Страница:
Сергей Переслегин
Вторая Мировая война между Реальностями
ПРЕДИСЛОВИЕ
Весной 2005 года Россия отметила шестидесятую годовщину со дня окончания Отечественной войны. Вторая мировая война формально завершилась лишь осенью, но к маю 1945 года исход событий на Тихом океане не вызывал сомнений: Япония, лишившаяся авиации и флота, оставшаяся без нефти, пищевых продуктов и бумаги, Япония, промышленные центры которой были стерты с лица земли союзной авиацией, воевать уже не могла. Вопрос заключался лишь в условиях капитуляции.
8-9 мая 1945 [1]года война стала достоянием истории. Осенью 1946 года она превратилась в средство конструирования истории и остается им до сих пор. Книга, предлагаемая Вашему вниманию, отличается от сотен и тысяч работ, созданных ранее, только в одном отношении: автор признает неразрывное единство «исторической правды» и «мифа» и анализирует прошлое, опираясь на это единство.
Автор не ставит перед собой задачи рассказать в одной сравнительно небольшой работе обо всей Второй Мировой войне. Сделать это невозможно, а немногочисленные попытки как-то «уложить» всю войну под одну обложку (предпринятые такими мастерами, как К.Типпельскирх и Б. Лиддел-Гарт) привели лишь к появлению неудобочитаемых томов энциклопедического формата.
«Вторая Мировая война между Реальностями» представляет собой набор очерков, в которых события 1939-1945 годов рассматриваются как «приключения стратегии» [2]. Книга рассчитана на читателя, слабо знакомого с военной историей вообще и эпохой тоталитарных войн в частности. Речь идет о русской версии «Неизвестной войны» (на Востоке или на Западе): о том, чтобы познакомить современного читателя с событиями и реалиями, прекрасно известными его родителям, но являющимися для него самого Абсолютным Прошлым.
Да, конечно, Отечественная война входит в школьный курс истории. Представлена она и на телевидении – в канун 9 мая – хорошими старыми фильмами, в остальное время – посредственными сериалами. В «Караване PQ-17» в огромной зале идет совещание высших руководителей Третьего рейха. Присутствуют Гитлер, Геринг, Редер и Шнивинд. И все! Ни стенографистов, ни адъютантов, ни порученцев. «Рейхсмаршал, включите, пожалуйста, свет. Темно. А гросс-адмирал пусть пойдет и нарежет бутерброды!»… Впрочем, «Караван…», снятый по роману В. Пикуля, в свою очередь написанного по мотивам известного исследования Д. Ирвинга, – далеко не худший вариант. «Перл-Харбор» и «Спасение рядового Райана» также претендуют на роль аутентичных пособий по истории Великой войны. Как и более старое «Средиземноморье в огне», где английский эсминец уходит, «изрядно пощипанный, но не побежденный», получив столько прямых бомбовых попаданий, сколько хватило бы, чтобы три раза пустить ко дну весь британский Средиземноморский флот.
Хотя предлагаемая Вашему вниманию книга рассчитана на малоподготовленного или совсем неподготовленного читателя, искушенный знаток Второй мировой, обозначающий «мессершмитты» буквами «Bf», как это было принято в Рейхе, и прекрасно понимающий, каким шагом вперед была замена танка Pz-IIIG на Pz-IIIJ, также сможет найти в тексте очерков немало пищи для размышлений.
Автор исходит из того, что история принципиально альтернативна, и далеко не всегда Текущая Реальность складывается из самых вероятных событий. Неосуществленные варианты, возможности, не ставшие явью, продолжают существовать, образуя «подсознание» исторического процесса, «дерево вариантов» того Настоящего, в котором мы живем. Это «историческое подсознание» воздействует на нас, образуя, может, контекст, а может бэкграунд мира, в котором мы живем. И, конечно, невозможно понять суть стратегии и, тем более, разобраться в ее приключениях (или злоключениях?), оставаясь вне контекста.
В некоторых случаях нам придется, следуя примеру шахматистов, вести анализ сразу на двух стратегических «досках», сличая Текущую Реальность с той, которая возникла бы, если…
Текст снабжен комплектом приложений (в том числе картами и схемами), позволяющих ориентироваться в политических и военных событиях конца 1930-х – начала 1940-х годов.
8-9 мая 1945 [1]года война стала достоянием истории. Осенью 1946 года она превратилась в средство конструирования истории и остается им до сих пор. Книга, предлагаемая Вашему вниманию, отличается от сотен и тысяч работ, созданных ранее, только в одном отношении: автор признает неразрывное единство «исторической правды» и «мифа» и анализирует прошлое, опираясь на это единство.
Автор не ставит перед собой задачи рассказать в одной сравнительно небольшой работе обо всей Второй Мировой войне. Сделать это невозможно, а немногочисленные попытки как-то «уложить» всю войну под одну обложку (предпринятые такими мастерами, как К.Типпельскирх и Б. Лиддел-Гарт) привели лишь к появлению неудобочитаемых томов энциклопедического формата.
«Вторая Мировая война между Реальностями» представляет собой набор очерков, в которых события 1939-1945 годов рассматриваются как «приключения стратегии» [2]. Книга рассчитана на читателя, слабо знакомого с военной историей вообще и эпохой тоталитарных войн в частности. Речь идет о русской версии «Неизвестной войны» (на Востоке или на Западе): о том, чтобы познакомить современного читателя с событиями и реалиями, прекрасно известными его родителям, но являющимися для него самого Абсолютным Прошлым.
