Страница:
Лорд Эмсворт издал радостный крик:
– Чикаго!
– Что?
– Не Ниагара, а Чикаго. В Америке есть такой город.
– Да, вроде был. А как тут у вас дела? – спросил Фредди, решив сменить тему раньше, чем отец спросит, почему дочку назвали Индианой.
Лорд Эмсворт подумал. Рацион Императрицы… нет, не то. У сына не хватает глубины. Наконец он припомнил:
– Твой дядя Эгберт очень ругается.
– Почему?
– Садовники гонялись за Ви.
Фредди удивился, мало того – он был шокирован. Конечно, его кузина очень привлекательна, но он надеялся, что британский садовник лучше владеет собой.
– Гонялись? Садовники? Что, шайка?
– Нет, не все, какой-то один. Я не понял, но он не садовник, а влюблен в твою кузину Пруденс.
– Что?!
Фредди схватился за перильца свинарника; монокль куда-то улетел.
– Так Эгберт сказал. Странно… Гонялся бы тогда за ней. Вероника побежала к Гермионе, та вышла к нему, а он ей дал записку и полкроны. Этого я тоже не понимаю, – признался лорд Эмсворт. – У Гермионы куча денег.
– Прости, отец, – выговорил Фредди, – мне надо подумать.
Он медленно пошел по дорожке и довольно скоро увидел одну из тех скамеек, которые стоят то там, то сям в сельских усадьбах. Для человека с таким бременем скамейка – ничто, и он бы прошел мимо, если бы на ней не сидела Вероника. Когда он к ней приближался, надрывный всхлип рассек воздух, и он увидел, что кузина рыдает. Только это одно и могло увести его мысли от Листера. Он был не из тех, кто оставит деву в беде.
– Эй, Ви! – сказал он, кинувшись к ней. – Что с тобой?
Веронике Уэдж было нужно именно это. Она стала рассказывать, и вскоре добрый Фредди уже обнимал ее, а там и нежно, по-братски целовал, вздыхая и приговаривая: «Нет, это подумать!», «Ну, знаешь!», «Ужас какой» и т. п.
Неподалеку, за деревом, Типтон Плимсол чувствовал себя так, словно его метко ударили за ухом шкуркой от угря, набитой камешками.
6
Глава 7
1
2
3
4
5
– Чикаго!
– Что?
– Не Ниагара, а Чикаго. В Америке есть такой город.
– Да, вроде был. А как тут у вас дела? – спросил Фредди, решив сменить тему раньше, чем отец спросит, почему дочку назвали Индианой.
Лорд Эмсворт подумал. Рацион Императрицы… нет, не то. У сына не хватает глубины. Наконец он припомнил:
– Твой дядя Эгберт очень ругается.
– Почему?
– Садовники гонялись за Ви.
Фредди удивился, мало того – он был шокирован. Конечно, его кузина очень привлекательна, но он надеялся, что британский садовник лучше владеет собой.
– Гонялись? Садовники? Что, шайка?
– Нет, не все, какой-то один. Я не понял, но он не садовник, а влюблен в твою кузину Пруденс.
– Что?!
Фредди схватился за перильца свинарника; монокль куда-то улетел.
– Так Эгберт сказал. Странно… Гонялся бы тогда за ней. Вероника побежала к Гермионе, та вышла к нему, а он ей дал записку и полкроны. Этого я тоже не понимаю, – признался лорд Эмсворт. – У Гермионы куча денег.
– Прости, отец, – выговорил Фредди, – мне надо подумать.
Он медленно пошел по дорожке и довольно скоро увидел одну из тех скамеек, которые стоят то там, то сям в сельских усадьбах. Для человека с таким бременем скамейка – ничто, и он бы прошел мимо, если бы на ней не сидела Вероника. Когда он к ней приближался, надрывный всхлип рассек воздух, и он увидел, что кузина рыдает. Только это одно и могло увести его мысли от Листера. Он был не из тех, кто оставит деву в беде.
– Эй, Ви! – сказал он, кинувшись к ней. – Что с тобой?
Веронике Уэдж было нужно именно это. Она стала рассказывать, и вскоре добрый Фредди уже обнимал ее, а там и нежно, по-братски целовал, вздыхая и приговаривая: «Нет, это подумать!», «Ну, знаешь!», «Ужас какой» и т. п.
Неподалеку, за деревом, Типтон Плимсол чувствовал себя так, словно его метко ударили за ухом шкуркой от угря, набитой камешками.
6
Лорд Эмсворт прибыл в Лондон часов в пять и взял такси, чтобы ехать в клуб «Старых Консерваторов», где и думал остановиться. Генри Листер прибыл в то же время тем же поездом и направился прямо к Галли Трипвуду. С той минуты, когда леди Гермиона взорвалась, как бумажный пакет, он мечтал посоветоваться с умным, бывалым человеком. Да, тут уже никто не поможет – а все-таки человек, женивший Ронни на хористке при всех этих тетках, способен на чудо.
Достопочтенный Галахад стоял у входа рядом с машиной и болтал с шофером. Родственные обязательства были для него святыней. Он ехал в Бландинг, к Веронике.
Увидев Генри, он недоуменно поморгал, но тут же понял, что стряслась беда. Такой разум не обманешь.
– Господи, это Генри! – воскликнул он. – Что ты тут делаешь?
– Можно с вами поговорить? – спросил Листер, угрюмо косясь на шофера, чьи большие розовые уши встали как у жирафы.
– Отойдем немного, – предложил Галахад. – Ну, в чем дело? Почему ты не в замке? Неужели выгнали?
– Вообще-то да. Но я не виноват. Откуда мне знать, что она не кухарка? Каждый бы ошибся.
– Ты говоришь о моей сестре Гермионе?
– Да.
– Принял ее за кухарку?
– Да.
– И?
– Дал ей полкроны и записку для Пруденс.
– Теперь понятно. А она схватила пламенный меч и выгнала тебя из сада?
– Именно.
– Как же ты на нее напоролся?
– Она вышла сказать, чтобы я не гонялся за ее дочерью.
– Племянницей.
– Нет, дочерью. Такая лупоглазая слабоумная девица.
– Вот как? Это необычно, чаще ее называют богиней. А вообще так лучше. Не хватало тебе перекинуться на нее. Хорошо, если она тебе не нравится, почему ты за ней погнался?
– Чтобы передать записку Пруденс.
– А, ясно. Что же ты написал?
– Что я готов на все – бросить живопись, осесть в этом кабачке. Фредди вам говорил?
– Да, в общих чертах. Ну, можешь успокоиться. Я еду в Бландинг. Передам.
– Спасибо вам большое.
– Не за что. Значит, решился взять «Шелковицу»? Это умно. Очень верное дело. Приведешь все в порядок, усовершенствуешь…
– Вот и Пру говорит. Бассейны, корты всякие.
