Пелам Вудхаус. Простак в стране чудес

   – Слушаю.
   Простак привел в порядок мысли, насколько позволяли эмоции.
   – Понимаете, дело в том, что… я остановился в отеле за углом…
   – Неплохое местечко?
   – Да, ничего себе.
   – Там удобно?
   – Да, сносно.
   – Вот и хорошо. Счастлива слышать. Так вы говорили?..
   – Я вышел прогуляться и купил в отеле сигару.
   – Хорошая сигара?
   – Очень!
   – Прекрасно. Продолжайте. Когда же мы доползем до вашей серьезной ситуации?
   – Сейчас, сейчас. Видите ли, я курил эту сигару, а потом швырнул ее наугад, не глядя…
   – Как мальчик, который пустил в воздух стрелу. Помните? Стрела упала на землю, а где – он сам не знает.
   – Упала? Да, вполне понятно. Бывает. Но между той стрелой и моей сигарой есть существенная разница. Моя сигара не на землю упала, а на вашу шляпку.
   Теперь он завладел ее вниманием.
   – На мою шляпку!
   – Ну да. И мне кажется, что ваша шляпка горит.
   – То есть вы хотите сказать, что в любой момент могу загореться и я?
   – Вполне возможно.
   – Почему же вы не сказали мне сразу?
   – Я подбирался к главному исподволь.
   – Зачем? Такое надо узнавать сразу. Ну-ка взгляните. – Эйлин наклонила головку.
   Простак извлек сигару, отшвырнул ее, угодив в случайного прохожего, извинился, «pardon», и сообщил:
   – Вроде вы перестали дымиться…
   – Это хорошо.
   – Но, боюсь, ваша шляпка уже не та, что была. На ней выжглось большое пятно. – Взгляд его упал на витрину Норин О’Хара, и на него снизошло вдохновение. – Ой, а знаете что! Позвольте мне купить вам другую!
   – Что вы! Так нельзя! Не беспокойтесь.
   – Как это – не беспокойтесь? Не могу же я безнаказанно губить шляпки направо и налево! Если пожелаете, я куплю вам дюжину.
   – А вы кто – великий Гэтсби?
   – Гэтсби? Нет. Меня зовут…
   – Я имею в виду – вы что, миллионер?
   – Ну, я получил довольно большие деньги. Мой дедушка со стороны матери недавно склеил э… ласты и оставил мне значительную сумму.
   – Понятно. Что ж, в таком случае большое вам спасибо. Только возьмем дешевую.
   – Нет-нет! Самую дорогую, какая есть в магазине.
   И Простак властно ввел ее в лавку Норин О’Хара.
   Норин повела себя очень дружелюбно и приветливо.
   После сообщения Простака, что леди требуется шляпка, она встрепенулась и ринулась помогать, а когда он добавил, что цена не имеет значения, рвение ее перешло все границы. Она суетилась, демонстрируя одну шляпку за другой, но Эйлин одобрила лишь одну, по виду напоминавшую фруктовый салат. Когда она надела ее и вышла, Простак затрепетал до самых кончиков замшевых туфель. Он и не подозревал, что сияющая красота может засиять еще ослепительнее из-за какого-то салата.
   – Что ж, еще раз большое спасибо, – поблагодарила его Эйлин. – Если бы вы знали, как я ненавидела свою старую шляпку! Но думала, что носить ее мне придется до скончания века. Ох, я чувствую себя прямо как девушка, которой подарили меховую шубку только потому, что она стояла у мехового магазина, трясясь от холода и клацая зубами. Это вовсе не в моих правилах, но я рада, что так получилось, – заключила она, заметив, что ее спутник добродушно посмеивается.
   Простак объяснил причину своего веселья.
   – Меня насмешило довольно курьезное совпадение. Мне вдруг пришло в голову, что уже второй раз за два дня я попадаю на пожар.
   – И вас это смешит?
   – Немножко.
   – Вас, наверное, так же легко рассмешить, как публику в студии. А как это случилось в прошлый раз?
   – Я спас одного человека из горящего бунгало. Выхватил из пламени, можно сказать.
   – А теперь выхватили меня. Поостерегитесь, не то спасение войдет у вас в привычку. Ладно, мне пора.
