Страница:
– Спасибо, – со смехом отозвалась Эббра, целуя его в кончик носа. – Я очень рада, что нравлюсь тебе!
– Эббра... – охрипшим голосом заговорил Льюис. Он уже хотел предложить поехать прямиком домой и забраться в постель, но, прежде чем успел это сделать, она сказала:
– Я предпочитаю съездить на пляж, пообедать и прогуляться на мыс. Только на какой? На Килауеа-Пойнт или на Макахена-Пойнт?
Мыс Макахена-Пойнт располагался по пути домой, в нескольких милях от Пойпу-Бич.
– Макахена, – без колебаний ответил Льюис, зная, что оттуда они смогут быстро добраться до дома и лечь в кровать.
И только когда они оказались на мысу, скалы которого омывало лазурное море, и Эббра сбросила босоножки, ступив на колючую траву, она наконец попросила:
– Расскажи мне все, о чем ты не мог писать в письмах.
Льюис посмотрел на нее, изогнув бровь.
– Например?
Эббра обняла его за пояс и уткнулась лбом ему в плечо.
– Ты понимаешь, о чем я говорю, – мягким, полнымлюбви голосом произнесла она.
Льюис терялся в догадках. Он опустился на жесткую траву и усадил рядом Эббру.
– Надеюсь, ты не подозреваешь меня в неверности? – Его брови сошлись на переносице. – Если так, ты ошибаешься.
Эббра бросила на него изумленный взгляд. Измена Льюиса казалась ей столь же невероятной, как и ее собственная неверность ему.
– Нет, конечно же, нет! – возмущенно отозвалась она. – Я спрашиваю о том, как ты жил во Вьетнаме. Какие у тебя обязанности, какие отношения с местными жителями, каково это – постоянно быть готовым к нападению врага.
Жесткие черты лица Льюиса тронула улыбка, которую доводилось видеть не многим.
– Ты говоришь, словно репортер из газеты, – насмешливо произнес он, усаживая Эббру так, чтобы ее спина прижималась к его груди. – Я уже писал тебе о своих обязанностях. Я военный советник, прикомандированный к батальону. Что тут еще рассказывать?
Эббра высвободилась из его объятий и повернулась к нему лицом. Слова Льюиса оказались столь далеки от того, что она надеялась услышать, что она сумела лишь растерянно пробормотать:
– Ты шутишь, Льюис?
Он покачал головой, его брови вновь сдвинулись.
– Нет, не шучу. Мне нечего добавить. Большую часть времени мы отдаем поискам вьетконговцев. Там жарко, влажно, заедают насекомые. Что еще ты хочешь знать?
– Все! Я хочу знать, что это такое – часами пробираться по заболоченным полям; хочу знать, каково тебе находиться среди вьетнамцев, ведь любой из них может оказаться вьетконговцем. Я хочу знать, что ты чувствуешь, вступая в бой или попадая в засаду, понимая, что тебя в любой момент могут убить.
Льюис смотрел на нее словно на сумасшедшую.
– Но ради всего святого, зачем тебе это? – В его голосе звучало нечто большее, чем удивление. В нем угадывалось отвращение.
Несмотря на жару, Эббра внезапно почувствовала озноб. Неужели он не понимает? Как он может не понимать? Эббру охватило безумное ощущение, что она разговаривает с незнакомым человеком. С чужаком, который старается держаться вежливо, но не желает заглянуть в ее сердце и душу.
– Затем, что я тебя люблю! – с отчаянием воскликнула она, подаваясь к Льюису, беря его руки в свои и крепко их стискивая. – Я хочу знать о тебе все. Хочу, чтобы ты рассказал о своей жизни во Вьетнаме, чтобы, пока ты там служишь, я могла чувствовать себя так, словно я рядом с тобой.
Раздражение Льюиса тут же улеглось. Эббра едва вышла из детского возраста и не понимала, насколько наивны ее расспросы. Он привлек ее к себе и мягко произнес:
– Ты никогда не поймешь, что такое Вьетнам. А я не смогу объяснить тебе, каково мне там приходится. Господи, я бы не стал этого делать, даже если бы мог!
– Тогда хотя бы расскажи мне о вьетнамцах, которые сражаются вместе с тобой. Хотя бы немного! – допытывалась Эббра, не в силах поверить, что он говорит всерьез.
Льюис вздохнул и провел рукой по коротко остриженным густым волнистым волосам.
– Ладно, – сказал он, с неохотой уступая Эббре. – Мои сослуживцы по южновьетнамскому батальону воюют почти всю свою жизнь. Сначала с французами, потом с коммунистами. Чанг, командир батальона, служил в Дьенбьенфу под началом генерала Зиапа. За эти годы он был ранен столько раз, что уже и сам сбился со счета.
– Мне казалось, генерал Зиап выступал за коммунистов? – озадаченно перебила Эббра.
– Он и сейчас за коммунистов. Он правая рука Хо Ши Мина. Но в ту пору, когда вьетнамцы боролись против колониального гнета, коммунисты и их противники сражались вместе. После того как Франция признала поражение, Чанг перешел на сторону официальных властей. Он не для того боролся против засилья французов, чтобы им на смену пришли коммунисты. У многих людей в батальоне подобная судьба.
– Тебе часто приходилось вступать в бой? – с опаской спросила Эббра.
– Лишь несколько раз. – Он вновь заулыбался и, вскочив на ноги, протянул Эббре руку. – Это самые лучшие минуты жизни, когда вскипает кровь... – Льюис поднял Эббру с земли, и она споткнулась; в ее широко распахнутых глазах застыл ужас. Тот удар, который она испытала, увидев, что Льюис не хочет рассказывать о своей жизни во Вьетнаме, не шел ни в какое сравнение с потрясением, которое она ощутила сейчас. Эббре показалось, что ей на грудь легла огромная тяжесть, грозя раздавить ее. – ...но чаще всего мы ведем скучное, монотонное существование, – продолжал Льюис, полагая, что страх в глазах Эббры объясняется ее опасениями за его жизнь. – Большую часть времени мы отдаем изнурительным поискам вьетконговцев, которых почти никогда не находим. Нам попадаются их лагерные костры, но в девяноста случаях из сотни мы не обнаруживаем противника. Вьетконговцы попросту исчезают. Одному Господу ведомо куда. – Льюис взял Эббру за руку и повел к машине. – Ну, теперь ты довольна? – спросил он улыбаясь, уверенный в том, что сумел удовлетворить ее каприз.
Эббра открыла рот, собираясь сказать, что еще никогда в жизни не была столь несчастной, что ей чуждо его отношение к войне, смерти и убийству. Но стоило их глазам встретиться, как слова застряли у нее в горле и она почувствовала головокружение, словно у ее ног разверзлась пропасть. Льюис – офицер. Война представляется ему совсем в ином свете, нежели ей. Узнай Льюис о том смятении, в которое повергли Эббру его слова, между ними возникла бы непреодолимая стена и тогда ей бы навсегда пришлось расстаться с мечтами о том совершенном единстве, которое было столь важно для нее.