– Конечно, тут нужны деньги. С удовольствием бы дал, но я младший сын. Есть у тебя кто-нибудь на примете?
– Пру думала, лорд Эмсворт даст. Когда мы поженимся. Но я послал его к черту.
– Ну и что?
– Он обиделся.
– Все равно не понимаю.
– Вы не считаете, что мои шансы снизились?
– Конечно, нет. Кларенс ничего не помнит.
– Он меня узнает.
– Вспомнит, что где-то видел, не больше.
– Вы так думаете?
– Да.
– Зачем же вы заставили меня носить эту бороду?
– Из педагогических соображений. Каждый человек рано или поздно должен ее носить. Укрепляет дух. И потом, скажи спасибо, что Гермиона видела тебя с бородой. Теперь не узнает.
– Когда?
– Завтра.
– Почему?
– Ах, я не сказал? – спохватился Галли. – Все очень просто. Кларенс приедет ко мне насчет художника. Я представлю тебя. Понятно?
Генри хватал ртом воздух. Великую мудрость уважаешь, но с ней нелегко.
– Ничего не выйдет.
– Еще как выйдет! Дорогой мой, я близко общаюсь с Кларенсом больше половины века. Сомневаюсь я только в другом – сможешь ли ты выдержать то небольшое время, которое пройдет, прежде чем вы с Пруденс сбежите и поженитесь. До сих пор не выдерживал.
Генри заверил его, что сможет, Галли понадеялся, что это так, и в эту же минуту из-за утла появился лорд Эмсворт.
– А, вот и он! – сказал его брат. – Слушай внимательно. Подожди немного, скажи, что тебе пора, и медленно иди до Сент-Джеймского дворца, а потом обратно. Остальное предоставь мне. Привет, Кларенс!
– А, Галахад! – сказал лорд Эмсворт.
– Ну, мне пора, – сказал Генри, все-таки немного смущаясь.
Смущался он и тогда, когда пришел обратно. Галли беспечно его приветствовал.
– Вернулись? – сказал он. – Прекрасно. А то я хотел вам звонить из замка.
– Я вас где-то видел, – сказал девятый граф.
– Да? – сказал Генри.
– Еще бы, – сказал Галли. – Кто ж его не видел! Это Лендсир. Фотографии во всех газетах. А вот скажите мне, дорогой, вы не слишком заняты?
– Нет-нет! – сказал Генри.
– Могли бы кое-что написать?
– Да-да!
– Прекрасно. Понимаете, мой брат очень хотел бы пригласить вас в свой замок. Вы слышали об Императрице?
– Да-да!
– Слышали? – обрадовался лорд Эмсворт.
– Мой дорогой, – тонко улыбнулся Галли, – как же ему не слышать? Наш лучший анималист следит за прославленными свиньями. Он давно изучает ее фотографии.
– Много лет, – прибавил Генри.
– Вы видели таких свиней? – спросил граф.
– Никогда!
– Она жирнее всех, – сказал Галли, – кроме Лорда Берслена из Бриднорта, но тот уже стар. Вы получите огромное наслаждение. Когда ты едешь в замок, Кларенс?
– Завтра, в двенадцать сорок две. Может быть, мистер Лендсир, мы встретимся на вокзале? Мне пора. Надо зайти к ювелиру.
Когда он ушел, Галли повернулся к Генри. Он был доволен:
– Ну вот, что я тебе говорил?
Генри часто дышал, как дышит человек после тяжелого испытания.
– Почему Лендсир? – спросил он погодя.
– Кларенс очень любит «Загнанного оленя», – отвечал Галли.
Достопочтенный Галахад стоял у входа рядом с машиной и болтал с шофером. Родственные обязательства были для него святыней. Он ехал в Бландинг, к Веронике.
Увидев Генри, он недоуменно поморгал, но тут же понял, что стряслась беда. Такой разум не обманешь.
– Господи, это Генри! – воскликнул он. – Что ты тут делаешь?
– Можно с вами поговорить? – спросил Листер, угрюмо косясь на шофера, чьи большие розовые уши встали как у жирафы.
– Отойдем немного, – предложил Галахад. – Ну, в чем дело? Почему ты не в замке? Неужели выгнали?
– Вообще-то да. Но я не виноват. Откуда мне знать, что она не кухарка? Каждый бы ошибся.
– Ты говоришь о моей сестре Гермионе?
– Да.
– Принял ее за кухарку?
– Да.
– И?
– Дал ей полкроны и записку для Пруденс.
– Теперь понятно. А она схватила пламенный меч и выгнала тебя из сада?
– Именно.
– Как же ты на нее напоролся?
– Она вышла сказать, чтобы я не гонялся за ее дочерью.
– Племянницей.
– Нет, дочерью. Такая лупоглазая слабоумная девица.
– Вот как? Это необычно, чаще ее называют богиней. А вообще так лучше. Не хватало тебе перекинуться на нее. Хорошо, если она тебе не нравится, почему ты за ней погнался?
– Чтобы передать записку Пруденс.
– А, ясно. Что же ты написал?
– Что я готов на все – бросить живопись, осесть в этом кабачке. Фредди вам говорил?
– Да, в общих чертах. Ну, можешь успокоиться. Я еду в Бландинг. Передам.
– Спасибо вам большое.
– Не за что. Значит, решился взять «Шелковицу»? Это умно. Очень верное дело. Приведешь все в порядок, усовершенствуешь…
– Вот и Пру говорит. Бассейны, корты всякие.
– Конечно, тут нужны деньги. С удовольствием бы дал, но я младший сын. Есть у тебя кто-нибудь на примете?
– Пру думала, лорд Эмсворт даст. Когда мы поженимся. Но я послал его к черту.
– Ну и что?
– Он обиделся.
– Все равно не понимаю.
– Вы не считаете, что мои шансы снизились?
– Конечно, нет. Кларенс ничего не помнит.
– Он меня узнает.
– Вспомнит, что где-то видел, не больше.
– Вы так думаете?
– Да.
– Зачем же вы заставили меня носить эту бороду?
– Из педагогических соображений. Каждый человек рано или поздно должен ее носить. Укрепляет дух. И потом, скажи спасибо, что Гермиона видела тебя с бородой. Теперь не узнает.
– Когда?
– Завтра.
– Почему?
– Ах, я не сказал? – спохватился Галли. – Все очень просто. Кларенс приедет ко мне насчет художника. Я представлю тебя. Понятно?
Генри хватал ртом воздух. Великую мудрость уважаешь, но с ней нелегко.
– Ничего не выйдет.
– Еще как выйдет! Дорогой мой, я близко общаюсь с Кларенсом больше половины века. Сомневаюсь я только в другом – сможешь ли ты выдержать то небольшое время, которое пройдет, прежде чем вы с Пруденс сбежите и поженитесь. До сих пор не выдерживал.
