Страница:
Кабина остановилась. Ильмар снял наушники, ткнул пальцем в желтую кнопку на пульте и посмотрел вниз.
Глеб тоже посмотрел. Где-то там лязгнул металл, но сначала ничего не было видно. Потом в глубине открывшейся шахты вспыхнул синий огонь и осветил звездообразный торец гравитрона.
– Я так и думал, – пробормотал Ильмар. – Из новых...
– Из тех, что прибыли на «Мираже»?
– Те, что прибыли на «Мираже», – эн зэ. Вашему брату ведь ничего не стоит устроить еще один флаттер, верно?
«Нашей сестре, – мысленно поправил Глеб. – Вчера на калькуляторе работала Квета. По этой причине нужно было менять тромб-головку в блоке локального счета. Сменить, конечно, недолго, но вот когда на калькуляторе работал Захаров...» – Глеб вздохнул.
– Нам бы ваши проблемы, – сказал он, покачивая в руке пустой кофейник. – Кстати, ты не забыл записать, сколько добавил «Мираж» в прошлый раз к общей массе нашего грешного астероида?
Ильмар пошарил у себя в нагрудных карманах, затем в боковых. С озабоченным видом стал ощупывать брюки – казалось, его костюм состоял из одних карманов. Наконец в руке гравитроника блеснула небольшая плоская кассета.
– Вот, – сказал Ильмар. – Точность подсчета плюс-минус ноль пять килограмма. Но это вряд ли вам пригодится.
– Почему?
– Связисты мне говорили, что сегодня «Мираж» покинул Меркурий и придет на «Зенит» часа через два.
– Ясно, – сказал Глеб. Повертел кассету между пальцами и отдал Ильмару.
– Ну хорошо, – сказал Ильмар. – Как только «Мираж» пришвартуется, я постараюсь успеть подсчитать общую массу и передам результат прямо на ваш калькулятор. Может быть, это поможет избавиться нам от гравифлаттера?
– Может быть, – не совсем уверенно ответил Глеб. – Спасибо. Ну я пойду... Еще мне нужен декафазовый клайпер. Ну чего ты на меня уставился?
– Ничего... – Ильмар вздохнул. – Раньше мало кому нужен был клайпер. Пока на калькуляторе работал Захаров... Клайперы справа от кресла. Бери тот, который в футляре.
Помрачневший Глеб перекинул ремень от футляра через плечо.
– Сядь, – сказал Ильмар. – У нас на «Зените» очень глубокие залы. И самый глубокий из них именно этот.
«Бж-ж-ж-ж...» – кабина поехала к трапу. «Клац-клац...». Глеб перепрыгнул на причальную площадку.
– Что нового у вас на «чердаке»? – спросил вдогонку Ильмар.
Глеб обернулся и пожал плечами:
– Что у нас может быть нового?.. Настало время хоронить красивую мечту. Но почему-то шеф медлит... А так все нормально.
– Все нормально?! – зло удивился Ильмар. – Эх вы!.. А ведь это не ваша мечта. Вернее, не только ваша. Это моя мечта и мечта всех, кто работает на «Зените». Мечта всего человечества. Слышите, вы!.. Человечества!
– Сегодня мы с тобой жевали сыр, – напомнил Глеб. – Не знаю, обратил ли ты внимание на его особенность?
– Гм... В каком это смысле?
– В физическом.
– Ну, сыр как сыр...
– Особенность та, что в сыре есть дырки. Наша мечта – сыр, а результат ее воплощения – дырки. И человечеству – хочешь, не хочешь – придется это переварить. И тебе заодно с человечеством.
Глеб взялся за поручень трапа и взбежал по ступенькам.
Только что он лежал здесь, этот роскошный семицветный карандаш в металлическом корпусе – подарок сокурсника Йорки. Лежал на самом краешке пульта... Облокотившись на пульт, Квета заглянула в шахтный ствол – четырехугольный колодец, выплавленный из черного альфа-стекла на меркурианской базе «Аркад». «Хороший был карандаш», – подумала Квета. Далеко внизу поблескивали кольца эритронов...
Зашипела пневматика – в дверном проеме показался Глеб с треугольной сумкой клайпера через плечо.
– Доброе утро, – вежливо сказала Квета.
– Салют, – буркнул Глеб не особенно вежливо.
Поставил клайпер у ног, подозрительным взглядом окинул каре приборных панелей. Посвистел. Зеленоватые глаза, казалось, очень внимательно осматривали все вокруг, но только то, что находилось за пределами какого-то магического круга, центром которого Квета чувствовала себя, испытывая при этом странное неудобство.
– Вы рано сегодня, – сказал он. – Зачем?
– Вчера вы спрашивали то же самое.
– Ах да, приняли утреннее дежурство! Виноват... – Он оглядел черный купол диспетчерской с ярко светящимся кругом в зените и пояснил: – Однообразное существование – однообразные вопросы.
– Ну что вы! – робко улыбнулась Квета. – Здесь интересно. Совсем недавно какой-то мальчишка пытался узнать, не прячу ли я у себя сбежавшую гориллу!
Она мимолетным движением руки поправила над бровями колечки огненно-рыжих волос, покосилась на эмблему «Зенита» на рукаве и вдруг покраснела.
Девочка, подумал Глеб. Восторженный птенец. Глеб с лязгом и грохотом убрал переднюю стенку пульта и заглянул внутрь.
Но скоро она поймет, как у нас «интересно». Привыкнет смотреть в эту квадратную яму без особых эмоций и считать с достаточной точностью напряженность эр-поля. И сутки, которых всегда слишком много до отпуска...
Глеб настроил клайперный щуп, присел на корточки перед распахнутым пультом. Клайпер тонко завыл.
...А на Земле ей будет казаться, что отпуск тянется подозрительно долго. Сначала она будет как-то сопротивляться этому своему ощущению. Но в один из безоблачных полдней, устав разглядывать солнечный диск через очки-светофильтры, она заявится в бюро меркурианской связи в курточке с эмблемой «Зенита» на рукаве и потребует тридцать служебных секунд межпланетки. И ей дадут эти тридцать секунд. Не потому, что обязаны, а потому, что привыкли оказывать знаки внимания тем, кто с «Зенита». «Мне нужно, – скажет она в микрофон очень взволнованно, – просто необходимо вернуться досрочно. Я вас прошу!..» Через шесть с половиной минут поступит ответ. Шеф, как всегда, будет краток: «Да, разрешаю, – и безразлично добавит для буквоедов из службы Контроля: – В связи с необходимостью». Невероятно скучный перелет Земля – Меркурий, Меркурий – «Зенит», и вот она является на астероид с большим букетом сирени, счастливая, что наконец вернулась. Вернулась на круги своя... Четыре пульта вокруг квадратной ямы, однообразие экспериментов, тоска по далекой Земле, слезы в подушку, огромный шар пылающего Солнца...
