Страница:
В это-то время, когда тревожные мысли все чаще посещали Аврама, и раздался в ночной тиши где-то совсем рядом, но как бы и сверху, голос невидимого Бога. Голос сказал ему: «…не бойся, Аврам; Я твой щит…» (Быт. 15: 1).
На что, возблагодарив Бога за внимание, Аврам ответил:
Свершив обряд, Аврам неожиданно уснул, но, хотя сон был необычно глубок, все существо Аврама как бы полнилось ужасом и тело его пронзали судороги. Именно во сне он снова услышал голос Бога, который сказал ему громко и внятно, но словно «из мрака великого»:
Вместе с тем оба они помнили обещание Бога, хотя и не знали, каким образом может оно исполниться. Но судьба и Аврама и Сары, а значит, и их потомства уже была написана на небесах. И тут Сару осенила совершенно простая и очевидная мысль. Она даже громко рассмеялась, что не могла додуматься до этого раньше, как, впрочем, почему-то не вспомнил о ней и Аврам. По-видимому, всему свое время, в том числе и самым простым мыслям. Они могут прийти в любое время, как, например, явились они Саре, когда та просеивала зерно, готовясь испечь хлебы. А вспомнила Сара древний обычай, существовавший у их народа, а также и у некоторых иных племен, кочевавших по пустыне или пасших свои стада на пастбищах, живших в городах или путешествовавших и торговавших, у купцов и ремесленников, у вельмож и рабов… Обычай же заключался в том, что если у жены по какой-либо причине, по болезни или старости, не было детей, то она могла привести мужу любую другую женщину, чтобы та зачала от него, выносила ребенка, родила его в положенный срок, но матерью будет считаться не родившая, а та, что привела ее к своему мужу. Во множестве печальных случаев, в особенности когда бездетность грозила наследству, такой обычай счастливо спасал все дело и никто не считал его предосудительным, ибо он был, что называется, в обиходе и был, так сказать, вполне законным. Та женщина, что родила ребенка вместо законной жены, нередко оставалась жить в семье, была любима и уважаема, но, разумеется, не имела никаких прав ни на своего ребенка, который считался для нее чужим, ни на наследство. Такая женщина была всего лишь вынужденной и удобной помощницей в необходимом деле продолжения рода, временной заместительницей жены своего господина на период зачатия и родов.
В многолюдном хозяйстве Аврама для такой роли подошла служанка Сары Агарь. Она была родом из Египта и, как многие женщины той страны, отличалась красотой, изяществом и трудолюбием. Правда, египтянка поклонялась чужим богам и чтила своего далекого фараона, но в глазах Сары это не имело никакого значения.
«И сказала Сара Авраму: вот, Господь заключил чрево мое, чтобы мне не рождать; войди же к служанке моей: может быть, я буду иметь детей от нее. Аврам послушался слов Сары.
И взяла Сара, жена Аврамова, служанку свою, Египтянку Агарь, по истечении десяти лет пребывания Аврамова в земле Ханаанской, и дала ее Авраму, мужу своему, в жену.
Он вошел к Агари, и она зачала…» (Быт. 16: 2, 3, 4).
Но, как часто бывает, не все обошлось гладко. У красавицы Агари оказался довольно вздорный характер. Она никак не могла удержаться от того, чтобы при случае презрительно не уколоть Сару ее бесплодием, и постоянно хвасталась своей беременностью.
«И сказала Сара Авраму: в обиде моей ты виновен; я отдала служанку мою в недро твое; а она, увидев, что зачала, стала nрезирать меня; Господь пусть будет судьею между мною и между тобою.
Аврам сказал Саре: вот, служанка твоя в твоих руках; делай с нею, что тебе угодно. И Сара стала притеснять ее, и она убежала от нее…» (Быт. 16: 5, 6).
Большинство исследователей Библии справедливо считают, что Агарь, скорее всего, выйдя из дома Аврама и напутствуемая, надо полагать, бранью Сары, ушла в сторону Египта – по направлению к своей родине, о которой тосковала все бесконечные годы своего служения у Аврама. Вообще Агарь одна из самых живых и выразительных фигур в библейской истории, и, хотя многое в ее жизни затуманено и скрыто от глаз читателя, мы не можем не испытывать к ней жгучего чувства сострадания. Да, она далеко не безупречна – она отплатила Саре и Авраму, оказавшим ей величайшее, по понятиям тех времен, доверие (рождение ребенка-наследника) явной неблагодарностью – насмешками и даже зазнайством. Красота в соединении с прямым и вздорным характером, по-видимому, не раз подводила юную египтянку в чуждом кругу иноплеменников-евреев, и разные стычки в доме по вине Агари вряд ли были редкими. Все же ее терпели и, может быть, даже любили, поскольку именно Агарь удостоена высокой роли быть наложницею главы семейства! Что-то, значит, было в этой прелестной и темпераментной женщине, из-за чего ей до поры до времени прощались все мелкие домашние стычки.
Как попала Агарь в дом Аврама? Почему она оказалась так далеко от Египта? Захвачена ли была Агарь кочевниками – пастухами? Или какой-то караван, шедший из Египта, подвергся нападению разбойников, которые и продали ее, еще девочкой, убив и ограбив ее родителей? Библия не отвечает ни на один из этих вопросов. Почему? Потому что она не роман, она, как уже было сказано, – своеобразная записная книжка человечества, и в ней пунктирно и по необходимости кратко обозначено лишь самое главное. Кроме того, кто такая в конце концов, Агарь, чтобы древний записыватель или рассказчик преданий стал бы говорить о ней подробно и обстоятельно? Агарь всего лишь служанка. Для нее, безвестной и бесправной, проданной или захваченной, подобно случайной добыче, является величайшим благодеянием и подлинным даром небес уже одно то, что оказалось сохранено и передано поколениям самое ее имя.
И вот уже сколько времени из непроглядной мглы веков, засыпанных песком забвения, наряду с именами царей и богов светится и нежное имя задорной и несчастной Агари. Маленькая история ее жизни не сходит – и теперь уже никогда не сойдет – с уст человечества, прочно запомнившего эту трогательную легенду.
