Пентикост Хью. Оборотни

   Я медленно подошел к стойке, два нетронутых мартини остались на столе. Эдди как-то странно посмотрел на меня.
   – Он забыл заплатить.
   – Похоже, что да.
   – Ваш гость или внести в его счет?
   – Мой гость.
   Эдди хохотнул.
   – Пора бы вашим глазам вкатиться обратно в глазницы.
   Лакомое блюдо эта миссис Жирар.
   – "Блюдо" к ней не подходит, Эдвард, – я оглядел зал.
   Она сидела рядом с мужем, который ей что-то выговаривал.
   Шарль Жирар также не годился в Мужчины, не без удовольствия отметил я.
   По бытующей в "Бомонте" легенде, Пьер Шамбрэн никогда не покидает отеля. Его загар создается ультрафиолетовой лампой, а выйдя на улицу, он тут же заблудится, потому что с той поры как он впервые вошел в "Бомонт" в начале тридцатых годов, город существенно изменился. Разумеется, вышесказанное далеко от истины. Он бывает в городе едва ли не каждый день, а раз или два в неделю посещает театр или оперу. Его квартира на крыше отеля, и это дает ему возможность погреться на солнышке. Приходы и уходы Шамбрэна не афишируются, а секретарь и ночной дежурный службы безопасности всегда знают, где он находится и как его найти.
   Поэтому при любом происшествии в отеле Шамбрэн словно возникает из-под земли и берет командование на себя. Когда я поступил на работу в "Бомонт", мне сказали, что, как только я совершу ошибку, Шамбрэн тут же появится из-за угла.
   В большинстве случаев это утверждение соответствовало действительности.
   В тот вечер Шамбрэн отправился в театр на спектакль "Кто боится Вирджинии Вульф?". Досмотреть пьесу до конца ему не удалось.
   Я одевался к обеду, и мои мысли постоянно возвращались к Жульет Жирар. Ее недоступность не вызывала сомнений, я не имел никакого права вмешиваться в ее дела. Но, как пятнадцатилетний мальчишка, влюбившийся впервые в жизни, я бы с радостью лег под колеса грузовика, если б моя смерть могла принести ей хоть какую-то пользу. Нужно видеть Жульет Жирар, ощутить на себе ее магию, услышать несколько произнесенных ею слов, чтобы понять, как такое могло произойти с тридцатилетним мужчиной, считающим себя взрослым.
   Побрившись и переодевшись, я прошелся по ресторанам отеля, надеясь еще раз увидеть Жираров. Но из "Трапеции" они ушли, и я не нашел их ни в "Гриле", ни в "Синей комнате"…
   В поисках этой удивительной женщины я наткнулся на Мюррея Кардью. В смокинге и белом галстуке он обедал в тиши "Гриля" и приветствовал меня чуть заметным кивком.
   В дверях "Гриля" меня остановил Джерри Додд, возглавляющий службу безопасности отеля. Джерри лет сорок, он тощ, невысок, всегда улыбается, но его глаза пронзают насквозь, и с одного взгляда он может узнать о человеке очень и очень многое. Шамбрэн полностью ему доверяет.
   Обычно Джерри работает с семи вечера до трех утра, когда бары, ночной клуб "Синяя комната" и рестораны полны гостей.
   На эти часы выпадает львиная доля происшествий – в отеле полным-полно посторонних.
   – Вы сообразили, что к чему? Я говорю о Салливане. – Естественно, он знал, что я присутствовал при допросе Салливана в кабинете Шамбрэна. – Босс не думает, что Диггер клептоман. Порядок в таких случаях один: "Извините, но нам нужен номер, который вы занимаете". За двадцать лет мы поймали многих любителей пошарить в чужих номерах. И я впервые сталкиваюсь с тем, что преступник не наказан.
   – Да, – подтвердил я, – босс сказал, что должен подумать.
   Джерри рассмеялся.
   – Он уже подумал. Но я ничего не могу понять, и мне это не нравится. Если, у вас есть объяснение, поделитесь со мной, а?
   – Пока нет, но я не забуду вашей просьбы.
