Страница:
Роберт стёр холодную испарину, выступившую на лбу, и спросил враз охрипшим голосом:
– Но каким образом передаётся сигнал? Вы сказали, что заряды находятся на дне, под водой, а это не так просто…
– Технические подробности мне не известны. Но возьмусь предположить. Вы что-нибудь слышали о радиостанциях сверхдлинноволнового диапазона? Именно с помощью этих передатчиков осуществляется связь с подводными лодками, находящимися в автономном плавании. Скорее всего, контрольный сигнал на заряды посылается по тому же каналу, но вот откуда – это вопрос. Видите ли, господин Фоули, со временем «Красная Звезда» пришла в упадок, а после смерти Суслова совершенно утратила контроль над принятием решений. Те, кто хоть что-то знал о проекте «Атлантида», повымирали от старости, а архивов эта организация не держала. Как правильно заметил господин Риан, теперь эта история считается мифом. И я сам так думал до тех пор, пока не ознакомился с письмами Питера Бака президенту Рейгану.
– И что в этих письмах?
– Я датирую их началом восьмидесятых. Господин Бак предупреждает вашего президента, что его идея с «крестовым походом против Советов» может иметь печальные последствия для США. Он просит Рейгана отказаться и от этих планов, и от программы СОИ. При этом он несколько раз упоминает проект «Атлантида» и просит президента сделать запрос об итогах операции «Дженнифер», но не по официальным каналам, а через «известную ему организацию».
– Операция «Дженнифер»? Это когда мы подняли советскую субмарину?
– Совершенно верно. Субмарина называлась «К-129» и, как я предполагаю, принимала участие в проекте «Атлантида». Думается, Питер Бак что-то раскопал по этому поводу, потому и пытался предупредить президента Рейгана об угрозе тотального уничтожения. Из контекста писем следует, что они старые друзья, но мне ничего не удалось узнать об этом Питере Баке. Кто он? Откуда он? Где проживает теперь?
– А что такое «Белый орёл»?
– Это одно из условных названий российской патриотической организации, которую я представляю. Своего рода наследники «Красной Звезды». Только возможностей у нас поменьше, полёт пониже и силы пожиже. Но кое-что и мы умеем.
– Значит, это вы снарядили «Варяг» для похода в Антарктиду?
– Мы, – скромно признался Фокин. – И вы знаете почему.
– Знаю, – Фоули печально покачал головой. – Но вы так легко отдаёте Копьё, ради которого было убито столько человек…
– Проект «Атлантида» важнее, – сурово заявил Фокин. – Я должен точно знать, где находится «кнопка». Всё остальное – мелочи.
– Но зачем вам? – ужаснулся Фоули, которого вдруг осенила невероятная догадка. – Вы хотите взорвать этот объект?! Вы хотите уничтожить Америку?!
Он даже напрягся, подобрал ноги, потому что в случае положительного ответа ему оставалось только прыгнуть на Таксиста, рвать его зубами, душить, но остановить всё это безумие.
– Вы подробно изучили Россию, господин Фоули, – с укоризной сказал Фокин, – но так ничего и не поняли. Америка давно стала частью русской культуры, а разве можно мечтать об уничтожении собственной культуры?
Роберт взял себя в руки.
– Не понимаю, – пробормотал он. – Ведь вы знаете подробности плана «Форс-мажор»… Тогда зачем вам Питер Бак и «кнопка»?
– Я должен быть уверен, что объект функционирует. Не хочу завтра проснуться и узнать, что надо ехать в Штаты и устанавливать контакт с уцелевшими индейцами…
– А ваша тайная организация? Что вы сообщите руководству «Белого орла»?
– Доверьтесь мне, господин Фоули. Войны не будет.
Джек Риан дочитал письма Питера Бака до конца, сложил их в аккуратную пачку и объявил:
– Господа, я принял решение.
После чего независимый эксперт снова взял в руку свой мобильный телефон. Он набрал номер, и на этот раз ему ответили.
– Здесь Риан, – сказал он в трубку. – Ситуация категории «Альфа». Выяснить биографию и послужной список переводчика с русского языка Питера Бака. Повторяю: Питер Бак. Работал в Госдепе и ЦРУ, участвовал в операции «Дженнифер». Необходимо выяснить, жив ли он и где находится. Возможный информатор – президент Рональд Рейган… Я знаю… Я знаю… Чёрт возьми, я знаю!.. Попробуйте через жену… Да… Да… Подождите до утра, не нужно их сейчас беспокоить… Ещё раз повторяю: ситуация категории «Альфа».