– Да. Да, конечно, – солгала Эббра, с трудом выдавливая слова и заставляя себя улыбнуться.
Вернувшись домой, они предались страстной любви, но ночью, лежа без сна в объятиях Льюиса, Эббра вновь и вновь вспоминала его слова: «Это самые лучшие минуты жизни, когда вскипает кровь...»
Итак, Скотт оказался прав. Каким-то совершенно непонятным Эббре образом Льюис действительно находил наслаждение в своей вьетнамской жизни. Создавалось впечатление, что он считает войну между Севером и Югом страны, находящейся по ту сторону планеты от его родины, своей войной, воспринимая ее так же, как воспринимал его отец Вторую мировую войну. Эббра закрыла глаза, пытаясь уснуть, но сон еще долго не шел, а когда она наконец погрузилась в забытье, ее стали терзать мучительные, полные ужасов видения.
Больше они не говорили о Вьетнаме. На следующее утро, когда Льюис разбудил Эббру нежным поцелуем, она постаралась оттеснить свои представления о нем как о солдате в самый дальний уголок сознания. Сейчас главным было то, что они вместе, что они любят друг друга и всегда будут любить. До конца отпуска Льюиса они не должны позволять реальности вторгаться в их жизнь.
Последний день они провели в каньоне Ваймен и уже возвращались к тому месту, где оставили свой джип, когда рядом с их машиной со скрипом затормозил «шевроле» с открытым верхом и из-за руля выпрыгнул плотно сбитый мужчина с такой же короткой прической, как у Льюиса.
– Ага, Лью! – воскликнул он. – Вот ты где прячешься! А я думал, ты на пляже, жаришься на солнышке!
В пассажирском кресле «шевроле» сидела красивая девушка-гавайка. Она приветливо улыбалась, но даже не подумала выйти и присоединиться к остальным. Она была в облегающем коротком платье, а ее ногти, лениво барабанившие по дверце автомобиля, были покрыты кричаще-алым лаком.
– Эббра, познакомься с Десом Коуторном, – сказал Льюис. Уловив в его голосе напряжение, Эббра поняла, что он раздосадован случайной встречей. – В конце года Дес провел в моем подразделении два месяца. С тех пор он преспокойно протирает штаны в сайгонском штабе.
– В Сайгоне никто не может чувствовать себя спокойно, – оживленно заговорил Коуторн, обмениваясь рукопожатием с Эбброй. – Стоит на мгновение зазеваться, и какой-нибудь террорист тут же швырнет в окно бомбу. Как вам нравятся Гавайи, госпожа Эллис?
Эббре оставалось лишь надеяться, что он пошутил насчет бомб и террористов. В последние месяцы она молилась об одном: чтобы Льюиса перевели на канцелярскую работу в штаб.
– Здесь чудесно, – искренне отозвалась она, помимо воли переводя взгляд на спутницу Деса. Внезапно она нахмурилась.
Почувствовав, какое направление приняли ее мысли, Дес напустил на себя чуть смущенный вид.
– Я, пожалуй, поеду дальше, – сказал он, отступая на шаг. – Наверное, вам хотелось бы провести последний день отпуска вдвоем. Был рад познакомиться, госпожа Эллис. Увидимся завтра в самолете, Лью. – Дес ухмыльнулся, подмигнул, повернулся и торопливо зашагал к автомобилю. Как только он уселся за руль, девица обняла его за шею.
Эббра озадаченно спросила:
– Это тот самый Дес Коуторн, с которым ты прилетел из Сайгона? – Льюис кивнул и двинулся к джипу. Эббра догнала его и взяла за руку. – Кажется, ты говорил, что он женат?
– Да, его жена – директор школы в Питсбурге.
– Но ведь это была не она? – допытывалась потрясенная Эббра.
– Нет, – напряженным тоном произнес Льюис, от всей души желая, чтобы эта встреча не произошла.
Эббра молча уселась в машину и робко, сконфуженно сказала:
– Так вот почему многие офицеры предпочитают Бангкок и Тайбэй. Из-за девушек и...
Льюис вздохнул и запустил пальцы в свои короткие густые волосы.
– Да, Эббра. Это нелегко объяснить, но для большинства военных пять дней – слишком короткий срок, чтобы отдохнуть от Вьетнама. Им нужны девушки, выпивка, наркотики. То, как они проводят свои отпуска, столь же далеко от их обычной жизни, как служба во Вьетнаме.
Эббра хотела сказать, что, если бы он согласился поговорить с ней о Вьетнаме, она могла бы его понять. Ей хотелось спросить, неужели и он порой расслабляется, предаваясь пьянству и разврату, но она не могла произнести ни слова. Заметив мучительную боль, застывшую в ее глазах, Льюис взял ее руки в свои и с жаром воскликнул:
– Господи, Эббра! Я не Коуторн! Меня не посылали во Вьетнам вопреки моей воле. Я профессиональный военный и выполняю работу, к которой готовился всю жизнь! Мне нет нужды искать забвения в сексе и наркотиках. А если бы и потребовалось, я бы ни за что не связался с проституткой! – Он говорил резким голосом, его глаза с золотистыми крапинками тревожно потемнели. – Я люблю тебя, Эббра. Неужели ты этого не видишь? Неужели не понимаешь, что это значит? Я не сплю с другими женщинами, они мне не нужны. У меня есть только ты. Ты одна. И так будет всегда.
На ресницах Эббры засверкали слезы стыда за то, что она допустила такую мысль.
– Прости меня, – сдавленно прошептала она. – Я даже не думала... Это из-за того, что я увидела Деса Коуторна с девушкой... Просто я подумала, что его жена скучает и тоскует по нему так же, как я по тебе.
– Вот и хорошо, – хрипловато отозвался Льюис, осторожно стирая слезы с ее лица. – Давай-ка сократим экскурсию по каньону и поедем домой.
Когда Льюис и Эббра вернулись в квартиру, солнце еще стояло высоко, но они закрыли жалюзи и улеглись в кровать, намереваясь всеми известными им способами доказать друг другу, как они любят и как будут тосковать друг без друга грядущие полгода.
Когда Эббра проснулась на скомканных простынях, воспоминание о том, что время отпуска почти истекло, наполнило ее мучительным страхом. Лишь теперь она поняла, отчего многие жены не хотят встречаться с мужьями до тех пор, пока не закончится их служба во Вьетнаме. Встретиться только для того, чтобы почти сразу расстаться вновь, было невыносимо. Льюис повернулся к Эббре, раскрыв сонные глаза, и она подавила страх, опасаясь, что, если Льюис его заметит, их последние часы будут испорчены.