   В тот момент меня нисколько не интересовали причины, побудившие Шамбрэна помиловать Салливана. Я бродил по отелю, чувствуя себя обманутым, и не видел перед собой иной цели, кроме как дожидаться возвращения Жираров, если они отправились обедать в город. Тогда я мог надеяться, что увижу их у лифтов или в баре, если они решат выпить перед сном по коктейлю.
   Около девяти вечера я внезапно почувствовал, что проголодался. Вновь зашел в "Гриль" и заказал мясной сандвич и овощной салат. В "Гриле" готовили самые вкусные овощные салаты. Когда я покончил с едой и Кардоза поставил на стол маленькую чашечку кофе, меня разобрал смех. По роду деятельности мне каждый день приходится сталкиваться с десятками красивых женщин. И что только я себе вообразил?
   Просто удивительно, до какого абсурда может дойти человек.
   Я уже решил забыть о Жульет Жирар и поехать куда-нибудь развлечься, когда к моему столику вновь подошел Кардоза.
   – Вас к телефону, мистер Хаскелл. Звонит Кардью.
   Телефонный аппарат Кардоза принес с собой, поставил его на стол, воткнул штекер в розетку. Я взял трубку.
   – Да, мистер Кардью?
   – Извините, что беспокою вас, мистер Хаскелл, – донесся до меня усталый старческий голос.
   – Ну что вы, мистер Кардью, какие пустяки.
   – Я пытался связаться с мистером Шамбрэном, но его, кажется, нет в отеле.
   – Он поехал в театр, сэр.
   – Возникли неожиданные затруднения в связи с той маленькой проблемой, которую мы обсуждали с вами сегодня.
   – В размещении приглашенных, сэр?
   – Не совсем, мистер Хаскелл, но речь пойдет о тех же самых лицах. Я хотел бы переговорить с вами, чтобы вы могли потом посоветоваться с мистером Шамбрэном. Когда он вернется в отель, боюсь, я буду уже спать.
   – Хорошо, сэр. Я внимательно слушаю.
   – Если вы не возражаете, не по телефону.
   – Вы хотите, чтобы я поднялся к вам в номер, сэр?
   – Если вас не затруднит.
   – Разумеется, нет, сэр. Уже иду.
   Я подписал чек, вышел из "Гриля" и через вестибюль направился к лифтам, но меня перехватил Карл Нэверс, старший ночной портье. Он только что получил телеграмму с просьбой о бронировании номера для Лили Дориш, немецкой кинозвезды.
   Указывалось и время прибытия – примерно час ночи, не лучшее для организации торжественной встречи.
   – Эта дама привыкла, чтобы ее принимали по высшему разряду, – напомнил Карл. – Если в вестибюли она не увидит как минимум двух фотографов, скандала не миновать.
   – Я думаю, мы что-нибудь придумаем, – успокоил я его.
   – И вы держитесь поблизости, – попросил Карл. – Лили любит, когда вокруг нее вьются симпатичные молодые люди.
   Наверное, стоит позвонить в пару газет, чтобы прислали своих репортеров. Лили всегда найдет, что им сказать.
   – В час ночи? – запротестовал я.
   – Этот отель, – напомнил Карл, – принадлежит Джорджу Бэттлу, который сидит на Ривьере, считая деньги и другие ценности. Наша Лили числится среди "других ценностей". Так что не теряйте времени даром.
   Я прошел в комнату за стойкой, где стоял телефонный аппарат, и сделал несколько звонков, чтобы Лили Дориш не могла пожаловаться на оказанный ей прием. На это у меня ушло двадцать минут. Затем я вошел в кабину лифта и поднялся на семнадцатый этаж.
   Дверь в его номер оказалась открытой, поэтому я постучал и переступил порог.
   – Прошу извинить, что заставил вас ждать, сэр, но…
   Следующее слово застряло у меня в горле. Мюррей Кардью лежал на спине, в неудобной позе. Смокинг он сменил на черный бархатный пиджак. Седые волосы на левом виске покраснели от крови. Его ударили по голове!