Внезапно клайпер изменил тональность звучания. Глеб быстро сунул руку в недра пульта, нашарил нужный ряд тромб-головок. Квета, следившая за развитием ремонтных операций, вдруг спросила:
– Вы знаете, кто будет третий?
– Третий будет лишний, – рассеянно ответил Глеб. Он выдернул испорченную тромб-головку из гнезда, зачем-то потер о рукав и посмотрел прозрачную колбу на свет. – Хотите, я почитаю вам старых поэтов?
– Нет, я серьезно... – Девушка зарделась от смущения.
– Третий будет Ваал. Четвертый, как всегда, Туманов. Если, конечно, «Мираж» прибудет сюда без Калантарова, что вполне вероятно.
– Давно хотела спросить... Почему Ваал?
– Валерий Алексеенко, – терпеливо пояснил Глеб. – Сокращенно Ваал. Верно, это он царапается в дверь.
В дверную щель плечом вперед протиснулся Валерий.
– Салют! – весело рявкнул он. В шахтном колодце откликнулось эхо.
– Доброе утро, – поздоровалась Квета.
– Утро!.. – Глеб обхватил колени и поднял глаза к потолку. – Пещера, туманное утро, следы на песке, в руках большая дубина из натурального дерева... Когда я слышу земное «доброе утро», во мне просыпается питекантроп.
– Не надо паники, – сказал Валерий. – Быть может, это у тебя пройдет. И без особых последствий.
– Последствия будут. – Глеб выключил клайпер. – Если шеф задержит мне отпуск еще на неделю.
Валерий сочувственно покивал:
– Задержит. Мне предписано покинуть «Зенит» и удалиться в сторону Сатурна. И не делай большие глаза. Через час подойдет «Мираж», шеф не спеша направится к этому пульту и самолично запустит меня в гиперпространство... Я пришел вам сказать «до свидания».
– Я не буду делать большие глаза, – возразил Глеб. – Я буду делать большой и по возможности громкий скандал. Ты же умный человек, Ваал, ну пойми наконец: в океане научных идей есть идеи бесперспективные. Настолько бесперспективные, что даже молодые дерзкие энтузиасты науки вроде меня после энного количества лет бесперспективной научной работы становятся психами. Мне нужен отпуск.
– Всем нужен отпуск. Квета, вам нужен отпуск? Нет? Ничего, скоро понадобится. А что касается нашей идеи...
– Наша идея – это труба. Один конец трубы находится здесь, на «Зените», другой – на орбите Сатурна, где плавает станция с пышным и глупым названием «Дипстар» 1. Вот, кажется, и все, с чем нас можно поздравить. – Носком ботинка Глеб отшвырнул тромб-головку к стене.
– Насчет трубы я уже слышал, – напомнил Валерий.
– Слышал звон...
Валерий сел в кресло и повращался на винтовом сиденье. Похлопал большими ладонями по подлокотникам. Сказал:
– Эн лет назад нам удалось передать на «Дипстар» через гиперпространство белую мышь... Я помню тумак, которым ты меня наградил в припадке восторга. Эн плюс два года назад мы передали собаку, макаку и трех шимпанзе. Потом человека.
– И ты воспользовался этим, чтобы вернуть мне удар. Удар пришелся по шее.
– Прости, немного не рассчитал...
– Я не злопамятный.
– Но больше всех тогда, по-моему, досталось шефу, его закачали. Качали меня и тебя. Качали всех, кто был на «Зените». Было больно – здесь очень низкие потолки. Н-да... Одного за другим передали еще пятерых.
– На «Зените» уже никого не качали.
– Помнили про потолки.
– Нет, – сказал Глеб. – Просто из наших буйных голов улетучились флюиды восторга. Наступила пора двоевластия. С одной стороны, успехи ТР-передачи и комплекс идей Калантарова – наших идей! С другой – теорема Топаллера. Великолепная и жуткая в ореоле своей беспристрастности.
– Н-да... Топаллер нанес нам крепкий удар. Прямой и точный...
– Прямо в солнечное сплетение нашим замыслам... А Земля ликует вовсю. Ей пока нет никакого дела до Топаллера и его теоремы. «На пыльных тропинках сверхдальних планет... Новая эра! Земля гордится вами, покорители Пространства и Времени!»
– «Ты и я – сто двадцать парсеков, ты и я – времени даль...»
– Вот-вот. А покорители скромно помалкивают. Потому что «сто двадцать парсеков» целиком умещаются в пределах орбиты Сатурна. Можно было, конечно, забросить «Дипстар» за орбиту Плутона еще на эн миллионов километров. А дальше что? Тупик, теорема Топаллера... Те, кто бредил о транспозитации к звездам, успешно и быстро прошли курс лечения, выверяя правильность неуязвимой теоремы. Лишь на Меркурии, на «Зените» и там, на «Дипстаре», осталась кучка маньяков, которым до смерти хочется пробить головой неприступную стену. Она неприступна, эта стена, понимаешь? И мне почему-то становится жаль свою голову.
– Понятно, – произнес Валерий и медленно поднялся. – Согласно Топаллеру... Внимательно слушайте, Квета. Это очень серьезно. Мы присутствуем на творческом отчете дезертира.
Опустив голову, Квета что-то выводила пальчиком между клавишами на блестящей поверхности пульта.
– Ваал, – сказал Глеб. – Я нехороший, я дезертир. Но все равно мы бессильны, Ваал, – и ты, и я, и Туманов, и сам Калантаров... Оскорбляя меня, нельзя опровергнуть Топаллера. А иметь возле Солнца ТР-передатчик и не иметь его там, на далекой звезде, значит... Каждый осел понимает, что это значит. Ну, еще год-другой погоняем ТР-перелетчиков из центра Системы на периферию. В конце концов эта однообразная цирковая программа нам надоест. Мне, например, надоела вот так!.. – Глеб провел ребром ладони под подбородком.
– Здравствуйте, дни, голубые, осенние... – задумчиво продекламировал Валерий. – Ну, мне пора. Вместо Меня будет Гога.
Валерий столкнулся с Гогой в дверях. Гога взвыл и запрыгал на одной ноге к ближайшему креслу.
– Ваал, – сказал он, снимая ботинок, – при ноль восьми земного тяготения ты ничего не потерял. В смысле живого веса... Кто мне подскажет, как называется этот расплющенный палец?
– Указательный, – подсказал Глеб.
– Ваал, ты отдавил мне указательный палец на левой ноге.
Валерий выглянул из коридора:
– Ладно, старик, будешь иметь компенсацию.
– Банку салаки. Пряный посол. Знает, шельмец, мою постыдную слабость.
– Идет. А вам что достать, задумчивая Квета? Не стесняйтесь, у меня в снабженческой среде широкие связи.
