Страница:
Вторая картина изображала примерно такую же девочку, только ее кожа была очень белой, а сисечек у нее не было совсем. На этой картине лицо Набокова было совсем старым и дряблым, а маскировочный галстук-бабочка на соединительном шве был несуразно большим и пестрым, в каких-то кометах, петухах и географических символах. Эта картина называлась "Ада".
Некоторые физические особенности детских тел различались - но смотреть на девочек было неприятно и даже боязно из-за того, что глаза двух Набоковых внимательно и брезгливо изучали смотрящего - этот эффект неизвестному художнику удалось передать мастерски.
Мне вдруг показалось, что в шею подул еле заметный ветерок.
— Владимир Владимирович Набоков как воля и представление, - сказал за моей спиной звучный бас.
Я испуганно обернулся. В метре от меня стоял невысокий полный мужчина в черном пиджаке поверх темной водолазки. Его глаза были скрыты зеркальными черными очками. На вид ему было пятьдесят-шестьдесят лет; у него были густые брови, крючковатый нос и высокий лысый лоб.
— Понимаешь, что хотел сказать художник? - спросил он.
Я отрицательно помотал головой.
— Романы Набокова "Лолита" и "Ада" - это варианты трехспальной кровати "Владимир с нами". Таков смысл.
Я посмотрел сначала на Лолиту, потом на Аду - и заметил, что ее молочно-белая кожа изрядно засижена мухами.
— Лолита? - переспросил я. - Это от "LOL"?
— Не понял, - сказал незнакомец.
— "Laughed out loud", - пояснил я. - Термин из сети. По-русски будет "ржунимагу" или "пацталом". Получается, Лолита - это девочка, которой очень весело.
— Да, - вздохнул незнакомец, - другие времена, другая культура. Иногда чувствуешь себя просто каким-то музейным экспонатом… Ты читал Набокова?
— Читал, - соврал я.
— Ну и как тебе?
— Бред сивой кобылы, - сказал я уверенно.
С такой рецензией невозможно было попасть впросак никогда, я это давно понял.
— О, это в десятку, - сказал незнакомец и улыбнулся. - Ночной кошмар по-английски "night mare", "ночная кобыла". Владимир Владимирович про это где-то упоминает. Но вот почему сивая? А-а-а! Понимаю, понимаю…
Страшнейший из кошмаров - бессонница… Бессонница, твой взор уныл и страшен… Insomnia, your stare is dull and ashen… Пепельный, седой, сивый…
Я вспомнил, что дверь черного хода все время оставалась открытой.
Видимо, в квартиру забрел сумасшедший.
— Вся русская история, - продолжал незнакомец, - рушится в дыру этого ночного кошмара… И, главное, моментальность перехода от бреда к его воплощению. Сивка-бурка… Началось с кошмара, бреда сивой кобылы - и пожалуйста, сразу Буденный на крымским косогоре. И стек, и головки репейника…
Он уставился куда-то вдаль.
А может и не сумасшедший, подумал я.
— Я не совсем понял, - спросил я вежливо, - а почему романы писателя Набокова - это трехспальная кровать?
— А потому, что между любовниками в его книгах всегда лежит он сам. И то и дело отпускает какое-нибудь тонкое замечание, требуя внимания к себе.
Что невежливо по отношению к читателю, если тот, конечно, не герантофил…
Знаешь, какая у меня любимая эротическая книга?
Напор незнакомца ошеломлял.
— Нет, - сказал я.
— "Незнайка на Луне". Там вообще нет ни слова об эротике. Именно поэтому "Незнайка" - самая эротическая книга двадцатого века. Читаешь и представляешь, что делали коротышки в своей ракете во время долгого полета на Луну…
Нет, подумал я, точно не сумасшедший. Наоборот, очень разумный человек.
— Да, - сказал я, - я тоже об этом думал, когда был маленький. А кто вы?
— Меня зовут Энлиль Маратович.
— Вы меня напугали.
Он протянул мне бумажную салфетку.
— У тебя на шее мокро. Вытри.
Я ничего не чувствовал - но сделал, как он велел. На салфетке остались два пятнышка крови размером с копейку. Я сразу понял, почему он заговорил про коротышек.
— Вы тоже… Да?
— Другие здесь не ходят.
— Кто вы?
— В человеческом мире я считался бы начальством, - ответил Энлиль Маратович. - А вампиры называют меня координатором.
— Понятно, - сказал я, - а уже решил, что вы сумасшедший. Бессонница, Набоков на Луне… Это у вас манера отвлекать такая? Чтобы укуса не заметили?
Энлиль Маратович криво улыбнулся.
— Как ты себя чувствуешь?
— Так себе.
— Вид у тебя, прямо скажем, неважнецкий. Но так всегда бывает. Я принес тебе мазь, смажешь синяки на ночь. Утром все пройдет. И еще я принес таблетки кальция - каждый день надо принимать пятнадцать штук. Это для зубов.
— Спасибо.
— Я вижу, - сказал Энлиль Маратович, - ты не очень-то рад тому, что с тобой приключилось. Не ври, не надо. Я знаю. Все нормально. И даже замечательно. Это означает, что ты хороший человек.
— А разве вампир должен быть хорошим человеком?
Брови Энлиля Маратовича залезли высоко на лоб.
— Конечно! - сказал он. - А как иначе?
— Но ведь… - начал я, но не договорил.
Я хотел сказать, что вовсе не надо быть хорошим человеком, чтобы сосать чужую кровь, скорее наоборот - но мне показалось, это прозвучит невежливо.
— Рама, - сказал Энлиль Маратович, - ты не понимаешь, кто мы на самом деле.
— Мы вампиры. Разве нет?
— Да. Но все, что ты знаешь про вампиров, неправда. Сейчас я тебе кое-что покажу. Иди за мной.
Я последовал за ним, и мы пришли в комнату, где были камин и кресла.
Энлиль Маратович приблизился к камину и указал на висящую над ним черно-белую фотографию летучей мыши. Снимок был сделан с близкого расстояния. У мыши были черные бусинки глаз, собачьи уши торчком и морщинистый нос, похожий на свиной пятачок. Она походила на помесь поросенка и собаки.
— Что это? - спросил я.
— Это Desmondus Rotundus. Летучая мышь-вампир. Встречается в Америке по обе стороны от экватора. Питается красной жидкостью из тел крупных животных.
Живет большими семьями в старых пещерах.
— А почему вы мне ее показываете?
Энлиль Маратович опустился в кресло и жестом велел мне сесть напротив.