   Я – не доктор. И не мог определить, дышит ли он. Но мне показалось, что у него чуть подрагивают веки.
   – Мистер Кардью! – воскликнул я.
   Ответа не последовало, и веки замерли.
   Я попытался уложить его поудобнее, не прекращая говорить с ним. На столике стояла бутылка его любимого хереса, но мне не удалось влить хотя бы несколько капель в плотно сжатые губы. И лишь тогда я схватил телефонную трубку, вызвал врача и Джерри Додда и попросил срочно связаться с Шамбрэном.
   Затем принес из ванной мокрое полотенце, вытер начавшую сворачиваться кровь с виска, поправил белый галстук Кардью, пиджак. Он бы не хотел, чтобы его видели в неопрятном виде.
   Я все еще не верил своим глазам, но во мне уже начала закипать злость. И злился я на мисс Лили Дориш. Если б не задержка, связанная с ее приездом, я бы не подвел Мюррея Кардью и оказался рядом в тот момент, когда ему требовалась моя помощь.
   Старик, подумал я наступил на одну из "полевых мин", упомянутых Салливаном.

Глава 4

   Долгая, выматывающая силы и нервы ночь прервалась приездом ослепительной Лили Дориш. Таких форм я не видел ни у кого, и едва ли увижу в будущем. А ее широченная улыбка разила наповал. Она вошла в вестибюль, окруженная коридорными, сгибающимися под тяжестью дюжины чемоданов, и в сопровождении пожилой женщины с продолговатым лицом и резко очерченным носом, очевидно, ее служанки. Засверкали вспышки газетчиков и фотографов отеля. Карл Нэверс приветствовал ее, как заезжую королеву. Я механически выразил радость по поводу ее появления и в награду получил приглашение заглянуть к ней завтра на коктейль. Два репортера, которые задушили бы меня голыми руками, узнав, что я скрываю от них происходящее сейчас на семнадцатом этаже отеля, осведомились о ее планах. Но вместо ответа услышали радостный вопль Лили Дориш.
   – Макс! Дорогой Макс!
   Максом оказался высокий широкоплечий мужчина с коротко подстриженными волосами, в смокинге, с моноклем, висящим на черном шелковом шнурке. Он направился к Дориш и склонился над ее рукой.
   – Моя дорогая Лили, – сказано это было с немецким акцентом.
   – Ты поужинаешь со мной, Макс? – теперь она видела во мне лишь служащего отеля. – Вы сможете договориться, Хаскелл, чтобы ужин подали мне в номер?
   – Разумеется, – кивнул я.
   – Меню я оставлю на совести вашего шеф-повара.
   Что-нибудь полегче. И бутылку сухого французского шампанского.
   Я снова кивнул.
   Макс вставил монокль в глаз и холодно оглядел меня.
   – Стоимость ужина внесите в мой счет, пожалуйста.
   – Нет, нет, Макси, – заворковала Дориш. – Я хочу, чтобы ты был у меня в долгу. И я жду твоего рассказа о Берлине и Париже.
   Монокль вылетел из глаза Макси.
   – Ну, если ты настаиваешь… – он был похож на Конрада Вейдта, игравшего нацистов в старых военных фильмах.
   Дориш увлекла его к лифту, и тут сердце мое екнуло. В вестибюль вошли Жирары. Жульет стояла, держа мужа под руку, и наблюдала за процессией, шествующей к лифтам. Я не мог сказать, кто больше удивил ее, грудастая блондинка или элегантный насупленный Макси. Внезапно она отвернулась.
   Я взглянул на ухмыляющегося Карла Нэверса.
   – Зрелище запоминающееся.
   – Кто этот Макси? – спросил я.
   – Макс Кролл. Авангард прибывающей завтра делегации Бернарделя.
   – А я мог бы поклясться, что он немец.
   – Вы правы. Директор автомобильного завода Бернарделя в Западной Германии. Воевал в вермахте. Большая шишка в Общем рынке.
   Теперь мне стала понятной реакция Жульет; Все, связанное с Бернарделем, напоминало ей об убийстве отца.