Генри заверил его, что сможет, Галли понадеялся, что это так, и в эту же минуту из-за утла появился лорд Эмсворт.
– А, вот и он! – сказал его брат. – Слушай внимательно. Подожди немного, скажи, что тебе пора, и медленно иди до Сент-Джеймского дворца, а потом обратно. Остальное предоставь мне. Привет, Кларенс!
– А, Галахад! – сказал лорд Эмсворт.
– Ну, мне пора, – сказал Генри, все-таки немного смущаясь.
Смущался он и тогда, когда пришел обратно. Галли беспечно его приветствовал.
– Вернулись? – сказал он. – Прекрасно. А то я хотел вам звонить из замка.
– Я вас где-то видел, – сказал девятый граф.
– Да? – сказал Генри.
– Еще бы, – сказал Галли. – Кто ж его не видел! Это Лендсир. Фотографии во всех газетах. А вот скажите мне, дорогой, вы не слишком заняты?
– Нет-нет! – сказал Генри.
– Могли бы кое-что написать?
– Да-да!
– Прекрасно. Понимаете, мой брат очень хотел бы пригласить вас в свой замок. Вы слышали об Императрице?
– Да-да!
– Слышали? – обрадовался лорд Эмсворт.
– Мой дорогой, – тонко улыбнулся Галли, – как же ему не слышать? Наш лучший анималист следит за прославленными свиньями. Он давно изучает ее фотографии.
– Много лет, – прибавил Генри.
– Вы видели таких свиней? – спросил граф.
– Никогда!
– Она жирнее всех, – сказал Галли, – кроме Лорда Берслена из Бриднорта, но тот уже стар. Вы получите огромное наслаждение. Когда ты едешь в замок, Кларенс?
– Завтра, в двенадцать сорок две. Может быть, мистер Лендсир, мы встретимся на вокзале? Мне пора. Надо зайти к ювелиру.
Когда он ушел, Галли повернулся к Генри. Он был доволен:
– Ну вот, что я тебе говорил?
Генри часто дышал, как дышит человек после тяжелого испытания.
– Почему Лендсир? – спросил он погодя.
– Кларенс очень любит «Загнанного оленя», – отвечал Галли.
Глава 7
1
Следующее утро застало Бландингский замок в полном блеске. Солнце поднялось с петухами и, набирая силу, сверкало в сапфировом небе, позлащая угодья, обращая воды в серебряный огонь. Пчелы жужжали в цветах, насекомые свиристели, птицы осушали горячий лоб прохладной листвой, сады дышали каждой порой.
Золотые лучи не проникали лишь в одно место – в маленькую комнатку за холлом. Они доходили до нее только под вечер, а потому Типтон Плимсол, выпив чашку кофе, закусив мыслями, пошел туда подумать о своей беде. Он не вынес бы сияния. Собственно говоря, ему подошла бы погода, описанная в «Короле Лире», акт III.
Нетрудно ввергнуть в тоску влюбленного человека, а вчерашнее зрелище, Фредди с Вероникой на скамейке, ввергло бы всякого. Типтон безучастно листал еженедельник, испытывая все горести похмелья без труда и затрат. Э. Джимсон Мергатройд был бы оскорблен и разочарован, заподозрив самое худшее.
Еженедельник бодрости не прибавлял. Он просто кишел изображениями немолодых аристократок, и Типтон удивлялся, что люди тратят деньги на созерцание таких морд. Сейчас он смотрел на фотографии трех лахудр в бальных платьях (справа налево – Куку Бэнкс, Лулу Бессемер и леди Тутти Фосдайк), размышляя о том, что в жизни своей не видел ничего подобного. Поспешно перевернув страницу, он обнаружил актрису с большой розой в зубах.
Собираясь перелистнуть и ее, он вздрогнул, присмотрелся и понял, что это никакая не актриса, а Вероника Уэдж. В заблуждение его ввела роза; он не думал, что она их ест, словно какой-нибудь Навуходоносор.
Непролитые слезы сверкали в его глазах, когда он разглядывал иллюстрацию. Какое лицо! Какое нежное, прелестное, чарующее лицо! А если ты годами видишь его по ту сторону стола? Все это так, но ведь и коварство какое! Простодушный поклонник обманется чистым взором – а тут и змии на скамейках. Мысли несчастного Типтона так смешались, что, уставясь на Веронику горящими очками, он не знал, поцеловать ее хочет или ткнуть в глаз.
К счастью, он этого не решил. Веселый голос сказал: «Привет! Доброе утро, доброе утро», и он увидел в окне голову и плечи изящного человека в сером костюме.
– Да, прекрасное утро, – заключил незнакомец, приветливо глядя сквозь монокль в черной оправе.
– Гыррр, – отвечал Типтон с той же сдержанностью, с какой недавно ответил «Гык» Фредди Трипвуду.
Он понял, что незнакомец – Вероникин дядя Галахад, и не ошибся. Тот обходил владения, словно добрый король, вернувшийся из Крестового похода.
– Но жаркое, – сказал он.
– Что? – сказал Типтон.
– Жарко.
– Где?
– Здесь.
– А!.. – сказал Типтон, глядя в журнал.
– Что ж, – сказал Галли, – я пойду. Увидимся в столовой.
– Где?
– В столовой.
– Что там?
– Мы увидимся.
– Гырр, – сказал Типтон и вернулся к журналу.
Золотые лучи не проникали лишь в одно место – в маленькую комнатку за холлом. Они доходили до нее только под вечер, а потому Типтон Плимсол, выпив чашку кофе, закусив мыслями, пошел туда подумать о своей беде. Он не вынес бы сияния. Собственно говоря, ему подошла бы погода, описанная в «Короле Лире», акт III.
Нетрудно ввергнуть в тоску влюбленного человека, а вчерашнее зрелище, Фредди с Вероникой на скамейке, ввергло бы всякого. Типтон безучастно листал еженедельник, испытывая все горести похмелья без труда и затрат. Э. Джимсон Мергатройд был бы оскорблен и разочарован, заподозрив самое худшее.
Еженедельник бодрости не прибавлял. Он просто кишел изображениями немолодых аристократок, и Типтон удивлялся, что люди тратят деньги на созерцание таких морд. Сейчас он смотрел на фотографии трех лахудр в бальных платьях (справа налево – Куку Бэнкс, Лулу Бессемер и леди Тутти Фосдайк), размышляя о том, что в жизни своей не видел ничего подобного. Поспешно перевернув страницу, он обнаружил актрису с большой розой в зубах.
Собираясь перелистнуть и ее, он вздрогнул, присмотрелся и понял, что это никакая не актриса, а Вероника Уэдж. В заблуждение его ввела роза; он не думал, что она их ест, словно какой-нибудь Навуходоносор.
