Страница:
- Зачем? - удивился Бляхман. - У меня все хорошо. Руки работают.
- Но все же недостаточно хорошо, мне кажется? Скажем, не так хорошо, как вам бы хотелось?
- Я подумаю, - сказал Юрий Адольфович, только чтобы что-то ответить.
- Не могу вам этого позволить, - странно отреагировал на эту фразу Игорь Валерьевич.
- Чего?
- Думать. Я вижу, вы почти отчаялись. Если вы будете думать и дальше, вы потеряете надежду. Тогда я уже ничем не смогу вам помочь.
"Ерунда какая-то, - подумал Юрий Адольфович, - при чем здесь моя надежда?"
- Взвесьте сами, - продолжал настаивать Игорь Валерьевич, - хуже вам уже не будет. Я не собираюсь резать ваши многострадальные руки. Но шанс снова стать хорошим, то есть выдающимся пианистом у вас появится. А?
- Вы что - волшебник? - грустно улыбнулся Юрий Адольфович.
- Почти, - серьезно ответил врач. На следующее утро Юрий Адольфович начал обживать очередную больничную палату и приноравливаться к очередной скрипучей, продавленной кровати в клинике Нейроцентра.
Все здесь было необычным. И разношерстная компания больных - от истеричной дамы сорока (с бо-оль-шим хвостиком) лет до перекошенного инсультом актера. С руками (то есть с последствиями тяжелой травмы) был один Бляхман. Атмосфера в отделении действительно напоминала то ли преддверие Нового года, то ли настроение в очереди на прием к волшебнику. О самом методе лечения никто толком ничего сказать не мог. Но в одном все были единодушны: гипноз. Игорь Валерьевич использует гипноз.
К Юрию Адольфовичу здесь особо не приставали. В первый же день Игорь Валерьевич тщательно осмотрел его с привлечением множества мудренейших приборов, каждый из которых светился своим цветом и выщелкивал свои цифирки. А дальше - ничего. Больше недели Юрий Адольфович бесцельно слонялся по отделению, собирая, ради развлечения, легенды о чудесных выздоровлениях. Юлия Марковна каждый раз, навещая мужа, делала большие глаза и страшным шепотом спрашивала, сколько все это будет стоить. Юрий Адольфович смущался, а советоваться с другими больными на этот счет не решался.
Во вторник (это точно было во вторник, третьего марта, такие даты не забываются) Игорь Валерьевич сам вошел в палату к Бляхману и каким-то даже торжественным голосом пригласил того на "процедуру".
Да. Это действительно очень походило на гипноз, как его себе представляет обыватель. Приглашение сосредоточиться, медленный, акцентированный счет до пяти и… глубокий сон. Который, как оказалось, продолжался около двух минут, но, как это не раз уже описано в популярной литературе, был удивительно ярок и наполнен странными событиями.
Юрия Адольфовича разбудили и провели обратно в палату. Ничего не спрашивая. На следующее утро повторился сеанс обследования теми же приборами… И ни одного вопроса о самочувствии, никаких тестов со спичечными коробками, никаких пуговиц. Но если уж говорить откровенно, то и никакого улучшения.
Вторая подобная процедура была проведена через день. Ах, простите! Важная деталь! Как раз накануне вечером у Юрия Адольфовича состоялся интересный и продолжительный разговор с Игорем Валерьевичем. Не о здоровье. О музыке. Измученный долгой разлукой со своей музой, Бляхман разговорился не на шутку, открывая далекому от искусства доктору поразительные тайны гармонии. Доктор слушал внимательно, не перебивая, лишь изредка уточняя значение непонятных музыкальных терминов. Прощаясь, он как-то удивительно проникновенно посмотрел Юрию Адольфовичу в глаза и твердо произнес:
- Мы сами делаем свою судьбу. И очень часто все зависит только от силы желания. Завтра утром у вас - повторная процедура. - Он сказал именно "повторная", но Юрий Адольфович ясно расслышал "последняя".
А еще через неделю Юрий Адольфович Бляхман, сидя за домашним роялем, исполнял сюиту для фортепьяно Арнольда Шонберга - сложнейшее по технике произведение, за которое тридцать с лишним лет назад он получил пятерку на выпускном экзамене в Консерватории.
Слезы катились по его лицу, клавиши расплывались перед глазами. Но он ИГРАЛ! Рядом, на диване, беззвучно плакала Юлия Марковна. У окна стоял Игорь Валерьевич и, щурясь, смотрел на залив.
За всеми этими воспоминаниями Юрий Адольфович не заметил, как вышел из троллейбуса, пересек Невский и проскочил мимо филармонии. Прошагал своими журавлиными ногами всю площадь Искусств и остановился, только почти упершись носом в решетку Русского музея. "Господи, куда это я?" - изумился своей рассеянности пианист и, неловко развернувшись, смущенно двинулся обратно.
Двери пятого подъезда филармонии хлопали, не переставая. Дневная репетиция. Общий сбор. Через две недели - большая премьера. Привычно лавируя среди суетящихся коллег, никого не обделив своей вежливостью, Юрий Адольфович быстро шел к репетиционной. На две-три секунды подольше задержался около проходной.
- Доброе утро, Клавдия Андреевна! - Удивленно потянул крупным носом. - Что ж это вы, никак курить на старости лет надумали? - И правда, очень странно: в стеклянной будочке было не продохнуть от табачного дыма.
- Доброе утро, Юрий Адольфович, - приветливо отозвалась женщина. - Какой вы все-таки молодец! Все бодритесь, всегда с шуткой!
Бляхман на всякий случай улыбнулся и прошел дальше. Кажется, они друг друга не поняли. На лестнице он встретил Дулькина - своего стариннейшего приятеля, знакомого еще по музучилищу. Оба спешили. Но даже на бегу переговоры и договоры о встрече в ближайшее время заняли не меньше десяти минут.
В гардеробной переодевалось человек семь. Три скрипки возбужденно что-то обсуждали, стоя у открытого окна. Им казалось, что весь свой сигаретный дым они выдыхают на улицу. Теплый осенний ветер был другого мнения. Он носился за окном, порывисто заталкивая серые клубы обратно в комнату.
- Здравствуйте - всем присутствующим! - громко поздоровался Юрий Адольфович.
- Здравствуйте, здравствуйте… - Кто-то откликнулся сразу, кто-то - попозже, два или три человека не поленились встретиться с вошедшим взглядами, кивнули. Что поделаешь - большой оркестр в чем-то сродни коммунальной квартире.
- Юрий Адольфович! Бляхман! - позвали из угла. - Вас Сергей Владиславович просил зайти! Прямо сейчас!
- Спасибо, спасибо, иду. - Юрий Адольфович суетливо скинул плащ и даже не повесил, а просто бросил на стул и заторопился к двери. Сергей Владиславович - главный дирижер. И царь, и Бог, и низкий интриган, и великий примиритель, и строгий воспитатель, и главный обидчик большого людского муравейника, называемого оркестром. Если он вызывает кого-то лично, жди, уж если не неприятностей, то, по крайней мере, неожиданностей. То ли похвалит, то ли побранит. Может выделить единственную, чудом заблудившуюся путевку в санаторий, а может заставить сплетничать про первую скрипку.