   – Позаботьтесь об ужине для дамы, – напомнил Карл, все еще улыбаясь, – а не то вам позвонит сам Джордж Бэттл из своего дворца на Ривьере.
   – Если он позвонит, я расскажу ему о Макси.
   Дориш и ее свита уже уехали. Шарль и Жульет Жирар не спеша шли к лифтам.
   – Что наверху? – услышал я вопрос Карла.
   – Все по-прежнему. Орудие убийства не найдено.
   Непонятно, кто мог напасть на старика. Никто не заметил ничего подозрительного.
   – Вам досталось от фараонов?
   – Допрос еще не закончился.
   Семнадцатый этаж.
   Место смерти, раздражения, глубокого сожаления. Мюррей Кардью, осколок далекого прошлого, – кто мог покуситься на его жизнь? Мне вспомнились слова Шамбрэна о том, что старик мог бы стать величайшим шантажистом, если б захотел разбогатеть. Вдруг он все-таки решил свернуть на кривую дорожку?
   Эта гипотеза могла рассматриваться наравне с другими.
   Сейчас полиция занималась проработкой версий и набирала факты. Как я и сказал Карлу Нэверсу, орудия убийства в номере не нашли. Судебный медик предположил, что Кардью ударили рукоятью пистолета. Но его могли ударить и любым другим тяжелым предметом с гладкой поверхностью. Ночная дежурная по этажу не заметила ничего подозрительного. И лифтер не видел человека, смахивающего на убийцу, хотя кто знает, как может выглядеть убийца. Ничего не дали и поиски отпечатков пальцев.
   Я оставался единственной ниточкой. Кардью посылал за мной, но, как выяснилось, мое имя не было первым, пришедшим ему в голову. Телефонистка коммутатора показала, что сначала он попытался связаться с Шамбрэном. Потерпев неудачу, попросил соединить его с номером посла Франции в "Валдорфе". Его превосходительство приехал в Нью-Йорк, чтобы принять участие в сессии Генеральной Ассамблеи ООН, а также открыть первое заседание Международной торговой комиссии. Но месье Делакру в номере не оказалось, и Мюррей Кардью попросил телефонистку найти меня, что она и сделала.
   Но и я не мог сказать ничего вразумительного.
   Лейтенант Харди внешне напоминал скорее недоумевающего защитника футбольной команды колледжа, чем сотрудника отдела убийств. Он вновь и вновь заставлял меня рассказывать о дневной беседе с Мюрреем Кардью.
   – Неувязки в размещении гостей за столами – не причина для убийства, – говорил он. – Ну-ка повторите, что он сказал вам по телефону.
   Я повторял раз, другой, третий… "Возникли неожиданные затруднения в связи с той маленькой проблемой, которую мы обсуждали с вами сегодня". Речь шла не о самом размещении приглашенных, но "о тех же самых лицах".
   Что это означало? Я не имел ни малейшего понятия.
   – С одной стороны, ему срочно понадобился Хаскелл, с другой – он собирался лечь спать, не дожидаясь Шамбрэна, – недоумевал Харди.
   – Он – глубокий старик, – вступился за Мюррея Кардью Шамбрэн. – И склонен к старомодным выражениям.
   "Неожиданные затруднения" могли заключаться в том, что он вспомнил о ком-то еще, кого мы забыли включить в список гостей. Или он мог найти ошибку в первоначальном плане.
   Или оказалось, что у месье Делакру аллергия на рыбу. Это означало, что нужно срочно менять меню. Так что "неожиданное" могло означать многое.
   Харди на это не клюнул, чем завоевал мое доверие.
   – Я думаю, речь все же шла о чем-то более важном, – он нахмурился, как маленький ребенок, изучающий головоломку, – о том, что могли решить вы, Шамбрэн. Поэтому он и позвонил вам первому. Что-то мог сделать и посол Франции. Едва ли Кардью волновался из-за меню.
   – Наверное, нет, – кивнул Шамбрэн. – Но все равно, лейтенант, я не представляю, ради чего он меня искал.
   Разговор этот происходил в номере Мюррея Кардью после того, как его тело увезли в городской морг.
