Страница:
Мистер Андерсон всем сердцем желал, чтобы его молодой гость поскорее прекратил трещать и дал ему возможность перейти к делу, но денежным мешкам приходится потакать, и он согласился, что да, призадуматься можно.
– А я вам еще одну странность расскажу, – не унимался Простак, истинная душа компании. – Верите ли вы во всякое такое?
– Э… В какое?
– В гадалок там, в предсказательниц судьбы.
– В гадалок? Нет, не верю.
– Вот и глупо, дорогой мой хозяин, уж извините. Они, скажу я вам, совсем не обманщицы. Как раз перед отъездом из Англии меня затянули на благотворительный базар, неподалеку от Уимблдона, и там была одна гадалка. Работала она в шатре, а мне жали ботинки и я захотел передохнуть. Пришлось заглянуть туда и купить на пять монет предсказаний от этой цыганской сивиллы. Сидит за столом, а перед ней – хрустальный шар. Я тоже присел, чтобы дать роздых конечностям, а она сгребла мои пять монет и, поплевав на ладони, взялась за дело. Вы меня слушаете?
Мистер Андерсон заверил, что весь обратился в слух, что, в общем, соответствовало действительности.
– Хорошо, подгребаю, значит, к сути. Сивилла, вглядевшись в хрустальный шар, заявила, что у меня редкостная душа и огромное обаяние, хотя люди, только что познакомившиеся со мной, не способны оценить меня в полной мере. Еще у меня глубокий потенциал и скрытые глубины. Потом она затронула мое будущее, и вот тут-то и окупились с лихвой мои пять шиллингов. Она предсказала мне долгое путешествие, светловолосую девушку, неприятности от неведомого брюнета и – внимание! – кучу денег. В долгое путешествие я и правда отправился: сюда. И получил кучу денег. Так что остается только девушка, правда?
Собрав всю волю в кулак, мистер Андерсон проговорил:
– Не-со-мнен-но.
– Без брюнета я вполне могу обойтись. По-моему, брюнеты эти, стоит задеть их за живое, могут доставить кучу неприятностей. Но вот девушка… девушку мне ужасно хочется встретить. Прекрасную светловолосую девушку. Конкретно распространяться про нее цыганка не стала, но намекнула, что она, то есть девушка, влюбится в меня по уши. Бросится в объятия и воскликнет: «Суженый мой!» – ну и так далее. Что ж, это мне подходит. Всякому приятно, когда прекрасная девушка бросается ему в объятия и восклицает, верно ведь?
Сам мистер Андерсон, сделай какая прекрасная девушка хоть шаг в его сторону, незамедлительно вызвал бы полицию, но согласно покивал: «Конечно».
Воспользовавшись тем, что его молодой друг завороженно уставился в пространство, он быстренько сменил тему, свернув на бизнес.
– Скажите-ка, а что вы думаете делать с наследством?
Вздрогнув, Простак очнулся, мягким движением снял прекрасную девушку, сидевшую у него на коленях и навивавшую прядку его волос на палец, и переспросил:
– А? С наследством? Ах с деньгами! Что я с ними думаю делать? Вообще-то, черт дери, я еще и сам не знаю.
– Зато знаю я! – живо откликнулся мистер Андерсон. – Вы купите «Вашингтон».
– Вашингтон? – удивился Простак. Его мозги сегодня утром находились не в лучшей форме.
– Ну да!
– То есть ваш отель?
На секунду показалось, сейчас мистер Андерсон позабудет про всякую ласковость и гаркнет, что, естественно, не столицу же Америки, и бросится рассуждать о тупых как стенка типах, до которых все доходит как до жирафа. Или до лягушки. И вот, кстати, о лягушках…
Но минута слабости миновала. Мистер Андерсон сызнова пристроил на физиономию солнечную улыбку и с мучительной болью прикрепил ее к губам.
– Вот именно, отель. Вы там долго работали и, конечно же, поняли, что он – золотая жила. Пожалуй, многие бы сказали, что только идиот расстанется с таким отелем, но так уж получается. Мне хочется проводить зиму на юге, и я намереваюсь купить отель во Флориде, в Палм-Бич или Майами. В общем, где-то в тех краях. Но прежде надо продать «Вашингтон». И охотнее всего я продам отель вам. Молодому человеку, которого я сам обучал. Естественно, – добавил мистер Андерсон, заметив, что вторая сторона переговоров по-прежнему походит на куклу, а потому, скажем так, интеллекту собеседника требуется легкая пауза, – я не жду, что вы примете решение с маху. Ступайте обдумайте мое предложение, а потом мы продолжим разговор.
4
5
– А я вам еще одну странность расскажу, – не унимался Простак, истинная душа компании. – Верите ли вы во всякое такое?
– Э… В какое?
– В гадалок там, в предсказательниц судьбы.
– В гадалок? Нет, не верю.
– Вот и глупо, дорогой мой хозяин, уж извините. Они, скажу я вам, совсем не обманщицы. Как раз перед отъездом из Англии меня затянули на благотворительный базар, неподалеку от Уимблдона, и там была одна гадалка. Работала она в шатре, а мне жали ботинки и я захотел передохнуть. Пришлось заглянуть туда и купить на пять монет предсказаний от этой цыганской сивиллы. Сидит за столом, а перед ней – хрустальный шар. Я тоже присел, чтобы дать роздых конечностям, а она сгребла мои пять монет и, поплевав на ладони, взялась за дело. Вы меня слушаете?
Мистер Андерсон заверил, что весь обратился в слух, что, в общем, соответствовало действительности.
– Хорошо, подгребаю, значит, к сути. Сивилла, вглядевшись в хрустальный шар, заявила, что у меня редкостная душа и огромное обаяние, хотя люди, только что познакомившиеся со мной, не способны оценить меня в полной мере. Еще у меня глубокий потенциал и скрытые глубины. Потом она затронула мое будущее, и вот тут-то и окупились с лихвой мои пять шиллингов. Она предсказала мне долгое путешествие, светловолосую девушку, неприятности от неведомого брюнета и – внимание! – кучу денег. В долгое путешествие я и правда отправился: сюда. И получил кучу денег. Так что остается только девушка, правда?
Собрав всю волю в кулак, мистер Андерсон проговорил:
– Не-со-мнен-но.
– Без брюнета я вполне могу обойтись. По-моему, брюнеты эти, стоит задеть их за живое, могут доставить кучу неприятностей. Но вот девушка… девушку мне ужасно хочется встретить. Прекрасную светловолосую девушку. Конкретно распространяться про нее цыганка не стала, но намекнула, что она, то есть девушка, влюбится в меня по уши. Бросится в объятия и воскликнет: «Суженый мой!» – ну и так далее. Что ж, это мне подходит. Всякому приятно, когда прекрасная девушка бросается ему в объятия и восклицает, верно ведь?