– Спасибо, ничего... – сказала Квета. И, вспыхнув, тихо добавила: – Подскажите, пожалуйста, шефу, что один человек на «Зените» очень нуждается в отпуске.
– Гм... – произнес Валерий. Убрал голову, и створки дверей с шипением захлопнулись.
Гога не произнес ничего. Он пристально взглянул на Глеба – гораздо пристальнее, чем обычно, – сунул ногу в ботинок. Глеб чувствовал потребность срочно провалиться сквозь астероид.
«Плохи мои дела, – подумал он. – Очень плохи, если даже это хрупкое существо с ботаническим именем начинает проявлять опасную инициативу...»
– Говорят, одна из горилл сбежала в вакуумствор, – сказал Гога, чтобы чем-то заполнить неловкую паузу. – Говорят, есть человеческие жертвы... Туманов не заглядывал?
– Туманов не будет, – угрюмо ответил Глеб.
– Ты что... серьезно?
– Вполне. В нашем секторе эклиптики сохранится сухая, жаркая погода. Протонный ветер, слабый до умеренного. Глубокий вакуум. Гога, Ваал обозвал меня дезертиром...
– Ваал напрасно не скажет.
– Ты уверен?
– И ты, мой друг, тоже. Ваал в какой-то мере прав.
Глеб на минуту задумался.
– В какой? Это важно.
– В той мере, которая определяет дезертирство если не в кинетическом смысле...
– То уж, во всяком случае, в потенциальном! – заключил Глеб. – Ясно, можешь не продолжать.
– А я особого энтузиазма и не испытывал.
– Ну и напрасно. Ведь разговор не только обо мне. Я давно пытаюсь понять: чего мы ждем? Чуда? Его не будет. Ведь все элементарно просто. Эр-поле функционально связано с массой ТР-передатчика. Пока мы ведем ТР-передачу на «Дипстар», нас вполне устраивает масса нашего астероида. Но замахнись мы хотя бы на Альфу Центавра, нам понадобится иметь в своем распоряжении приятную общую массу шестидесяти таких планет, как Юпитер! Или иметь возле Альфы Центавра ТР-приемник типа «Дипстар». Мы не имеем ни того, ни другого. Понимание этого называется дезертирством.
– Чего ты хочешь от меня? – Гога заерзал в кресле.
– Ничего особенного... Через несколько минут мы проведем еще один эксперимент. Мы будем сидеть за пультами – по одному с каждой из четырех сторон квадратной ямы: ты против Кветы или Туманова, я против Калантарова. Как за столом дипломатических переговоров. Мы будем смотреть на приборы и подавать команды, нажимая кнопки и клавиши... Так вот, мне хотелось бы знать, крепка ли вера участников этого таинства в то, что наша работа приблизит звездный час человечества... – Глеб показал половину мизинца, – хоть на полстолько?
Гога тяжело и шумно вздохнул.
– Квета, – сказал он, – объясните этому субьекту, что наука имеет свои негативные стороны. Что науку нельзя принимать за карнавальное шествие по случаю праздника урожая.
– Какие мы все у-умные! – покачав головой, сказала Квета. Ее голос звучал в незнакомой тональности. – Слушаю вас и удивляюсь, как успешно вы стараетесь не понимать друг друга! Ведь разговор, по существу, идет о переоценке результатов многолетней работы. Самоанализ – это хорошо, это психологически оправдано. А самобичевание – плохо, потому что больно и унизительно, стыдно... Простите, если я сказала что-нибудь не так.
– Так, Квета, так. Здравствуйте! Прошу простить за опоздание, меня задержала связь с «Миражем». – Изящный Туманов, пощелкивая пальцами (за ним водилась эта странная привычка), приблизился к пульту.
Он всегда был изящным, от самой макушки до пят. От тщательно прилизанных светлых волос до мягких ботинок из кожи полинезийских коралловых змей – очень красивых ботинок и очень редких в космической практике.
– Турнир идей? – спросил он Глеба и Гогу, глядевших в разные стороны. – Или контрольная дуэль эмоций?
– Кир, – сказал Глеб, – пожалуйста, не делай вид, будто тебе интересно.
Туманов пропустил пожелание Глеба мимо ушей. Он стоял, опираясь руками о пульт, в позе пловца, который раздумывал, стоит ли прыгать в холодную воду. Эта его озабоченность насторожила остальных. Глеб и Гога переглянулись. Квета подумала про карандаш. Карандаш, конечно, не собьет настройку эритронов, однако... В чем заключается это «однако», она не успела сообразить, потому что Туманов неожиданно спросил:
– Какое сегодня число?
Гога скороговоркой назвал день недели, число, месяц, год. Немного поколебавшись, добавил название эры.
– Коллеги, – Туманов солидно откашлялся, – этот день войдет в анналы истории!
– Слышу торжественный шелест знамен, – доверительно сообщил Гога.
Глеб тяжело смотрел Туманову в затылок. Молчал. Туманов щелкнул пальцами и резко повернулся на каблуках:
– В общем, так: будем готовить ТР-передатчик к работе. Шеф решился отправить в гиперпространство двух ТР-летчиков методом параллельно сдвоенной транспозиции. Первый в истории групповой ТР-перелет...
– Шутишь!.. – выдохнул Гога.
– Сегодня нам не до шуток, коллеги.
«Сон в руку, – подумал Глеб. – Туманов прав, сегодня будет не до шуток. Бедные гравитроны, бедный Ильмар, несчастная Квета, разнесчастный тромб-стиггерный блок. Великий Космос, до чего же все надоело!..»
Из коридора послышалось дребезжание зуммера. Это сигнал службы вакуум-створа: к астероиду причалил «Мираж».
– Калантаров... – подняв брови, сказал Гога.
– И сопровождающие его лица, – добавил Глеб.
– Угум... А известно, кто второй ТР-летчик?
– Известно, – ответил Туманов. – Второй ТР-летчик – Астра Ротанова.
Глеб наклонился, чтобы взять за плечо клайпер.Но таки не взял. Медленно выпрямился.
Глава 5
Глеб тоже посмотрел. Где-то там лязгнул металл, но сначала ничего не было видно. Потом в глубине открывшейся шахты вспыхнул синий огонь и осветил звездообразный торец гравитрона.
– Я так и думал, – пробормотал Ильмар. – Из новых...
– Из тех, что прибыли на «Мираже»?
– Те, что прибыли на «Мираже», – эн зэ. Вашему брату ведь ничего не стоит устроить еще один флаттер, верно?
«Нашей сестре, – мысленно поправил Глеб. – Вчера на калькуляторе работала Квета. По этой причине нужно было менять тромб-головку в блоке локального счета. Сменить, конечно, недолго, но вот когда на калькуляторе работал Захаров...» – Глеб вздохнул.
– Нам бы ваши проблемы, – сказал он, покачивая в руке пустой кофейник. – Кстати, ты не забыл записать, сколько добавил «Мираж» в прошлый раз к общей массе нашего грешного астероида?