   – Значит, дело касается тех людей, которых Кардью хотел посадить за разные столы. – Харди справился с записной книжкой. – Посла Франции и его жены, Майкла Дигби Салливана, принцессы Барагрейв и ее сестры, мисс Айлин Гровеснор, месье и мадам Жирар и месье Поля Бернарделя, который сейчас летит над Атлантикой. Не остается ничего другого, как побеседовать с каждым. Кто-нибудь из них остановился в отеле?
   – Жирары и Салливан, – ответил Шамбрэн. – Забронирован номер и Бернарделю. Он должен приехать утром.
   – Что ж, давайте начнем с тех, кто уже в отеле, – принял решение Харди.
   – Но вам придется говорить с ними отдельно, – напомнил Шамбрэн. – Жирары и Салливан несовместимы.
   С того момента события, происшедшие в "Бомонте", получили два толкования, хотя кое в чем и совпадавшие. Первое – полицейское, основанное на расследовании, проведенном неторопливым, но настойчивым лейтенантом Харди. Второе – касается людей, едва избежавших гибели, к которой вели их собственные чувства и страхи, и злая воля.
   О расследовании Харди легко прочесть в подшивках газет.
   Там есть все подробности об алиби и уликах, а также об усилиях полиции, пытавшейся предотвратить дальнейшие преступления.
   Моя история, центральной фигурой которой стал Пьер Шамбрэн, полностью известна только мне. По просьбе Шамбрэна я вел подробные записи. Многие ключевые сцены прошли на моих глазах, о других я узнал от Шамбрэна и Диггера Салливана, который, возможно, более чем кто-либо представлял себе, что творит страх с людьми.
   В половине второго ночи Диггера. Салливана в отеле не было, поэтому в кабинет Шамбрэна первыми пригласили Жираров.
   Но пришел лишь Шарль Жирар.
   – Моей жене нездоровится, она очень устала, – пояснил Шарль, входя в кабинет.
   Шамбрэн представил его лейтенанту Харди и мне. Взгляд серых глаз уперся в меня. Я понял, что он вспомнил, где встречался со мной сегодня – в баре "Трапеция" с Салливаном, и причислил к друзьям последнего.
   Шарль Жирар производил впечатление. Пронзительный взгляд, квадратная челюсть, волевое лицо, стройная, мускулистая фигура, – в суде он был, вероятно, опасным соперником. В дружеской компании он мог бы быть обаятельным собеседником. Но сейчас скорее напоминал прокурора.
   По-английски Жирар говорил без малейшего акцента, и я предположил, что школу или колледж он окончил в Англии.
   – Если вы вызвали меня в связи с попыткой ограбления нашего номера, я могу липа повторить, что все наши вещи на месте. Ничем не могу помочь и полагаю, что для вопросов вы могли бы найти более подходящее время.
   – Просьба зайти ко мне не связана с дневным происшествием, месье, – ответил Шамбрэн. – По крайней мере мы так думаем. Сегодня вечером в отеле убили человека. Вы были знакомы с мистером Мюрреем Кардью?
   – Никогда не слышал о нем, – без промедления ответил Жирар.
   – Знала ли его ваша жена?
   – Понятия не имею. Этот Кардью… его убили?
   – Да.
   – Как?
   – Ударили по голове… чем-то тяжелым, – ответил Шамбрэн.
   По голосу чувствовалось, что он злится.
   – Повторяю, я никогда о нем не слышал. Мать моей жены – американка. Жульет проводила здесь гораздо больше времени, чем я. Возможно, она и знала Кардью, хотя мне об этом неизвестно, – его глаза сузились. – Он молод?
   – Через месяц ему исполнилось бы восемьдесят, – ответил Шамбрэн.
   Напряжение разом покинуло Жирара. Какой же он ревнивец, подумал я.
   – Мы с женой провели вечер в компании месье Делакру, посла Франции. Были на концерте в Центре Линкольна, а затем поехали в ночной клуб. В отель вернулись примерно полчаса назад, – его серые глаза остановились на мне. – Мне кажется, мистер Хаскелл видел, как мы вошли.
