Страница:
– А, это ты! – воскликнул пэр. – Очень хорошо. Ставь машину, иди сюда. Какое утро! Вчера я видел тут у нас американский вестерн, и герой говорил, что его наскипидарили. Вот и я так. Закваска весны бродит в моих жилах. Начальства нет…
– Это тетя Джейн уехала?
– Да, Большой Белый Вождь.
Мартышка любил и уважал свою тетю, но, кроме того, боялся и сейчас ощутил облегчение. Как многие тети, она обладала переразвитым чутьем. Взглянув на него, она бы догадалась, что он на мели, а там уж он и сам бы признался, где просадил деньги. Что было бы в этом случае, он думать не хотел.
– Покатила в Дувр, – продолжал граф. – Едет к матери на Ривьеру, будет за ней ухаживать.
– Значит, ты один?
– Если не считать Валерии.
– Ах ты, черт! Она здесь?
– Вчера приехала, мечет пламя. Слышал новости? А может, ты явился ее утешать?
– Не совсем. Вообще-то, между нами говоря, я бы не хотел ее видеть. Я там был, когда они ругались, и защищал Хореса.
Лорд Икенхем кивнул:
– Да, вспомнил, она тебя называла ползучим гадом. Темпераментная натура. Не пойму, чего она пыхтит. Подумаешь, разорвала помолвку! Джейн разрывала ее шесть раз – а какая жена! Надеюсь, моя теща скоро поправится, но не очень скоро. Смотри, как смешно – Хорес нанял сыщика, а это мой старый приятель Плум. Плум-Пудинг мы его называли.
– Да, он говорил. Ты дал ему денег, чтобы он стал сыщиком.
– Именно. Толковый тип. Чего он только не делал! И актером был, и букмекером, держал какой-то клуб. Я подозреваю, что он побывал и дворецким. Но по призванию, по таланту он мошенник. Как, впрочем, и я.
– Чепуха какая!
– Отнюдь. Не смейся над мечтами немолодого человека. Когда я читаю в газете об очередной жертве мошенничества, я примеряю сюжет на себя. Какие бывают дураки! Так сколько?
– А?
– Я вижу, ты хочешь занять денег. Сколько именно?
Такая сила ума могла бы и порадовать, но Мартышка был мрачен. Им овладел врожденный пессимизм.
– Много.
– Пятерку?
– Больше.
– Конкретно?
– Двести.
– Что?! Как ты сумел столько задолжать?
– Советчики подвели. В общем, должен букмекеру две сотни. Ты его не знаешь? Такой Джордж Бадд.
– Когда я играл на бегах, твой Бадд сосал в колыбельке свои розовые пальчики.
– Ну, сейчас не сосет. Кремень, одно слово. Бинго Литтл ему задолжал, а он говорит: «Я человек не суеверный, но как-то так получается, что с моими должниками что-нибудь происходит. Судьба, не иначе. Рок». И показал Бинго здорового амбала, зовут Эрб.
– Вот они какие теперь, букмекеры! Правда, и при мне были такие же.
– Вчера Эрб заходил ко мне.
– Что он сказал?
– Ничего. Такой, знаешь, сильный, молчаливый. Посмотрел, и все. В общем, если бы ты мог…
Лорд Икенхем печально покачал головой:
– Увы, мой дорогой, недавно у нас прошла финансовая реформа. Твоя тетя оставила мне ровно столько, сколько нужно на табак и уважение к себе. Десятка, вот мой предел.
– А, черт! Эрб явится в среду.
– Прекрасно тебя понимаю, – сказал граф. – Все мы через это прошли, от архиепископа Кентерберийского до меня. Ровно тридцать шесть лет назад я лез по трубе, спасаясь от некоего Сида. Спасся, хотя мимо меня что-то пролетело, я думаю – бронзовые часы. Остается одно. Попроси у Хореса.
Мартышка усмехнулся, заметив при этом:
– Ха!
– Уже пробовал? Так, так, так… Знаешь что? Такому почтенному и тактичному человеку, как я, он не откажет. Предоставь все мне. В весеннее время моим силам просто нет границ.
– Ты не можешь поехать в Лондон.
– Не могу? В каком смысле?
– Разве тетя Джейн не запретила?
– Что-то такое было, но ты не учел, что она – на пути во Францию.
– А Валерия – здесь.
– Ага, ага. Да, вполне вероятно, что твоя сестра меня сторожит. Ничего, она скоро уедет. С тобой.
– Что такое?
– Да-да. Конечно, она еще не знает. Она собиралась прожить тут несколько недель. Но что поделаешь?
– Не можешь же ты ее выгнать.
Лорд Икенхем был шокирован.
– Мой дорогой! – сказал он. – У каждого свой метод. А, вот и она! Валерия, душенька, смотри, кто приехал!
Валерия посмотрела, но на улитку, и так холодно, словно перед ними проползал Хорес Давенпорт.
– Вижу, – отрешенно сказала она. – Что он тут делает?
– Хочет отвезти тебя в Лондон.
– Я не собира…
– Конечно, мне будет одиноко, – продолжал лорд Икенхем, – но Мартышка считает, что ты делаешь большую ошибку.
– Почему?
– Ты знаешь, что такое свет. Он жесток. Он глумлив. Да, я понимаю, друзья смеяться не станут, они пожалеют тебя, но чужие люди… Ты для них раненый зверек, уползающий в конуру. Мы, Твистлтоны, всегда гордились тем, что умеем сохранять лицо в несчастье. На твоем месте я бы показал, что я, как и прежде, весел, беспечен, спокоен… В чем дело, Коггз?
– Вас просят к телефону, милорд, – сказал дворецкий.
Несколько секунд Валерия издавала негромкий звук, напоминающий утечку пара. Потом она лязгнула зубами.
– Подождешь минут десять? – спросила она. – Сложу вещи.
Она ушла в дом, а Мартышка закурил сигарету. Он не одобрял дядю Фреда, но восхищался им.
Вскоре тот вернулся.
– Где Валерия? – спросил он.
– Складывает вещи.