Об Агари еще говорится, что она долго, наверно несколько дней и ночей, блуждала в пустыне, потеряв дорогу, и что не было вокруг ни одного живого существа только барханы, пески и вечные звезды над головой. После дневного зноя пустыня не успевала остыть, но все же к утру на колючках и ветвях саксаула можно было найти капельки росы. Настал час, когда Агарь стала прощаться с жизнью, но вдруг – о чудо! – источник воды! Он встретился ей, как сказано в Библии, на дороге к Суру – это место и сейчас очень почитаемо, и если прежде караваны, шедшие к Египту или в Финикию, останавливались здесь, чтобы пополнить запасы воды и вспомнить при этом историю Агари и ее чудесного спасения, то и ныне происходит то же самое: возле источника и теперь звучит разноязычная речь, но одно слово в этой пестрой разноголосице понятно всем – Агарь.
Библия дальше рассказывает, что, остановившись у источника, Агарь не знала, что ей делать дальше. Дорога, ведшая к Суру, оказалась ей знакомой, и она поняла, что в течение всех бесконечных тягостных дней блуждания просто кружила недалеко от Аврамова дома, нисколько не продвинувшись к Египту.
В минуту столь ужасного открытия ей явился Ангел. Явление Ангела Агари – одно из самых патетичных мест Библии.
«И нашел ее Ангел Господень у источника воды в пустыне, у источника на дороге к Суру. .
И сказал ей Ангел Господень: Агарь, служанка Сарина! Откуда ты пришла и куда идешь? Она сказала: я бегу от лица Сары, госпожи моей.
Ангел Господень сказал ей: возвратись к госпоже своей и покорись ей…
И еще сказал ей Ангел Господень: вот, ты беременна, и родишь сына, и наречешь ему имя: Измаил…» (Быт. 16: 7, 8, 9, 11).
Надо ли говорить, как была потрясена Агарь посетившим ее видением. Она была уверена, что, увидев Ангела, она чрез него как бы узрела и самого Бога. Впечатлительная и пылкая, Агарь пала ниц и в благодарность за ангельскую помощь назвала источник Беэрлахай-рои, что означает «Источник Живого, видящего меня». Под этим названием он и вошел в историю.
Беседа Агари с Ангелом, при всей скупости слов и поясняющих ремарок, психологически очень выразительна и похожа, в сущности, на внутренний монолог. Агарь отвечает на риторические вопросы Ангела («Откуда ты пришла и куда идешь?»), одновременно, а может быть и прежде всего, отвечая самой себе. Она спрашивает себя и в собственной своей смятенной душе ищет правильное решение. Ребенок, будущий Измаил, уже нежно толкает ее в чреве. Агарь направляется к дому Аврама.
В этом месте библейский рассказчик, как это чаще всего и принято в Библии, заглядывает далеко вперед и устами Ангела приоткрывает завесу над будущим Измаила. От него, оказывается, пойдет отдельная человеческая ветвь – от него произойдут многочисленные мусульманские племена и народности.
Между тем в доме Аврама происходили радостные события. Через какое-то время после возвращения Агари забеременела жена Аврама Сара. То была неожиданность лишь на первый взгляд, и лишь люди, не посвященные в давнюю таину Аврама, могли удивляться, как могла родить девяностолетняя Сара от своего столетнего мужа. Однако еще в те времена, когда Аврам горевал о бесплодии своей Сары, ему было видение, предрекавшее будущее рождение ребенка.
Здесь надо еще заметить, что, сказав Авраму и Саре о будущем их многочисленном потомстве, Бог несколько видоизменил их имена – это изменение чисто, так сказать, грамматическое, оно указывает. на множественность и заключается в удвоении звука. Так Аврам стал Авраамом, а Сара – Саррой.
И дальше, в нашем тексте, мы так и будем их называть.
Можно предположить, что, живя в столь удобном месте, где останавливались богатые караваны, Авраам занимался и посредническими делами: его жизненный опыт и мудрость, честность и добродетельность высоко ценились в среде купцов, торговцев и перекупщиков. Правда, об этой стороне жизни Авраама в Библии ничего не говорится, о ней нам позволительно лишь догадываться.
По-видимому, общаясь с мудрым старцем, путники получали от него не только хозяйственные и деловые советы, но и твердые моральные наставления. Ведь самый возраст Авраама в глазах жителей Востока означал непререкаемый авторитет.
И вот однажды, когда Авраам, по обыкновению, сидел возле своего шатра, он увидел в знойном струящемся воздухе, исходившем от раскаленных песков окружающей Мамврийский оазис пустыни, фигуры трех странников.
Появление путников возле оазиса само по себе не было удивительным, и все же Авраам испытал чувство, близкое к удивлению и беспокойству. Дело в том, что зной был поистине нестерпимым, все живое, чтобы не изжариться в этом пекле, заблаговременно попряталось, глубоко зарывшись в песчаные норы или уйдя в глубокую тень. Между тем странники, хотя шли быстро, едва касаясь дороги своими легкими сандалиями, все же двигались спокойно. Было видно, что они ведут между собою какую-то беседу и что один из них, тот, что шел посредине, был старше. Неторопливость их беседы под палящим солнцем, спокойные лица, какая-то невесомость их легких фигур, иногда, словно пропадавших с глаз, словно мираж, – все это понудило Авраама подняться и пойти навстречу своим необычным гостям.
С чисто восточным гостеприимством, блюдя этикет, Авраам принимает путников, снимает с их ног обувь и омывает пыльные ступни чистой водой. Затем, рассказывает Библия, «…поспешил Авраам в шатер к Сарре и сказал: поскорее замеси три саты лучшей муки и сделай пресные хлебы.
И побежал Авраам к стаду, и взял теленка нежного и хорошего, и дал отроку, и тот поспешил приготовить его.
И взял масла и молока, и теленка приготовленного, и поставил перед ними а сам стоял подле них под деревом. И они ели…» (Быт. 18: 6, 7, 8).
