Пембертон Маргарет. Богиня

   Роган сел и притянул ее к себе на колени.
   – Тебе тяжело с ним пришлось? Он устроил тебе сцену?
   – Нет, – мягко ответила она, – нет, Роган.
   Роган обескураженно поднял брови.
   – Он просто лопался от злости! Я все утро сходил с ума от тревоги за тебя!
   Валентина поспешно опустила глаза. Если он в самом деле беспокоился, почему не остался? Но это лишь поможет все ему объяснить.
   – Роган, я хочу поговорить с тобой о том, что случилось вчера.
   Вспомнив вчерашний дебош, Роган побагровел от неловкости. Он деланно рассмеялся и глотнул виски.
   – Прости, если разочаровал тебя, ангел мой. Слишком много поздравлений и тостов! – И многозначительно ухмыльнувшись, добавил: – Сегодня это не повторится, обещаю.
   – Ничего сегодня не будет, Роган, – твердо заявила Валентина, перехватывая его руку, крадущуюся под халат. – Я сделала ошибку, решив, что смогу выйти за тебя. У нас с тобой ничего не получится. Я принесу тебе одни несчастья.
   Роган замер, не в силах понять, правильно ли он расслышал.
   – Прости, ты был так добр ко мне, – продолжала Валентина, мечтая, чтобы он произнес что-то и не таращился на нее с таким ошарашенным видом.
   – Кто сказал, что ты испортишь мне жизнь? – выговорил наконец Роган. – Романа? Солнышко, эта баба настоящая отрава. Не верь ни слову из ее гнусной болтовне!
   Валентина даже не знала, что у Рогана был роман с кинозвездой. Новость заинтересовала, но не расстроила ее.
   – Это не Романа, Роган. Вчера я совершила ошибку и теперь сожалею.
   – Тогда кто, черт возьми? – раздраженно вскинулся Роган, вырвав руку.
   – Никто.
   – Не может быть! – завопил он, устремляясь к бару и наливая себе новую порцию виски. – Дьявол, ты не стала бы разыгрывать из себя мученицу, если бы кто-то тебе не сболтнул, что ты должна разорвать помолвку!
   Валентина уставилась на него со смешанным чувством жалости и симпатии.
   – Никто не утверждал, что я принесу тебе несчастье, если стану твоей женой. Я сама пришла к этому заключению.
   Роган осушил стакан и поставил его на стол. День выдался длинным и гнусным, и он вполне мог обойтись без внезапных приступов комплекса неполноценности у Валентины.
   – Послушай, кошечка, – терпеливо пояснил он, – я звезда, а ты еще только начинаешь карьеру. Конечно, люди начнут злословить и утверждать, будто некоторые роли ты получила лишь потому, что вышла за меня замуж. Мне все это совершенно безразлично, так почему это должно волновать тебя?
   – Я не стану твоей женой, Роган, – вздохнула Валентина, – потому что не желаю.
   Роган уставился на нее как на сумасшедшую. Валентина встала, жалея, что он вынуждает ее говорить откровенно и не пытаться смягчить удар.
   – Я не люблю тебя, Роган, и никогда не любила. Ты мне очень, очень нравишься, и я посчитала, что со временем смогу полюбить тебя, но теперь поняла, как ошибалась.
   – Ты рехнулась! – прошипел Роган, однако в его голосе не было убежденности, а красивое лицо побледнело. – Это Ракоши тебя заставил? Уверял, что в твоем контракте есть пункт, запрещающий выходить замуж?
   – Я сама все решила, – повторила она, не зная, как заставить Рогана поверить ей.
   Роган тупо глазел на нее. Никто, никто не бросал до сих пор Рогана Тенанта. Да это просто неслыханно!
   – Мы сообщили всей чертовой съемочной группе! – Его голос сорвался на визг. – Сегодня все будет в газетах! Луэлла уже успела пронюхать! Весь город гудит!