Я подчинился.
— Если послушать сказки, которые рассказывают в центральной Америке об этом крохотном создании, - сказал он, - покажется, что страшнее нет существа на свете. Тебе скажут, что эта летучая мышь - исчадие ада. Что она может принимать форму человека, чтобы завлечь жертву в чащу. Что стаи этих мышей способны до смерти загрызть заблудившихся в лесу. И массу подобной чепухи.
Найдя пещеру, где живут мыши-вампиры, люди выкуривают их дымом. Или вообще взрывают все динамитом…
Он поглядел на меня так, словно мне следовало что-то сказать в ответ.
Но я не знал, что.
— Люди по непонятной причине считают себя носителями добра и света, - продолжал он. - А вампиров полагают мрачным порождением зла. Но если поглядеть на факты… Попробуй назвать мне хоть одну причину, по которой люди лучше мышей-вампиров.
— Может быть, - сказал я, - люди лучше, потому что помогают друг другу?
— Люди делают это крайне редко. А мыши-вампиры помогают друг другу всегда. Они делятся друг с другом пищей, которую приносят домой. Еще?
Больше мне ничего не пришло в голову.
— Человек, - сказал Энлиль Маратович, - это самый жуткий и бессмысленный убийца на Земле. Никому из живых существ вокруг себя он не сделал ничего хорошего. А что касается плохого… Перечислять не надо?
Я отрицательно помотал головой.
— А эта крохотная зверюшка, которую человек избрал эмблемой своих тайных страхов, не убивает никого вообще. Она даже не причиняет серьезного вреда. Аккуратно прорезав кожу передними резцами, она выпивает свои два кубика, не больше и не меньше. Что за беда, допустим, для быка или лошади?
Или для человека? Выпустить немного красной жидкости из жил считается полезным с медицинской точки зрения. Описан, например, случай, когда мышь-вампир спасла умиравшего от лихорадки католического монаха. Но, - он назидательно поднял вверх палец, - не описано ни одного случая, когда католический монах спас умирающую от лихорадки летучую мышь…
На это трудно было возразить.
— Запомни, Рама - все представления людей о вампирах ложны. Мы совсем не те злобные монстры, какими нас изображают…
Я поглядел на фотографию мыши. Ее мохнатая мордочка действительно не казалась угрожающей - скорее, она была умной, нервной и немного испуганной.
— А кто же мы тогда? - спросил я.
— Ты знаешь, что такое пищевая цепь? Или, как иногда ее называют, цепь питания?
— Типа Макдональдса?
— Не совсем. Макдональдс - это fast-food chain, "цепь быстрого питания". А food chain, или просто "цепь питания" - это растения и животные, связанные друг с другом отношениями "пища-потребитель пищи". Как кролик и удав, как кузнечик и лягушка…
Он улыбнулся и подмигнул мне. -…или как лягушка и француз. Ну или как француз и могильный червь.
Считается, что люди - вершина пирамиды, поскольку они могут есть кого угодно, когда угодно, как угодно и в каком угодно количестве. На этом основано человеческое самоуважение. Но на самом деле у пищевой цепи есть еще более высокий этаж, о котором люди в своем большинстве не имеют понятия. Это мы, вампиры. Мы высшее на Земле звено. Предпоследнее.
— А какое звено последнее? - спросил я.
— Бог, - ответил Энлиль Маратович.
Я ничего на это не сказал, только вжался в кресло.
— Вампиры не только высшее звено пищевой цепи, - продолжал Энлиль Маратович, - они еще и самое гуманное звено. Высокоморальное звено.
— Но мне кажется, - сказал я, - что паразитировать на других все же нехорошо.
— А разве лучше лишать животное жизни, чтобы съесть его мясо?
Я опять не нашелся, что сказать.
— Как гуманнее, - продолжал Энлиль Маратович, - доить коров, чтобы пить их молоко, или убивать их, чтобы пустить на котлеты?
— Доить гуманнее.
— Конечно. Даже граф Лев Николаевич Толстой, который оказал на вампиров большое влияние, согласился бы с этим. Вампиры, Рама, так и поступают. Мы никого не убиваем. Во всяком случае, с гастрономической целью. Деятельность вампиров больше похожа на молочное животноводство.
Мне показалось, что он немного передергивает - совсем как Митра.
— Эти вещи нельзя сравнивать, - сказал я. - Люди специально разводят коров. К тому же коров искусственно вывели. В дикой природе таких не водится. Вампиры ведь не выводили людей, верно?
— Откуда ты знаешь?
— Вы хотите сказать, что вампиры искусственно вывели человека?
— Да, - ответил Энлиль Маратович. - Я хочу сказать именно это.
Я подумал, что он шутит. Но его лицо было совершенно серьезным.
— А как вампиры это сделали?
— Ты все равно ничего не поймешь, пока не изучишь гламур и дискурс.
— Не изучу чего?
Энлиль Маратович засмеялся.
— Гламур и дискурс, - повторил он. - Две главных вампирических науки.
Видишь, ты даже не знаешь, что это такое. А собираешься говорить о таких сложных материях. Когда ты получишь достойное образование, я сам расскажу тебе про историю творения, и про то, как вампиры используют человеческий ресурс. Сейчас мы просто зря потратим время.
— А когда я буду изучать гламур и дискурс?
— С завтрашнего дня. Курс будут читать два наших лучших специалиста, Бальдр и Иегова. Они придут к тебе утром, так что ложись спать пораньше. Еще вопросы?
Я задумался.
— Вы говорите, что вампиры вывели людей. А почему тогда люди считают их злобными монстрами?
— Это скрывает истинное положение дел. И потом, так веселее.
— Но ведь человекоподобные приматы существуют на Земле много миллионов лет. А человек - сотни тысяч. Как же вампиры могли его вывести?
— Вампиры живут на Земле неизмеримо долго. И люди - далеко не первое, что служит им пищей. Но сейчас, я повторяю, об этом говорить рано. У тебя есть еще какие-нибудь вопросы?
— Есть, - сказал я. - Но я не знаю, может быть, вы снова скажете, что об этом рано говорить.
— Попробуй.
— Скажите, каким образом вампир читает мысли другого человека? Когда сосет кровь?
Энлиль Маратович наморщился.
— "Когда сосет кровь", - повторил он. - Фу. Запомни, Рама, мы так не говорим. Мало того, что это вульгарно, это может оскорбить чувства некоторых вампиров. Со мной пожалуйста. Я и сам могу красное словцо ввернуть. Но вот другие, - он мотнул головой куда-то в сторону, - не простят.