Непролитые слезы сверкали в его глазах, когда он разглядывал иллюстрацию. Какое лицо! Какое нежное, прелестное, чарующее лицо! А если ты годами видишь его по ту сторону стола? Все это так, но ведь и коварство какое! Простодушный поклонник обманется чистым взором – а тут и змии на скамейках. Мысли несчастного Типтона так смешались, что, уставясь на Веронику горящими очками, он не знал, поцеловать ее хочет или ткнуть в глаз.
К счастью, он этого не решил. Веселый голос сказал: «Привет! Доброе утро, доброе утро», и он увидел в окне голову и плечи изящного человека в сером костюме.
– Да, прекрасное утро, – заключил незнакомец, приветливо глядя сквозь монокль в черной оправе.
– Гыррр, – отвечал Типтон с той же сдержанностью, с какой недавно ответил «Гык» Фредди Трипвуду.
Он понял, что незнакомец – Вероникин дядя Галахад, и не ошибся. Тот обходил владения, словно добрый король, вернувшийся из Крестового похода.
– Но жаркое, – сказал он.
– Что? – сказал Типтон.
– Жарко.
– Где?
– Здесь.
– А!.. – сказал Типтон, глядя в журнал.
– Что ж, – сказал Галли, – я пойду. Увидимся в столовой.
– Где?
– В столовой.
– Что там?
– Мы увидимся.
– Гырр, – сказал Типтон и вернулся к журналу.
2
Когда Галахад Трипвуд посещал замок, он чувствовал то, что чувствует добрый король, много лет сражавшийся с неверными там, за морем, и, как все тот же король, хотел видеть веселые лица.
Угрюмость молодого гостя его озаботила. О ней он и думал, когда встретил полковника, который грелся на солнышке в розовом саду.
– Эгберт, – сказал Галли, – кто этот тощий длинный тип? Американец. В роговых очках. Похож на одного моего знакомого.
– Это Типтон Плимсол, – отвечал полковник. – Фредди привез. Вообще-то ему место не здесь, а в сумасшедшем доме. Хотя, – прибавил он, – я особой разницы не вижу.
Имя это явственно взволновало Галахада.
– Типтон Плимсол? А он не связан с магазинами Типтона?
– Связан? – Полковник был сильной личностью, а то бы он застонал. – Фредди говорит, он ими практически владеет.
– То-то он показался мне знакомым! – обрадовался Галли. – Видимо, он племянник Чета Типтона. Большой мой друг. Умер, бедняга, а так – прекрасный человек. С одной особенностью: денег уйма, но пил только даром. Разработал целую систему. Болтая с барменом, он невзначай замечал, что подцепил где-то оспу. Тот кидался на улицу, посетители – за ним, а Чет оставался среди бутылок. Великий ум. Ради него я готов любить молодого Плимсола как сына. Почему он такой мрачный?
Полковник горестно махнул рукой:
– Кто его знает!..
– А почему ему место в сумасшедшем доме?
Полковник хмыкнул с такой силой, что пчела, опустившаяся на лавандовый куст, упала, отряхнулась и улетела подальше.
– Потому что он псих. Так себя вести…
– Что он делает? Кусается?
Счастливый тем, что нашел слушателя, полковник выразительно рассказал о беде, постигшей его с женой и дочерью. Когда он дошел до рододендронов, Галли охал и качал головой.
– Не нравится мне это, – сказал он. – Если бы старый Чет услышал, что в рододендронах есть девушки, он бы кинулся туда головой вперед. Здесь что-то не так.
– Вот и поправь, – мрачно сказал полковник. – Ты бы знал, как противно смотреть, когда у твоей дочери разбито сердце! Вчера Вероника отказалась от второй порции горошка. И от жареной утки. Сам видишь.
Угрюмость молодого гостя его озаботила. О ней он и думал, когда встретил полковника, который грелся на солнышке в розовом саду.
– Эгберт, – сказал Галли, – кто этот тощий длинный тип? Американец. В роговых очках. Похож на одного моего знакомого.
– Это Типтон Плимсол, – отвечал полковник. – Фредди привез. Вообще-то ему место не здесь, а в сумасшедшем доме. Хотя, – прибавил он, – я особой разницы не вижу.
Имя это явственно взволновало Галахада.
– Типтон Плимсол? А он не связан с магазинами Типтона?
– Связан? – Полковник был сильной личностью, а то бы он застонал. – Фредди говорит, он ими практически владеет.
– То-то он показался мне знакомым! – обрадовался Галли. – Видимо, он племянник Чета Типтона. Большой мой друг. Умер, бедняга, а так – прекрасный человек. С одной особенностью: денег уйма, но пил только даром. Разработал целую систему. Болтая с барменом, он невзначай замечал, что подцепил где-то оспу. Тот кидался на улицу, посетители – за ним, а Чет оставался среди бутылок. Великий ум. Ради него я готов любить молодого Плимсола как сына. Почему он такой мрачный?
Полковник горестно махнул рукой:
– Кто его знает!..
– А почему ему место в сумасшедшем доме?
Полковник хмыкнул с такой силой, что пчела, опустившаяся на лавандовый куст, упала, отряхнулась и улетела подальше.
– Потому что он псих. Так себя вести…
– Что он делает? Кусается?
Счастливый тем, что нашел слушателя, полковник выразительно рассказал о беде, постигшей его с женой и дочерью. Когда он дошел до рододендронов, Галли охал и качал головой.
– Не нравится мне это, – сказал он. – Если бы старый Чет услышал, что в рододендронах есть девушки, он бы кинулся туда головой вперед. Здесь что-то не так.
– Вот и поправь, – мрачно сказал полковник. – Ты бы знал, как противно смотреть, когда у твоей дочери разбито сердце! Вчера Вероника отказалась от второй порции горошка. И от жареной утки. Сам видишь.
3
Двухместная машина Фредди Трипвуда въезжала в родовые угодья. Ночь он провел у шропширских Финчей и одержал одну из самых блистательных побед. Майор и леди Эмили Финч кормили собак изделиями Тодда, что еще хуже Питерсона, и нелегко было их спасти. Но он их спас. Они заказали много корма, и по дороге в Бландинг Фредди просто ликовал.
Однако под конец он подумал, что ему-то хорошо, а другим не очень. Генри Листер – раз. Пруденс – два. Вероника – три. Он задумался, остановившись у свинарника.
Когда появился Галли, он размышлял о Веронике, но перебросился на Генри, тесно связанного с дядей, и сразу же о нем заговорил.
– А, дядя Галли! – сказал он. – Ну как, дядя Галли? Держись, я сейчас тебя огорчу. Бедный Глист…
– Знаю, знаю.
– Ты слышал, что его выгнали?
– Я его видел. Ты о нем не беспокойся. Тут все в порядке. Сейчас главное – тайна Плимсола и Вероники.
– И о них слышал?
– Сейчас говорил с Эгбертом. Ничего не понимаю. Ты друг этого Плимсола. В чем там дело? Я его видел и удивился, до чего он похож на дождливый день у моря. Влюблен он в Веронику?