– Так, так, так. Это Эмсворт, брат моего старого друга. Звонил из Бландинга. Просит прийти к нему в клуб. Утром управимся с Хоресом, а к двум – к нему. Значит, мы с тобой встречаемся в двенадцать в вашем клубе. Ах ты, как хорошо! Я – словно ребенок перед цирком.
Чувства Мартышки были сложней. Когда дядя собирался в столицу, он всегда трепетал, думая о будущем.
Один вдумчивый член клуба «Трутни» выразил это так:
– Когда Мартышкин дядя приезжает в Лондон, ему уже не шестьдесят, а двадцать два. Не знаю, встречалось ли вам слово «эксцессы», но именно оно приходит тут в голову.
Глава IV
Глава V
– Это тетя Джейн уехала?
– Да, Большой Белый Вождь.
Мартышка любил и уважал свою тетю, но, кроме того, боялся и сейчас ощутил облегчение. Как многие тети, она обладала переразвитым чутьем. Взглянув на него, она бы догадалась, что он на мели, а там уж он и сам бы признался, где просадил деньги. Что было бы в этом случае, он думать не хотел.
– Покатила в Дувр, – продолжал граф. – Едет к матери на Ривьеру, будет за ней ухаживать.
– Значит, ты один?
– Если не считать Валерии.
– Ах ты, черт! Она здесь?
– Вчера приехала, мечет пламя. Слышал новости? А может, ты явился ее утешать?
– Не совсем. Вообще-то, между нами говоря, я бы не хотел ее видеть. Я там был, когда они ругались, и защищал Хореса.
Лорд Икенхем кивнул:
– Да, вспомнил, она тебя называла ползучим гадом. Темпераментная натура. Не пойму, чего она пыхтит. Подумаешь, разорвала помолвку! Джейн разрывала ее шесть раз – а какая жена! Надеюсь, моя теща скоро поправится, но не очень скоро. Смотри, как смешно – Хорес нанял сыщика, а это мой старый приятель Плум. Плум-Пудинг мы его называли.
– Да, он говорил. Ты дал ему денег, чтобы он стал сыщиком.
– Именно. Толковый тип. Чего он только не делал! И актером был, и букмекером, держал какой-то клуб. Я подозреваю, что он побывал и дворецким. Но по призванию, по таланту он мошенник. Как, впрочем, и я.
– Чепуха какая!
– Отнюдь. Не смейся над мечтами немолодого человека. Когда я читаю в газете об очередной жертве мошенничества, я примеряю сюжет на себя. Какие бывают дураки! Так сколько?
– А?
– Я вижу, ты хочешь занять денег. Сколько именно?
Такая сила ума могла бы и порадовать, но Мартышка был мрачен. Им овладел врожденный пессимизм.
– Много.
– Пятерку?
– Больше.
– Конкретно?
– Двести.
– Что?! Как ты сумел столько задолжать?
– Советчики подвели. В общем, должен букмекеру две сотни. Ты его не знаешь? Такой Джордж Бадд.
– Когда я играл на бегах, твой Бадд сосал в колыбельке свои розовые пальчики.
– Ну, сейчас не сосет. Кремень, одно слово. Бинго Литтл ему задолжал, а он говорит: «Я человек не суеверный, но как-то так получается, что с моими должниками что-нибудь происходит. Судьба, не иначе. Рок». И показал Бинго здорового амбала, зовут Эрб.
– Вот они какие теперь, букмекеры! Правда, и при мне были такие же.
– Вчера Эрб заходил ко мне.
– Что он сказал?
– Ничего. Такой, знаешь, сильный, молчаливый. Посмотрел, и все. В общем, если бы ты мог…
Лорд Икенхем печально покачал головой:
– Увы, мой дорогой, недавно у нас прошла финансовая реформа. Твоя тетя оставила мне ровно столько, сколько нужно на табак и уважение к себе. Десятка, вот мой предел.
– А, черт! Эрб явится в среду.
– Прекрасно тебя понимаю, – сказал граф. – Все мы через это прошли, от архиепископа Кентерберийского до меня. Ровно тридцать шесть лет назад я лез по трубе, спасаясь от некоего Сида. Спасся, хотя мимо меня что-то пролетело, я думаю – бронзовые часы. Остается одно. Попроси у Хореса.
Мартышка усмехнулся, заметив при этом:
– Ха!
– Уже пробовал? Так, так, так… Знаешь что? Такому почтенному и тактичному человеку, как я, он не откажет. Предоставь все мне. В весеннее время моим силам просто нет границ.
– Ты не можешь поехать в Лондон.
– Не могу? В каком смысле?
– Разве тетя Джейн не запретила?
– Что-то такое было, но ты не учел, что она – на пути во Францию.
– А Валерия – здесь.
– Ага, ага. Да, вполне вероятно, что твоя сестра меня сторожит. Ничего, она скоро уедет. С тобой.
– Что такое?
– Да-да. Конечно, она еще не знает. Она собиралась прожить тут несколько недель. Но что поделаешь?
– Не можешь же ты ее выгнать.
Лорд Икенхем был шокирован.
– Мой дорогой! – сказал он. – У каждого свой метод. А, вот и она! Валерия, душенька, смотри, кто приехал!
Валерия посмотрела, но на улитку, и так холодно, словно перед ними проползал Хорес Давенпорт.
– Вижу, – отрешенно сказала она. – Что он тут делает?
– Хочет отвезти тебя в Лондон.
– Я не собира…
– Конечно, мне будет одиноко, – продолжал лорд Икенхем, – но Мартышка считает, что ты делаешь большую ошибку.
– Почему?
– Ты знаешь, что такое свет. Он жесток. Он глумлив. Да, я понимаю, друзья смеяться не станут, они пожалеют тебя, но чужие люди… Ты для них раненый зверек, уползающий в конуру. Мы, Твистлтоны, всегда гордились тем, что умеем сохранять лицо в несчастье. На твоем месте я бы показал, что я, как и прежде, весел, беспечен, спокоен… В чем дело, Коггз?