Во всей этой сцене обращает на себя внимание, что так называемый этикет, которому, как справедливо замечают библеисты, Авраам следует неукоснительно, особо подчеркнут. По всему видно, что Авраам почти догадался, кто его гости. Несмотря на свой почтенный возраст, он буквально бегает, отдавая свои приказания то жене, то слугам: «…и поспешил Авраам в шатер к Сарре…», «…и побежал Авраам к стаду…» А между тем гости его молоды, даже юны: их походка легка, движения быстры, после дороги, прокаленной зноем, они, судя по всему, ни чуть не устали. Впрочем, вернее было бы сказать, что у них нет возраста – они, как в глубине души догадывается Авраам, посланцы другого мира. Особенно смущает Авраама тот, что постоянно находится в центре этой маленькой группы, – от него исходит сияние и какая-то неведомая властительная сила. Они спрашивают старца, где его жена, Сарра, и Авраам отвечает, что она здесь, в шатре. Тогда «один из них» (это выражение особо выделено в Библии) сказал: «Я опять буду у тебя в это же время [в следующем году], и будет сын у Сарры, жены твоей…» (Быт. 18: /П).
Сцена со странниками удивительна по своей психологической точности. Чувствуется, как напряжен Авраам, какая глубокая догадка пронзила все его существо. В какой-то момент он начал понимать, что слышит голос Бога и что два юноши, стоящие по бокам старшего из них, это ангелы.
Одна лишь Сарра, по своей женской суетности, не может догадаться, в чем дело, и слова старшего, сказавшего, что у престарелой Сарры будет через год сын, просто напросто рассмешили ее. Бедный Авраам, которому все уже стало ясно, не знает, как замять эту неловкость. Ему кажется ужасным, что старая Сарра так глупо и греховно рассмеялась. Правда, рассмеялась она в шатре и, возможно, думала, что ее никто не видит и не слышит, тем более что рассмеялась она, как вскоре выясняется, внутренне, в душе своей: уж очень забавным ей показалось, что от нее, девяностолетней, ждут ребенка. Но для того – старшего, который пришел к Аврааму со своими двумя юными ангелами, нет ничего невидимого и неслышимого. Потому-то, как повествуется далее в Библии, «и сказал Господь Аврааму: отчего это [сама в себе] рассмеялась Сарра, сказав: «неужели Я действительно могу родить, когда я состарилась?»
Есть ли что трудное для Господа? В назначенный срок буду Я у тебя в следующем году, и [будет] у Сары сын» (Быт. 18: 13, 14).
И так, Сарра рассмеялась, но все обошлось благополучно: Бог (тот «старший») понимал, насколько бывает не тверда у людей вера.
Саррин смех – очень живая, достоверная в психологическом отношении и выразительная деталь в библейском рассказе о жизни патриарха. Как и насмешливая дерзость Агари, он доносится до нас из глубины тысячелетий, будучи живым напоминанием о том, что легендарные лица, живущие в библейских величественных текстах, были людьми из плоти и крови. Вообще фигуры Библии далеко не двухмерны, очень часто они объемны, а их внутренний духовный мир в какой-то момент вдруг поражает нас удивительной близостью к нам самим. В Библии, безусловно, есть зачатки не только будущей высокой драмы (в особенности трагедии), но и многие черты психологического романа, например правдоподобность и оправданность эмоциональных движений, бытовой «интерьер», фабула и сюжет, использование детали и живописной подробности. Эта великая книга – Библия – лежит в основе основ не только всей будущей человеческой культуры вообще, но и художественной литературы (в том числе даже беллетристики) в частности. Именно в этом отношении очень характерен диалог, происшедший между «старшим» и Саррой после того, как она рассмеялась. «Сарра же, – говорится в Библии, – не призналась, а сказала: я не смеялась. Ибо, – поясняется далее, – она испугалась». Тут-то «старший» и сказал – настойчиво и уличающе: «Нет, ты рассмеялась». Разговор идет, конечно, через стенку шатра – Сарра, по тогдашним обычаям, не может выйти к мужчинам. Но ее испуг и от испуга пререкания говорят о многом. Она пытается, очень неуклюже и наивно, отречься от своего неуместного смеха и мало-помалу начинает, по-видимому, понимать, что человек, услышавший, как она рассмеялась в душе, то есть рассмеялась беззвучно, не может быть обычным человеком.
Перестав говорить с Саррой, «старший» уже повернулся, чтобы вместе со своими спутниками, благочестиво промолчавшими всю эту сцену, идти дальше.
Авраам пошел их провожать. Он заметил, что, выйдя на дорогу, уже начавшую быстро темнеть от приблизившегося вечера, его гости повернули в сторону Содома. Скорее всего, они туда и направлялись, но «старшему», наверно, была необходима встреча с Авраамом, которая и задержала всех троих на их пути в Содом. Впрочем, Авраам не знал, идут ли они в Содом; может быть, пройдя этот греховный город насквозь, они пошли бы дальше, к берегу Мертвого моря, или к филистимлянам, или в Египет. Но «старший», прежде чем двинуться в путь, остановился и сказал Аврааму: «…утаю ли Я от Авраама, что хочу делать!» (Быт. 18: 17).
И тут выясняется, что они действительно идут в Содом. Бог поясняет Аврааму, что жители Содома и Гоморры погрязли в страшных грехах – разврате, блуде, чревоугодии, стяжательстве и разбое. Черная молва об этих городах разошлась по всей земле.
«…сойду и посмотрю, – говорит Бог Аврааму, – точно ли они поступают так, каков вопль на них, восходящий ко Мне, или нет; узнаю» (Быт. 18: 21).
Сказав так, они уже было двинулись в путь и даже сделали несколько шагов, но Авраам, обуреваемый страшными предчувствиями, вдруг задержал их и, встав пред ликом Господа, сказал: «…неужели Ты погу6ишь праведного с нечестивым?» (Быт. 18: 23).
Нетрудно догадаться, что старый Авраам вспомнил прежде всего о благочестивом праведнике Лоте, своем племяннике, который, как мы знаем, к несчастью, поселился именно в Содоме. Но тревога его имеет, конечно, и общий смысл. Его волнует кардинальный вопрос: попадут ли под кару вместе с виновными и невиновные?