Не скрывая своего раздражения, Риан сложил трубку. Потом посмотрел на часы.
– Странно, – произнёс он. – Где же Госсекретарь?
– Кажется… – сказал Фокин озабоченно и внезапно ударил себя кулаком по колену. – Не получилось у ребят! Чёрт! Не получилось!
– Что должно было получиться у ваших «ребят»? – поинтересовался Риан.
– Это неважно. Прежде всего нужно отыскать, куда упал самолёт Олбрайт.
– Он упал?! – вскричал Фоули, для которого такое количество потрясений за одно утро было уже слишком. – Как упал?
– Если мои предположения верны, – зловеще отозвался Фокин, – то он не просто упал – его сбили…
– Затаимся где-нибудь на территории, – говорил Сергей, энергично жестикулируя по своей привычке. – Потом я звякну в Питер друзьям-абхазцам. Они по контрабанде большие мастера. Пригонят «фуру», мы в неё всей компанией погрузимся и поплывём обратно на паромчике. На всё про всё уйдёт не больше недели.
Пилоты согласно кивали. Ничего лучшего никто из них предложить не смог.
– С твоей дурой нужно что-то делать, – сказал Громов, задумчиво разглядывая пушку, торчащую из окна заднего обзора «рено». – Нас любой патруль заметит и доложит куда следует. А до границы нам «светиться» ни к чему.
Пушка действительно внушала ужас. При общей длине «Renault Espase» в четыре с половиной метра, полутораметровый блок стволов, казалось, занимал полсалона и хищно торчал наружу.
– Это как раз не проблема, – Золотарёв оглянулся и показал на стелящийся по асфальту тормозной парашют «Игла». – Отличный чехол. И цвет подходящий: жёлтый, зелёный, красный.
– Почему «подходящий»? – удивился Стуколин.
– Вообще-то это цвета моей… хм-м-м… американской эскадрильи в составе Первого тактического авиакрыла. Но главное – это цвета литовского государственного флага. Случайное совпадение, но как в тему!
С парашютом справились быстро, чехол получился – загляденье. Теперь любой случайный свидетель должен был бы предположить, что в багажном отделении находится какое-то вспомогательное устройство: лебёдка или кран.
– Интересная у вас машина, – сказал Громов стоящей рядом Ангеле.
– Была… – отозвалась Бачинскайте.
Громов тяжко вздохнул.
– Извините нас, Ангеле, но у нас нет другого выхода – сдаться вашим властям мы не можем. Есть серьёзное подозрение, что нас сразу же убьют.
– А зачем заложников брать?
– Мы вас и не держим. Идите, куда хотите. Но госпожа Олбрайт останется – она нужна нам для выяснения всех обстоятельств дела.
– Вот ещё! – встрял Стуколин. – Я ей больше не доверяю. Она тут же в милицию настучит.
– Здесь не милиция, а полиция, – машинально поправил Громов. – Вы настучите на нас, Ангеле?
Ангеле упрямо тряхнула головой:
– Лучше не спрашивайте.
– Поня-ятно, – протянул Громов и снова повернулся к «рено». – И всё-таки интересная у вас машина. Зачем девушке такой автобус? Или это связано с вашей работой? Кто вы по специальности?
– Она пилот, – снова вмешался Стуколин. – У нас в ДОСААФ училась. И теперь летает – в аэроклубе.
– Очень приятно, – сказал Громов. – Так где вы работаете?
– В частной фирме, – ответила Бачинскайте и, вновь вспомнив начало своей деловой карьеры, добавила поясняюще: – Транзит цветных металлов в Западную Европу.
– Ага, – сказал Стуколин, и на лице его появилась кривоватая ухмылка, – теперь мне ясно, кто памятники нашим солдатам спиливает и за бугор продаёт.
– Не говори глупостей! – одёрнул его Громов. – Памятники нашим солдатам спиливают наши собственные сограждане. Они, – он чуть качнул головой в сторону Бачинскайте, – исходят из собственной выгоды и, скорее всего, законов не нарушают. А вот мы приняли такие законы, которые дозволяют памятники на цветмет гнать…
– Ну, допустим, не мы…
– Мы, именно мы. На выборы ходишь? Депутатов, президентов выбираешь?..