   – Неужели?
   – Да, у меня встреча очень далеко от центра.
   – Ах ты Господи! Так я остановлю для вас такси.
   – Уж эти мне миллионеры! Я не езжу в такси. Я езжу на автобусе.
   Девушка легко запрыгнула в автобус, как раз притормозивший у бровки, а когда тот отъехал, Простак захлопал глазами ему вслед, и челюсть у него отвалилась, что всегда пробуждало в Дж. Г. Андерсоне самые зверские чувства. Ему только что пришло в голову, что, встретив свою прекрасную девушку, как и предсказывала сивилла, он совсем упустил из виду что надо бы спросить ее имя и адрес или хотя бы номер телефона. А теперь она умчалась, унесенная ветром, и он никогда больше ее не увидит. Корабли, разминувшиеся в ночи, подумал он. Да, вот именно, два чертовых корабля, разминувшихся в треклятой ночи.
   Мэдисон-авеню запрыгала у него перед глазами. Никогда прежде не доводилось ему видеть такого прыгучего проспекта.

6

   Вечером, в восемь часов, перед дверью квартиры Мэрвина Поттера предстал мрачный байронический Простак, с сердцем, отягченным грузом страданий, и душой в сплошных ранах. Чем больше он размышлял о дневном происшествии, тем больше негодовал на то, до чего ж у судьбы нездоровое чувство юмора. Подразнила его единственной девушкой в мире, можно сказать, подсунула ее, и тут же мигом вырвала, как раз в тот момент, когда, казалось, все пойдет счастливо. Ничего себе, шутка! Вульгарная до крайности! Теперь он понимал лебедя в Бинхэмтон-Холле. Когда-то, в двенадцать лет, он протягивал злосчастной птице кусочек сдобной булочки на бечевке, но всякий раз, как та нацеливалась его схватить, проворно отдергивал булку. Лебедь, помнится, страдал, а Простак заливался хохотом. Теперь, став жертвой подобного обращения (конечно, на духовном уровне), он сгорал от стыда.
   «Ладно же, ладно», – твердил он себе, или что-то в этом роде, и наконец нажал звонок. Послышались шаги, дверь отворилась, и его тяпнул за правую штанину большой густо-желтый пес, плавно перескочивший порог.
   – Ай! – завопил Простак, на минутку позабывший свою несостоявшуюся любовь.
   Мэрвин, следовавший за псом, сердечно приветствовал приятеля. В руке он держал бокал, наполненный янтарной жидкостью, из которого и отхлебнул.
   – Привет! Ты ведь Фотерингей-Фиппс, верно?
   – Да.
   – Тот самый Фотерингей, о котором столько толкуют? Глазам своим не верю! Ах-ах-ах! – нес околесицу Мэрвин. – Нынешний день, да, нынешний день – он прямо райский! Какая честь! Входи, выпей со мной.
   – Я б с удовольствием, но этот твой пес вцепился мне в ногу.
   Мэрвин прищурился.
   – Хм, да. Ты абсолютно прав. Мой пес настоящий лев, а не собака. Кличка – Тюльпан. Нет, но до чего ж ты наблюдательный! Другой и не заметил бы.
   Простак, последовавший за хозяином в гостиную, почувствовал, что к душевным мукам примешивается легкое беспокойство. Было ясно, что его приятель, измученный долгой дневной репетицией, поддался своему низшему «я» и уже значительное время накачивается спиртным будто водокачка. И если уже не в стельку пьян, то здорово навеселе. Оставалось только надеяться, что до агрессивной стадии Мэрвин не доберется. Не хотелось бы находиться от такого крупного и мускулистого субъекта поблизости, если им овладеет агрессия.
   Пока что Мэрвин излучал дружелюбие. Он всучил бокал Простаку, освежился щедрым глотком и стал увлекательно рассказывать о жизни в Голливуде, сыпля забавными байками о звездах и студийных чиновниках.