— А как говорят вампиры?
— Вампиры говорят "во время дегустации".
— Хорошо. Каким образом вампир читает мысли другого человека во время дегустации?
— Тебя интересует практический метод?
— Метод я уже знаю, - сказал я. - Я хочу научное объяснение.
Энлиль Маратович вздохнул.
— Видишь ли, Рама, любое объяснение есть функция существующих представлений. Если это научное объяснение, то оно зависит от представлений, которые есть в науке. Скажем, в средние века считали, что чума передается сквозь поры тела. Поэтому для профилактики людям запрещали посещать баню, где поры расширяются. А сейчас наука считает, что чуму переносят блохи, и для профилактики людям советуют ходить в баню как можно чаще. Меняются представления, меняется и вердикт. Понимаешь?
Я кивнул.
— Так вот, - продолжал он, - в современной науке нет таких представлений, которые позволили бы, опираясь на них, научно ответить на твой вопрос. Я могу объяснить это только на примере из другой области, с которой ты знаком… Ты ведь разбираешься в компьютерном деле?
— Немного, - сказал я скромно.
— Разбираешься, и неплохо - я видел. Вспомни, почему фирма "Microsoft" так старалась вытеснить с рынка интернет-браузер "Netscape"?
Мне было приятно щегольнуть эрудицией.
— В то время никто не знал, как будут эволюционировать компьютеры, - сказал я. - Было две концепции развития. По одной, вся личная информация пользователя должна была храниться на хард-диске. А по другой, компьютер превращался в простое устройство для связи с сетью, а информация хранилась в сети. Пользователь подключался к линии, вводил пароль и получал доступ к своей ячейке. Если бы победила эта концепция, тогда монополистом на рынке оказался бы не "Microsoft", а "Netscape".
— Вот! - сказал Энлиль Маратович. - Именно. Я сам ни за что бы так ясно не сформулировал. Теперь представь себе, что человеческий мозг - это компьютер, про который никто ничего не знает. Сейчас ученые считают, что он похож на хард-диск, на котором записано все известное человеку. Но может оказаться и так, что мозг - просто модем для связи с сетью, где хранится вся информация. Можешь такое вообразить?
— В общем да, - сказал я. - Вполне.
— Ну а дальше все просто. Когда пользователь связывается со своей ячейкой, он вводит пароль. Если ты перехватываешь пароль, ты можешь пользоваться чужой ячейкой точно так же, как своей собственной.
— Ага. Понял. Вы хотите сказать, что пароль - это какой-то информационный код, который содержится в крови?
— Ну пожалуйста, не надо употреблять это слово, - наморщился Энлиль Маратович. - Отвыкай с самого начала. Запомни - на письме ты можешь пользоваться словом на букву "к" сколько угодно, это нормально. Но в устной речи это для вампира непристойно и недопустимо.
— А что говорить вместо слова на букву "к"?
— Красная жидкость, - сказал Энлиль Маратович.
— Красная жидкость? - переспросил я.
Несколько раз я уже слышал это выражение.
— Американизм, - пояснил Энлиль Маратович. - Англосаксонские вампиры говорят "red liquid", а мы копируем. Вообще это долгая история. В девятнадцатом веке говорили "флюид". Потом это стало неприличным. Когда в моду вошло электричество, стали говорить "электролит", или просто "электро".
Затем это слово тоже стало казаться грубым, и начали говорить "препарат".
Потом, в девяностых, стали говорить "раствор". А теперь вот "красная жидкость"… Полный маразм, конечно. Но против течения не пойдешь.
Он посмотрел на часы.
— Еще вопросы?
— Скажите, - спросил я, - а что это за чулан с вешалкой?
— Это не чулан, - ответил Энлиль Маратович. - Это хамлет.
— Хамлет? - переспросил я. - Из Шекспира?
— Нет, - сказал Энлиль Маратович. - Это от английского "hamlet", крохотный хуторок без церкви. Так сказать, безблагодатное убежище. Хамлет - это наше все. Он связан с немного постыдным и очень, очень завораживающим аспектом нашей жизни. Но об этом ты узнаешь позже.
Он встал с кресла.
— А теперь мне действительно пора.
Я проводил его до порога.
Повернувшись в дверях, он церемонно поклонился, посмотрел мне в глаза и сказал:
— Мы рады, что ты снова с нами.
— До свидания, - пролепетал я.
Дверь за ним закрылась.
Я понял, что его последняя фраза была адресована не мне. Она была адресована языку.
БАЛЬДР
Некоторые физические особенности детских тел различались - но смотреть на девочек было неприятно и даже боязно из-за того, что глаза двух Набоковых внимательно и брезгливо изучали смотрящего - этот эффект неизвестному художнику удалось передать мастерски.
Мне вдруг показалось, что в шею подул еле заметный ветерок.
— Владимир Владимирович Набоков как воля и представление, - сказал за моей спиной звучный бас.
Я испуганно обернулся. В метре от меня стоял невысокий полный мужчина в черном пиджаке поверх темной водолазки. Его глаза были скрыты зеркальными черными очками. На вид ему было пятьдесят-шестьдесят лет; у него были густые брови, крючковатый нос и высокий лысый лоб.
— Понимаешь, что хотел сказать художник? - спросил он.
Я отрицательно помотал головой.
— Романы Набокова "Лолита" и "Ада" - это варианты трехспальной кровати "Владимир с нами". Таков смысл.
Я посмотрел сначала на Лолиту, потом на Аду - и заметил, что ее молочно-белая кожа изрядно засижена мухами.
— Лолита? - переспросил я. - Это от "LOL"?
— Не понял, - сказал незнакомец.
— "Laughed out loud", - пояснил я. - Термин из сети. По-русски будет "ржунимагу" или "пацталом". Получается, Лолита - это девочка, которой очень весело.
— Да, - вздохнул незнакомец, - другие времена, другая культура. Иногда чувствуешь себя просто каким-то музейным экспонатом… Ты читал Набокова?
— Читал, - соврал я.
— Ну и как тебе?
— Бред сивой кобылы, - сказал я уверенно.
С такой рецензией невозможно было попасть впросак никогда, я это давно понял.
— О, это в десятку, - сказал незнакомец и улыбнулся. - Ночной кошмар по-английски "night mare", "ночная кобыла". Владимир Владимирович про это где-то упоминает. Но вот почему сивая? А-а-а! Понимаю, понимаю…
Страшнейший из кошмаров - бессонница… Бессонница, твой взор уныл и страшен… Insomnia, your stare is dull and ashen… Пепельный, седой, сивый…
Я вспомнил, что дверь черного хода все время оставалась открытой.