   – Скажи Луэлле, что это рекламный трюк, придуманный студийным отделом рекламы, и ты понял, что не можешь больше лгать.
   – Будь уверена, я так и сделаю! – взорвался Роган. – А как насчет остальных? Они-то знают, что это не какой-то дурацкий розыгрыш!
   – Я объясню Саттону и Лейле, что ты передумал, – предложила Валентина. – И что больше не хочешь на мне жениться. Они тут же разнесут новость по всей студии.
   – Тебе лучше поторопиться, дьявол бы все это побрал! – прерывающимся от ярости и унижения голосом пробормотал Роган. – Я и шагу отсюда не сделаю, пока ты не исправишь то, что натворила, и не скажешь людям правду.
   – О том, что ты передумал на мне жениться? – успокаивающе спросила Валентина.
   – Чертовски верно.
   Валентина, подавив улыбку, подняла трубку и набрала домашний номер Саттона.
   – Саттон, это ты? – Голос Валентины слегка задрожал, словно она едва сдерживала слезы. – Саттон, случилось ужасное! Роган меня бросил! Не хочет жениться. И даже видеть меня больше не желает!
   К счастью, Роган стоял слишком далеко и потому не слышал ответных слов Саттона, сочувственно объяснявшего Валентине, как ей повезло избавиться от этого самовлюбленного осла. Закончив разговор, Валентина позвонила Лейле и выслушала пространные утешения.
   Наконец она положила трубку на рычаг.
   – К завтрашнему утру все уже узнают, – успокоила она разъяренного Рогана.
   – Надеюсь!
   Актер уже схватился за ручку двери, но, помедлив, вздохнул:
   – Мне очень жаль, Валентина, – официальным тоном объявил он, – но из этого просто ничего не вышло бы.
   Глаза Валентины широко распахнулись, но не успела за Роганом закрыться дверь, как лицо девушки озарилось довольной улыбкой. Роган уже успел поверить, что именно он был инициатором разрыва! Через несколько часов он окончательно забудет, что это она его бросила.
   Валентина сняла халат и начала одеваться. Видал, должно быть, ждет ее в офисе. Они обсудят сегодняшние съемки, поговорят о себе и обо всем на свете!
   Девушка сунула ноги в туфли, захлопнула за собой дверь и побежала к бунгало под черепичной крышей, где ее дожидался человек, которого она любила всем сердцем.
   Видал сидел за столом, разложив перед собой десятки эскизов с изображением поля битвы при Сент-Олбанс. Заслышав шаги, он поднял голову, и, увидев выражение этих черных глаз, Валентина затаила дыхание.
   – Иди сюда, – велел он таким тихим, низким, глубоким голосом, что по ее спине поползли мурашки. – Я восемь часов ждал, пока смогу наконец любить тебя, и больше не намерен терять ни минуты.
   Видал поднялся и, подбежав к ней, схватил в объятия, впился в губы и осторожно опустил девушку на покрытый пушистым ковром пол.

Глава 14

   Валентина с удовольствием вытянулась на атласных простынях, наблюдая, как Элли вносит поднос с завтраком.
   – О сегодняшней премьере прямо-таки кричат первые полосы «Игземинер» и «Тайме», – сообщила горничная, вручая ей газеты, прежде чем поставить поднос. Но Валентина отодвинула его.
   – Простите, Элли, я в рот ничего не могу взять. Слишком нервничаю. Выпью только кофе.
   Элли неодобрительно покачала головой, однако промолчала, прекрасно сознавая, что не стоит тратить время на споры. Налив Валентине крепкого черного кофе, она подошла к стене из бесконечных зеркальных шкафов, а Валентина с жадностью принялась читать заголовки.
   «Сегодня в кинотеатре Громена состоится премьера эпопеи Теодора Гамбетты, съемки которой обошлись в миллион долларов! – писала Луэлла Парсонс. – Валентина, звезда, которой предстоит затмить Гарбо и Свенсон, в эти минуты, должно быть, не находит себе места от волнения».