   – Тебя, Фиппс, когда припирал в угол оскорбленный чиновник? Нет? Как же это ты! Таким опытом следует обзаводиться каждому молодому человеку. Очень расширяет кругозор и помогает лепке характера. Прекрасно помню тот день, когда я брел через джунгли на съемочной площадке «Метро Голдвин», а прямо на меня как выскочит из рощицы Луис Б. Майер. Он ухитрился каким-то образом сбежать из офиса, где его держат, и по сверкающим его глазам и мокрому подбородку я увидел – он уже отведал крови. К счастью, при мне было ружье для охоты на слонов, а со мной рядом – мой преданный туземец-носильщик… – Взгляд Мэрвина стал блуждающим. – Ладно, спокойной тебе ночи, – сердечно пожелал он и мгновенно заснул.
   Простак осмелился тронуть его за руку.
   – Послушай-ка…
   Мэрвин открыл глаза.
   – У меня даже и шкура висит в Беверли-Хиллс, – в завершение пробормотал он.
   – Послушай!
   – Да, Фиппс?
   – Поздновато уже. Может, нам пора обедать?
   – Обедать? – Мэрвин уставился на него. – Ты что, хочешь есть?
   – Ну да.
   – Ничего ты не хочешь. Сядь! – громоподобно рявкнул Мэрвин.
   Простак плюхнулся на стул как подкошенный. Хозяин явно достиг стадии, какой несчастный гость надеялся избежать. Фиппс поймал себя на мысли, что лучше бы ему подружиться не с такой знаменитой звездой.
   – Обед! – проговорил Мэрвин и, фыркнув: – Фу! – снова закрыл глаза и погрузился в освежающий сон.
   Тон Мэрвина свидетельствовал, как понял Простак, что актер о еде не очень высокого мнения, но разделить такое презрение Простак никак не мог. Он с самого завтрака ничего не ел, и с каждой минутой потребность подкрепиться все росла. Когда желудок начал издавать глухие жалобные шумы, ему пришла в голову замечательная идея – воспользоваться сном хозяина, тихонько убраться из дома и поесть где-нибудь в одиночестве. Если приятель приглашает вас на обед, рассудил он, то, естественно, вы сидите у него, пока он не подаст сигнал начинать обед. Однако если у хозяина нет ни малейших намерений подавать такой сигнал и, судя по его поведению, никаких калорий от него не дождаться, то гость вправе считать себя свободным и отправляться на поиски еды самостоятельно. Сама Эмили Пост, не сомневался он, одобрила бы такое мнение.
   Приступая к действию, Простак встал, намереваясь улизнуть, но комнату тут же огласили странные булькающие звуки, как будто бы какой-то гигант поблизости принялся полоскать рот. Между Простаком и дверью вырос Тюльпан, многозначительно глядя на гостя. Даже начинающий физиогномист не затруднился бы разгадать выражение его морды – пес готов мгновенно реагировать на любую подозрительную выходку. То, что желание Простака покинуть дом подпадало под подозрительную категорию, было тошнотворно ясно.
   Простак попытался подыскать нужные слова.
   – Хороший песик, – проговорил он. – Ты ведь меня пропустишь?
   Зверюга моментально изобразил обезумевшую ищейку, подавившуюся рыбьей костью.
   – Да ладно-ладно, – неуверенно пробормотал Простак, – я же просто спросил.
   Было без четверти девять. В четверть двенадцатого Мэрвин сел и потянулся, свежий и отдохнувший.
   – Великолепная штука – сон, – провозгласил он, потянувшись к графинчику и наливая себе аперитив. – Как говорится, штопает дыры забот и скорбей. А как там мой старый Фиппси?
   – Да ничего, – отозвался Простак, весьма вольно толкуя факты.
   – Повеселился, пока я дремал? Потолковали с Тюльпаном о том о сем? Прекрасный пес, верно?
   – О да! Чудесный. А он не опасен?
   – Что ты, конечно же, он в полной безопасности. Вряд ли найдется какой осел, чтобы нападать на Тюльпана. У него силы на десятерых, оттого что он чист сердцем. Ладно, Фиппс, а ночка-то катится. Может, выйдем взглянем, что нам может предложить город? Мне говорили, стоит навестить кабаре в «Пьяцце».
   – Это было бы здорово!..
   – Так вперед! Тюльпан, за мной!
   – Но собаку в «Пьяццу» не пустят.
   Мэрвин нахмурился. Глаза его сузились, как у героя вестерна, столкнувшегося с угонщиками скота. Больше всего властного человека раздражает, когда кто-то пытается командовать им.