Ильмар пошарил у себя в нагрудных карманах, затем в боковых. С озабоченным видом стал ощупывать брюки – казалось, его костюм состоял из одних карманов. Наконец в руке гравитроника блеснула небольшая плоская кассета.
– Вот, – сказал Ильмар. – Точность подсчета плюс-минус ноль пять килограмма. Но это вряд ли вам пригодится.
– Почему?
– Связисты мне говорили, что сегодня «Мираж» покинул Меркурий и придет на «Зенит» часа через два.
– Ясно, – сказал Глеб. Повертел кассету между пальцами и отдал Ильмару.
– Ну хорошо, – сказал Ильмар. – Как только «Мираж» пришвартуется, я постараюсь успеть подсчитать общую массу и передам результат прямо на ваш калькулятор. Может быть, это поможет избавиться нам от гравифлаттера?
– Может быть, – не совсем уверенно ответил Глеб. – Спасибо. Ну я пойду... Еще мне нужен декафазовый клайпер. Ну чего ты на меня уставился?
– Ничего... – Ильмар вздохнул. – Раньше мало кому нужен был клайпер. Пока на калькуляторе работал Захаров... Клайперы справа от кресла. Бери тот, который в футляре.
Помрачневший Глеб перекинул ремень от футляра через плечо.
– Сядь, – сказал Ильмар. – У нас на «Зените» очень глубокие залы. И самый глубокий из них именно этот.
«Бж-ж-ж-ж...» – кабина поехала к трапу. «Клац-клац...». Глеб перепрыгнул на причальную площадку.
– Что нового у вас на «чердаке»? – спросил вдогонку Ильмар.
Глеб обернулся и пожал плечами:
– Что у нас может быть нового?.. Настало время хоронить красивую мечту. Но почему-то шеф медлит... А так все нормально.
– Все нормально?! – зло удивился Ильмар. – Эх вы!.. А ведь это не ваша мечта. Вернее, не только ваша. Это моя мечта и мечта всех, кто работает на «Зените». Мечта всего человечества. Слышите, вы!.. Человечества!
– Сегодня мы с тобой жевали сыр, – напомнил Глеб. – Не знаю, обратил ли ты внимание на его особенность?
– Гм... В каком это смысле?
– В физическом.
– Ну, сыр как сыр...
– Особенность та, что в сыре есть дырки. Наша мечта – сыр, а результат ее воплощения – дырки. И человечеству – хочешь, не хочешь – придется это переварить. И тебе заодно с человечеством.
Глеб взялся за поручень трапа и взбежал по ступенькам.
Только что он лежал здесь, этот роскошный семицветный карандаш в металлическом корпусе – подарок сокурсника Йорки. Лежал на самом краешке пульта... Облокотившись на пульт, Квета заглянула в шахтный ствол – четырехугольный колодец, выплавленный из черного альфа-стекла на меркурианской базе «Аркад». «Хороший был карандаш», – подумала Квета. Далеко внизу поблескивали кольца эритронов...
Зашипела пневматика – в дверном проеме показался Глеб с треугольной сумкой клайпера через плечо.
– Доброе утро, – вежливо сказала Квета.
– Салют, – буркнул Глеб не особенно вежливо.
Поставил клайпер у ног, подозрительным взглядом окинул каре приборных панелей. Посвистел. Зеленоватые глаза, казалось, очень внимательно осматривали все вокруг, но только то, что находилось за пределами какого-то магического круга, центром которого Квета чувствовала себя, испытывая при этом странное неудобство.
– Вы рано сегодня, – сказал он. – Зачем?
– Вчера вы спрашивали то же самое.
– Ах да, приняли утреннее дежурство! Виноват... – Он оглядел черный купол диспетчерской с ярко светящимся кругом в зените и пояснил: – Однообразное существование – однообразные вопросы.
– Ну что вы! – робко улыбнулась Квета. – Здесь интересно. Совсем недавно какой-то мальчишка пытался узнать, не прячу ли я у себя сбежавшую гориллу!
Она мимолетным движением руки поправила над бровями колечки огненно-рыжих волос, покосилась на эмблему «Зенита» на рукаве и вдруг покраснела.
Девочка, подумал Глеб. Восторженный птенец. Глеб с лязгом и грохотом убрал переднюю стенку пульта и заглянул внутрь.
Но скоро она поймет, как у нас «интересно». Привыкнет смотреть в эту квадратную яму без особых эмоций и считать с достаточной точностью напряженность эр-поля. И сутки, которых всегда слишком много до отпуска...
Глеб настроил клайперный щуп, присел на корточки перед распахнутым пультом. Клайпер тонко завыл.
...А на Земле ей будет казаться, что отпуск тянется подозрительно долго. Сначала она будет как-то сопротивляться этому своему ощущению. Но в один из безоблачных полдней, устав разглядывать солнечный диск через очки-светофильтры, она заявится в бюро меркурианской связи в курточке с эмблемой «Зенита» на рукаве и потребует тридцать служебных секунд межпланетки. И ей дадут эти тридцать секунд. Не потому, что обязаны, а потому, что привыкли оказывать знаки внимания тем, кто с «Зенита». «Мне нужно, – скажет она в микрофон очень взволнованно, – просто необходимо вернуться досрочно. Я вас прошу!..» Через шесть с половиной минут поступит ответ. Шеф, как всегда, будет краток: «Да, разрешаю, – и безразлично добавит для буквоедов из службы Контроля: – В связи с необходимостью». Невероятно скучный перелет Земля – Меркурий, Меркурий – «Зенит», и вот она является на астероид с большим букетом сирени, счастливая, что наконец вернулась. Вернулась на круги своя... Четыре пульта вокруг квадратной ямы, однообразие экспериментов, тоска по далекой Земле, слезы в подушку, огромный шар пылающего Солнца...
Внезапно клайпер изменил тональность звучания. Глеб быстро сунул руку в недра пульта, нашарил нужный ряд тромб-головок. Квета, следившая за развитием ремонтных операций, вдруг спросила:
– Вы знаете, кто будет третий?
– Третий будет лишний, – рассеянно ответил Глеб. Он выдернул испорченную тромб-головку из гнезда, зачем-то потер о рукав и посмотрел прозрачную колбу на свет. – Хотите, я почитаю вам старых поэтов?
– Нет, я серьезно... – Девушка зарделась от смущения.
– Третий будет Ваал. Четвертый, как всегда, Туманов. Если, конечно, «Мираж» прибудет сюда без Калантарова, что вполне вероятно.
– Давно хотела спросить... Почему Ваал?
– Валерий Алексеенко, – терпеливо пояснил Глеб. – Сокращенно Ваал. Верно, это он царапается в дверь.
В дверную щель плечом вперед протиснулся Валерий.
– Салют! – весело рявкнул он. В шахтном колодце откликнулось эхо.