– Вас просят к телефону, милорд, – сказал дворецкий.
Несколько секунд Валерия издавала негромкий звук, напоминающий утечку пара. Потом она лязгнула зубами.
– Подождешь минут десять? – спросила она. – Сложу вещи.
Она ушла в дом, а Мартышка закурил сигарету. Он не одобрял дядю Фреда, но восхищался им.
Вскоре тот вернулся.
– Где Валерия? – спросил он.
– Складывает вещи.
– Так, так, так. Это Эмсворт, брат моего старого друга. Звонил из Бландинга. Просит прийти к нему в клуб. Утром управимся с Хоресом, а к двум – к нему. Значит, мы с тобой встречаемся в двенадцать в вашем клубе. Ах ты, как хорошо! Я – словно ребенок перед цирком.
Чувства Мартышки были сложней. Когда дядя собирался в столицу, он всегда трепетал, думая о будущем.
Один вдумчивый член клуба «Трутни» выразил это так:
– Когда Мартышкин дядя приезжает в Лондон, ему уже не шестьдесят, а двадцать два. Не знаю, встречалось ли вам слово «эксцессы», но именно оно приходит тут в голову.
Глава IV
Предположение дяди (при должной обработке Хорес деньги даст) произвело на Мартышку большое, глубокое впечатление. Возвращаясь в Лондон, он был весел. Однако наутро ему показалось, что теория эта недостаточно обоснованна.
И то, если подумать – разве кто-нибудь даст сразу две сотни? Нет, не даст. Лучше собрать у многих людей, объявить подписку. Потому он и решил пойти в клуб поразведать, как и что.
Обычно, вернувшись из Лё Тукэ, трутни бывали печальны – иногда, в особенно трудные годы, клуб походил на Стену плача, – но сегодня царил дух веселья. Божества французских казино снизошли к членам клуба, и, слушая рассказы об успехах, Мартышка подумывал о том, не взять ли с некоторых по десятке, когда сквозь сигаретный дым увидел знакомое лицо. Это был сыщик.
Не только любопытство и не только страх за непривычного к месту человека побудили Мартышку к нему подойти. В конце концов, и он мог дать какие-то деньги.
– А, это вы, мистер Плум! – сказал страдалец, протягивая руку. – Как вас сюда занесло?
– Доброе утро, – сказал сыщик. – Я пришел с мистером Давенпортом. Он сейчас кому-то звонит.
– Не думал, что Хорес способен так рано встать.
– Он не ложился. Танцевал всю ночь.
– А, да! Маскарад. Помню, помню. Приятно вас видеть, мистер Плум. Вы так быстро ушли.
– Да, – задумчиво сказал сыщик. – А как вы поладили с особой N?
– Средне. Она разбушевалась.
– Так я и думал.
– Вы правильно сделали, что ушли.
– Конечно.
– И все же, – сердечно продолжал Мартышка, – я был огорчен, мне вас не хватало. Выпить хотите?
– Спасибо, нет.
– Сигарету?
– Нет, спасибо.
– Присядем, а? О, вы сидите! Вот что, мистер…
Неясный шум у стойки достиг вершины. Пуффи Проссер, местный богач, рассказывал новоприбывшим, как он сорвал банк семь раз кряду. И тут глаза мистера Плума тускло заблестели, словно пузырь мертвой рыбы.
– У-у! – сказал он, бросая на Пуффи тот самый взгляд, которым ястреб в Сахаре глядит на умирающего верблюда. – Я смотрю, тут большие деньги.
– Да, кстати, о деньгах…
– Самое время открыть шляпный банк.
– Какой банк?
– Шляпный. Не слышали? И чему вас только учат! Берем что хотите – ну, вот эту дверь – и держим пари, какая шляпа появится в ней первой. Вы ставите десятку…
Мартышка заботливо стряхнул пух с его рукава.
– У меня ее нет, – сказал он. – Я как раз…
– …на цилиндр, – продолжал его собеседник. – Тогда, если войдет субъект в цилиндре, банк ваш.
– Ага, ага!.. Очень занятно…
– Сейчас так играть нельзя, все в мягких шляпах. Ну что это такое!
– Да, безобразие, – поддержал Мартышка, – прямо хоть на костюмы гадай! Так вот, о десятках…
Мистер Плум очнулся:
– А, что?
– Я говорю, десятка…
– Костюмы! – вскричал сыщик, вскакивая с кресла, словно увидел особу N, и побежал к дверям с невообразимой скоростью. Через несколько мгновений трутни, собравшиеся у стойки, увидели, что – против всяких правил – кто-то говорит речь.
– Друзья! – возгласил мистер Плум.
Говор стих, сменившись молчанием, которое и подчеркнуло звонкий голос бывшего букмекера.
– Все вы джентльмены, – говорил Плум, – все вы спортсмены. Это я вижу. А джентльмен и спортсмен никогда не откажется от небольшого пари.
Слово «пари» сработало, холодное безучастие сменилось живым интересом. Никто не понимал, как затесался в их среду этот тип, но слушать его стали.
– Моя фамилия Плум, – говорил он. – Когда-то ее хорошо знали покровители королевского спорта. Скачки я оставил, но всегда готов помочь джентльменам и спортсменам. Итак, у вас – деньги, у меня – запись. Открываем – Костюмный – Банк!!!
Трутни редко владеют с утра всем своим разумом. Послышался удивленный гул. Один трутень спросил: «Э?», другой прошептал: «Какие еще банки?»
– Только что, – продолжал сыщик, – я объяснял идею шляпного банка моему другу Твистлтону. Костюмный действует точно так же. Сейчас один из членов клуба находится в телефонной будке. Я попросил мальчика придержать дверцу, чтобы вы, не торопясь, обдумали свои ответы. Его никто не выпустит?
– Нет! Нет! – гневно закричали трутни.