   – Чертовски верно, – заметила Валентина, разворачивая «Лос-Анджелес таймс».
   «Королева-воительница» сегодня вечером покорит Голливуд…»
   Валентина пригубила кофе.
   «…Элита мирового кино наконец-то рассудит, окупится ли миллионная ставка Теодора Гамбетты. Осведомленные люди утверждают, что непредсказуемый венгерский режиссер Видал Ракоши создал настоящий шедевр».
   Еще одна заметка, посвященная Валентине, была озаглавлена: «Валентина. Лицо века».
   Валентина взглянула на снимок и отбросила газеты. Не важно, что они пишут нынче. Главное – что скажут завтра.
   Телефон зазвонил, и девушка вскочила, зная, что это, должно быть, Видал.
   – О, дорогой, я так волнуюсь, что не могу дышать.
   – Спокойно, – смеющимся голосом ответил Видал. – Сегодняшний вечер – величайший в твоей жизни.
   – Но что, если им не понравится? Что, если…
   – Сходи на пляж, поплавай. Сыграй партию в теннис. Постарайся расслабиться, иначе ты через несколько часов просто свалишься. Увидимся позже.
   – Но ты заедешь за мной, правда? – встревоженно спросила она. – Мы поедем в кинотеатр вместе?
   Они совершили невозможное. В течение всего года оба умудрились ничем не выдать своих отношений и не возбудить никаких слухов в самом жадном до сплетен городе мира. Показаться на людях вместе, перед камерами и микрофонами прессы означало дать пищу толкам, которых они до сих пор старательно избегали. Однако Видал не мог повести на премьеру жену, потому что Кариана подсознательно избегала Теодора Гамбетту.
   – Да, – мягко сказал он, гадая, сколько еще времени они смогут поддерживать неустойчивое равновесие этих нескольких месяцев. – Мы поедем вместе, Валентина.
   – Я люблю тебя, – горячо прошептала она. – О Господи, почему мы не можем провести хотя бы один день друг с другом? До вечера целая вечность.
   – Я обедаю с Тео. Он носится с какой-то идиотской идеей «одолжить» тебя «Метро-Голдвин-Мейер» только потому, что Мейер предложил за тебя неприлично огромную сумму. Если он начнет играть в подобные игры, ты скоро станешь звездой второсортных фильмов.
   – Но почему он собирается перевести меня на другую студию? – охнула Валентина, с силой сжимая трубку. – Я думала, он в восторге от «Гефсиманских врат», а съемки «Женщины в алом» идут как по маслу.
   – «Гефсиманские врата» выйдут на экран только через полгода, и я отверг все предложенные Тео сценарии. Он просто пытается надавить на меня. Не паникуй! У меня есть пьеса, словно созданная для тебя. Стоит Тео ее увидеть, и он оставит все эти глупости насчет твоего перехода на другую студию.
   Тео был немедленно забыт.
   – А что это? Историческая драма? Хорошая роль?
   – Комедия, – пояснил Видал и, услышав ошеломленный возглас, широко улыбнулся. – Не волнуйся. Ты вполне справишься с ролью. Пора расправить крылышки и попробовать свои силы в другом амплуа.
   – Тео никогда не согласится, – в отчаянии пробормотала она. – Он видит во мне только роковую женщину, а не комедийную актрису.
   – Ты настоящая актриса, – резко возразил Видал. – И можешь стать такой, какой пожелаешь.
   – Я хочу лишь быть с тобой.
   – И будешь, через несколько часов.
   – Но я хочу быть с тобой всегда, – с внезапной грустью шепнула она, страстно пытаясь объяснить, что больше всего на свете мечтает быть его женой.
   – Я люблю тебя, – сказал Видал, зная, что не смеет задать Валентине вопрос, который она так жаждала слышать. – Приготовься столкнуться с огромной толпой. На премьеру соберется весь мир, и все будут стремиться увидеть только тебя.
