нем, как будто его больше не существует. Я постараюсь принять меры, чтобы он больше не смог вам вредить.
Брукман надвинул котелок, застегнул пальто и вышел, солидный, степенный, по всем внешним данным — преуспевающий делец. Больше он никогда не встречался с Бертоном.
На этом кончалась глава записок Патрика Филби, в которой упоминалось об «Аргусе».
7. БОЛЬШЕ, ЧЕМ ДРУГ
Завтра настанет день,
Когда все потеряно
И все начинается вновь.
Марсель Ашар
Полицейский обеспокоенно крутил головой. Только что он видел скромно одетого человека, неспешно направлявшегося мимо стоянки автомобилей к дверям кафе «Тереза». Конечно, он не обратил бы особого внимания на этого прохожего, но дело в том, что человек внезапно исчез. Он не мог пройти незамеченным в кафе или скрыться за поворотом. Тут что-то не так… Полицейский высвободил руку из-под накидки и направился к автомобилям.
Бертон понял свою ошибку, когда сквозь щель в занавеске увидел полицейские башмаки, топчущие в лужах отражения рекламных огней. Незаметно покинуть машину было теперь невозможно, ему не оставалось ничего другого, как примириться с неизбежностью.