Перумов Ник. Война мага (Хранитель мечей, книга 4, том 1)

   ...Тот день Игнациус запомнил навсегда. Худощавый подросток, живший с родителями, целой оравой братьев и сестёр в скромной хижине приписного серва-углежога. Угодья Великого Дона (в иных мирах его назвали бы графом или даже герцогом) тянулись на много дней пути вдоль богатых лесом и дичью предгорий. Влекомые медлительными ящерами (родной мир Игнациуса не знал лошадей), от деревни к деревни тащились тележки сборщиков податей. Сервы трудились на арендованной земле, обязанные господам немалыми оброками. Жизнь, как и повсюду, была тяжела. Утешением служила только вера.
   Когда-то давно, говорили жрецы, мир был очень зол и несправедлив. Куда хуже, чем есть сейчас. Молодые Боги, владыки Сущего, не прислушивались к людским молитвам, не внимали их горестям и бедам. Лорды и властители почём зря тянули последние соки из тягловых сословий. Мало того - в капищах Молодых Богов свершались отвратительные обряды, ибо по приходу в мир были этими Богами опрокинуты и повергнуты Боги Старые, милостивые к людям, часто спускавшиеся на землю и неузнанными бродившие по дорогам, чтобы самим всё увидеть и всё узнать.
   Но не вечна тирания, не скованы ещё цепи, которые не разорвал бы тот, кто угнетён, принижен, обобран и обманут, говорили жрецы. Ибо жили в высоких надзвёздных сферах Истинные маги. Среди них нашёлся тот, кто восстал против безжалостных Богов-узурпаторов. Имя смельчаку - Ракот, Владыка Тьмы. И с тех пор неустрашимо бьётся он с неисчислимыми ратями Молодых Богов. Уже стала легче жизнь простого люда. В былые времена, когда сооружались исполинские города и капища, посвящённые Молодым Богам, не только оброк платили трудолюбивые поселяне. Тяжкой барщиной угнетали их управители, заставляя рыть каналы, прокладывать ненужные торговле дороги, рубить в дальних горах громадные каменные блоки, из которых сооружались циклопические пирамиды, с которых лживые служители Молодых Богов взывали к своим властителям. Трудно жилось тогда. Голод, болезни, хищные звери собирали обильную жатву в человеческих селениях.
   Не так обстоит дело сейчас, говорили жрецы, и пахари согласно кивали головами. Оброки хоть и тяжки, но всё же посильны. Жрецы Ракота-Заступника принесли знания о болезнях, эпидемии отступили. А Великие Доны за всё это обязались службой бесстрашному Ракоту, и доблестно сражаются в рядах его воинства, и уже недалека победа, а тогда жизнь станет и вовсе райской никто не будет страдать от бедности и даже последний земледелец сможет иметь не меньше трёх рабов.
   Так говорили жрецы Ракота. Впрочем, шёпотом сервы рассказывали друг другу также и иное. Время от времени то тут, то там появлялись странные безумные проповедники, клявшие Заступника и грозившие страшными карами всем, кто не отречётся от Восставшего. Иные Великие Доны гнали непонятных посланцев, иные предавали их огню, а иные, случалось, и прислушивались... Но простых людей эти вещи не касались. Пусть лорды и доны верят во что хотят. Наше дело маленькое - день-набек-рень да ночь-перемочь. Наше дело простое - брёвна да уголь, грузи да вози, а о всём прочем пусть владыки думают. Мы им за это десятину платим.