– Тогда все в порядке. Итак, каждый спросит себя: «Как он одет?» или, если хотите, «Что на нем надето?». Быть может, он в обычном костюме, быть может – в купальном. Быть может, он в мундире, вступил в Армию спасения. Чтобы дать почин, предлагаю девять против четырех – за синий костюм, четыре против одного – за серый в елочку, десять против одного – за гольфы, сто против шести – за шорты и свитер, двадцать против одного – за придворную ливрею. Не согласитесь ли вы, – обратился он к ближнему трутню, – вести запись?
– А угадывать я могу?
– Можете, можете. Следуйте влечению сердца, гоните страх.
– Как вы расцениваете шевиотовый костюм?
– Шесть против одного.
– Ставлю десять шиллингов.
– Прекрасно. Деньги наличными, пожалуйста. Ничего не попишешь, закон. Я вам доверяю, но – нельзя! Спасибо. Живее, живее, господа! Девять против четырех…
Последние преграды пали, дело пошло споро, и мистер Плум исчез за телами игроков.
Одним из первых был Мартышка. Кинувшись к швейцару, он выписал чек на последние десять фунтов и, облегченно вздохнув, прислонился к стойке.
Он понял, что фортуна, до сей поры капризная, решила больше не мучить хорошего человека. Чтобы выиграть пари, нужны знания, а они были, и в преизбытке. Только он, один из всех, знал, кто говорит по телефону; мало того – он знал, как тот одет.
Возьмем, к примеру, Бреммеля[4] наших дней – Поттера-Пербрайта, именуемого Кошкинкормом. Вот о нем можно гадать часами. Но Хорес – дело другое. Он с костюмами не расставался и довел свою невесту до рискованного шага: перед отъездом в Лё Тукэ она забрала их все до единого, чтобы отдать бедным. Конечно, она не могла оставить его голым, а потому не тронула серый фланелевый костюм и еще один, выходной, поскольку никто не успел бы сшить новый за такой короткий срок. Итак, ставим десять фунтов на серую фланель и спокойно ждем результатов.
Потягивая коктейль, он думал, все ли уйдет на Эрба или что-то останется, когда внезапно вспомнил исключительно важную вещь – мистер Плум сказал, что Хорес провел всю ночь на маскараде. И словно колокол, услышал слова: «Я оденусь бойскаутом».
Комната поплыла перед ним. Теперь он понял все. Никто, ни один человек, не может об этом догадаться. Плум знал, что сорвет банк. Самый проницательный трутень не подумает, что в такое время в таком месте кто-то оденется бойскаутом.
Мартышка вскрикнул. В предпоследнюю минуту ему открылся путь к спасению – а он все погубил! Но тут он заметил Пуффи Проссера и схватил его за рукав.
– Пуффи… – начал он.
– Ничего не дам! – сказал Пуффи.
Мартышка заплясал на месте. Гул вокруг сыщика еще не стих, но запись явно кончалась.
– Хочешь хороший совет?
– Да?
– Верный.
– Да-а?
– Абсолютный верняк.
Пуффи усмехнулся:
– Не держу пари. На что мне какие-то два фунта! Недавно в Лё Тукэ…
Мартышка кинулся к Плуму, расталкивая трутней.
– Мистер Плум!
– Да?
– Тут один мой друг хочет записаться!
– Наличными, мистер Т., только наличными. Закон!
– Чепуха. Это мистер Проссер. Возьмите чек. Вы слышали о мистере Проссере?
– А, мистер Проссер! Это дело другое. Ради такого человека можно нарушить и закон.
Вернувшись к Пуффи, Мартышка увидел, что тот оживился.
– Ты правда что-то знаешь?
– Еще бы! Половину выигрыша дашь?
– Ладно, дам.
– Тогда говори: «Бойскаут». В будке – Хорес Давенпорт, он только что с карнавала.
– В костюме бойскаута? Это точно?
– Точнее некуда!
– Что ж, будут деньги на хлеб!
– С маслом! – восторженно крикнул Мартышка. – Не забудь, половина мне.
Именно в эту минуту мальчик доложил, что его ждет лорд Икенхем; и, едва касаясь ковра, Мартышка побежал в холл. Пятый граф смотрел на него с интересом.
– Пип-пип! – сказал он.
– Пип-пип, – рассеянно бросил племянник. – Дядя Фред, дай мне все, что у тебя есть. Сейчас закроют запись. Хорес привел твоего Пудинга…
– Странно… Прекрасный человек, я ничего не говорю, но здесь ему не место.
– Потом обсудим, привел и привел. А он закрыл Хореса в будке и ведет запись. Все гадают, как Хорес одет. Сколько дашь?
– Против Пудинга? – Лорд Икенхем мягко улыбнулся. – Ничего, мой друг, ни цента. Жизнь научит тебя со временем, что Пудинга объехать нельзя. Кто только не пытался! Сотни. И где же они?
Мартышка передернул плечами:
– Что ж, теряешь редкий шанс. Я знаю точно, что Хорес был на карнавале, в костюме бойскаута, и домой не заходил.
– Бойскаута? Странно… Нет, не верю. Бейтс, – обратился он к швейцару, – вы видели мистера Давенпорта. Как он выглядел?
– Жутко, милорд.
– Как же иначе? – сказал граф. – Когда такая каланча надевает короткие штаны… А голые коленки! Одно слово – бойскаут.
– Простите, милорд, – вмешался швейцар, – мистер Давенпорт одет не бойскаутом.
– Что?!
– Мне показалось, милорд, что это скорее негр. Лицо черное, в руке – копье. Не захочешь – испугаешься.
Мартышка покачнулся. Толстый швейцар поплыл перед его глазами.
– Черное? – выговорил он.
Мистер Плум во главе шествия показался в холле. Он прошел к будке, открыл дверцу, и взорам явилась странная фигура. Природа создала немало чудищ, но еще не было такого, как то, которое ринулось к выходу, скатилось на улицу и кликнуло кеб.
Как и говорил швейцар, лицо у него было черное, длинное тело обернуто в какие-то ткани и прикрыто шкурой леопарда, голова увенчана страусовыми перьями. Оно держало копье, что не совсем сочеталось с очками в черепаховой оправе.
Мартышка ощутил, что добрая рука схватила его за локоть.