– Вроде бы да.
– И молчит. Мало того – не идет, когда она ждет в рододендронах. Это неспроста.
– Боится?
Галли покачал головой:
– Сомневаюсь. Племянник Чета Типтона… Да Чета надо было бы связать! Хотя вообще-то с ним бывало – положит ноги на стол и поверяет душу. Очень глубокий человек. Как Пробка Бэшем. Ну, Пробку мы вылечили, попробуем тот же метод. На наше счастье, животное под рукой.
– Животное?
– Императрица. Помню, были мы в Норфолке, охотились на фазанов, и Пробка загрустил. Мы одолжили свинью на соседней ферме, хорошенько смазали фосфором и поместили в его комнате. Как рукой!
Фредди несколько удивился:
– Ты хочешь сунуть к Типпи эту свинью?
– Хочу. Нельзя упустить такой случай. У меня выход в сад, втащим единым духом.
– Но…
– В чем дело, мой друг?
– Ты думаешь, это поможет?
– Пробке помогло. Помню, он закричал… Из глубин души!
– А наоборот не выйдет?
– Не совсем понимаю.
– Если он трезвый, он напьется.
– Пробка не был трезвый!
– Не он. Типпи.
Галли был удивлен и оскорблен:
– Племянник Чета Типтона?
– Нет-нет, – поспешил объяснить Фредди. – Он не пьет всего несколько дней. Два месяца не просыхал, и что-то с ним случилось. Перешел на молоко. Честно говоря, я не верю, что ты его вылечишь.
Галахад был сметлив и мудр. Доводы он понимал.
– Понимаю, – сказал он. – Хорошо, что ты мне сообщил. Планы придется менять. Давай подумаем.
Он походил немного, опустив голову, заложив за спину руки. Время от времени, правда, он вынимал и чистил монокль.
– Есть, – сказал он, вернувшись. – Все ясно. Свинью отведем к Веронике.
Фредди испугался. Вообще-то он был согласен, но ему не понравилось первое лицо множественного числа.
– Ты что, меня втянешь? – осведомился он.
Галахад очень удивился.
– Какое неудачное слово! – сказал он. – Я думал, друг Плимсола, брат Вероники только рад им помочь.
– Да, я рад, но…
– И в таком простом деле! Ты пойдешь и посмотришь, нет ли опасности. Трудную работу беру на себя.
Фредди полегчало, но он еще не все понял:
– А зачем?
– Прости?
– Какой в этом смысл?
– Дорогой мой, неужели у тебя нет воображения? Что будет, если девушка находит у себя свинью?
– Ну, она орет благим матом.
– Совершенно верно. Орет, а рыцарь кидается на помощь.
– Откуда ты знаешь, что он услышит?
– За этим я присмотрю. Я займу его разговором, а ты найди предлог, чтоб загнать Веронику в спальню. Какой именно? Дай подумать.
– Она хотела мне показать школьные фотографии.
– Прекрасно. Как только она двинется, бей в гонг. По этому сигналу я отпускаю Плимсола. Все сверили?
– Вроде бы да. Хорошо, что отец в городе. Успеешь вернуть свинью.
– Это верно.
– Это очень важно. Из-за своей свиньи он готов на все. Пробуждается спящий тигр.
– Не беспокойся. Я не хочу огорчать Кларенса. Лучше всего – второй завтрак. Ты можешь опоздать минут на десять?
– Давай на пять.
– Попробуем. А сейчас найдем Пру. У меня для нее записка. Если не ошибаюсь, она пустится в пляс. Где она, как ты думаешь? Я ее искал, искал…
Тут Фредди мог ему помочь:
– Я ее видел в деревне. Шла к викарию насчет базара.
– Пойду ей навстречу, – сказал Галли.
И, повторив инструкции, весело пошел по дорожке. Он любил добрые дела, а сегодня подобрались очень удачные.
Однако под конец он подумал, что ему-то хорошо, а другим не очень. Генри Листер – раз. Пруденс – два. Вероника – три. Он задумался, остановившись у свинарника.
Когда появился Галли, он размышлял о Веронике, но перебросился на Генри, тесно связанного с дядей, и сразу же о нем заговорил.
– А, дядя Галли! – сказал он. – Ну как, дядя Галли? Держись, я сейчас тебя огорчу. Бедный Глист…
– Знаю, знаю.
– Ты слышал, что его выгнали?
– Я его видел. Ты о нем не беспокойся. Тут все в порядке. Сейчас главное – тайна Плимсола и Вероники.
– И о них слышал?
– Сейчас говорил с Эгбертом. Ничего не понимаю. Ты друг этого Плимсола. В чем там дело? Я его видел и удивился, до чего он похож на дождливый день у моря. Влюблен он в Веронику?
– Вроде бы да.
– И молчит. Мало того – не идет, когда она ждет в рододендронах. Это неспроста.
– Боится?
Галли покачал головой:
– Сомневаюсь. Племянник Чета Типтона… Да Чета надо было бы связать! Хотя вообще-то с ним бывало – положит ноги на стол и поверяет душу. Очень глубокий человек. Как Пробка Бэшем. Ну, Пробку мы вылечили, попробуем тот же метод. На наше счастье, животное под рукой.
– Животное?
– Императрица. Помню, были мы в Норфолке, охотились на фазанов, и Пробка загрустил. Мы одолжили свинью на соседней ферме, хорошенько смазали фосфором и поместили в его комнате. Как рукой!
Фредди несколько удивился:
– Ты хочешь сунуть к Типпи эту свинью?
– Хочу. Нельзя упустить такой случай. У меня выход в сад, втащим единым духом.
– Но…
– В чем дело, мой друг?
– Ты думаешь, это поможет?
– Пробке помогло. Помню, он закричал… Из глубин души!
– А наоборот не выйдет?
– Не совсем понимаю.
– Если он трезвый, он напьется.
– Пробка не был трезвый!
– Не он. Типпи.
Галли был удивлен и оскорблен:
– Племянник Чета Типтона?
– Нет-нет, – поспешил объяснить Фредди. – Он не пьет всего несколько дней. Два месяца не просыхал, и что-то с ним случилось. Перешел на молоко. Честно говоря, я не верю, что ты его вылечишь.
Галахад был сметлив и мудр. Доводы он понимал.
– Понимаю, – сказал он. – Хорошо, что ты мне сообщил. Планы придется менять. Давай подумаем.
Он походил немного, опустив голову, заложив за спину руки. Время от времени, правда, он вынимал и чистил монокль.
– Есть, – сказал он, вернувшись. – Все ясно. Свинью отведем к Веронике.
Фредди испугался. Вообще-то он был согласен, но ему не понравилось первое лицо множественного числа.
– Ты что, меня втянешь? – осведомился он.