   Игнациус был смышлёным мальчишкой, точнее, уже подростком. Ему как-то всё время удавалось устроить так, что работы выпадало поменьше, а та, что выпадала, делалась легко, точно играючи. Удача сама как будто шла ему в руки. Единственному из семьи, ему хорошо давалась сложная храмовая грамота. Жрецы даже поговаривали, что парню светит отправиться в храмовую школу и ждёт его ни много ни мало, как малохлопотная и многоприбыльная должность сборщика податей. Вся семья день и ночь молила небеса о ниспослании такой благости. Участь сборщика была поистине достойна зависти. Никто в точности не знал, сколько исчислит мытарь. Кому-то может и скинуть, а кому-то и набавит - Великий Дон высоко, жаловаться на мытаря некому. Только сам Дон может покарать сборщика за мздоимство или иной грех, как воровство, к примеру. Но если кто-то рискнёт тронуть мытаря... Дружина Дона на тяжелых бехимотах, одетых в пластинчатую костяную броню, медленно и неторопливо сотрёт с лица земли всё поселение. Земли будут розданы другим - купленные с рынков рабы будут счастливы получить лачугу, дело и клок земли.
   И потому мытарей боялись. Если же сборщик оказывался, что называется, "честным", то его благославляли всей деревней, а семья его окружалась небывалым почётом.
   ...В тот день Игнациус вернулся домой окрылённым - младший жрец милостиво принял подношение, ещё раз похвалил старание парнишки и ещё раз заверил, что, очень может быть, Игнациус действительно попадёт в заветную школу. Это оказалось бы очень кстати, семья наделала долгов, на приношения храму пришлось пустить долгим трудом скапливаемое приданое старших дочерей. Если Игнациус не попадёт в школу и не станет мытарем... об этом лучше было и не думать.
   Игнациус был долговязым, худым подростком с соломенными растрёпанными волосами и большими плоскими ступнями. Из-за ступней он не мог ни бегать, ни особо долго ходить - ноги наливались мучительной тяжёлой болью. При таких делах лучше места сборщика податей для Великого Дона на самом деле ничего не придумаешь.
   Он раскрыл дверь и уже приготовился крикнуть "Мама, а ты знаешь...", как в воздухе, высоко над головами, над кронами леса, послышался резкий, режущий свист. Игнациус увидел, как болезненно сморщилась мать, прижимая к ушам ладони, как скривилось личико младшей сестрёнки, словно она собиралась вот-вот заплакать. В следующий миг на их жалкую лачугу словно обрушился замах исполинской косы. Чудовищный клинок прорезал крышу и стропила, воздух загудел и застонал, перед глазами Игнациуса вспыхнула многоцветная завеса, и в следующий миг - миг, растянувшийся для него чуть ли не столетие, - он увидел, как невидимое лезвие рассекло пополам мать, снесло голову сестрёнке - русая коса мотнулась в воздухе, сама детская головка, оставляя за собой шлейф багряных брызг, полетела в угол. Брызнули крошки кирпича от раздробленной печки; затем незримая секира прорубила стену хижины и понеслась дальше - крушить всё и вся во дворе - амбар, хлев, гумно, овин. Рушащаяся крыша немедля вспыхнула. Огонь голодным зверем метнулся по полу, стремительно охватывая всё, до чего мог дотянуться.
   Надо отдать должное юному Игнациусу. Парень мигом сообразил, что уже не спасёт никого из домашних - крыша хижины оседала, вовсю трещало и гудело пламя, и кроме этого жуткого гуда не слышно было больше ничего - ни криков людей, ни, скажем, скворчания молочной ящеры или стрекота опака-сторожа.
   Игнациус бросился наутёк. Однако даже в те мгновения наивысшей паники ум его работал с неожиданной холодностью и чёткостью. Он видел пылающую деревню; все дома, все сараи и так далее. Однако среди охваченных огнём лачуг живым оставался только он один; остальные словно погибли все в один миг.
   Над головой вновь раздался знакомый уже страшный свист, и Игнациус ничком бросился наземь. Это спасло ему жизнь - незримая коса вновь миновала его, и, осмелившись поднять взгляд, он в оцепенении смотрел, как призрачное лезвие под корень сносит могучий вековой лес, испокон считавшийся гордостью округи. Остававшиеся после расправы широченные пни немедленно вспыхивали.
   Подросток по имени Игнациус, как ни странно, при виде этого всеобщего разрушения и смерти тем не менее не растерялся. Он не ругался, не выл и не рыдал. Молча и сосредоточенно он бежал прочь от погибшей деревни, бежал одной-единственной оставшейся ему дорогой - к Храму. К Храму Ракота-Заступника, воздвигнутому не так уж давно даже по людским меркам на памяти дедов Игнациуса.