В истории человечества Авраам первым задал этот вопрос, оставшийся, увы, открытым и до сих пор.
Все последующие тысячелетия, вплоть до наших дней, люди, как на каменную стену, будут натыкаться на эту проблему, не в силах разрешить ее ни теоретически, ни практически. Сопряженный с проблемой совести, вопрос этот станет болезненным центром всего духовного мира русской литературы, достигнув своей кричащей пронзительности и прямого обращения к Богу у Достоевского.
И в наши дни он остался таким же жгучим и неразрешенным. Печально известная формула «лес рубят щепки летят», оправдывавшая в недалеком прошлом казни невинных, относится сюда же – к вопросу, заданному Авраамом, когда он, преодолев свою робость, задержал карающего Бога на его пути в Содом, чтобы допытаться о судьбе невинных.
Можно сказать, что в истории о трех странниках и. Аврааме впервые в Библии поставлена проблема кардинальной философской важности. Теологи, философы, политики и правоведы будут впоследствии лишь так или иначе варьировать то, что впервые сформулировал, обратившись в наивысшую «инстанцию», мудрый Авраам.
Как мы увидим дальше, в Библии поставлены, по сути, все вечные темы, касающиеся жизни человека на его прекрасной и грешной земле. Важно вместе с тем, что они не только сформулированы, но всегда звучат в неизменно гуманистическом контексте.
Для их практического решения в Библии всегда дается как бы подсказка, направляющая человеческую мысль в сторону высоких нравственно-моральных ориентиров.
Вот почему Библия и стала настольной книгой человечества. В ней сконцентрированы до алмазной, не разрушаемой крепости общечеловеческие нравственные ценности, добытые еще в седой древности ценою многострадального и жестокого, кровавого и зловещего опыта многочисленных поколений.
Обращение Авраама к Богу со своим вопросом – одно из самых патетичных и в художественном отношении самых совершенных мест в Библии. Неотступность Авраама поразительна – он буквально чуть ли не вырывает ответ на свой вопрос, варьируя его так и этак и явно задерживая путников, что можно было бы счесть неучтивостью, если бы это был не Авраам и если бы его вопрос не касался жизни всех будущих поколений. Он словно предчувствует, что именно здесь, в этой проблеме, таится общечеловеческая беда, и хочет предотвратить или смягчить ее. Его тревога, как мы сейчас бы сказали, носит глобальный характер, что и понятно, если учесть слова Бога о множествах, что произойдут и станут жить от Авраамова семени. Правда, все это в далеком будущем. Девяностолетняя Сарра еще должна зачать. Но уже бегает возле шатра маленький Измаил, родившийся от Агари. Будущее приближается явно и неотступно. О нем, полагает Авраам, нужно думать и заботиться даже тогда, когда тебе самому уже сто лет.
Кстати, это еще одна из важнейших библейских заповедей, преподанных человечеству.
Как сказано, Авраам, задержав странников, задает свой вопрос, все ужесточая его, несколько раз. Его цель – добиться ответа и спасти невинных: не только Лота с его семейством, но и тех будущих людей, что произойдут от него с Саррой и от маленького Измаила.
Вопросив: «Неужели ты погубишь праведного с нечестивым?», Авраам дальше все суживает и суживает свою вопросительную формулировку, пока она не превращается в маленькое острие, ранящее каждого, кто на него наткнется.
Он говорит: «Может быть, есть в этом городе пятьдесят праведников? Неужели Ты noгубишь и не пощадишь места сего ради пятидесяти праведников в нем?
Не может быть, чтобы Ты поступил так, чтобы Ты погубил праведного с нечестивым, чтобы то же было с праведником, что с нечестивым; не может быть от Тебя! Судия всей земли поступит ли не правосудно?» (Быт. 18: 24, 25).
Авраам произносит свою мольбу почти как требование, – во всяком случае, как заклинание. Подобно тому, как решительно, преодолев робость, остановил он странников, уже направлявшихся к Содому, так же точно пытается он остановить их будущее деяние.
По поводу этого замечательного места в Библии высказывалось мнение, что речь-мольба Авраама есть первая в Библии молитва, если, правда, не считать обращения Ноя к Богу перед отплытием, но у Ноя все же не было столь блистательного, развернутого, поистине ораторского оборота, столь красноречивого Слова, которым он остановил даже Бога. И все же это, конечно, не молитва, хотя обращение Авраама и содержит в себе элемент мольбы и даже заклинания. С первой подлинной молитвой мы еще столкнемся чуть позже, когда зайдет речь об Иакове, узнавшем о приближении Исава. Здесь же ораторский монолог, построенный с удивительным искусством.
На что, возблагодарив Бога за внимание, Аврам ответил:
«…Владыка Господи! что Ты дашь мне? я остаюсь бездетным; распорядитель в доме моем этот Елиезер из Дамаска.
… Ты не дал мне потомства, и вот, домочадец мой наследник мой»
(Быт. 15: 2, 3)
«И было слово Господа к нему, и сказано: не будет он твоим наследником, но тот, кто произойдет из чресл твоих, будет твоим наследником. И вывел его вон и сказал (ему): посмотри на небо и сосчитай звезды, если ты можешь счесть их. И сказал ему: столько будет у тебя потомков.Наутро после этой торжественной ночи Бог повелел Авраму рассечь на части трехлетних тельца, козу и овна, затем положить их части одну против другой, так, чтобы они соприкасались головами, а сверху положить горлицу и молодого голубя, но уже не рассеченными на части, а целиком. То был обряд, означавший вступление в союз с Богом, – обряд для избранных, совершенно дотоле неизвестный Авраму по жизненному опыту, но отчасти знакомый по древним преданиям, о которых рассказывал ему всеведущий Елиезер. Рассеченные части должны были в течение ночи срастись вместе, а горлица и голубь напитать их духом.