– Доброе утро, – поздоровалась Квета.
– Утро!.. – Глеб обхватил колени и поднял глаза к потолку. – Пещера, туманное утро, следы на песке, в руках большая дубина из натурального дерева... Когда я слышу земное «доброе утро», во мне просыпается питекантроп.
– Не надо паники, – сказал Валерий. – Быть может, это у тебя пройдет. И без особых последствий.
– Последствия будут. – Глеб выключил клайпер. – Если шеф задержит мне отпуск еще на неделю.
Валерий сочувственно покивал:
– Задержит. Мне предписано покинуть «Зенит» и удалиться в сторону Сатурна. И не делай большие глаза. Через час подойдет «Мираж», шеф не спеша направится к этому пульту и самолично запустит меня в гиперпространство... Я пришел вам сказать «до свидания».
– Я не буду делать большие глаза, – возразил Глеб. – Я буду делать большой и по возможности громкий скандал. Ты же умный человек, Ваал, ну пойми наконец: в океане научных идей есть идеи бесперспективные. Настолько бесперспективные, что даже молодые дерзкие энтузиасты науки вроде меня после энного количества лет бесперспективной научной работы становятся психами. Мне нужен отпуск.
– Всем нужен отпуск. Квета, вам нужен отпуск? Нет? Ничего, скоро понадобится. А что касается нашей идеи...
– Наша идея – это труба. Один конец трубы находится здесь, на «Зените», другой – на орбите Сатурна, где плавает станция с пышным и глупым названием «Дипстар» 1. Вот, кажется, и все, с чем нас можно поздравить. – Носком ботинка Глеб отшвырнул тромб-головку к стене.
– Насчет трубы я уже слышал, – напомнил Валерий.
– Слышал звон...
Валерий сел в кресло и повращался на винтовом сиденье. Похлопал большими ладонями по подлокотникам. Сказал:
– Эн лет назад нам удалось передать на «Дипстар» через гиперпространство белую мышь... Я помню тумак, которым ты меня наградил в припадке восторга. Эн плюс два года назад мы передали собаку, макаку и трех шимпанзе. Потом человека.
– И ты воспользовался этим, чтобы вернуть мне удар. Удар пришелся по шее.
– Прости, немного не рассчитал...
– Я не злопамятный.
– Но больше всех тогда, по-моему, досталось шефу, его закачали. Качали меня и тебя. Качали всех, кто был на «Зените». Было больно – здесь очень низкие потолки. Н-да... Одного за другим передали еще пятерых.
– На «Зените» уже никого не качали.
– Помнили про потолки.
– Нет, – сказал Глеб. – Просто из наших буйных голов улетучились флюиды восторга. Наступила пора двоевластия. С одной стороны, успехи ТР-передачи и комплекс идей Калантарова – наших идей! С другой – теорема Топаллера. Великолепная и жуткая в ореоле своей беспристрастности.
– Н-да... Топаллер нанес нам крепкий удар. Прямой и точный...
– Прямо в солнечное сплетение нашим замыслам... А Земля ликует вовсю. Ей пока нет никакого дела до Топаллера и его теоремы. «На пыльных тропинках сверхдальних планет... Новая эра! Земля гордится вами, покорители Пространства и Времени!»
– «Ты и я – сто двадцать парсеков, ты и я – времени даль...»
– Вот-вот. А покорители скромно помалкивают. Потому что «сто двадцать парсеков» целиком умещаются в пределах орбиты Сатурна. Можно было, конечно, забросить «Дипстар» за орбиту Плутона еще на эн миллионов километров. А дальше что? Тупик, теорема Топаллера... Те, кто бредил о транспозитации к звездам, успешно и быстро прошли курс лечения, выверяя правильность неуязвимой теоремы. Лишь на Меркурии, на «Зените» и там, на «Дипстаре», осталась кучка маньяков, которым до смерти хочется пробить головой неприступную стену. Она неприступна, эта стена, понимаешь? И мне почему-то становится жаль свою голову.
– Понятно, – произнес Валерий и медленно поднялся. – Согласно Топаллеру... Внимательно слушайте, Квета. Это очень серьезно. Мы присутствуем на творческом отчете дезертира.
Опустив голову, Квета что-то выводила пальчиком между клавишами на блестящей поверхности пульта.
– Ваал, – сказал Глеб. – Я нехороший, я дезертир. Но все равно мы бессильны, Ваал, – и ты, и я, и Туманов, и сам Калантаров... Оскорбляя меня, нельзя опровергнуть Топаллера. А иметь возле Солнца ТР-передатчик и не иметь его там, на далекой звезде, значит... Каждый осел понимает, что это значит. Ну, еще год-другой погоняем ТР-перелетчиков из центра Системы на периферию. В конце концов эта однообразная цирковая программа нам надоест. Мне, например, надоела вот так!.. – Глеб провел ребром ладони под подбородком.
– Здравствуйте, дни, голубые, осенние... – задумчиво продекламировал Валерий. – Ну, мне пора. Вместо Меня будет Гога.
Валерий столкнулся с Гогой в дверях. Гога взвыл и запрыгал на одной ноге к ближайшему креслу.
– Ваал, – сказал он, снимая ботинок, – при ноль восьми земного тяготения ты ничего не потерял. В смысле живого веса... Кто мне подскажет, как называется этот расплющенный палец?
– Указательный, – подсказал Глеб.
– Ваал, ты отдавил мне указательный палец на левой ноге.
Валерий выглянул из коридора:
– Ладно, старик, будешь иметь компенсацию.
– Банку салаки. Пряный посол. Знает, шельмец, мою постыдную слабость.
– Идет. А вам что достать, задумчивая Квета? Не стесняйтесь, у меня в снабженческой среде широкие связи.
– Спасибо, ничего... – сказала Квета. И, вспыхнув, тихо добавила: – Подскажите, пожалуйста, шефу, что один человек на «Зените» очень нуждается в отпуске.
– Гм... – произнес Валерий. Убрал голову, и створки дверей с шипением захлопнулись.
Гога не произнес ничего. Он пристально взглянул на Глеба – гораздо пристальнее, чем обычно, – сунул ногу в ботинок. Глеб чувствовал потребность срочно провалиться сквозь астероид.
«Плохи мои дела, – подумал он. – Очень плохи, если даже это хрупкое существо с ботаническим именем начинает проявлять опасную инициативу...»
– Говорят, одна из горилл сбежала в вакуумствор, – сказал Гога, чтобы чем-то заполнить неловкую паузу. – Говорят, есть человеческие жертвы... Туманов не заглядывал?
– Туманов не будет, – угрюмо ответил Глеб.
– Ты что... серьезно?
– Вполне. В нашем секторе эклиптики сохранится сухая, жаркая погода. Протонный ветер, слабый до умеренного. Глубокий вакуум. Гога, Ваал обозвал меня дезертиром...