   ...До храма оставалось ещё не меньше часа быстрым шагом, однако Игнациус уже видел густой столб чёрного дыма, поднимавшийся над лесом. Ясно было: туда пришёлся мощный удар, однако паренёк не остановился и не повернул назад. Сцепив зубы, он продолжал попеременно то бежать, то идти; навстречу ему на широкой храмовой дороге не попадалось ни одного живого существа. Лес справа и слева пока ещё был цел, свист косы чудовищного косаря слышался где-то далеко за спиной.
   На миг Игнациусу показалось, что высоко в небе он видит громадную призрачную фигуру чудовищного воина - с той самой косой в ручищах. Вот он замер, замахнулся - явно метя в притаившийся за лесом храм Ракота.
   Игнациус оцепенел, впервые за сегодняшний страшный день. Он вырос, твёрдо веря, что Восставший силён, могуч, необорим; что его облачённые в плащ Мрака легионы идут от победы к победе, и не сегодня-завтра падут последние оплоты Молодых Богов, после чего...
   Он, собственно говоря, не очень понимал, что же за распрекрасная жизнь наступит тогда. Наверное, уменьшится оброк, а пахари на самом деле получат рабов - из числа тех слуг Молодых Богов, что сдадутся и тяжёлым и честным трудом станут искупать свою вину. Игнациус не сомневался, что Храм Ракота не зря именуется Храмом Ракота-Заступника. Что же ты медлишь, Восставший, отчего не заступишься за верных своих слуг?
   Храм горел, над его куполами и острыми чёрными шпилями поднимался густой дым, однако сдаваться без боя жрецы отнюдь не собирались. Оцепеневший паренёк увидел, как среди клубов огня и дыма сгустилось нечто вроде нацеленного ввысь чёрного копья. Резкая боль вспыхнула слева в груди Игнациуса, и в тот же миг копьё устремилось вверх, туда, где застыл посредине богатырского замаха призрачный воин Молодых Богов (а что он - от них, Игнациус не сомневался).
   - Ну же! - завопил Игнациус, прижимая руки к груди. Как хотелось ему оказаться сейчас там, на площади храма среди алых куполов! Влиться в могучую силу жрецов, бьющихся с супостатом!.. И они не могут не победить!
   Чёрное копьё пронзило воздух тёмным росчерком. Призрачный гигант, однако, казался лишь рад этому. Гротескное лицо исказило подобие жуткой усмешки. Свистнула исполинская коса, и оружие жрецов разлетелось облаком агатово-чёрных осколков.
   Боль в груди заставила Игнациуса скорчиться, упасть на четвереньки. Мир вокруг него разламывался и погибал.
   А потом призрачная коса завершила смертоносное полукружье, обрушившись на всё ещё пытавшийся сопротивляться храм. Жрецы его ещё успели поднять над шпилями нечто вроде тёмного щита, но коса Губителя играючи разнесла вдребезги ничтожную преграду. А потом оружие посланца Молодых Богов подрубило под основание самый высокий из храмовых шпилей, и тонкий силуэт подломился, разваливаясь нелепо и жалко, одновременно окутываясь клубящимся чадным пламенем...
   Дальнейшего Игнациус не видел. Он просто бросился бежать в слепом и чёрном отчаянии, но - бежал он к храму, а не от него.
   Боги, великие Боги, никогда не являвшие свои Лики бедному народу этой земли, прогневались. И решили спросить за всё сполна.
   Дорога обежала поворот, лесистый холм, поросший змей-древом, остался позади, и Игнациус увидел то, что осталось от некогда гордого храма, владычествовавшего над окрестностями.
   Обломками гнилых зубов торчали потемневшие остовы стен. Больше не уцелело ничего, внутренности храма, купола, всё прочее обратилось даже не в груду громоздящихся обломков, а в лёгкую пыль. И из самой середины руин поднимался к небу столб жирного и густого дыма, хотя гореть в каменном храме было решительно нечему.