Сам мистер Андерсон, сделай какая прекрасная девушка хоть шаг в его сторону, незамедлительно вызвал бы полицию, но согласно покивал: «Конечно».
Воспользовавшись тем, что его молодой друг завороженно уставился в пространство, он быстренько сменил тему, свернув на бизнес.
– Скажите-ка, а что вы думаете делать с наследством?
Вздрогнув, Простак очнулся, мягким движением снял прекрасную девушку, сидевшую у него на коленях и навивавшую прядку его волос на палец, и переспросил:
– А? С наследством? Ах с деньгами! Что я с ними думаю делать? Вообще-то, черт дери, я еще и сам не знаю.
– Зато знаю я! – живо откликнулся мистер Андерсон. – Вы купите «Вашингтон».
– Вашингтон? – удивился Простак. Его мозги сегодня утром находились не в лучшей форме.
– Ну да!
– То есть ваш отель?
На секунду показалось, сейчас мистер Андерсон позабудет про всякую ласковость и гаркнет, что, естественно, не столицу же Америки, и бросится рассуждать о тупых как стенка типах, до которых все доходит как до жирафа. Или до лягушки. И вот, кстати, о лягушках…
Но минута слабости миновала. Мистер Андерсон сызнова пристроил на физиономию солнечную улыбку и с мучительной болью прикрепил ее к губам.
– Вот именно, отель. Вы там долго работали и, конечно же, поняли, что он – золотая жила. Пожалуй, многие бы сказали, что только идиот расстанется с таким отелем, но так уж получается. Мне хочется проводить зиму на юге, и я намереваюсь купить отель во Флориде, в Палм-Бич или Майами. В общем, где-то в тех краях. Но прежде надо продать «Вашингтон». И охотнее всего я продам отель вам. Молодому человеку, которого я сам обучал. Естественно, – добавил мистер Андерсон, заметив, что вторая сторона переговоров по-прежнему походит на куклу, а потому, скажем так, интеллекту собеседника требуется легкая пауза, – я не жду, что вы примете решение с маху. Ступайте обдумайте мое предложение, а потом мы продолжим разговор.
4
Когда Простак, покинув кабинет, очутился на свежем воздухе, голова у него шла кругом. Предложение Андерсона расширило его горизонты, открыло новые перспективы. В первый раз с той минуты, как он получил письмо о неожиданном богатстве, он почувствовал, какое могущество приносят деньги.
До этой минуты головная боль мешала ему глубоко задумываться, и он предполагал, что свалившиеся на него деньги можно вложить в надежные ценные бумаги, а самому вернуться на прежнюю позицию, за стойку портье, и выдавать постояльцам ключи и письма. Простак давно понял, что не обладает никакими выдающимися дарованиями. Он один из многих, и ему еще повезло, что он нашел хоть какую-то работу. Надо быть полным ослом, чтобы не приклеиться к ней крепче самого крепкого клея. Судьба сделала из него портье, и портье ему и следует оставаться.
Но мистер Андерсон растолковал ему, что такая пассивная, бесхребетная позиция недостойна богатого человека. Сделав свое неожиданное предложение, Дж. Г. сорвал пелену с его глаз, и тут же нахлынули амбиции, желание вырваться из серого круга, зажить наполненной жизнью, как, например, Поттер. После знакомства в Лондоне они не очень часто встречались, но и этого хватило, чтобы прийти к убеждению: когда доходит до бурной жизни, Поттеру равных нет.
Когда Простак ступил на гравий перед главным входом, он услышал, что его окликают, и, подняв глаза, увидел Мэрвина. Герой экрана сидел за рулем, раздавая автографы представителям своей публики.
– Привет! – воскликнул он, когда Простак подошел. – Как головка?
– А? Гораздо лучше. Спасибо. Не так болит.
– Счастлив слышать. Тогда откуда такое сосредоточенное выражение твоего лица? Ты напоминаешь «Пробуждение души». Почему ты, Фиппс, разгуливаешь с таким выражением?
– Я задумался.
– О чем же?
Простак был счастлив довериться такому опытному человеку. Подсознательно он жаждал обрести советника, на чье суждение можно положиться. Не ведая, что Америка наводнена отчаявшимися людьми, бросающимися к Мэрвину Поттеру за советом, он выложил историю о предложении Дж. Г. Андерсона, и Мэрвин с ходу высмеял идею.
– Купить его отель? – спросил Мэрвин.
– Да.
– Зачем это тебе покупать паршивые отели! Ты этого не хочешь!
– Не хочу?
– Нет, конечно. Бред какой-то. Ты попросту выкинешь деньги на ветер. Владельцы отелей всегда кончают драными носками и очередью за бесплатным супом. Их разоряют в пух накладные расходы. Никакой, самый бездонный кошелек не выдержит покупки новых запасов мыла и новых полотенец взамен тех, что уворовали постояльцы. Ты удивишься, Фиппс, если я скажу тебе, в каких количествах крадут мыло и полотенца. Я и сам их прихватывал во всех отелях, начиная со Скалистого побережья в Массачусетсе и до Флориды, «Болотистого штата», где водятся аллигаторы. А я не так уж склонен к воровству. Нет и нет! Надо придумать что-нибудь получше. Я не хочу, проезжая однажды вечером по Бауэри, увидеть бродягу, спящего в канаве, и с содроганием узнать в нем моего старого друга. Что ж, скажу тебе, как поступил бы с таким богатством я.
Простак удивился.
– А разве ты не богат?
– Нет, что ты! Мы, актерская братия, люди бедные. Выпадают иной раз счастливые мгновения, когда мы, считая деньги в день выплаты, воображаем, будто мы богачи. Но тут нам стучат по плечу, и позади оказывается джентльмен с бачками, готовый вывернуть нам руки. Он забирает у нас все, снимает с нас последнюю шкуру.
– Ты про налоги?
Поттер покривился.
– Пожалуйста, Фиппс, не произноси при мне это слово. Ты, конечно, не желаешь мне зла, но невольно задеваешь за живое. Да, налоги, если уж ты настаиваешь.
– Наверное, они большие.
– Колоссальные! Добавь к ним еще непредвиденные расходы жизни на Золотом Западе. Пони для поло, яхта, плавательные бассейны, жены… То одно, то другое, а в итоге набегает… Мне пришлось удрать из Голливуда хоть на время, ради экономии. В Нью-Йорке, где соблазнов поменьше, я, может, сумею скопить небольшой запасец. Скоро я появлюсь на Бродвее.
– Да, мне уже кто-то говорил. Спектакль, само собой, станет хитом.
– Само собой.
– Я хочу сказать, у тебя полно поклонников.
– Полчища. В основном дамы. Леди меня обожают, Фиппс. И разве их можно винить, бедных дурочек?
– Наверное, это учитывается?