   Валентина медленно положила трубку. Помнится, она свято верила, что никогда не попросит большего, чем может дать Видал. Но сейчас, когда их взаимная любовь росла и крепла с каждым днем, казалось просто невероятным, что он все еще женат на ком-то другом. На женщине, которую он не любит, которая не разделяет его страсти к работе. На женщине, о которой он никогда не упоминал.
   Девушка начала одеваться. Сегодня она обедала с Лейлой в ресторане отеля «Беверли-Хиллз». Она уже давно выехала из отеля и теперь жила в длинном одноэтажном доме с пологой крышей, вдали от нагромождения фешенебельных особняков. Она любила уединение и не имела ни малейшего желания быть частью модной компании и посещать бесконечные вечеринки и сборища. Кроме того, удаленность дома позволяла сравнительно легко встречаться с Видалом без лишних свидетелей.
   Однако сегодня отель был явно неподходящим местом для обеда, поскольку все только и говорили о ее дебюте. Они ушли рано, и Лейла, измученная теми же сомнениями и страхами, что терзали Валентину, с радостью согласилась поехать с ней на побережье и немного посидеть на пустынном пляже.
   – Ты, случайно, не знаешь, что стряслось с миссис Ракоши, Лейла? – спросила она, подтянув к подбородку колени и наблюдая, как огромные буруны с шумом накатывают на мокрый песок, оставляя клочья белой пены.
   Лейла пожала плечами.
   – Ничего стоящего внимания, – ответила она, ловко запуская в море камешек.
   – Она больна, Лейла, – нахмурившись, объяснила Валентина. – И уже давно. Поэтому и проводит столько времени вдали от Голливуда.
   – Может быть, у нее туберкулез? – задумчиво протянула Лейла. – Насколько я знаю, это единственная болезнь, при которой люди вынуждены подолгу жить в Швейцарии. Именно туда так часто ездит миссис Ракоши, не правда ли?
   – Да, кажется. Впрочем, я не уверена.
   Валентина подхватила горсть песка и начала медленно пропускать его сквозь пальцы. Если у Карианы действительно туберкулез, это вполне объясняет нежелание Видала говорить о ее болезни. Однако туберкулез излечим. И когда Кариана поправится, Видал попросит развода и им не придется скрываться, постоянно опасаясь разоблачения.
   Чем дольше она размышляла над этим, тем больше убеждалась в правоте Лейлы. Многие люди по-прежнему считали туберкулез постыдной болезнью, и если бы Кариана решила лечиться в американском горном санатории, это немедленно стало бы общим достоянием. Швейцария же, помимо лучших докторов в мире, гарантирует еще и полную секретность.
   Лейла сочувственно смотрела на подругу. Со времени съемок «Королевы-воительницы» они оставались добрыми друзьями, и Лейла была единственной, кто знал об истинных отношениях между Видалом и Валентиной.
   – Видал намеревается подать на развод? – нерешительно спросила она.
   Валентина судорожно стиснула колени руками.
   – Нет.
   Лейла прикусила губу, прекрасно сознавая проблемы, о которых Валентина, очевидно, пока не успела подумать.
   – Так больше продолжаться не может, – тихо сказала она. – Конечно, адюльтер в этом городе не редкость, но все сходит с рук до тех пор, пока не станет известным публике. Тогда наступает конец любой карьере. Даже такой блестящей, как у Видала.
   Валентина почувствовала укол тревоги. Если бы любовь к Видалу означала закат собственного блестящего будущего, она ни о чем не пожалела бы. Главное в ее жизни – Видал. Ей просто не приходило в голову, что карьера Видала тоже может потерпеть крах, если их любовь станет достоянием гласности.
   – Это смешно! – резко бросила Валентина. – Здесь, в Голливуде, каждый день женятся и разводятся сотни людей.
   – Ну да, дорогая, но при этом все делается по закону. Никто не бросает вызов обществу. Они обращаются в суд.
   – Ну да, а потом снова женятся и снова разводятся. Видал и я… мы не из таких. Никто из нас не собирается искать чего-то на стороне. Мы всегда будем вместе.