   Игнациус остановился. Оцепенев, он смотрел на гибель могущественного храма; только что он бежал сюда, почти уверенный, что найдёт здесь спасение; и вот оказалось - спасения нет и сам храм стёрт с лица земли.
   Обычному мальчишке, даже подростку, даже грамотному и обученному аж трём слоям азбуки, только и оставалось, что рухнуть наземь и завыть. Д потом побрести куда глаза глядят, потому что привычной ему жизни больше не существовало.
   Однако Игнациус никуда не побежал и даже не заплакал. Глаза его оставались сухи, отчего-то он никак не мог повернуться к храму спиной. Словно чувствовал - надо оставаться здесь... надо искать... Само собой, он не знал, что же именно ему следует искать - просто кружил вокруг извергающих непроглядный дым руин, кружил, кружил до тех пор, пока из дыма вдруг не вывалилась, задыхаясь и кашляя, жуткого вида фигура, когда-то явно бывшая человеком.
   Жрец храма выжил явно .чудом. Левой руки не было, плечо срезало начисто, словно громадной палаческой машиной для обезглавливания - Игнациус видел такие на картинках. На чудовищной ране вздулся черный пузырь запекшейся крови, мальчик подумал, что жрец наверняка пустил в ход какую-то магию, и мысль эта вновь была мыслью спокойного, хладнокровного и много повидавшего взрослого человека, а отнюдь не охваченного паникой подростка.
   Тело жреца покрывало жуткое месиво из полусгоревшего одеяния, крови, грязи, обрывков каких-то листов, словно его вываляли в останках растерзанной библиотеки. Жреца шатало, однако глаза его сохранили ясность.
   - А... т-ты тоже... м-молодец... - он едва выдавливал слова, точно пьяный. - Молодец, м-мальчик... всегда г-говорил - из т-тебя в-выйдет т-толк...
   Свист над дальними верхушками леса. Игнациус, уже кинувшийся поддерживать жреца и сам жрец повернули головы.
   Стремительное, широкое - наверное, сто шагов в поперечнике сверкающее кружение, в середине которого - пустота. Гибельный призрак мчался, свистя и завывая, в разные стороны летели срубленные вершины, а в обезглавленные стволы тотчас вцеплялся жадный огонь.
   И вновь Игнациус прежде, чем понял, в чём же дело, успел броситься на землю, увлекая за собой раненого жреца. Чудовищное оружие врезалось в край холма, начисто снесло покрытую вековыми деревьями вершину и понеслось дальше, оставляя за собой широкую полосу пламени.
   - Т-таких много... - шептал жрец, с усилием выталкивая из себя слова. - М-мы... уничтожили д-две... - голова бессильно упала на грудь, однако раненый сумел овладеть собой. - У-уходи о-отсюда... у-уходи, п-пока не п-поздно...
   Очень ценный совет. Сами бы мы никак не догадались, зло подумал Игнациус.
   Глаза жреца закатились, полураскрытые губы шептали что-то вроде "иди к алтарю, иди к алтарю..." Не колеблясь, юноша опустил раненого наземь и бестрепетно шагнул в клубящийся дым. Непонятно, что тут могло служить его источником, но, во всяком случае, открытого пламени Игнациус не видел. Глаза немилосердно щипало, паренёк едва дышал, однако упрямо брёл вперёд, действительно, туда, где должен был находиться алтарь, посвящённый новому божеству Ракоту-Заступнику, так и не сумевшему, однако, заступиться за вставший на его сторону мир.
   Двигаясь наощупь, Игнациус на самом деле вскоре наткнулся на алтарь куб из необработанного чёрного мрамора, доставленный откуда-то с северных гор. Пальцы юноши тотчас нащупали рассекшие алтарь во всех направлениях глубокие трещины - сердце Храма выдержало первый удар врага, но устоять перед вторым шансов уже не имело. Тем не менее Игнациус вцепился в края алтаря, словно утопающий в обломок мачты. Хоть какая-то надежда уцелеть...