Галахад очень удивился.
– Какое неудачное слово! – сказал он. – Я думал, друг Плимсола, брат Вероники только рад им помочь.
– Да, я рад, но…
– И в таком простом деле! Ты пойдешь и посмотришь, нет ли опасности. Трудную работу беру на себя.
Фредди полегчало, но он еще не все понял:
– А зачем?
– Прости?
– Какой в этом смысл?
– Дорогой мой, неужели у тебя нет воображения? Что будет, если девушка находит у себя свинью?
– Ну, она орет благим матом.
– Совершенно верно. Орет, а рыцарь кидается на помощь.
– Откуда ты знаешь, что он услышит?
– За этим я присмотрю. Я займу его разговором, а ты найди предлог, чтоб загнать Веронику в спальню. Какой именно? Дай подумать.
– Она хотела мне показать школьные фотографии.
– Прекрасно. Как только она двинется, бей в гонг. По этому сигналу я отпускаю Плимсола. Все сверили?
– Вроде бы да. Хорошо, что отец в городе. Успеешь вернуть свинью.
– Это верно.
– Это очень важно. Из-за своей свиньи он готов на все. Пробуждается спящий тигр.
– Не беспокойся. Я не хочу огорчать Кларенса. Лучше всего – второй завтрак. Ты можешь опоздать минут на десять?
– Давай на пять.
– Попробуем. А сейчас найдем Пру. У меня для нее записка. Если не ошибаюсь, она пустится в пляс. Где она, как ты думаешь? Я ее искал, искал…
Тут Фредди мог ему помочь:
– Я ее видел в деревне. Шла к викарию насчет базара.
– Пойду ей навстречу, – сказал Галли.
И, повторив инструкции, весело пошел по дорожке. Он любил добрые дела, а сегодня подобрались очень удачные.
4
Типтон Плимсол стоял на террасе, мрачно глядя на приветливый парк.
По зеленой траве среди благородных деревьев ходили коровы – и бурые, и пегие, – и он с неудовольствием смотрел на них. Пролетела пчела, не обрадовался он и ей. Шел третий час, кончился второй завтрак.
Он был печален. Никто и ничто не рассеяло тьмы за вторым завтраком, и Типтон с облегчением ушел, поскорее выпив кофе.
Стремясь на воздух, к одиночеству, он вышел на террасу, где воздух был – одиночества не было. Посмотрев на коров неполную минуту, он заметил, что сверкнул монокль и рядом появился Галли.
– А! – сказал Галли. – Вот вы где.
Когда гостишь в английском поместье, хорошо то, что всегда можно юркнуть в свою комнату. Через две минуты Типтон был там; еще через две он понял, что и здесь нет одиночества: раздался стук в дверь, и вошел изящный человек в сером.
Если вы хотите представить, что чувствовал Типтон Плимсол, перелистайте «Лиса Ренара». Ощущение загнанности смешивалось с острой досадой. Даже в сельском доме ты не можешь остаться один. Куда мы катимся?
– Что-нибудь ищете? – грозно спросил он.
Не считаясь с тем, что за очками пылает мрачный огонь, Галахад ответил мягким тоном, который не раз укрощал самых буйных букмекеров:
– Нам надо бы поговорить, мой дорогой.
– Уже говорили.
– Долго, доверительно, о вашем счастье. Вы племянник моего друга…
– Знаю.
– …и я не допущу, просто не допущу, чтобы вы погубили свое будущее. Возьмем быка за рога. Вы любите мою племянницу.
Типтон Плимсол дернулся. Он хотел было все отрицать, открыл рот – и увидел фотографию с розой. Нет, она осталась в комнатке, но он ее увидел; а потому судорожно глотнул, как бульдог, подавившийся хрящом. Галли несколько раз стукнул его по спине.
– Ясно, – сказал Галли, – спорить не стоит. Любите. Все это видят. Почему же вы так странно себя ведете?
– Что значит «странно»?
– То и значит. Многие бы сказали, что вы играете ее чувствами.
– Играю?!
– Чувствами. А вам известно, как относятся к этому порядочные люди? Дядя Чет неоднократно выражал живейшее негодование.
Слова «к черту дядю Чета» трепетали на устах племянника, но он сдержался. Были вещи поважней.
– А она?! – вскричал он. – Она не играет? Это Иезавель какая-то…
– Не Далила?
– Может, и Далила.
– Скорей всего. Иезавель съели собаки.
– Какая мерзость!
– Да, приятного мало. Больно, прежде всего. Что ж, вы обвиняете мою племянницу. Конкретней?
– Она крутит!
– Не понимаю.
– А почему она обнимается со всякими Фредди?
– Обнимается? С Фредди?
– Да. И целуется. Она плакала, а он ее целовал.
– Когда это было?
– Вчера.
Галли все понял. Он был сметлив.
– До рододендронов, – спросил он, – или после?
– После, – ответил Типтон и тут же раскрыл рот, как морской лев, когда он ожидает новую рыбку. – Ой! Вы думаете, она из-за этого плакала?
– Конечно. Дорогой мой, разве можно позвать девушку к рододендронам и не прийти? Нельзя. Они чувствительны. Я все так и вижу. Не дождавшись вас, она добрела до скамейки и заплакала. Проходивший мимо Фредди увидел ее в слезах и по-братски утешил.
– По-братски? Вы так думаете?
– Ни малейших сомнений. Они знают друг друга всю жизнь.
– Да, – заметил Типтон, – их еще называли голубками.
– Кто вам сказал?
– Лорд Эмсворт.
Галли покачал головой:
– Чтобы сохранить здравый разум в Бландинге, не слушайте Кларенса. Ничего такого не помню.
– Он был с ней обручен.
– Ах, кто из нас не был! Не с ней, вообще. Вы были?
– Был, – признал Типтон. – Раз шесть.
– И они вам безразличны?
– Ну, не совсем… Вот Дорис Джимсон… Да, безразличны.
– То-то и оно. Не беспокойтесь, Фредди любит жену.
Типтон немного ожил:
– Вы так думаете?
– Уверен. Исключительно счастливый брак. Целый день воркуют.
– Бывает же! – сказал Типтон и немного подумал. – А двоюродные братья целуют двоюродных сестер?
– Непрестанно.
– И это ничего не значит?
– Абсолютно. Скажите, мой дорогой, а почему вы ушли от этих рододендронов?
– Долго рассказывать, – отвечал Типтон.
Однако он рассказал. Галли вращался в богемных кругах, где чего только не видят, и знал, как нежны и чувствительны страдальцы, как охотно снимают они напряжение напитком. Да, Фредди был прав. Вести свинью к Типтону Плимсолу никак нельзя.
– Так-так, – сказал он, когда рассказ подошел к концу. – Лицо выглядывало из кустов?
– Не просто выглядывало, – поправил обстоятельный Типтон, – оно ухмылялось. И, кажется, сказало «Эй!».