   – Как это, не пустят? – пронзительно глянул он на Простака. – Кто, интересно? Ты?
   – Нет, что ты!
   – Но, честное слово, кто-то такое сказал, – озадачился Мэрвин. – Фокусы акустики, не иначе. Ладно, двинулись! Тюльпан, к ноге! Следующая остановка – «Пьяцца».
 
   Посмотреть на представление кабаре в «Пьяцце» собралось много кутил. В зале «Шампанское» яблоку негде было упасть, но силой своего обаяния Мэрвин Поттер раздобыл столик у самой площадки. После довольно колкого спора Тюльпана водворили в гардеробную, на специальную подстилку. Официант принес меню, и желудок Простака поздравил хозяина, как и подобает желудку, предвкушающему счастливую развязку.
   Взмахом руки Мэрвин отослал официанта.
   – Никакой еды! – распорядился он. – Только бутылку шампанского.
   Простак почувствовал, как желудок у него вскочил на ноги, в изумлении вздернув брови.
   – Э… послушай, – проблеял Простак, – а я бы съел почек или бифштекс. Или еще чего-нибудь.
   – Нет, не съел бы. Почки? Бифштекс? Это после нашего роскошнейшего обеда? Фиппс, ты не должен поклоняться желудку, – укорил его Мэрвин. – Поставьте бутылку подальше от моего друга, – добавил он, когда официант принес шампанское. – Он у нас парень-миляга, – доверительно и, как всегда, обаятельно пояснил он официанту, – но, видите ли, не знает меры. Хлебает с самого завтрака. Один бокал, Фиппс, так, для компании. Но не больше!
   – Но послушай…
   На лице Мэрвина проступило опасное выражение.
   – Надеюсь, ты не собираешься затевать спор?
   – Н-нет…
   – Вот и отлично. – И Мэрвин задремал.
   Простак решил, что пора все-таки завершать встречу. От дальнейшего общения с крепко подвыпившим идолом киноэкрана он не ждал ни удовольствия, ни выгоды. Ему нестерпимо хотелось удрать.
   Готовясь подняться, он подтянул ногу, но в нее тотчас вцепилось крепкими зубами нечто невидимое. Пренебрегая опасностью – а вдруг рассердится? – Простак потряс друга за плечо.
   – Да? – шевельнулся во сне Мэрвин. – А, Фиппс, привет. Так и думал, что наскочу на тебя здесь. А кто это с тобой? Фотеринг? Как делишки, Фотеринг? Кстати, я только что вспомнил кое-что полезное. Когда на вас нападает чиновник, смотрите налево, а отпрыгивайте вправо. Этот маневр его одурачит.
   Простак поблагодарил, сказав, что непременно возьмет совет на заметку.
   – Меняя на минутку тему, – добавил он, – твой пес сейчас под столом. Он вцепился мне в ногу.
   Приподняв скатерть, Мэрвин проверил.
   – А ведь ты совершенно прав. Он и правда там. Привет, Тюльпаша! И снова погрузился в сон.
   Танцы и песни немножко скрасили Простаку вечер, хоть как-то отвлекся. Смотря представление, Простак до какой-то степени сумел пренебречь сварливыми жалобами желудка. Мэрвин спал. Но сон ему перебили. В каждом кабаре есть номер, когда хористки кидаются разными предметами в зрителей. Не обошлось без такого и в этом. Ватный снежок, неотъемлемая часть номера «Зима», угодил Мэрвину в закрытый глаз. А когда он разлепил глаза, второй мазнул его по кончику носа. Хористки, заметив, что гость спит, не стали растрачивать реквизит на более оживленных клиентов.
   Песенка «Мы сражаться не хотим, но уж если мы начнем, бе-е-регись!», казалось, написана специально для Мэрвина. Оставьте его в покое, и он вас не будет трогать. Как говорится, всем сердцем за мир. Но если кто считает, будто кинозвезде недостает гордости и боевого задора, он сильно ошибается.
   – Ну хватит, – сдержанно заметил Мэрвин, и те, кто знал его хорошо, могли бы сказать, что больше всего Мэрвина следует опасаться, когда он говорит вот таким сдержанным, мрачным тоном.