   – Но не в Голливуде, если вы не женаты, – недовольно пробормотала Лейла.
   Остаток дня Валентина раздумывала над словами подруги. Одеваясь на премьеру, она продолжала перебирать в памяти разговор и не могла не признать, что Лейла сказала чистую правду. Не понадобилось много времени, чтобы понять лицемерие мира, в котором ей приходилось теперь жить. Здесь дозволялось все – наркотики, алкоголизм, измена, разврат, гомосексуализм. Обитатели страны грез увлеченно предавались любому пороку, при том условии, конечно, что правда стараниями репортеров светской хроники не дойдет до членов многочисленных женских клубов Библейского края^[17]. И тогда входил в силу проклятый параграф, набранный мелким шрифтом, который мог за день-другой «погасить» блеск любой звезды.
   Валентина оглядывала себя в трельяж туалетного столика. Волосы забраны в узел на затылке, оттеняя бледность лица. Платье из серебряной парчи с глубоким вырезом, доходящим на спине почти до талии, чувственно льнет к телу. Сегодня нет места мрачным мыслям! Сегодня решающий вечер в ее жизни!
   Видал в белом галстуке и черном фраке безупречного покроя стоял на пороге: высокий, стройный, с мощными широкими плечами и ленивой грацией хищного зверя.
   Валентина, вырвавшись от Элли, так и не успевшей застегнуть молнию у нее на платье, подбежала к нему.
   – Ты чудесно выглядишь, Видал. Совсем как аристократ в одном из фильмов Сесила де Милла.
   Видал поймал ее и крепко прижал к себе.
   – Я и есть аристократ, – сухо сообщил он. – И при желании мог бы поставить перед своим именем с десяток вполне законных титулов.
   Валентина вспомнила его портсигар с бриллиантом и выгравированным гербом.
   – Почему же ты не сделаешь этого? – удивилась она. – Американцы любят титулы.
   – Потому что давно и бесповоротно порвал с той жизнью и не имею ни малейшего желания тащить остатки былого величия с собой в настоящее.
   Валентина прижалась к Видалу. Он постоянно изумлял ее. Порой она задавалась вопросом, действительно ли знает о нем хоть что-то.
   – Мне все равно, принц ты или крестьянин. Я тебя люблю, – прошептала она, сияя полными невыразимой любви глазами.
   – В таком случае, возможно, Элли согласится оставить нас наедине на несколько минут.
   – Но я не готова, – в ужасе запротестовала Валентина. – Волосы опять растрепались, и платье даже не застегнуто.
   – Это очень важно, – с серьезным видом настаивал он. Мгновенно охваченная паникой Валентина резко вскинулась. Неужели Тео по-прежнему желает передать ее «Метро-Голдвин-Мейер»?
   Видал слегка подняв брови, кивнул Элли, и та поспешно вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.
   – Тео не соглашается, чтобы я снималась в комедии? Ему не понравилась моя игра в фильме «Женщина в алом»?..
   – Соглашается, и вне себя от восторга, – пробормотал Видал внезапно охрипшим голосом, расстегивая молнию и целуя Валентину в чувствительное местечко за ухом.
   – Но что такого важного ты хотел мне сказать? – недоуменно охнула девушка.
   Губы Видала скользнули по щеке, впились в ее рот. Серебряная парча легла сверкающим озерцом у ног Валентины.
   – Видал! Нет! У нас нет времени! Я уже опаздываю, а мы должны быть в театре через двадцать минут! Люди ждут, – слабо отбивалась Валентина, поскольку намерения Видала становились все более очевидными.
   – Пусть подождут, – пробормотал он, и от этих голодных, почти грубых ноток в голосе у нее по спине пробежал колкий озноб желания, такого же первобытного, как и у Видала. Тео, премьера, бесчисленные звезды, съезжавшиеся в кинотеатр Громена, – все было мгновенно забыто.