– Вы дали для этого основания?
– Ну, я хлебнул из фляжки.
– А! Она с вами?
– Она в столе.
Галахад поднял бровь:
– Может быть, мне за ней присмотреть?
Типтон закусил губу. Тонущему нелегко расстаться со спасательным кругом.
– Поверьте, – сказал Галли, – она вам не нужна. Я знаю точно, что Вероника влюблена в вас по уши. Пить совершенно незачем.
– Козявка думает иначе.
– Козявка?
– Такая, с голубыми глазами.
– Она советовала хлопнуть?
– Да.
– Она ошибалась. Хватит лимонного сока.
Типтон еще колебался, когда снизу раздался звон меди. Галли был к этому готов и не шелохнулся; Типтон принял это за трубы Страшного суда. Подпрыгнув вершка на два, он спросил:
– Что такое?
– Забавляется кто-нибудь, – ответил Галахад. – Скорее всего, Фредди, не обращайте внимания. Идите прямо к ней.
– К ней?
– Она пошла к себе.
– Нельзя заходить к девушке без приглашения.
– Вы постучите, она выйдет.
По зеленой траве среди благородных деревьев ходили коровы – и бурые, и пегие, – и он с неудовольствием смотрел на них. Пролетела пчела, не обрадовался он и ей. Шел третий час, кончился второй завтрак.
Он был печален. Никто и ничто не рассеяло тьмы за вторым завтраком, и Типтон с облегчением ушел, поскорее выпив кофе.
Стремясь на воздух, к одиночеству, он вышел на террасу, где воздух был – одиночества не было. Посмотрев на коров неполную минуту, он заметил, что сверкнул монокль и рядом появился Галли.
– А! – сказал Галли. – Вот вы где.
Когда гостишь в английском поместье, хорошо то, что всегда можно юркнуть в свою комнату. Через две минуты Типтон был там; еще через две он понял, что и здесь нет одиночества: раздался стук в дверь, и вошел изящный человек в сером.
Если вы хотите представить, что чувствовал Типтон Плимсол, перелистайте «Лиса Ренара». Ощущение загнанности смешивалось с острой досадой. Даже в сельском доме ты не можешь остаться один. Куда мы катимся?
– Что-нибудь ищете? – грозно спросил он.
Не считаясь с тем, что за очками пылает мрачный огонь, Галахад ответил мягким тоном, который не раз укрощал самых буйных букмекеров:
– Нам надо бы поговорить, мой дорогой.
– Уже говорили.
– Долго, доверительно, о вашем счастье. Вы племянник моего друга…
– Знаю.
– …и я не допущу, просто не допущу, чтобы вы погубили свое будущее. Возьмем быка за рога. Вы любите мою племянницу.
Типтон Плимсол дернулся. Он хотел было все отрицать, открыл рот – и увидел фотографию с розой. Нет, она осталась в комнатке, но он ее увидел; а потому судорожно глотнул, как бульдог, подавившийся хрящом. Галли несколько раз стукнул его по спине.
– Ясно, – сказал Галли, – спорить не стоит. Любите. Все это видят. Почему же вы так странно себя ведете?
– Что значит «странно»?
– То и значит. Многие бы сказали, что вы играете ее чувствами.
– Играю?!
– Чувствами. А вам известно, как относятся к этому порядочные люди? Дядя Чет неоднократно выражал живейшее негодование.
Слова «к черту дядю Чета» трепетали на устах племянника, но он сдержался. Были вещи поважней.
– А она?! – вскричал он. – Она не играет? Это Иезавель какая-то…
– Не Далила?
– Может, и Далила.
– Скорей всего. Иезавель съели собаки.
– Какая мерзость!
– Да, приятного мало. Больно, прежде всего. Что ж, вы обвиняете мою племянницу. Конкретней?
– Она крутит!
– Не понимаю.
– А почему она обнимается со всякими Фредди?
– Обнимается? С Фредди?
– Да. И целуется. Она плакала, а он ее целовал.
– Когда это было?
– Вчера.
Галли все понял. Он был сметлив.
– До рододендронов, – спросил он, – или после?
– После, – ответил Типтон и тут же раскрыл рот, как морской лев, когда он ожидает новую рыбку. – Ой! Вы думаете, она из-за этого плакала?
– Конечно. Дорогой мой, разве можно позвать девушку к рододендронам и не прийти? Нельзя. Они чувствительны. Я все так и вижу. Не дождавшись вас, она добрела до скамейки и заплакала. Проходивший мимо Фредди увидел ее в слезах и по-братски утешил.
– По-братски? Вы так думаете?
– Ни малейших сомнений. Они знают друг друга всю жизнь.
– Да, – заметил Типтон, – их еще называли голубками.
– Кто вам сказал?
– Лорд Эмсворт.
Галли покачал головой:
– Чтобы сохранить здравый разум в Бландинге, не слушайте Кларенса. Ничего такого не помню.
– Он был с ней обручен.
– Ах, кто из нас не был! Не с ней, вообще. Вы были?
– Был, – признал Типтон. – Раз шесть.
– И они вам безразличны?
– Ну, не совсем… Вот Дорис Джимсон… Да, безразличны.
– То-то и оно. Не беспокойтесь, Фредди любит жену.
Типтон немного ожил:
– Вы так думаете?
– Уверен. Исключительно счастливый брак. Целый день воркуют.
– Бывает же! – сказал Типтон и немного подумал. – А двоюродные братья целуют двоюродных сестер?
– Непрестанно.
– И это ничего не значит?
– Абсолютно. Скажите, мой дорогой, а почему вы ушли от этих рододендронов?
– Долго рассказывать, – отвечал Типтон.
Однако он рассказал. Галли вращался в богемных кругах, где чего только не видят, и знал, как нежны и чувствительны страдальцы, как охотно снимают они напряжение напитком. Да, Фредди был прав. Вести свинью к Типтону Плимсолу никак нельзя.
– Так-так, – сказал он, когда рассказ подошел к концу. – Лицо выглядывало из кустов?
– Не просто выглядывало, – поправил обстоятельный Типтон, – оно ухмылялось. И, кажется, сказало «Эй!».
– Вы дали для этого основания?
– Ну, я хлебнул из фляжки.
– А! Она с вами?
– Она в столе.
Галахад поднял бровь:
– Может быть, мне за ней присмотреть?
Типтон закусил губу. Тонущему нелегко расстаться со спасательным кругом.
– Поверьте, – сказал Галли, – она вам не нужна. Я знаю точно, что Вероника влюблена в вас по уши. Пить совершенно незачем.
– Козявка думает иначе.
– Козявка?
– Такая, с голубыми глазами.
– Она советовала хлопнуть?
– Да.
– Она ошибалась. Хватит лимонного сока.