– А то как же! Завоюй женщин, и дело в шляпе. В театре не будет ни единого свободного местечка. Да, я как раз собирался тебе сказать. Вполне очевидно, как ты должен распорядиться богатством. Вложи деньги в мой спектакль. Ты мне нравишься, Фиппс, и мне хочется, чтобы ты удвоил свое состояние. Да что там! Утроил. Когда волосы у меня поседеют, а профиль испортит парочка лишних подбородков, я смогу обратиться за пропитанием к тебе. «Леман продакшнс инкорпорейтед» – вот кто заправляет этим рискованным предприятием. Хотя отчего же рискованным? Проект железный. Уверен, Леман будет рад продать тебе кусочек. Поезжай в Нью-Йорк, к нему. Ты станешь кем-то вроде менеджера. Делать тебе ничего не придется – посиживай себе в кресле, смотри, как другие трудятся, да огребай огромную прибыль. Идеальная, по-моему, жизнь. Так что скачи галопом и сообщи Андерсону, что сделка отменяется – ты решил вложить свои миллионы в театр. Ну а теперь, – прибавил Мэрвин, – вынужден с тобой распрощаться. Еду в Скивассетт купить одежки, чего уж там найдется. До свидания, Фиппс. Встретимся при Филиппах. Мы с моей невестой летим после ленча в Нью-Йорк, репетиции уже начались, и мое место там. Надеюсь, когда мы встретимся снова, ты уже станешь настоящим менеджером. Буду касаться шляпы, здороваясь с тобой, и называть тебя «сэр».
И, подписав еще пару-тройку автографов для своих поклонников, случайно прогуливавшихся мимо, Мэрвин Поттер отбыл, весело махнув рукой.
Несколько минут Простак стоял на гравийной дорожке, взвешивая все «за» и «против». Как и Андерсон, Мэрвин Поттер расширил его горизонты и открыл новые перспективы. Пока кинозвезда говорила, в нем загорелся дух авантюр, но постепенно стал угасать.
В конце концов, рассудил он, «Вашингтон» – место родное, безопасная гавань. Не опрометчиво ли бросать ее ради неведомых морей? Опрометчиво, бесспорно. Направляясь к офису мистера Андерсона, Простак решительно склонялся к тому, чтобы принять предложение босса. Мрачный взгляд Мэрвина на отельный бизнес несколько поколебал его, но теперь на троне вновь воцарился Разум.
Все-таки Мэрвин исказил факты. Простак проработал у Андерсона достаточно долго, чтобы понять – джентльмен этот весьма зажиточен. Любому, кто прослужит в его караван-сарае два года, очевидно, что, даже учитывая мыло и полотенца, доходы у Дж. Г. весьма недурственные. Ел он дорогие яства, носил шикарные костюмы, покупал роскошные машины и курил сигары по доллару за штуку. Сомнений не оставалось: человек этот живет в роскоши, и тот, кто станет его преемником, тоже заживет неплохо.
Когда вошел Простак, мистер Андерсон как раз курил долларовую сигару Он вскинул глаза и просиял прежней дружелюбной улыбкой.
– А, Фиппс. Вернулись?
– Да, сэр.
– Как себя чувствуете? Получше?
– Да, сэр.
– Ну и отлично. Вы застали меня буквально чудом. Мне нужно ехать в Скивассетт, повидаться с моим адвокатом. Но я могу назвать вам несколько цифр. Вот, например, за год, закончившийся 31 декабря… – И мистер Андерсон принялся выстреливать цифрами будто гейзер.
Для Простака цифры эти ровным счетом ничего не значили, но по тому, как его наниматель обкатывал их на языке, словно дорогой портвейн, он заключил, что суммы достаточно соблазнительны, и последние его сомнения улетучились. Мистер Андерсон, сделав паузу и опустив листок с записями, спросил:
– Так как?
И Простак без малейших колебаний ответил:
– Да что там! Здорово!
– Недурственно, а? – не отставал мистер Андерсон.
– Это точно.
– Так что, желаете купить «Вашингтон»?
– Да, безусловно!
– Тогда вот вам мое предложение. Я продам его за сто тысяч долларов.
Простаку показалось, будто его внезапно хлестнули по лицу мокрым полотенцем, что очень и очень неприятно. Еще ему показалось, будто его лягнул в живот на редкость здоровенный мул. Он хватанул ртом воздух, забулькал, споткнулся и принялся теребить клубный галстук «Трутней».
– Сто тысяч?
– Сто тысяч.
– Но, черт побери, у меня столько нет!
– Хм, а сколько же у вас есть?
– Двадцать две тысячи восемнадцать центов.
Мистера Андерсона затрясло с головы до ног. Он утратил всякую солнечность. Пришел конец пиру любви. Взгляд, каким он пронзил своего портье, был тяжелым и укоризненным. Именно такими взглядами владельцы отелей пронзают портье, когда те морочат им голову, валяют дурака, тратят попусту время и пробуждают надежды, чтобы тут же начисто разбить их. Даже когда ему сунули лягушку в три часа ночи, и то Дж. Г. не испытывал такого острого отвращения к своему молодому подчиненному.
– Двадцать две тысячи? – хрипло промычал он.
– И восемнадцать центов. Видите ли, – пустился в объяснения Простак, – главный куш отхватил, конечно, мой дядя Теодор. Почти все нажитое имущество из старого сундука отошло ему. В конце концов, он ведь был зятем старику и постоянно общался с ним. Ежегодно навещал его в Нью-Йорке, хлопал по спине, интересовался: «Ну как оно все?» – а я…
Мистер Андерсон медленно считал про себя.
– Десять! – выкрикнул он, добравшись до этой цифры, и со странной ласковостью проговорил:
– Фиппс…
– Слушаю!
– Вы заняты?
– Да нет, не очень.
– Тогда я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали.
Быстрым жестом мистер Андерсон указал на открытое окно, из которого открывался превосходнейший вид на озеро Скивассетт.
– Это не отнимет много времени. Видите озеро?
Простак ответил, что да, видит.
– Так вот, я хочу, чтобы вы взяли лодку и поплыли по озеру. Отгребите от берега ярдов на двести… Там глубоко?
– Да, очень.
– Вот и прекрасно. Отгребите, значит, ярдов на двести, а потом привяжите на свою чертову шею чего потяжелее и утопитесь! Всего хорошего, – пожелал на прощание Андерсон и вылетел из комнаты. Он уже опаздывал на встречу с адвокатом.
Простак распрямился. Человеком он был мягким, но что-то в словах мистера Андерсона, а может – в его тоне, глубоко оскорбило его. И когда тот вновь появился в дверях, Простак не то чтобы метал искры, не так-то уж легко его глазам их метать, но держался все-таки холодно.