– Пойдем, мой дорогой, – сказал лорд Икенхем. – Ждать тебе нечего, встречаться с Проссером не нужно. Сколько ты ему должен?
– Пятьдесят фунтов.
– Подведем итоги. Бадду ты должен двести, Проссеру – пятьдесят. Если не отдашь Проссеру, он сообщит комитету и тебя выбросят на улицу, где поджидает Эрб. Да, ты живешь поистине полной жизнью! Нам, сельским жителям, до тебя далеко. Но как вдохновляет!
Когда они приехали к Хоресу, Уэбстер сообщил им, что тот – в ванной.
И то, если подумать – разве кто-нибудь даст сразу две сотни? Нет, не даст. Лучше собрать у многих людей, объявить подписку. Потому он и решил пойти в клуб поразведать, как и что.
Обычно, вернувшись из Лё Тукэ, трутни бывали печальны – иногда, в особенно трудные годы, клуб походил на Стену плача, – но сегодня царил дух веселья. Божества французских казино снизошли к членам клуба, и, слушая рассказы об успехах, Мартышка подумывал о том, не взять ли с некоторых по десятке, когда сквозь сигаретный дым увидел знакомое лицо. Это был сыщик.
Не только любопытство и не только страх за непривычного к месту человека побудили Мартышку к нему подойти. В конце концов, и он мог дать какие-то деньги.
– А, это вы, мистер Плум! – сказал страдалец, протягивая руку. – Как вас сюда занесло?
– Доброе утро, – сказал сыщик. – Я пришел с мистером Давенпортом. Он сейчас кому-то звонит.
– Не думал, что Хорес способен так рано встать.
– Он не ложился. Танцевал всю ночь.
– А, да! Маскарад. Помню, помню. Приятно вас видеть, мистер Плум. Вы так быстро ушли.
– Да, – задумчиво сказал сыщик. – А как вы поладили с особой N?
– Средне. Она разбушевалась.
– Так я и думал.
– Вы правильно сделали, что ушли.
– Конечно.
– И все же, – сердечно продолжал Мартышка, – я был огорчен, мне вас не хватало. Выпить хотите?
– Спасибо, нет.
– Сигарету?
– Нет, спасибо.
– Присядем, а? О, вы сидите! Вот что, мистер…
Неясный шум у стойки достиг вершины. Пуффи Проссер, местный богач, рассказывал новоприбывшим, как он сорвал банк семь раз кряду. И тут глаза мистера Плума тускло заблестели, словно пузырь мертвой рыбы.
– У-у! – сказал он, бросая на Пуффи тот самый взгляд, которым ястреб в Сахаре глядит на умирающего верблюда. – Я смотрю, тут большие деньги.
– Да, кстати, о деньгах…
– Самое время открыть шляпный банк.
– Какой банк?
– Шляпный. Не слышали? И чему вас только учат! Берем что хотите – ну, вот эту дверь – и держим пари, какая шляпа появится в ней первой. Вы ставите десятку…
Мартышка заботливо стряхнул пух с его рукава.
– У меня ее нет, – сказал он. – Я как раз…
– …на цилиндр, – продолжал его собеседник. – Тогда, если войдет субъект в цилиндре, банк ваш.
– Ага, ага!.. Очень занятно…
– Сейчас так играть нельзя, все в мягких шляпах. Ну что это такое!
– Да, безобразие, – поддержал Мартышка, – прямо хоть на костюмы гадай! Так вот, о десятках…
Мистер Плум очнулся:
– А, что?
– Я говорю, десятка…
– Костюмы! – вскричал сыщик, вскакивая с кресла, словно увидел особу N, и побежал к дверям с невообразимой скоростью. Через несколько мгновений трутни, собравшиеся у стойки, увидели, что – против всяких правил – кто-то говорит речь.
– Друзья! – возгласил мистер Плум.
Говор стих, сменившись молчанием, которое и подчеркнуло звонкий голос бывшего букмекера.
– Все вы джентльмены, – говорил Плум, – все вы спортсмены. Это я вижу. А джентльмен и спортсмен никогда не откажется от небольшого пари.
Слово «пари» сработало, холодное безучастие сменилось живым интересом. Никто не понимал, как затесался в их среду этот тип, но слушать его стали.
– Моя фамилия Плум, – говорил он. – Когда-то ее хорошо знали покровители королевского спорта. Скачки я оставил, но всегда готов помочь джентльменам и спортсменам. Итак, у вас – деньги, у меня – запись. Открываем – Костюмный – Банк!!!
Трутни редко владеют с утра всем своим разумом. Послышался удивленный гул. Один трутень спросил: «Э?», другой прошептал: «Какие еще банки?»
– Только что, – продолжал сыщик, – я объяснял идею шляпного банка моему другу Твистлтону. Костюмный действует точно так же. Сейчас один из членов клуба находится в телефонной будке. Я попросил мальчика придержать дверцу, чтобы вы, не торопясь, обдумали свои ответы. Его никто не выпустит?
– Нет! Нет! – гневно закричали трутни.
– Тогда все в порядке. Итак, каждый спросит себя: «Как он одет?» или, если хотите, «Что на нем надето?». Быть может, он в обычном костюме, быть может – в купальном. Быть может, он в мундире, вступил в Армию спасения. Чтобы дать почин, предлагаю девять против четырех – за синий костюм, четыре против одного – за серый в елочку, десять против одного – за гольфы, сто против шести – за шорты и свитер, двадцать против одного – за придворную ливрею. Не согласитесь ли вы, – обратился он к ближнему трутню, – вести запись?
– А угадывать я могу?
– Можете, можете. Следуйте влечению сердца, гоните страх.
– Как вы расцениваете шевиотовый костюм?
– Шесть против одного.
– Ставлю десять шиллингов.
– Прекрасно. Деньги наличными, пожалуйста. Ничего не попишешь, закон. Я вам доверяю, но – нельзя! Спасибо. Живее, живее, господа! Девять против четырех…
Последние преграды пали, дело пошло споро, и мистер Плум исчез за телами игроков.