Типтон еще колебался, когда снизу раздался звон меди. Галли был к этому готов и не шелохнулся; Типтон принял это за трубы Страшного суда. Подпрыгнув вершка на два, он спросил:
– Что такое?
– Забавляется кто-нибудь, – ответил Галахад. – Скорее всего, Фредди, не обращайте внимания. Идите прямо к ней.
– К ней?
– Она пошла к себе.
– Нельзя заходить к девушке без приглашения.
– Вы постучите, она выйдет.
5
Лень повторять, что самые лучшие замыслы срываются из-за мелочей. Как вы помните, поэт Бернс особо об этом напоминает. История с гонгом послужит неплохой иллюстрацией.
Галахад не учел, что Вероника принадлежит к тому типу девушек, которые, услышав гонг, бегут узнать, кто ударил в него и зачем. Фредди вешал палочку с приятным сознанием выполненного долга, когда заметил огромные и удивленные глаза.
Состоялся такой диалог:
– Фред-ди, это ты?
– Что – я?
– Ударил в гонг.
– В гонг? А, да. Ударил.
– Почему?
– Не знаю. Захотелось.
– А для чего?
Это могло длиться долго, но тут из гостиной вышла леди Гермиона:
– Кто ударил в гонг?
Теперь ответила Вероника:
– Это Фред-ди.
– Ты ударил, Фредди?
– Э… да. Я.
– Почему?
Вероника сообщила, что уже об этом спрашивала.
– Я шла за альбомом, – пояснила она, – а он ударил.
Из-за зеленой гардины в глубине холла появился дворецкий:
– Кто-то бил в гонг, миледи?
– Да. Мистер Фредерик.
– Очень хорошо, миледи.
Бидж удалился. Получилось так, что Фредди ударил в гонг из прихоти. Из чего? Из прихоти. Ну что вы, не видели! Бывает. Захочешь – и ударишь. Знал бы, что будет такой тарарам, не ударял бы. Вероника сказала: «Ну, Фред-ди», леди Гермиона предположила, что в Америке он лишился последнего разума, и тут ей пришло в голову, что надо немедленно сказать горничной, чтобы та сменила лямки на бюстгальтере. Послала она, естественно, дочь.
Послушная Вероника сказала: «Сейчас, мам-ма» – и ушла в ту комнату, где шила горничная. Леди Гермиона вернулась в гостиную. Фредди, махнув на все рукой, скрылся в бильярдной, где и думал о собачьем корме. А Галахад тем самым пустил Типтона преждевременно.
Дойдя до алой комнаты, Типтон постоял перед дверью. Он тяжело дышал и качался то на одной ноге, то на другой.
Оспорив предположение Фредди, что племянник Чета Типтона подвластен страху перед девушками, Галахад ошибся. Наследственность сложнее. Сердце у Типтона сотрясалось как мотоцикл, дышал он с трудом. Чем дольше он стоял, тем было яснее, что без стимулятора не обойдется.
Он кинулся к себе, схватил фляжку, вздрогнув при мысли, что он ее чуть не отдал, и поднес к губам, закинув при этом голову.
Это помогло. Решимость и отвага окатили его огнем. Он огляделся, бросая вызов, но никаких лиц не увидел. Такая удача окончательно его укрепила.
Вернувшись, он твердо постучался в дверь. Ответа не было. Он удивился: Вероника явно двигалась там, внутри. Пока он об этом думал, раздался грохот, словно кто-то свалил столик вместе с вазой.
Он приложил губы к скважине и напряженно проговорил: «Эй!»
На сей раз усилия его оправдались. Из-за двери донесся странный звук – видимо, приглашение. Он не ждал, что Вероника именно хрюкнет, но не очень удивился. Вероятно, решил он, она держит что-то во рту, девушки часто берут в рот всякие шпильки. Вот Дорис Джимсон…
Галахад не учел, что Вероника принадлежит к тому типу девушек, которые, услышав гонг, бегут узнать, кто ударил в него и зачем. Фредди вешал палочку с приятным сознанием выполненного долга, когда заметил огромные и удивленные глаза.
Состоялся такой диалог:
– Фред-ди, это ты?
– Что – я?
– Ударил в гонг.
– В гонг? А, да. Ударил.
– Почему?
– Не знаю. Захотелось.
– А для чего?
Это могло длиться долго, но тут из гостиной вышла леди Гермиона:
– Кто ударил в гонг?
Теперь ответила Вероника:
– Это Фред-ди.
– Ты ударил, Фредди?
– Э… да. Я.
– Почему?
Вероника сообщила, что уже об этом спрашивала.
– Я шла за альбомом, – пояснила она, – а он ударил.
Из-за зеленой гардины в глубине холла появился дворецкий:
– Кто-то бил в гонг, миледи?
– Да. Мистер Фредерик.
– Очень хорошо, миледи.
Бидж удалился. Получилось так, что Фредди ударил в гонг из прихоти. Из чего? Из прихоти. Ну что вы, не видели! Бывает. Захочешь – и ударишь. Знал бы, что будет такой тарарам, не ударял бы. Вероника сказала: «Ну, Фред-ди», леди Гермиона предположила, что в Америке он лишился последнего разума, и тут ей пришло в голову, что надо немедленно сказать горничной, чтобы та сменила лямки на бюстгальтере. Послала она, естественно, дочь.
Послушная Вероника сказала: «Сейчас, мам-ма» – и ушла в ту комнату, где шила горничная. Леди Гермиона вернулась в гостиную. Фредди, махнув на все рукой, скрылся в бильярдной, где и думал о собачьем корме. А Галахад тем самым пустил Типтона преждевременно.
Дойдя до алой комнаты, Типтон постоял перед дверью. Он тяжело дышал и качался то на одной ноге, то на другой.
Оспорив предположение Фредди, что племянник Чета Типтона подвластен страху перед девушками, Галахад ошибся. Наследственность сложнее. Сердце у Типтона сотрясалось как мотоцикл, дышал он с трудом. Чем дольше он стоял, тем было яснее, что без стимулятора не обойдется.
Он кинулся к себе, схватил фляжку, вздрогнув при мысли, что он ее чуть не отдал, и поднес к губам, закинув при этом голову.
Это помогло. Решимость и отвага окатили его огнем. Он огляделся, бросая вызов, но никаких лиц не увидел. Такая удача окончательно его укрепила.
Вернувшись, он твердо постучался в дверь. Ответа не было. Он удивился: Вероника явно двигалась там, внутри. Пока он об этом думал, раздался грохот, словно кто-то свалил столик вместе с вазой.
Он приложил губы к скважине и напряженно проговорил: «Эй!»
На сей раз усилия его оправдались. Из-за двери донесся странный звук – видимо, приглашение. Он не ждал, что Вероника именно хрюкнет, но не очень удивился. Вероятно, решил он, она держит что-то во рту, девушки часто берут в рот всякие шпильки. Вот Дорис Джимсон…