Да, конечно, Отечественная война входит в школьный курс истории. Представлена она и на телевидении – в канун 9 мая – хорошими старыми фильмами, в остальное время – посредственными сериалами. В «Караване PQ-17» в огромной зале идет совещание высших руководителей Третьего рейха. Присутствуют Гитлер, Геринг, Редер и Шнивинд. И все! Ни стенографистов, ни адъютантов, ни порученцев. «Рейхсмаршал, включите, пожалуйста, свет. Темно. А гросс-адмирал пусть пойдет и нарежет бутерброды!»… Впрочем, «Караван…», снятый по роману В. Пикуля, в свою очередь написанного по мотивам известного исследования Д. Ирвинга, – далеко не худший вариант. «Перл-Харбор» и «Спасение рядового Райана» также претендуют на роль аутентичных пособий по истории Великой войны. Как и более старое «Средиземноморье в огне», где английский эсминец уходит, «изрядно пощипанный, но не побежденный», получив столько прямых бомбовых попаданий, сколько хватило бы, чтобы три раза пустить ко дну весь британский Средиземноморский флот.
Хотя предлагаемая Вашему вниманию книга рассчитана на малоподготовленного или совсем неподготовленного читателя, искушенный знаток Второй мировой, обозначающий «мессершмитты» буквами «Bf», как это было принято в Рейхе, и прекрасно понимающий, каким шагом вперед была замена танка Pz-IIIG на Pz-IIIJ, также сможет найти в тексте очерков немало пищи для размышлений.
Автор исходит из того, что история принципиально альтернативна, и далеко не всегда Текущая Реальность складывается из самых вероятных событий. Неосуществленные варианты, возможности, не ставшие явью, продолжают существовать, образуя «подсознание» исторического процесса, «дерево вариантов» того Настоящего, в котором мы живем. Это «историческое подсознание» воздействует на нас, образуя, может, контекст, а может бэкграунд мира, в котором мы живем. И, конечно, невозможно понять суть стратегии и, тем более, разобраться в ее приключениях (или злоключениях?), оставаясь вне контекста.
В некоторых случаях нам придется, следуя примеру шахматистов, вести анализ сразу на двух стратегических «досках», сличая Текущую Реальность с той, которая возникла бы, если…
Текст снабжен комплектом приложений (в том числе картами и схемами), позволяющих ориентироваться в политических и военных событиях конца 1930-х – начала 1940-х годов.
Часть 1. ЕВРОПЕЙСКИЙ ПРОЛОГ
Сюжет первый: кто и почему?
«Век» – это не обязательно 100 лет. Говорят, что XIX столетие началось в 1789 году, а закончилось в 1914-м, залпами Первой мировой войны. Следующий век, двадцатый, занял всего 77 лет, но в этот исторически короткий период уместились три мировые войны, две научно-технических и несколько социальных революций, выход человечества в космос и овладение ядерным оружием.
«Век тоталитарных войн» – это расцвет индустриальной фазы развития и начало ее гибели. Индустриальное производство всегда кредитно: деньги на строительство завода расходуются раньше, чем этот завод даст и, тем более, продаст продукцию. Поэтому индустриальная экономика не знает «застойных» равновесных решений – она либо расширяется, либо сталкивается с катастрофическим кризисом неплатежей. Вот почему индустриальные государства непрерывно сражаются – сначала за рынки сбыта, потом (желая сократить производственные издержки) – за источники сырья.
Если мир поделен, первоочередной задачей является вовсе не его новый передел, хотя в рамках National State проблема контроля над рынками стоит достаточно остро. Важнее, однако, другое: поиск свободного от индустриальных отношений экономического пространства. Такое пространство необходимо мировой экономике для того, чтобы сделать очередной шаг развития.
Эпоха тоталитарных войн стала разрешением нестерпимого противоречия между конечностью земной поверхности и постоянным расширением мировой экономики. Каждая из войн позволяла «на законных основаниях» поглотить и уничтожить огромный объем индустриальной продукции.
Глобальная война сама по себе явилась, хотя и негативным, но огромным рынком. Умело играя на нем, Соединенные Штаты Америки за четыре года превратились из должника в мирового кредитора. Глобальная война приносила огромные разрушения, причем не только в физическом, но и в информационном пространстве: промышленная продукция не только расходовалась (боеприпасы) или уничтожалась (здания), но и стремительно устаревала морально.
Тотальные войны играли роль высокотехнологичного дезинтегратора промышленности [3].
Эти войны в значительной мере способствовали прогрессу – и не только «негативному» – в производстве вооружения. Значительно повысив связность мира [4], они поставили под сомнение такую форму организации общества, как национальное государство.
Поскольку КПСС, как и НСДАП, можно рассматривать как форму общественной организованности, альтернативную национальному государству, не будет преувеличением сказать, что в тоталитарных войнах XX столетия, особенно во Второй мировой войне классические National States вели борьбу с химерическими, но содержащими значительную запасенную социальную энергетику структурами, представляющими собой гибрид обычной политической партии и средневекового рыцарского ордена [5].
Второй составляющей конфликта (вообще говоря, вытекающей из первой – борьбы форм управления обществом) является столкновение цивилизаций. Все те же Великобритания и США материалистические, рациональные, демократические, – меняя политические конфигурации, воюют то с оккультной, магической цивилизацией Германии (по М. Бержье, «нацизм – это магия плюс танковые дивизии»), то с коммунистическим Советским Союзом, взявшимся из подручных материалов строить «царство Божие на Земле», то с синтоистской Японией, опирающейся на лозунг «дух сильнее плоти» и бросающей против лучшей в мире противовоздушной обороны отряды летчиков-«камикадзе». Рационализм, как форма бытия, сражался с иррационализмом, комфорт – с воинской славой. Во время Второй мировой войны американский авианосец «Йорктаун» было необходимо срочно отремонтировать, чтобы бросить его в решающее сражение. Среди поврежденного оборудования, замена которого была признана жизненно необходимой, был автомат по производству газированной воды.
Можно найти и еще одну составляющую – столкновение стратегий.