   Что делать дальше, мальчишка решительно не знал. Раненый жрец остался где-то снаружи, за пределами дымных стен (кстати, здесь, возле самого алтаря, и дышалось почему-то легче, словно и не рвались из-под самых ног жирные чёрные клубы).
   То, что происходило с Игнациусом после этого, вообще не поддавалось никакому описанию. Его губы стали сами собой шептать слова - "открывайся, открывайся, открывайся..."; он повторял их на всех трёх выученных храмовых языках, или, как тут говорили, речах: Речи Проходящих, Речи Прислуживающих и Речи Вступающих; говорили, что есть ещё Четвёртая Речь - язык жрецов и пятая, особо тайная, для высших посвящённых, но их юноша, конечно, не знал.
   Что он стремился открыть - Игнациус не знал. Было только одно холодное и твёрдое понимание, что отсюда надо убираться, и вера, что есть тайная дверь, которую он может открыть. Он словно наяву видел: вот дрогнет каменный куб алтаря, неподъёмная громада сдвинется с места, открывая ему проход, залитый тёплой тьмой, там будут тишина и безопасность, покой - всё то, чего он был лишён.
   ...Боль родилась в темени, поползла вниз по своду черепа, достигла плеч, рук, всё дальше и дальше; боль коснулась камня, и алтарь, казалось, тоже застонал - вместе с гибнущим миром. Юноша увидел - словно птица из небесных высот - огромную картину: море лесов, ограниченное коричневыми горными хребтами, синие нити рек и голубые кругляши северных озёр. Кое-где виднелись игрушечные башенки городов и замков; впрочем, правильнее было б сказать, что они не "виднелись", а "терялись" в дыму.
   Дым был всюду. Длинные, на многие лиги хвосты, настоящие реки в небесах, нерассеивающиеся, словно умерли разом все ветры. Нигде не видно открытого огня. И нигде не видно врага.
   Игнациус затрясся. От самого примитивного ужаса. Уйти, бежать отсюда, куда угодно, закрыв глаза!..
   "Откройся, Эмдене, Пертеро!" - на всех трёх ведомых языках.
   И куб вдруг поплыл. Сдвинулся с места. Игнациус едва удержался на ногах. Под алтарём действительно открылся проход; и юноша, в панике заслышав знакомый уже вой и свист за спиной, очертя голову кинулся в провал...
   ...И он падал, падал бесконечно, словно в кошмарном сне, когда нет сил проснуться. Чёрный дым сменился непроглядным мраком, непроглядный мрак белесой мглой, в которой Игнациус плавал, точно рыба в воде. Правда, здесь он мог дышать.
   - Хороший мальчик, - вдруг услыхал он голос. Чей-то спокойный, довольный голос.
   - Да, способный. Надо же, сумел открыть себе путь, - подтвердил второй голос, низкий, женский. - Мне кажется, надо брать.
   - Кажется ей! У меня сомнений никаких нет! - заявил мужской голос. Брать, немедля!..
   - Вот так оно всё и начиналось, Аглая, - тяжело закончил Архимаг. Заскрипело кресло под грузным костистым телом. На столе, аккуратно застеленном льняной скатертью с тонкой алой вышивкой, стыло нетронутое угощение, тётушка Аглая постаралась на славу, едва только получила сногсшибательное послание от мессира Архимага, что ему необоходимо срочно поговорить с ней и он покорнейше просит разрешения посетить её дом в любое удобное для госпожи Аглаи Стевенхорст время.
   Конечно, весь дом мгновенно встал вверх ногами. Конечно, все служанки мигом обрели способность пребывать самое меньшее в пяти местах одновременно. Конечно, сама Аглая пустила в ход всё своё искусство. Архимаг Игнациус не отличался обыкновением наносить частные визиты.