Вышагивая узкими коридорами филармонии, Юрий Адольфович готовился к этой встрече со все нарастающей внутренней дрожью. Он сердился на себя за эту слабость, раздраженно думал о том, что вот такие пустые переживания как раз и мешают истинному артисту сосредоточиться перед ответственной репетицией… Чуткий нос его задолго до нужной двери уловил тонкий запах одеколона Сергея Владиславовича. Такой, наверное, ни с чем не спутаешь.
Комната главного дирижера находилась в конце длинного коридора, налево, в тупичке. Юрий Адольфович как раз собирался повернуть в этот самый тупичок… Но в этот момент странная, даже какая-то мистическая акустика филармонии (удивительно, но такие эффекты наблюдались не только в концертном зале, но и в жилых и репетиционных помещениях!) сыграла с ним дурацкую шутку. Юрий Адольфович услышал голоса. Почему-то он тут же остановился. И что еще более странно - стал прислушиваться. Минута проходила за минутой. Юрий Адольфович не мог стронуться с места, все сильнее и сильнее покрываясь краской стыда, - ведь он подслушивал! И одновременно сердце его билось слабее и слабее - от того, ЧТО он услышал. "Сейчас оно остановится, - равнодушно подумал Юрий Адольфович, прислоняясь к стене. - Ну и пусть. Так даже легче будет. Если оно само…"
Два голоса - гулкие, но вполне различимые - вели спокойный разговор. И это спокойствие - полнейшее, ледяное, ах, нет, не ледяное, конечно, не ледяное, но какое, какое тогда? - было самым циничным в сочетании с тем, о чем шла речь.
- …ну, так и что ж? Пусть играет. Техника у него отменная, - произносил один, густой и благостный (старший администратор Куракин, неудавшийся в юности трагический бас).
- Да при чем здесь техника! - равнодушно, почти без восклицательного знака возмущался второй. Сергей Владиславович. Это его тон капризной дамы. Породивший в свое время немало грязных сплетен. - Если бы мне нужна была техника, я бы лучше Каскилаву позвал. Техника. Ты мне еще предложи вместо солиста компьютер поставить. Вот смеху будет! А главное - сборы, сборы какие! На стадионах выступать будем. Представляешь, афиша: Первый концерт Чайковского для компьютера с оркестром. - За стеной хихикнули, но не разобрать, кто. - Плесни мне коньяку, братец. Мне сейчас с ним разговаривать предстоит.
- И что ты ему скажешь?
- Ах, не знаю, отстань… - Ну и тон! Неужели все ползающие по оркестру грязные сплетни про отношения дирижера с Куракиным - правда? Юрий Адольфович удивлялся сам себе, что еще может о чем-то думать. - Но знаю одно: так у нас дело не пойдет.
- А, по-моему, ты придираешься. Ну, подумаешь, Бляхман… Времена-то уже совсем другие.
- Ты глупости говоришь. При чем тут фамилия? Не делай из меня антисемита. Он меня как солист не устраивает, понимаешь? - Голос Сергея Владиславовича вдруг стал нервным и горячим:
- Нельзя такие вещи без души исполнять! Такой шанс раз в жизни дается! А он… Как болванчик деревянный, по клавишам - блям-блям, блям-блям…
"Я умираю", - догадался Юрий Адольфович.
- Но, Сережа, надо же понимать, человек после такой травмы…
- При чем здесь травма? При чем? - по-бабьи взвизгнул дирижер. - Если он так гордится тем, что играет пришитыми руками, то пусть выступает в Военно-медицинской Академии, как медицинский уникум, а не как профессиональный музыкант! У меня здесь не музкружок при жэке!
Далее слушать - а точнее, подслушивать - весь этот кошмар сил не было. Поняв, что умереть на месте ему не удастся, Юрий Адольфович решил уйти. Шатаясь, держась рукой за стену, он двигался по бесконечному коридору, моля только об одном: Господи, дай мне только выйти отсюда и никого не встретить. Уже внизу, почти на улице вспомнил, что оставил в репетиционной плащ, но одна только мысль о возвращении почти остановила измученное сердце. Слава Богу, бумажник не успел вынуть из пиджака. Ужас, ужас… Как добираться домой? Метро? Троллейбус? Нет, ни за что… Такси. Надо как-то поймать такси. У Юрия Адольфовича за всю его солидную жизнь опыт ловли такси был примерно таким же, как и охоты на слонов. Поэтому он сделал первое, что пришло в голову: вышел на Михайловскую (быв.ул. Бродского) и поднял руку. Первые пятеро водителей просто не восприняли этот на редкость неловкий жест как сигнал остановки. Двое остановились, но, поскольку человек с поднятой рукой не подходил и желания ехать не изъявлял, отправлялись дальше. Восьмой чуть не наехал на Юрия Адольфовича, выскочил из машины, коротко и крепко выругал несчастного пианиста и тоже уехал. И только девятый водитель заподозрил в нелепом старике без плаща потенциального пассажира.
- Куда едем, папаша? - спросил он, перегибаясь с водительского места к окошку.
- Мне очень плохо, - невпопад ответил Юрий Адольфович. - Домой. На Васильевский.
- Садись, - милостиво разрешил водитель, нимало не заботясь о том, что называет на "ты" постороннего пожилого человека.
- Юраша, что случилось? - спокойно спросила Юлия Марковна, открывая дверь. - Где твой плащ?
- Я его, кажется, забыл у Володи, - соврал Юрий Адольфович, удивляясь легкости, с которой ложь сама выскочила из него. То есть он и вправду был сейчас у соседа - Владимира Яковлевича. И почти четыре часа просидел, тупо уставившись в телевизор, лишь изредка подкладывая под язык новую таблетку валидола взамен истаявшей. Деликатнейший человек, Владимир Яковлевич не задал ни одного вопроса, увидев, в каком состоянии пришел Бляхман. Лишь пару раз обеспокоенно переспрашивал, не нужно ли чего посильнее, чем валидол.
- Так сходи и принеси, - потребовала Юлия Марковна.
- Потом, Юля, потом.
- А почему от тебя пахнет валидолом? Тебе что - плохо?
- Ничего страшного. Немножко прижало, но уже отпустило.
Юлия Марковна немедленно встревожилась и сразу же позабыла о плаще. Судя по всему, из филармонии не звонили по поводу отсутствия Юрия Адольфовича на репетиции. Мысленное упоминание о филармонии тут же отозвалось сильнейшим уколом где-то под лопаткой.
- Что с тобой? Вызвать "скорую"? Сердце? - Жена уже тащила Юрия Адольфовича в комнату, высоко поддерживая его под локоть, словно дружинник - пьяного хулигана.