Еще в первый день они договорились, что Эббра не поедет с Льюисом в аэропорт провожать его на рейс до Сайгона. Ее самолет отправлялся на шесть часов позже. За это время она собиралась прибрать в квартире, вернуть хозяевам ключи и вызвать такси, которое отвезет ее в Лихуэ. До той поры она не допустит даже мысли о том, что их идиллия подошла к концу. Она будет воображать, что Льюис уехал на рыбалку или поиграть в гольф – все что угодно, лишь бы не омрачить последние секунды близости с ним.
Она приготовила роскошный завтрак – плоды манго и папайи, копченую лососину и яичницу, шампанское и свежий апельсиновый сок.
– Эббра, – вдруг напряженным тоном заговорил Льюис, протягивая к ней руку поверх украшенного цветами стола, и слезы, которые она до сих пор ухитрялась сдерживать, едва не хлынули из ее глаз.
– Нет, – сказала она, заставив себя улыбнуться. – Пожалуйста, не будем об этом, Льюис. Не говори ни слова. Давай сделаем вид, будто у нас еще есть время.
И только когда Эббра открыла сумочку, чтобы отыскать свой билет, она увидела там письма, которые впопыхах схватила со столика в прихожей тем утром, когда покидала Сан-Франциско.
– Что это? – лукаво осведомился Льюис. – Письма от поклонников? Приглашение на съемки в Голливуд?
Эббра рассмеялась и прильнула к нему, наслаждаясь мимолетным ощущением привычного покоя, которое возникло у нее при виде нераспечатанных конвертов.
– Кто бы их ни написал, вряд ли это что-нибудь важное. Я носила их с собой целую неделю.
Первое письмо было из клуба книголюбов, второе – от тетки, проживавшей в Небраске. Третьим оказался положительный отзыв редактора журнала, в который она отправила свои рассказы.
Эббра ошеломленно взирала на письмо.
– О Господи! Получилось! Меня напечатают! Ох, Льюис! – Она повернулась в объятиях мужа и крепко прижалась к нему. – Не могу поверить. Я – писатель! Подумать только!
По-прежнему держа Эббру за руку, Льюис вынул письмо из ее пальцев.
– Что такого ты могла сочинить, если твое произведение согласились опубликовать? – с изумлением спросил он.
Эббра уже хотела сказать, что она написала повесть о жене офицера, которая живет в разлуке с мужем, но в тот же миг, будто по наитию свыше, поняла, что ее признание внушит Льюису не гордость, а досаду.
– Я написала... рассказ о любви, – слабым голосом ответила она, чувствуя, как головокружительный восторг уступает место горькому разочарованию.
– Хорошо, что об этом никто не узнает, – весело произнес он, вновь привлекая Эббру к себе и мягко прикасаясь горячими губами к ее виску.
Эббра судорожно сглотнула, не в силах мыслить отчетливо. Почему никто не узнает? Разве ее имя не будет напечатано под названием рассказа в журнале? Хочет ли она, чтобы люди узнали о ней, восхищались ею? Да, конечно, она хочет, чтобы о ней узнали!
– Это совсем не плохой рассказ, Льюис! – с жаром произнесла она. – Иначе журнал, в который я его направила, отказался бы его публиковать. У них тысячи подписчиков...
При виде ее волнения Льюис лишь еще больше удивился.
– Хорошо, хорошо, – заговорил он, пытаясь умиротворить Эббру и прижимая ее к себе. – Я только хотел сказать, что ты жена военного и должна быть осторожной.
– Но почему... – начала она, но тут же осеклась, вспомнив о том, что драгоценные минуты истекают и что было бы глупо потратить их ссорясь.
– Что? – спросил Льюис, поворачивая лицо Эббры к себе и глядя на нее карими глазами, в которых светилась любовь.
– Ничего, – прошептала она. – Обними меня, Льюис. Пообещай мне, что между нами всегда все будет хорошо.
– У нас все будет хорошо, Эббра, – сказал Льюис голосом, в котором сквозила уверенность, что страхи Эббры исчезли так же быстро, как возникли. Он долго держал ее в объятиях, чувствуя, как бьется ее сердце, чувствуя на своей щеке ее мягкие волосы. – Уже половина одиннадцатого, Эббра, – хрипло произнес он наконец. Мне пора.
Эббре показалось, что под ее ногами качнулся пол. Она глубоко вздохнула, напомнив себе, что ее муж – военный, что разлуки – неотъемлемая часть их жизни и что она не должна давать волю слабости.
– Да, – дрожащим голосом отозвалась она. – Уходи, и побыстрее. Береги себя.
Льюис в последний раз поцеловал ее, крепко и жадно, повернулся и торопливо вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь.
Эббра застыла на месте, слушая, как Льюис отъезжает от крыльца и как звук мотора постепенно стихает вдали.
Он уехал. Следующие шесть месяцев пройдут, как прошли предыдущие. Ей лишь нужно запастись терпением.
– Я люблю тебя, Льюис, – прошептала Эббра. – О Господи, как я тебя люблю! – С этими словами, забыв о своих намерениях сохранять выдержку, она упала лицом на скомканные простыни и разрыдалась.
Глава 6
– Эббра... – охрипшим голосом заговорил Льюис. Он уже хотел предложить поехать прямиком домой и забраться в постель, но, прежде чем успел это сделать, она сказала:
– Я предпочитаю съездить на пляж, пообедать и прогуляться на мыс. Только на какой? На Килауеа-Пойнт или на Макахена-Пойнт?
Мыс Макахена-Пойнт располагался по пути домой, в нескольких милях от Пойпу-Бич.
– Макахена, – без колебаний ответил Льюис, зная, что оттуда они смогут быстро добраться до дома и лечь в кровать.
И только когда они оказались на мысу, скалы которого омывало лазурное море, и Эббра сбросила босоножки, ступив на колючую траву, она наконец попросила:
– Расскажи мне все, о чем ты не мог писать в письмах.
Льюис посмотрел на нее, изогнув бровь.
– Например?
Эббра обняла его за пояс и уткнулась лбом ему в плечо.
– Ты понимаешь, о чем я говорю, – мягким, полнымлюбви голосом произнесла она.
Льюис терялся в догадках. Он опустился на жесткую траву и усадил рядом Эббру.
– Надеюсь, ты не подозреваешь меня в неверности? – Его брови сошлись на переносице. – Если так, ты ошибаешься.
Эббра бросила на него изумленный взгляд. Измена Льюиса казалась ей столь же невероятной, как и ее собственная неверность ему.
– Нет, конечно же, нет! – возмущенно отозвалась она. – Я спрашиваю о том, как ты жил во Вьетнаме. Какие у тебя обязанности, какие отношения с местными жителями, каково это – постоянно быть готовым к нападению врага.
Жесткие черты лица Льюиса тронула улыбка, которую доводилось видеть не многим.
– Ты говоришь, словно репортер из газеты, – насмешливо произнес он, усаживая Эббру так, чтобы ее спина прижималась к его груди. – Я уже писал тебе о своих обязанностях. Я военный советник, прикомандированный к батальону. Что тут еще рассказывать?