Сражались морские державы против сухопутных. Сражался советско-германский стиль ведения войны, с его акцентом на красоту операции, с англо-саксонским, опирающимся на превосходство в ресурсах и высшую «большую стратегию», искусство выигрывать мир.
«Эту картинку можно раскрашивать в разные цвета» [6]. Не нужно только искать в тоталитарных войнах XX столетия борьбу добра против зла, цивилизации против варварства, безоружных демократических государств против готовых к войне безжалостных агрессоров.
В современной картине мира Второй мировой войне отводится роль «наглядного урока», рассказывающего о неизбежности поражения бесчеловечной фашистской Германии, дерзнувшей поднять руку на «свободные народы». Этакий Д. Р. Толкиен в голливудско-новозеландской проекции.
Реальности гораздо сложнее. Как я когда-то писал [7]: все три социально-культурные общности, сражавшиеся между собой во Второй мировой войне, одинаково неприемлемы для современного человека.
«Гитлеровская Германия – это национализм и антисемитизм в самых грубых, первобытных формах, это борьба с университетской культурой и костры из книг, войны и расстрелы заложников.
Сталинский Советский Союз представляется системой, отрицающей всякую человечность и тяготеющей к средневековым социальным импринтам (вплоть до инквизиции и крепостного права).
Для демократического Запада, «владеющего морем, мировой торговлей, богатствами Земли и ею самой»,типичны отвратительное самодовольство, абсолютизация частной собственности, тенденция к остановке времени и замыканию исторической спирали в кольцо.
С другой стороны, Рейх – это гордый вызов, брошенный побежденными торжествующему победителю, квинтэссенция научно-технического прогресса, открытая дорога человечества к звездам. СССР – уникальный эксперимент по созданию социальной системы с убывающей энтропией, вершина двухтысячелетней христианской традиции, первая попытка создать общество, ориентированное на заботу о людях и их личностном росте. Наконец, Запад вошел в историю как форпост безусловной индивидуальной свободы, материальной и духовной.
Безоговорочный успех одной из этих цивилизаций является бедой для человечества, гибель любой из них – невосполнимая потеря. И, анализируя события Второй мировой войны, надлежит всегда об этом помнить».
Победа антигитлеровских сил опиралась на неоспоримое материально-техническое превосходство на поле боя в сочетании с количественным перевесом – и это обстоятельство вытекало из самой логики Второй мировой войны, как «конфликта цивилизаций». Завершающая стадия войны стала первым, но не последним примером применения на практике «доктрины Дуэ», предусматривающей отказ от борьбы армий (где всегда «возможны варианты») в пользу методичного и совершенно безопасного для сильнейшей стороны уничтожения городов.
Городя Европы по сей день не до конца залечили раны, нанесенные ковровыми бомбардировками 1943-1945 годов [8].
Невиновных не было в той войне.
Захватывая города и земли, гитлеровцы устанавливали режим жесточайшего террора и немедленно разворачивали программу уничтожения евреев, цыган, душевнобольных (поголовно) и всех остальных (выборочно). Советские войска принесли в Европу марксизм в сталинской интерпретации, борьбу с «врагами народа», массовые депортации и грабеж собственности в невиданных пределах. Англичане и американцы – те просто бомбили. Пожалуй, один лишь Д. Маршалл, начальник штаба американской армии, не справляющийся со своими военными обязанностями, оказался на высоте положения, как политик, разглядев в мертвой Франции и истекающей кровью Германии будущих архитекторов единой Европы [9].
«Век тоталитарных войн» – это расцвет индустриальной фазы развития и начало ее гибели. Индустриальное производство всегда кредитно: деньги на строительство завода расходуются раньше, чем этот завод даст и, тем более, продаст продукцию. Поэтому индустриальная экономика не знает «застойных» равновесных решений – она либо расширяется, либо сталкивается с катастрофическим кризисом неплатежей. Вот почему индустриальные государства непрерывно сражаются – сначала за рынки сбыта, потом (желая сократить производственные издержки) – за источники сырья.
Если мир поделен, первоочередной задачей является вовсе не его новый передел, хотя в рамках National State проблема контроля над рынками стоит достаточно остро. Важнее, однако, другое: поиск свободного от индустриальных отношений экономического пространства. Такое пространство необходимо мировой экономике для того, чтобы сделать очередной шаг развития.
Эпоха тоталитарных войн стала разрешением нестерпимого противоречия между конечностью земной поверхности и постоянным расширением мировой экономики. Каждая из войн позволяла «на законных основаниях» поглотить и уничтожить огромный объем индустриальной продукции.
Глобальная война сама по себе явилась, хотя и негативным, но огромным рынком. Умело играя на нем, Соединенные Штаты Америки за четыре года превратились из должника в мирового кредитора. Глобальная война приносила огромные разрушения, причем не только в физическом, но и в информационном пространстве: промышленная продукция не только расходовалась (боеприпасы) или уничтожалась (здания), но и стремительно устаревала морально.
Тотальные войны играли роль высокотехнологичного дезинтегратора промышленности [3].
Эти войны в значительной мере способствовали прогрессу – и не только «негативному» – в производстве вооружения. Значительно повысив связность мира [4], они поставили под сомнение такую форму организации общества, как национальное государство.
Поскольку КПСС, как и НСДАП, можно рассматривать как форму общественной организованности, альтернативную национальному государству, не будет преувеличением сказать, что в тоталитарных войнах XX столетия, особенно во Второй мировой войне классические National States вели борьбу с химерическими, но содержащими значительную запасенную социальную энергетику структурами, представляющими собой гибрид обычной политической партии и средневекового рыцарского ордена [5].