   Еще несколько минут – и оба остались обнаженными. И пока обезумевшие толпы поклонников визжали и вопили при виде Саттона, Лейлы и Рогана Тенанта, прибывшего в «ланчии», сиденья которой были покрыты шкурами леопарда, исполнительница главной роли и режиссер сплетались в безумных, отчаянных объятиях на полу, не заботясь о времени, безразличные ко всему на свете, кроме друг друга.
   – Господи Боже, – прошептала Валентина, не выпускавшая руки Видала с той минуты, как «роллс-ройс» попал в пробку за несколько кварталов до кинотеатра. – Такое всегда творится на премьерах?
   Восторженно вопящие поклонники заполонили мостовые, преграждая дорогу автомобилям.
   – Слава Богу, нет. Мы должны благодарить рекламную машину Тео за этот зверинец.
   Полицейский на мотоцикле пробился к самому «роллс-ройсу», и Видал опустил окно. Шум стоял оглушительный.
   – Прошу прощения, сэр. Мы никак не сможем очистить улицу. Боюсь, вам придется идти пешком. Мы постараемся вас проводить.
   – Через эту толпу? – охнула Валентина, бледнея.
   Видал мрачно кивнул:
   – Он прав, Валентина. Если машина продвинется вперед хотя бы на дюйм, мы обязательно задавим кого-нибудь. Держись поближе ко мне и ни на секунду не выпускай мою руку.
   Полиция окружила их, как только они вышли из автомобиля. Раздались дикие приветственные крики.
   – Ва-лен-ти-на! Ва-лен-ти-на! – скандировала толпа.
   – Это, – прокричал Видал, перекрывая шум, – и называется быть звездой!
   Валентина, споткнувшись, едва не упала; потерявшие голову люди продолжали напирать на полисменов.
   – Но они даже не видели меня на экране!
   – Эти пустяки никого не волнуют! И не нужно выглядеть такой испуганной. Улыбайся даже через силу!
   Перед лицом Валентины взрывались фотовспышки, почти ослепляя ее. Перед театром были воздвигнуты настоящие баррикады, и неистовые фанаты буквально бросались на них, так что Валентина каждую минуту ожидала, что они, прорвав ограждение, попросту раздавят ее. Со всех сторон тянулись руки, чтобы коснуться новой звезды.
   Единственным способом справиться с нараставшей истерией было притвориться, что все это происходит не на самом деле. Просто съемки очередного фильма. Валентина посылала воздушные поцелуи, улыбалась, и толпа окончательно обезумела. Когда они ступили в вестибюль, на улице все еще выкрикивали ее имя.
   Тео и эскорт капельдинеров поспешили к ним.
   – Ну, видели ли вы когда-нибудь нечто подобное? – восторженно осведомился Гамбетта. – Мы творим историю Голливуда! Сегодняшний вечер не повторится и через тысячу лет!
   Видал, привыкший к манере Тео вечно все преувеличивать, просто кивнул, стараясь побыстрее увести Валентину от стрекочущих камер в зрительный зал.
   – Пойдем скорее, Тео. Валентина не привыкла ко всей этой шумихе.
   – Благодаря всей этой шумихе она станет самой прославленной звездой десятилетия! – справедливо заметил Тео, обнимая обнаженные плечи девушки. Репортеры лихорадочно защелкали фотоаппаратами. – Она так естественна! Ты только послушай их! Все без ума от нее!
   – Но они ничего обо мне не знают, – с улыбкой запротестовала Валентина, наблюдая, как Тео выпускает кольца голубоватого дыма.
   – Пусть все так и остается, – кивнул Тео и, наконец отвернувшись от репортеров, шагнул в темный коридор. – Как только они узнают что-то вроде правды, мгновенно потеряют интерес. Им необходима иллюзия. Иллюзия на экране и в личной жизни. Скармливайте им побольше сказок и выдумок, дорогая, и никогда не ошибетесь.