Одним из первых был Мартышка. Кинувшись к швейцару, он выписал чек на последние десять фунтов и, облегченно вздохнув, прислонился к стойке.
Он понял, что фортуна, до сей поры капризная, решила больше не мучить хорошего человека. Чтобы выиграть пари, нужны знания, а они были, и в преизбытке. Только он, один из всех, знал, кто говорит по телефону; мало того – он знал, как тот одет.
Возьмем, к примеру, Бреммеля[4] наших дней – Поттера-Пербрайта, именуемого Кошкинкормом. Вот о нем можно гадать часами. Но Хорес – дело другое. Он с костюмами не расставался и довел свою невесту до рискованного шага: перед отъездом в Лё Тукэ она забрала их все до единого, чтобы отдать бедным. Конечно, она не могла оставить его голым, а потому не тронула серый фланелевый костюм и еще один, выходной, поскольку никто не успел бы сшить новый за такой короткий срок. Итак, ставим десять фунтов на серую фланель и спокойно ждем результатов.
Потягивая коктейль, он думал, все ли уйдет на Эрба или что-то останется, когда внезапно вспомнил исключительно важную вещь – мистер Плум сказал, что Хорес провел всю ночь на маскараде. И словно колокол, услышал слова: «Я оденусь бойскаутом».
Комната поплыла перед ним. Теперь он понял все. Никто, ни один человек, не может об этом догадаться. Плум знал, что сорвет банк. Самый проницательный трутень не подумает, что в такое время в таком месте кто-то оденется бойскаутом.
Мартышка вскрикнул. В предпоследнюю минуту ему открылся путь к спасению – а он все погубил! Но тут он заметил Пуффи Проссера и схватил его за рукав.
– Пуффи… – начал он.
– Ничего не дам! – сказал Пуффи.
Мартышка заплясал на месте. Гул вокруг сыщика еще не стих, но запись явно кончалась.
– Хочешь хороший совет?
– Да?
– Верный.
– Да-а?
– Абсолютный верняк.
Пуффи усмехнулся:
– Не держу пари. На что мне какие-то два фунта! Недавно в Лё Тукэ…
Мартышка кинулся к Плуму, расталкивая трутней.
– Мистер Плум!
– Да?
– Тут один мой друг хочет записаться!
– Наличными, мистер Т., только наличными. Закон!
– Чепуха. Это мистер Проссер. Возьмите чек. Вы слышали о мистере Проссере?
– А, мистер Проссер! Это дело другое. Ради такого человека можно нарушить и закон.
Вернувшись к Пуффи, Мартышка увидел, что тот оживился.
– Ты правда что-то знаешь?
– Еще бы! Половину выигрыша дашь?
– Ладно, дам.
– Тогда говори: «Бойскаут». В будке – Хорес Давенпорт, он только что с карнавала.
– В костюме бойскаута? Это точно?
– Точнее некуда!
– Что ж, будут деньги на хлеб!
– С маслом! – восторженно крикнул Мартышка. – Не забудь, половина мне.
Именно в эту минуту мальчик доложил, что его ждет лорд Икенхем; и, едва касаясь ковра, Мартышка побежал в холл. Пятый граф смотрел на него с интересом.
– Пип-пип! – сказал он.
– Пип-пип, – рассеянно бросил племянник. – Дядя Фред, дай мне все, что у тебя есть. Сейчас закроют запись. Хорес привел твоего Пудинга…
– Странно… Прекрасный человек, я ничего не говорю, но здесь ему не место.
– Потом обсудим, привел и привел. А он закрыл Хореса в будке и ведет запись. Все гадают, как Хорес одет. Сколько дашь?
– Против Пудинга? – Лорд Икенхем мягко улыбнулся. – Ничего, мой друг, ни цента. Жизнь научит тебя со временем, что Пудинга объехать нельзя. Кто только не пытался! Сотни. И где же они?
Мартышка передернул плечами:
– Что ж, теряешь редкий шанс. Я знаю точно, что Хорес был на карнавале, в костюме бойскаута, и домой не заходил.
– Бойскаута? Странно… Нет, не верю. Бейтс, – обратился он к швейцару, – вы видели мистера Давенпорта. Как он выглядел?
– Жутко, милорд.
– Как же иначе? – сказал граф. – Когда такая каланча надевает короткие штаны… А голые коленки! Одно слово – бойскаут.
– Простите, милорд, – вмешался швейцар, – мистер Давенпорт одет не бойскаутом.
– Что?!
– Мне показалось, милорд, что это скорее негр. Лицо черное, в руке – копье. Не захочешь – испугаешься.
Мартышка покачнулся. Толстый швейцар поплыл перед его глазами.
– Черное? – выговорил он.
Мистер Плум во главе шествия показался в холле. Он прошел к будке, открыл дверцу, и взорам явилась странная фигура. Природа создала немало чудищ, но еще не было такого, как то, которое ринулось к выходу, скатилось на улицу и кликнуло кеб.
Как и говорил швейцар, лицо у него было черное, длинное тело обернуто в какие-то ткани и прикрыто шкурой леопарда, голова увенчана страусовыми перьями. Оно держало копье, что не совсем сочеталось с очками в черепаховой оправе.
Мартышка ощутил, что добрая рука схватила его за локоть.
– Пойдем, мой дорогой, – сказал лорд Икенхем. – Ждать тебе нечего, встречаться с Проссером не нужно. Сколько ты ему должен?
– Пятьдесят фунтов.
– Подведем итоги. Бадду ты должен двести, Проссеру – пятьдесят. Если не отдашь Проссеру, он сообщит комитету и тебя выбросят на улицу, где поджидает Эрб. Да, ты живешь поистине полной жизнью! Нам, сельским жителям, до тебя далеко. Но как вдохновляет!
Когда они приехали к Хоресу, Уэбстер сообщил им, что тот – в ванной.
Глава V
Хорес, который минут через десять появился в пижаме и в халате, был намного приятней того, который выскочил из будки, но печать страдания не исчезла. Лицо, оттертое маслом, а после водой и мылом, сверкало и пламенело; но глаза глядели печально, если не скорбно.