   ...Некоронованный владыка Долины долго и церемонно раскланивался, едва ступив на порог. Похвалил уют и аккуратность дома, скинул плащ на руки трепещущей от усердия молоденькой горничной, прошёл следом за Аглаей в празднично разубранную гостиную. Сел, тяжело упёр посох в пол. И начал говорить. Да такое, что бедная Аглая сидела напротив него ни жива ни мертва.
   Архимаг Игнациус вспоминал. Говорил о том, что не знал ни один маг в Долине.
   - Ты понимаешь, Аглая, они уничтожили мой мир. Уничтожили совсем, так что и следа не осталось. То, что я видел, было лишь началом. Потом я узнал, как Губитель действовал дальше, после того, как одолел пытавшихся сражаться с ним жрецов и магов, он сровнял с землей города и замки, выжег поля и деревни... Потом принялся за горы и реки, моря и озёра. Как я уже сказал, ему пытались противостоять многие - чародеи и жрецы владыки Тьмы, Ракота, они вышли на неравный бой. И пали. А Губитель оставил после себя мёртвый мир, покрытый проплешинами пожарищ - и где не уцелело ни одного человека.
   - Ни одного, мессир?
   - Мессир я для других, Аглая... Да, ни одного человека. Губитель был опытен в отыскании жизни, - губа Игнациуса дрогнула от отвращения. Омерзительный, ужасный монстр... Сколько я потратил потом сил и времени, пытаясь разыскать его... но нашёл только имя. Только имя... - он вздохнул. - Имя и ещё то, что он был оружием прежних владык Упорядоченного. Их звали Молодыми Богами. Они уничтожили мой мир...
   - Но... как же вы спаслись, мэтр? - робко пролепетала Аглая, комкая в кулачке надушенный носовой платочек, отделанный кружевами.
   - Я тогда ничего не знал о магии, но магом-то был всё равно, - не без некоторой гордости пояснил Игнаци-ус. - Не обязательно знать все без исключения заклятья. Порой в минуту смертельной опасности скрытые способности обостряются... ну да ты знаешь эту теорию. Моё сознание справилось без меня. Так я встретил Наставников... это было самое начало Долины. Точнее, нашли-то меня не Основатели, само собой - их к тому времени уже не осталось в живых, - но их первые ученики. Ах, какие времена... седой Архимаг покачал головой. - Какие времена... Но прости старика, дорогая моя Аглая, я несколько увлёкся приятной беседой. Нам нельзя ударяться в воспоминания - они лишь наполняют душу печалью, ибо даже сильнейшим из нас не под силу повернуть время и изменить прошлое.
   - Да, конечно, мэтр... - трепетала Аглая, от почтения вставая на цыпочки, словно девчонка перед строгим, но любимым учителем.
   - И я пришёл поговорить не о прошлом. О будущем. О будущем, в котором оказались, увы, сильно замешаны два близких тебе человека...
   - Кэр! - всплеснула руками Аглая. - Ну конечно! Я так и знала! Он, конечно же, успел что-то там натворить!
   - Успел, - кивнул Игнациус, всем видом своим выражая искренние скорбь и печаль. Даже благообразная ухоженная седая борода как-то по-особенному поникла. - Но не только он, Аглая, не только он. Набедокурила ещё и твоя сердечная подруга, Клархен. И набедокурила куда как крепко.
   - Спаситель... - задрожала Аглая. - Мэтр, но чем... чем же я могу помочь? Я не знаю ни где Кэр, ни где Клаpa. He имею от них никаких вестей. Схожу с ума от беспокойства, не знаю, что и думать...
   - Я тоже не знаю, что думать, Аглая. И мне нужна твоя помощь.
   - Всей душой... всем, чем только могу... только не знаю, чем...
   - А вот как ты думаешь, почему я стал рассказывать тебе историю моей юности, историю моего появления здесь? Не знаешь? Качаешь головой? Я тебе отвечу. Те, кто наслал на мой мир Губителя - Молодые Боги, о которых мы уже говорили...
   - Да... и я читала хроники, мэтр...
