Останови, пожалуйста, мне плохо… — Попросила я. Он резко затормозил и уставился на меня во все глаза.
Слава богу! Я уж не надеялся довезти тебя до больницы живой… Как увидал, что ты падаешь чуть ли не в воду… Ты как вообще?
Черт его знает. Не особенно прекрасно, но вполне терпимо. — Я вышла на воздух, меня слегка мутило, и ноги были какие то слабые, будто ватные. Оглянувшись, я увидела, что Макс стоит сзади меня. — Не бойся, больше я пока падать не собираюсь…
Да кто тебя знает. — Проворчал он. — Пока тебя врачам с рук на руки не сдам, не успокоюсь…
В больницу я не поеду, отвези меня лучше домой.
И не мечтай! В больницу она не поедет! Видали бестолочь? Ты только что рухнула на землю, как извиняюсь, куль с мукой…
В моем положении обморок не является чем-то из ряда вон выходящим. — С улыбкой напомнила я. — Врач меня утром осматривал, выписал кучу витаминов… А в целом сказал, что все нормально.
Ну и ты, конечно, ничего не купила, небось, и не думала в аптеку заглянуть?
Собиралась вообще то…. Попозже.
Ну хорошо, — с явной неохотой согласился Максим. — но сначала лекарства купим, витамины и все что требуется. Поняла? — Строго прикрикнул он.
Мы заехали в аптеку, потом в супермаркет, откуда Грязнов буквально выполз, придавленный весом закупленных продуктов, бурча себе при этом под нос, что у меня и есть то скорее всего нечего. Я безучастно и отстранено наблюдала за его суетой, не мешая и не помогая… Дома Максим все тем же строгим голосом приказал мне лечь на диван и терпеливо ждать, пока приготовится ужин. Я, кажется, даже уснула …
Проснулась я внезапно. Вокруг стояла темнота, я так пригрелась под своим теплым пледом, что не хотелось не только вылезать из под него, а даже шевелиться, наверное, я опять плавно провалилась бы в сон, но меня вдруг привлекли слабые звуки, доносящиеся, судя по всему, с моей собственной кухни… Я даже села от неожиданности. Кто может хозяйничать на чужой кухне посреди ночи?… Я уже автоматически протянула руку к тумбочке, где в верхнем ящике у меня лежало оружие. Вообще то, полагается его с собой носить, но я храню пистолет дома, не в сумочке же его таскать, еще украдут, не дай бог… Щелкнув кнопкой ночника, я сразу все вспомнила. На тумбочке белел пакет с маленьким красным крестом на боку. Ну, конечно же! Максим, аптека, этот позорный обморок… Господи, какой стыд! Что подумают обо мне подчиненные? Да и с Максимом получилось не очень то красиво. Тот нелепый разговор за столиком в кафе еще можно было бы как-то замять… сделать вид, что его просто не было… забыть… Но теперь мне пришлось принять его помощь, заботу… Он покрыл меня пледом, готовит ужин… Теперь уж не получится прикинуться, что между нами все в порядке… Под головой вместо подушки я обнаружила медведя, купленного вчера в Детском мире. Я положила его в багажник «Волги»… Все же Макс молодец, даже в такой ситуации не счел возможным лазить по чужим шкафам в поисках подушки.
Я подтянула ноги и села, обняв двумя руками своего нового плюшевого друга. Вот странно, мне ведь всегда нравился Грязнов… Это правда, которую не стоит отрицать… Конечно, нравился! Поэтому я и уступила ему тогда, десять лет назад. Почти без боя сдалась на милость победителя…. По этой же причине меня так задела та, случайно подсмотренная мной, сцена на парковой скамейке… Именно поэтому я, ничего не объяснив, рассталась с ним… Это было ох как не легко! Но душу грело сознание, что это не он, а я первая бросила, выглядела современной и гордой…. А может, я выглядела тогда полной дурой?
Наверное, правы те, кто прозвал меня Железной леди, кто утверждает, что у меня отнюдь не женский характер… Я смогла… С трудом, но смогла вытравить в душе это чувство. Как только становилось тоскливо, грустно, хотелось тепла и ласки, я сразу вспоминала ту лавочку, и сердце покрывалось холодной неприступной броней.
Конечно, за эти десять лет я не раз увлекалась, встречалась с мужчинами… но никогда до сегодняшнего дня действительно не испытывала потребности ни в настоящей любви, ни в заботе, ни в помощи… Я сама могла все для себя сделать… ну, или ПОЧТИ все… Мне не бывало скучно в одиночестве, наверное, потому, что такие моменты выдавались крайне редко.
Сегодняшний разговор с Максимом не то что бы расстроил или обидел меня… нет… Скорее смутил мой покой, пробил пусть маленькую, но брешь в моем олимпийском спокойствии… И приспичило же ему лезть со своими признаниями именно сейчас, когда для этого самый, ну просто самый!, неподходящий момент. Чуть только почувствовал слабину и тут же втерся со своей заботой и вниманием.
Хотя, если признаться честно, то признание его было мне приятно… Да-да! Сама удивляюсь, но это так. Любой женщине приятно в канун своего сорокалетия узнать, что кто то думает о тебе, переживает… А ведь я же тоже женщина, как никак! А что? Почему бы и не уступить снова минутной слабости? Я очень нуждаюсь сейчас и в ласке, и в заботе, да и просто в нежных мужских руках… Чего ж ломаться? Мы столько лет знаем друг друга, что потеря его уважения или моего авторитета мне уже давно не грозит… Приятно чувствовать надежное мужское плечо, теплый участливый взгляд… Но, как всегда, меня тревожит один единственный вопрос. Ну, а ему то это зачем нужно, скажите на милость? Старая, сварливая тетка. Да еще и, вот смех, беременная от другого! И с беседами этими он не просто так подкатил именно сегодня… Жалеет. Точно, жалеет. Так же, как и Ксюха. Скорее всего, это она вчера наплела ему невесть что, попросила присматривать за непутевой подругой. И как это я сразу не догадалась? Ведь она же сама призналась, что он ей звонил. Вон как его мне сватала! Что ей мешало и ему напеть те же песни? Грязнов у нас парень добрый, отзывчивый. Никогда товарища не обидит и в беде не оставит…
Я встала и тихо побрела на кухню. Приоткрыв дверь, я смогла лицезреть картину уютной домашней идиллии. Наверное, именно так выглядят семейные мужики в канун Международного женского дня Восьмое марта. В фартуке, с половником в руке, он осторожно скользит по кухне, стараясь ничего не уронить неумелыми руками и не разбудить виновницу торжества. Ведь это должен быть сюрприз… Грязнов на кухне смотрелся вполне уверенно, он даже и курить умудрялся совместно с помешиванием чего-то довольно аппетитного в глубокой сковородке. На столах и в раковине, вопреки моим ожиданиям, было абсолютно чисто. Видимо, долгая холостяцкая жизнь многому научила Максима.
Надо же! Сиделка и сестра-хозяйка в одном лице! Да у тебя куча талантов, Макс. И куда только эти глупые современные девушки смотрят?
Зачем ты встала? — Обернулся он. — Минут через десять все будет готово. Иди пока, полежи.
Я, между прочим, не больная. Могу и на стуле посидеть эти десять минут.
Я прошла к столу и взяла из Максимовой пачки сигарету. Пока я оглядывалась в поисках зажигалки, Грязнов аккуратно вынул сигарету из моей руки и снова сунул в пачку.
Ты что? Курева жалко? Так я сейчас свои принесу. — Обиделась я и пошла к двери. Он догнал меня, взял за плечи и развернул к себе.
Не получится, дорогая. Я все их оставил в машине.
Зачем?
Ты же взрослая женщина, Том. Все сама понимаешь. Или ты мечтаешь родить больного ребенка? Ему горемычному и так от мамаши одни стрессы достаются, а ты его еще и никотином травить хочешь?
Я освободилась из его рук и присела на ближайшую табуретку.
А с чего ты взял, что я вообще собираюсь его рожать? Зачем мне ребенок?
Я думала Макс, как и все вокруг, кинется меня убеждать, что это самое великое счастье для женщины, напоминать про «последний шанс». Но он только пожал плечами, протянул мне свою пачку, а сам вернулся к сковородке. Я посмотрела на сигареты, бросила их обратно на стол и вышла.
Демонстративно переодевшись в пижаму, я разобрала кровать и легла под одеяло. Раз считаюсь больной, пусть тогда несет ужин прямо в постель. Вот из принципа больше не встану! Пусть ему неудобно станет. Может, поймет, что ему надо побыстрее убираться восвояси…
Грязнов с подносом появился ровно через пятнадцать минут. Придвинул ногой журнальный столик и поставил поднос на него.
Тебя покормить? — Поинтересовался он, вооружаясь вилкой. — Или все же соизволишь сесть хотя бы?
Пока я устраивалась поудобнее, Максим достал витамины и протянул на ладони мне.
Сначала это, а то унесу плов на кухню. — Пригрозил он. Есть хотелось, тем более, что пахло из тарелки обалденно. Я молча приняла пилюли и взялась за еду.
После чая Макс отнес посуду в мойку и вернулся ко мне. Усевшись в кресле напротив, он предложил:
Поговорим?
Если хочешь. Только я не понимаю….
Все ты понимаешь. Я все голову ломаю, чего ты маешься? А ты просто никак определиться не можешь, что делать со своей жизнью…
Тебе то какое до этого дело, Максим? — Устало поинтересовалась я. — Тебя эти проблемы касаться не должны…
Если я скажу, что всю жизнь люблю только одну женщину, и эта женщина — ты? Ты поверишь? — Серьезно спросил Грязнов.
Нет. — Спокойно ответила я и посмотрела ему в глаза. — Не поверю. Если ты предал меня тогда, когда я была молодой и красивой, то на что мне надеяться теперь?
Я? Это я тебя предал? — Изумился парень. — Да когда ты меня, мягко говоря, отшила, я чуть с ума не сдвинулся от горя…
Правда? — Я старалась не нервничать и не выходить из себя. — Ну, я надеюсь, та блондинка с ямочками на щеках тебя утешила? Или ты, может, еще одну сразу нашел? Темненькую, взамен меня. Ведь ты привык на два фронта разрываться.
Так… Так вот в чем дело. Ты знала? — Ошарашено моргал глазами Макс. — А я то голову ломал, что случилось, соперников искал…
Теперь ты знаешь. — Холодно ответила я. — Можешь успокоиться. Меня разочаровали не твои мужские достоинства. Не волнуйся.
Почему ты не сказала об этом тогда, десять лет назад? — Воскликнул Грязнов. — Покричала, дала бы мне по морде, что ли…
Зачем?
Да мне тогда никто кроме тебя не нужен был! Я бы все бросил ради нашей любви…
Вот уж не думала, что для этого нужно получить сначала в морду.
Не надо так. Ты пойми, я молодой тогда был… Подружек полно было… Я уж и не всех помню… Я ведь любил тебя давно, но надежды на взаимность мало имел… А потом, когда у нас все получилось вдруг… я растерялся. Ну, я не знал, как сразу всех отшить…
Не оправдывайся, Максим. Мы провели вместе прекрасный месяц. Почти медовый. Честно. Потом случилось то, что случилось… Не буду врать тебе, что мне было легко. Я тоже страдала… Очень. Но такой уж я человек. Привыкла называть вещи своими именами. Для меня подлость, это подлость, а вовсе не слабость… Вранье, это вранье, а не ошибка… Я никогда не считала возможным выбивать из мужчины верность кулаком по морде, а любовь скандалами и рыданьями… Я посмотрела на твое лицо, руки шарящие под юбкой той блондинки, на губы шепчущие ей, вероятно, те же слова, что и мне… Понимаешь, я увидела это со стороны… так неожиданно для себя… Не обижайся, но мне стало противно. Любовь не ушла мгновенно, нет… Но я не захотела представлять себя на месте этой девушки… Может, я непонятно объясняю…
Понятно. — Глухо отозвался Максим. Он сжал лицо руками и разве что не скрипел зубами от злости и досады.
Хорошо. Тогда закроем эту тему. О чем ты хотел поговорить со мной?
О будущем.
Чьем? — Удивилась я.
Нашем. Твоем. Моем. И НАШЕГО ребенка.
Ты перегрелся Максим? Или на работе устал? Какого нашего ребенка? Он МОЙ…и совсем другого, постороннего мужчины… Он вовсе не похож на тебя.
И чем же он лучше? Не изменяет? Или…
Не злись. Я не сказала, что он лучше. Просто другой. Он не просто мне изменяет… Он женат, Максим. Это со мной он изменяет своей жене. Вернее изменил. Один раз. Случайно. Я уже говорила тебе. Это моя ошибка… Ни он, ни его семья ни в коем случае не узнают об этом. Да, слава богу, и не смогут. Они через два месяца переезжают жить в Германию. Насовсем.
Так в чем же дело? Выходи за меня замуж.
Зачем тебе это? — Напрямик спросила я. — Объясни, чтобы мне стало понятно.
Ты что глупая? Не понимаешь, что я тебе говорил? Я те-бя-люб-лю. Ясно?
А почему именно сейчас ты вспомнил о своих великих чувствах ко мне?
Просто сейчас ты беззащитна. И нуждаешься в помощи.
То есть ты либо решил воспользоваться ситуацией, либо просто пожалел меня…
Да просто раньше я боялся говорить об этом! — С досадой воскликнул Максим. — Ты выглядела так самодостаточно, так независимо… Я просто не хотел показаться смешным.
Ну, я ладно. Предположим, ты меня убедил. — Задумчиво кивнула я. — А ребенок то этот тебе зачем?
Он с недоумением посмотрел на меня.
А чем плохо, если в семье есть ребенок?
То есть, ты отдаешь себе отчет, что родить тебе твоего собственного малыша я уже не смогу? В силу преклонного возраста.
Мне нет до этого дела. Да я все эти десять лет носился от одной юбки к другой. Если бы захотел, имел бы уже давно жену и дюжину детей… Но я не смог найти такую, как ты… Всех с тобой сравнивал… Ни одна не тянула больше, чем на три с минусом. Неужели ты думаешь, что теперь, когда все может вернуться, меня остановят какие то мелочи?
И последний вопрос. Почему ты решил вдруг, что все может вернуться? Разве я призналась тебе в любви? Или ты считаешь, что в моем положении хватаются за любое предложение? — Спокойно поинтересовалась я. По лицу Макса и его сузившимся глазам я поняла, что ему хочется вскочить и наорать на меня, но усилием воли он сдержал гнев и так же спокойно ответил:
Вот как раз об этом я и хотел с тобой поговорить.
Говори.
Вообще то я уже все, что мог, сказал. Теперь очередь за тобой.
Я не знаю, что делать с ребенком. — Мои слова прозвучали неожиданно грустно. — Без него все было бы просто. Правда. Ты был откровенен со мной, и я это ценю. Хочу тоже высказаться без глупых условностей. Я ХОЧУ быть с тобой. Я до сих пор помню твои руку, твои губы… все твое тело. За эти годы я узнала тебя и как человека тоже. Ты ни разу не дал мне повода разочароваться в твоей честности и порядочности… Я никогда больше с тех пор не думала о любви к тебе. Мешала гордость и страх быть униженной снова. Для меня это не просто слова. Ты стал мне чужим. Хоть ты находился рядом, я чувствовала твое дыхание, но никогда бы не прикоснулась к тебе… Хотя… Ладно! Честно так честно! Иногда даже во время совещаний, глядя на твои сильные руки, я вдруг непроизвольно представляла их на своем обнаженном теле… Меня бросало в жар от этого видения. Я так боялась, что ты или кто-то другой заметит мое состояние … после этого я старалась еще больше уверить всех в своей холодности и неприступности. Ну вот. Теперь и ты знаешь о моих чувствах. — Усмехнулась я.
Так в чем же дело? Что мешает тебе принять меня и мое предложение? Опять гордость?
Разве ты не заметил, как я сейчас растоптала все остатки своей чертовой гордости? Дело не в ней. Дело в моей беременности. Ты говоришь: « принять меня и мое предложение». Для тебя это одно и то же…
А разве нет? — Нетерпеливо перебил меня Максим. Он встал с кресла и подошел к кровати.
Конечно, нет. Я бы с радостью приняла ТЕБЯ. Но предложение выйти за тебя замуж меня смущает… или пугает… я не знаю, как поступить с ребенком…
Максим опустился на колени около кровати и нежно погладил ладонью мое лицо.
Ну, так не все сразу, любовь моя. — Улыбнулся он. — Попробуем по порядку… сначала я… потом все остальное… ты хотела увидеть мои руки на своем теле? Так смотри… — Он стал расстегивать пуговицы на моей пижаме. — Смотри… я специально не стану выключать свет, мне так приятно смотреть на тебя… я столько раз представлял тебя вот так лежащей передо мной, что хочу теперь видеть все это наяву.
Он притянул мою голову к себе и поцеловал в губы. Мои руки сами вцепились в пуговицы его рубашки, мне хотелось как можно скорее ощутить рядом с собой его обнаженное тело…
Макс лежал на кровати с краю и одной рукой крепко прижимал меня к себе, будто боялся, чтобы я не сбежала, пока он отвлекся на отдых. Я улыбнулась счастливо и довольно. Господи, как мало надо человеку для счастья. Зачем было столько лет носить эту страсть, это мученье в себе? Мы каждый день из года в год смотрели друг другу в глаза и не решались поговорить. Просто сесть и спокойно обсудить наши отношения. А может, прав Максим, действительно, стоило не гордо удаляться с высоко поднятой головой, а прямо там на лавочке устроить скандал, расцарапать ему физиономию, вырвать его зазнобе крашеные перекисью кудри?.. Нет. Пожалуй, у меня бы не получилось. Я даже плакать толком не умею. Так как-то чуть-чуть…
Приятно, черт возьми, когда женщина, просыпаясь после бурной ночи с мужчиной, улыбается, как сытая кошка. — Макс еще крепче прижал меня к своей обнаженной груди и поцеловал куда то в плечо…потом в шею… потом добрался до уха. — А я не насытился, — услышала я его жаркий шепот, — и требую продолжения…
Максим! — Я шутливо хлопнула его пальцем по носу. — Мы, между прочим, на работу опоздали. Панченко нас съест.
После вчерашнего он тебя кушать не станет, решит, что подавится, а я вообще не вкусный…
С чего ты взял? По моему, так очень даже приятный… местами особенно…
И после этого ты думаешь, я выпущу тебя из кровати? Даже и не мечтай! …
ГЛАВА 11.
Слава богу! Я уж не надеялся довезти тебя до больницы живой… Как увидал, что ты падаешь чуть ли не в воду… Ты как вообще?
Черт его знает. Не особенно прекрасно, но вполне терпимо. — Я вышла на воздух, меня слегка мутило, и ноги были какие то слабые, будто ватные. Оглянувшись, я увидела, что Макс стоит сзади меня. — Не бойся, больше я пока падать не собираюсь…
Да кто тебя знает. — Проворчал он. — Пока тебя врачам с рук на руки не сдам, не успокоюсь…
В больницу я не поеду, отвези меня лучше домой.
И не мечтай! В больницу она не поедет! Видали бестолочь? Ты только что рухнула на землю, как извиняюсь, куль с мукой…
В моем положении обморок не является чем-то из ряда вон выходящим. — С улыбкой напомнила я. — Врач меня утром осматривал, выписал кучу витаминов… А в целом сказал, что все нормально.
Ну и ты, конечно, ничего не купила, небось, и не думала в аптеку заглянуть?
Собиралась вообще то…. Попозже.
Ну хорошо, — с явной неохотой согласился Максим. — но сначала лекарства купим, витамины и все что требуется. Поняла? — Строго прикрикнул он.
Мы заехали в аптеку, потом в супермаркет, откуда Грязнов буквально выполз, придавленный весом закупленных продуктов, бурча себе при этом под нос, что у меня и есть то скорее всего нечего. Я безучастно и отстранено наблюдала за его суетой, не мешая и не помогая… Дома Максим все тем же строгим голосом приказал мне лечь на диван и терпеливо ждать, пока приготовится ужин. Я, кажется, даже уснула …
Проснулась я внезапно. Вокруг стояла темнота, я так пригрелась под своим теплым пледом, что не хотелось не только вылезать из под него, а даже шевелиться, наверное, я опять плавно провалилась бы в сон, но меня вдруг привлекли слабые звуки, доносящиеся, судя по всему, с моей собственной кухни… Я даже села от неожиданности. Кто может хозяйничать на чужой кухне посреди ночи?… Я уже автоматически протянула руку к тумбочке, где в верхнем ящике у меня лежало оружие. Вообще то, полагается его с собой носить, но я храню пистолет дома, не в сумочке же его таскать, еще украдут, не дай бог… Щелкнув кнопкой ночника, я сразу все вспомнила. На тумбочке белел пакет с маленьким красным крестом на боку. Ну, конечно же! Максим, аптека, этот позорный обморок… Господи, какой стыд! Что подумают обо мне подчиненные? Да и с Максимом получилось не очень то красиво. Тот нелепый разговор за столиком в кафе еще можно было бы как-то замять… сделать вид, что его просто не было… забыть… Но теперь мне пришлось принять его помощь, заботу… Он покрыл меня пледом, готовит ужин… Теперь уж не получится прикинуться, что между нами все в порядке… Под головой вместо подушки я обнаружила медведя, купленного вчера в Детском мире. Я положила его в багажник «Волги»… Все же Макс молодец, даже в такой ситуации не счел возможным лазить по чужим шкафам в поисках подушки.
Я подтянула ноги и села, обняв двумя руками своего нового плюшевого друга. Вот странно, мне ведь всегда нравился Грязнов… Это правда, которую не стоит отрицать… Конечно, нравился! Поэтому я и уступила ему тогда, десять лет назад. Почти без боя сдалась на милость победителя…. По этой же причине меня так задела та, случайно подсмотренная мной, сцена на парковой скамейке… Именно поэтому я, ничего не объяснив, рассталась с ним… Это было ох как не легко! Но душу грело сознание, что это не он, а я первая бросила, выглядела современной и гордой…. А может, я выглядела тогда полной дурой?
Наверное, правы те, кто прозвал меня Железной леди, кто утверждает, что у меня отнюдь не женский характер… Я смогла… С трудом, но смогла вытравить в душе это чувство. Как только становилось тоскливо, грустно, хотелось тепла и ласки, я сразу вспоминала ту лавочку, и сердце покрывалось холодной неприступной броней.
Конечно, за эти десять лет я не раз увлекалась, встречалась с мужчинами… но никогда до сегодняшнего дня действительно не испытывала потребности ни в настоящей любви, ни в заботе, ни в помощи… Я сама могла все для себя сделать… ну, или ПОЧТИ все… Мне не бывало скучно в одиночестве, наверное, потому, что такие моменты выдавались крайне редко.
Сегодняшний разговор с Максимом не то что бы расстроил или обидел меня… нет… Скорее смутил мой покой, пробил пусть маленькую, но брешь в моем олимпийском спокойствии… И приспичило же ему лезть со своими признаниями именно сейчас, когда для этого самый, ну просто самый!, неподходящий момент. Чуть только почувствовал слабину и тут же втерся со своей заботой и вниманием.
Хотя, если признаться честно, то признание его было мне приятно… Да-да! Сама удивляюсь, но это так. Любой женщине приятно в канун своего сорокалетия узнать, что кто то думает о тебе, переживает… А ведь я же тоже женщина, как никак! А что? Почему бы и не уступить снова минутной слабости? Я очень нуждаюсь сейчас и в ласке, и в заботе, да и просто в нежных мужских руках… Чего ж ломаться? Мы столько лет знаем друг друга, что потеря его уважения или моего авторитета мне уже давно не грозит… Приятно чувствовать надежное мужское плечо, теплый участливый взгляд… Но, как всегда, меня тревожит один единственный вопрос. Ну, а ему то это зачем нужно, скажите на милость? Старая, сварливая тетка. Да еще и, вот смех, беременная от другого! И с беседами этими он не просто так подкатил именно сегодня… Жалеет. Точно, жалеет. Так же, как и Ксюха. Скорее всего, это она вчера наплела ему невесть что, попросила присматривать за непутевой подругой. И как это я сразу не догадалась? Ведь она же сама призналась, что он ей звонил. Вон как его мне сватала! Что ей мешало и ему напеть те же песни? Грязнов у нас парень добрый, отзывчивый. Никогда товарища не обидит и в беде не оставит…
Я встала и тихо побрела на кухню. Приоткрыв дверь, я смогла лицезреть картину уютной домашней идиллии. Наверное, именно так выглядят семейные мужики в канун Международного женского дня Восьмое марта. В фартуке, с половником в руке, он осторожно скользит по кухне, стараясь ничего не уронить неумелыми руками и не разбудить виновницу торжества. Ведь это должен быть сюрприз… Грязнов на кухне смотрелся вполне уверенно, он даже и курить умудрялся совместно с помешиванием чего-то довольно аппетитного в глубокой сковородке. На столах и в раковине, вопреки моим ожиданиям, было абсолютно чисто. Видимо, долгая холостяцкая жизнь многому научила Максима.
Надо же! Сиделка и сестра-хозяйка в одном лице! Да у тебя куча талантов, Макс. И куда только эти глупые современные девушки смотрят?
Зачем ты встала? — Обернулся он. — Минут через десять все будет готово. Иди пока, полежи.
Я, между прочим, не больная. Могу и на стуле посидеть эти десять минут.
Я прошла к столу и взяла из Максимовой пачки сигарету. Пока я оглядывалась в поисках зажигалки, Грязнов аккуратно вынул сигарету из моей руки и снова сунул в пачку.
Ты что? Курева жалко? Так я сейчас свои принесу. — Обиделась я и пошла к двери. Он догнал меня, взял за плечи и развернул к себе.
Не получится, дорогая. Я все их оставил в машине.
Зачем?
Ты же взрослая женщина, Том. Все сама понимаешь. Или ты мечтаешь родить больного ребенка? Ему горемычному и так от мамаши одни стрессы достаются, а ты его еще и никотином травить хочешь?
Я освободилась из его рук и присела на ближайшую табуретку.
А с чего ты взял, что я вообще собираюсь его рожать? Зачем мне ребенок?
Я думала Макс, как и все вокруг, кинется меня убеждать, что это самое великое счастье для женщины, напоминать про «последний шанс». Но он только пожал плечами, протянул мне свою пачку, а сам вернулся к сковородке. Я посмотрела на сигареты, бросила их обратно на стол и вышла.
Демонстративно переодевшись в пижаму, я разобрала кровать и легла под одеяло. Раз считаюсь больной, пусть тогда несет ужин прямо в постель. Вот из принципа больше не встану! Пусть ему неудобно станет. Может, поймет, что ему надо побыстрее убираться восвояси…
Грязнов с подносом появился ровно через пятнадцать минут. Придвинул ногой журнальный столик и поставил поднос на него.
Тебя покормить? — Поинтересовался он, вооружаясь вилкой. — Или все же соизволишь сесть хотя бы?
Пока я устраивалась поудобнее, Максим достал витамины и протянул на ладони мне.
Сначала это, а то унесу плов на кухню. — Пригрозил он. Есть хотелось, тем более, что пахло из тарелки обалденно. Я молча приняла пилюли и взялась за еду.
После чая Макс отнес посуду в мойку и вернулся ко мне. Усевшись в кресле напротив, он предложил:
Поговорим?
Если хочешь. Только я не понимаю….
Все ты понимаешь. Я все голову ломаю, чего ты маешься? А ты просто никак определиться не можешь, что делать со своей жизнью…
Тебе то какое до этого дело, Максим? — Устало поинтересовалась я. — Тебя эти проблемы касаться не должны…
Если я скажу, что всю жизнь люблю только одну женщину, и эта женщина — ты? Ты поверишь? — Серьезно спросил Грязнов.
Нет. — Спокойно ответила я и посмотрела ему в глаза. — Не поверю. Если ты предал меня тогда, когда я была молодой и красивой, то на что мне надеяться теперь?
Я? Это я тебя предал? — Изумился парень. — Да когда ты меня, мягко говоря, отшила, я чуть с ума не сдвинулся от горя…
Правда? — Я старалась не нервничать и не выходить из себя. — Ну, я надеюсь, та блондинка с ямочками на щеках тебя утешила? Или ты, может, еще одну сразу нашел? Темненькую, взамен меня. Ведь ты привык на два фронта разрываться.
Так… Так вот в чем дело. Ты знала? — Ошарашено моргал глазами Макс. — А я то голову ломал, что случилось, соперников искал…
Теперь ты знаешь. — Холодно ответила я. — Можешь успокоиться. Меня разочаровали не твои мужские достоинства. Не волнуйся.
Почему ты не сказала об этом тогда, десять лет назад? — Воскликнул Грязнов. — Покричала, дала бы мне по морде, что ли…
Зачем?
Да мне тогда никто кроме тебя не нужен был! Я бы все бросил ради нашей любви…
Вот уж не думала, что для этого нужно получить сначала в морду.
Не надо так. Ты пойми, я молодой тогда был… Подружек полно было… Я уж и не всех помню… Я ведь любил тебя давно, но надежды на взаимность мало имел… А потом, когда у нас все получилось вдруг… я растерялся. Ну, я не знал, как сразу всех отшить…
Не оправдывайся, Максим. Мы провели вместе прекрасный месяц. Почти медовый. Честно. Потом случилось то, что случилось… Не буду врать тебе, что мне было легко. Я тоже страдала… Очень. Но такой уж я человек. Привыкла называть вещи своими именами. Для меня подлость, это подлость, а вовсе не слабость… Вранье, это вранье, а не ошибка… Я никогда не считала возможным выбивать из мужчины верность кулаком по морде, а любовь скандалами и рыданьями… Я посмотрела на твое лицо, руки шарящие под юбкой той блондинки, на губы шепчущие ей, вероятно, те же слова, что и мне… Понимаешь, я увидела это со стороны… так неожиданно для себя… Не обижайся, но мне стало противно. Любовь не ушла мгновенно, нет… Но я не захотела представлять себя на месте этой девушки… Может, я непонятно объясняю…
Понятно. — Глухо отозвался Максим. Он сжал лицо руками и разве что не скрипел зубами от злости и досады.
Хорошо. Тогда закроем эту тему. О чем ты хотел поговорить со мной?
О будущем.
Чьем? — Удивилась я.
Нашем. Твоем. Моем. И НАШЕГО ребенка.
Ты перегрелся Максим? Или на работе устал? Какого нашего ребенка? Он МОЙ…и совсем другого, постороннего мужчины… Он вовсе не похож на тебя.
И чем же он лучше? Не изменяет? Или…
Не злись. Я не сказала, что он лучше. Просто другой. Он не просто мне изменяет… Он женат, Максим. Это со мной он изменяет своей жене. Вернее изменил. Один раз. Случайно. Я уже говорила тебе. Это моя ошибка… Ни он, ни его семья ни в коем случае не узнают об этом. Да, слава богу, и не смогут. Они через два месяца переезжают жить в Германию. Насовсем.
Так в чем же дело? Выходи за меня замуж.
Зачем тебе это? — Напрямик спросила я. — Объясни, чтобы мне стало понятно.
Ты что глупая? Не понимаешь, что я тебе говорил? Я те-бя-люб-лю. Ясно?
А почему именно сейчас ты вспомнил о своих великих чувствах ко мне?
Просто сейчас ты беззащитна. И нуждаешься в помощи.
То есть ты либо решил воспользоваться ситуацией, либо просто пожалел меня…
Да просто раньше я боялся говорить об этом! — С досадой воскликнул Максим. — Ты выглядела так самодостаточно, так независимо… Я просто не хотел показаться смешным.
Ну, я ладно. Предположим, ты меня убедил. — Задумчиво кивнула я. — А ребенок то этот тебе зачем?
Он с недоумением посмотрел на меня.
А чем плохо, если в семье есть ребенок?
То есть, ты отдаешь себе отчет, что родить тебе твоего собственного малыша я уже не смогу? В силу преклонного возраста.
Мне нет до этого дела. Да я все эти десять лет носился от одной юбки к другой. Если бы захотел, имел бы уже давно жену и дюжину детей… Но я не смог найти такую, как ты… Всех с тобой сравнивал… Ни одна не тянула больше, чем на три с минусом. Неужели ты думаешь, что теперь, когда все может вернуться, меня остановят какие то мелочи?
И последний вопрос. Почему ты решил вдруг, что все может вернуться? Разве я призналась тебе в любви? Или ты считаешь, что в моем положении хватаются за любое предложение? — Спокойно поинтересовалась я. По лицу Макса и его сузившимся глазам я поняла, что ему хочется вскочить и наорать на меня, но усилием воли он сдержал гнев и так же спокойно ответил:
Вот как раз об этом я и хотел с тобой поговорить.
Говори.
Вообще то я уже все, что мог, сказал. Теперь очередь за тобой.
Я не знаю, что делать с ребенком. — Мои слова прозвучали неожиданно грустно. — Без него все было бы просто. Правда. Ты был откровенен со мной, и я это ценю. Хочу тоже высказаться без глупых условностей. Я ХОЧУ быть с тобой. Я до сих пор помню твои руку, твои губы… все твое тело. За эти годы я узнала тебя и как человека тоже. Ты ни разу не дал мне повода разочароваться в твоей честности и порядочности… Я никогда больше с тех пор не думала о любви к тебе. Мешала гордость и страх быть униженной снова. Для меня это не просто слова. Ты стал мне чужим. Хоть ты находился рядом, я чувствовала твое дыхание, но никогда бы не прикоснулась к тебе… Хотя… Ладно! Честно так честно! Иногда даже во время совещаний, глядя на твои сильные руки, я вдруг непроизвольно представляла их на своем обнаженном теле… Меня бросало в жар от этого видения. Я так боялась, что ты или кто-то другой заметит мое состояние … после этого я старалась еще больше уверить всех в своей холодности и неприступности. Ну вот. Теперь и ты знаешь о моих чувствах. — Усмехнулась я.
Так в чем же дело? Что мешает тебе принять меня и мое предложение? Опять гордость?
Разве ты не заметил, как я сейчас растоптала все остатки своей чертовой гордости? Дело не в ней. Дело в моей беременности. Ты говоришь: « принять меня и мое предложение». Для тебя это одно и то же…
А разве нет? — Нетерпеливо перебил меня Максим. Он встал с кресла и подошел к кровати.
Конечно, нет. Я бы с радостью приняла ТЕБЯ. Но предложение выйти за тебя замуж меня смущает… или пугает… я не знаю, как поступить с ребенком…
Максим опустился на колени около кровати и нежно погладил ладонью мое лицо.
Ну, так не все сразу, любовь моя. — Улыбнулся он. — Попробуем по порядку… сначала я… потом все остальное… ты хотела увидеть мои руки на своем теле? Так смотри… — Он стал расстегивать пуговицы на моей пижаме. — Смотри… я специально не стану выключать свет, мне так приятно смотреть на тебя… я столько раз представлял тебя вот так лежащей передо мной, что хочу теперь видеть все это наяву.
Он притянул мою голову к себе и поцеловал в губы. Мои руки сами вцепились в пуговицы его рубашки, мне хотелось как можно скорее ощутить рядом с собой его обнаженное тело…
* * *
В это утро я впервые за много лет проспала работу. Я даже не слышала настойчивого звонка будильника… Хотя вряд ли мы с Максимом вспомнили о том, что его следует завести…Макс лежал на кровати с краю и одной рукой крепко прижимал меня к себе, будто боялся, чтобы я не сбежала, пока он отвлекся на отдых. Я улыбнулась счастливо и довольно. Господи, как мало надо человеку для счастья. Зачем было столько лет носить эту страсть, это мученье в себе? Мы каждый день из года в год смотрели друг другу в глаза и не решались поговорить. Просто сесть и спокойно обсудить наши отношения. А может, прав Максим, действительно, стоило не гордо удаляться с высоко поднятой головой, а прямо там на лавочке устроить скандал, расцарапать ему физиономию, вырвать его зазнобе крашеные перекисью кудри?.. Нет. Пожалуй, у меня бы не получилось. Я даже плакать толком не умею. Так как-то чуть-чуть…
Приятно, черт возьми, когда женщина, просыпаясь после бурной ночи с мужчиной, улыбается, как сытая кошка. — Макс еще крепче прижал меня к своей обнаженной груди и поцеловал куда то в плечо…потом в шею… потом добрался до уха. — А я не насытился, — услышала я его жаркий шепот, — и требую продолжения…
Максим! — Я шутливо хлопнула его пальцем по носу. — Мы, между прочим, на работу опоздали. Панченко нас съест.
После вчерашнего он тебя кушать не станет, решит, что подавится, а я вообще не вкусный…
С чего ты взял? По моему, так очень даже приятный… местами особенно…
И после этого ты думаешь, я выпущу тебя из кровати? Даже и не мечтай! …
ГЛАВА 11.
На работе мы появились к одиннадцати. Приехали вместе, но сразу же разбежались по своим кабинетам. Через несколько минут мне позвонил Панков и почти плачущим голосом сказал:
Слава богу, Вы появились Тамара Владимировна! А то я уж и не знаю, что делать…
Что случилось? Говори толком, Дим.
Да тут эта… гражданка Игошина с самого утра пожаловала…
Вика!?
Нет. Виктория Павловна все еще не в себе, я утром с ее врачом беседовал… Кто же ее отпустит из больницы…
Дим, ну когда ты научишься докладывать сразу и по существу? — Вздохнула я. — Пока ты отелишься, можно умереть, не дождавшись помощи.
Эта Игошина другая. Старая.
Алевтина Васильевна что ли?
Она. — Обрадовался парень. — Если вы знакомы, то, может, я ее к Вам направлю?
В чем дело то? Чего она хочет?
Заявление написать на гражданку Петрову. Это ту, которая Евгения Леонидовна…
Да поняла я! Дальше что?
Та ее всю ночь терроризировала, дверь грозилась поджечь, кричала, что ее сын Денис погубил ее девочек… короче опозорила на весь подъезд.
Ну и чего она ее не пустила? Тогда бы никакого позора не получилось…
Вы меня спрашиваете? Я уже битый час ей это твержу. А она про сатану, антихриста, людей каких то черных… Петрова к ним после опознания приехала уже в платке черном.
То есть она девочку опознала? — Уточнила я.
Само собой. Вы сомневались разве?
Нет. Ну, и чего она от тебя то хочет?
Принять заявление и арестовать Петрову.
Так прими, и пусть идет домой.
Я принял, а она не уходит. Говорит, ареста ждать будет. Когда ведьму в кандалах приведут….
И ты, милок, решил подкинуть это счастье мне? Вот спасибо тебе. Большое человеческое спасибо! Знаешь, что сделай, вручи ей заявление и пусть идет к Панченко. Он должен подписать. Объясни даме, что теперь все зависит только от всесильного Ивана Тарасовича.
Понял! — обрадовался Панков.
А сам иди к Максу, пересиди бурю там. Я тоже сейчас ухожу. Хочу побеседовать с врачом, который наблюдал Исаева в психушке. Может, чего дельное присоветует?
Хорошо.
Есть заключение эксперта от чего и во сколько умер ребенок?
Пока только предварительное. Где-то через час-полтора Мишка обещал официальную бумагу подогнать.
Ну, и что он установил?
Если вкратце, то девочка умерла от удушья. Довольно давно. Похоже, практически сразу после похищения.
Может, в сумке задохнулась?
Это вряд ли. Сумка специально предназначена для переноса детей. Там отверстия есть вентиляционные…
Ладно, я поехала. Если новости будут, звоните. И постарайтесь на месте быть. После моего возвращения, возможно, поедете на задержание Исаева.
Столько лет выбивал эту аппаратуру, что даже и самому не верится, что все таки получил. — Признался довольно молодой доктор, перехватив мой удивленный взгляд. — Она необходима нам для работы с пациентами, теперь мы имеем возможность записывать их исповеди, признания, даже истерики порой и наблюдать малейшие изменения в мимике, интонациях, жестах. Во время беседы порой приходится фокусировать свое пристальное внимание на чем то одном, и детали могут ускользнуть… А так потом в спокойной обстановке можно осмыслить каждую фразу больного…. Уже пять лет пользуемся видео и аудио записью. Поверьте, это дает порой такие неожиданные результаты! Я даже несколько раз проводил эксперимент, давал пациенту перед выпиской просмотреть пленку с его откровениями при поступлении к нам. Они совершенно иначе реагируют на происходящее. Результаты иной раз просто поразительные, поверьте! Правда, совет категорически запретил мне подобные эксперименты, как не проверенные и потому сомнительные… А Вы, собственно, по какому вопросу? — Вдруг спохватился он.
Я представилась и протянула Ненашеву документы, он отмахнулся и гостеприимно протянул руку к одному из разноцветных стульев:
Присаживайтесь, пожалуйста. Ну и кто из наших пациентов заинтересовал органы правопорядка на этот раз?
Исаев Виктор Андреевич. Лежал в вашем отделении, выписался около полутора лет назад.
Исаев? Я прекрасно помню этого больного. Как он сейчас? Я советовал ему сразу же после выписки устроиться на работу, даже список прилагал к личному делу. Список специальностей, по которым ему наиболее благоприятно трудиться…
Профессия автомеханика туда входила? — Поинтересовалась я.
На одной из первых позиций. Я рад, что Исаев внял моим советам. — Обрадовался Ненашев.
Видимо, к сожалению, не всем. Не могли бы Вы, Егор Геннадьевич, поподробнее рассказать мне о том состоянии, в котором Исаев попал а Вашу клинику, о его диагнозе…. Короче говоря, о его проблемах и неприятностях, которые он может причинить окружающим его людям.
Доктор несколько поскучнел и не слишком охотно сказал:
Раз мы выписали его полтора года назад, значит его присутствие обществу ничем не угрожает…
То есть Вы хотите сказать, что Исаев полностью выздоровел? — Уточнила я.
Строго говоря, он и не был больным, — с досадой произнес Ненашев. — Это очень распространенное заблуждение, что такие люди больны, что им можно выписать какие то таблетки, уколы, вылечить их и все… Вы поймите, гомосексуализм, лесбийство, педофилия, это особенности человеческой психики… Они не стремятся к этому, просто родились такими и все…
То есть Вы хотите сказать, что педофилия неизлечима? Ну, в принципе, я согласна … — Задумчиво произнесла я. — Но тогда в чем же цель Вашей работы, что значат те результаты, которых добиваетесь Вы?
Я не помню всех деталей болезни Исаева, прошло много времени… Сейчас я найду его карту и мы с Вами поговорим о нем конкретно… Что же касается нашей работы, то тут все просто. Сюда, в эти стены попадают не просто люди с отклонениями, мы работаем с пациентами, которые перешагнули некую грань, попали в состояние стресса, просто запутались, наконец… Многих из них еще можно вернуть к нормальной жизни… Вот этим мы и занимаемся. Мы не можем сделать так, чтобы педофилу перестали нравиться дети, но мы можем ему объяснить, что трогать их безнравственно, этим они причиняют маленьким созданиям боль и страх. Мы стараемся заставить их осознать реальное положение вещей и смириться с ним. Безусловно, к каждому подобному пациенту нужен особый подход, разное количество времени. Кто то приходит в норму за месяц, кто то проводит у нас годы. Мы стараемся выпускать в общество только тех больных, в которых мы совершенно уверены. У нас работают прекрасные опытные специалисты, поверьте…
Слава богу, Вы появились Тамара Владимировна! А то я уж и не знаю, что делать…
Что случилось? Говори толком, Дим.
Да тут эта… гражданка Игошина с самого утра пожаловала…
Вика!?
Нет. Виктория Павловна все еще не в себе, я утром с ее врачом беседовал… Кто же ее отпустит из больницы…
Дим, ну когда ты научишься докладывать сразу и по существу? — Вздохнула я. — Пока ты отелишься, можно умереть, не дождавшись помощи.
Эта Игошина другая. Старая.
Алевтина Васильевна что ли?
Она. — Обрадовался парень. — Если вы знакомы, то, может, я ее к Вам направлю?
В чем дело то? Чего она хочет?
Заявление написать на гражданку Петрову. Это ту, которая Евгения Леонидовна…
Да поняла я! Дальше что?
Та ее всю ночь терроризировала, дверь грозилась поджечь, кричала, что ее сын Денис погубил ее девочек… короче опозорила на весь подъезд.
Ну и чего она ее не пустила? Тогда бы никакого позора не получилось…
Вы меня спрашиваете? Я уже битый час ей это твержу. А она про сатану, антихриста, людей каких то черных… Петрова к ним после опознания приехала уже в платке черном.
То есть она девочку опознала? — Уточнила я.
Само собой. Вы сомневались разве?
Нет. Ну, и чего она от тебя то хочет?
Принять заявление и арестовать Петрову.
Так прими, и пусть идет домой.
Я принял, а она не уходит. Говорит, ареста ждать будет. Когда ведьму в кандалах приведут….
И ты, милок, решил подкинуть это счастье мне? Вот спасибо тебе. Большое человеческое спасибо! Знаешь, что сделай, вручи ей заявление и пусть идет к Панченко. Он должен подписать. Объясни даме, что теперь все зависит только от всесильного Ивана Тарасовича.
Понял! — обрадовался Панков.
А сам иди к Максу, пересиди бурю там. Я тоже сейчас ухожу. Хочу побеседовать с врачом, который наблюдал Исаева в психушке. Может, чего дельное присоветует?
Хорошо.
Есть заключение эксперта от чего и во сколько умер ребенок?
Пока только предварительное. Где-то через час-полтора Мишка обещал официальную бумагу подогнать.
Ну, и что он установил?
Если вкратце, то девочка умерла от удушья. Довольно давно. Похоже, практически сразу после похищения.
Может, в сумке задохнулась?
Это вряд ли. Сумка специально предназначена для переноса детей. Там отверстия есть вентиляционные…
Ладно, я поехала. Если новости будут, звоните. И постарайтесь на месте быть. После моего возвращения, возможно, поедете на задержание Исаева.
* * *
В ворота психиатрической клиники мне удалось попасть далеко не сразу. Охранник долго изучал мои документы, вел с кем-то переговоры по рации… Ржавые скрипучие створки распахнулись только минут через пятнадцать, не раньше, и я, наконец, смогла проехать внутрь. Парень в камуфляжной форме мельком осмотрел мою машину и показал место, где я смогла ее оставить. Эта больница произвела на меня неприятное и даже тягостное впечатление. За огромным некрашеным забором ютилось несколько одноэтажных зданий барачного типа. Среди них двухэтажный, видимо административный, корпус выглядел просто гигантом, но и он, так же как и остальные строения, давно не ремонтировался, штукатурка свисала со стен грязными клочьями, окна щеголяли давно не крашеными серо-желтыми рамами. Немного радовало глаз только одно, не смотря на ужасающую бедность, вокруг царила почти идеальная чистота. Дорожки тщательно выметены, полы на лестницах и в коридорах выскоблены до блеска… Кабинет врача Ненашева Егора Геннадьевича, который я нашла с трудом, тоже не блистал роскошью. Письменный стол, несколько стульев, в углу небольшой шкаф, видимо для хранения одежды… все это в сочетании с протертым линолеумом на полу выглядело казенно и неуютно. Неожиданными и как бы лишними в этом убогом интерьере выглядели отличный музыкальный центр и видеодвойка, примостившиеся на ободранной колченогой тумбочке…Столько лет выбивал эту аппаратуру, что даже и самому не верится, что все таки получил. — Признался довольно молодой доктор, перехватив мой удивленный взгляд. — Она необходима нам для работы с пациентами, теперь мы имеем возможность записывать их исповеди, признания, даже истерики порой и наблюдать малейшие изменения в мимике, интонациях, жестах. Во время беседы порой приходится фокусировать свое пристальное внимание на чем то одном, и детали могут ускользнуть… А так потом в спокойной обстановке можно осмыслить каждую фразу больного…. Уже пять лет пользуемся видео и аудио записью. Поверьте, это дает порой такие неожиданные результаты! Я даже несколько раз проводил эксперимент, давал пациенту перед выпиской просмотреть пленку с его откровениями при поступлении к нам. Они совершенно иначе реагируют на происходящее. Результаты иной раз просто поразительные, поверьте! Правда, совет категорически запретил мне подобные эксперименты, как не проверенные и потому сомнительные… А Вы, собственно, по какому вопросу? — Вдруг спохватился он.
Я представилась и протянула Ненашеву документы, он отмахнулся и гостеприимно протянул руку к одному из разноцветных стульев:
Присаживайтесь, пожалуйста. Ну и кто из наших пациентов заинтересовал органы правопорядка на этот раз?
Исаев Виктор Андреевич. Лежал в вашем отделении, выписался около полутора лет назад.
Исаев? Я прекрасно помню этого больного. Как он сейчас? Я советовал ему сразу же после выписки устроиться на работу, даже список прилагал к личному делу. Список специальностей, по которым ему наиболее благоприятно трудиться…
Профессия автомеханика туда входила? — Поинтересовалась я.
На одной из первых позиций. Я рад, что Исаев внял моим советам. — Обрадовался Ненашев.
Видимо, к сожалению, не всем. Не могли бы Вы, Егор Геннадьевич, поподробнее рассказать мне о том состоянии, в котором Исаев попал а Вашу клинику, о его диагнозе…. Короче говоря, о его проблемах и неприятностях, которые он может причинить окружающим его людям.
Доктор несколько поскучнел и не слишком охотно сказал:
Раз мы выписали его полтора года назад, значит его присутствие обществу ничем не угрожает…
То есть Вы хотите сказать, что Исаев полностью выздоровел? — Уточнила я.
Строго говоря, он и не был больным, — с досадой произнес Ненашев. — Это очень распространенное заблуждение, что такие люди больны, что им можно выписать какие то таблетки, уколы, вылечить их и все… Вы поймите, гомосексуализм, лесбийство, педофилия, это особенности человеческой психики… Они не стремятся к этому, просто родились такими и все…
То есть Вы хотите сказать, что педофилия неизлечима? Ну, в принципе, я согласна … — Задумчиво произнесла я. — Но тогда в чем же цель Вашей работы, что значат те результаты, которых добиваетесь Вы?
Я не помню всех деталей болезни Исаева, прошло много времени… Сейчас я найду его карту и мы с Вами поговорим о нем конкретно… Что же касается нашей работы, то тут все просто. Сюда, в эти стены попадают не просто люди с отклонениями, мы работаем с пациентами, которые перешагнули некую грань, попали в состояние стресса, просто запутались, наконец… Многих из них еще можно вернуть к нормальной жизни… Вот этим мы и занимаемся. Мы не можем сделать так, чтобы педофилу перестали нравиться дети, но мы можем ему объяснить, что трогать их безнравственно, этим они причиняют маленьким созданиям боль и страх. Мы стараемся заставить их осознать реальное положение вещей и смириться с ним. Безусловно, к каждому подобному пациенту нужен особый подход, разное количество времени. Кто то приходит в норму за месяц, кто то проводит у нас годы. Мы стараемся выпускать в общество только тех больных, в которых мы совершенно уверены. У нас работают прекрасные опытные специалисты, поверьте…