Юрий Адольфович покорно лег на диван. Голова его работала четко и ясно. Значит, так. Сразу он не умер. И, судя по всему, в ближайшее время не умрет. Выходит, надо смириться с тем, что боль теперь с ним будет всегда. Юрий Адольфович в который раз внимательно прислушался к себе. Боль была на месте. Но не тяжелой ношей, давящей на плечи, а жутким призраком, хоть и стоящим вдалеке, но так, что его, словно высокую колокольню, видно с любой точки. Что ж, будем учиться с этим жить.
- Что случилось, Юраша? Тебя кто-то обидел? Вызвать "скорую"? - Юлия Марковна продолжала равномерно сыпать вопросами. "Нет, - решил Юрий Адольфович, - сейчас я ничего не буду ей говорить. Нельзя ее нервировать накануне такого важного события. - Он снова удивился своей непропавшей способности переживать за жену и дочь. - Завтра. Конечно, завтра". Юрий Адольфович попытался представить себе лицо жены, когда она услышит, что он уходит из филармонии. Нет. Завтра. Завтра.
- Юленька, у меня сегодня была очень тяжелая репетиция, - спокойно и устало начал он. ("Очень, очень тяжелая!" - ехидно поддакнул внутренний голос.) - Я должен немного отдохнуть. Я полежу полчасика, а потом тебе помогу. Когда приходят гости?
- В шесть, - подозрительно глядя на мужа, ответила Юлия Марковна. - Можешь полежать хоть часик. Но потом почисти мне картошки.
- Хорошо, хорошо. - "Она что-то подозревает? Она уже все знает, - холодея, подумал Юрий Адольфович. - Иначе почему она просит меня почистить картошку? Последний раз я это делал в армии. Она проверяет меня. Если я соглашусь, значит, мои руки мне уже не нужны. Спокойней, спокойней. В любом случае, все разговоры переносим на завтра". Почему именно завтрашний разговор с женой казался ему менее страшным, чем сегодняшний, сказать трудно. Да и чего ему, собственно, бояться? Ведь дело касается только его. Юрий Адольфович вдруг с каким-то даже веселым ужасом нафантазировал себе, что завтра скажет Юле не о работе, а о том, что… уходит из семьи! К молоденькой флейтистке Наде Соломиной! Горячие мурашки пробежали по спине, Юрий Адольфович не выдержал и улыбнулся нелепости своей шутки.
- Чего ты улыбаешься? - Теперь стал окончательно понятен тон Юлии Марковны. Так подозрительно ласково разговаривают с младенцем, насчет которого существуют серьезные сомнения: не накакал ли он в штаны.
- Хорошо, Юленька, я почищу картошку, - ответил Юрий Адольфович, хитро глядя на жену.
- Ах, Юра, ты мне всю голову заморочил! Я совсем не то хотела сказать! - Юлия Марковна всплеснула руками. - Я хотела сказать - не картошку почистить, а ковер пропылесосить!
- А, по-моему, у тебя на кухне что-то сгорело, - сообщил Юрий Адольфович, поводя носом.
- Да? - Юлия Марковна помчалась на кухню, а ее муж впервые понял, кого она ему напоминает. Домомучительницу из "Карлсона".
Юрий Адольфович пылесосил ковер со скорбной улыбкой смертника, который выполняет последние в своей жизни общественно полезные работы. Минут через десять он выключил пылесос и отправился на кухню. Налаживать отношения.
- Итак, что у нас сгорело?
Юлия Марковна повернула к нему от плиты раскрасневшееся лицо:
- Молодец! Накаркал! Я только что сожгла ванильные булочки!
- Как? Еще и булочки?
- Нет, не еще, а просто - булочки. Тогда-то у меня ничего не сгорело, я думала, ты просто пошутил…
"Пойду-ка я с кухни", - решил Юрий Адольфович. Какое-то странное, неясное подозрение закопошилось в его мозгу. В гостиной он поставил себе пластинку Вагнера, любимейший 1 акт "Лоэнгрина", и начал ставить эксперимент. Внимательно принюхивась, он время от времени заходил на кухню, проверяя свою догадку. Юлия Марковна суетилась у стола. Около пяти пришла дочь, женщины стали суетиться вместе… Когда в три минуты седьмого тренькнул звонок входной двери, Юрий Адольфович сделал удивительное открытие. И теперь, стоя перед закрытой дверью, он мог с уверенностью сказать: у жениха Саши очень терпкий и редкий одеколон, а его мать надушилась туалетной водой "Пуазон", очень модной лет десять назад. Нет, через две утепленные двери квартиры Бляхманов не то что запахи - поражающие газы не проникнут. Все дело в только что обнаруженной способности… Рассеянно здороваясь и знакомясь с новыми родственниками, Юрий Адольфович пытался формулировать…
- Здравствуйте, здравствуйте, Леночка, знакомь нас…
Все почему-то топтались в тесной прихожей, мешая гостям раздеваться. Юлия Марковна немедленно вступила с будущей сватьей в милую женскую дискуссию по поводу размера тапочек. Лена неловко держала подаренный Сашей букет цветов. Саша стоял с таким видом, будто у него дырявые носки.
На удивление быстро все расселись за столом. Женщины мило щебетали ни о чем, мужчины молчали. Саша - потому что был, если можно так выразиться, главным блюдом на этом вечере. А Юрий Адольфович просто весь ушел в свои мысли. Он мог себе это позволить: глава семьи, как-никак большой музыкант… Он видел, с каким испуганным почтением смотрела на него Сашина мать. Неприятная женщина, сразу решил Юрий Адольфович и с тоской представил себе длиннейшие и тоскливейшие "семейные" праздники таким же вот составом. Список доступных общих тем минимален. Деликатная Юлия Марковна не станет, конечно, обсуждать с Раисой Георгиевной ни премьеру в Мариинском, ни книгу Плисецкой. А, значит, остается: здоровье, огород и сериалы. Темы исключительно дамские. Вот пусть дамы и разговаривают. Рассеянно "поковыривая курицу, Юрий Адольфович думал свое. Все. Теперь можно и сформулировать великое открытие сегодняшнего дня. Похоже на то, что нос Юрия Адольфовича начал улавливать запахи из будущего! Досадуя на отсутствие секундомера, наш начинающий естествоиспытатель догадался с помощью обыкновенных наручных часов определить, на сколько вперед заглядывает (в смысле: вынюхивает) его удивительный нос. Оказалось: примерно на десять минут. Первым делом, как ни странно, Юрий Адольфович порадовался за вахтершу из филармонии. Женщина действительно приняла его слова насчет курения за шутку. Ведь он УЖЕ чувствовал запах дыма в гардеробной! Так же просто объяснялся и странный запах импортного джема: Юрий Адольфович с детства был приучен чистить зубы после еды. Намазывая на булку злополучную гуманитарную помощь, он УЖЕ чувствовал запах зубной пасты, которую через десять минут выдавит на щетку! Поразительно!