Эббра высвободилась из его объятий и повернулась к нему лицом. Слова Льюиса оказались столь далеки от того, что она надеялась услышать, что она сумела лишь растерянно пробормотать:
– Ты шутишь, Льюис?
Он покачал головой, его брови вновь сдвинулись.
– Нет, не шучу. Мне нечего добавить. Большую часть времени мы отдаем поискам вьетконговцев. Там жарко, влажно, заедают насекомые. Что еще ты хочешь знать?
– Все! Я хочу знать, что это такое – часами пробираться по заболоченным полям; хочу знать, каково тебе находиться среди вьетнамцев, ведь любой из них может оказаться вьетконговцем. Я хочу знать, что ты чувствуешь, вступая в бой или попадая в засаду, понимая, что тебя в любой момент могут убить.
Льюис смотрел на нее словно на сумасшедшую.
– Но ради всего святого, зачем тебе это? – В его голосе звучало нечто большее, чем удивление. В нем угадывалось отвращение.
Несмотря на жару, Эббра внезапно почувствовала озноб. Неужели он не понимает? Как он может не понимать? Эббру охватило безумное ощущение, что она разговаривает с незнакомым человеком. С чужаком, который старается держаться вежливо, но не желает заглянуть в ее сердце и душу.
– Затем, что я тебя люблю! – с отчаянием воскликнула она, подаваясь к Льюису, беря его руки в свои и крепко их стискивая. – Я хочу знать о тебе все. Хочу, чтобы ты рассказал о своей жизни во Вьетнаме, чтобы, пока ты там служишь, я могла чувствовать себя так, словно я рядом с тобой.
Раздражение Льюиса тут же улеглось. Эббра едва вышла из детского возраста и не понимала, насколько наивны ее расспросы. Он привлек ее к себе и мягко произнес:
– Ты никогда не поймешь, что такое Вьетнам. А я не смогу объяснить тебе, каково мне там приходится. Господи, я бы не стал этого делать, даже если бы мог!
– Тогда хотя бы расскажи мне о вьетнамцах, которые сражаются вместе с тобой. Хотя бы немного! – допытывалась Эббра, не в силах поверить, что он говорит всерьез.
Льюис вздохнул и провел рукой по коротко остриженным густым волнистым волосам.
– Ладно, – сказал он, с неохотой уступая Эббре. – Мои сослуживцы по южновьетнамскому батальону воюют почти всю свою жизнь. Сначала с французами, потом с коммунистами. Чанг, командир батальона, служил в Дьенбьенфу под началом генерала Зиапа. За эти годы он был ранен столько раз, что уже и сам сбился со счета.
– Мне казалось, генерал Зиап выступал за коммунистов? – озадаченно перебила Эббра.
– Он и сейчас за коммунистов. Он правая рука Хо Ши Мина. Но в ту пору, когда вьетнамцы боролись против колониального гнета, коммунисты и их противники сражались вместе. После того как Франция признала поражение, Чанг перешел на сторону официальных властей. Он не для того боролся против засилья французов, чтобы им на смену пришли коммунисты. У многих людей в батальоне подобная судьба.
– Тебе часто приходилось вступать в бой? – с опаской спросила Эббра.
– Лишь несколько раз. – Он вновь заулыбался и, вскочив на ноги, протянул Эббре руку. – Это самые лучшие минуты жизни, когда вскипает кровь... – Льюис поднял Эббру с земли, и она споткнулась; в ее широко распахнутых глазах застыл ужас. Тот удар, который она испытала, увидев, что Льюис не хочет рассказывать о своей жизни во Вьетнаме, не шел ни в какое сравнение с потрясением, которое она ощутила сейчас. Эббре показалось, что ей на грудь легла огромная тяжесть, грозя раздавить ее. – ...но чаще всего мы ведем скучное, монотонное существование, – продолжал Льюис, полагая, что страх в глазах Эббры объясняется ее опасениями за его жизнь. – Большую часть времени мы отдаем изнурительным поискам вьетконговцев, которых почти никогда не находим. Нам попадаются их лагерные костры, но в девяноста случаях из сотни мы не обнаруживаем противника. Вьетконговцы попросту исчезают. Одному Господу ведомо куда. – Льюис взял Эббру за руку и повел к машине. – Ну, теперь ты довольна? – спросил он улыбаясь, уверенный в том, что сумел удовлетворить ее каприз.
Эббра открыла рот, собираясь сказать, что еще никогда в жизни не была столь несчастной, что ей чуждо его отношение к войне, смерти и убийству. Но стоило их глазам встретиться, как слова застряли у нее в горле и она почувствовала головокружение, словно у ее ног разверзлась пропасть. Льюис – офицер. Война представляется ему совсем в ином свете, нежели ей. Узнай Льюис о том смятении, в которое повергли Эббру его слова, между ними возникла бы непреодолимая стена и тогда ей бы навсегда пришлось расстаться с мечтами о том совершенном единстве, которое было столь важно для нее.
– Да. Да, конечно, – солгала Эббра, с трудом выдавливая слова и заставляя себя улыбнуться.
Вернувшись домой, они предались страстной любви, но ночью, лежа без сна в объятиях Льюиса, Эббра вновь и вновь вспоминала его слова: «Это самые лучшие минуты жизни, когда вскипает кровь...»
Итак, Скотт оказался прав. Каким-то совершенно непонятным Эббре образом Льюис действительно находил наслаждение в своей вьетнамской жизни. Создавалось впечатление, что он считает войну между Севером и Югом страны, находящейся по ту сторону планеты от его родины, своей войной, воспринимая ее так же, как воспринимал его отец Вторую мировую войну. Эббра закрыла глаза, пытаясь уснуть, но сон еще долго не шел, а когда она наконец погрузилась в забытье, ее стали терзать мучительные, полные ужасов видения.
Больше они не говорили о Вьетнаме. На следующее утро, когда Льюис разбудил Эббру нежным поцелуем, она постаралась оттеснить свои представления о нем как о солдате в самый дальний уголок сознания. Сейчас главным было то, что они вместе, что они любят друг друга и всегда будут любить. До конца отпуска Льюиса они не должны позволять реальности вторгаться в их жизнь.
Последний день они провели в каньоне Ваймен и уже возвращались к тому месту, где оставили свой джип, когда рядом с их машиной со скрипом затормозил «шевроле» с открытым верхом и из-за руля выпрыгнул плотно сбитый мужчина с такой же короткой прической, как у Льюиса.
– Ага, Лью! – воскликнул он. – Вот ты где прячешься! А я думал, ты на пляже, жаришься на солнышке!
В пассажирском кресле «шевроле» сидела красивая девушка-гавайка. Она приветливо улыбалась, но даже не подумала выйти и присоединиться к остальным. Она была в облегающем коротком платье, а ее ногти, лениво барабанившие по дверце автомобиля, были покрыты кричаще-алым лаком.