Аврам поверил Господу, и он вменил ему это в праведность»
(Быт. 15: 4, 6)
Свершив обряд, Аврам неожиданно уснул, но, хотя сон был необычно глубок, все существо Аврама как бы полнилось ужасом и тело его пронзали судороги. Именно во сне он снова услышал голос Бога, который сказал ему громко и внятно, но словно «из мрака великого»:
«…знай, что потомки твои будут nришельцами в земле не своей, и поработят их, и будут угнетать их четыреста лет;
Но я произведу суд над народом, у которого они будут в порабощении; после сего они выйдут [сюда} с большим имуществом…»
(Быт. 15: 13, 14).
САРА И АГАРЬ
Мысль о наследнике, о потомстве не покидала ни на минуту ни Сару, ни Аврама. То была их главная печаль и безысходная забота. Даже мечтать о ребенке Сара уже не могла, так как ей было семьдесят лет.Вместе с тем оба они помнили обещание Бога, хотя и не знали, каким образом может оно исполниться. Но судьба и Аврама и Сары, а значит, и их потомства уже была написана на небесах. И тут Сару осенила совершенно простая и очевидная мысль. Она даже громко рассмеялась, что не могла додуматься до этого раньше, как, впрочем, почему-то не вспомнил о ней и Аврам. По-видимому, всему свое время, в том числе и самым простым мыслям. Они могут прийти в любое время, как, например, явились они Саре, когда та просеивала зерно, готовясь испечь хлебы. А вспомнила Сара древний обычай, существовавший у их народа, а также и у некоторых иных племен, кочевавших по пустыне или пасших свои стада на пастбищах, живших в городах или путешествовавших и торговавших, у купцов и ремесленников, у вельмож и рабов… Обычай же заключался в том, что если у жены по какой-либо причине, по болезни или старости, не было детей, то она могла привести мужу любую другую женщину, чтобы та зачала от него, выносила ребенка, родила его в положенный срок, но матерью будет считаться не родившая, а та, что привела ее к своему мужу. Во множестве печальных случаев, в особенности когда бездетность грозила наследству, такой обычай счастливо спасал все дело и никто не считал его предосудительным, ибо он был, что называется, в обиходе и был, так сказать, вполне законным. Та женщина, что родила ребенка вместо законной жены, нередко оставалась жить в семье, была любима и уважаема, но, разумеется, не имела никаких прав ни на своего ребенка, который считался для нее чужим, ни на наследство. Такая женщина была всего лишь вынужденной и удобной помощницей в необходимом деле продолжения рода, временной заместительницей жены своего господина на период зачатия и родов.
В многолюдном хозяйстве Аврама для такой роли подошла служанка Сары Агарь. Она была родом из Египта и, как многие женщины той страны, отличалась красотой, изяществом и трудолюбием. Правда, египтянка поклонялась чужим богам и чтила своего далекого фараона, но в глазах Сары это не имело никакого значения.
«И сказала Сара Авраму: вот, Господь заключил чрево мое, чтобы мне не рождать; войди же к служанке моей: может быть, я буду иметь детей от нее. Аврам послушался слов Сары.
И взяла Сара, жена Аврамова, служанку свою, Египтянку Агарь, по истечении десяти лет пребывания Аврамова в земле Ханаанской, и дала ее Авраму, мужу своему, в жену.
Он вошел к Агари, и она зачала…» (Быт. 16: 2, 3, 4).
Но, как часто бывает, не все обошлось гладко. У красавицы Агари оказался довольно вздорный характер. Она никак не могла удержаться от того, чтобы при случае презрительно не уколоть Сару ее бесплодием, и постоянно хвасталась своей беременностью.
«И сказала Сара Авраму: в обиде моей ты виновен; я отдала служанку мою в недро твое; а она, увидев, что зачала, стала nрезирать меня; Господь пусть будет судьею между мною и между тобою.
Аврам сказал Саре: вот, служанка твоя в твоих руках; делай с нею, что тебе угодно. И Сара стала притеснять ее, и она убежала от нее…» (Быт. 16: 5, 6).
Большинство исследователей Библии справедливо считают, что Агарь, скорее всего, выйдя из дома Аврама и напутствуемая, надо полагать, бранью Сары, ушла в сторону Египта – по направлению к своей родине, о которой тосковала все бесконечные годы своего служения у Аврама. Вообще Агарь одна из самых живых и выразительных фигур в библейской истории, и, хотя многое в ее жизни затуманено и скрыто от глаз читателя, мы не можем не испытывать к ней жгучего чувства сострадания. Да, она далеко не безупречна – она отплатила Саре и Авраму, оказавшим ей величайшее, по понятиям тех времен, доверие (рождение ребенка-наследника) явной неблагодарностью – насмешками и даже зазнайством. Красота в соединении с прямым и вздорным характером, по-видимому, не раз подводила юную египтянку в чуждом кругу иноплеменников-евреев, и разные стычки в доме по вине Агари вряд ли были редкими. Все же ее терпели и, может быть, даже любили, поскольку именно Агарь удостоена высокой роли быть наложницею главы семейства! Что-то, значит, было в этой прелестной и темпераментной женщине, из-за чего ей до поры до времени прощались все мелкие домашние стычки.
Как попала Агарь в дом Аврама? Почему она оказалась так далеко от Египта? Захвачена ли была Агарь кочевниками – пастухами? Или какой-то караван, шедший из Египта, подвергся нападению разбойников, которые и продали ее, еще девочкой, убив и ограбив ее родителей? Библия не отвечает ни на один из этих вопросов. Почему? Потому что она не роман, она, как уже было сказано, – своеобразная записная книжка человечества, и в ней пунктирно и по необходимости кратко обозначено лишь самое главное. Кроме того, кто такая в конце концов, Агарь, чтобы древний записыватель или рассказчик преданий стал бы говорить о ней подробно и обстоятельно? Агарь всего лишь служанка. Для нее, безвестной и бесправной, проданной или захваченной, подобно случайной добыче, является величайшим благодеянием и подлинным даром небес уже одно то, что оказалось сохранено и передано поколениям самое ее имя.