– Ваал напрасно не скажет.
– Ты уверен?
– И ты, мой друг, тоже. Ваал в какой-то мере прав.
Глеб на минуту задумался.
– В какой? Это важно.
– В той мере, которая определяет дезертирство если не в кинетическом смысле...
– То уж, во всяком случае, в потенциальном! – заключил Глеб. – Ясно, можешь не продолжать.
– А я особого энтузиазма и не испытывал.
– Ну и напрасно. Ведь разговор не только обо мне. Я давно пытаюсь понять: чего мы ждем? Чуда? Его не будет. Ведь все элементарно просто. Эр-поле функционально связано с массой ТР-передатчика. Пока мы ведем ТР-передачу на «Дипстар», нас вполне устраивает масса нашего астероида. Но замахнись мы хотя бы на Альфу Центавра, нам понадобится иметь в своем распоряжении приятную общую массу шестидесяти таких планет, как Юпитер! Или иметь возле Альфы Центавра ТР-приемник типа «Дипстар». Мы не имеем ни того, ни другого. Понимание этого называется дезертирством.
– Чего ты хочешь от меня? – Гога заерзал в кресле.
– Ничего особенного... Через несколько минут мы проведем еще один эксперимент. Мы будем сидеть за пультами – по одному с каждой из четырех сторон квадратной ямы: ты против Кветы или Туманова, я против Калантарова. Как за столом дипломатических переговоров. Мы будем смотреть на приборы и подавать команды, нажимая кнопки и клавиши... Так вот, мне хотелось бы знать, крепка ли вера участников этого таинства в то, что наша работа приблизит звездный час человечества... – Глеб показал половину мизинца, – хоть на полстолько?
Гога тяжело и шумно вздохнул.
– Квета, – сказал он, – объясните этому субьекту, что наука имеет свои негативные стороны. Что науку нельзя принимать за карнавальное шествие по случаю праздника урожая.
– Какие мы все у-умные! – покачав головой, сказала Квета. Ее голос звучал в незнакомой тональности. – Слушаю вас и удивляюсь, как успешно вы стараетесь не понимать друг друга! Ведь разговор, по существу, идет о переоценке результатов многолетней работы. Самоанализ – это хорошо, это психологически оправдано. А самобичевание – плохо, потому что больно и унизительно, стыдно... Простите, если я сказала что-нибудь не так.
– Так, Квета, так. Здравствуйте! Прошу простить за опоздание, меня задержала связь с «Миражем». – Изящный Туманов, пощелкивая пальцами (за ним водилась эта странная привычка), приблизился к пульту.
Он всегда был изящным, от самой макушки до пят. От тщательно прилизанных светлых волос до мягких ботинок из кожи полинезийских коралловых змей – очень красивых ботинок и очень редких в космической практике.
– Турнир идей? – спросил он Глеба и Гогу, глядевших в разные стороны. – Или контрольная дуэль эмоций?
– Кир, – сказал Глеб, – пожалуйста, не делай вид, будто тебе интересно.
Туманов пропустил пожелание Глеба мимо ушей. Он стоял, опираясь руками о пульт, в позе пловца, который раздумывал, стоит ли прыгать в холодную воду. Эта его озабоченность насторожила остальных. Глеб и Гога переглянулись. Квета подумала про карандаш. Карандаш, конечно, не собьет настройку эритронов, однако... В чем заключается это «однако», она не успела сообразить, потому что Туманов неожиданно спросил:
– Какое сегодня число?
Гога скороговоркой назвал день недели, число, месяц, год. Немного поколебавшись, добавил название эры.
– Коллеги, – Туманов солидно откашлялся, – этот день войдет в анналы истории!
– Слышу торжественный шелест знамен, – доверительно сообщил Гога.
Глеб тяжело смотрел Туманову в затылок. Молчал. Туманов щелкнул пальцами и резко повернулся на каблуках:
– В общем, так: будем готовить ТР-передатчик к работе. Шеф решился отправить в гиперпространство двух ТР-летчиков методом параллельно сдвоенной транспозиции. Первый в истории групповой ТР-перелет...
– Шутишь!.. – выдохнул Гога.
– Сегодня нам не до шуток, коллеги.
«Сон в руку, – подумал Глеб. – Туманов прав, сегодня будет не до шуток. Бедные гравитроны, бедный Ильмар, несчастная Квета, разнесчастный тромб-стиггерный блок. Великий Космос, до чего же все надоело!..»
Из коридора послышалось дребезжание зуммера. Это сигнал службы вакуум-створа: к астероиду причалил «Мираж».
– Калантаров... – подняв брови, сказал Гога.
– И сопровождающие его лица, – добавил Глеб.
– Угум... А известно, кто второй ТР-летчик?
– Известно, – ответил Туманов. – Второй ТР-летчик – Астра Ротанова.
Глеб наклонился, чтобы взять за плечо клайпер.Но таки не взял. Медленно выпрямился.
Глава 5
Работали сосредоточенно, молча. Готовить станцию к ТР-передаче молчаливо, без суеты почиталось правилом хорошего тона.
Переключая клавиши с бесстрастием автомата, Глеб незаметно поглядывал на внимательные лица товарищей. Ему было уже безразлично то, что он делал, но работал он, как и прежде, точнее и быстрее других.
У Кветы и Гоги сначала что-то не ладилось, однако вмешался Туманов, и все вдруг наладилось. В глубине шахты по-шмелиному густо и нудно зажужжали эритроны. Глеб машинально отстучал на клавишах программу стабилизации, не поворачивая головы, покосился на экраны экспресс-информаторов, откинулся в кресле. Восемь минут, пока прогреваются эритроны, он со спокойной совестью мог разглядывать потолок. Или дверь. В эту дверь скоро войдет Астра.
Вместе с Астрой появится и надолго останется здесь сладковатый запах белой акации. Астра войдет и уйдет, а сладковатый незабываемый запах останется. И непонятная боль...
Если уж честно во всем разобраться, никаких таких сложностей между ними и не было. Не было пылких признаний и сентиментально космических клятв. Только однажды был берег лагуны теплого моря, широкой темной лагуны, полной отраженных звезд. Вниз и вверх – звездная бесконечность.
– О, далеко как до них!..
Он ответил, что далеко. Что трудно даже представить, как далеко. Но сделаем ближе. Сделаем – рукой подать. Ну вот как здесь, зачерпнул пригоршней – и готово. Миры на ладонях.
– Верю, Глебушка, верю. Слышишь, кто это жалобно воет там, за дюнами? Слышишь?
– Это какой-нибудь зверь. Потерял след на охоте.
– Красиво здесь... Будто бы на краю звездной пропасти. Темно, красиво и жутко.
– Я рядом. А то, что жутко, где-то в песках, далеко...