– Эббра, познакомься с Десом Коуторном, – сказал Льюис. Уловив в его голосе напряжение, Эббра поняла, что он раздосадован случайной встречей. – В конце года Дес провел в моем подразделении два месяца. С тех пор он преспокойно протирает штаны в сайгонском штабе.
– В Сайгоне никто не может чувствовать себя спокойно, – оживленно заговорил Коуторн, обмениваясь рукопожатием с Эбброй. – Стоит на мгновение зазеваться, и какой-нибудь террорист тут же швырнет в окно бомбу. Как вам нравятся Гавайи, госпожа Эллис?
Эббре оставалось лишь надеяться, что он пошутил насчет бомб и террористов. В последние месяцы она молилась об одном: чтобы Льюиса перевели на канцелярскую работу в штаб.
– Здесь чудесно, – искренне отозвалась она, помимо воли переводя взгляд на спутницу Деса. Внезапно она нахмурилась.
Почувствовав, какое направление приняли ее мысли, Дес напустил на себя чуть смущенный вид.
– Я, пожалуй, поеду дальше, – сказал он, отступая на шаг. – Наверное, вам хотелось бы провести последний день отпуска вдвоем. Был рад познакомиться, госпожа Эллис. Увидимся завтра в самолете, Лью. – Дес ухмыльнулся, подмигнул, повернулся и торопливо зашагал к автомобилю. Как только он уселся за руль, девица обняла его за шею.
Эббра озадаченно спросила:
– Это тот самый Дес Коуторн, с которым ты прилетел из Сайгона? – Льюис кивнул и двинулся к джипу. Эббра догнала его и взяла за руку. – Кажется, ты говорил, что он женат?
– Да, его жена – директор школы в Питсбурге.
– Но ведь это была не она? – допытывалась потрясенная Эббра.
– Нет, – напряженным тоном произнес Льюис, от всей души желая, чтобы эта встреча не произошла.
Эббра молча уселась в машину и робко, сконфуженно сказала:
– Так вот почему многие офицеры предпочитают Бангкок и Тайбэй. Из-за девушек и...
Льюис вздохнул и запустил пальцы в свои короткие густые волосы.
– Да, Эббра. Это нелегко объяснить, но для большинства военных пять дней – слишком короткий срок, чтобы отдохнуть от Вьетнама. Им нужны девушки, выпивка, наркотики. То, как они проводят свои отпуска, столь же далеко от их обычной жизни, как служба во Вьетнаме.
Эббра хотела сказать, что, если бы он согласился поговорить с ней о Вьетнаме, она могла бы его понять. Ей хотелось спросить, неужели и он порой расслабляется, предаваясь пьянству и разврату, но она не могла произнести ни слова. Заметив мучительную боль, застывшую в ее глазах, Льюис взял ее руки в свои и с жаром воскликнул:
– Господи, Эббра! Я не Коуторн! Меня не посылали во Вьетнам вопреки моей воле. Я профессиональный военный и выполняю работу, к которой готовился всю жизнь! Мне нет нужды искать забвения в сексе и наркотиках. А если бы и потребовалось, я бы ни за что не связался с проституткой! – Он говорил резким голосом, его глаза с золотистыми крапинками тревожно потемнели. – Я люблю тебя, Эббра. Неужели ты этого не видишь? Неужели не понимаешь, что это значит? Я не сплю с другими женщинами, они мне не нужны. У меня есть только ты. Ты одна. И так будет всегда.
На ресницах Эббры засверкали слезы стыда за то, что она допустила такую мысль.
– Прости меня, – сдавленно прошептала она. – Я даже не думала... Это из-за того, что я увидела Деса Коуторна с девушкой... Просто я подумала, что его жена скучает и тоскует по нему так же, как я по тебе.
– Вот и хорошо, – хрипловато отозвался Льюис, осторожно стирая слезы с ее лица. – Давай-ка сократим экскурсию по каньону и поедем домой.
Когда Льюис и Эббра вернулись в квартиру, солнце еще стояло высоко, но они закрыли жалюзи и улеглись в кровать, намереваясь всеми известными им способами доказать друг другу, как они любят и как будут тосковать друг без друга грядущие полгода.
Когда Эббра проснулась на скомканных простынях, воспоминание о том, что время отпуска почти истекло, наполнило ее мучительным страхом. Лишь теперь она поняла, отчего многие жены не хотят встречаться с мужьями до тех пор, пока не закончится их служба во Вьетнаме. Встретиться только для того, чтобы почти сразу расстаться вновь, было невыносимо. Льюис повернулся к Эббре, раскрыв сонные глаза, и она подавила страх, опасаясь, что, если Льюис его заметит, их последние часы будут испорчены.
Еще в первый день они договорились, что Эббра не поедет с Льюисом в аэропорт провожать его на рейс до Сайгона. Ее самолет отправлялся на шесть часов позже. За это время она собиралась прибрать в квартире, вернуть хозяевам ключи и вызвать такси, которое отвезет ее в Лихуэ. До той поры она не допустит даже мысли о том, что их идиллия подошла к концу. Она будет воображать, что Льюис уехал на рыбалку или поиграть в гольф – все что угодно, лишь бы не омрачить последние секунды близости с ним.
Она приготовила роскошный завтрак – плоды манго и папайи, копченую лососину и яичницу, шампанское и свежий апельсиновый сок.
– Эббра, – вдруг напряженным тоном заговорил Льюис, протягивая к ней руку поверх украшенного цветами стола, и слезы, которые она до сих пор ухитрялась сдерживать, едва не хлынули из ее глаз.
– Нет, – сказала она, заставив себя улыбнуться. – Пожалуйста, не будем об этом, Льюис. Не говори ни слова. Давай сделаем вид, будто у нас еще есть время.
И только когда Эббра открыла сумочку, чтобы отыскать свой билет, она увидела там письма, которые впопыхах схватила со столика в прихожей тем утром, когда покидала Сан-Франциско.
– Что это? – лукаво осведомился Льюис. – Письма от поклонников? Приглашение на съемки в Голливуд?
Эббра рассмеялась и прильнула к нему, наслаждаясь мимолетным ощущением привычного покоя, которое возникло у нее при виде нераспечатанных конвертов.
– Кто бы их ни написал, вряд ли это что-нибудь важное. Я носила их с собой целую неделю.
Первое письмо было из клуба книголюбов, второе – от тетки, проживавшей в Небраске. Третьим оказался положительный отзыв редактора журнала, в который она отправила свои рассказы.
Эббра ошеломленно взирала на письмо.
– О Господи! Получилось! Меня напечатают! Ох, Льюис! – Она повернулась в объятиях мужа и крепко прижалась к нему. – Не могу поверить. Я – писатель! Подумать только!
По-прежнему держа Эббру за руку, Льюис вынул письмо из ее пальцев.