   Похоже, он ничего не упускал.
   – Мы не интересуемся вашим алиби, месье, – заверил его Шамбрэн и рассказал об участии Кардью в предстоящей встрече Бернарделя, в том числе и о том, как старик предлагал рассадить гостей. Жирар слушал с каменным лицом.
   – Но я уже дал понять месье Лакосту, секретарю посольства, что мы с женой не считаем необходимым нарушать этикет из-за личных отношений.
   – Не в этом суть, месье, – покачал головой Шамбрэн. – Что мог узнать мистер Кардью об одном из вас настолько важное, что его тут же убили?
   – Мне кажется, вы торопитесь с выводами, – возразил Жирар. – Где доказательства, что его убили именно по этой причине? Его мог убить тот же вор, что, по вашим словам, побывал у нас в номере. Мне неизвестны какие-либо секреты, связанные с моей женой, мною или кем-то еще, кто будет сидеть за столом посла на званом вечере в честь месье Бернарделя.
   – Мы хотели бы узнать у вашей жены, знает ли она Кардью, – вмешался Харди.
   – Повторяю, моя жена плохо себя чувствует. Она уже легла. Прошедший день утомил ее. Позвольте мне выяснить, знакома ли она с Кардью. Если да, то уверен, что она найдет в себе силы ответить на ваши вопросы. Если нет, я попрошу вас оставить ее в покое, по крайней мере до утра.
   – Хорошо, – согласился Харди.
   Жирар снял трубку телефона на столе Шамбрэна и попросил телефонистку соединить его со своим номером. Его грубый голос внезапно стал мягким и нежным. С женой он говорил по-французски, в голосе слышалась искренняя озабоченность.
   Он упомянул фамилию Кардью. Затем положил трубку на рычаг.
   – Моя жена никогда не слышала о Мюррее Кардью и ничем не может вам помочь.
   – Тогда, если вы не возражаете, мы поговорим с ней утром, – принял решение Харди.
   Едва он произнес эти слова, как открылась дверь, и в кабинет вошли Джерри Додд и Диггер Салливан.
   – Мистер Салливан только сейчас появился в отеле, и я сразу попросил его… – Додд осекся, увидев Жирара.
   Жирар и Салливан смотрели друг на друга. Салливан побледнел. Лицо Жирара, наоборот, стало пунцовым от злости.
   Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но сдержался, двинулся к двери и остановился перед Салливаном.
   – Предупреждаю вас, – его голос дрожал, – держитесь от нее подальше.
   Глава 5
   Жирар ушел, хлопнув дверью, а в кабинете повисла тяжелая тишина. Диггер Салливан полез в карман смокинга за пачкой сигарет. Его губы изогнулись в сухой улыбке.
   – Да, неприятная встреча, – он чиркнул зажигалкой, глубоко затянулся, прошел к столу Шамбрэна. – Я потрясен тем, что рассказал мне Додд. Бедный Кардью. Я хорошо знал его, хотя близко мы не сходились. Он долго жил за границей, – улыбка стала шире. – Сойтись близко мы и не могли, потому что мой отец был сыном ирландского революционера, мать – актрисой, ее папаша продавал гвозди и шурупы. С точки зрения Кардью, я принадлежал к простолюдинам. Да и об актрисах он был не слишком высокого мнения. Всегда щедрый, остроумный, хотя о многом предпочитал не говорить, зная, что подобные сведения тут же попадут в колонки светской хроники и причинят кому-то вред… Мне он нравился. И я пришел сказать, что не убивал его. Но алиби у меня нет. Во всяком случае, сейчас.
   – Как это? – удивился Харди.
   Диггер коротко взглянул на меня.
   – Видите ли, я испытал потрясение… около шести вечера.
   Мне хотелось побыть одному, подумать. Я сел в машину – в гараже отеля подтвердят мои слова – и поехал за город, в Коннектикут. Нигде не останавливался, ни с кем не говорил.
   Но машина у меня заметная. Белый "феррари", спортивная модель. Ее наверняка видели на автостраде.
   – Пока меня не интересует ваше алиби, – заметил Харди.