Видимо, в квартиру забрел сумасшедший.
— Вся русская история, - продолжал незнакомец, - рушится в дыру этого ночного кошмара… И, главное, моментальность перехода от бреда к его воплощению. Сивка-бурка… Началось с кошмара, бреда сивой кобылы - и пожалуйста, сразу Буденный на крымским косогоре. И стек, и головки репейника…
Он уставился куда-то вдаль.
А может и не сумасшедший, подумал я.
— Я не совсем понял, - спросил я вежливо, - а почему романы писателя Набокова - это трехспальная кровать?
— А потому, что между любовниками в его книгах всегда лежит он сам. И то и дело отпускает какое-нибудь тонкое замечание, требуя внимания к себе.
Что невежливо по отношению к читателю, если тот, конечно, не герантофил…
Знаешь, какая у меня любимая эротическая книга?
Напор незнакомца ошеломлял.
— Нет, - сказал я.
— "Незнайка на Луне". Там вообще нет ни слова об эротике. Именно поэтому "Незнайка" - самая эротическая книга двадцатого века. Читаешь и представляешь, что делали коротышки в своей ракете во время долгого полета на Луну…
Нет, подумал я, точно не сумасшедший. Наоборот, очень разумный человек.
— Да, - сказал я, - я тоже об этом думал, когда был маленький. А кто вы?
— Меня зовут Энлиль Маратович.
— Вы меня напугали.
Он протянул мне бумажную салфетку.
— У тебя на шее мокро. Вытри.
Я ничего не чувствовал - но сделал, как он велел. На салфетке остались два пятнышка крови размером с копейку. Я сразу понял, почему он заговорил про коротышек.
— Вы тоже… Да?
— Другие здесь не ходят.
— Кто вы?
— В человеческом мире я считался бы начальством, - ответил Энлиль Маратович. - А вампиры называют меня координатором.
— Понятно, - сказал я, - а уже решил, что вы сумасшедший. Бессонница, Набоков на Луне… Это у вас манера отвлекать такая? Чтобы укуса не заметили?
Энлиль Маратович криво улыбнулся.
— Как ты себя чувствуешь?
— Так себе.
— Вид у тебя, прямо скажем, неважнецкий. Но так всегда бывает. Я принес тебе мазь, смажешь синяки на ночь. Утром все пройдет. И еще я принес таблетки кальция - каждый день надо принимать пятнадцать штук. Это для зубов.
— Спасибо.
— Я вижу, - сказал Энлиль Маратович, - ты не очень-то рад тому, что с тобой приключилось. Не ври, не надо. Я знаю. Все нормально. И даже замечательно. Это означает, что ты хороший человек.
— А разве вампир должен быть хорошим человеком?
Брови Энлиля Маратовича залезли высоко на лоб.
— Конечно! - сказал он. - А как иначе?
— Но ведь… - начал я, но не договорил.
Я хотел сказать, что вовсе не надо быть хорошим человеком, чтобы сосать чужую кровь, скорее наоборот - но мне показалось, это прозвучит невежливо.
— Рама, - сказал Энлиль Маратович, - ты не понимаешь, кто мы на самом деле.
— Мы вампиры. Разве нет?
— Да. Но все, что ты знаешь про вампиров, неправда. Сейчас я тебе кое-что покажу. Иди за мной.
Я последовал за ним, и мы пришли в комнату, где были камин и кресла.
Энлиль Маратович приблизился к камину и указал на висящую над ним черно-белую фотографию летучей мыши. Снимок был сделан с близкого расстояния. У мыши были черные бусинки глаз, собачьи уши торчком и морщинистый нос, похожий на свиной пятачок. Она походила на помесь поросенка и собаки.
— Что это? - спросил я.
— Это Desmondus Rotundus. Летучая мышь-вампир. Встречается в Америке по обе стороны от экватора. Питается красной жидкостью из тел крупных животных.
Живет большими семьями в старых пещерах.
— А почему вы мне ее показываете?
Энлиль Маратович опустился в кресло и жестом велел мне сесть напротив.
Я подчинился.
— Если послушать сказки, которые рассказывают в центральной Америке об этом крохотном создании, - сказал он, - покажется, что страшнее нет существа на свете. Тебе скажут, что эта летучая мышь - исчадие ада. Что она может принимать форму человека, чтобы завлечь жертву в чащу. Что стаи этих мышей способны до смерти загрызть заблудившихся в лесу. И массу подобной чепухи.
Найдя пещеру, где живут мыши-вампиры, люди выкуривают их дымом. Или вообще взрывают все динамитом…
Он поглядел на меня так, словно мне следовало что-то сказать в ответ.
Но я не знал, что.
— Люди по непонятной причине считают себя носителями добра и света, - продолжал он. - А вампиров полагают мрачным порождением зла. Но если поглядеть на факты… Попробуй назвать мне хоть одну причину, по которой люди лучше мышей-вампиров.
— Может быть, - сказал я, - люди лучше, потому что помогают друг другу?
— Люди делают это крайне редко. А мыши-вампиры помогают друг другу всегда. Они делятся друг с другом пищей, которую приносят домой. Еще?
Больше мне ничего не пришло в голову.
— Человек, - сказал Энлиль Маратович, - это самый жуткий и бессмысленный убийца на Земле. Никому из живых существ вокруг себя он не сделал ничего хорошего. А что касается плохого… Перечислять не надо?
Я отрицательно помотал головой.
— А эта крохотная зверюшка, которую человек избрал эмблемой своих тайных страхов, не убивает никого вообще. Она даже не причиняет серьезного вреда. Аккуратно прорезав кожу передними резцами, она выпивает свои два кубика, не больше и не меньше. Что за беда, допустим, для быка или лошади?
Или для человека? Выпустить немного красной жидкости из жил считается полезным с медицинской точки зрения. Описан, например, случай, когда мышь-вампир спасла умиравшего от лихорадки католического монаха. Но, - он назидательно поднял вверх палец, - не описано ни одного случая, когда католический монах спас умирающую от лихорадки летучую мышь…
На это трудно было возразить.
— Запомни, Рама - все представления людей о вампирах ложны. Мы совсем не те злобные монстры, какими нас изображают…
Я поглядел на фотографию мыши. Ее мохнатая мордочка действительно не казалась угрожающей - скорее, она была умной, нервной и немного испуганной.
— А кто же мы тогда? - спросил я.