– Что такого ты могла сочинить, если твое произведение согласились опубликовать? – с изумлением спросил он.
Эббра уже хотела сказать, что она написала повесть о жене офицера, которая живет в разлуке с мужем, но в тот же миг, будто по наитию свыше, поняла, что ее признание внушит Льюису не гордость, а досаду.
– Я написала... рассказ о любви, – слабым голосом ответила она, чувствуя, как головокружительный восторг уступает место горькому разочарованию.
– Хорошо, что об этом никто не узнает, – весело произнес он, вновь привлекая Эббру к себе и мягко прикасаясь горячими губами к ее виску.
Эббра судорожно сглотнула, не в силах мыслить отчетливо. Почему никто не узнает? Разве ее имя не будет напечатано под названием рассказа в журнале? Хочет ли она, чтобы люди узнали о ней, восхищались ею? Да, конечно, она хочет, чтобы о ней узнали!
– Это совсем не плохой рассказ, Льюис! – с жаром произнесла она. – Иначе журнал, в который я его направила, отказался бы его публиковать. У них тысячи подписчиков...
При виде ее волнения Льюис лишь еще больше удивился.
– Хорошо, хорошо, – заговорил он, пытаясь умиротворить Эббру и прижимая ее к себе. – Я только хотел сказать, что ты жена военного и должна быть осторожной.
– Но почему... – начала она, но тут же осеклась, вспомнив о том, что драгоценные минуты истекают и что было бы глупо потратить их ссорясь.
– Что? – спросил Льюис, поворачивая лицо Эббры к себе и глядя на нее карими глазами, в которых светилась любовь.
– Ничего, – прошептала она. – Обними меня, Льюис. Пообещай мне, что между нами всегда все будет хорошо.
– У нас все будет хорошо, Эббра, – сказал Льюис голосом, в котором сквозила уверенность, что страхи Эббры исчезли так же быстро, как возникли. Он долго держал ее в объятиях, чувствуя, как бьется ее сердце, чувствуя на своей щеке ее мягкие волосы. – Уже половина одиннадцатого, Эббра, – хрипло произнес он наконец. Мне пора.
Эббре показалось, что под ее ногами качнулся пол. Она глубоко вздохнула, напомнив себе, что ее муж – военный, что разлуки – неотъемлемая часть их жизни и что она не должна давать волю слабости.
– Да, – дрожащим голосом отозвалась она. – Уходи, и побыстрее. Береги себя.
Льюис в последний раз поцеловал ее, крепко и жадно, повернулся и торопливо вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь.
Эббра застыла на месте, слушая, как Льюис отъезжает от крыльца и как звук мотора постепенно стихает вдали.
Он уехал. Следующие шесть месяцев пройдут, как прошли предыдущие. Ей лишь нужно запастись терпением.
– Я люблю тебя, Льюис, – прошептала Эббра. – О Господи, как я тебя люблю! – С этими словами, забыв о своих намерениях сохранять выдержку, она упала лицом на скомканные простыни и разрыдалась.
Глава 6
– Вы... что? – недоверчиво переспросил отец Серены, приставляя ружье к ноге.
– Мы поженились, – невозмутимо произнесла Серена и показала ему палец, на котором поблескивало простенькое обручальное кольцо – единственное, что они умудрились раздобыть в спешке.
– Вы... что? – повторил отец, скептически посмотрев сначала на дочь, потом на Кайла, которого лишь смутно припоминал, потом опять на Серену.
– Мы поженились, – повторила Серена. – Это несколько неожиданно, папа, но...
– Вы... что?
Кайл вздохнул. Серена настояла на том, что уже пора сообщить родителям новость, но было ясно: либо она не в силах доходчиво ее втолковать, либо ее отец глух как тетерев.
– Мы поженились, сэр, – сказал Кайл. Небрежная поза и скучающий голос полностью лишали слово «сэр» какой-либо почтительности.
– Черта с два! – рявкнул граф. – Что за чушь вы несете? Поженились, подумать только! Приберегите свои выдумки для других, а меня оставьте в покое!
Теперь настала очередь Серены вздыхать. Порой отец удивлял ее своей непроходимой тупостью.
– Мы женаты, – в четвертый раз сказала она. – Мы поженились под именами Дерби и Джоан, поклялись хранить верность в радости и печали...
– Браки свершаются на небесах... – ввернул Кайл.
– ...но кто поспешит, тот раскается, – равнодушным тоном закончила Серена.
– Если это очередная шутка, то здесь для нее не место и не время! – сказал отец.
Они стояли у вершины холма, повернувшись лицами к дому. Кайлу и Серене потребовалось целых десять минут, чтобы пройти от припаркованной машины по аллее вязов и отыскать графа, но, на взгляд Кайла, затраченные усилия оказались напрасными.
– Какой кошмар, – пробормотал он себе под нос и добавил уже громче: – Мы с Сереной вчера поженились. Если вы отказываетесь верить, ничем не можем помочь. Мы поставили вас в известность, и, если хотите знать мое мнение, от нас больше ничего не требуется.
Граф смотрел на молодых людей во все глаза. Его рука крепче стиснула ствол ружья, и Кайл отступил на несколько шагов.
– Как ты смеешь, щенок! Кто тебе дал право находиться на моей земле? Убирайся немедленно!
– Кайл – наш гость, – с достойным восхищения терпением заметила Серена. – Он сын Ройда Андерсона. Они живут у нас с конца прошлого месяца. Помнишь?
Отец вперил взор в Кайла, и его пальцы, стискивавшие ружье, ослабили хватку.
– Ага. Кажется, я погорячился. Давайте оставим этот разговор на потом. После этого ужасного концерта у меня не было ни одного спокойного дня. Вчера в шесть утра рабочие все еще продолжали убирать мусор, и какой-то болван едва не оборвал телефон, требуя повторить этот кошмар на будущий год.
Кайл повернулся к Серене и устало произнес:
– Мы попусту тратим время. Ты сказала ему четырежды, я – дважды.
– О чем вы? – с рассеянным интересом осведомился граф. Он подумал, что, может, молодые люди прервали его прогулку, желая присоединиться к нему. Многие американцы любят пострелять, а этот мальчишка Андерсон, похоже, умеет обращаться с оружием. С другой стороны, его костюм не годился для охоты. Кайл был в щегольской рубашке, тесных джинсах и замшевых туфлях на резиновой подошве. Серена выглядела Не лучше. Ее коротенькая юбчонка едва прикрывала ягодицы, а в этих белых башмачках на шпильках едва ли можно ходить по пересеченной местности. – Охотничьи сапоги куда практичнее, – назидательно произнес он.
Кайл воздел очи горе, гадая, не передается ли безумие по наследству и не стоило ли потребовать у Серены соответствующую справку, прежде чем столь поспешно жениться на ней.