Сашина мать возбужденно и нудно рассказывала длинную кляузную историю про какую-то квартиру. Юлия Марковна вежливо ее слушала. Саша с Леной обменивались заговорщическими взглядами школьников. Юрий Адольфович развлекался тем, что припоминал все странные накладки запахов за последнее время. Видимо, случившееся с ним внезапное и трагическое освобождение от музыки дало толчок к развитию логики. "Почему я так странно спокоен? - думал бывший пианист, рассматривая свои руки, лежащие на скатерти. - Почему я так быстро поверил и смирился? У меня всего-то и есть, что подслушанный разговор. А недоразумение? Я что-то не так понял, на-придумывал себе ужасов и чуть не умер! Брось эти игры, - одергивал сам себя, - ты все прекрасно слышал. И все понял. "Бляхман… руки… душа… по клавишам: блям-блям…" - Юрий Адольфович покраснел от стыда. - Сергей Владиславович может быть сколь угодно плохим и порочным человеком, но музыкант он гениальный. Если он слышит "блям-блям", значит, так оно и есть. Будь честен. Не прячься от действительности. Умерла, - сказали тебе и при тебе же закрыли крышку гроба. - Твоя Музыка умерла. Отправляйся домой и живи дальше. Что же осталось? Моя странная, только что открытая способность предвидеть запахи? Я уникум, - думал Юрий Адольфович, - меня нужно изучать. Или показывать в цирке", - пошутил он про себя и улыбнулся. Как оказалось, совершенно невпопад. Сашина мать как раз пришла в своем рассказе к печальному финалу.
- Юраша, ты совсем не слушаешь! - строго заметила жена. И сразу же с примирительной улыбкой повернулась к гостье. - Вы извините, Раиса Георгиевна, Юрий Адольфович - человек искусства, его мысли могут увести его так далеко, что ему иногда трудно общаться с нами, простыми смертными.
Раиса Георгиевна кисло улыбнулась и посмотрела на Юрия Адольфовича. Один к одному - это был взгляд уборщицы из филармонии, для которой музыканты не служители муз, а лишь носители грязной обуви.
- Вы не представляете, сколько нам пришлось пережить… - продолжала Юлия Марковна. "Сопрано, - подумал Юрий Адольфович, - второе трагическое соло. Сейчас она начнет рассказывать о моих болезнях". - Ведь моему мужу, если вы знаете, Леночка, наверное, рассказывала Сашеньке… - По тому, как она произнесла "Сашенька", можно было сразу догадаться, что будущий зять ей не понравился.
А муж, получивший еще, как минимум, получасовой отдых, вновь погрузился в свои мысли. Откуда же взялся этот необыкновенный феномен? И когда? Толком и не определить. Ведь обоняние начало исчезать года полтора назад, вместе с ростом вредного полипа… Юрий Адольфович еще раз просмотрел свой сегодняшний день, пытаясь разобраться в мешанине запахов. Теперь получается, что и в лифте ничем не пахло, и вахтерша, конечно же, не курила… Так же просто объясняется и вчерашний конфуз: очень приличного вида дама, как показалось, дыхнула в лицо пианисту недельным перегаром…
Юрий Адольфович не понял толком, что произошло. Юля заканчивала свой дежурный, хорошо накатанный рассказ о чудесном избавлении мужа, завершая его, как обычно, финальным аккордом:
- …человек, за которого я буду молиться каждый день, пока я жива. Наш волшебник, маг, чудотворец, Игорь Валерьевич Поплавский!
Лицо Раисы Георгиевны начало медленно багроветь.
Глава вторая
Оставьте меня в покое. Все. - Игорь не обернулся и не увидел, как закрывается дверь за обиженной насмерть Людочкой. Ну что поделаешь, если не хочется человеку пить чай в компании своих сотрудников? Игорь поймал себя на том, что с удовольствием сейчас сходил бы на овощебазу. Да, да, как в старые добрые времена, когда все отбояривались, как могли, от культпохода к тухлым помидорам. Эх, сейчас бы… Потаскать часа два без передыху грязные ящики с промерзлой капустой, от которой уже несет сладким, почти наркотическим трупным душком… Поржать вволю над похабными шутками бригадирши… Покурить с мужиками "Родопи", сидя на ломаных картофельных контейнерах… Ох, уж мне эта ностальгия.
Перед Игорем на столе лежал новенький сверкающий "Паркер".
Черт побери, а почему именно - "новенький"? Пошлость какая! Просто новый. Ни фига он не сверкающий. Обыкновенная ручка. С той разницей только, что заморочек с чернилами больше. Но главное не это. Главное - чтобы когда эта ручка в нагрудном кармане, то всем понимающим по одному только колпачку было видно: вот человек достойный, "Паркером" пописывает, не фуфлом каким-то. Слушай, а чего ты, собственно, взъелся на бедный "Паркер"? И вовсе он не бедный. И вовсе я не взъелся. Настроение плохое.
Игорь сидел у себя в кабинете и злился на весь мир. Что в конечном счете означает - на самого себя. Зачем на Людочку нашумел? А затем, что НЕЛЬЗЯ входить в кабинет к Игорю Валерьевичу Поплавскому, если на дверях висит табличка "Не беспокоить" (на трех языках, между прочим)! Подумаешь, какая цаца! Ну, положим, цаца - не цаца, а светило российской науки. Вот так. Светило. Скромненько, но со вкусом. И никакое ты не светило, а, дай Бог, лампочка настольная. Халтурщик хренов.
Игорь сидел у себя в кабинете, злился на ни в чем не повинный "Паркер" и ощущал себя до смерти уставшей золотой рыбкой. Или заскучавшим Хоттабы-чем. Нет, все-таки золотая рыбка - по образу ближе. Болтаешься этак на мелководье, хвостом небрежно помахиваешь. А к тебе - непрерывный поток стариков со своими старухами. Бесконечные новые корыта, столбовые дворянки, вольные царицы. Пореже, но встречаются и владычицы морские. С известным исходом.
- Тирлим-тирлим! - запиликал в углу компьютер. Игорь с тоской повернул к нему голову. Оповещение. Доктору Поплавскому к 12.00 - в отделение. "Зачем я купил эту шарманку? Что я, сам не знаю, когда мне что делать? А, вспомнил! Я ее купил для работы! Мы с местным компьютерным богом Борей собирались для пущей важности нейрограммы в компьютер засунуть. Год, не меньше, по два раза в неделю созванивались, да еще каждый раз при встрече восклицали, хлопая по лбу: да! чуть не забыл, старик! мы же с тобой собирались… Пока Боря в Америку не уехал. Якобы на три года. Ага. Будем ждать. И теперь у нас в вычислительном центре одни фифочки с матмеха остались. Которые хоть университет и позаканчивали с пятерками, но до сих пор, кажется, убеждены, что компьютеры придумали, чтобы таблицу умножения не учить. Где-то, в общем, может, они и правы"… Одним словом, помочь они Игорю ничем не смогли, нейрограммы как были, так и остались кипой листов, сложенных "гармошкой". А компьютер "Пентиум" (стоимостью 899 долларов США) используется Игорем в качестве записной книжки (днем) и игрушки-развлекушки (по вечерам). Очень редко, под очень хорошее настроение, к "пеньку" (крайне оскорбительное, с точки зрения Игоря, прозвище "Пентиумов" в среде компьютерной интеллигенции) допускается Дуденков. Или Кружан-ская. Но только по отдельности (см. правила техники безопасности при работе с точными приборами).