— Ты знаешь, что такое пищевая цепь? Или, как иногда ее называют, цепь питания?
— Типа Макдональдса?
— Не совсем. Макдональдс - это fast-food chain, "цепь быстрого питания". А food chain, или просто "цепь питания" - это растения и животные, связанные друг с другом отношениями "пища-потребитель пищи". Как кролик и удав, как кузнечик и лягушка…
Он улыбнулся и подмигнул мне. -…или как лягушка и француз. Ну или как француз и могильный червь.
Считается, что люди - вершина пирамиды, поскольку они могут есть кого угодно, когда угодно, как угодно и в каком угодно количестве. На этом основано человеческое самоуважение. Но на самом деле у пищевой цепи есть еще более высокий этаж, о котором люди в своем большинстве не имеют понятия. Это мы, вампиры. Мы высшее на Земле звено. Предпоследнее.
— А какое звено последнее? - спросил я.
— Бог, - ответил Энлиль Маратович.
Я ничего на это не сказал, только вжался в кресло.
— Вампиры не только высшее звено пищевой цепи, - продолжал Энлиль Маратович, - они еще и самое гуманное звено. Высокоморальное звено.
— Но мне кажется, - сказал я, - что паразитировать на других все же нехорошо.
— А разве лучше лишать животное жизни, чтобы съесть его мясо?
Я опять не нашелся, что сказать.
— Как гуманнее, - продолжал Энлиль Маратович, - доить коров, чтобы пить их молоко, или убивать их, чтобы пустить на котлеты?
— Доить гуманнее.
— Конечно. Даже граф Лев Николаевич Толстой, который оказал на вампиров большое влияние, согласился бы с этим. Вампиры, Рама, так и поступают. Мы никого не убиваем. Во всяком случае, с гастрономической целью. Деятельность вампиров больше похожа на молочное животноводство.
Мне показалось, что он немного передергивает - совсем как Митра.
— Эти вещи нельзя сравнивать, - сказал я. - Люди специально разводят коров. К тому же коров искусственно вывели. В дикой природе таких не водится. Вампиры ведь не выводили людей, верно?
— Откуда ты знаешь?
— Вы хотите сказать, что вампиры искусственно вывели человека?
— Да, - ответил Энлиль Маратович. - Я хочу сказать именно это.
Я подумал, что он шутит. Но его лицо было совершенно серьезным.
— А как вампиры это сделали?
— Ты все равно ничего не поймешь, пока не изучишь гламур и дискурс.
— Не изучу чего?
Энлиль Маратович засмеялся.
— Гламур и дискурс, - повторил он. - Две главных вампирических науки.
Видишь, ты даже не знаешь, что это такое. А собираешься говорить о таких сложных материях. Когда ты получишь достойное образование, я сам расскажу тебе про историю творения, и про то, как вампиры используют человеческий ресурс. Сейчас мы просто зря потратим время.
— А когда я буду изучать гламур и дискурс?
— С завтрашнего дня. Курс будут читать два наших лучших специалиста, Бальдр и Иегова. Они придут к тебе утром, так что ложись спать пораньше. Еще вопросы?
Я задумался.
— Вы говорите, что вампиры вывели людей. А почему тогда люди считают их злобными монстрами?
— Это скрывает истинное положение дел. И потом, так веселее.
— Но ведь человекоподобные приматы существуют на Земле много миллионов лет. А человек - сотни тысяч. Как же вампиры могли его вывести?
— Вампиры живут на Земле неизмеримо долго. И люди - далеко не первое, что служит им пищей. Но сейчас, я повторяю, об этом говорить рано. У тебя есть еще какие-нибудь вопросы?
— Есть, - сказал я. - Но я не знаю, может быть, вы снова скажете, что об этом рано говорить.
— Попробуй.
— Скажите, каким образом вампир читает мысли другого человека? Когда сосет кровь?
Энлиль Маратович наморщился.
— "Когда сосет кровь", - повторил он. - Фу. Запомни, Рама, мы так не говорим. Мало того, что это вульгарно, это может оскорбить чувства некоторых вампиров. Со мной пожалуйста. Я и сам могу красное словцо ввернуть. Но вот другие, - он мотнул головой куда-то в сторону, - не простят.
— А как говорят вампиры?
— Вампиры говорят "во время дегустации".
— Хорошо. Каким образом вампир читает мысли другого человека во время дегустации?
— Тебя интересует практический метод?
— Метод я уже знаю, - сказал я. - Я хочу научное объяснение.
Энлиль Маратович вздохнул.
— Видишь ли, Рама, любое объяснение есть функция существующих представлений. Если это научное объяснение, то оно зависит от представлений, которые есть в науке. Скажем, в средние века считали, что чума передается сквозь поры тела. Поэтому для профилактики людям запрещали посещать баню, где поры расширяются. А сейчас наука считает, что чуму переносят блохи, и для профилактики людям советуют ходить в баню как можно чаще. Меняются представления, меняется и вердикт. Понимаешь?
Я кивнул.
— Так вот, - продолжал он, - в современной науке нет таких представлений, которые позволили бы, опираясь на них, научно ответить на твой вопрос. Я могу объяснить это только на примере из другой области, с которой ты знаком… Ты ведь разбираешься в компьютерном деле?
— Немного, - сказал я скромно.
— Разбираешься, и неплохо - я видел. Вспомни, почему фирма "Microsoft" так старалась вытеснить с рынка интернет-браузер "Netscape"?
Мне было приятно щегольнуть эрудицией.
— В то время никто не знал, как будут эволюционировать компьютеры, - сказал я. - Было две концепции развития. По одной, вся личная информация пользователя должна была храниться на хард-диске. А по другой, компьютер превращался в простое устройство для связи с сетью, а информация хранилась в сети. Пользователь подключался к линии, вводил пароль и получал доступ к своей ячейке. Если бы победила эта концепция, тогда монополистом на рынке оказался бы не "Microsoft", а "Netscape".
— Вот! - сказал Энлиль Маратович. - Именно. Я сам ни за что бы так ясно не сформулировал. Теперь представь себе, что человеческий мозг - это компьютер, про который никто ничего не знает. Сейчас ученые считают, что он похож на хард-диск, на котором записано все известное человеку. Но может оказаться и так, что мозг - просто модем для связи с сетью, где хранится вся информация. Можешь такое вообразить?
— В общем да, - сказал я. - Вполне.
— Ну а дальше все просто. Когда пользователь связывается со своей ячейкой, он вводит пароль. Если ты перехватываешь пароль, ты можешь пользоваться чужой ячейкой точно так же, как своей собственной.