– Мы приехали не для того, чтобы расстреливать вместе с тобой окрестную живность, – сказала Серена. Долгая практика помогала ей прослеживать зачастую весьма извилистые пути мыслительного процесса отца. – Мы приехали, чтобы сказать, где были последние несколько дней. Мы ездили в Шотландию.
– Я не заметил вашего отсутствия, – откровенно признался граф. – Вы были на концерте? Кошмарное зрелище. Я боялся оглохнуть. Но больше это не повторится.
Серена не позволила отвлечь себя рассуждениями о концерте.
– Мы ездили в Шотландию, чтобы пожениться, – настаивала она, произнося слова медленно и отчетливо, будто разговаривала с ребенком. Отец продолжал взирать на нее пустыми глазами, и она, позабыв о терпении, раздраженно воскликнула: – Господи, папа! Мы тайно обвенчались!
– Вы... что? – в четвертый раз переспросил граф, начиная проявлять признаки понимания. – Вы не могли пожениться. Вы слишком молоды. Требуется согласие родителей.
– Именно поэтому мы и поженились тайно, – ответила Серена, явно сдерживая себя. – В Шотландии родительское благословение не нужно, если тебе исполнилось шестнадцать лет.
Она вновь протянула отцу левую руку. Он посмотрел на новенькое блестящее кольцо и с похвальным немногословием заявил:
– Твоей матери это не понравится. Поднимется жуткий скандал. – Он вперил в Кайла долгий жесткий взгляд и с грубоватой откровенностью добавил: – Честно говоря, мне это нравится ничуть не больше. Надо подумать. – С этими словами он повернулся и зашагал прочь.
– Могло быть и хуже, – сказал Кайл, когда они с Сереной побрели к дому.
– Это только начало. Бедный папа. Ему пришлось крепко напрячь мозги. Хотела бы я знать, к каким выводам он придет после прогулки и раздумий.
– Одному Богу известно. – При мысли о том, что может взбрести в голову отцу Серены, Кайлу отказывало воображение. Минувшие четыре дня он непрерывно находился под воздействием спиртного, либо марихуаны, либо того и другого вместе, и нынешнее отрезвление казалось ему пыткой. – Что будем делать дальше? – спросил он, твердо намеренный подкрепиться косячком или рюмкой, прежде чем совершить очередной шаг.
– А что скажет твой папочка? Если не ошибаюсь, он заправляет вашим семейным кошельком. Было бы нелишне узнать, не захочет ли он лишить тебя наследства, – заметила Серена.
– В таком случае я с тобой разведусь, – всерьез пригрозил Кайл.
Серена усмехнулась и отбросила с лица длинный локон золотистых волос.
– Не беспокойся. Если у тебя отнимут деньги, это я буду умолять о разводе.
По сравнению с яростью отца Кайла реакцию графа на весть о венчании можно было счесть весьма умеренной.
– Более глупого, бессмысленного, идиотского поступка нельзя даже представить! – гремел Ройд Андерсон. – Господи, нас Пригласили в гости! Ты подумал о том, что он – британский пэр? Ты подумал о том, сколько миллионов... – Он уже собирался сказать о миллионах долларов, в которые могла влететь вся эта история – алименты, выплаты по содержанию, – когда в комнату неторопливо вошел вышеупомянутый пэр. Ройд с трудом совладал с собой, ограничившись тем, что сдавленным голосом прошипел: – Клянусь Всевышним, тебя следует высечь кнутом! – Кайл невозмутимо стоял в центре комнаты с желтыми стенами, сунув руки в карманы джинсов. Серена была рядом. Ройд с шумом втянул в себя воздух и дрогнувшим голосом добавил: – Ответь мне на один лишь вопрос. Ради всего святого – зачем?
Кайл пожал плечами.
– В ту минуту эта идея показалась нам забавной, – честно признался он.
Ройд хмыкнул, Серена прыснула, а граф, явно озадаченный, сказал:
– У ворот толпятся с полдюжины репортеров. Требуют впустить. Уходить не желают. Говорят, им точно известно о тайном венчании. Им позвонил неизвестный и обо всем рассказал.
Мистер Андерсон подавил стон и попытался сделать вид, что это сообщение озадачивает его не меньше, чем графа. Он отлично знал, кто передал журналистам информацию, пресекая любые попытки замять дело. После того как он рассказал жене о случившемся, миссис Андерсон после секундного молчания заявила:
– Отлично. Лучшего нечего и желать.
– Что ты несешь? – взвыл Ройд. – Ты представляешь, во что нам обойдется этот брак? Такие браки не длятся долго. Это была шутка! Готов спорить, оба наших голубка накачались под завязку, прежде чем сказать «да», «согласен» или что там полагается говорить! Когда дойдет до развода и в дело вмешаются адвокаты Блит-Темплтона, они потребуют семизначных сумм! – Ройд пригладил густую прядь седеющих волос. – Граф позволил устроить в поместье этот дурацкий концерт только для того, чтобы решить финансовые проблемы. Выйдя за Кайла, эта девчонка обеспечила себя до конца жизни! Причем моими деньгами, будь все проклято!
– Мы поженились, – невозмутимо произнесла Серена и показала ему палец, на котором поблескивало простенькое обручальное кольцо – единственное, что они умудрились раздобыть в спешке.
– Вы... что? – повторил отец, скептически посмотрев сначала на дочь, потом на Кайла, которого лишь смутно припоминал, потом опять на Серену.
– Мы поженились, – повторила Серена. – Это несколько неожиданно, папа, но...
– Вы... что?
Кайл вздохнул. Серена настояла на том, что уже пора сообщить родителям новость, но было ясно: либо она не в силах доходчиво ее втолковать, либо ее отец глух как тетерев.
– Мы поженились, сэр, – сказал Кайл. Небрежная поза и скучающий голос полностью лишали слово «сэр» какой-либо почтительности.
– Черта с два! – рявкнул граф. – Что за чушь вы несете? Поженились, подумать только! Приберегите свои выдумки для других, а меня оставьте в покое!
Теперь настала очередь Серены вздыхать. Порой отец удивлял ее своей непроходимой тупостью.
– Мы женаты, – в четвертый раз сказала она. – Мы поженились под именами Дерби и Джоан, поклялись хранить верность в радости и печали...
– Браки свершаются на небесах... – ввернул Кайл.
– ...но кто поспешит, тот раскается, – равнодушным тоном закончила Серена.
– Если это очередная шутка, то здесь для нее не место и не время! – сказал отец.
Они стояли у вершины холма, повернувшись лицами к дому. Кайлу и Серене потребовалось целых десять минут, чтобы пройти от припаркованной машины по аллее вязов и отыскать графа, но, на взгляд Кайла, затраченные усилия оказались напрасными.
– Какой кошмар, – пробормотал он себе под нос и добавил уже громче: – Мы с Сереной вчера поженились. Если вы отказываетесь верить, ничем не можем помочь. Мы поставили вас в известность, и, если хотите знать мое мнение, от нас больше ничего не требуется.