Второй составляющей конфликта (вообще говоря, вытекающей из первой – борьбы форм управления обществом) является столкновение цивилизаций. Все те же Великобритания и США материалистические, рациональные, демократические, – меняя политические конфигурации, воюют то с оккультной, магической цивилизацией Германии (по М. Бержье, «нацизм – это магия плюс танковые дивизии»), то с коммунистическим Советским Союзом, взявшимся из подручных материалов строить «царство Божие на Земле», то с синтоистской Японией, опирающейся на лозунг «дух сильнее плоти» и бросающей против лучшей в мире противовоздушной обороны отряды летчиков-«камикадзе». Рационализм, как форма бытия, сражался с иррационализмом, комфорт – с воинской славой. Во время Второй мировой войны американский авианосец «Йорктаун» было необходимо срочно отремонтировать, чтобы бросить его в решающее сражение. Среди поврежденного оборудования, замена которого была признана жизненно необходимой, был автомат по производству газированной воды.
Можно найти и еще одну составляющую – столкновение стратегий.
Сражались морские державы против сухопутных. Сражался советско-германский стиль ведения войны, с его акцентом на красоту операции, с англо-саксонским, опирающимся на превосходство в ресурсах и высшую «большую стратегию», искусство выигрывать мир.
«Эту картинку можно раскрашивать в разные цвета» [6]. Не нужно только искать в тоталитарных войнах XX столетия борьбу добра против зла, цивилизации против варварства, безоружных демократических государств против готовых к войне безжалостных агрессоров.
В современной картине мира Второй мировой войне отводится роль «наглядного урока», рассказывающего о неизбежности поражения бесчеловечной фашистской Германии, дерзнувшей поднять руку на «свободные народы». Этакий Д. Р. Толкиен в голливудско-новозеландской проекции.
Реальности гораздо сложнее. Как я когда-то писал [7]: все три социально-культурные общности, сражавшиеся между собой во Второй мировой войне, одинаково неприемлемы для современного человека.
«Гитлеровская Германия – это национализм и антисемитизм в самых грубых, первобытных формах, это борьба с университетской культурой и костры из книг, войны и расстрелы заложников.
Сталинский Советский Союз представляется системой, отрицающей всякую человечность и тяготеющей к средневековым социальным импринтам (вплоть до инквизиции и крепостного права).
Для демократического Запада, «владеющего морем, мировой торговлей, богатствами Земли и ею самой»,типичны отвратительное самодовольство, абсолютизация частной собственности, тенденция к остановке времени и замыканию исторической спирали в кольцо.
С другой стороны, Рейх – это гордый вызов, брошенный побежденными торжествующему победителю, квинтэссенция научно-технического прогресса, открытая дорога человечества к звездам. СССР – уникальный эксперимент по созданию социальной системы с убывающей энтропией, вершина двухтысячелетней христианской традиции, первая попытка создать общество, ориентированное на заботу о людях и их личностном росте. Наконец, Запад вошел в историю как форпост безусловной индивидуальной свободы, материальной и духовной.
Безоговорочный успех одной из этих цивилизаций является бедой для человечества, гибель любой из них – невосполнимая потеря. И, анализируя события Второй мировой войны, надлежит всегда об этом помнить».
Победа антигитлеровских сил опиралась на неоспоримое материально-техническое превосходство на поле боя в сочетании с количественным перевесом – и это обстоятельство вытекало из самой логики Второй мировой войны, как «конфликта цивилизаций». Завершающая стадия войны стала первым, но не последним примером применения на практике «доктрины Дуэ», предусматривающей отказ от борьбы армий (где всегда «возможны варианты») в пользу методичного и совершенно безопасного для сильнейшей стороны уничтожения городов.
Городя Европы по сей день не до конца залечили раны, нанесенные ковровыми бомбардировками 1943-1945 годов [8].
Невиновных не было в той войне.
Захватывая города и земли, гитлеровцы устанавливали режим жесточайшего террора и немедленно разворачивали программу уничтожения евреев, цыган, душевнобольных (поголовно) и всех остальных (выборочно). Советские войска принесли в Европу марксизм в сталинской интерпретации, борьбу с «врагами народа», массовые депортации и грабеж собственности в невиданных пределах. Англичане и американцы – те просто бомбили. Пожалуй, один лишь Д. Маршалл, начальник штаба американской армии, не справляющийся со своими военными обязанностями, оказался на высоте положения, как политик, разглядев в мертвой Франции и истекающей кровью Германии будущих архитекторов единой Европы [9].
Сюжет второй: от Версаля до Глейвица
Первая Мировая война завершилась массированной социальной катастрофой. Австро-Венгрия прекратила свое существование. Оттоманская Империя распалась и была оккупирована. Германия лишалась восточных провинций, Эльзаса и Лотарингии, выдала победителям флот и авиацию, ликвидировала военное производство. Россия утратила социальную целостность, на ее просторах бушевала революция. Франция была полностью обескровлена, Великобритания потеряла финансовую независимость. Соединенные Штаты, сравнительно слабо пострадавшие от войны, оказались неготовыми к неизбежному послевоенному экономическому кризису: их ждали голодные «марши ветеранов» на Вашингтон.
Европа голодала. Пришедшая из юго-восточной Азии эпидемия «испанского гриппа» унесла новые миллионы человеческих жизней. По Ф. Энгельсу: «…крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым, и нет никого, чтобы поднять эти короны…»
В этой ситуации все зависело от того, смогут ли правящие элиты предложить своим народам внятный формат существования, объяснив, во имя чего были принесены военные жертвы, и какая есть гарантия того, что глобальная война не повторится.
Первый «ход» был за союзниками. В Версале, Сен-Жермене, Трианоне, Нейе и Севре были заложены основы нового демократического миропорядка, основанного на суверенитете народов, идее демократии и праве наций на самоопределение. Много писали и сейчас пишут о «грабительском характере» Версальского мира, но ирония судьбы в том, что державы-победительницы и их лидеры действительно стремились к справедливому миру. Европа издревле представляла собой кипящий «котел народов», структурируемый наднациональными империями. Провести в ней этнически обоснованные границы было невозможно. Необходимость как-то учитывать императивы военной и экономической безопасности вновь создаваемых государств, «возводила эту невозможность в квадрат». Руководство союзников сплошь и рядом отступало от принципов справедливости в пользу самой обыкновенной мести, что, скорее, шло на пользу делу: в совсем справедливо устроенной Европе новая глобальная война вспыхнула бы уже в середине 1920-х годов.