- Но все же недостаточно хорошо, мне кажется? Скажем, не так хорошо, как вам бы хотелось?
- Я подумаю, - сказал Юрий Адольфович, только чтобы что-то ответить.
- Не могу вам этого позволить, - странно отреагировал на эту фразу Игорь Валерьевич.
- Чего?
- Думать. Я вижу, вы почти отчаялись. Если вы будете думать и дальше, вы потеряете надежду. Тогда я уже ничем не смогу вам помочь.
"Ерунда какая-то, - подумал Юрий Адольфович, - при чем здесь моя надежда?"
- Взвесьте сами, - продолжал настаивать Игорь Валерьевич, - хуже вам уже не будет. Я не собираюсь резать ваши многострадальные руки. Но шанс снова стать хорошим, то есть выдающимся пианистом у вас появится. А?
- Вы что - волшебник? - грустно улыбнулся Юрий Адольфович.
- Почти, - серьезно ответил врач. На следующее утро Юрий Адольфович начал обживать очередную больничную палату и приноравливаться к очередной скрипучей, продавленной кровати в клинике Нейроцентра.
Все здесь было необычным. И разношерстная компания больных - от истеричной дамы сорока (с бо-оль-шим хвостиком) лет до перекошенного инсультом актера. С руками (то есть с последствиями тяжелой травмы) был один Бляхман. Атмосфера в отделении действительно напоминала то ли преддверие Нового года, то ли настроение в очереди на прием к волшебнику. О самом методе лечения никто толком ничего сказать не мог. Но в одном все были единодушны: гипноз. Игорь Валерьевич использует гипноз.
К Юрию Адольфовичу здесь особо не приставали. В первый же день Игорь Валерьевич тщательно осмотрел его с привлечением множества мудренейших приборов, каждый из которых светился своим цветом и выщелкивал свои цифирки. А дальше - ничего. Больше недели Юрий Адольфович бесцельно слонялся по отделению, собирая, ради развлечения, легенды о чудесных выздоровлениях. Юлия Марковна каждый раз, навещая мужа, делала большие глаза и страшным шепотом спрашивала, сколько все это будет стоить. Юрий Адольфович смущался, а советоваться с другими больными на этот счет не решался.
Во вторник (это точно было во вторник, третьего марта, такие даты не забываются) Игорь Валерьевич сам вошел в палату к Бляхману и каким-то даже торжественным голосом пригласил того на "процедуру".
Да. Это действительно очень походило на гипноз, как его себе представляет обыватель. Приглашение сосредоточиться, медленный, акцентированный счет до пяти и… глубокий сон. Который, как оказалось, продолжался около двух минут, но, как это не раз уже описано в популярной литературе, был удивительно ярок и наполнен странными событиями.
Юрия Адольфовича разбудили и провели обратно в палату. Ничего не спрашивая. На следующее утро повторился сеанс обследования теми же приборами… И ни одного вопроса о самочувствии, никаких тестов со спичечными коробками, никаких пуговиц. Но если уж говорить откровенно, то и никакого улучшения.
Вторая подобная процедура была проведена через день. Ах, простите! Важная деталь! Как раз накануне вечером у Юрия Адольфовича состоялся интересный и продолжительный разговор с Игорем Валерьевичем. Не о здоровье. О музыке. Измученный долгой разлукой со своей музой, Бляхман разговорился не на шутку, открывая далекому от искусства доктору поразительные тайны гармонии. Доктор слушал внимательно, не перебивая, лишь изредка уточняя значение непонятных музыкальных терминов. Прощаясь, он как-то удивительно проникновенно посмотрел Юрию Адольфовичу в глаза и твердо произнес:
- Мы сами делаем свою судьбу. И очень часто все зависит только от силы желания. Завтра утром у вас - повторная процедура. - Он сказал именно "повторная", но Юрий Адольфович ясно расслышал "последняя".
А еще через неделю Юрий Адольфович Бляхман, сидя за домашним роялем, исполнял сюиту для фортепьяно Арнольда Шонберга - сложнейшее по технике произведение, за которое тридцать с лишним лет назад он получил пятерку на выпускном экзамене в Консерватории.
Слезы катились по его лицу, клавиши расплывались перед глазами. Но он ИГРАЛ! Рядом, на диване, беззвучно плакала Юлия Марковна. У окна стоял Игорь Валерьевич и, щурясь, смотрел на залив.
За всеми этими воспоминаниями Юрий Адольфович не заметил, как вышел из троллейбуса, пересек Невский и проскочил мимо филармонии. Прошагал своими журавлиными ногами всю площадь Искусств и остановился, только почти упершись носом в решетку Русского музея. "Господи, куда это я?" - изумился своей рассеянности пианист и, неловко развернувшись, смущенно двинулся обратно.
Двери пятого подъезда филармонии хлопали, не переставая. Дневная репетиция. Общий сбор. Через две недели - большая премьера. Привычно лавируя среди суетящихся коллег, никого не обделив своей вежливостью, Юрий Адольфович быстро шел к репетиционной. На две-три секунды подольше задержался около проходной.
- Доброе утро, Клавдия Андреевна! - Удивленно потянул крупным носом. - Что ж это вы, никак курить на старости лет надумали? - И правда, очень странно: в стеклянной будочке было не продохнуть от табачного дыма.
- Доброе утро, Юрий Адольфович, - приветливо отозвалась женщина. - Какой вы все-таки молодец! Все бодритесь, всегда с шуткой!
Бляхман на всякий случай улыбнулся и прошел дальше. Кажется, они друг друга не поняли. На лестнице он встретил Дулькина - своего стариннейшего приятеля, знакомого еще по музучилищу. Оба спешили. Но даже на бегу переговоры и договоры о встрече в ближайшее время заняли не меньше десяти минут.
В гардеробной переодевалось человек семь. Три скрипки возбужденно что-то обсуждали, стоя у открытого окна. Им казалось, что весь свой сигаретный дым они выдыхают на улицу. Теплый осенний ветер был другого мнения. Он носился за окном, порывисто заталкивая серые клубы обратно в комнату.
- Здравствуйте - всем присутствующим! - громко поздоровался Юрий Адольфович.
- Здравствуйте, здравствуйте… - Кто-то откликнулся сразу, кто-то - попозже, два или три человека не поленились встретиться с вошедшим взглядами, кивнули. Что поделаешь - большой оркестр в чем-то сродни коммунальной квартире.
- Юрий Адольфович! Бляхман! - позвали из угла. - Вас Сергей Владиславович просил зайти! Прямо сейчас!
- Спасибо, спасибо, иду. - Юрий Адольфович суетливо скинул плащ и даже не повесил, а просто бросил на стул и заторопился к двери. Сергей Владиславович - главный дирижер. И царь, и Бог, и низкий интриган, и великий примиритель, и строгий воспитатель, и главный обидчик большого людского муравейника, называемого оркестром. Если он вызывает кого-то лично, жди, уж если не неприятностей, то, по крайней мере, неожиданностей. То ли похвалит, то ли побранит. Может выделить единственную, чудом заблудившуюся путевку в санаторий, а может заставить сплетничать про первую скрипку.