Да, верно, тогда он был рядом. И казалось, так будет всегда, но это только казалось... Дважды она появлялась на станции и дарила ему (как, впрочем, и всем остальным) шершавую колкую ветку акации – мелкие листья и пышные гроздья белых пахучих цветов. И говорила много о звездах. Миры на ладонях... А он молчал. Потому что до звезд по-прежнему было еще далеко.
Когда она улетала с «Зенита» на «Дипстар», он чувствовал странное облегчение. А потом опять начинал ее ждать. Работал до полного изнеможения и отчаянно ждал. Ожидание тянулось месяцами, потому что ТР-перелет на «Дипстар» – девять секунд, а на обратный рейс фотонно-ракетной тягой уходили недели и месяцы (создавать обратный ТР-передатчик на «Дипстаре» не было особой необходимости). Потом для нее – а значит, и для него – все начиналось сначала: «Зенит» – «Дипстар» – Диона – Земля – Меркурий – «Зенит» – ветка белой акации. Карусель! И он ничего не мог с этим поделать. Остается одно: жалобно взвыть. Это финал потерявшего след на звездной охоте...
– Глеб Константинович Неделин, – негромко позвал Туманов. – Я прошу вас очнуться, коллега, и посмотреть, что происходит на вверенном вам участке эр-позитации.
Глеб улыбнулся – так сначала всем показалось. Но вот он поднял голову, и сразу стала понятной разница между улыбкой и судорогой лица. Рванувшись из кресла, он вскинул кулак над хрупкой клавиатурой...
Зашипел дверной механизм – дверные створки уехали в стены.
Глеб медленно разжал кулак и, пошатываясь, будто с тяжелого сна, повернулся к пульту спиной. Встретил глаза цвета раннего зимнего утра, покорно принял ветку белой акации, поцелуй и упрек, смысла которого не уловил. Подошел незнакомец с аккуратненькой черной бородкой, сказал: «Казура. Можете называть меня просто Федотом», – и протянул руку. У незнакомца молодое белое лицо. Одет он был в черный парадный костюм, словно минуту назад покинул зал заседаний парламента. Вошли Калантаров и Дюринг – глава медицинского сектора базы «Аркад», известный среди ТР-физиков под негласным прозвищем Фортепиано, вернулся Валерий. В диспетчерской стало шумно и тесно. Кто-то с кем-то знакомился, Дюринг острил. Валерий помалкивал, Калантаров рассеянно слушал рапорт Туманова, Астра и Квета оживленно о чем-то беседовали с чернобородым. Чернобородый сиял и смущался. Глеб медленно приходил в себя.
– Вот, собственно, и все... – закончил Туманов, раздумывая, не пропустил ли он чего-нибудь существенного. Пощелкал пальцами. – Результаты, кроме сегодняшних, разумеется, задокументированы, приведены в порядок по халифмановской системе. Вы сможете ознакомиться с ними в зале большой кинотеки.
– Спасибо, я посмотрю, – сказал Калантаров. – Сами-то вы смотрели?
– Мы провели сравнительный анализ двенадцати последних эр-позитаций...
– Превосходно! Каков результат?
– Я говорю об эффекте Неделина, – осторожно пояснил Туманов.
– Я понял.
– За последний месяц работы эр-эффект стал проявлять себя... э-э... несколько чаще. Однако найти причину перерасхода энергии на малой тяге мы пока не смогли.
– Только на малой? – быстро спросил Калантаров.
– Да. На стартовой тяге все было в норме и никаких спорадических...
– Ну хорошо, – вздохнул Калантаров. – Вернемся к обсуждению эффекта. Продолжайте, слушаю вас.
– Я не совсем понимаю, – Туманов развел руками. – Если вас интересуют причины перерасхода энергии...
– Нет, дорогой мой Кирилл Всеволодович, – мягко остановил его Калантаров. – Идеи ваши меня интересуют. Мысли, гипотезы, предположения... все, что угодно, вплоть до фантастики. А?
– Ну... – Туманов пожал плечами. – Я запросил бы «Дипстар». На малой тяге, дескать, подозрительный эффект...
– Сделано. Дипстаровцы в недоумении. Передают Неделину восторженные поздравления. Дальше?
– Шеф, это очень важно?
– Да.
– Но почему?
Калантаров помедлил с ответом.
– Потому что геноссе Топаллер прав, – тихо сказал он. – К сожалению... Но ближе к делу. Первый наивный вопрос: можно ли объяснить перерасход энергии на целый порядок – на целый порядок! – за счет неточности фокусировки эр-поля?
Туманов слегка растерялся, но быстро взял себя в руки.
– Нет, – сказал он. – При переходе на стартовую тягу такая ошибка привела бы к печальным последствиям. Впрочем, вы это знаете лучше меня.
– Второй наивный вопрос: каков характер возникновения эффекта?
– Спорадический.
– Ситуация занятная, не правда ли? – В глазах Калантарова появилась гипнотизирующая задумчивость. – После многих лет работы с ТР-установкой вдруг ни с того ни с сего открываем новый эффект. И платим за это рекордным перерасходом энергии. Но с облегчением узнаем, что этот эффект проявляет себя только на малой тяге. Да и то не всегда. Так сказать, спорадически. То он есть, то его нет. И ни техника, ни операторы в этом не виноваты. Эффектом пренебрегают, потому что он не мешает стартовой тяге. И еще главным образом потому, что никто не может найти причину его появления. Но разве можно что-нибудь найти не думая?
– Одна из особенностей гиперпространства, – высказал предположение Туманов.
– К примеру?
– Ну... назовем эту особенность вязкостью.
– Не было ни гроша, да вдруг алтын. Сколько лет работаем с гиперпространством, а вот его вязкость только сейчас пришлось помянуть... Вы верите, в чудеса? Нет? Я тоже. Думайте, коллега, думайте...
Туманов молчал. Калантаров зорко оглядел присутствующих и направился к Гоге.
Гога словно бы нехотя привстал и вяло ответил на приветствие.
– Ты нездоров? – спросил Калантаров.
Переключая клавиши с бесстрастием автомата, Глеб незаметно поглядывал на внимательные лица товарищей. Ему было уже безразлично то, что он делал, но работал он, как и прежде, точнее и быстрее других.
У Кветы и Гоги сначала что-то не ладилось, однако вмешался Туманов, и все вдруг наладилось. В глубине шахты по-шмелиному густо и нудно зажужжали эритроны. Глеб машинально отстучал на клавишах программу стабилизации, не поворачивая головы, покосился на экраны экспресс-информаторов, откинулся в кресле. Восемь минут, пока прогреваются эритроны, он со спокойной совестью мог разглядывать потолок. Или дверь. В эту дверь скоро войдет Астра.
Вместе с Астрой появится и надолго останется здесь сладковатый запах белой акации. Астра войдет и уйдет, а сладковатый незабываемый запах останется. И непонятная боль...