Советская Россия оказалась вне Версальского миропорядка. Она была не победителем и не проигравшим, она вообще оказалась вне пространства привычной политической игры. Плохо ли, хорошо ли, но правительство В. Ленина претворяло итоги Великой войны в грандиозное революционное строительство: создавался не режим, даже не государство, а совершенно новая культура. Эта культура, основанная на глубочайшем социальном перемешивании, «включении в историю» тех социальных слоев, которые испокон веков существовали вне мировых событийных потоков, придании едва ли не эсхатологического смысла человеческой деятельности, была тогда очень и очень притягательна.
Германия была разбита на полях сражений, но предпочла этого не заметить. Версия об «ударе в спину» со стороны собственной социал-демократии или неспособных воевать австрийцев, болгар и турок появилась еще до окончания Парижской конференции. Подписывая Версальский договор, немцы не скрывали, что делают это, лишь подчиняясь силе. Было очевидно, что рано или поздно, но одна из величайших культур Европы найдет возможность противопоставить этой силе свою.
Наконец, Соединенные Штаты, впервые проявившие в годы войны свои возможности. Версальский мир был подписан под диктовку Великобритании, но американский истеблишмент, отказавшись ратифицировать систему мирных договоров, сразу же дал понять, что старый миропорядок будет пересмотрен.
По крайней мере две державы (Италия и Япония), формально отнесенные к категории победительниц, не получили в Версале того, на что они рассчитывали, и перешли в категорию «обиженных». Изначально нежизнеспособным образованием стала Югославия. Румыния и Венгрия имели взаимные территориальные претензии. Польша делила территорию с Литвой. Чехословакия оставила за собой Судетскую область – в качестве залога будущего столкновения с Германией… Если до войны Европа была «рабочим пространством» одного, хотя и очень серьезного взаимного конфликта [10], то теперь очагов войны оказалось несколько десятков.
С сугубо формальной точки зрения наименее разрешимой была проблема Восточной Пруссии. Отделенная от остальной территории Германии Данцигским или Польским «коридором», эта область обладала отрицательной связностью. Германия не могла ни отказаться от данной территории, ни защищать ее в рамках «позиционной игры на мировой шахматной доске». «Данцигская проблема» была гарантией будущей европейской войны.
Стремление Германии к возвращению в число великих европейских держав сталкивалось с желанием обессиленной Франции держать мир в рамках Версальских соглашений. Великобритания, которая «не имела постоянных союзников, но имела постоянные интересы», пыталась ограничить влияние Франции на континенте, для чего тайно помогала Германии (вернее, закрывала глаза на нарушение версальских ограничений).
Убедившись в разобщенности Европы и ослаблении воли Великобритании, выразившихся в лозунге: «Десять лет без войны», Соединенные Штаты организовали в конце 1921 года мирную конференцию в Вашингтоне.
Это событие стало одним из ключевых в подготовке к будущей войне. Прежде всего, был разорван Англо-Японский союзный договор. Для США это снимало риск возможной «войны на два фронта» с сильнейшими морскими державами мира, а для Великобритании означало существенное ослабление положения на Дальнем Востоке. Намекая на возможность кассации военных долгов, Белый Дом заставил Великобританию согласиться с паритетом морских вооружений. Для флотов великих держав была принята формула 5:5:3:1,75:1,75, которой должны соответствовать морские силы США [11], Великобритании, Японии, Италии и Франции. Сразу же после подписания соглашений [12], Конгресс США принял билль о взыскании с Франции и Великобритании военных долгов в полном объеме, а государственный секретарь Ч. Хьюз официальной нотой объявил о неучастии США в европейской Генуэзской конференции.
Эта конференция была историческим шансом для Европы, но заявление В. Ратенау, что «здесь нет ни победителей, ни побежденных», было встречено лидерами союзников ледяным молчанием. В ответ «державы-изгои» – Германия и Советская Россия – подписали в Рапалло договор о сотрудничестве. Это соглашение предоставляло РСФСР новейшие военные и промышленные технологии. Германии оно давало возможность спрятать от союзнической Контрольной Комиссии часть программ ремилитаризации страны. Позже обе стороны будут конструировать свою историю в том духе, что эти соглашения не сыграли особой роли в форматировании потока событий, но тогда, в 1922 году, никто не сомневался в значимости произошедшего. -
Считается, что ведущую роль в перевооружении Германии сыграли Адольф Гитлер и руководимая им партия. Вклад нацистов действительно трудно преуменьшить, но их деятельность имела столь очевидный успех лишь потому, что зиждилась на прочном фундаменте, заложенном во времена рейхсвера и Веймарской республики.
Союзники, ограничив численность германской армии мизерной цифрой в 100 000 человек, попали в неочевидную западню. Дело в том, что немцы получили возможность предъявить ко всем желающим служить самые жесткие требования, использовать только первоклассный «человеческий материал». Острая нехватка ресурсов не то что для наступательной – для оборонительной войны с Польшей и Чехословакией вынуждала командиров всех степеней отказываться от. столь характерного для армии шаблона, в любой ситуации изыскивать малейшие тактические шансы, переигрывать противника за счет искусства ведения боя. Не будет преувеличением сказать, что именно из-за союзных ограничений немецкая армия выработала свой специфический стиль ведения войны, получивший название «блицкриг».