– Да, забыл, – проговорил мистер Андерсон. – Вы уволены! Если я увижу вас снова, то убью! Хоть штопором, если ничего другого не подвернется.
Простак хрипло рассмеялся. В глазах у него зажегся странный свет. Он принял решение: надо внять замечательнейшему совету Мэрвина и принести театру немного пользы. Нет, как он мог польститься на дурацкое предложение Андерсона, когда перед ним открывалась столь сверкающая стезя!
– Вот как? Уволен? Тогда, может, вам интересно, что, если б вы не удрали словно ошпаренный кот, я уже подал бы заявление об уходе. И если желаете знать, что я собираюсь делать…
– Вот уж нет!
– Я стану управляющим.
– В отеле?
– В театре. Займусь шоу-бизнесом!
– Помоги ему, несчастному, Бог! – воскликнул мистер Андерсон и испарился вновь, на этот раз – окончательно.
До этой минуты головная боль мешала ему глубоко задумываться, и он предполагал, что свалившиеся на него деньги можно вложить в надежные ценные бумаги, а самому вернуться на прежнюю позицию, за стойку портье, и выдавать постояльцам ключи и письма. Простак давно понял, что не обладает никакими выдающимися дарованиями. Он один из многих, и ему еще повезло, что он нашел хоть какую-то работу. Надо быть полным ослом, чтобы не приклеиться к ней крепче самого крепкого клея. Судьба сделала из него портье, и портье ему и следует оставаться.
Но мистер Андерсон растолковал ему, что такая пассивная, бесхребетная позиция недостойна богатого человека. Сделав свое неожиданное предложение, Дж. Г. сорвал пелену с его глаз, и тут же нахлынули амбиции, желание вырваться из серого круга, зажить наполненной жизнью, как, например, Поттер. После знакомства в Лондоне они не очень часто встречались, но и этого хватило, чтобы прийти к убеждению: когда доходит до бурной жизни, Поттеру равных нет.
Когда Простак ступил на гравий перед главным входом, он услышал, что его окликают, и, подняв глаза, увидел Мэрвина. Герой экрана сидел за рулем, раздавая автографы представителям своей публики.
– Привет! – воскликнул он, когда Простак подошел. – Как головка?
– А? Гораздо лучше. Спасибо. Не так болит.
– Счастлив слышать. Тогда откуда такое сосредоточенное выражение твоего лица? Ты напоминаешь «Пробуждение души». Почему ты, Фиппс, разгуливаешь с таким выражением?
– Я задумался.
– О чем же?
Простак был счастлив довериться такому опытному человеку. Подсознательно он жаждал обрести советника, на чье суждение можно положиться. Не ведая, что Америка наводнена отчаявшимися людьми, бросающимися к Мэрвину Поттеру за советом, он выложил историю о предложении Дж. Г. Андерсона, и Мэрвин с ходу высмеял идею.
– Купить его отель? – спросил Мэрвин.
– Да.
– Зачем это тебе покупать паршивые отели! Ты этого не хочешь!
– Не хочу?
– Нет, конечно. Бред какой-то. Ты попросту выкинешь деньги на ветер. Владельцы отелей всегда кончают драными носками и очередью за бесплатным супом. Их разоряют в пух накладные расходы. Никакой, самый бездонный кошелек не выдержит покупки новых запасов мыла и новых полотенец взамен тех, что уворовали постояльцы. Ты удивишься, Фиппс, если я скажу тебе, в каких количествах крадут мыло и полотенца. Я и сам их прихватывал во всех отелях, начиная со Скалистого побережья в Массачусетсе и до Флориды, «Болотистого штата», где водятся аллигаторы. А я не так уж склонен к воровству. Нет и нет! Надо придумать что-нибудь получше. Я не хочу, проезжая однажды вечером по Бауэри, увидеть бродягу, спящего в канаве, и с содроганием узнать в нем моего старого друга. Что ж, скажу тебе, как поступил бы с таким богатством я.
Простак удивился.
– А разве ты не богат?
– Нет, что ты! Мы, актерская братия, люди бедные. Выпадают иной раз счастливые мгновения, когда мы, считая деньги в день выплаты, воображаем, будто мы богачи. Но тут нам стучат по плечу, и позади оказывается джентльмен с бачками, готовый вывернуть нам руки. Он забирает у нас все, снимает с нас последнюю шкуру.
– Ты про налоги?
Поттер покривился.
– Пожалуйста, Фиппс, не произноси при мне это слово. Ты, конечно, не желаешь мне зла, но невольно задеваешь за живое. Да, налоги, если уж ты настаиваешь.
– Наверное, они большие.
– Колоссальные! Добавь к ним еще непредвиденные расходы жизни на Золотом Западе. Пони для поло, яхта, плавательные бассейны, жены… То одно, то другое, а в итоге набегает… Мне пришлось удрать из Голливуда хоть на время, ради экономии. В Нью-Йорке, где соблазнов поменьше, я, может, сумею скопить небольшой запасец. Скоро я появлюсь на Бродвее.
– Да, мне уже кто-то говорил. Спектакль, само собой, станет хитом.
– Само собой.
– Я хочу сказать, у тебя полно поклонников.
– Полчища. В основном дамы. Леди меня обожают, Фиппс. И разве их можно винить, бедных дурочек?
– Наверное, это учитывается?
– А то как же! Завоюй женщин, и дело в шляпе. В театре не будет ни единого свободного местечка. Да, я как раз собирался тебе сказать. Вполне очевидно, как ты должен распорядиться богатством. Вложи деньги в мой спектакль. Ты мне нравишься, Фиппс, и мне хочется, чтобы ты удвоил свое состояние. Да что там! Утроил. Когда волосы у меня поседеют, а профиль испортит парочка лишних подбородков, я смогу обратиться за пропитанием к тебе. «Леман продакшнс инкорпорейтед» – вот кто заправляет этим рискованным предприятием. Хотя отчего же рискованным? Проект железный. Уверен, Леман будет рад продать тебе кусочек. Поезжай в Нью-Йорк, к нему. Ты станешь кем-то вроде менеджера. Делать тебе ничего не придется – посиживай себе в кресле, смотри, как другие трудятся, да огребай огромную прибыль. Идеальная, по-моему, жизнь. Так что скачи галопом и сообщи Андерсону, что сделка отменяется – ты решил вложить свои миллионы в театр. Ну а теперь, – прибавил Мэрвин, – вынужден с тобой распрощаться. Еду в Скивассетт купить одежки, чего уж там найдется. До свидания, Фиппс. Встретимся при Филиппах. Мы с моей невестой летим после ленча в Нью-Йорк, репетиции уже начались, и мое место там. Надеюсь, когда мы встретимся снова, ты уже станешь настоящим менеджером. Буду касаться шляпы, здороваясь с тобой, и называть тебя «сэр».