Вышагивая узкими коридорами филармонии, Юрий Адольфович готовился к этой встрече со все нарастающей внутренней дрожью. Он сердился на себя за эту слабость, раздраженно думал о том, что вот такие пустые переживания как раз и мешают истинному артисту сосредоточиться перед ответственной репетицией… Чуткий нос его задолго до нужной двери уловил тонкий запах одеколона Сергея Владиславовича. Такой, наверное, ни с чем не спутаешь.
Комната главного дирижера находилась в конце длинного коридора, налево, в тупичке. Юрий Адольфович как раз собирался повернуть в этот самый тупичок… Но в этот момент странная, даже какая-то мистическая акустика филармонии (удивительно, но такие эффекты наблюдались не только в концертном зале, но и в жилых и репетиционных помещениях!) сыграла с ним дурацкую шутку. Юрий Адольфович услышал голоса. Почему-то он тут же остановился. И что еще более странно - стал прислушиваться. Минута проходила за минутой. Юрий Адольфович не мог стронуться с места, все сильнее и сильнее покрываясь краской стыда, - ведь он подслушивал! И одновременно сердце его билось слабее и слабее - от того, ЧТО он услышал. "Сейчас оно остановится, - равнодушно подумал Юрий Адольфович, прислоняясь к стене. - Ну и пусть. Так даже легче будет. Если оно само…"
Два голоса - гулкие, но вполне различимые - вели спокойный разговор. И это спокойствие - полнейшее, ледяное, ах, нет, не ледяное, конечно, не ледяное, но какое, какое тогда? - было самым циничным в сочетании с тем, о чем шла речь.
- …ну, так и что ж? Пусть играет. Техника у него отменная, - произносил один, густой и благостный (старший администратор Куракин, неудавшийся в юности трагический бас).
- Да при чем здесь техника! - равнодушно, почти без восклицательного знака возмущался второй. Сергей Владиславович. Это его тон капризной дамы. Породивший в свое время немало грязных сплетен. - Если бы мне нужна была техника, я бы лучше Каскилаву позвал. Техника. Ты мне еще предложи вместо солиста компьютер поставить. Вот смеху будет! А главное - сборы, сборы какие! На стадионах выступать будем. Представляешь, афиша: Первый концерт Чайковского для компьютера с оркестром. - За стеной хихикнули, но не разобрать, кто. - Плесни мне коньяку, братец. Мне сейчас с ним разговаривать предстоит.
- И что ты ему скажешь?
- Ах, не знаю, отстань… - Ну и тон! Неужели все ползающие по оркестру грязные сплетни про отношения дирижера с Куракиным - правда? Юрий Адольфович удивлялся сам себе, что еще может о чем-то думать. - Но знаю одно: так у нас дело не пойдет.
- А, по-моему, ты придираешься. Ну, подумаешь, Бляхман… Времена-то уже совсем другие.
- Ты глупости говоришь. При чем тут фамилия? Не делай из меня антисемита. Он меня как солист не устраивает, понимаешь? - Голос Сергея Владиславовича вдруг стал нервным и горячим:
- Нельзя такие вещи без души исполнять! Такой шанс раз в жизни дается! А он… Как болванчик деревянный, по клавишам - блям-блям, блям-блям…
"Я умираю", - догадался Юрий Адольфович.
- Но, Сережа, надо же понимать, человек после такой травмы…
- При чем здесь травма? При чем? - по-бабьи взвизгнул дирижер. - Если он так гордится тем, что играет пришитыми руками, то пусть выступает в Военно-медицинской Академии, как медицинский уникум, а не как профессиональный музыкант! У меня здесь не музкружок при жэке!
Далее слушать - а точнее, подслушивать - весь этот кошмар сил не было. Поняв, что умереть на месте ему не удастся, Юрий Адольфович решил уйти. Шатаясь, держась рукой за стену, он двигался по бесконечному коридору, моля только об одном: Господи, дай мне только выйти отсюда и никого не встретить. Уже внизу, почти на улице вспомнил, что оставил в репетиционной плащ, но одна только мысль о возвращении почти остановила измученное сердце. Слава Богу, бумажник не успел вынуть из пиджака. Ужас, ужас… Как добираться домой? Метро? Троллейбус? Нет, ни за что… Такси. Надо как-то поймать такси. У Юрия Адольфовича за всю его солидную жизнь опыт ловли такси был примерно таким же, как и охоты на слонов. Поэтому он сделал первое, что пришло в голову: вышел на Михайловскую (быв.ул. Бродского) и поднял руку. Первые пятеро водителей просто не восприняли этот на редкость неловкий жест как сигнал остановки. Двое остановились, но, поскольку человек с поднятой рукой не подходил и желания ехать не изъявлял, отправлялись дальше. Восьмой чуть не наехал на Юрия Адольфовича, выскочил из машины, коротко и крепко выругал несчастного пианиста и тоже уехал. И только девятый водитель заподозрил в нелепом старике без плаща потенциального пассажира.
- Куда едем, папаша? - спросил он, перегибаясь с водительского места к окошку.
- Мне очень плохо, - невпопад ответил Юрий Адольфович. - Домой. На Васильевский.
- Садись, - милостиво разрешил водитель, нимало не заботясь о том, что называет на "ты" постороннего пожилого человека.
- Юраша, что случилось? - спокойно спросила Юлия Марковна, открывая дверь. - Где твой плащ?
- Я его, кажется, забыл у Володи, - соврал Юрий Адольфович, удивляясь легкости, с которой ложь сама выскочила из него. То есть он и вправду был сейчас у соседа - Владимира Яковлевича. И почти четыре часа просидел, тупо уставившись в телевизор, лишь изредка подкладывая под язык новую таблетку валидола взамен истаявшей. Деликатнейший человек, Владимир Яковлевич не задал ни одного вопроса, увидев, в каком состоянии пришел Бляхман. Лишь пару раз обеспокоенно переспрашивал, не нужно ли чего посильнее, чем валидол.
- Так сходи и принеси, - потребовала Юлия Марковна.
- Потом, Юля, потом.
- А почему от тебя пахнет валидолом? Тебе что - плохо?
- Ничего страшного. Немножко прижало, но уже отпустило.
Юлия Марковна немедленно встревожилась и сразу же позабыла о плаще. Судя по всему, из филармонии не звонили по поводу отсутствия Юрия Адольфовича на репетиции. Мысленное упоминание о филармонии тут же отозвалось сильнейшим уколом где-то под лопаткой.
- Что с тобой? Вызвать "скорую"? Сердце? - Жена уже тащила Юрия Адольфовича в комнату, высоко поддерживая его под локоть, словно дружинник - пьяного хулигана.
Юрий Адольфович покорно лег на диван. Голова его работала четко и ясно. Значит, так. Сразу он не умер. И, судя по всему, в ближайшее время не умрет. Выходит, надо смириться с тем, что боль теперь с ним будет всегда. Юрий Адольфович в который раз внимательно прислушался к себе. Боль была на месте. Но не тяжелой ношей, давящей на плечи, а жутким призраком, хоть и стоящим вдалеке, но так, что его, словно высокую колокольню, видно с любой точки. Что ж, будем учиться с этим жить.