Рейхсверу не хватало танков и авиации. Эта проблема постепенно преодолевалась: самолеты собирались в Голландии, в России (соглашение в Рапалло!), создавались как якобы гражданские модели. Роль танков первоначально играли автомашины и трактора, иногда даже велосипеды. Это выглядело смешно, но если французская армия училась взаимодействию с танками главным образом на парадах, то немцы использовали для боевых тренировок любую возможность. И в этом отношении трактора и велосипеды оказали немецкой армии больше практической пользы, чем три или четыре тысячи «Рено», находящиеся на вооружении французов.
К концу десятилетия события входят в фазу нарастания. США, а за ними и страны Европы, вступают в экономический кризис, неизвестного до сих пор масштаба. Ф. Рузвельт, придя к власти, вынужден раскрутить маховик военного производства. Заказаны новые линкоры и авианосцы: США одним махом «выбирают» весь лимит водоизмещения, установленный Вашингтонским соглашением. В разы увеличивается производство военных самолетов. Растет производство боеприпасов. Резкий рост государственных заказов вызывает цепную реакцию: нужна сталь, алюминий, тротил, двигатели, бензин… – экономика страны медленно и мучительно выходит из кризиса, но очень дорогой ценой. С 1933 года Соединенные Штаты заинтересованы в большой европейской войне. Только война способна окупить затраченные ресурсы и превратить экономические потери в капитализацию территории страны.
На Германию кризис оказал столь же сильное воздействие. В начале 1933 года к власти приходит НСДАП, предлагающая внятный рецепт выхода из экономического и политического тупика. «Победа – это воля, – перефразирует А. Гитлер маршала Ф. Фоша, – Германия должна вооружиться, разорвать Версальский договор, вернуть потерянные земли и вновь обрести статус великой державы. А для всего этого надо избавиться от евреев». Гитлер был последователен в выполнении представленной его партией программы, и конфискованный еврейский капитал практически целиком пошел на модернизацию армии. В стране был наведен порядок, практически искоренена преступность. Но экономика Германии отныне строилась на принципе «пушки вместо масла». Это означало, что Рейх также заинтересован в войне. Только, в отличие от США, он не мог рассчитывать отгородиться от нее океаном.
Германия вновь ввела воинскую повинность, начала официально создавать танки и самолеты. Страна готовилась к войне, но вот времени для этой подготовки недоставало. По сей день Люфтваффе ругают за отсутствие стратегического бомбардировщика. Однако в тех условиях, в которых реально развивалась немецкая авиация, жизненно необходимы были истребители – для завоевания превосходства в воздухе – и тактические бомбардировщики, прокладывающие дорогу наземным войскам. Без этого у вермахта не было особых шансов даже в войне против коалиции второстепенных европейских держав. А без тяжелых «бомберов» вести войну в Европе было вполне реально. Германия принимала решение в условиях острой нехватки ресурсов и, прежде всего, времени.
Для Советского Союза кризис имел противоположное содержание: появилась надежда преодолеть многолетнее отставание в развитии промышленности и транспорта. Принимается программа индустриализации страны и начинается отсчет пятилеток. Очень много написано на ту тему, что пятилетние планы на самом деле никогда не выполнялись. Так, ведь, они и не были рассчитаны на выполнение! Сталинский режим был похож на гитлеровский и в том отношении, что умел мобилизовать людей, заставляя их решать заведомо неразрешимые задачи. Этим можно (и нужно) было гордиться, но оказалось, что нормально функционирующая, не требующая ежечасных подвигов экономика работает лучше.
Тем не менее сдвиг, осуществленный Советским Союзом к середине 1930-х годов, был весьма впечатляющим. В эпоху индустриализации вошла страна, способная, в лучшем случае, воевать с Польшей. Из этой эпохи вышла военная и промышленная держава первого класса, сразу вступившая в мировое технологическое соревнование.
А во Франции и Великобритании уныло тянулась вторая подряд программа «Десять лет без войны». Франция, впрочем, в свободное время и за счет свободных ресурсов медленно строила колоссальную и совершенно бессмысленную в эпоху механизированных войн линию Мажино, название которой вскоре станет нарицательным.
К середине десятилетия война начинает «стучаться в двери». В 1933 году Япония и Германия покидают «Лигу наций». В 1934 году Япония денонсирует Вашингтонский договор. 26 февраля 1935 года Германия формально отбрасывает Версальские ограничения на развитие вооруженных сил.
3 октября того же года Муссолини вторгается в Эфиопию. В 1937 году конфликт в Китае окончательно перерастает в большую войну, а Германия оккупирует Рейнскую область. Начинаются сражения в Испании, которая становится испытательным полигоном новейших вооружений Италии, Германии и СССР.
28 января 1938 года США принимает новую программу вооружений, 11-12 марта Гитлер присоединяет Австрию, в течение месяца Великобритания и США признают аншлюс.
В конце года происходит Чехословацкий (Судетский) кризис, являющийся первым видимым актом новой большой войны в Европе. Германия провела его артистически, особенно если иметь в виду, что ее танковые силы были еще не в состоянии проводить операции крупного масштаба, а мощь Люфтваффе, в значительной мере, создавалась геббельсовской пропагандой. Впрочем, союзники, также неготовые к войне, находились в сложном положении. Формально Германия, требуя плебисцита в Судетской области, населенной немцами, действовала в рамках политики «прав человека». Ее притязания, поддержанные референдумом, смотрелись вполне легитимно.
Европа голодала. Пришедшая из юго-восточной Азии эпидемия «испанского гриппа» унесла новые миллионы человеческих жизней. По Ф. Энгельсу: «…крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым, и нет никого, чтобы поднять эти короны…»
В этой ситуации все зависело от того, смогут ли правящие элиты предложить своим народам внятный формат существования, объяснив, во имя чего были принесены военные жертвы, и какая есть гарантия того, что глобальная война не повторится.