И, подписав еще пару-тройку автографов для своих поклонников, случайно прогуливавшихся мимо, Мэрвин Поттер отбыл, весело махнув рукой.
Несколько минут Простак стоял на гравийной дорожке, взвешивая все «за» и «против». Как и Андерсон, Мэрвин Поттер расширил его горизонты и открыл новые перспективы. Пока кинозвезда говорила, в нем загорелся дух авантюр, но постепенно стал угасать.
В конце концов, рассудил он, «Вашингтон» – место родное, безопасная гавань. Не опрометчиво ли бросать ее ради неведомых морей? Опрометчиво, бесспорно. Направляясь к офису мистера Андерсона, Простак решительно склонялся к тому, чтобы принять предложение босса. Мрачный взгляд Мэрвина на отельный бизнес несколько поколебал его, но теперь на троне вновь воцарился Разум.
Все-таки Мэрвин исказил факты. Простак проработал у Андерсона достаточно долго, чтобы понять – джентльмен этот весьма зажиточен. Любому, кто прослужит в его караван-сарае два года, очевидно, что, даже учитывая мыло и полотенца, доходы у Дж. Г. весьма недурственные. Ел он дорогие яства, носил шикарные костюмы, покупал роскошные машины и курил сигары по доллару за штуку. Сомнений не оставалось: человек этот живет в роскоши, и тот, кто станет его преемником, тоже заживет неплохо.
Когда вошел Простак, мистер Андерсон как раз курил долларовую сигару Он вскинул глаза и просиял прежней дружелюбной улыбкой.
– А, Фиппс. Вернулись?
– Да, сэр.
– Как себя чувствуете? Получше?
– Да, сэр.
– Ну и отлично. Вы застали меня буквально чудом. Мне нужно ехать в Скивассетт, повидаться с моим адвокатом. Но я могу назвать вам несколько цифр. Вот, например, за год, закончившийся 31 декабря… – И мистер Андерсон принялся выстреливать цифрами будто гейзер.
Для Простака цифры эти ровным счетом ничего не значили, но по тому, как его наниматель обкатывал их на языке, словно дорогой портвейн, он заключил, что суммы достаточно соблазнительны, и последние его сомнения улетучились. Мистер Андерсон, сделав паузу и опустив листок с записями, спросил:
– Так как?
И Простак без малейших колебаний ответил:
– Да что там! Здорово!
– Недурственно, а? – не отставал мистер Андерсон.
– Это точно.
– Так что, желаете купить «Вашингтон»?
– Да, безусловно!
– Тогда вот вам мое предложение. Я продам его за сто тысяч долларов.
Простаку показалось, будто его внезапно хлестнули по лицу мокрым полотенцем, что очень и очень неприятно. Еще ему показалось, будто его лягнул в живот на редкость здоровенный мул. Он хватанул ртом воздух, забулькал, споткнулся и принялся теребить клубный галстук «Трутней».
– Сто тысяч?
– Сто тысяч.
– Но, черт побери, у меня столько нет!
– Хм, а сколько же у вас есть?
– Двадцать две тысячи восемнадцать центов.
Мистера Андерсона затрясло с головы до ног. Он утратил всякую солнечность. Пришел конец пиру любви. Взгляд, каким он пронзил своего портье, был тяжелым и укоризненным. Именно такими взглядами владельцы отелей пронзают портье, когда те морочат им голову, валяют дурака, тратят попусту время и пробуждают надежды, чтобы тут же начисто разбить их. Даже когда ему сунули лягушку в три часа ночи, и то Дж. Г. не испытывал такого острого отвращения к своему молодому подчиненному.
– Двадцать две тысячи? – хрипло промычал он.
– И восемнадцать центов. Видите ли, – пустился в объяснения Простак, – главный куш отхватил, конечно, мой дядя Теодор. Почти все нажитое имущество из старого сундука отошло ему. В конце концов, он ведь был зятем старику и постоянно общался с ним. Ежегодно навещал его в Нью-Йорке, хлопал по спине, интересовался: «Ну как оно все?» – а я…
Мистер Андерсон медленно считал про себя.
– Десять! – выкрикнул он, добравшись до этой цифры, и со странной ласковостью проговорил:
– Фиппс…
– Слушаю!
– Вы заняты?
– Да нет, не очень.
– Тогда я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали.
Быстрым жестом мистер Андерсон указал на открытое окно, из которого открывался превосходнейший вид на озеро Скивассетт.
– Это не отнимет много времени. Видите озеро?
Простак ответил, что да, видит.
– Так вот, я хочу, чтобы вы взяли лодку и поплыли по озеру. Отгребите от берега ярдов на двести… Там глубоко?
– Да, очень.
– Вот и прекрасно. Отгребите, значит, ярдов на двести, а потом привяжите на свою чертову шею чего потяжелее и утопитесь! Всего хорошего, – пожелал на прощание Андерсон и вылетел из комнаты. Он уже опаздывал на встречу с адвокатом.
Простак распрямился. Человеком он был мягким, но что-то в словах мистера Андерсона, а может – в его тоне, глубоко оскорбило его. И когда тот вновь появился в дверях, Простак не то чтобы метал искры, не так-то уж легко его глазам их метать, но держался все-таки холодно.
– Да, забыл, – проговорил мистер Андерсон. – Вы уволены! Если я увижу вас снова, то убью! Хоть штопором, если ничего другого не подвернется.
Простак хрипло рассмеялся. В глазах у него зажегся странный свет. Он принял решение: надо внять замечательнейшему совету Мэрвина и принести театру немного пользы. Нет, как он мог польститься на дурацкое предложение Андерсона, когда перед ним открывалась столь сверкающая стезя!
– Вот как? Уволен? Тогда, может, вам интересно, что, если б вы не удрали словно ошпаренный кот, я уже подал бы заявление об уходе. И если желаете знать, что я собираюсь делать…
– Вот уж нет!
– Я стану управляющим.
– В отеле?
– В театре. Займусь шоу-бизнесом!
– Помоги ему, несчастному, Бог! – воскликнул мистер Андерсон и испарился вновь, на этот раз – окончательно.
5
Мучительная эта сцена случилась в понедельник. Правильно решив, что ничто уже не удерживает его, Простак вечерним же поездом уехал из Скивассетта и прибыл в Нью-Йорк во вторник, к позднему завтраку в отеле рядом с Мэдисон-авеню. Отель этот служил ему первым домом, когда он приехал в Америку два года назад.
В поезде, как и во всех американских поездах, сильно трясло и качало, Простак был вялый, измученный, и только поспав днем и приняв освежающий душ, счел, что в состоянии выйти и полюбоваться видами Нью-Йорка.
Первым видом, каким выпало ему полюбоваться, был вид Мэрвина Поттера. Герой экрана стоял на углу Мэдисон-авеню и Шестьдесят пятой улицы, подписывая автограф маленькой девчушке с хвостиками-косичками.