— Ага. Понял. Вы хотите сказать, что пароль - это какой-то информационный код, который содержится в крови?
— Ну пожалуйста, не надо употреблять это слово, - наморщился Энлиль Маратович. - Отвыкай с самого начала. Запомни - на письме ты можешь пользоваться словом на букву "к" сколько угодно, это нормально. Но в устной речи это для вампира непристойно и недопустимо.
— А что говорить вместо слова на букву "к"?
— Красная жидкость, - сказал Энлиль Маратович.
— Красная жидкость? - переспросил я.
Несколько раз я уже слышал это выражение.
— Американизм, - пояснил Энлиль Маратович. - Англосаксонские вампиры говорят "red liquid", а мы копируем. Вообще это долгая история. В девятнадцатом веке говорили "флюид". Потом это стало неприличным. Когда в моду вошло электричество, стали говорить "электролит", или просто "электро".
Затем это слово тоже стало казаться грубым, и начали говорить "препарат".
Потом, в девяностых, стали говорить "раствор". А теперь вот "красная жидкость"… Полный маразм, конечно. Но против течения не пойдешь.
Он посмотрел на часы.
— Еще вопросы?
— Скажите, - спросил я, - а что это за чулан с вешалкой?
— Это не чулан, - ответил Энлиль Маратович. - Это хамлет.
— Хамлет? - переспросил я. - Из Шекспира?
— Нет, - сказал Энлиль Маратович. - Это от английского "hamlet", крохотный хуторок без церкви. Так сказать, безблагодатное убежище. Хамлет - это наше все. Он связан с немного постыдным и очень, очень завораживающим аспектом нашей жизни. Но об этом ты узнаешь позже.
Он встал с кресла.
— А теперь мне действительно пора.
Я проводил его до порога.
Повернувшись в дверях, он церемонно поклонился, посмотрел мне в глаза и сказал:
— Мы рады, что ты снова с нами.
— До свидания, - пролепетал я.
Дверь за ним закрылась.
Я понял, что его последняя фраза была адресована не мне. Она была адресована языку.
БАЛЬДР
Мазь, которую оставил Энлиль Маратович, подействовала неправдоподобно быстро - на следующее утро синяки под моими глазами исчезли, словно я смыл с лица грим. Теперь, если не считать двух отсутствующих зубов, я выглядел в точности как раньше, отчего мое настроение сильно улучшилось. Зубы тоже росли - мне все время хотелось почесать их. Кроме того, я перестал сипеть - мой голос звучал как прежде. Приняв положенное количество кальция, я решил позвонить матери.
Она спросила, где я пропадаю. Это была ее любимая шутка, означавшая, что она попивает коньячок и находится в благодушном настроении - вслед за этим вопросом всегда следовал другой, "а ты понимаешь, что рано или поздно ты действительно пропадешь?".
Дав ей возможность задать его, я наврал про встречу одноклассников и дачу без телефона, а потом сказал, что буду теперь жить на съемной квартире и скоро заеду домой за вещами. Мать сухо предупредила, что наркоманы не живут дольше тридцати лет и повесила трубку. Семейный вопрос был улажен.
Затем позвонил Митра.
— Спишь? - спросил он.
— Нет, - ответил я, - уже встал.
— Энлилю Маратовичу ты понравился, - сообщил Митра. - Так что первый экзамен, можно считать, ты сдал.
— Он говорил, что сегодня придут какие-то учителя.
— Правильно. Учись и ни о чем не думай. Стать вампиром можно только тогда, когда всосешь все лучшее, что выработано мыслящим человечеством.
Понял?
— Понял.
Как только я положил трубку, раздался звонок в дверь. Выглянув в глазок, я увидел двух человек в черном. В руках у них были темные акушерские саквояжи.
— Кто там? - спросил я.
— Бальдр, - сказал один голос, густой и низкий.
— Иегова, - добавил другой, потоньше и повыше.
Я открыл дверь.
Стоявшие на пороге напомнили мне пожилых отставников откуда-нибудь из ГРУ - румяных спортивных мужиков, которые ездят на приличных иномарках, имеют хорошие квартиры в спальных районах и собираются иной раз на подмосковной даче бухнуть и забить козла. Впрочем, нечто в блеске их глаз заставило меня понять, что этот простецкий вид - просто камуфляж.
В этой паре была одна странность, которую я ощутил, когда увидел их. Но в чем именно она состоит, я понял только тогда, когда Бальдр и Иегова стали приходить поодиночке. Они были одновременно и похожи друг на друга, и нет.
Когда я видел их вместе, между ними было мало общего. Но, встречая их по отдельности, я нередко путал их, хотя они были разного роста и не особо схожи лицом.
Бальдр был учителем гламура. Иегова - учителем дискурса. Полный курс этих предметов занимал три недели. По объему усваиваемой информации он равнялся университетскому образованию с последующей магистратурой и получением степени Ph.D.
Надо признаться, что в то время я был бойким, но невежественным юношей и неверно понимал смысл многих слов, которые, как мне казалось, знал. Я много раз слышал термины "гламур" и "дискурс", но представлял их значение смутно: считал, что "дискурс" - это что-то умное и непонятное, а "гламур" - что-то шикарное и дорогое. Еще эти слова казались мне похожими на названия тюремных карточных игр. Как выяснилось, последнее было довольно близко к истине.
Когда процедура знакомства была завершена, Бальдр сказал:
— Гламур и дискурс - это два главных искусства, в которых должен совершенствоваться вампир. Их сущностью является маскировка и контроль - и, как следствие, власть. Умеешь ли ты маскироваться и контролировать? Умеешь ли ты властвовать?
Я отрицательно покачал головой.
— Мы тебя научим.
Бальдр и Иегова устроились на стульях по углам кабинета. Мне велели сесть на красный диван. Это был тот самый диван, на котором застрелился Брама; такое начало показалось мне жутковатым.
— Сегодня мы будем учить тебя одновременно, - сказал Иегова. - Знаешь почему?
Я отрицательно покачал головой.
— Потому что гламур и дискурс - на самом деле одно и то же, - сказал Бальдр.
— Да, - согласился Иегова. - Это два столпа современной культуры, которые смыкаются в арку высоко над нашими головами.
Они замолчали, ожидая моей реакции.
— Мне не очень понятно, о чем вы говорите, - честно сказал я. - Как это одно и то же, если слова разные?