Первый «ход» был за союзниками. В Версале, Сен-Жермене, Трианоне, Нейе и Севре были заложены основы нового демократического миропорядка, основанного на суверенитете народов, идее демократии и праве наций на самоопределение. Много писали и сейчас пишут о «грабительском характере» Версальского мира, но ирония судьбы в том, что державы-победительницы и их лидеры действительно стремились к справедливому миру. Европа издревле представляла собой кипящий «котел народов», структурируемый наднациональными империями. Провести в ней этнически обоснованные границы было невозможно. Необходимость как-то учитывать императивы военной и экономической безопасности вновь создаваемых государств, «возводила эту невозможность в квадрат». Руководство союзников сплошь и рядом отступало от принципов справедливости в пользу самой обыкновенной мести, что, скорее, шло на пользу делу: в совсем справедливо устроенной Европе новая глобальная война вспыхнула бы уже в середине 1920-х годов.
Советская Россия оказалась вне Версальского миропорядка. Она была не победителем и не проигравшим, она вообще оказалась вне пространства привычной политической игры. Плохо ли, хорошо ли, но правительство В. Ленина претворяло итоги Великой войны в грандиозное революционное строительство: создавался не режим, даже не государство, а совершенно новая культура. Эта культура, основанная на глубочайшем социальном перемешивании, «включении в историю» тех социальных слоев, которые испокон веков существовали вне мировых событийных потоков, придании едва ли не эсхатологического смысла человеческой деятельности, была тогда очень и очень притягательна.
Германия была разбита на полях сражений, но предпочла этого не заметить. Версия об «ударе в спину» со стороны собственной социал-демократии или неспособных воевать австрийцев, болгар и турок появилась еще до окончания Парижской конференции. Подписывая Версальский договор, немцы не скрывали, что делают это, лишь подчиняясь силе. Было очевидно, что рано или поздно, но одна из величайших культур Европы найдет возможность противопоставить этой силе свою.
Наконец, Соединенные Штаты, впервые проявившие в годы войны свои возможности. Версальский мир был подписан под диктовку Великобритании, но американский истеблишмент, отказавшись ратифицировать систему мирных договоров, сразу же дал понять, что старый миропорядок будет пересмотрен.
По крайней мере две державы (Италия и Япония), формально отнесенные к категории победительниц, не получили в Версале того, на что они рассчитывали, и перешли в категорию «обиженных». Изначально нежизнеспособным образованием стала Югославия. Румыния и Венгрия имели взаимные территориальные претензии. Польша делила территорию с Литвой. Чехословакия оставила за собой Судетскую область – в качестве залога будущего столкновения с Германией… Если до войны Европа была «рабочим пространством» одного, хотя и очень серьезного взаимного конфликта [10], то теперь очагов войны оказалось несколько десятков.
С сугубо формальной точки зрения наименее разрешимой была проблема Восточной Пруссии. Отделенная от остальной территории Германии Данцигским или Польским «коридором», эта область обладала отрицательной связностью. Германия не могла ни отказаться от данной территории, ни защищать ее в рамках «позиционной игры на мировой шахматной доске». «Данцигская проблема» была гарантией будущей европейской войны.
Стремление Германии к возвращению в число великих европейских держав сталкивалось с желанием обессиленной Франции держать мир в рамках Версальских соглашений. Великобритания, которая «не имела постоянных союзников, но имела постоянные интересы», пыталась ограничить влияние Франции на континенте, для чего тайно помогала Германии (вернее, закрывала глаза на нарушение версальских ограничений).
Убедившись в разобщенности Европы и ослаблении воли Великобритании, выразившихся в лозунге: «Десять лет без войны», Соединенные Штаты организовали в конце 1921 года мирную конференцию в Вашингтоне.
Это событие стало одним из ключевых в подготовке к будущей войне. Прежде всего, был разорван Англо-Японский союзный договор. Для США это снимало риск возможной «войны на два фронта» с сильнейшими морскими державами мира, а для Великобритании означало существенное ослабление положения на Дальнем Востоке. Намекая на возможность кассации военных долгов, Белый Дом заставил Великобританию согласиться с паритетом морских вооружений. Для флотов великих держав была принята формула 5:5:3:1,75:1,75, которой должны соответствовать морские силы США [11], Великобритании, Японии, Италии и Франции. Сразу же после подписания соглашений [12], Конгресс США принял билль о взыскании с Франции и Великобритании военных долгов в полном объеме, а государственный секретарь Ч. Хьюз официальной нотой объявил о неучастии США в европейской Генуэзской конференции.
Эта конференция была историческим шансом для Европы, но заявление В. Ратенау, что «здесь нет ни победителей, ни побежденных», было встречено лидерами союзников ледяным молчанием. В ответ «державы-изгои» – Германия и Советская Россия – подписали в Рапалло договор о сотрудничестве. Это соглашение предоставляло РСФСР новейшие военные и промышленные технологии. Германии оно давало возможность спрятать от союзнической Контрольной Комиссии часть программ ремилитаризации страны. Позже обе стороны будут конструировать свою историю в том духе, что эти соглашения не сыграли особой роли в форматировании потока событий, но тогда, в 1922 году, никто не сомневался в значимости произошедшего. -
Считается, что ведущую роль в перевооружении Германии сыграли Адольф Гитлер и руководимая им партия. Вклад нацистов действительно трудно преуменьшить, но их деятельность имела столь очевидный успех лишь потому, что зиждилась на прочном фундаменте, заложенном во времена рейхсвера и Веймарской республики.