За своим спором офицеры совсем забыли про Ангеле, чему она была только рада. Ну не объяснять же им в самом деле, что в частном аэроклубе каждая машина на счету и работает? Что в этом «рено» она не только ездит на лётное поле и на родовой хутор, но частенько возит сотрудников целыми бригадами, да и инструменты для аэродромного обслуживания приходится порой втискивать, снимая кресла и портя обивку? Не хотелось Бачинскайте выдавать своей тайны, хотя она уже и сама не понимала, что ей даст её сохранение. Наоборот, стоило бы завлечь компанию разговором о самолётах, на которых так легко и быстро можно долететь до Санкт-Петербурга, пообещать содействие, а потом сдать их всех охране – те наверняка уже получили электронное послание и роют землю копытом. Но что-то останавливало Бачинскайте – может быть, желание узнать всю историю до конца? Ведь когда Мадлен Олбрайт освободят, она вернётся в Штаты, и никто, даже друзья из госбезопасности, не смогут рассказать Ангеле, из-за чего разгорелся весь сыр-бор.
С севера послышался шум приближающихся вертолётов.
– Летят, – сказал Громов. – Долго мы здесь топчемся. Часа три уже.
– Три с четвертью, – отозвался Золотарёв. – Пока нам везёт.
Однако запас везения был, похоже, на исходе. Мощный гул турбовальных двигателей неумолимо надвигался, и вскоре из-за верхушек деревьев выплыл «Ми-8» в непривычной для русских лётчиков раскраске: белый с красными полосами в носовой части. Вдруг на аварийном трапе «Ганзы» появился пилот, о существовании которого все успели накрепко позабыть. Он принялся энергично подпрыгивать в люке и палить в воздух из пистолета. Даже телохранитель, подстреленный Золотарёвым и подлеченный Лукашевичем, зашевелился на звук, приподнялся и замахал рукой. Однако вертолёт, против ожидания, на посадку не пошёл, а сразу развернулся и скрылся за лесом.
– Намёк понятен, – подытожил Золотарёв. – Пора уходить. Скоро здесь будет не протолкнуться от спецназа.
За минуту все погрузились в машину. Не противились и Бачинскайте с Олбрайт – их посадили в один ряд со Стуколиным, который должен был следить за заложницами. Лукашевич, имевший наибольший опыт вождения различных иномарок, сел за руль. Громов с картой – рядом. А Золотарёв втиснулся в багажное отделение, рядом с разлюбезным «Вулканом». Автомобиль наконец тронулся и вскоре место падения самолёта осталось позади.
– Через восемьдесят километров поворот на Е-77, – сообщил Громов, шурша картой. – Может доехать до Таураге, потом свернём к Смалининкай. Чёрт! Здесь везде граница идёт по реке Нямунас. Это значит, пересечь её можно только по мостам.
– Прорвёмся, – пообещал Золотарёв из глубины салона. – А зачем, ты думаешь, я пушку взял? Вот шухер будет! – он засмеялся.
– Нет, погоди, здесь есть участок границы между рекой Неман и Шешупе. Как раз под Смалининкай. Но через мост всё равно придётся ехать.
– Выбери какой-нибудь подальше, – попросил Лукашевич, – чтобы с гарантией не было таможенного поста.
– Тогда едем мимо Смалининкай до Юрбаркаса, – тут же отозвался Громов. – Там пересекаем реку и тропинками-тропинками.
– Наши, небось, с той стороны укрепрайон организовали, – подал голос Стуколин.
– Это вряд ли, – сказал Золотарёв. – Не при советской власти живём. Вряд ли у Калининграда есть деньги укрепрайон возводить, да по большом счёту и незачем. Пограничный секрет наверняка какой-нибудь есть, но что нам секрет?
– Если всё пойдёт хорошо, часа через два или три будет на российской территории, – пообещал Громов.
Однако всё пошло совсем не так хорошо, как он надеялся.
Они без каких-либо проблем миновали два поста дорожной полиции. А перед поворотом на магистраль Е-77 заправились на частной бензоколонке. Ангеле, очень мило улыбаясь, предложила воспользоваться её магнитной карточкой для покупки бензина. Золотарёв, которого отправили в кассу, гордо отказался, смерив Бачинскайте подозрительным взглядом. Ангеле спрятала глаза. Наверное, русский пилот догадался, что таким образом она собирается передать весточку своим друзьям: если служба охраны аэроклуба уже взялась за дело, значит, они должны сделать запрос в банк с требованием отслеживать все её покупки.