– A-а, Фиппс! – сердечно окликнул он, когда Простак приблизился. – Вот ты и объявился! Я вроде уже упоминал, что мы живем в чудеснейшем из миров. Особенно меня пленяет то, что Фиппсы в нем повсюду. Куда бы ты ни двинулся – на север, на юг, на восток, на запад, – всюду наткнешься на Сирила Ф.-Ф. Присоединюсь к тебе через минутку.
Он нацарапал свое имя в захватанном альбоме, и девчушка исчезла в неизвестности. Мэрвин провел усталой рукой по лбу.
– Человек я публичный, Фиппс, что поделать! – вздохнул он. – Как утомляет постоянное общение с нескончаемым потоком поклонников! Нет, против поклонников я в общем-то не возражаю, но встречаются экземпляры, в чей молочный коктейль меня так и тянет капнуть какого экзотического азиатского яда. Они требуют у меня автограф, искренне полагая, что я Грегори Пэк. Хотя автографы Пэка этого продаются на черном рынке по сорок центов за штуку, а вот мои идут по четвертаку. Меня просто мутит, когда эти молодые рептилии охают со скрытой досадой, увидев, кто им на самом деле расписался. Ладно, давай сменим пакостную тему. Итак, вот ты и в Нью-Йорке. Ах, Нью-Йорк, Нью-Йорк, центр Вселенной! До отъезда в Голливуд я сверкал бриллиантом в его короне, и надеюсь засверкать вновь, когда спектакль пойдет в сиянии триумфа.
– Ты, наверное, уже репетируешь?
– Весь день. Сил никаких нет. Репетиции – такая тягомотина.
– Очень нудно, да?
– Да уж, скучища. Без конца приходится ловчить да крутить, чтобы внести хоть искорку огня. Но, кажется, забрезжил выход. Сегодня на репетиции сидел один толстый дядька. Во время всех моих крупных сцен он крепко спал. Завтра, если он явится и посмеет заснуть, я подожгу ему ногу.
– Как это?
– Ну и ну! – изумился Мэрвин. – Ты два года в Америке и до сих пор не узнал как? Да у нас детишки в детском саду прекрасно поджигают ноги. Берешь самую обыкновенную спичку, оглядываешься вокруг и, как только замечаешь друга или приятеля, который на тебя не смотрит, всовываешь ему спичку сбоку, между носком и ботинком, и поджигаешь ее, а дальше уж дело продолжит природа. Проще простого. Надо было испробовать это на Дж. Г. Андерсоне. Как, кстати, ты с ним расстался? Он, наверное, головой потолок прошиб, когда ты сообщил ему, что не станешь покупать его жалкий отель?
– Да, раскипятился немножко.
– Пари держу, взбесился как мокрая курица. Сам знаешь, что творится с курами, когда они вымокнут. А Лемана ты уже видел?
– Думаю позвонить ему завтра.
– А сегодня вечером что? Какие у тебя планы?
– Да вроде никаких.
– Вот и чудесно. Забегай ко мне, пообедаем вместе, а?
– С удовольствием.
– Моя невеста сегодня отправляется не то на танцы, не то на какой-то раут в Кинг-Пойнт, на Лонг-Айленде, она там живет. Так что мне потребуется твое славное общество, чтобы повеселиться. Отправимся с тобой в какой-нибудь тихий ресторанчик. Приходи часов в восемь в «Ренфу» на Шестьдесят шестой Восточной улице, я там снимаю скромную квартирку. Одеваться к обеду не стоит. Кстати, Фиппс…
– Да?
– А у тебя есть мой автограф? Нет? Как же можно молодому человеку начинать без него новую жизнь? Вот бери. Носи у сердца. А не то продай за четвертак, как тебе больше нравится. Что ж, оревуар. В «Ренфу», ровно в восемь, – заключил Мэрвин. – Три коротких звонка, а потом просвисти первые такты гимна.
И он, благосклонно кивнув, удалился, а Простак отправился гулять, с удовольствием попыхивая купленной в отеле сигарой и наслаждаясь прохладой, повеявшей с приближением вечера. Он радостно предвкушал завтрашнюю встречу с Леманом из «Леман продакшнс». Не зная точно, в котором часу театральные менеджеры готовы к просьбам о встрече, он пожалел, что не проконсультировался с Мэрвином, но решил, что в половине третьего, после того как Леман неспешно съест ленч, будет в самый раз.
Предвкушал Простак и обед с Мэрвином. Мелькнуло было, что опасно общаться с таким своеобразным субъектом, но он отбросил эту мысль. Даже Мэрвину Поттеру, решил Фиппс, вряд ли удастся внести оригинальность в спокойный обед в тихом ресторане. Он еще не знал, что нет таких публичных мероприятий, какие Мэрвин не сумел бы расцветить эксцентричными сценками. И тут, как раз в ту минуту неспешной прогулки, когда он размышлял о достоинствах Мэрвина, а заодно и Лемана, он узрел то, что побудило его круто обернуться. Сигара застыла в его губах, а впечатлительная душа взбурлила точно цистерна, пробитая молнией.
– У-уф! – выдохнул Простак, пошатнувшись.
А узрел он спину девушки в бежевом наряде. Она разглядывала витрину, и вид ее пробрал Простака до самых печенок. Вид сзади, разумеется, еще не все, и человек благоразумный воздержится от суждений, пока предмет восторга не повернется, но все-таки он застыл, пораженный в самое сердце. Его охватило чувство, какое порой навещает каждого из нас, что эта минута – наивысший пик его жизни. Сейчас ему суждено пережить величайшее духовное озарение.
Смутно почувствовав, что в такой священный момент человеку тонких чувств не положено пыхтеть толстой сигарой, Простак поскорей отшвырнул окурок и застыл каменным изваянием.
– О Господи милостивый! – воскликнул он.
Поглощенная созерцанием, девушка восклицания не услышала. Она пешком отшагала от самого Бродвея, чтобы полюбоваться на эту витрину, и ее не могло оторвать даже упоминание Бога.
Эйлин Мур принадлежала к классу девушек, получающих от пятидесяти до шестидесяти долларов в неделю, а потому большинство ее походов по магазинам сводилось к созерцанию витрин. В ясные вечера, закончив работу, она обычно шла через весь город и устраивала себе пиршество, любуясь на витрины Мэдисон-авеню. Заведение, перед которым она стояла сейчас, принадлежало Норин О’Хара и торговало шляпками. Девушка тоскливо и мечтательно рассматривала шляпку, похожую на фруктовый салат, всей душой желая купить ее. Ах если б у нее были деньги! В этот миг до ее руки дотронулся чей-то палец и кто-то произнес:
– Простите…
Обернувшись, она увидела, что в ее жизнь вошел стройный молодой человек с кремовыми волосами и открытым милым лицом.