- Что случилось, Юраша? Тебя кто-то обидел? Вызвать "скорую"? - Юлия Марковна продолжала равномерно сыпать вопросами. "Нет, - решил Юрий Адольфович, - сейчас я ничего не буду ей говорить. Нельзя ее нервировать накануне такого важного события. - Он снова удивился своей непропавшей способности переживать за жену и дочь. - Завтра. Конечно, завтра". Юрий Адольфович попытался представить себе лицо жены, когда она услышит, что он уходит из филармонии. Нет. Завтра. Завтра.
- Юленька, у меня сегодня была очень тяжелая репетиция, - спокойно и устало начал он. ("Очень, очень тяжелая!" - ехидно поддакнул внутренний голос.) - Я должен немного отдохнуть. Я полежу полчасика, а потом тебе помогу. Когда приходят гости?
- В шесть, - подозрительно глядя на мужа, ответила Юлия Марковна. - Можешь полежать хоть часик. Но потом почисти мне картошки.
- Хорошо, хорошо. - "Она что-то подозревает? Она уже все знает, - холодея, подумал Юрий Адольфович. - Иначе почему она просит меня почистить картошку? Последний раз я это делал в армии. Она проверяет меня. Если я соглашусь, значит, мои руки мне уже не нужны. Спокойней, спокойней. В любом случае, все разговоры переносим на завтра". Почему именно завтрашний разговор с женой казался ему менее страшным, чем сегодняшний, сказать трудно. Да и чего ему, собственно, бояться? Ведь дело касается только его. Юрий Адольфович вдруг с каким-то даже веселым ужасом нафантазировал себе, что завтра скажет Юле не о работе, а о том, что… уходит из семьи! К молоденькой флейтистке Наде Соломиной! Горячие мурашки пробежали по спине, Юрий Адольфович не выдержал и улыбнулся нелепости своей шутки.
- Чего ты улыбаешься? - Теперь стал окончательно понятен тон Юлии Марковны. Так подозрительно ласково разговаривают с младенцем, насчет которого существуют серьезные сомнения: не накакал ли он в штаны.
- Хорошо, Юленька, я почищу картошку, - ответил Юрий Адольфович, хитро глядя на жену.
- Ах, Юра, ты мне всю голову заморочил! Я совсем не то хотела сказать! - Юлия Марковна всплеснула руками. - Я хотела сказать - не картошку почистить, а ковер пропылесосить!
- А, по-моему, у тебя на кухне что-то сгорело, - сообщил Юрий Адольфович, поводя носом.
- Да? - Юлия Марковна помчалась на кухню, а ее муж впервые понял, кого она ему напоминает. Домомучительницу из "Карлсона".
Юрий Адольфович пылесосил ковер со скорбной улыбкой смертника, который выполняет последние в своей жизни общественно полезные работы. Минут через десять он выключил пылесос и отправился на кухню. Налаживать отношения.
- Итак, что у нас сгорело?
Юлия Марковна повернула к нему от плиты раскрасневшееся лицо:
- Молодец! Накаркал! Я только что сожгла ванильные булочки!
- Как? Еще и булочки?
- Нет, не еще, а просто - булочки. Тогда-то у меня ничего не сгорело, я думала, ты просто пошутил…
"Пойду-ка я с кухни", - решил Юрий Адольфович. Какое-то странное, неясное подозрение закопошилось в его мозгу. В гостиной он поставил себе пластинку Вагнера, любимейший 1 акт "Лоэнгрина", и начал ставить эксперимент. Внимательно принюхивась, он время от времени заходил на кухню, проверяя свою догадку. Юлия Марковна суетилась у стола. Около пяти пришла дочь, женщины стали суетиться вместе… Когда в три минуты седьмого тренькнул звонок входной двери, Юрий Адольфович сделал удивительное открытие. И теперь, стоя перед закрытой дверью, он мог с уверенностью сказать: у жениха Саши очень терпкий и редкий одеколон, а его мать надушилась туалетной водой "Пуазон", очень модной лет десять назад. Нет, через две утепленные двери квартиры Бляхманов не то что запахи - поражающие газы не проникнут. Все дело в только что обнаруженной способности… Рассеянно здороваясь и знакомясь с новыми родственниками, Юрий Адольфович пытался формулировать…
- Здравствуйте, здравствуйте, Леночка, знакомь нас…
Все почему-то топтались в тесной прихожей, мешая гостям раздеваться. Юлия Марковна немедленно вступила с будущей сватьей в милую женскую дискуссию по поводу размера тапочек. Лена неловко держала подаренный Сашей букет цветов. Саша стоял с таким видом, будто у него дырявые носки.
На удивление быстро все расселись за столом. Женщины мило щебетали ни о чем, мужчины молчали. Саша - потому что был, если можно так выразиться, главным блюдом на этом вечере. А Юрий Адольфович просто весь ушел в свои мысли. Он мог себе это позволить: глава семьи, как-никак большой музыкант… Он видел, с каким испуганным почтением смотрела на него Сашина мать. Неприятная женщина, сразу решил Юрий Адольфович и с тоской представил себе длиннейшие и тоскливейшие "семейные" праздники таким же вот составом. Список доступных общих тем минимален. Деликатная Юлия Марковна не станет, конечно, обсуждать с Раисой Георгиевной ни премьеру в Мариинском, ни книгу Плисецкой. А, значит, остается: здоровье, огород и сериалы. Темы исключительно дамские. Вот пусть дамы и разговаривают. Рассеянно "поковыривая курицу, Юрий Адольфович думал свое. Все. Теперь можно и сформулировать великое открытие сегодняшнего дня. Похоже на то, что нос Юрия Адольфовича начал улавливать запахи из будущего! Досадуя на отсутствие секундомера, наш начинающий естествоиспытатель догадался с помощью обыкновенных наручных часов определить, на сколько вперед заглядывает (в смысле: вынюхивает) его удивительный нос. Оказалось: примерно на десять минут. Первым делом, как ни странно, Юрий Адольфович порадовался за вахтершу из филармонии. Женщина действительно приняла его слова насчет курения за шутку. Ведь он УЖЕ чувствовал запах дыма в гардеробной! Так же просто объяснялся и странный запах импортного джема: Юрий Адольфович с детства был приучен чистить зубы после еды. Намазывая на булку злополучную гуманитарную помощь, он УЖЕ чувствовал запах зубной пасты, которую через десять минут выдавит на щетку! Поразительно!