И вот уже сколько времени из непроглядной мглы веков, засыпанных песком забвения, наряду с именами царей и богов светится и нежное имя задорной и несчастной Агари. Маленькая история ее жизни не сходит – и теперь уже никогда не сойдет – с уст человечества, прочно запомнившего эту трогательную легенду.
Об Агари еще говорится, что она долго, наверно несколько дней и ночей, блуждала в пустыне, потеряв дорогу, и что не было вокруг ни одного живого существа только барханы, пески и вечные звезды над головой. После дневного зноя пустыня не успевала остыть, но все же к утру на колючках и ветвях саксаула можно было найти капельки росы. Настал час, когда Агарь стала прощаться с жизнью, но вдруг – о чудо! – источник воды! Он встретился ей, как сказано в Библии, на дороге к Суру – это место и сейчас очень почитаемо, и если прежде караваны, шедшие к Египту или в Финикию, останавливались здесь, чтобы пополнить запасы воды и вспомнить при этом историю Агари и ее чудесного спасения, то и ныне происходит то же самое: возле источника и теперь звучит разноязычная речь, но одно слово в этой пестрой разноголосице понятно всем – Агарь.
Библия дальше рассказывает, что, остановившись у источника, Агарь не знала, что ей делать дальше. Дорога, ведшая к Суру, оказалась ей знакомой, и она поняла, что в течение всех бесконечных тягостных дней блуждания просто кружила недалеко от Аврамова дома, нисколько не продвинувшись к Египту.
В минуту столь ужасного открытия ей явился Ангел. Явление Ангела Агари – одно из самых патетичных мест Библии.
«И нашел ее Ангел Господень у источника воды в пустыне, у источника на дороге к Суру. .
И сказал ей Ангел Господень: Агарь, служанка Сарина! Откуда ты пришла и куда идешь? Она сказала: я бегу от лица Сары, госпожи моей.
Ангел Господень сказал ей: возвратись к госпоже своей и покорись ей…
И еще сказал ей Ангел Господень: вот, ты беременна, и родишь сына, и наречешь ему имя: Измаил…» (Быт. 16: 7, 8, 9, 11).
Надо ли говорить, как была потрясена Агарь посетившим ее видением. Она была уверена, что, увидев Ангела, она чрез него как бы узрела и самого Бога. Впечатлительная и пылкая, Агарь пала ниц и в благодарность за ангельскую помощь назвала источник Беэрлахай-рои, что означает «Источник Живого, видящего меня». Под этим названием он и вошел в историю.
Беседа Агари с Ангелом, при всей скупости слов и поясняющих ремарок, психологически очень выразительна и похожа, в сущности, на внутренний монолог. Агарь отвечает на риторические вопросы Ангела («Откуда ты пришла и куда идешь?»), одновременно, а может быть и прежде всего, отвечая самой себе. Она спрашивает себя и в собственной своей смятенной душе ищет правильное решение. Ребенок, будущий Измаил, уже нежно толкает ее в чреве. Агарь направляется к дому Аврама.
В этом месте библейский рассказчик, как это чаще всего и принято в Библии, заглядывает далеко вперед и устами Ангела приоткрывает завесу над будущим Измаила. От него, оказывается, пойдет отдельная человеческая ветвь – от него произойдут многочисленные мусульманские племена и народности.
Между тем в доме Аврама происходили радостные события. Через какое-то время после возвращения Агари забеременела жена Аврама Сара. То была неожиданность лишь на первый взгляд, и лишь люди, не посвященные в давнюю таину Аврама, могли удивляться, как могла родить девяностолетняя Сара от своего столетнего мужа. Однако еще в те времена, когда Аврам горевал о бесплодии своей Сары, ему было видение, предрекавшее будущее рождение ребенка.
Здесь надо еще заметить, что, сказав Авраму и Саре о будущем их многочисленном потомстве, Бог несколько видоизменил их имена – это изменение чисто, так сказать, грамматическое, оно указывает. на множественность и заключается в удвоении звука. Так Аврам стал Авраамом, а Сара – Саррой.
И дальше, в нашем тексте, мы так и будем их называть.
АВРААМ И ТРИ СТРАННИКА
Явление Аврааму трех странников один из самых знаменитых библейских сюжетов, посвященных патриархам. Как уже было сказано, Авраам, разделившись с Лотом, ушедшим в Содом, жил в тихом и уединенном месте. Его шатер был раскинут под сенью огромного дуба в роще, издавна называвшейся Мамврийской. То был оазис, живописный и зеленый. Упругий холодный источник давал надежную и радостную жизнь всему окружающему. Мамврийскую рощу и в особенности Мамврийский дуб, под которым жил в своем шатре старый Авраам знали все путники и владельцы всех караванов, направлявшихся в Кадес или Баред, а то еще дальше – к Египту и Средиземноморью. Поэтому уединение Авраама скорее всего было довольно относительным. От погонщиков караванов он узнавал разнообразные новости, получал сведения о Лоте, передавал приветы и подарки своей многочисленной родне. Особенно тревожила Авраама судьба Лота, поскольку Содом, где, к несчастью, поселился Лот, был городом развратным и беспокойным. Все дурные вести шли именно оттуда – из Содома или из Гоморры.Можно предположить, что, живя в столь удобном месте, где останавливались богатые караваны, Авраам занимался и посредническими делами: его жизненный опыт и мудрость, честность и добродетельность высоко ценились в среде купцов, торговцев и перекупщиков. Правда, об этой стороне жизни Авраама в Библии ничего не говорится, о ней нам позволительно лишь догадываться.
По-видимому, общаясь с мудрым старцем, путники получали от него не только хозяйственные и деловые советы, но и твердые моральные наставления. Ведь самый возраст Авраама в глазах жителей Востока означал непререкаемый авторитет.
И вот однажды, когда Авраам, по обыкновению, сидел возле своего шатра, он увидел в знойном струящемся воздухе, исходившем от раскаленных песков окружающей Мамврийский оазис пустыни, фигуры трех странников.