– Простите! – повторил он.
– Да? – отозвалась Эйлин.
Говорила девушка не без суровости, а ее красивые глаза глядели строго. Она терпеть не могла волков, и хотя молодой человек на волка похож не был, она достаточно долго зарабатывала на жизнь в Нью-Йорке и знала, что многие волки, очень даже хищные, разгуливают в овечьей шкуре, обманывая глаз открытыми милыми лицами.
Поэтому тон Эйлин был весьма прохладным и в нем слышалась скрытая угроза. Прохлады и угрозы было бы гораздо больше, не пробуди в ней лицо Простака материнского инстинкта.
Мы уже упоминали, что именно так Простак нередко действовал на женщин. Даже глядя на него взглядом, каким Джек Дэмпси обычно пожирал противника, она ощущала, что ее так и тянет погладить его по голове.
Подчинись она этому желанию, Простак ничуть бы не возражал. Когда он увидел ее лицо, кипение в глубинах души ничуть не ослабело, а наоборот, усилилось. Вид сзади был неотразим, но вид спереди сразил его наповал. Единственного быстрого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: из девушек, каких он встречал в своей жизни, эта прелестнее всех. Никогда прежде не влюблялся он с первого взгляда с такой страстью, даже три года назад, когда вошел в бакалейную лавку с Кэтикетом[3], то есть с Пибрайтом, и увидел Анджелику Бриско, дочь священника в Мейден Эггсфорд, покупавшую бекон с прожилками сала.
Пыл его чувств удивил бы многих из окружения Эйлин, в первую очередь – ее нанимателя. Если бы вы попросили его дать словесный портрет его секретарши, он ответил бы: «Да так, ничего особенного. Девушка как девушка. Смазливенькая блондиночка с голубыми глазами. Таких вокруг полно».
Но Простак увидел эфирного духа, фею красоты. Таращась на нее, он дивился – неужели ему когда-то нравилась Анджелика Бриско? Мысленно он снял шляпу перед гадалкой. Вот она, подумал он, та прекрасная светловолосая девушка, после встречи с которой для него перестанут существовать все девушки на свете.
Если он и мог найти недостаток в ее внешности, то это была излишняя суровость взора. Но даже и суровый взор ослеплял его. Что уж говорить о носике, вздернутом так мило, и о несравненных, невиданных губках! Они наверняка могут улыбаться очаровательно, с приветливой теплотой, но в данный момент были стянуты в жесткую прямую линию и едва приоткрылись, когда она снова задала свой вопрос.
– Да? – повторила Эйлин. – Чем могу помочь, братец? Желаете продать мне Бруклинский мост?
Простак понял – произошло недоразумение. Владельцем Бруклинского моста он не был, о чем так прямо и сказал.
– Нет? – уточнила Динти. – А чем же еще вы владеете, кроме нахальства?
Простака внезапно поразила неловкая мысль. Особой интуицией он не обладал, но выводы делать умел.
– Вы что, злитесь оттого, что я заговорил с вами?
– Да, мне немножко неприятно.
– О Господи! Мне ужасно жаль. Ни за что бы не стал, но возникла довольно серьезная ситуация и я подумал: нужно бы ее прояснить.
В поезде, как и во всех американских поездах, сильно трясло и качало, Простак был вялый, измученный, и только поспав днем и приняв освежающий душ, счел, что в состоянии выйти и полюбоваться видами Нью-Йорка.
Первым видом, каким выпало ему полюбоваться, был вид Мэрвина Поттера. Герой экрана стоял на углу Мэдисон-авеню и Шестьдесят пятой улицы, подписывая автограф маленькой девчушке с хвостиками-косичками.
– A-а, Фиппс! – сердечно окликнул он, когда Простак приблизился. – Вот ты и объявился! Я вроде уже упоминал, что мы живем в чудеснейшем из миров. Особенно меня пленяет то, что Фиппсы в нем повсюду. Куда бы ты ни двинулся – на север, на юг, на восток, на запад, – всюду наткнешься на Сирила Ф.-Ф. Присоединюсь к тебе через минутку.
Он нацарапал свое имя в захватанном альбоме, и девчушка исчезла в неизвестности. Мэрвин провел усталой рукой по лбу.
– Человек я публичный, Фиппс, что поделать! – вздохнул он. – Как утомляет постоянное общение с нескончаемым потоком поклонников! Нет, против поклонников я в общем-то не возражаю, но встречаются экземпляры, в чей молочный коктейль меня так и тянет капнуть какого экзотического азиатского яда. Они требуют у меня автограф, искренне полагая, что я Грегори Пэк. Хотя автографы Пэка этого продаются на черном рынке по сорок центов за штуку, а вот мои идут по четвертаку. Меня просто мутит, когда эти молодые рептилии охают со скрытой досадой, увидев, кто им на самом деле расписался. Ладно, давай сменим пакостную тему. Итак, вот ты и в Нью-Йорке. Ах, Нью-Йорк, Нью-Йорк, центр Вселенной! До отъезда в Голливуд я сверкал бриллиантом в его короне, и надеюсь засверкать вновь, когда спектакль пойдет в сиянии триумфа.
– Ты, наверное, уже репетируешь?
– Весь день. Сил никаких нет. Репетиции – такая тягомотина.
– Очень нудно, да?
– Да уж, скучища. Без конца приходится ловчить да крутить, чтобы внести хоть искорку огня. Но, кажется, забрезжил выход. Сегодня на репетиции сидел один толстый дядька. Во время всех моих крупных сцен он крепко спал. Завтра, если он явится и посмеет заснуть, я подожгу ему ногу.
– Как это?
– Ну и ну! – изумился Мэрвин. – Ты два года в Америке и до сих пор не узнал как? Да у нас детишки в детском саду прекрасно поджигают ноги. Берешь самую обыкновенную спичку, оглядываешься вокруг и, как только замечаешь друга или приятеля, который на тебя не смотрит, всовываешь ему спичку сбоку, между носком и ботинком, и поджигаешь ее, а дальше уж дело продолжит природа. Проще простого. Надо было испробовать это на Дж. Г. Андерсоне. Как, кстати, ты с ним расстался? Он, наверное, головой потолок прошиб, когда ты сообщил ему, что не станешь покупать его жалкий отель?
– Да, раскипятился немножко.
– Пари держу, взбесился как мокрая курица. Сам знаешь, что творится с курами, когда они вымокнут. А Лемана ты уже видел?
– Думаю позвонить ему завтра.
– А сегодня вечером что? Какие у тебя планы?
– Да вроде никаких.
– Вот и чудесно. Забегай ко мне, пообедаем вместе, а?
– С удовольствием.