Сашина мать возбужденно и нудно рассказывала длинную кляузную историю про какую-то квартиру. Юлия Марковна вежливо ее слушала. Саша с Леной обменивались заговорщическими взглядами школьников. Юрий Адольфович развлекался тем, что припоминал все странные накладки запахов за последнее время. Видимо, случившееся с ним внезапное и трагическое освобождение от музыки дало толчок к развитию логики. "Почему я так странно спокоен? - думал бывший пианист, рассматривая свои руки, лежащие на скатерти. - Почему я так быстро поверил и смирился? У меня всего-то и есть, что подслушанный разговор. А недоразумение? Я что-то не так понял, на-придумывал себе ужасов и чуть не умер! Брось эти игры, - одергивал сам себя, - ты все прекрасно слышал. И все понял. "Бляхман… руки… душа… по клавишам: блям-блям…" - Юрий Адольфович покраснел от стыда. - Сергей Владиславович может быть сколь угодно плохим и порочным человеком, но музыкант он гениальный. Если он слышит "блям-блям", значит, так оно и есть. Будь честен. Не прячься от действительности. Умерла, - сказали тебе и при тебе же закрыли крышку гроба. - Твоя Музыка умерла. Отправляйся домой и живи дальше. Что же осталось? Моя странная, только что открытая способность предвидеть запахи? Я уникум, - думал Юрий Адольфович, - меня нужно изучать. Или показывать в цирке", - пошутил он про себя и улыбнулся. Как оказалось, совершенно невпопад. Сашина мать как раз пришла в своем рассказе к печальному финалу.
- Юраша, ты совсем не слушаешь! - строго заметила жена. И сразу же с примирительной улыбкой повернулась к гостье. - Вы извините, Раиса Георгиевна, Юрий Адольфович - человек искусства, его мысли могут увести его так далеко, что ему иногда трудно общаться с нами, простыми смертными.
Раиса Георгиевна кисло улыбнулась и посмотрела на Юрия Адольфовича. Один к одному - это был взгляд уборщицы из филармонии, для которой музыканты не служители муз, а лишь носители грязной обуви.
- Вы не представляете, сколько нам пришлось пережить… - продолжала Юлия Марковна. "Сопрано, - подумал Юрий Адольфович, - второе трагическое соло. Сейчас она начнет рассказывать о моих болезнях". - Ведь моему мужу, если вы знаете, Леночка, наверное, рассказывала Сашеньке… - По тому, как она произнесла "Сашенька", можно было сразу догадаться, что будущий зять ей не понравился.
А муж, получивший еще, как минимум, получасовой отдых, вновь погрузился в свои мысли. Откуда же взялся этот необыкновенный феномен? И когда? Толком и не определить. Ведь обоняние начало исчезать года полтора назад, вместе с ростом вредного полипа… Юрий Адольфович еще раз просмотрел свой сегодняшний день, пытаясь разобраться в мешанине запахов. Теперь получается, что и в лифте ничем не пахло, и вахтерша, конечно же, не курила… Так же просто объясняется и вчерашний конфуз: очень приличного вида дама, как показалось, дыхнула в лицо пианисту недельным перегаром…
Юрий Адольфович не понял толком, что произошло. Юля заканчивала свой дежурный, хорошо накатанный рассказ о чудесном избавлении мужа, завершая его, как обычно, финальным аккордом:
- …человек, за которого я буду молиться каждый день, пока я жива. Наш волшебник, маг, чудотворец, Игорь Валерьевич Поплавский!
Лицо Раисы Георгиевны начало медленно багроветь.
Глава вторая
ИГОРЬ
Оставьте меня в покое. Все. - Игорь не обернулся и не увидел, как закрывается дверь за обиженной насмерть Людочкой. Ну что поделаешь, если не хочется человеку пить чай в компании своих сотрудников? Игорь поймал себя на том, что с удовольствием сейчас сходил бы на овощебазу. Да, да, как в старые добрые времена, когда все отбояривались, как могли, от культпохода к тухлым помидорам. Эх, сейчас бы… Потаскать часа два без передыху грязные ящики с промерзлой капустой, от которой уже несет сладким, почти наркотическим трупным душком… Поржать вволю над похабными шутками бригадирши… Покурить с мужиками "Родопи", сидя на ломаных картофельных контейнерах… Ох, уж мне эта ностальгия.
Перед Игорем на столе лежал новенький сверкающий "Паркер".
Черт побери, а почему именно - "новенький"? Пошлость какая! Просто новый. Ни фига он не сверкающий. Обыкновенная ручка. С той разницей только, что заморочек с чернилами больше. Но главное не это. Главное - чтобы когда эта ручка в нагрудном кармане, то всем понимающим по одному только колпачку было видно: вот человек достойный, "Паркером" пописывает, не фуфлом каким-то. Слушай, а чего ты, собственно, взъелся на бедный "Паркер"? И вовсе он не бедный. И вовсе я не взъелся. Настроение плохое.
Игорь сидел у себя в кабинете и злился на весь мир. Что в конечном счете означает - на самого себя. Зачем на Людочку нашумел? А затем, что НЕЛЬЗЯ входить в кабинет к Игорю Валерьевичу Поплавскому, если на дверях висит табличка "Не беспокоить" (на трех языках, между прочим)! Подумаешь, какая цаца! Ну, положим, цаца - не цаца, а светило российской науки. Вот так. Светило. Скромненько, но со вкусом. И никакое ты не светило, а, дай Бог, лампочка настольная. Халтурщик хренов.
Игорь сидел у себя в кабинете, злился на ни в чем не повинный "Паркер" и ощущал себя до смерти уставшей золотой рыбкой. Или заскучавшим Хоттабы-чем. Нет, все-таки золотая рыбка - по образу ближе. Болтаешься этак на мелководье, хвостом небрежно помахиваешь. А к тебе - непрерывный поток стариков со своими старухами. Бесконечные новые корыта, столбовые дворянки, вольные царицы. Пореже, но встречаются и владычицы морские. С известным исходом.
- Тирлим-тирлим! - запиликал в углу компьютер. Игорь с тоской повернул к нему голову. Оповещение. Доктору Поплавскому к 12.00 - в отделение. "Зачем я купил эту шарманку? Что я, сам не знаю, когда мне что делать? А, вспомнил! Я ее купил для работы! Мы с местным компьютерным богом Борей собирались для пущей важности нейрограммы в компьютер засунуть. Год, не меньше, по два раза в неделю созванивались, да еще каждый раз при встрече восклицали, хлопая по лбу: да! чуть не забыл, старик! мы же с тобой собирались… Пока Боря в Америку не уехал. Якобы на три года. Ага. Будем ждать. И теперь у нас в вычислительном центре одни фифочки с матмеха остались. Которые хоть университет и позаканчивали с пятерками, но до сих пор, кажется, убеждены, что компьютеры придумали, чтобы таблицу умножения не учить. Где-то, в общем, может, они и правы"… Одним словом, помочь они Игорю ничем не смогли, нейрограммы как были, так и остались кипой листов, сложенных "гармошкой". А компьютер "Пентиум" (стоимостью 899 долларов США) используется Игорем в качестве записной книжки (днем) и игрушки-развлекушки (по вечерам). Очень редко, под очень хорошее настроение, к "пеньку" (крайне оскорбительное, с точки зрения Игоря, прозвище "Пентиумов" в среде компьютерной интеллигенции) допускается Дуденков. Или Кружан-ская. Но только по отдельности (см. правила техники безопасности при работе с точными приборами).