   Шамбрэн вновь пересказал историю с рассаживанием гостей.
   Диггер слушал внимательно, нахмурившись, не упуская ни единого слова.
   – Когда я впервые услышал о возникших затруднениях, то сам предложил сесть за любой другой стол. Я вообще не хотел идти на этот чертов ужин и вчера вечером позвонил Бернарделю в Париж, но он заявил, что тогда я окажусь в еще более щекотливом положении, чем теперь.
   – Почему? – спросил Харди.
   – Мой дорогой друг, очень многие, в том числе и Жульет Жирар, думают, что ее отца убил я. Если не покажусь на торжественной встрече, кое-кто решит, что я струсил. Это меня как раз не волнует, но мое отсутствие могут расценить и так, будто Поль Бернардель попросил меня не приходить. А он этого не хочет. Не в его интересах давать повод к разговорам о том, что он, мол, изменил свое отношение ко мне. Как говорится, куда ни кинь – все клин.
   – И вы не представляете себе, о чем Мюррей Кардью хотел поговорить с Шамбрэном?
   – Не имею ни малейшего понятия. Вы думаете, его убили, чтобы заткнуть ему рот?
   – Вполне возможно.
   Глаза Диггера сузились.
   – Да, возможно, – повторил он.
   – Значит, вы ничем не можете нам помочь?
   – Сейчас нет, лейтенант, – у Салливана дернулась щека. – Я хотел бы помочь. Мюррей имел полное право умереть своей смертью. Он никогда и мухи не обидел.
   Харди покачал головой. Ни одной ниточки, за которую можно было бы ухватиться. Он повернулся к Шамбрэну.
   – Я намерен съездить в "Валдорф" и побеседовать с послом.
   Возможно, он знает, о чем хотел поговорить с ним Кардью. А Джерри пусть продолжит опрос служащих отеля. Вдруг кто-то что-нибудь да вспомнит.
   – Я уже поговорил со многими, но безрезультатно, – ответил Додд. – Попробую еще раз.
   Харди и Додд вышли из кабинета.
   Я почувствовал, что Диггер Салливан хочет остаться с Шамбрэном наедине, и двинулся к двери.
   – Подождите, Марк, – Шамбрэн подошел к комоду, где на электроплитке всегда грелся кофейник. Стоя спиной ко мне и Диггеру, он продолжил:
   – Как я понимаю, вы готовы приоткрыть карты?
   – Есть и такой вариант.
   Шамбрэн повернулся к нам с маленькой чашечкой кофе в руках.
   – Я следовал за вами с закрытыми глазами, доверившись вам, как поводырю, мистер Салливан, – он не сводил глаз с лица Диггера. – Далее это невозможно по ряду причин. Я не хочу таиться от Харди. Мне слишком часто приходится обращаться в полицию. Я не могу сидеть сложа руки, я должен искать убийцу Мюррея Кардью, который был моим другом. Не хочу ждать, пока появятся новые жертвы. Ясно?
   – Яснее некуда.
   Шамбрэн вернулся к столу, поставил чашечку на полированную поверхность.
   – И теперь, если уж мне суждено хранить ваши секреты, мистер Салливан, я не хочу хранить их один. Я несу ответственность перед мистером Бэттлом, владельцем отеля, и перед тысячами людей, работающих и живущих в отеле. Если я затею с вами какую-то игру и со мной что-то случится, я хочу, чтобы мотивы, которыми я руководствовался, были известны не только нам обоим. И я готов выслушивать ваши признания только в присутствии Хаскелла. Если вас это не устроит, мистер Салливан, я верну сюда лейтенанта Харди, расскажу, что вас застали в номере Жирара и я позволил вам уйти безнаказанным, потому что я романтик и в своих действиях руководствуюсь главным образом чувствами, а не логикой.
   Вот я и получил ответ на вопрос, занимавший меня и Додда: почему Салливан не понес наказания, хотя его и застигли на месте преступления. Шамбрэн руководствовался свойственным ему шестым чувством. Но был ли он до конца откровенен? Или выбрал такое объяснение специально для Салливана?