– Моя невеста сегодня отправляется не то на танцы, не то на какой-то раут в Кинг-Пойнт, на Лонг-Айленде, она там живет. Так что мне потребуется твое славное общество, чтобы повеселиться. Отправимся с тобой в какой-нибудь тихий ресторанчик. Приходи часов в восемь в «Ренфу» на Шестьдесят шестой Восточной улице, я там снимаю скромную квартирку. Одеваться к обеду не стоит. Кстати, Фиппс…
– Да?
– А у тебя есть мой автограф? Нет? Как же можно молодому человеку начинать без него новую жизнь? Вот бери. Носи у сердца. А не то продай за четвертак, как тебе больше нравится. Что ж, оревуар. В «Ренфу», ровно в восемь, – заключил Мэрвин. – Три коротких звонка, а потом просвисти первые такты гимна.
И он, благосклонно кивнув, удалился, а Простак отправился гулять, с удовольствием попыхивая купленной в отеле сигарой и наслаждаясь прохладой, повеявшей с приближением вечера. Он радостно предвкушал завтрашнюю встречу с Леманом из «Леман продакшнс». Не зная точно, в котором часу театральные менеджеры готовы к просьбам о встрече, он пожалел, что не проконсультировался с Мэрвином, но решил, что в половине третьего, после того как Леман неспешно съест ленч, будет в самый раз.
Предвкушал Простак и обед с Мэрвином. Мелькнуло было, что опасно общаться с таким своеобразным субъектом, но он отбросил эту мысль. Даже Мэрвину Поттеру, решил Фиппс, вряд ли удастся внести оригинальность в спокойный обед в тихом ресторане. Он еще не знал, что нет таких публичных мероприятий, какие Мэрвин не сумел бы расцветить эксцентричными сценками. И тут, как раз в ту минуту неспешной прогулки, когда он размышлял о достоинствах Мэрвина, а заодно и Лемана, он узрел то, что побудило его круто обернуться. Сигара застыла в его губах, а впечатлительная душа взбурлила точно цистерна, пробитая молнией.
– У-уф! – выдохнул Простак, пошатнувшись.
А узрел он спину девушки в бежевом наряде. Она разглядывала витрину, и вид ее пробрал Простака до самых печенок. Вид сзади, разумеется, еще не все, и человек благоразумный воздержится от суждений, пока предмет восторга не повернется, но все-таки он застыл, пораженный в самое сердце. Его охватило чувство, какое порой навещает каждого из нас, что эта минута – наивысший пик его жизни. Сейчас ему суждено пережить величайшее духовное озарение.
Смутно почувствовав, что в такой священный момент человеку тонких чувств не положено пыхтеть толстой сигарой, Простак поскорей отшвырнул окурок и застыл каменным изваянием.
– О Господи милостивый! – воскликнул он.
Поглощенная созерцанием, девушка восклицания не услышала. Она пешком отшагала от самого Бродвея, чтобы полюбоваться на эту витрину, и ее не могло оторвать даже упоминание Бога.
Эйлин Мур принадлежала к классу девушек, получающих от пятидесяти до шестидесяти долларов в неделю, а потому большинство ее походов по магазинам сводилось к созерцанию витрин. В ясные вечера, закончив работу, она обычно шла через весь город и устраивала себе пиршество, любуясь на витрины Мэдисон-авеню. Заведение, перед которым она стояла сейчас, принадлежало Норин О’Хара и торговало шляпками. Девушка тоскливо и мечтательно рассматривала шляпку, похожую на фруктовый салат, всей душой желая купить ее. Ах если б у нее были деньги! В этот миг до ее руки дотронулся чей-то палец и кто-то произнес:
– Простите…
Обернувшись, она увидела, что в ее жизнь вошел стройный молодой человек с кремовыми волосами и открытым милым лицом.
– Простите! – повторил он.
– Да? – отозвалась Эйлин.
Говорила девушка не без суровости, а ее красивые глаза глядели строго. Она терпеть не могла волков, и хотя молодой человек на волка похож не был, она достаточно долго зарабатывала на жизнь в Нью-Йорке и знала, что многие волки, очень даже хищные, разгуливают в овечьей шкуре, обманывая глаз открытыми милыми лицами.
Поэтому тон Эйлин был весьма прохладным и в нем слышалась скрытая угроза. Прохлады и угрозы было бы гораздо больше, не пробуди в ней лицо Простака материнского инстинкта.
Мы уже упоминали, что именно так Простак нередко действовал на женщин. Даже глядя на него взглядом, каким Джек Дэмпси обычно пожирал противника, она ощущала, что ее так и тянет погладить его по голове.
Подчинись она этому желанию, Простак ничуть бы не возражал. Когда он увидел ее лицо, кипение в глубинах души ничуть не ослабело, а наоборот, усилилось. Вид сзади был неотразим, но вид спереди сразил его наповал. Единственного быстрого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: из девушек, каких он встречал в своей жизни, эта прелестнее всех. Никогда прежде не влюблялся он с первого взгляда с такой страстью, даже три года назад, когда вошел в бакалейную лавку с Кэтикетом[3], то есть с Пибрайтом, и увидел Анджелику Бриско, дочь священника в Мейден Эггсфорд, покупавшую бекон с прожилками сала.
Пыл его чувств удивил бы многих из окружения Эйлин, в первую очередь – ее нанимателя. Если бы вы попросили его дать словесный портрет его секретарши, он ответил бы: «Да так, ничего особенного. Девушка как девушка. Смазливенькая блондиночка с голубыми глазами. Таких вокруг полно».
Но Простак увидел эфирного духа, фею красоты. Таращась на нее, он дивился – неужели ему когда-то нравилась Анджелика Бриско? Мысленно он снял шляпу перед гадалкой. Вот она, подумал он, та прекрасная светловолосая девушка, после встречи с которой для него перестанут существовать все девушки на свете.
Если он и мог найти недостаток в ее внешности, то это была излишняя суровость взора. Но даже и суровый взор ослеплял его. Что уж говорить о носике, вздернутом так мило, и о несравненных, невиданных губках! Они наверняка могут улыбаться очаровательно, с приветливой теплотой, но в данный момент были стянуты в жесткую прямую линию и едва приоткрылись, когда она снова задала свой вопрос.
– Да? – повторила Эйлин. – Чем могу помочь, братец? Желаете продать мне Бруклинский мост?
Простак понял – произошло недоразумение. Владельцем Бруклинского моста он не был, о чем так прямо и сказал.
– Нет? – уточнила Динти. – А чем же еще вы владеете, кроме нахальства?
Простака внезапно поразила неловкая мысль. Особой интуицией он не обладал, но выводы делать умел.
– Вы что, злитесь оттого, что я заговорил с вами?
– Да, мне немножко неприятно.
– О Господи! Мне ужасно жаль. Ни за что бы не стал, но возникла довольно серьезная ситуация и я подумал: нужно бы ее прояснить.