— Они разные только на первый взгляд, - сказал Иегова. - "Glamour" происходит от шотландского слова, обозначавшего колдовство. Оно произошло от "grammar", а "grammar", в свою очередь, восходит к слову "grammatica". Им в средние века обозначали разные проявления учености, в том числе оккультные практики, которые ассоциировались с грамотностью. Это ведь почти то же самое, что "дискурс".
Мне стало интересно.
— А от чего тогда происходит слово "дискурс"? - спросил я.
— В средневековой латыни был термин "discursus" - "бег туда-сюда",
"бегство вперед-назад". Если отслеживать происхождение совсем точно, то от глагола "discurrere". "Currere" означает "бежать", "dis" - отрицательная частица. Дискурс - это запрещение бегства.
— Бегства от чего? - спросил я.
— Если ты хочешь это понять, - сказал Бальдр, - давай начнем по-порядку.
Он наклонился к своему саквояжу и достал какой-то глянцевый журнал.
Раскрыв его на середине, он повернул разворот ко мне.
— Все, что ты видишь на фотографиях - это гламур. А столбики из букв, которые между фотографиями - это дискурс. Понял?
Я кивнул.
— Можно сформулировать иначе, - сказал Бальдр. - Все, что человек говорит - это дискурс…
— А то, как он при этом выглядит - это гламур, - добавил Иегова.
— Но это объяснение годится только в качестве отправной точки… - сказал Бальдр. -…потому что в действительности значение этих понятий намного шире, - закончил Иегова.
Мне стало казаться, что я сижу перед стереосистемой, у которой вместо динамиков - два молодцеватых упыря в черном. А слушал я определенно что-то психоделическое, из шестидесятых - тогда первопроходцы рока любили пилить звук надвое, чтобы потребитель ощущал стереоэффект в полном объеме.
— Гламур - это секс, выраженный через деньги, - сказал левый динамик. - Или, если угодно, деньги, выраженные через секс.
— А дискурс, - отозвался правый динамик, - это сублимация гламура.
Знаешь, что такое сублимация?
Я отрицательно покачал головой.
— Тогда, - продолжал левый динамик, - скажем так: дискурс - это секс, которого не хватает, выраженный через деньги, которых нет.
— В предельном случае секс может быть выведен за скобки гламурного уравнения, - сказал правый динамик. - Деньги, выраженные через секс, можно представить как деньги, выраженные через секс, выраженный через деньги, то есть деньги, выраженные через деньги. То же самое относится и к дискурсу, только с поправкой на мнимость.
— Дискурс - это мерцающая игра бессодержательных смыслов, которые получаются из гламура при его долгом томлении на огне черной зависти, - сказал левый динамик.
— А гламур, - сказал правый, - это переливающаяся игра беспредметных образов, которые получаются из дискурса при его выпаривании на огне сексуального возбуждения.
— Гламур и дискурс соотносятся как инь и ян, - сказал левый.
— Дискурс обрамляет гламур и служит для него чем-то вроде изысканного футляра, - пояснил правый.
— А гламур вдыхает в дискурс жизненную силу и не дает ему усохнуть, - добавил левый.
— Думай об этом так, - сказал правый, - гламур - это дискурс тела…
— А дискурс, - отозвался левый, - это гламур духа.
— На стыке этих понятий возникает вся современная культура, - сказал правый. -…которая является диалектическим единством гламурного дискурсА и дискурсивного гламурА, - закончил левый. /при наборе - "дискурсА" - заменить на "дискурса" с ударением на последнем "а". Так же и с "гламурА"/ Бальдр с Иеговой произносили "гламурА" и "дискурсА" с ударением на последнем "а", как старые волки-эксплуатационники, которые говорят, например, "мазутА" вместо "мазута". Это сразу вызывало доверие к их знаниям и уважение к их опыту. Впрочем, несмотря на доверие и уважение, я вскоре уснул.
Меня не стали будить. Во сне, как мне объяснили потом, материал усваивается в четыре раза быстрее, потому что блокируются побочные ментальные процессы. Когда я проснулся, прошло несколько часов. Иегова и Бальдр выглядели усталыми, но довольными. Я совершенно не помнил, что происходило все это время.
Последующие уроки, однако, были совсем другими.
Мы почти не говорили - только изредка учителя диктовали мне то, что следовало записать. В начале каждого занятия они выкладывали на стол одинаковые пластмассовые рейки, по виду напоминающие оборудование из лаборатории для тестирования ДНК. В рейках стояли короткие пробирки с резиновыми пробками. В каждой пробирке было чуть-чуть прозрачной жидкости, а на длинную черную пробку была налеплена бумажка с надписью или номером.
Она спросила, где я пропадаю. Это была ее любимая шутка, означавшая, что она попивает коньячок и находится в благодушном настроении - вслед за этим вопросом всегда следовал другой, "а ты понимаешь, что рано или поздно ты действительно пропадешь?".
Дав ей возможность задать его, я наврал про встречу одноклассников и дачу без телефона, а потом сказал, что буду теперь жить на съемной квартире и скоро заеду домой за вещами. Мать сухо предупредила, что наркоманы не живут дольше тридцати лет и повесила трубку. Семейный вопрос был улажен.
Затем позвонил Митра.
— Спишь? - спросил он.
— Нет, - ответил я, - уже встал.
— Энлилю Маратовичу ты понравился, - сообщил Митра. - Так что первый экзамен, можно считать, ты сдал.
— Он говорил, что сегодня придут какие-то учителя.
— Правильно. Учись и ни о чем не думай. Стать вампиром можно только тогда, когда всосешь все лучшее, что выработано мыслящим человечеством.
Понял?
— Понял.
Как только я положил трубку, раздался звонок в дверь. Выглянув в глазок, я увидел двух человек в черном. В руках у них были темные акушерские саквояжи.
— Кто там? - спросил я.
— Бальдр, - сказал один голос, густой и низкий.
— Иегова, - добавил другой, потоньше и повыше.
Я открыл дверь.
Стоявшие на пороге напомнили мне пожилых отставников откуда-нибудь из ГРУ - румяных спортивных мужиков, которые ездят на приличных иномарках, имеют хорошие квартиры в спальных районах и собираются иной раз на подмосковной даче бухнуть и забить козла. Впрочем, нечто в блеске их глаз заставило меня понять, что этот простецкий вид - просто камуфляж.
В этой паре была одна странность, которую я ощутил, когда увидел их. Но в чем именно она состоит, я понял только тогда, когда Бальдр и Иегова стали приходить поодиночке. Они были одновременно и похожи друг на друга, и нет.