Появление путников возле оазиса само по себе не было удивительным, и все же Авраам испытал чувство, близкое к удивлению и беспокойству. Дело в том, что зной был поистине нестерпимым, все живое, чтобы не изжариться в этом пекле, заблаговременно попряталось, глубоко зарывшись в песчаные норы или уйдя в глубокую тень. Между тем странники, хотя шли быстро, едва касаясь дороги своими легкими сандалиями, все же двигались спокойно. Было видно, что они ведут между собою какую-то беседу и что один из них, тот, что шел посредине, был старше. Неторопливость их беседы под палящим солнцем, спокойные лица, какая-то невесомость их легких фигур, иногда, словно пропадавших с глаз, словно мираж, – все это понудило Авраама подняться и пойти навстречу своим необычным гостям.
С чисто восточным гостеприимством, блюдя этикет, Авраам принимает путников, снимает с их ног обувь и омывает пыльные ступни чистой водой. Затем, рассказывает Библия, «…поспешил Авраам в шатер к Сарре и сказал: поскорее замеси три саты лучшей муки и сделай пресные хлебы.
И побежал Авраам к стаду, и взял теленка нежного и хорошего, и дал отроку, и тот поспешил приготовить его.
И взял масла и молока, и теленка приготовленного, и поставил перед ними а сам стоял подле них под деревом. И они ели…» (Быт. 18: 6, 7, 8).
Во всей этой сцене обращает на себя внимание, что так называемый этикет, которому, как справедливо замечают библеисты, Авраам следует неукоснительно, особо подчеркнут. По всему видно, что Авраам почти догадался, кто его гости. Несмотря на свой почтенный возраст, он буквально бегает, отдавая свои приказания то жене, то слугам: «…и поспешил Авраам в шатер к Сарре…», «…и побежал Авраам к стаду…» А между тем гости его молоды, даже юны: их походка легка, движения быстры, после дороги, прокаленной зноем, они, судя по всему, ни чуть не устали. Впрочем, вернее было бы сказать, что у них нет возраста – они, как в глубине души догадывается Авраам, посланцы другого мира. Особенно смущает Авраама тот, что постоянно находится в центре этой маленькой группы, – от него исходит сияние и какая-то неведомая властительная сила. Они спрашивают старца, где его жена, Сарра, и Авраам отвечает, что она здесь, в шатре. Тогда «один из них» (это выражение особо выделено в Библии) сказал: «Я опять буду у тебя в это же время [в следующем году], и будет сын у Сарры, жены твоей…» (Быт. 18: /П).
Сцена со странниками удивительна по своей психологической точности. Чувствуется, как напряжен Авраам, какая глубокая догадка пронзила все его существо. В какой-то момент он начал понимать, что слышит голос Бога и что два юноши, стоящие по бокам старшего из них, это ангелы.
Одна лишь Сарра, по своей женской суетности, не может догадаться, в чем дело, и слова старшего, сказавшего, что у престарелой Сарры будет через год сын, просто напросто рассмешили ее. Бедный Авраам, которому все уже стало ясно, не знает, как замять эту неловкость. Ему кажется ужасным, что старая Сарра так глупо и греховно рассмеялась. Правда, рассмеялась она в шатре и, возможно, думала, что ее никто не видит и не слышит, тем более что рассмеялась она, как вскоре выясняется, внутренне, в душе своей: уж очень забавным ей показалось, что от нее, девяностолетней, ждут ребенка. Но для того – старшего, который пришел к Аврааму со своими двумя юными ангелами, нет ничего невидимого и неслышимого. Потому-то, как повествуется далее в Библии, «и сказал Господь Аврааму: отчего это [сама в себе] рассмеялась Сарра, сказав: «неужели Я действительно могу родить, когда я состарилась?»
Есть ли что трудное для Господа? В назначенный срок буду Я у тебя в следующем году, и [будет] у Сары сын» (Быт. 18: 13, 14).
И так, Сарра рассмеялась, но все обошлось благополучно: Бог (тот «старший») понимал, насколько бывает не тверда у людей вера.
Саррин смех – очень живая, достоверная в психологическом отношении и выразительная деталь в библейском рассказе о жизни патриарха. Как и насмешливая дерзость Агари, он доносится до нас из глубины тысячелетий, будучи живым напоминанием о том, что легендарные лица, живущие в библейских величественных текстах, были людьми из плоти и крови. Вообще фигуры Библии далеко не двухмерны, очень часто они объемны, а их внутренний духовный мир в какой-то момент вдруг поражает нас удивительной близостью к нам самим. В Библии, безусловно, есть зачатки не только будущей высокой драмы (в особенности трагедии), но и многие черты психологического романа, например правдоподобность и оправданность эмоциональных движений, бытовой «интерьер», фабула и сюжет, использование детали и живописной подробности. Эта великая книга – Библия – лежит в основе основ не только всей будущей человеческой культуры вообще, но и художественной литературы (в том числе даже беллетристики) в частности. Именно в этом отношении очень характерен диалог, происшедший между «старшим» и Саррой после того, как она рассмеялась. «Сарра же, – говорится в Библии, – не призналась, а сказала: я не смеялась. Ибо, – поясняется далее, – она испугалась». Тут-то «старший» и сказал – настойчиво и уличающе: «Нет, ты рассмеялась». Разговор идет, конечно, через стенку шатра – Сарра, по тогдашним обычаям, не может выйти к мужчинам. Но ее испуг и от испуга пререкания говорят о многом. Она пытается, очень неуклюже и наивно, отречься от своего неуместного смеха и мало-помалу начинает, по-видимому, понимать, что человек, услышавший, как она рассмеялась в душе, то есть рассмеялась беззвучно, не может быть обычным человеком.
Перестав говорить с Саррой, «старший» уже повернулся, чтобы вместе со своими спутниками, благочестиво промолчавшими всю эту сцену, идти дальше.