Если уж честно во всем разобраться, никаких таких сложностей между ними и не было. Не было пылких признаний и сентиментально космических клятв. Только однажды был берег лагуны теплого моря, широкой темной лагуны, полной отраженных звезд. Вниз и вверх – звездная бесконечность.
– О, далеко как до них!..
Он ответил, что далеко. Что трудно даже представить, как далеко. Но сделаем ближе. Сделаем – рукой подать. Ну вот как здесь, зачерпнул пригоршней – и готово. Миры на ладонях.
– Верю, Глебушка, верю. Слышишь, кто это жалобно воет там, за дюнами? Слышишь?
– Это какой-нибудь зверь. Потерял след на охоте.
– Красиво здесь... Будто бы на краю звездной пропасти. Темно, красиво и жутко.
– Я рядом. А то, что жутко, где-то в песках, далеко...
Да, верно, тогда он был рядом. И казалось, так будет всегда, но это только казалось... Дважды она появлялась на станции и дарила ему (как, впрочем, и всем остальным) шершавую колкую ветку акации – мелкие листья и пышные гроздья белых пахучих цветов. И говорила много о звездах. Миры на ладонях... А он молчал. Потому что до звезд по-прежнему было еще далеко.
Когда она улетала с «Зенита» на «Дипстар», он чувствовал странное облегчение. А потом опять начинал ее ждать. Работал до полного изнеможения и отчаянно ждал. Ожидание тянулось месяцами, потому что ТР-перелет на «Дипстар» – девять секунд, а на обратный рейс фотонно-ракетной тягой уходили недели и месяцы (создавать обратный ТР-передатчик на «Дипстаре» не было особой необходимости). Потом для нее – а значит, и для него – все начиналось сначала: «Зенит» – «Дипстар» – Диона – Земля – Меркурий – «Зенит» – ветка белой акации. Карусель! И он ничего не мог с этим поделать. Остается одно: жалобно взвыть. Это финал потерявшего след на звездной охоте...
– Глеб Константинович Неделин, – негромко позвал Туманов. – Я прошу вас очнуться, коллега, и посмотреть, что происходит на вверенном вам участке эр-позитации.
Глеб улыбнулся – так сначала всем показалось. Но вот он поднял голову, и сразу стала понятной разница между улыбкой и судорогой лица. Рванувшись из кресла, он вскинул кулак над хрупкой клавиатурой...
Зашипел дверной механизм – дверные створки уехали в стены.
Глеб медленно разжал кулак и, пошатываясь, будто с тяжелого сна, повернулся к пульту спиной. Встретил глаза цвета раннего зимнего утра, покорно принял ветку белой акации, поцелуй и упрек, смысла которого не уловил. Подошел незнакомец с аккуратненькой черной бородкой, сказал: «Казура. Можете называть меня просто Федотом», – и протянул руку. У незнакомца молодое белое лицо. Одет он был в черный парадный костюм, словно минуту назад покинул зал заседаний парламента. Вошли Калантаров и Дюринг – глава медицинского сектора базы «Аркад», известный среди ТР-физиков под негласным прозвищем Фортепиано, вернулся Валерий. В диспетчерской стало шумно и тесно. Кто-то с кем-то знакомился, Дюринг острил. Валерий помалкивал, Калантаров рассеянно слушал рапорт Туманова, Астра и Квета оживленно о чем-то беседовали с чернобородым. Чернобородый сиял и смущался. Глеб медленно приходил в себя.
– Вот, собственно, и все... – закончил Туманов, раздумывая, не пропустил ли он чего-нибудь существенного. Пощелкал пальцами. – Результаты, кроме сегодняшних, разумеется, задокументированы, приведены в порядок по халифмановской системе. Вы сможете ознакомиться с ними в зале большой кинотеки.
– Спасибо, я посмотрю, – сказал Калантаров. – Сами-то вы смотрели?
– Мы провели сравнительный анализ двенадцати последних эр-позитаций...
– Превосходно! Каков результат?
– Я говорю об эффекте Неделина, – осторожно пояснил Туманов.
– Я понял.
– За последний месяц работы эр-эффект стал проявлять себя... э-э... несколько чаще. Однако найти причину перерасхода энергии на малой тяге мы пока не смогли.
– Только на малой? – быстро спросил Калантаров.
– Да. На стартовой тяге все было в норме и никаких спорадических...
– Ну хорошо, – вздохнул Калантаров. – Вернемся к обсуждению эффекта. Продолжайте, слушаю вас.
– Я не совсем понимаю, – Туманов развел руками. – Если вас интересуют причины перерасхода энергии...
– Нет, дорогой мой Кирилл Всеволодович, – мягко остановил его Калантаров. – Идеи ваши меня интересуют. Мысли, гипотезы, предположения... все, что угодно, вплоть до фантастики. А?
– Ну... – Туманов пожал плечами. – Я запросил бы «Дипстар». На малой тяге, дескать, подозрительный эффект...
– Сделано. Дипстаровцы в недоумении. Передают Неделину восторженные поздравления. Дальше?
– Шеф, это очень важно?
– Да.
– Но почему?
Калантаров помедлил с ответом.
– Потому что геноссе Топаллер прав, – тихо сказал он. – К сожалению... Но ближе к делу. Первый наивный вопрос: можно ли объяснить перерасход энергии на целый порядок – на целый порядок! – за счет неточности фокусировки эр-поля?
Туманов слегка растерялся, но быстро взял себя в руки.
– Нет, – сказал он. – При переходе на стартовую тягу такая ошибка привела бы к печальным последствиям. Впрочем, вы это знаете лучше меня.
– Второй наивный вопрос: каков характер возникновения эффекта?
– Спорадический.
– Ситуация занятная, не правда ли? – В глазах Калантарова появилась гипнотизирующая задумчивость. – После многих лет работы с ТР-установкой вдруг ни с того ни с сего открываем новый эффект. И платим за это рекордным перерасходом энергии. Но с облегчением узнаем, что этот эффект проявляет себя только на малой тяге. Да и то не всегда. Так сказать, спорадически. То он есть, то его нет. И ни техника, ни операторы в этом не виноваты. Эффектом пренебрегают, потому что он не мешает стартовой тяге. И еще главным образом потому, что никто не может найти причину его появления. Но разве можно что-нибудь найти не думая?
– Одна из особенностей гиперпространства, – высказал предположение Туманов.
– К примеру?
– Ну... назовем эту особенность вязкостью.
– Не было ни гроша, да вдруг алтын. Сколько лет работаем с гиперпространством, а вот его вязкость только сейчас пришлось помянуть... Вы верите, в чудеса? Нет? Я тоже. Думайте, коллега, думайте...
Туманов молчал. Калантаров зорко оглядел присутствующих и направился к Гоге.
Гога словно бы нехотя привстал и вяло ответил на приветствие.
– Ты нездоров? – спросил Калантаров.