Золотарёв расплатился на бензоколонке американскими долларами, прикупив ещё и несколько литров минеральной воды, соки, горячие хот-доги с салатиками и холодные бутерброды с рыбой и колбасой. Все с удовольствием закусили, одна только Мадлен Олбрайт отказалась от угощения.
– Вы худеете, сударыня? – с глумливым сочувствием поинтересовался Золотарёв.
– Я не худеть, – ответила Олбрайт. – Я люблю съесть. Но это не еда, это отбросы.
– Элита, значит, – процедил Золотарёв, очевидно недовольный тем, что его щедрость отвергли. – А мы, значит, низший класс. Ну-ну…
– Дело не низший класс, – забормотала Олбрайт, сравнение задело её за живое. – Еда должна быть правильной, а не быстрой. Вы меня понимаете?
– Хорошая идея, – согласился Громов. – В приличном ресторане посидеть бы не помешало, только у нас нет на это времени. Так что зря отказываетесь, госпожа Олбрайт, нам предстоит долгий и трудный путь, и я не могу вам сказать, когда удастся перекусить в следующий раз.
– Тогда я худеть, – заключила Олбрайт, выпятив нижнюю челюсть. – Дайте мне сок.
Что характерно, она сдержала слово, и больше ни разу не потребовала еды, питаясь исключительно соками.
Закончив с обедом, все снова разместились на своих местах, и Лукашевич вывел машину с бензоколонки, свернул на Е-77.
– А хорошо у вас стало, – заявил вдруг Громов, полуобернувшись к Ангеле.
– Где? – не поняла та.
– Вообще, в Литве. Смотрю по сторонам, приглядываюсь – последний раз я здесь в Прибалтике в девяностом был. И теперь вижу: многое изменилось к лучшему. Дороги ухоженные, люди хорошо одеты и улыбаются. И какая-то уверенность, надёжность во всём этом чувствуется… А раньше было не так. Запустение. Вялость. И тягостное затишье, как перед бурей.
– Это в тебе твоё западничество говорит, Костя, – сказал Стуколин. – Дороги, одежда, автомобили – это ведь всё фасад. Что у них внутри, вот в чём вопрос!
– Выяснить это проще простого, – отозвался Громов. – Взгляни, к примеру, на Ангеле. Неужели она тебе совсем не нравится? Неужели во мне только западничество говорит?
Последний вопрос прозвучал столь двусмысленно, что Бачинскайте вспыхнула, но на это никто не обратил внимания.
– Нравится, – подумав, ответил Стуколин. – Даже очень нравится. Но, Костя, мне ли тебе объяснять, что люди – это одно, а общество – это другое? Я знаю и ты знаешь людей, которые прекрасно ведут себя в семье и с друзьями, а как приедут на службу, как сядут в кресло – уроды уродами. Эх, да что там!.. – он огорчённо махнул рукой. – Не думаю, что литовцы – какое-то исключение. Все мы одним мазаны, все в одной стране жили – откуда взяться лучшему? Твой любимый Запад, может, Литве и побольше помогает, потому здесь и выглядит всё почище, но на самом-то деле что происходит? Прибалтийские националисты голову подняли, русских за людей не держат, Гитлера вспомнили, бывших эсэсовцев в ветераны произвели. Что, Ангеле, разве не так? – он наконец взглянул на Бачинскайте.
– Мне это тоже не нравится, – кротко сказала она.
– Вот и весь ответ, Костя, – продолжал Стуколин. – Мы их, видишь, от нацизма спасли, от тотального истребления, а они теперь морду корчат…
– Я не корчу морду… – попыталась оправдаться Ангеле.
– Да нет, я не тебя конкретно обвиняю. Ты хорошая, хотя и дерёшься зря, – он коснулся разбитой давеча брови, на которую заботливый Лукашевич успел налепить пластырь. – Но ты хорошая как отдельный человек! А как член общества ты идёшь вместе со всеми и делаешь то, что делают все. Если ты противница нацизма, должна тогда в колокола бить и в бубны стучать.