   Мэрвин приподнял скатерть. Оттуда вопросительно высунулась шафрановая морда. Он махнул рукой в направлении хористок, которые проделывали что-то таинственное с белоснежными туфельками.
   – Ату их, Тюльпан! – отдал команду хозяин.

7

   Простак выбрался из канавы неподалеку от отеля «Пьяцца» и суетливо поправил галстук. Припомнить, как он угодил сюда, ему не удавалось, но он помнил, в каком порядке их маленькая компания вылетела на мостовую. Первым приземлился он сам, потом Мэрвин и, наконец, Тюльпан: пес проплыл по воздуху и стукнул его меж лопаток. Оглянувшись, Простак увидел двух своих спутников: один отряхивал пыль с брюк, второй лаял на администрацию. По-видимому, ни одного из них не тревожило случившееся. Мэрвин вообще пребывал в самом радужном настроении. От легкой раздраженности, прорывавшейся у него в последний час, не осталось и следа.
   – Ну, Фиппс, куда теперь? – жизнерадостно осведомился он.
   – В постель? – предложил Простак.
   Мэрвин удивился до крайности.
   – В постель? В самый разгар веселья? Что ты, Фиппс! Можно отправиться кое-куда получше. Квартал, где мы сейчас находимся, наводнен кабаре, выбор для искателей удовольствий неограничен. Как ты насчет «Бриллиантовой подковы»?
   – Нет-нет, спасибо.
   – Ну а «Латинский квартал»?
   – Не стоит, правда.
   – Так может, к «Леону и Эдди»? Или в «Копакабану»? Ты, Фиппс, только словечко оброни. Куда ты, туда и я.
   Простак ответил, что его больше не тянет в кабаре, и Мэрвин добродушно принял его решение.
   – Тогда скажу я, что мы сделаем. Эй, такси! – окликнул Мэрвин. – Отвезите-ка нас на Кинг-Пойнт, Лонг-Айленд, да не жалейте лошадей. Мы поедем, Фиппс, поболтаем с моей невестой.
   – Но послушай!
   Добродушие Мэрвина иссякло. В голосе у актера вновь пробилась тихая опасная нотка.
   – Ты что же, возражаешь против этой встречи?
   – Нет-нет, но…
   – Давай откровенно, Фиппс. Тебе не нравится моя невеста?
   – Нет-нет, что ты!
   – Очень надеюсь. Она очаровательная девушка, милее и не сыщешь. Мисс Гермиона Бримбл, дочка хорошо известного финансового магната С. Хамилтона Бримбла, а также, надо же, вот любопытное совпадение, миссис С. Хамилтон Бримбл. Ты, возможно, видел, как Гермиона порхает по этому вашему отелю. Высоконькая такая, личико – мрамор при свете звезд, глаза сверкают словно изумруды на солнце. Ну то есть они зеленые, – пояснил Мэрвин. – Тебе она ужасно понравится. И я уверен, знакомство с тобой умножит ее счастье.
   – Черт побери! Она же не пожелает видеть меня среди ночи.
   – Недооцениваешь ты, Фиппс, свою привлекательность. Обаяние ты излучаешь независимо от времени. Я слышал, и не однажды, от очень надежных людей, что, как бы поздно ни пришел Сирил Фотерингей-Фиппс, он все равно остается Сирилом Фотерингей-Фиппсом. Водитель, тронулись. Когда доберемся до Кинг-Пойнта, я буду направлять вас жестом и словом.
   Чтобы добраться до Кинг-Пойнта на Лонг-Айленде, нужно переехать через мост Трайборо, доехать до Грейт-Нек и свернуть на Мидлл-Нек-роуд. Поездка долгая, и тянулась бы крайне утомительно, не разнообразь ее Мэрвин песенками, которые напевал приятным баритоном. Когда они прибыли, Мэрвин подосадовал, что дом тонет в темноте. Как приверженец этикета, он указал: в окне должен бы сиять свет, путеводный маяк для путника.
   – Лампа или хотя бы свеча. Однако, – прибавил Мэрвин, вновь приободрившись, – формальностями можно и пренебречь. Вон там, по-моему, комната моей невесты, и если не ошибаюсь, для нас открыты три пути. Мы можем остаться здесь и покричать погромче. Можем бросать камешками в окно. Наконец, ты можешь взобраться туда по водосточной трубе. Да, так лучше всего. Полезай наверх, Фиппс. Постучи дважды и произнеси мое имя.