Когда я видел их вместе, между ними было мало общего. Но, встречая их по отдельности, я нередко путал их, хотя они были разного роста и не особо схожи лицом.
Бальдр был учителем гламура. Иегова - учителем дискурса. Полный курс этих предметов занимал три недели. По объему усваиваемой информации он равнялся университетскому образованию с последующей магистратурой и получением степени Ph.D.
Надо признаться, что в то время я был бойким, но невежественным юношей и неверно понимал смысл многих слов, которые, как мне казалось, знал. Я много раз слышал термины "гламур" и "дискурс", но представлял их значение смутно: считал, что "дискурс" - это что-то умное и непонятное, а "гламур" - что-то шикарное и дорогое. Еще эти слова казались мне похожими на названия тюремных карточных игр. Как выяснилось, последнее было довольно близко к истине.
Когда процедура знакомства была завершена, Бальдр сказал:
— Гламур и дискурс - это два главных искусства, в которых должен совершенствоваться вампир. Их сущностью является маскировка и контроль - и, как следствие, власть. Умеешь ли ты маскироваться и контролировать? Умеешь ли ты властвовать?
Я отрицательно покачал головой.
— Мы тебя научим.
Бальдр и Иегова устроились на стульях по углам кабинета. Мне велели сесть на красный диван. Это был тот самый диван, на котором застрелился Брама; такое начало показалось мне жутковатым.
— Сегодня мы будем учить тебя одновременно, - сказал Иегова. - Знаешь почему?
Я отрицательно покачал головой.
— Потому что гламур и дискурс - на самом деле одно и то же, - сказал Бальдр.
— Да, - согласился Иегова. - Это два столпа современной культуры, которые смыкаются в арку высоко над нашими головами.
Они замолчали, ожидая моей реакции.
— Мне не очень понятно, о чем вы говорите, - честно сказал я. - Как это одно и то же, если слова разные?
— Они разные только на первый взгляд, - сказал Иегова. - "Glamour" происходит от шотландского слова, обозначавшего колдовство. Оно произошло от "grammar", а "grammar", в свою очередь, восходит к слову "grammatica". Им в средние века обозначали разные проявления учености, в том числе оккультные практики, которые ассоциировались с грамотностью. Это ведь почти то же самое, что "дискурс".
Мне стало интересно.
— А от чего тогда происходит слово "дискурс"? - спросил я.
— В средневековой латыни был термин "discursus" - "бег туда-сюда",
"бегство вперед-назад". Если отслеживать происхождение совсем точно, то от глагола "discurrere". "Currere" означает "бежать", "dis" - отрицательная частица. Дискурс - это запрещение бегства.
— Бегства от чего? - спросил я.
— Если ты хочешь это понять, - сказал Бальдр, - давай начнем по-порядку.
Он наклонился к своему саквояжу и достал какой-то глянцевый журнал.
Раскрыв его на середине, он повернул разворот ко мне.
— Все, что ты видишь на фотографиях - это гламур. А столбики из букв, которые между фотографиями - это дискурс. Понял?
Я кивнул.
— Можно сформулировать иначе, - сказал Бальдр. - Все, что человек говорит - это дискурс…
— А то, как он при этом выглядит - это гламур, - добавил Иегова.
— Но это объяснение годится только в качестве отправной точки… - сказал Бальдр. -…потому что в действительности значение этих понятий намного шире, - закончил Иегова.
Мне стало казаться, что я сижу перед стереосистемой, у которой вместо динамиков - два молодцеватых упыря в черном. А слушал я определенно что-то психоделическое, из шестидесятых - тогда первопроходцы рока любили пилить звук надвое, чтобы потребитель ощущал стереоэффект в полном объеме.
— Гламур - это секс, выраженный через деньги, - сказал левый динамик. - Или, если угодно, деньги, выраженные через секс.
— А дискурс, - отозвался правый динамик, - это сублимация гламура.
Знаешь, что такое сублимация?
Я отрицательно покачал головой.
— Тогда, - продолжал левый динамик, - скажем так: дискурс - это секс, которого не хватает, выраженный через деньги, которых нет.
— В предельном случае секс может быть выведен за скобки гламурного уравнения, - сказал правый динамик. - Деньги, выраженные через секс, можно представить как деньги, выраженные через секс, выраженный через деньги, то есть деньги, выраженные через деньги. То же самое относится и к дискурсу, только с поправкой на мнимость.
— Дискурс - это мерцающая игра бессодержательных смыслов, которые получаются из гламура при его долгом томлении на огне черной зависти, - сказал левый динамик.
— А гламур, - сказал правый, - это переливающаяся игра беспредметных образов, которые получаются из дискурса при его выпаривании на огне сексуального возбуждения.
— Гламур и дискурс соотносятся как инь и ян, - сказал левый.
— Дискурс обрамляет гламур и служит для него чем-то вроде изысканного футляра, - пояснил правый.
— А гламур вдыхает в дискурс жизненную силу и не дает ему усохнуть, - добавил левый.
— Думай об этом так, - сказал правый, - гламур - это дискурс тела…
— А дискурс, - отозвался левый, - это гламур духа.
— На стыке этих понятий возникает вся современная культура, - сказал правый. -…которая является диалектическим единством гламурного дискурсА и дискурсивного гламурА, - закончил левый. /при наборе - "дискурсА" - заменить на "дискурса" с ударением на последнем "а". Так же и с "гламурА"/ Бальдр с Иеговой произносили "гламурА" и "дискурсА" с ударением на последнем "а", как старые волки-эксплуатационники, которые говорят, например, "мазутА" вместо "мазута". Это сразу вызывало доверие к их знаниям и уважение к их опыту. Впрочем, несмотря на доверие и уважение, я вскоре уснул.
Меня не стали будить. Во сне, как мне объяснили потом, материал усваивается в четыре раза быстрее, потому что блокируются побочные ментальные процессы. Когда я проснулся, прошло несколько часов. Иегова и Бальдр выглядели усталыми, но довольными. Я совершенно не помнил, что происходило все это время.
Последующие уроки, однако, были совсем другими.
Мы почти не говорили - только изредка учителя диктовали мне то, что следовало записать. В начале каждого занятия они выкладывали на стол одинаковые пластмассовые рейки, по виду напоминающие оборудование из лаборатории для тестирования ДНК. В рейках стояли короткие пробирки с резиновыми пробками. В каждой пробирке было чуть-чуть прозрачной жидкости, а на длинную черную пробку была налеплена бумажка с надписью или номером.