Когда он увидел графа, к этому прибавилась тревога. Хорес Давенпорт слышал рассказы о родственниках оскорбленных невест. Однако лорд Икенхем ничем не проявлял ярости. Он вообще любил Хореса, хотя и считал слабоумным, а сейчас еще и растрогался.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он. – Я утром заходил, вас не было.
– Да, Уэбстер мне сказал.
– А сейчас, в клубе, вы спешили. Хотел потолковать об этой злосчастной размолвке. Валерия мне все открыла.
– Да? – выговорил Хорес.
– Да. Мы беседовали вчера, она говорила о вас.
– Д…да?
– Да. Собственно, она только о вас и говорила. Она обижена.
– Д…д…да?
– Но не горюйте, все уладится. Когда вы доживете до моих лет, вы будете знать, что равнодушные девушки не называют своих женихов лупоглазыми идиотами и не стремятся посмотреть, как те корчатся в кипящем масле.
– Она это все говорила?
– Естественно. Значит, любовь жива. Подождите денек-другой, пусть остынет, а потом – цветы, цветы и цветы. Выбросит – шлите снова. Затопчет ногами – а вы еще. Вскоре вы обнаружите, что это действует. Полного примирения я жду в начале мая.
– Хорошо… – проговорил Хорес.
– Вижу, вы не радуетесь, – заметил граф.
– Нет, что вы…
– Почему же вы напоминаете снулую рыбу в мелкой луже?
– Я озабочен, – отвечал Хорес.
– Ты? – вскричал Мартышка. – Нет, вы подумайте! Это он озабочен! А я? Кто мне говорил, что оденется бойскаутом?
– Я собирался, но передумал.
– Передумал! Ну, знаешь! Ха-ха! У-ю-юй! Тьфу!
– Да что случилось?
– Ах, ничего! Просто ты меня погубил.
– Он прав, дорогой мой, – вступил в беседу лорд Икенхем. – Боюсь, вы и впрямь погубили Мартышку. Если он вступит в Иностранный легион, вина падет на вас. Британцы так не поступают. Нехорошо, нехорошо.
– Разве важно, в каком я костюме?
– Еще бы! В клубе держали пари, а мой несчастный племянник поставил на бойскаута.
– А, вон что! Мне очень жаль.
– Поздно, дорогой, поздно.
– Понимаете, Полли сказала, что лучше одеться африканским вождем.
– Вижу, у нее причудливый, нездоровый вкус. Так и просится слово «извращенный». Кто эта Полли?
– Дочка Плума. Мы вместе были на балу.
Лорд Икенхем просиял:
– Неужели Полли Плум? Боже, как летит время! Малютка Полли ходит на балы! Я ее знал вот такой. Она у нас гостила. Прелестное дитя. Наверное, совсем выросла? Что ж, никто из нас не молодеет! Когда я видел ее в последний раз, мне было едва за пятьдесят. Мальчишка! Значит, вы повели ее на бал?
– Да. Я хотел пойти с Валерией, а после… всего сказал, что пойду с Полли.
– Чтобы ей досадить? Тонкий, изящный ход. Плум тоже был с вами?
– Нет, не был.
– Что же он делал в клубе?
– Понимаете, он зашел на Малборо-стрит, чтобы заплатить за меня штраф, вот я его и прихватил.
Мартышка немного оживился:
– Штраф? Тебя что, арестовали?
– Да. Вышла неприятность, все из-за Рикки.
– А кто это – Рикки? – спросил граф.
– Аларих Гилпин, мой кузен.
– Пишет стихи, – объяснил Мартышка. – Такой мордатый, рыжий. Это он познакомил Хореса с Полли. Для танцев.
– А что же там вышло?
– Оказывается, Рикки и Полли любят друг друга. Он запретил ей идти со мной на бал. Пришел, а мы там… Вы его сейчас не видели?
– Вроде бы нет.
– Он собирался зайти и сломать мне шею.
– Разве поэт может ломать шею?
– Рикки – может. Он как-то избил трех лотошников в Ковент-Гардене. Пошел туда за вдохновением, чтобы написать стихи о природе, а они привязались. Ну, он их мигом превратил в цветную капусту.
– Как это не похоже на жизнь покойного Теннисона! Так что же случилось на балу?
– Понимаете, часа через два Полли вышла, я закурил, а тут идет Рикки. Говорит, кто-то дал ему билетик, и он взял напрокат костюм Фаунтлероя[5]. Ничего такого, наоборот – просил пятьсот фунтов на кафе, где продают луковый суп.
Лорд Икенхем покачал головой.
– Пощадите сельского жителя, – сказал он. – Мы не поспеваем за бурной городской жизнью. Что это за кафе?
– Там продают луковый суп, – объяснил Мартышка. – Их теперь очень много, все у Пиккадилли-сёркус. Открыты до утра. Туда ходят, когда напьются. Золотое дно.
– Вот и Рикки так говорил. Какой-то американец открыл одно на Ковентри-стрит, зашибает две тысячи в год. А теперь собрался в Америку. Продает за пятьсот фунтов. Рикки просил у меня эти деньги, но вдруг…
– Постойте, я угадаю. Он увидел Полли.
– Именно. Он меня гладил по плечу, а тут покраснел, вскочил… в общем, изменился. Ну, сами знаете, что бывает в таких местах, если кто-то орет. То-се… В общем, я зря это сделал.
– Что?
– Ткнул его копьем. Я не хотел, я просто не рассчитал, смотрю – он схватился за живот и как-то странно на меня смотрит. Я опять ткнул. Тут и началось. Меня бы не арестовали, но он ухитрился заехать мне в зубы.
– Вы спутали, мой дорогой, – поправил его лорд Икенхем. – Наверное, все было иначе. Ни один полицейский не арестует человека за то, что его ударили.
– Нет, не спутал. Он дал мне в зубы, а я потерял голову. Ничего не помню. Глядь – а я бью какую-то Марию-Антуанетту. Я очень удивился. Я еще думал, почему Рикки такой мягкий и так верещит.