   Простаку внезапно пришло в голову одно спасительное соображение.
   – Твоей невесты скорее всего нет дома.
   – Откуда, интересно, ты это знаешь? Ты еще даже и в окно не постучал!
   – Ты сам мне говорил, что она ушла на танцы.
   – Хм, и то правда. Разрази меня гром, правда! Тогда лезь наверх и просто разбей окно.
   Как выразился поэт, «это лишь чуточку больше, но как это много!». Будь Мэрвин поменьше ростом, не так пьян и не настолько обижался на малейшее возражение, Простак отклонил бы проект. Но учитывая все обстоятельства, он счел, что благоразумнее подчиниться. Карабкаясь по трубе, он тупо осознавал, что Мэрвин, прислонившись к стене, звучно декламирует: «Выше! И выше!», – а когда он добрался до подоконника, прозвучали строки о деве, приглашающей альпийского скалолаза прервать подъем и передохнуть, склонив усталую голову ей на грудь.
   Когда же Простак разбил окно, из другого окна, чуть поодаль, высунулись голова и плечи человека в халате. На незваного гостя упал свет электрического фонарика, и человек в халате, подняв револьвер, пальнул в его направлении. Балстрод, дворецкий-англичанин, услышал шум в ночи, а когда дворецкие-англичане слышат шум, они действуют.
   Выстрелы просвистели мимо уха, не причинив Простаку вреда, но намек был очевиден, и он тотчас уловил его. Вопль Мэрвина, лай Тюльпана и его полет совпали во времени.
   Когда Простак достиг земли, Мэрвин уже растворился во тьме, но Тюльпан оставался на месте. Оскорбленно рыча, Тюльпан царапал лапами дерн.
   У собак странный образ мыслей. Казалось бы, должен сообразить, что ни один человек, даже с самой неустойчивой психикой, не станет карабкаться по водосточной трубе, чтобы стрелять в себя самого. Тем не менее пес пребывал в твердом убеждении, что стрелял не кто иной, как Простак. А перебирая недавние события, пес заключил: тот с самого начала играл дурную роль – и преисполнился решимости раз и навсегда свести с ним счеты. Грубых, вульгарных шуток Тюльпан терпеть не мог. Царапнув лапами дерн напоследок, он бросился в атаку.
   Спасла Простака только прыть. Самая крохотная пауза, и с ним было бы покончено. «О, – спросил у себя Простак, – где мои крылья голубки?» – и в следующий же миг очутился на верхних ветвях большого кедра. С этой высоты он беспрепятственно мог любоваться разворачивающимися событиями.
   Теперь Мэрвин не стал бы сетовать на отсутствие света. Дом светился всеми окнами, ярко освещая и Простака. Очень скоро начали появляться люди и обыскивать прилегающую территорию. Действовали они, как показалось Простаку, не очень ретиво, но все-таки выполняли тяжкую задачу под гипнотическим оком Балстрода. Простак никогда не видел дворецких в халатах и с радостью отказался бы от такого зрелища, пусть и очень впечатляющего.
   Через некоторое время церемониймейстер убедился, что вытащили они пустышку, поисковая партия вернулась в дом, и свет потихоньку начал гаснуть. Захлопнулась парадная дверь. Дом опять погрузился в темноту. И Простак был готов поддаться порыву, типичному для тех, кто проводит вечерок с Мэрвином Поттером, то есть удрать поскорее, когда ноздри ему защекотал аромат табака и он разглядел – под деревом стоит Балстрод, наслаждаясь сигаретой.
   При виде его Простак прирос к ветке. Примерно через четверть часа раздался шум машины, затормозившей у ворот, и миссис С. Хамилтон Бримбл вместе с дочкой Гермионой показались на подъездной дорожке. Простак сообразил, что низенькая толстенькая леди – это миссис Бримбл, а повыше и постройнее – ее дочь, когда низенькая сказала:
   – Гермиона, под деревом кто-то стоит. На что вторая откликнулась:
   – Да это же Балстрод, мама. Ой-ой! Он в халате!