Авраам пошел их провожать. Он заметил, что, выйдя на дорогу, уже начавшую быстро темнеть от приблизившегося вечера, его гости повернули в сторону Содома. Скорее всего, они туда и направлялись, но «старшему», наверно, была необходима встреча с Авраамом, которая и задержала всех троих на их пути в Содом. Впрочем, Авраам не знал, идут ли они в Содом; может быть, пройдя этот греховный город насквозь, они пошли бы дальше, к берегу Мертвого моря, или к филистимлянам, или в Египет. Но «старший», прежде чем двинуться в путь, остановился и сказал Аврааму: «…утаю ли Я от Авраама, что хочу делать!» (Быт. 18: 17).
И тут выясняется, что они действительно идут в Содом. Бог поясняет Аврааму, что жители Содома и Гоморры погрязли в страшных грехах – разврате, блуде, чревоугодии, стяжательстве и разбое. Черная молва об этих городах разошлась по всей земле.
«…сойду и посмотрю, – говорит Бог Аврааму, – точно ли они поступают так, каков вопль на них, восходящий ко Мне, или нет; узнаю» (Быт. 18: 21).
Сказав так, они уже было двинулись в путь и даже сделали несколько шагов, но Авраам, обуреваемый страшными предчувствиями, вдруг задержал их и, встав пред ликом Господа, сказал: «…неужели Ты погу6ишь праведного с нечестивым?» (Быт. 18: 23).
Нетрудно догадаться, что старый Авраам вспомнил прежде всего о благочестивом праведнике Лоте, своем племяннике, который, как мы знаем, к несчастью, поселился именно в Содоме. Но тревога его имеет, конечно, и общий смысл. Его волнует кардинальный вопрос: попадут ли под кару вместе с виновными и невиновные?
В истории человечества Авраам первым задал этот вопрос, оставшийся, увы, открытым и до сих пор.
Все последующие тысячелетия, вплоть до наших дней, люди, как на каменную стену, будут натыкаться на эту проблему, не в силах разрешить ее ни теоретически, ни практически. Сопряженный с проблемой совести, вопрос этот станет болезненным центром всего духовного мира русской литературы, достигнув своей кричащей пронзительности и прямого обращения к Богу у Достоевского.
И в наши дни он остался таким же жгучим и неразрешенным. Печально известная формула «лес рубят щепки летят», оправдывавшая в недалеком прошлом казни невинных, относится сюда же – к вопросу, заданному Авраамом, когда он, преодолев свою робость, задержал карающего Бога на его пути в Содом, чтобы допытаться о судьбе невинных.
Можно сказать, что в истории о трех странниках и. Аврааме впервые в Библии поставлена проблема кардинальной философской важности. Теологи, философы, политики и правоведы будут впоследствии лишь так или иначе варьировать то, что впервые сформулировал, обратившись в наивысшую «инстанцию», мудрый Авраам.
Как мы увидим дальше, в Библии поставлены, по сути, все вечные темы, касающиеся жизни человека на его прекрасной и грешной земле. Важно вместе с тем, что они не только сформулированы, но всегда звучат в неизменно гуманистическом контексте.
Для их практического решения в Библии всегда дается как бы подсказка, направляющая человеческую мысль в сторону высоких нравственно-моральных ориентиров.
Вот почему Библия и стала настольной книгой человечества. В ней сконцентрированы до алмазной, не разрушаемой крепости общечеловеческие нравственные ценности, добытые еще в седой древности ценою многострадального и жестокого, кровавого и зловещего опыта многочисленных поколений.
Обращение Авраама к Богу со своим вопросом – одно из самых патетичных и в художественном отношении самых совершенных мест в Библии. Неотступность Авраама поразительна – он буквально чуть ли не вырывает ответ на свой вопрос, варьируя его так и этак и явно задерживая путников, что можно было бы счесть неучтивостью, если бы это был не Авраам и если бы его вопрос не касался жизни всех будущих поколений. Он словно предчувствует, что именно здесь, в этой проблеме, таится общечеловеческая беда, и хочет предотвратить или смягчить ее. Его тревога, как мы сейчас бы сказали, носит глобальный характер, что и понятно, если учесть слова Бога о множествах, что произойдут и станут жить от Авраамова семени. Правда, все это в далеком будущем. Девяностолетняя Сарра еще должна зачать. Но уже бегает возле шатра маленький Измаил, родившийся от Агари. Будущее приближается явно и неотступно. О нем, полагает Авраам, нужно думать и заботиться даже тогда, когда тебе самому уже сто лет.
Кстати, это еще одна из важнейших библейских заповедей, преподанных человечеству.
Как сказано, Авраам, задержав странников, задает свой вопрос, все ужесточая его, несколько раз. Его цель – добиться ответа и спасти невинных: не только Лота с его семейством, но и тех будущих людей, что произойдут от него с Саррой и от маленького Измаила.
Вопросив: «Неужели ты погубишь праведного с нечестивым?», Авраам дальше все суживает и суживает свою вопросительную формулировку, пока она не превращается в маленькое острие, ранящее каждого, кто на него наткнется.
Он говорит: «Может быть, есть в этом городе пятьдесят праведников? Неужели Ты noгубишь и не пощадишь места сего ради пятидесяти праведников в нем?
Не может быть, чтобы Ты поступил так, чтобы Ты погубил праведного с нечестивым, чтобы то же было с праведником, что с нечестивым; не может быть от Тебя! Судия всей земли поступит ли не правосудно?» (Быт. 18: 24, 25).
Авраам произносит свою мольбу почти как требование, – во всяком случае, как заклинание. Подобно тому, как решительно, преодолев робость, остановил он странников, уже направлявшихся к Содому, так же точно пытается он остановить их будущее деяние.
По поводу этого замечательного места в Библии высказывалось мнение, что речь-мольба Авраама есть первая в Библии молитва, если, правда, не считать обращения Ноя к Богу перед отплытием, но у Ноя все же не было столь блистательного, развернутого, поистине ораторского оборота, столь красноречивого Слова, которым он остановил даже Бога. И все же это, конечно, не молитва, хотя обращение Авраама и содержит в себе элемент мольбы и даже заклинания. С первой подлинной молитвой мы еще столкнемся чуть позже, когда зайдет речь об Иакове, узнавшем о приближении Исава. Здесь же ораторский монолог, построенный с удивительным искусством.