Граф смотрел на молодых людей во все глаза. Его рука крепче стиснула ствол ружья, и Кайл отступил на несколько шагов.
– Как ты смеешь, щенок! Кто тебе дал право находиться на моей земле? Убирайся немедленно!
– Кайл – наш гость, – с достойным восхищения терпением заметила Серена. – Он сын Ройда Андерсона. Они живут у нас с конца прошлого месяца. Помнишь?
Отец вперил взор в Кайла, и его пальцы, стискивавшие ружье, ослабили хватку.
– Ага. Кажется, я погорячился. Давайте оставим этот разговор на потом. После этого ужасного концерта у меня не было ни одного спокойного дня. Вчера в шесть утра рабочие все еще продолжали убирать мусор, и какой-то болван едва не оборвал телефон, требуя повторить этот кошмар на будущий год.
Кайл повернулся к Серене и устало произнес:
– Мы попусту тратим время. Ты сказала ему четырежды, я – дважды.
– О чем вы? – с рассеянным интересом осведомился граф. Он подумал, что, может, молодые люди прервали его прогулку, желая присоединиться к нему. Многие американцы любят пострелять, а этот мальчишка Андерсон, похоже, умеет обращаться с оружием. С другой стороны, его костюм не годился для охоты. Кайл был в щегольской рубашке, тесных джинсах и замшевых туфлях на резиновой подошве. Серена выглядела Не лучше. Ее коротенькая юбчонка едва прикрывала ягодицы, а в этих белых башмачках на шпильках едва ли можно ходить по пересеченной местности. – Охотничьи сапоги куда практичнее, – назидательно произнес он.
Кайл воздел очи горе, гадая, не передается ли безумие по наследству и не стоило ли потребовать у Серены соответствующую справку, прежде чем столь поспешно жениться на ней.
– Мы приехали не для того, чтобы расстреливать вместе с тобой окрестную живность, – сказала Серена. Долгая практика помогала ей прослеживать зачастую весьма извилистые пути мыслительного процесса отца. – Мы приехали, чтобы сказать, где были последние несколько дней. Мы ездили в Шотландию.
– Я не заметил вашего отсутствия, – откровенно признался граф. – Вы были на концерте? Кошмарное зрелище. Я боялся оглохнуть. Но больше это не повторится.
Серена не позволила отвлечь себя рассуждениями о концерте.
– Мы ездили в Шотландию, чтобы пожениться, – настаивала она, произнося слова медленно и отчетливо, будто разговаривала с ребенком. Отец продолжал взирать на нее пустыми глазами, и она, позабыв о терпении, раздраженно воскликнула: – Господи, папа! Мы тайно обвенчались!
– Вы... что? – в четвертый раз переспросил граф, начиная проявлять признаки понимания. – Вы не могли пожениться. Вы слишком молоды. Требуется согласие родителей.
– Именно поэтому мы и поженились тайно, – ответила Серена, явно сдерживая себя. – В Шотландии родительское благословение не нужно, если тебе исполнилось шестнадцать лет.
Она вновь протянула отцу левую руку. Он посмотрел на новенькое блестящее кольцо и с похвальным немногословием заявил:
– Твоей матери это не понравится. Поднимется жуткий скандал. – Он вперил в Кайла долгий жесткий взгляд и с грубоватой откровенностью добавил: – Честно говоря, мне это нравится ничуть не больше. Надо подумать. – С этими словами он повернулся и зашагал прочь.
– Могло быть и хуже, – сказал Кайл, когда они с Сереной побрели к дому.
– Это только начало. Бедный папа. Ему пришлось крепко напрячь мозги. Хотела бы я знать, к каким выводам он придет после прогулки и раздумий.
– Одному Богу известно. – При мысли о том, что может взбрести в голову отцу Серены, Кайлу отказывало воображение. Минувшие четыре дня он непрерывно находился под воздействием спиртного, либо марихуаны, либо того и другого вместе, и нынешнее отрезвление казалось ему пыткой. – Что будем делать дальше? – спросил он, твердо намеренный подкрепиться косячком или рюмкой, прежде чем совершить очередной шаг.
– А что скажет твой папочка? Если не ошибаюсь, он заправляет вашим семейным кошельком. Было бы нелишне узнать, не захочет ли он лишить тебя наследства, – заметила Серена.
– В таком случае я с тобой разведусь, – всерьез пригрозил Кайл.
Серена усмехнулась и отбросила с лица длинный локон золотистых волос.
– Не беспокойся. Если у тебя отнимут деньги, это я буду умолять о разводе.
По сравнению с яростью отца Кайла реакцию графа на весть о венчании можно было счесть весьма умеренной.
– Более глупого, бессмысленного, идиотского поступка нельзя даже представить! – гремел Ройд Андерсон. – Господи, нас Пригласили в гости! Ты подумал о том, что он – британский пэр? Ты подумал о том, сколько миллионов... – Он уже собирался сказать о миллионах долларов, в которые могла влететь вся эта история – алименты, выплаты по содержанию, – когда в комнату неторопливо вошел вышеупомянутый пэр. Ройд с трудом совладал с собой, ограничившись тем, что сдавленным голосом прошипел: – Клянусь Всевышним, тебя следует высечь кнутом! – Кайл невозмутимо стоял в центре комнаты с желтыми стенами, сунув руки в карманы джинсов. Серена была рядом. Ройд с шумом втянул в себя воздух и дрогнувшим голосом добавил: – Ответь мне на один лишь вопрос. Ради всего святого – зачем?
Кайл пожал плечами.
– В ту минуту эта идея показалась нам забавной, – честно признался он.
Ройд хмыкнул, Серена прыснула, а граф, явно озадаченный, сказал:
– У ворот толпятся с полдюжины репортеров. Требуют впустить. Уходить не желают. Говорят, им точно известно о тайном венчании. Им позвонил неизвестный и обо всем рассказал.
Мистер Андерсон подавил стон и попытался сделать вид, что это сообщение озадачивает его не меньше, чем графа. Он отлично знал, кто передал журналистам информацию, пресекая любые попытки замять дело. После того как он рассказал жене о случившемся, миссис Андерсон после секундного молчания заявила:
– Отлично. Лучшего нечего и желать.
– Что ты несешь? – взвыл Ройд. – Ты представляешь, во что нам обойдется этот брак? Такие браки не длятся долго. Это была шутка! Готов спорить, оба наших голубка накачались под завязку, прежде чем сказать «да», «согласен» или что там полагается говорить! Когда дойдет до развода и в дело вмешаются адвокаты Блит-Темплтона, они потребуют семизначных сумм! – Ройд пригладил густую прядь седеющих волос. – Граф позволил устроить в поместье этот дурацкий концерт только для того, чтобы решить финансовые проблемы. Выйдя за Кайла, эта девчонка обеспечила себя до конца жизни! Причем моими деньгами, будь все проклято!