   - Отлично. Да, то были так называемые Молодые Боги, Аглая. Молодые Боги, сражавшиеся тогда с Властелином Зла и Тьмы, Ракотом Восставшим. Губитель, как я сказал, был их излюбленным оружием. Не знаю, самым ли сильным, но одним из самых действенных - это уж точно. Потом, много лет спустя, уже полноценным магом Долины, более того, членом молодой тогда Гильдии боевых магов, я отправился обратно, так сказать, на родину, - лицо Игнациуса исказилось гримасой. - Глупая и ненужная сентиментальность... Дом там, где твоё дело, а все разговоры о родном пепелище - не более чем дурная поэзия, собственно говоря, и поэзией-то не имеющая прав именоваться. Так вот, я вернулся. Мною двигало какое-то извращённое любопытство, мне не следовало так поступать. И как ты думаешь, что же я увидел? - голос Игнациуса как будто бы дрогнул. - Что я мог там увидеть? Новые города взамен сгоревших, новые леса, поднявшиеся на удобренных пеплом пожарищах? Нет. Я увидел пустыню, Аглая, пустыню, мертвее мёртвого. Собственно говоря, её и пустыней-то назвать было нельзя. В пустыне, даже в самых жарких и прокалённых, всё равно есть жизнь. А в моём... а у меня... - теперь голос Игнациуса дрогнул уже явственно. - Там нет ничего, Аглая! Вообще ничего! Моря и реки - высушены! Горы - обрушены и рассыпались пылью! Леса сожжены! Земли - отравлены, и больше там ничего не растёт. Даже небо - даже небо он ухитрился испоганить, Аглая, представляешь себе - даже небо! Там теперь только чёрные тучи, и это не метафора, не гипербола - чёрные сплошные тучи, без единого просвета. И вечный полумрак под ними... Я попытался выкопать колодец - он остался сух, подземные жилы убиты тоже. Вот такую судьбу встретил мой мир, Аглая, и я не хочу, чтобы ещё хотя бы один в Упорядоченном разделил бы её.
   Само собой, какая-нибудь дерзкая гордячка типа Клары Хюммель не преминула бы поинтересоваться, как соотносится с этими благородными помыслами стремление мессира Архимага любой ценой избежать противоречий с Советом Долины, дружно выступившим против схватки с козлоногими, но Аглая Стевенхорст ею, увы, не была.
   - И что же случилось?.. Как во всём этом... - начала Аглая, однако Архимаг перебил её:
   - И Кэр Лаэда, и Клара Хюммель сейчас волей или неволей помогают тем самым Молодым Богам вновь вернуться к власти в Упорядоченном. И тогда коса Губителя засвистит вновь, можешь не сомневаться.
   - Спаситель не попустит... - слабым голоском едва вымолвила Аглая. Его милосердие беспредельно... он не попустит...
   - Один раз уже попустил - или Его тогда ещё не было? Впрочем, неважно, Аглая. Как я сказал, Клара Хюммель впрямую встала на путь служения Молодым Богам. Заключила с ними открытую сделку. Можешь представить себе такую глупость, Аглая, если не сказать больше?
   - Н-нет... не могу... Но зачем бы Кларе...
   - Этого, боюсь, не знает никто, - с мрачной торжественностью уронил Игнациус. - Никто, даже я не в силах понять её поступка. Если, конечно, Падшие Боги не предложили ей нечто, от чего она не могла отказаться. Как ты думаешь, что это могло быть? Ты, её ближайшая подруга?
   Аглая растерянно покачала головой.
   - Клара всегда была такой... такой неразговорчивой, когда дело доходило, что называется, до девичьего...
   - Ну а всё-таки? Постарайся припомнить. Например, почему она не замужем? Почему не имеет детей? Клара известна, не бесприданница, не замечена в... гм-м-м... противоестественных склонностях (Аглая немедля покраснела) - отчего она одна? Как ты думаешь?
   Принято считать, что Архимаг Игнациус знает всё, но в грязном белье чародеев и чародеек подвластной ему Долины не копается. Тем не менее, когда мессир спрашивает, ему лучше всего отвечать, не ломаясь.