Союзники, ограничив численность германской армии мизерной цифрой в 100 000 человек, попали в неочевидную западню. Дело в том, что немцы получили возможность предъявить ко всем желающим служить самые жесткие требования, использовать только первоклассный «человеческий материал». Острая нехватка ресурсов не то что для наступательной – для оборонительной войны с Польшей и Чехословакией вынуждала командиров всех степеней отказываться от. столь характерного для армии шаблона, в любой ситуации изыскивать малейшие тактические шансы, переигрывать противника за счет искусства ведения боя. Не будет преувеличением сказать, что именно из-за союзных ограничений немецкая армия выработала свой специфический стиль ведения войны, получивший название «блицкриг».
Рейхсверу не хватало танков и авиации. Эта проблема постепенно преодолевалась: самолеты собирались в Голландии, в России (соглашение в Рапалло!), создавались как якобы гражданские модели. Роль танков первоначально играли автомашины и трактора, иногда даже велосипеды. Это выглядело смешно, но если французская армия училась взаимодействию с танками главным образом на парадах, то немцы использовали для боевых тренировок любую возможность. И в этом отношении трактора и велосипеды оказали немецкой армии больше практической пользы, чем три или четыре тысячи «Рено», находящиеся на вооружении французов.
К концу десятилетия события входят в фазу нарастания. США, а за ними и страны Европы, вступают в экономический кризис, неизвестного до сих пор масштаба. Ф. Рузвельт, придя к власти, вынужден раскрутить маховик военного производства. Заказаны новые линкоры и авианосцы: США одним махом «выбирают» весь лимит водоизмещения, установленный Вашингтонским соглашением. В разы увеличивается производство военных самолетов. Растет производство боеприпасов. Резкий рост государственных заказов вызывает цепную реакцию: нужна сталь, алюминий, тротил, двигатели, бензин… – экономика страны медленно и мучительно выходит из кризиса, но очень дорогой ценой. С 1933 года Соединенные Штаты заинтересованы в большой европейской войне. Только война способна окупить затраченные ресурсы и превратить экономические потери в капитализацию территории страны.
На Германию кризис оказал столь же сильное воздействие. В начале 1933 года к власти приходит НСДАП, предлагающая внятный рецепт выхода из экономического и политического тупика. «Победа – это воля, – перефразирует А. Гитлер маршала Ф. Фоша, – Германия должна вооружиться, разорвать Версальский договор, вернуть потерянные земли и вновь обрести статус великой державы. А для всего этого надо избавиться от евреев». Гитлер был последователен в выполнении представленной его партией программы, и конфискованный еврейский капитал практически целиком пошел на модернизацию армии. В стране был наведен порядок, практически искоренена преступность. Но экономика Германии отныне строилась на принципе «пушки вместо масла». Это означало, что Рейх также заинтересован в войне. Только, в отличие от США, он не мог рассчитывать отгородиться от нее океаном.
Германия вновь ввела воинскую повинность, начала официально создавать танки и самолеты. Страна готовилась к войне, но вот времени для этой подготовки недоставало. По сей день Люфтваффе ругают за отсутствие стратегического бомбардировщика. Однако в тех условиях, в которых реально развивалась немецкая авиация, жизненно необходимы были истребители – для завоевания превосходства в воздухе – и тактические бомбардировщики, прокладывающие дорогу наземным войскам. Без этого у вермахта не было особых шансов даже в войне против коалиции второстепенных европейских держав. А без тяжелых «бомберов» вести войну в Европе было вполне реально. Германия принимала решение в условиях острой нехватки ресурсов и, прежде всего, времени.
Для Советского Союза кризис имел противоположное содержание: появилась надежда преодолеть многолетнее отставание в развитии промышленности и транспорта. Принимается программа индустриализации страны и начинается отсчет пятилеток. Очень много написано на ту тему, что пятилетние планы на самом деле никогда не выполнялись. Так, ведь, они и не были рассчитаны на выполнение! Сталинский режим был похож на гитлеровский и в том отношении, что умел мобилизовать людей, заставляя их решать заведомо неразрешимые задачи. Этим можно (и нужно) было гордиться, но оказалось, что нормально функционирующая, не требующая ежечасных подвигов экономика работает лучше.
Тем не менее сдвиг, осуществленный Советским Союзом к середине 1930-х годов, был весьма впечатляющим. В эпоху индустриализации вошла страна, способная, в лучшем случае, воевать с Польшей. Из этой эпохи вышла военная и промышленная держава первого класса, сразу вступившая в мировое технологическое соревнование.
А во Франции и Великобритании уныло тянулась вторая подряд программа «Десять лет без войны». Франция, впрочем, в свободное время и за счет свободных ресурсов медленно строила колоссальную и совершенно бессмысленную в эпоху механизированных войн линию Мажино, название которой вскоре станет нарицательным.
К середине десятилетия война начинает «стучаться в двери». В 1933 году Япония и Германия покидают «Лигу наций». В 1934 году Япония денонсирует Вашингтонский договор. 26 февраля 1935 года Германия формально отбрасывает Версальские ограничения на развитие вооруженных сил.
3 октября того же года Муссолини вторгается в Эфиопию. В 1937 году конфликт в Китае окончательно перерастает в большую войну, а Германия оккупирует Рейнскую область. Начинаются сражения в Испании, которая становится испытательным полигоном новейших вооружений Италии, Германии и СССР.
28 января 1938 года США принимает новую программу вооружений, 11-12 марта Гитлер присоединяет Австрию, в течение месяца Великобритания и США признают аншлюс.
В конце года происходит Чехословацкий (Судетский) кризис, являющийся первым видимым актом новой большой войны в Европе. Германия провела его артистически, особенно если иметь в виду, что ее танковые силы были еще не в состоянии проводить операции крупного масштаба, а мощь Люфтваффе, в значительной мере, создавалась геббельсовской пропагандой. Впрочем, союзники, также неготовые к войне, находились в сложном положении. Формально Германия, требуя плебисцита в Судетской области, населенной немцами, действовала в рамках политики «прав человека». Ее притязания, поддержанные референдумом, смотрелись вполне легитимно.