   Под руку с Видалом Валентина направилась в зрительный зал, полный людей, которых она до этого видела лишь на газетных и журнальных снимках. Джоан Кроуфорд, неотразимая в черном, вышитом стеклярусом платье с высоким воротом, цинично оглядывавшая публику, Бетт Дэвис в алом шелке, с белой розой на плече, мимолетно улыбнувшаяся Валентине; Кларк Гейбл и Кэрол Ломбард; Мэрион Дэвис и Уильям Рендолф Херст. Ирвинг Талберг, начальник производственного отдела «Метро-Голдвин-Мейер», рядом с боссом Луисом Б. Мейером.
   Ошеломленная, растерянная, Валентина прошла вслед за Видалом на почетное место и, когда свет погас, крепко стиснула его пальцы. Час пробил. Все ее актерское будущее зависит от того, как публика примет фильм, как отнесутся к ее игре критики, репортеры и киномагнаты. Она не могла заставить себя поднять глаза на экран и, зажмурившись, начала молиться.
   Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она услышала свой заключительный монолог. Всего один молниеносный удар меча унес жизнь ее семнадцатилетнего сына в кровавом сражении при Тьюксбери. Муж убит по приказу узурпатора Эдуарда, захватившего трон. Все, за что Маргарита боролась так упорно и мужественно, потеряно навсегда. И все же она стояла с гордо поднятой головой на борту корабля, уносившего ее в ссылку, во Францию, несломленная, неуниженная, не павшая духом.
   Белые холмы Англии таяли вдалеке, и Маргарита шептала последнее «прости» земле, которую полюбила, погибшим мужу и сыну.
   Свет вспыхнул, но в зале царила тишина, хотя на глазах почти у всех зрителей блестели слезы.
   – Им не понравилось. – в ужасе прошептала Валентина Видалу. – Не понравилось!
   Но тут раздались бурные аплодисменты, приветственные крики, и Валентине показалось, что она сейчас потеряет сознание. Люди вставали с мест, хлопали в ладоши, вопили. Все проходы были забиты, и они никак не могли выйти. Им бросали цветы – бутоньерки орхидей, гвоздик, вынутые из петлиц фраков, букеты роз, гардений.
   Тео поднялся на сцену и произнес речь, едва слышную за грохотом аплодисментов. Он знаками подозвал Видала, Валентину и Рогана. Театр был залит ярким светом. Смеющуюся и плачущую Валентину снова забросали цветами.
   – Это триумф, – повторял Тео, не вытирая слез. – Настоящий триумф!
   Через главный вход не было никакой возможности пробиться. Старший капельдинер провел их за кулисы, откуда они смогли выбраться на улицу.
   Измученная Валентина обессиленно рухнула на заднее сиденье «роллс-ройса».
   – Ты счастлива? – спросил Видал, когда машина уже мчалась по темным улицам.
   – Я не нахожу слов. В жизни не ожидала ничего подобного. Это было невероятно! Потрясающе!
   – Они отдавали дань твоему таланту, – сказал Видал, кладя ее голову к себе на плечо. – Благодаря рекламной шумихе в театре собрался сегодня весь цвет Голливуда. Актеры, режиссеры, президенты компаний, которые имеют хотя бы какой-то вес. Такой уж это город. Он может быть невероятно щедр на похвалы тем, кто это действительно заслужил.
   – Как, по-твоему, «Гефсиманские врата» будут иметь такой же успех? Этот фильм совершенно иной направленности. Возможно, люди будут ожидать еще одной исторической драмы, а не сюжета времен первой мировой войны.
   – Каждая картина – это определенный риск. А посему наша работа такая волнующая. Я не имею ни малейшего желания снимать серые, не вызывающие споров фильмы, не оставляющие к тому же простора для творчества.
   – А я не имею ни малейшего желания в них сниматься, – решила Валентина, обнимая Видала за талию и прижимая его к себе. – Ты считаешь, Тео по-прежнему хочет, чтобы я временно перешла в «Метро-Голдвин-Мейер»?