Когда он увидел графа, к этому прибавилась тревога. Хорес Давенпорт слышал рассказы о родственниках оскорбленных невест. Однако лорд Икенхем ничем не проявлял ярости. Он вообще любил Хореса, хотя и считал слабоумным, а сейчас еще и растрогался.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он. – Я утром заходил, вас не было.
– Да, Уэбстер мне сказал.
– А сейчас, в клубе, вы спешили. Хотел потолковать об этой злосчастной размолвке. Валерия мне все открыла.
– Да? – выговорил Хорес.
– Да. Мы беседовали вчера, она говорила о вас.
– Д…да?
– Да. Собственно, она только о вас и говорила. Она обижена.
– Д…д…да?
– Но не горюйте, все уладится. Когда вы доживете до моих лет, вы будете знать, что равнодушные девушки не называют своих женихов лупоглазыми идиотами и не стремятся посмотреть, как те корчатся в кипящем масле.
– Она это все говорила?
– Естественно. Значит, любовь жива. Подождите денек-другой, пусть остынет, а потом – цветы, цветы и цветы. Выбросит – шлите снова. Затопчет ногами – а вы еще. Вскоре вы обнаружите, что это действует. Полного примирения я жду в начале мая.
– Хорошо… – проговорил Хорес.
– Вижу, вы не радуетесь, – заметил граф.
– Нет, что вы…
– Почему же вы напоминаете снулую рыбу в мелкой луже?
– Я озабочен, – отвечал Хорес.
– Ты? – вскричал Мартышка. – Нет, вы подумайте! Это он озабочен! А я? Кто мне говорил, что оденется бойскаутом?
– Я собирался, но передумал.
– Передумал! Ну, знаешь! Ха-ха! У-ю-юй! Тьфу!
– Да что случилось?
– Ах, ничего! Просто ты меня погубил.
– Он прав, дорогой мой, – вступил в беседу лорд Икенхем. – Боюсь, вы и впрямь погубили Мартышку. Если он вступит в Иностранный легион, вина падет на вас. Британцы так не поступают. Нехорошо, нехорошо.
– Разве важно, в каком я костюме?
– Еще бы! В клубе держали пари, а мой несчастный племянник поставил на бойскаута.
– А, вон что! Мне очень жаль.
– Поздно, дорогой, поздно.
– Понимаете, Полли сказала, что лучше одеться африканским вождем.
– Вижу, у нее причудливый, нездоровый вкус. Так и просится слово «извращенный». Кто эта Полли?
– Дочка Плума. Мы вместе были на балу.
Лорд Икенхем просиял:
– Неужели Полли Плум? Боже, как летит время! Малютка Полли ходит на балы! Я ее знал вот такой. Она у нас гостила. Прелестное дитя. Наверное, совсем выросла? Что ж, никто из нас не молодеет! Когда я видел ее в последний раз, мне было едва за пятьдесят. Мальчишка! Значит, вы повели ее на бал?
– Да. Я хотел пойти с Валерией, а после… всего сказал, что пойду с Полли.
– Чтобы ей досадить? Тонкий, изящный ход. Плум тоже был с вами?
– Нет, не был.
– Что же он делал в клубе?
– Понимаете, он зашел на Малборо-стрит, чтобы заплатить за меня штраф, вот я его и прихватил.
Мартышка немного оживился:
– Штраф? Тебя что, арестовали?
– Да. Вышла неприятность, все из-за Рикки.
– А кто это – Рикки? – спросил граф.
– Аларих Гилпин, мой кузен.
– Пишет стихи, – объяснил Мартышка. – Такой мордатый, рыжий. Это он познакомил Хореса с Полли. Для танцев.
– А что же там вышло?
– Оказывается, Рикки и Полли любят друг друга. Он запретил ей идти со мной на бал. Пришел, а мы там… Вы его сейчас не видели?
– Вроде бы нет.
– Он собирался зайти и сломать мне шею.
– Разве поэт может ломать шею?
– Рикки – может. Он как-то избил трех лотошников в Ковент-Гардене. Пошел туда за вдохновением, чтобы написать стихи о природе, а они привязались. Ну, он их мигом превратил в цветную капусту.
– Как это не похоже на жизнь покойного Теннисона! Так что же случилось на балу?
– Понимаете, часа через два Полли вышла, я закурил, а тут идет Рикки. Говорит, кто-то дал ему билетик, и он взял напрокат костюм Фаунтлероя[5]. Ничего такого, наоборот – просил пятьсот фунтов на кафе, где продают луковый суп.
Лорд Икенхем покачал головой.
– Пощадите сельского жителя, – сказал он. – Мы не поспеваем за бурной городской жизнью. Что это за кафе?
– Там продают луковый суп, – объяснил Мартышка. – Их теперь очень много, все у Пиккадилли-сёркус. Открыты до утра. Туда ходят, когда напьются. Золотое дно.
– Вот и Рикки так говорил. Какой-то американец открыл одно на Ковентри-стрит, зашибает две тысячи в год. А теперь собрался в Америку. Продает за пятьсот фунтов. Рикки просил у меня эти деньги, но вдруг…
– Постойте, я угадаю. Он увидел Полли.
– Именно. Он меня гладил по плечу, а тут покраснел, вскочил… в общем, изменился. Ну, сами знаете, что бывает в таких местах, если кто-то орет. То-се… В общем, я зря это сделал.
– Что?
– Ткнул его копьем. Я не хотел, я просто не рассчитал, смотрю – он схватился за живот и как-то странно на меня смотрит. Я опять ткнул. Тут и началось. Меня бы не арестовали, но он ухитрился заехать мне в зубы.
– Вы спутали, мой дорогой, – поправил его лорд Икенхем. – Наверное, все было иначе. Ни один полицейский не арестует человека за то, что его ударили.
– Нет, не спутал. Он дал мне в зубы, а я потерял голову. Ничего не помню. Глядь – а я бью какую-то Марию-Антуанетту. Я очень удивился. Я еще думал, почему Рикки такой мягкий и так верещит.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента