Страница:
Владимир Першанин
Морпехи против «белых волков» Гитлера
Вступление
Если вглядеться в карту Великой Отечественной войны, то можно увидеть, что северный фланг огромного фронта пролегал за 70-й параллелью. Баренцево и Белое море, Кольский полуостров и незамерзающий порт Мурманск, до которого немецкие егеря не смогли преодолеть оставшиеся 80 километров, наткнувшись на ожесточенное сопротивление наших войск. Вдоль Кольского полуострова, через Белое море шли к Архангельску знаменитые полярные конвои, помощь союзников техникой, вооружением и продовольствием.
А юго-восточнее сражался в окружении Ленинград. Исторические места, где морские порты и перевалочные базы соседствуют с безлюдными просторами тундры, полярными хребтами, бесчисленными заливами, – по ним снабжался север фронта, и постоянными врагами кроме немцев были холод, мрак полярной ночи и бесконечные ледяные просторы с гигантскими полыньями, скалами и минами, щедро разбросанными во время войны.
А юго-восточнее сражался в окружении Ленинград. Исторические места, где морские порты и перевалочные базы соседствуют с безлюдными просторами тундры, полярными хребтами, бесчисленными заливами, – по ним снабжался север фронта, и постоянными врагами кроме немцев были холод, мрак полярной ночи и бесконечные ледяные просторы с гигантскими полыньями, скалами и минами, щедро разбросанными во время войны.
Глава 1
Операция «Нортон»
Насколько правильно выдержала направление группа – неизвестно. Снег, вой ветра, темнота, компасы барахлили. Ориентироваться можно было по слабо мерцающим во мгле звездам. Имелась карта, составленная в 1910 году, но доверия она не вызвала. Согласно ей группа должна была находиться на ледниковом хребте, на высоте километра.
Однако от края до края тянулась равнина, а впереди мерещилась серая масса замерзшего моря. Группа официально именовалась десантным отрядом морской пехоты «Онега», а командовал им старший лейтенант Никита Васильевич Маркин. Он лично ходил в разведку по этому маршруту, обладал хорошей профессиональной памятью, но сейчас местность не узнавал. Возможно, уклонились? Или менял окрестности морозный туман, выплывающий клубами и принимающий самые неожиданные формы. После короткого совета с остальными командирами взяли южнее.
Десантники находились в пути уже сутки, проделав долгий путь почти без остановок. Имелись две вьючные лошади, но люди были загружены до предела: оружие, взрывчатка, продовольствие и разные мелочи, необходимые для долгого похода. Многое от усталости казалось ненужным. Хотелось выбросить фляги, котелки, запасное белье. Двойной запас патронов и гранат среди мертвой пустыни казался лишним грузом.
Отряд остановился. Далеко впереди мерцал отблеск, непохожий на другие огни северной ночи. Минут пять наблюдали, пока не убедились, что с пути не сбились.
Теперь шли осторожнее, ожидая вспышки ракеты или даже взрыва сигнальной мины. Через пару километров, когда обозначился кружок фонаря, отряд разделился на несколько частей. Вперед выдвинулась разведка – трое парней во главе со старшиной второй статьи Славой Фатеевым, маленьким, увертливым и быстрым в движениях.
Коноводы отвели в низину лошадей и сделали это вовремя. Прожектор потянул голубоватый луч от края залива и вдоль по холмам. Снега здесь было немного, в основном по щиколотку, а кое-где торчали и земляные пласты. Широкая лента ледника, тянувшаяся сюда с самых северных широт, истончилась, превращаясь кое-где в груды заснеженного крошева. Среди них торчали самые обычные валуны, обкатанные до блеска за долгие века путешествия вместе со льдом.
Прожектор был так себе, мощности генератора недоставало. Но за полкилометра немцы довольно тщательно осмотрели местность. Они бы высветили кого-нибудь из сорока человека отряда, будь местность более открытая. Прожектористы осматривали каждую впадину и каждый бугорок. Но камни, смешанные со льдом, земляные холмы и расползшаяся лава ледника мешали обзору. Потом прожектористы устали от бесконечного мелькания света и тени, луч уже не цеплялся к каждой кочке.
Слава Фатеев с помощниками осторожно и быстро спускались по склону, освещенному луной и мерцанием ледяного залива. Старшина понимал, что в этих условиях необходимо преодолевать склон как можно быстрее. В любой момент могли снова включить прожектор или появиться патруль. Светились окна поста видеонаблюдения.
На таком склоне лучше не задерживаться. Чем быстрее спустишься, тем больше шансов уцелеть. Если не свернешь шею на скользком участке мха или ледяном мостике. Пулеметчик на вышке прикрывал залив и плавучую батарею и в любую минуту мог развернуть турель. По склону от него не убежишь.
Слава Фатеев, легко одетый, в туго перепоясанной телогрейке, шесть лет перегонял плоты на Волге. Это выработало у него необыкновенное чутье на равновесие, он улавливал носком сапога мельчайшую подвижку льда или камня. Его помощники не имели такого опыта, но чему-то он их успел научить.
Когда спустились, оказались рядом с финским домом-вагончиком. Фатеев вместе с сапером лейтенантом Костей Веселковым побывали в этих местах три дня назад, знали, что в домике находятся человек двенадцать, еще столько же в будке видеонаблюдения.
Со своей отличной оптикой и дальномерами, они хорошо просматривали пролив и любое судно, идущее даже по дальнему краю. Этот упрятанный в расщелине пост был как прыщ на лбу. Его предстояло уничтожить. Но имелась и другая цель – серая громада старого ледокольного корабля «Урал» (когда-то, кажется, родного). Громада покачивалась на якорях, выставив массивные стволы четырехдюймовых орудий в сторону незамерзающего пролива.
Четыре дюйма исход большого сражения не решат, но весят снаряды пятнадцать килограммов и, выпущенные точно в цель, могут наделать дел. Подбитый осенью 1941 года «Урал» немцы решили использовать как плавучую артиллерийскую батарею. Его отбуксировали в хорошо укрытую среди скал морскую бухту в нашем тылу. Здесь проходил один из бесчисленных водных маршрутов: гражданские корабли, сейнеры, баржи развозили всевозможные грузы. Как правило, без охраны, так как военных кораблей не хватало для охраны союзных конвоев.
«Урал», который немцы переименовали в «Нортон», уже натворил дел. В здешних местах пропали два сейнера, а следом грузопассажирский пароход.
Пока летели в него снаряды, радист успел передать координаты батареи и даже сказать товарищам «прощай». Семьсот человек ушли на дно. Не успевшие выбраться из трюмов, сплетенные в клубки или выпрыгнувшие за борт, на что-то надеявшиеся. Но в здешней неживой воде сердце выдерживает считаные минуты и останавливается, сведенное непереносимым холодом.
Такие батареи не рассчитаны на долгие боевые действия. Рано или поздно их и уничтожат. Но старье, да еще трофейное, не жалко. Утопят танкер или просто наведут панику на маршруте – уже немалая польза.
И команду особенно не жалко – сюда собирают списанных никудышных моряков, пехотинцев. В открытом бою никто из них себя не проявил. Забракованные за трусость и расхлябанность, они быстро смелеют, расстреливая гражданские суда. С удовольствием наблюдают, как пулеметные трассы перехлестывают тонущих людей, дырявят пробковые плоты и крошат борта шлюпок, перебивая напрочь тянувшиеся к спасению руки. Веселая работа, только пулеметные ленты успевай менять.
Среди семисот погибших советских граждан были эвакуированные рабочие, их семьи, раненые из госпиталей, начальная школа в полном составе со своим завучем.
Плавучая батарея отстрелялась удачно еще несколько раз, подстерегая идущие вдоль скал гражданские корабли и сейнеры, но ее в конце концов засекли. В условиях полярной ночи, а точнее, начинающейся весны, бомбить объект не было возможности, да и не хватало самолетов.
Тогда решили использовать недавно созданный десантный отряд морской пехоты «Онега». По существу, дело было новое. Первые морские бригады морской пехоты, созданные осенью 1941 года, в основном растворились в рядах защитников Ленинграда. И вот необходимость заставила выделить из разных подразделений сорок человек, наскоро подучить их и поставить боевую задачу.
Несмотря на спешку, старший лейтенант Никита Васильевич Маркин сумел сколотить боеспособный десантный отряд, который получил даже персональное название «Онега». Вслед за разведчиками бойцы отряда уже спустились вниз и ждали сигнала под обрывом возле плавучей батареи.
Как всегда, многое меняет случайность. Из вагончика на берегу вышел немецкий матрос. Он был безоружен, особенно никуда не спешил, возможно, просто решил подышать свежим воздухом в положенный ему перерыв. Матрос достал сигаретную пачку и вдруг замер. Он увидел стоявшего у скалы громоздкого русского лейтенанта, который пытался втиснуться в расщелину. Это был командир взрывников Костя Веселков, загруженный взрывчаткой.
Немец вел себя хладнокровно, словно появление непонятного человека в русском полушубке было обычным явлением в безжизненной пустыне. У матроса хватило выдержки даже прикурить, он оценивающе оглядел автомат, упрятанный среди тюков. Веселков поднял указательный палец к губам, призывая врага молчать. Это помогло выиграть какое-то время. Пока немец молчал, остальная часть отряда бежала к намеченным местам.
Но нервы немецкого матроса не выдержали. Он метнулся прочь большими прыжками и затем закричал. Почему не кричал сразу? Возможно, берег дыхание, чтобы оторваться от врага. Но в любом случае это его не спасло. Фатеев налетел мелким стремительным комком, ударил финским охотничьим ножом под ребра. Его помощники держали на мушке вагончик, не торопясь открывать огонь. Вначале следовало ворваться по трапу на плавучую батарею.
Но секунды были все же потеряны, и дело пошло не так, как рассчитывали. Постовой у трапа, в громоздкой, подбитой мехом шинели, услышав крик, насторожился. За две недели нахождения здесь равнины и хребты оставались пустынными, не появлялся ни один человек, не считая целей на воде.
Их командир, капитан «Нортона», действовал обдуманно, не торопясь заглатывать куски, которыми можно подавиться. Выбирал проходившие неподалеку небольшие суда и топил их первыми же снарядами, всаживая фугас сначала в ходовую рубку, а затем под ватерлинию.
Рыбацкие деревянные сейнеры не представляли большой ценности. Их кораблями даже было назвать трудно. Большие смоленые баркасы, некоторые даже с парусами. Взрывы разбивали их в крошево. В воде барахтались женщины, подростки, составлявшие основную часть экипажа. По настроению лейтенанта, командира батареи, им давали десяток минут, чтобы окоченеть и пойти ко дну, или расстреливали. Иногда на спор выпускали винтовочные обоймы.
– Ну вот, нажрались русские своей рыбы, – удовлетворенно подводил итог лейтенант.
Он и сам любил пострелять из своего длинноствольного «люгера», иногда даже попадал за сто-двести метров, не делая разницы, кто плывет – женщина, мужчина или мальчишка.
Постовой подумал, что после таких забав им самим придется худо. Говорят, русские связывают пленных парами и топят, как щенят. Ужасная смерть, но это же варвары! Такие мысли мелькали у постового, когда он увидел бегущих к трапу десантников. Постовой был не слишком разворотливым матросом береговой службы, но стрелял хорошо, проявляя старательность на учебных знанятиях.
Выстрел срезал десантника наповал, он покатился по гремящему трапу и уткнулся головой в ограждение. Постовой дал сигнал тревоги, сумел уклониться от пулеметной очереди и вторым выстрелом угодил в ручного пулеметчика Гришу Чеховских, которому отводилась важная роль в штурме «Нормана». Взвыла сирена, вспыхнули сразу несколько прожекторов. Пули крошили финский домик, выскакивали с карабинами солдаты из пункта видеонаблюдения.
Старший лейтенант Маркин уловил в этой суматохе главное и крикнул политруку Слободе:
– Николай, бери Фатеева и махом на батарею. Остальных Шишкин на берегу добьет.
Политрук Слобода кивнул. Его уже обгонял шустрый разведчик Фатеев, за ними бежали остальные. Бдительные постовые на причале вместе с помощниками вели беглый огонь, а зенитчик разворачивал пулемет.
– Не телись, мать вашу! – кричал Фатеев.
Тем временем к постовому у трапа присоединились еще несколько немецких матросов. Стреляли они торопливо, опустошая винтовочные обоймы, автоматные магазины, и задержали атаку, убив и ранив нескольких десантников. Гриша Чеховских, плотный, с круглыми конопатыми щеками, лежал, влипнув в мерзлый металл. Пули свистели в полуметре над ним. В любой момент кто-то из немцев мог опустить ствол и добить пулеметчика.
Хорошо сработал политрук Николай Слобода. Хладнокровно подойдя к борту и пригнувшись, он аккуратно перебросил гранату через ограждение. Немцы увидели гранату и, не дожидаясь взрыва, шарахнулись прочь. Осколки никого не убили, но ранили бегущих в спину. На подмогу уже бежали еще матросы из команды «Нортона», Фатеев тоже наступал, стреляя быстрыми очередями. Его скорострельный ППШ сыпал веер блестящих в прожекторном свете гильз.
Командира разведки поддержали огнем остальные. Фатеев прыгнул на борт и лицом к лицу столкнулся с лейтенантом, командиром батареи. В куртке, наброшенной на плечо, он вскинул длинноствольный «люгер», из которого любил добивать тонущих русских рыбаков, и наверняка бы не промахнулся в Фатеева. Старшину спасли два последних патрона, оставшихся в ППШ.
Сколько ненависти и вины за собственную проявленную нерасторопность было на юном лице немецкого лейтенанта, что даже две пули в грудь пониже ворота не остановили его. Он получил смертельные ранения, но изо всех сил пытался исполнить свой долг – не пустить врага на корабль. Пуля просвистела в десятке сантиметров от шапки Фатеева. Слабеющие пальцы офицера пытались нажать на спуск еще раз, но помощник Фатеева Толя Алехин выбил пистолет из рук офицера.
Часть десантников уже миновала трап и растекалась по кораблю. Зенитчики пытались опустить свою спаренную крупнокалиберную установку на самый низкий уровень. Под веер тяжелых 13-миллиметровых пуль угодил морской пехотинец, пытавшийся подняться по лесенке для лучшего обзора. Ему снесло полголовы и сбросило вниз. Бежавший следом десантник выстрелом в упор уложил одного из зенитчиков, второй успел убежать.
Финский домик, большинство обитателей которого так и остались внутри, горел, разбрасывая брызги взрывающихся гильз, клочья одежды, полыхали ящики с продуктами. Тяжело раненный унтер пытался выползти. Боль от ожогов сумела заставить его подняться, он постоял секунду огненным столбом (горело шерстяное белье) и свалился в пламя.
Сержант Афанасий Шишкин, длинный, жилистый, с мощными ладонями, был оставлен с отделением на террасе, где тоже шел бой. Сбросив рукавицы, он проверял гранаты.
– Пошли, – заторопил он своих помощников, глядя, как те наблюдают за пересекающимися веерами трассирующих пуль.
Цветасто, словно фейерверк, проносятся трассы, но любая пронзит тебя насквозь, как раскаленный гвоздь картонку. Жутко даже смотреть на смертельные огоньки.
– Приготовились, – скомандовал Афанасий, чувствуя нерешительность отделения. – Юрка, заходи справа.
Юрка Ремизов послушно закивал и, добежав до камня-валуна, бросил три гранаты РГД подряд. Кидали гранаты Шишкин и второй помощник. Грохот перекрыл остальные звуки. Из будки видеонаблюдения вылетали целиком рамы. Новейший локатор расшлепался в блин о камни. Его оператор выпустил в Ремизова торопливую очередь, легко ранил его и тут же получил пулю в лицо от Афони Шишкина.
Старший лейтенант Маркин пока не вмешивался. Его место было на корабле, чтобы как можно быстрее закончить минирование. Но наверху еще шел бой. Из полуразрушенной башенки видеонаблюдения вели беглый огонь из карабинов и автоматов, по существу перекрыв дорогу к кораблю половине отряда.
Трое бойцов лежали в нескольких шагах, убитые наповал. За каменной плитой бинтовали пулеметчика Чеховских, который ахал и мешал санитарам. Политрук Слобода так и не сумел перебраться через борт. Укрывшись за каменной тумбой, он стрелял из карабина.
Трое десантников бежали к трапу. Один упал и закрутился. Двое бросились под прикрытие каменной плиты. Раненого добил пулеметчик, винтовка с расколотым цевьем загремела по обледенелому камню.
И все же, несмотря на плотный огонь, оставив еще двух убитых, Маркин пробился с основной частью отряда на бывший корабль, а теперь плавучую батарею, где сразу началась рукопашная схватка.
Корабль, хоть и не слишком большой, представлял собой сложный лабиринт построек. Носовую часть отбили, Фатеев прорывался к корме, но полубак крепко держали немцы. Люди стреляли в упор, едва не упираясь друг в друга стволами. При этом успевали увернуться, и далеко не каждая пуля достигала цели.
Рыжий Толя Алехин выстрелил в упор из автомата в немецкого комендора возле орудия. Пуля прошла рядом, звонко отрикошетив от массивного ствола. Немец кинулся на Алехина, перехватив автомат, выкручивая его из рук.
Фельдфебель в черных погонах с якорем, окантованным желтой полосой, стрелял из «парабеллума». Командир второго отделения, старый моряк, участник Финской войны, увидел, как из спины десантника, пробитой насквозь, брызнули клочья ткани и крови. Он выстрелил в фельдфебеля, но тот успел нажать на спуск, пробив моряку плечо, и стал торопливо перезаряжать пистолет.
Двое морских пехотинцев сцепились в одну кучу с двумя немецкими моряками, катаясь по палубе, пытаясь достать друг друга ножами. Тяжелая кожаная одежда защищала не хуже кольчуги, но кому-то уже располосовали лицо, у другого вывалился из порезанных пальцев нож.
Ситуацию сломили Маркин и Фатеев. Старший лейтенант в упор застрелил фельдфебеля, а старшина длинной очередью разогнал бежавших с кормы немецких матросов. Алехин прошил очередью немца с ножом. Второй ударил его в ногу. Алехин с руганью отскочил и выпустил длинную очередь в ответ.
Несмотря на потери, команда плавучей батареи дралась упорно. Вряд ли они рассчитывали на какую-то поддержку, хотя успели сообщить по рации о нападении. Просто немцы знали: русские не уйдут, пока не взорвут батарею, и спастись можно, если выбить у азиатов всех командиров и сломить их решимость.
Костя Веселков, отложив тяжелую поклажу взрывчатки, быстро двигался со своими подрывниками к корме. Сверху стреляли из автомата, пули со звоном отскакивали от металла. Получилось так, что теснимый немецкий экипаж скапливался у кормы. Кто-то пытался найти укрытие за шлюпкой. Ее прошили длинной очередью. Тяжело раненный матрос выполз ногами вперед, массивные подошвы ботинок судорожно дергались. Один из десантников не выдержал и дал очередь, добивая немца.
Маркин подозвал Фатеева:
– Слава, слишком долго канителимся. Надо кончать дело. Возьми несколько человек пошустрей и ударь по корме.
– Понял. Шишкина, Алехина возьму, еще двоих-троих.
– Веселкова только не бери. Ему корабль предстоит взрывать. В общем, одним броском, без всяких затяжек, очищай «Нортон» от фрицев.
Последний этап по захвату корабля принес наибольшие потери. Фатеев с ручным пулеметом ловил вспышки и бил по ним сверху. Потерявший ориентировку немец бежал прямо на старшину. Фатеев выпустил остаток диска. Понял, что у людей не выдерживают нервы, и, подхватив ППШ, крикнул:
– Вперед! Не останавливаться!
Сцепились в клубке у кормового орудия и желоба для сброса глубинных бомб, который давно не работал. Здесь уже почти не стреляли, действовали ножами и прикладами. Толя Алехин, раненный в ногу штыком, не отставал от других, но поскользнулся и, упав на палубу, едва не угодил под другой штык. Двадцатилетний шофер из Балакова с ужасом наблюдал, как немец в стеганом комбинезоне поднимается с колена и снова заносит лезвие. И ничего не успеешь сделать. Разве что мяукнуть «мама» и получить удар. Видно, судьба – погибнуть от немецкого штыка.
Немца застрелил замполит Слобода, и он же, добежав до кормы, свалил двумя выстрелами радиста, затаившегося за переборкой. Продолжали вести беглый огонь с правого борта. Десантник, пытавшийся обойти вспышки, ахнул и полетел в густую ледяную воду.
Гарнизон все же добили, хотя часть немецких моряков успела прорваться на берег. Некоторые разбежались, укрываясь за скалами и в извилинах ледника. Начинался ранний северный рассвет, долгий и туманный. Веселков со своей командой минировал плавучую батарею, спуская в трюм ящики с тротилом.
Вызванный ракетой, огибая мыс, медленно приближался сторожевой катер «Касатка», бывший сейнер рыбного флота, выделенный для морских пехотинцев. Дубовые доски почернели от времени, но мотор молотил упорно, толкая посудину со скоростью восемь узлов (пятнадцать километров в час). На баке торчал «максим» с сетчатым зенитным прицелом, а позади рубки виднелось главное оружие – сорокапятимиллиметровая пушка.
По мокрым от крови сходням грузили раненых. Погибших сразу складывали в ряд у борта и накрывали брезентом.
– Дорого нам этот «Норман» обошелся, – с досадой произнес капитан сторожевика Ефрем Будько, плавающий на этой посудине с десяток лет.
– Войны без жертв не бывает, – рассудительно ответил политрук Слобода.
– Внезапности не получилось, – сказал Маркин. – Упустили минуту-другую, и вон они, ребята, под брезентом лежат. Ладно… Веселков, у тебя все готово?
– Так точно!
– Ну, так взрывай к чертовой матери эту посудину. Хватит ей небо коптить. Отстрелялась, сволочь.
Плавучую батарею приподняло мощным толчком, в пробоину хлынула вода. В водовороте крутился всякий хлам, спасательные круги, обломки и тела немецких матросов, уничтоженных во время боя.
На минуту плавучая батарея замерла, с ревом вбирая в себя воду, потом кувыркнулась и ушла кормой вниз, пустив огромный пузырь воздуха. На берегу горели постройки, взрывались патроны, стекала по откосам пылающая солярка, в огне шипел лед и смерзшийся снег.
Для небольшого отряда, по существу взвода, победа была немалая. Уничтожена батарея, которую немцы воткнули и укрыли в одном из многочисленных проливов в нашем тылу. На севере такое возможно. На сотни километров ни одного поселка, нет дорог, а самолетами огромное пространство не прочешешь. Да еще попробуй найди в затерянном проливе втертую в скалы батарею и хорошо закамуфлированный наблюдательный пункт.
Сюда фрицы вряд ли вернутся, разве что забрать обгоревшие трупы. Но и морским пехотинцам выполненная операция обошлась дороже некуда. Пока отвинчивали фляги с водкой и вскрывали банки с тушенкой, нет-нет да бросали взгляды на ряд тел, укрытых окровавленным брезентом. Вздыхали и опрокидывали кружки за помин души погибших товарищей.
Выпили и свои порции, и погибших товарищей – мертвым водка не нужна. Маркин не возражал, а политрук Николай Слобода и сам не отказывался, заглушая водкой дрожь в пальцах. В такой заварухе, где каждую минуту рядом с тобой гибли свои и чужие, он побывал первый раз.
– Успокойся, Коля, – сжал ему локоть Никита Маркин. – Ты молодцом держался, а к смерти привыкнуть невозможно. Да и не надо привыкать.
– Я понимаю, – закивал головой политрук.
– Ну и хорошо. Давай еще по сто граммов налью.
– Боюсь, опьянею.
– Нет, сейчас никто не опьянеет. Нервы только-только отпускать начали.
Мотор стучал ровно, уходили вроде спокойно. Лишь на расстоянии мили ударил вслед один из уцелевших на уничтоженной базе пулеметов. Пустое дело выпускать очереди на два километра. Раньше стрелять опасались, могли получить ответ из «сорокапятки», ну а сейчас вроде ко времени: мы еще живы и последнее слово за нами.
Пули с большим разбросом шлепали по воде, иногда вонзались в доски древнего баркаса. Одна отрикошетила от воды и ударила в скулу молодого десантника, сорвав клок кожи со щеки. Комендоры развернули кормовую «сорокапятку» и выпустили штук пять снарядов. Пулемет замолк, а догорающие обломки раскидало фонтаном огненных брызг.
Выпили еще водки, снова вспоминали моменты боя и прикидывали, что потопленная батарея не маленькая, тонн на 300 водоизмещением.
– Крейсер, – передразнил слишком хвастливого морпеха Маркин. – Идите в трюм, спите, пока возможность есть, а то разболтались. Великую победу одержали.
Десантники неохотно полезли со свежего воздуха в пропахший рыбой темный трюм.
Наверху остались командиры и начальник разведки Слава Фатеев. Он дремал, слегка расслабившись после выпитой водки, но хорошо слышал, что происходит вокруг. Для него это был не первый и не второй бой.
– Крейсер не крейсер, а десятка три фрицев ухлопали, – сонным голосом сообщил он. – А может, и больше. И батарею эту сволочную на дно пустили. Готовь представления на медали, Никита Васильевич.
– На ордена, – огрызнулся Маркин.
Задремал и политрук, не чувствуя холодного ветра, пронизывающего через телогрейку. У орудия и зенитного пулемета застыли неподвижные фигуры расчетов. Хоть и стояла в небе серая хмарь короткого северного дня, но в любую минуту мог появиться охотник «Юнкерс-87», чертов «лаптежник» с полутонным запасом бомб. Вывалится с воем из облаков непонятно с какой стороны, и посыпятся направленные опытной рукой фугасы.
В соседней бригаде сразу два катера утопили, а третий с пробоинами, подобрав уцелевших бойцов, кое-как доплюхал до берега, получив несколько очередей в гущу раненых и замерзающих людей.
Для катера-сторожевика, который вез десантников «Онеги», не нужно бомбардировщика, вполне хватит легкого «Мессершмитта» с его двумя пушками и двумя пулеметами, даже если он взял вместо бомб запасные баки с горючим.
Обычные винтовочные пули пробивают насквозь дубовые борта и палубу, а 20-миллиметровые снаряды выламывают полуметровые дыры в обшивке. Одна удачная атака, несколько таких пробоин, заглохший мотор, и, сваливаясь с борта на борт, судно быстро начнет тонуть. Слабая надежда на небольшие шлюпки, которые первыми попадают под осколки и пули, и дрянненькие пробковые плоты. Спасательные круги тоже не помогут, ледяная вода сковывает мышцы, и сердце останавливается после десяти минут в такой купели.
Однако от края до края тянулась равнина, а впереди мерещилась серая масса замерзшего моря. Группа официально именовалась десантным отрядом морской пехоты «Онега», а командовал им старший лейтенант Никита Васильевич Маркин. Он лично ходил в разведку по этому маршруту, обладал хорошей профессиональной памятью, но сейчас местность не узнавал. Возможно, уклонились? Или менял окрестности морозный туман, выплывающий клубами и принимающий самые неожиданные формы. После короткого совета с остальными командирами взяли южнее.
Десантники находились в пути уже сутки, проделав долгий путь почти без остановок. Имелись две вьючные лошади, но люди были загружены до предела: оружие, взрывчатка, продовольствие и разные мелочи, необходимые для долгого похода. Многое от усталости казалось ненужным. Хотелось выбросить фляги, котелки, запасное белье. Двойной запас патронов и гранат среди мертвой пустыни казался лишним грузом.
Отряд остановился. Далеко впереди мерцал отблеск, непохожий на другие огни северной ночи. Минут пять наблюдали, пока не убедились, что с пути не сбились.
Теперь шли осторожнее, ожидая вспышки ракеты или даже взрыва сигнальной мины. Через пару километров, когда обозначился кружок фонаря, отряд разделился на несколько частей. Вперед выдвинулась разведка – трое парней во главе со старшиной второй статьи Славой Фатеевым, маленьким, увертливым и быстрым в движениях.
Коноводы отвели в низину лошадей и сделали это вовремя. Прожектор потянул голубоватый луч от края залива и вдоль по холмам. Снега здесь было немного, в основном по щиколотку, а кое-где торчали и земляные пласты. Широкая лента ледника, тянувшаяся сюда с самых северных широт, истончилась, превращаясь кое-где в груды заснеженного крошева. Среди них торчали самые обычные валуны, обкатанные до блеска за долгие века путешествия вместе со льдом.
Прожектор был так себе, мощности генератора недоставало. Но за полкилометра немцы довольно тщательно осмотрели местность. Они бы высветили кого-нибудь из сорока человека отряда, будь местность более открытая. Прожектористы осматривали каждую впадину и каждый бугорок. Но камни, смешанные со льдом, земляные холмы и расползшаяся лава ледника мешали обзору. Потом прожектористы устали от бесконечного мелькания света и тени, луч уже не цеплялся к каждой кочке.
Слава Фатеев с помощниками осторожно и быстро спускались по склону, освещенному луной и мерцанием ледяного залива. Старшина понимал, что в этих условиях необходимо преодолевать склон как можно быстрее. В любой момент могли снова включить прожектор или появиться патруль. Светились окна поста видеонаблюдения.
На таком склоне лучше не задерживаться. Чем быстрее спустишься, тем больше шансов уцелеть. Если не свернешь шею на скользком участке мха или ледяном мостике. Пулеметчик на вышке прикрывал залив и плавучую батарею и в любую минуту мог развернуть турель. По склону от него не убежишь.
Слава Фатеев, легко одетый, в туго перепоясанной телогрейке, шесть лет перегонял плоты на Волге. Это выработало у него необыкновенное чутье на равновесие, он улавливал носком сапога мельчайшую подвижку льда или камня. Его помощники не имели такого опыта, но чему-то он их успел научить.
Когда спустились, оказались рядом с финским домом-вагончиком. Фатеев вместе с сапером лейтенантом Костей Веселковым побывали в этих местах три дня назад, знали, что в домике находятся человек двенадцать, еще столько же в будке видеонаблюдения.
Со своей отличной оптикой и дальномерами, они хорошо просматривали пролив и любое судно, идущее даже по дальнему краю. Этот упрятанный в расщелине пост был как прыщ на лбу. Его предстояло уничтожить. Но имелась и другая цель – серая громада старого ледокольного корабля «Урал» (когда-то, кажется, родного). Громада покачивалась на якорях, выставив массивные стволы четырехдюймовых орудий в сторону незамерзающего пролива.
Четыре дюйма исход большого сражения не решат, но весят снаряды пятнадцать килограммов и, выпущенные точно в цель, могут наделать дел. Подбитый осенью 1941 года «Урал» немцы решили использовать как плавучую артиллерийскую батарею. Его отбуксировали в хорошо укрытую среди скал морскую бухту в нашем тылу. Здесь проходил один из бесчисленных водных маршрутов: гражданские корабли, сейнеры, баржи развозили всевозможные грузы. Как правило, без охраны, так как военных кораблей не хватало для охраны союзных конвоев.
«Урал», который немцы переименовали в «Нортон», уже натворил дел. В здешних местах пропали два сейнера, а следом грузопассажирский пароход.
Пока летели в него снаряды, радист успел передать координаты батареи и даже сказать товарищам «прощай». Семьсот человек ушли на дно. Не успевшие выбраться из трюмов, сплетенные в клубки или выпрыгнувшие за борт, на что-то надеявшиеся. Но в здешней неживой воде сердце выдерживает считаные минуты и останавливается, сведенное непереносимым холодом.
Такие батареи не рассчитаны на долгие боевые действия. Рано или поздно их и уничтожат. Но старье, да еще трофейное, не жалко. Утопят танкер или просто наведут панику на маршруте – уже немалая польза.
И команду особенно не жалко – сюда собирают списанных никудышных моряков, пехотинцев. В открытом бою никто из них себя не проявил. Забракованные за трусость и расхлябанность, они быстро смелеют, расстреливая гражданские суда. С удовольствием наблюдают, как пулеметные трассы перехлестывают тонущих людей, дырявят пробковые плоты и крошат борта шлюпок, перебивая напрочь тянувшиеся к спасению руки. Веселая работа, только пулеметные ленты успевай менять.
Среди семисот погибших советских граждан были эвакуированные рабочие, их семьи, раненые из госпиталей, начальная школа в полном составе со своим завучем.
Плавучая батарея отстрелялась удачно еще несколько раз, подстерегая идущие вдоль скал гражданские корабли и сейнеры, но ее в конце концов засекли. В условиях полярной ночи, а точнее, начинающейся весны, бомбить объект не было возможности, да и не хватало самолетов.
Тогда решили использовать недавно созданный десантный отряд морской пехоты «Онега». По существу, дело было новое. Первые морские бригады морской пехоты, созданные осенью 1941 года, в основном растворились в рядах защитников Ленинграда. И вот необходимость заставила выделить из разных подразделений сорок человек, наскоро подучить их и поставить боевую задачу.
Несмотря на спешку, старший лейтенант Никита Васильевич Маркин сумел сколотить боеспособный десантный отряд, который получил даже персональное название «Онега». Вслед за разведчиками бойцы отряда уже спустились вниз и ждали сигнала под обрывом возле плавучей батареи.
Как всегда, многое меняет случайность. Из вагончика на берегу вышел немецкий матрос. Он был безоружен, особенно никуда не спешил, возможно, просто решил подышать свежим воздухом в положенный ему перерыв. Матрос достал сигаретную пачку и вдруг замер. Он увидел стоявшего у скалы громоздкого русского лейтенанта, который пытался втиснуться в расщелину. Это был командир взрывников Костя Веселков, загруженный взрывчаткой.
Немец вел себя хладнокровно, словно появление непонятного человека в русском полушубке было обычным явлением в безжизненной пустыне. У матроса хватило выдержки даже прикурить, он оценивающе оглядел автомат, упрятанный среди тюков. Веселков поднял указательный палец к губам, призывая врага молчать. Это помогло выиграть какое-то время. Пока немец молчал, остальная часть отряда бежала к намеченным местам.
Но нервы немецкого матроса не выдержали. Он метнулся прочь большими прыжками и затем закричал. Почему не кричал сразу? Возможно, берег дыхание, чтобы оторваться от врага. Но в любом случае это его не спасло. Фатеев налетел мелким стремительным комком, ударил финским охотничьим ножом под ребра. Его помощники держали на мушке вагончик, не торопясь открывать огонь. Вначале следовало ворваться по трапу на плавучую батарею.
Но секунды были все же потеряны, и дело пошло не так, как рассчитывали. Постовой у трапа, в громоздкой, подбитой мехом шинели, услышав крик, насторожился. За две недели нахождения здесь равнины и хребты оставались пустынными, не появлялся ни один человек, не считая целей на воде.
Их командир, капитан «Нортона», действовал обдуманно, не торопясь заглатывать куски, которыми можно подавиться. Выбирал проходившие неподалеку небольшие суда и топил их первыми же снарядами, всаживая фугас сначала в ходовую рубку, а затем под ватерлинию.
Рыбацкие деревянные сейнеры не представляли большой ценности. Их кораблями даже было назвать трудно. Большие смоленые баркасы, некоторые даже с парусами. Взрывы разбивали их в крошево. В воде барахтались женщины, подростки, составлявшие основную часть экипажа. По настроению лейтенанта, командира батареи, им давали десяток минут, чтобы окоченеть и пойти ко дну, или расстреливали. Иногда на спор выпускали винтовочные обоймы.
– Ну вот, нажрались русские своей рыбы, – удовлетворенно подводил итог лейтенант.
Он и сам любил пострелять из своего длинноствольного «люгера», иногда даже попадал за сто-двести метров, не делая разницы, кто плывет – женщина, мужчина или мальчишка.
Постовой подумал, что после таких забав им самим придется худо. Говорят, русские связывают пленных парами и топят, как щенят. Ужасная смерть, но это же варвары! Такие мысли мелькали у постового, когда он увидел бегущих к трапу десантников. Постовой был не слишком разворотливым матросом береговой службы, но стрелял хорошо, проявляя старательность на учебных знанятиях.
Выстрел срезал десантника наповал, он покатился по гремящему трапу и уткнулся головой в ограждение. Постовой дал сигнал тревоги, сумел уклониться от пулеметной очереди и вторым выстрелом угодил в ручного пулеметчика Гришу Чеховских, которому отводилась важная роль в штурме «Нормана». Взвыла сирена, вспыхнули сразу несколько прожекторов. Пули крошили финский домик, выскакивали с карабинами солдаты из пункта видеонаблюдения.
Старший лейтенант Маркин уловил в этой суматохе главное и крикнул политруку Слободе:
– Николай, бери Фатеева и махом на батарею. Остальных Шишкин на берегу добьет.
Политрук Слобода кивнул. Его уже обгонял шустрый разведчик Фатеев, за ними бежали остальные. Бдительные постовые на причале вместе с помощниками вели беглый огонь, а зенитчик разворачивал пулемет.
– Не телись, мать вашу! – кричал Фатеев.
Тем временем к постовому у трапа присоединились еще несколько немецких матросов. Стреляли они торопливо, опустошая винтовочные обоймы, автоматные магазины, и задержали атаку, убив и ранив нескольких десантников. Гриша Чеховских, плотный, с круглыми конопатыми щеками, лежал, влипнув в мерзлый металл. Пули свистели в полуметре над ним. В любой момент кто-то из немцев мог опустить ствол и добить пулеметчика.
Хорошо сработал политрук Николай Слобода. Хладнокровно подойдя к борту и пригнувшись, он аккуратно перебросил гранату через ограждение. Немцы увидели гранату и, не дожидаясь взрыва, шарахнулись прочь. Осколки никого не убили, но ранили бегущих в спину. На подмогу уже бежали еще матросы из команды «Нортона», Фатеев тоже наступал, стреляя быстрыми очередями. Его скорострельный ППШ сыпал веер блестящих в прожекторном свете гильз.
Командира разведки поддержали огнем остальные. Фатеев прыгнул на борт и лицом к лицу столкнулся с лейтенантом, командиром батареи. В куртке, наброшенной на плечо, он вскинул длинноствольный «люгер», из которого любил добивать тонущих русских рыбаков, и наверняка бы не промахнулся в Фатеева. Старшину спасли два последних патрона, оставшихся в ППШ.
Сколько ненависти и вины за собственную проявленную нерасторопность было на юном лице немецкого лейтенанта, что даже две пули в грудь пониже ворота не остановили его. Он получил смертельные ранения, но изо всех сил пытался исполнить свой долг – не пустить врага на корабль. Пуля просвистела в десятке сантиметров от шапки Фатеева. Слабеющие пальцы офицера пытались нажать на спуск еще раз, но помощник Фатеева Толя Алехин выбил пистолет из рук офицера.
Часть десантников уже миновала трап и растекалась по кораблю. Зенитчики пытались опустить свою спаренную крупнокалиберную установку на самый низкий уровень. Под веер тяжелых 13-миллиметровых пуль угодил морской пехотинец, пытавшийся подняться по лесенке для лучшего обзора. Ему снесло полголовы и сбросило вниз. Бежавший следом десантник выстрелом в упор уложил одного из зенитчиков, второй успел убежать.
Финский домик, большинство обитателей которого так и остались внутри, горел, разбрасывая брызги взрывающихся гильз, клочья одежды, полыхали ящики с продуктами. Тяжело раненный унтер пытался выползти. Боль от ожогов сумела заставить его подняться, он постоял секунду огненным столбом (горело шерстяное белье) и свалился в пламя.
Сержант Афанасий Шишкин, длинный, жилистый, с мощными ладонями, был оставлен с отделением на террасе, где тоже шел бой. Сбросив рукавицы, он проверял гранаты.
– Пошли, – заторопил он своих помощников, глядя, как те наблюдают за пересекающимися веерами трассирующих пуль.
Цветасто, словно фейерверк, проносятся трассы, но любая пронзит тебя насквозь, как раскаленный гвоздь картонку. Жутко даже смотреть на смертельные огоньки.
– Приготовились, – скомандовал Афанасий, чувствуя нерешительность отделения. – Юрка, заходи справа.
Юрка Ремизов послушно закивал и, добежав до камня-валуна, бросил три гранаты РГД подряд. Кидали гранаты Шишкин и второй помощник. Грохот перекрыл остальные звуки. Из будки видеонаблюдения вылетали целиком рамы. Новейший локатор расшлепался в блин о камни. Его оператор выпустил в Ремизова торопливую очередь, легко ранил его и тут же получил пулю в лицо от Афони Шишкина.
Старший лейтенант Маркин пока не вмешивался. Его место было на корабле, чтобы как можно быстрее закончить минирование. Но наверху еще шел бой. Из полуразрушенной башенки видеонаблюдения вели беглый огонь из карабинов и автоматов, по существу перекрыв дорогу к кораблю половине отряда.
Трое бойцов лежали в нескольких шагах, убитые наповал. За каменной плитой бинтовали пулеметчика Чеховских, который ахал и мешал санитарам. Политрук Слобода так и не сумел перебраться через борт. Укрывшись за каменной тумбой, он стрелял из карабина.
Трое десантников бежали к трапу. Один упал и закрутился. Двое бросились под прикрытие каменной плиты. Раненого добил пулеметчик, винтовка с расколотым цевьем загремела по обледенелому камню.
И все же, несмотря на плотный огонь, оставив еще двух убитых, Маркин пробился с основной частью отряда на бывший корабль, а теперь плавучую батарею, где сразу началась рукопашная схватка.
Корабль, хоть и не слишком большой, представлял собой сложный лабиринт построек. Носовую часть отбили, Фатеев прорывался к корме, но полубак крепко держали немцы. Люди стреляли в упор, едва не упираясь друг в друга стволами. При этом успевали увернуться, и далеко не каждая пуля достигала цели.
Рыжий Толя Алехин выстрелил в упор из автомата в немецкого комендора возле орудия. Пуля прошла рядом, звонко отрикошетив от массивного ствола. Немец кинулся на Алехина, перехватив автомат, выкручивая его из рук.
Фельдфебель в черных погонах с якорем, окантованным желтой полосой, стрелял из «парабеллума». Командир второго отделения, старый моряк, участник Финской войны, увидел, как из спины десантника, пробитой насквозь, брызнули клочья ткани и крови. Он выстрелил в фельдфебеля, но тот успел нажать на спуск, пробив моряку плечо, и стал торопливо перезаряжать пистолет.
Двое морских пехотинцев сцепились в одну кучу с двумя немецкими моряками, катаясь по палубе, пытаясь достать друг друга ножами. Тяжелая кожаная одежда защищала не хуже кольчуги, но кому-то уже располосовали лицо, у другого вывалился из порезанных пальцев нож.
Ситуацию сломили Маркин и Фатеев. Старший лейтенант в упор застрелил фельдфебеля, а старшина длинной очередью разогнал бежавших с кормы немецких матросов. Алехин прошил очередью немца с ножом. Второй ударил его в ногу. Алехин с руганью отскочил и выпустил длинную очередь в ответ.
Несмотря на потери, команда плавучей батареи дралась упорно. Вряд ли они рассчитывали на какую-то поддержку, хотя успели сообщить по рации о нападении. Просто немцы знали: русские не уйдут, пока не взорвут батарею, и спастись можно, если выбить у азиатов всех командиров и сломить их решимость.
Костя Веселков, отложив тяжелую поклажу взрывчатки, быстро двигался со своими подрывниками к корме. Сверху стреляли из автомата, пули со звоном отскакивали от металла. Получилось так, что теснимый немецкий экипаж скапливался у кормы. Кто-то пытался найти укрытие за шлюпкой. Ее прошили длинной очередью. Тяжело раненный матрос выполз ногами вперед, массивные подошвы ботинок судорожно дергались. Один из десантников не выдержал и дал очередь, добивая немца.
Маркин подозвал Фатеева:
– Слава, слишком долго канителимся. Надо кончать дело. Возьми несколько человек пошустрей и ударь по корме.
– Понял. Шишкина, Алехина возьму, еще двоих-троих.
– Веселкова только не бери. Ему корабль предстоит взрывать. В общем, одним броском, без всяких затяжек, очищай «Нортон» от фрицев.
Последний этап по захвату корабля принес наибольшие потери. Фатеев с ручным пулеметом ловил вспышки и бил по ним сверху. Потерявший ориентировку немец бежал прямо на старшину. Фатеев выпустил остаток диска. Понял, что у людей не выдерживают нервы, и, подхватив ППШ, крикнул:
– Вперед! Не останавливаться!
Сцепились в клубке у кормового орудия и желоба для сброса глубинных бомб, который давно не работал. Здесь уже почти не стреляли, действовали ножами и прикладами. Толя Алехин, раненный в ногу штыком, не отставал от других, но поскользнулся и, упав на палубу, едва не угодил под другой штык. Двадцатилетний шофер из Балакова с ужасом наблюдал, как немец в стеганом комбинезоне поднимается с колена и снова заносит лезвие. И ничего не успеешь сделать. Разве что мяукнуть «мама» и получить удар. Видно, судьба – погибнуть от немецкого штыка.
Немца застрелил замполит Слобода, и он же, добежав до кормы, свалил двумя выстрелами радиста, затаившегося за переборкой. Продолжали вести беглый огонь с правого борта. Десантник, пытавшийся обойти вспышки, ахнул и полетел в густую ледяную воду.
Гарнизон все же добили, хотя часть немецких моряков успела прорваться на берег. Некоторые разбежались, укрываясь за скалами и в извилинах ледника. Начинался ранний северный рассвет, долгий и туманный. Веселков со своей командой минировал плавучую батарею, спуская в трюм ящики с тротилом.
Вызванный ракетой, огибая мыс, медленно приближался сторожевой катер «Касатка», бывший сейнер рыбного флота, выделенный для морских пехотинцев. Дубовые доски почернели от времени, но мотор молотил упорно, толкая посудину со скоростью восемь узлов (пятнадцать километров в час). На баке торчал «максим» с сетчатым зенитным прицелом, а позади рубки виднелось главное оружие – сорокапятимиллиметровая пушка.
По мокрым от крови сходням грузили раненых. Погибших сразу складывали в ряд у борта и накрывали брезентом.
– Дорого нам этот «Норман» обошелся, – с досадой произнес капитан сторожевика Ефрем Будько, плавающий на этой посудине с десяток лет.
– Войны без жертв не бывает, – рассудительно ответил политрук Слобода.
– Внезапности не получилось, – сказал Маркин. – Упустили минуту-другую, и вон они, ребята, под брезентом лежат. Ладно… Веселков, у тебя все готово?
– Так точно!
– Ну, так взрывай к чертовой матери эту посудину. Хватит ей небо коптить. Отстрелялась, сволочь.
Плавучую батарею приподняло мощным толчком, в пробоину хлынула вода. В водовороте крутился всякий хлам, спасательные круги, обломки и тела немецких матросов, уничтоженных во время боя.
На минуту плавучая батарея замерла, с ревом вбирая в себя воду, потом кувыркнулась и ушла кормой вниз, пустив огромный пузырь воздуха. На берегу горели постройки, взрывались патроны, стекала по откосам пылающая солярка, в огне шипел лед и смерзшийся снег.
Для небольшого отряда, по существу взвода, победа была немалая. Уничтожена батарея, которую немцы воткнули и укрыли в одном из многочисленных проливов в нашем тылу. На севере такое возможно. На сотни километров ни одного поселка, нет дорог, а самолетами огромное пространство не прочешешь. Да еще попробуй найди в затерянном проливе втертую в скалы батарею и хорошо закамуфлированный наблюдательный пункт.
Сюда фрицы вряд ли вернутся, разве что забрать обгоревшие трупы. Но и морским пехотинцам выполненная операция обошлась дороже некуда. Пока отвинчивали фляги с водкой и вскрывали банки с тушенкой, нет-нет да бросали взгляды на ряд тел, укрытых окровавленным брезентом. Вздыхали и опрокидывали кружки за помин души погибших товарищей.
Выпили и свои порции, и погибших товарищей – мертвым водка не нужна. Маркин не возражал, а политрук Николай Слобода и сам не отказывался, заглушая водкой дрожь в пальцах. В такой заварухе, где каждую минуту рядом с тобой гибли свои и чужие, он побывал первый раз.
– Успокойся, Коля, – сжал ему локоть Никита Маркин. – Ты молодцом держался, а к смерти привыкнуть невозможно. Да и не надо привыкать.
– Я понимаю, – закивал головой политрук.
– Ну и хорошо. Давай еще по сто граммов налью.
– Боюсь, опьянею.
– Нет, сейчас никто не опьянеет. Нервы только-только отпускать начали.
Мотор стучал ровно, уходили вроде спокойно. Лишь на расстоянии мили ударил вслед один из уцелевших на уничтоженной базе пулеметов. Пустое дело выпускать очереди на два километра. Раньше стрелять опасались, могли получить ответ из «сорокапятки», ну а сейчас вроде ко времени: мы еще живы и последнее слово за нами.
Пули с большим разбросом шлепали по воде, иногда вонзались в доски древнего баркаса. Одна отрикошетила от воды и ударила в скулу молодого десантника, сорвав клок кожи со щеки. Комендоры развернули кормовую «сорокапятку» и выпустили штук пять снарядов. Пулемет замолк, а догорающие обломки раскидало фонтаном огненных брызг.
Выпили еще водки, снова вспоминали моменты боя и прикидывали, что потопленная батарея не маленькая, тонн на 300 водоизмещением.
– Крейсер, – передразнил слишком хвастливого морпеха Маркин. – Идите в трюм, спите, пока возможность есть, а то разболтались. Великую победу одержали.
Десантники неохотно полезли со свежего воздуха в пропахший рыбой темный трюм.
Наверху остались командиры и начальник разведки Слава Фатеев. Он дремал, слегка расслабившись после выпитой водки, но хорошо слышал, что происходит вокруг. Для него это был не первый и не второй бой.
– Крейсер не крейсер, а десятка три фрицев ухлопали, – сонным голосом сообщил он. – А может, и больше. И батарею эту сволочную на дно пустили. Готовь представления на медали, Никита Васильевич.
– На ордена, – огрызнулся Маркин.
Задремал и политрук, не чувствуя холодного ветра, пронизывающего через телогрейку. У орудия и зенитного пулемета застыли неподвижные фигуры расчетов. Хоть и стояла в небе серая хмарь короткого северного дня, но в любую минуту мог появиться охотник «Юнкерс-87», чертов «лаптежник» с полутонным запасом бомб. Вывалится с воем из облаков непонятно с какой стороны, и посыпятся направленные опытной рукой фугасы.
В соседней бригаде сразу два катера утопили, а третий с пробоинами, подобрав уцелевших бойцов, кое-как доплюхал до берега, получив несколько очередей в гущу раненых и замерзающих людей.
Для катера-сторожевика, который вез десантников «Онеги», не нужно бомбардировщика, вполне хватит легкого «Мессершмитта» с его двумя пушками и двумя пулеметами, даже если он взял вместо бомб запасные баки с горючим.
Обычные винтовочные пули пробивают насквозь дубовые борта и палубу, а 20-миллиметровые снаряды выламывают полуметровые дыры в обшивке. Одна удачная атака, несколько таких пробоин, заглохший мотор, и, сваливаясь с борта на борт, судно быстро начнет тонуть. Слабая надежда на небольшие шлюпки, которые первыми попадают под осколки и пули, и дрянненькие пробковые плоты. Спасательные круги тоже не помогут, ледяная вода сковывает мышцы, и сердце останавливается после десяти минут в такой купели.