– Не в бубны, а в барабаны, – поправил друга Громов.
– Без разницы! – отрезал Стуколин, которого, судя по всему, эта тема не на шутку задела. – На словах-то мы все борцы несгибаемые, а как дело делать – по кустам разбегаетесь. Вот потому уроды из уродов в креслах сидят и какую хотят политику, такую и надиктовывают.
– А вы считаете ваше дело настоящим делом? – спросила Ангеле скептически. – Сбили гражданский самолёт, захватили заложниц, теперь бежите неизвестно куда…
– Да если бы не мы, – взъярился Стуколин, – давно война бы шла по всему миру. А от вашей Литвы осталась бы выжженная пустыня!
Он замолчал, сообразив, что сболтнул лишнего.
– Я вас не понимаю, – призналась Ангеле.
Стуколин посмотрел на Громова. Тот покачал головой, а потом сказал:
– Наверное, хватит нам изображать из себя дурачков, Алексей. Дело-то действительно дрянь. Сначала нас столкнули лбами с Рашидовым и его командой, затем – с американским авианосцем, теперь вот с Серёгой. Тенденция не в нашу пользу. «Белый орёл» играет по каким-то своим правилам, а нас просто водят за нос. Сергея вон даже пытались убить. А главное оружие Фокина и Зартайского – секретность, тайна. Если мы хотим уцелеть, то нам раз и навсегда следует отказаться от участия в этой игре. Хватит секретов, хватит тайн, карты – на стол!
Громов помолчал, и в салоне стало очень тихо.
– Я давно думаю об этом, – продолжал Константин после паузы. – Мне с самого начала казалось, что нас сознательно запугивают, грозят войной, смертью для наших близких. Какие-то тайные патриотические общества, оккультизм, замшелые лозунги и напоминания о долге. Делается это для того, чтобы мы не задавали лишних вопросов. Мы и не задавали, хотя лично меня давно тошнит от всей этой чепухи, которую пытаются выдать за правду. И теперь мне кажется, что время пришло. Мы мало что знаем о реальном положении вещей, но должны постараться сделать так, чтобы даже эти крупицы знания стали достоянием общественности. К простым пилотам мало кто прислушается, но госпожа Олбрайт – наш козырь, джокер в рукаве. Если мы выступим вместе с ней, никто не сможет проигнорировать наши слова. А может, и сама госпожа Олбрайт захочет что-нибудь добавить к тому, что нам известно. Тогда было бы совсем хорошо.
– Пресс-конференция? – спросил Золотарёв со своего места у пушки. – Роскошно! Значит, так и сделаем! Прибудем в Питер и устроим пресс-конференцию. То-то будет шороху! «Си-Эн-Эн» надо пригласить…
– Можно и так, – согласился Громов. – Можно ждать Петербурга. Однако ещё не известно, доберёмся ли мы туда живыми. А потому начинай, Алексей, прямо сейчас. Ангеле будет первой, кто услышит всю правду целиком, без купюр и недоговорённостей.
– С удовольствием, – сказал Стуколин и начал рассказ.
Говорил он не так гладко, как имевший соответствующую подготовку Громов, но и у него вполне получилось кратко и точно изложить всю историю с того момента, как в часть 461-13"бис" прибыла проверочная комиссия во главе с представителем «Белого орла» Львом Максимовичем Маканиным, [50]до последнего вылета на «Яках», предпринятого ради защиты самолёта Госсекретаря США. Пришлось поведать и о Копье Судьбы, и о плане «Форс-мажор».
Ангеле на его рассказ только охала, чувствуя себя полной дурой. Мадлен Олбрайт, наоборот, хранила многозначительное молчание, и что она там про себя думает, как относится к словам Алексея, было совершенно непонятно – глаза её были скрыты зеркальными очками. Только в самом конце импровизированного выступления она подняла голову и спросила:
– Вы говорили, план «Форс-мажор»? Откуда вам известно?
– Из тех же источников, что и всё остальное, – охотно откликнулся Стуколин. – Нам рассказывал об этом капитан Фокин.
– А что конкретно говорить ваш капитан Фокин?
– Что это серия акций, направленная на дестабилизацию обстановки. Что результатом должна стать оккупация европейской части России и последующий раздел Сибири.
– Чушь! Дерьмо свиньи! – выругалась Мадлен Олбрайт, и впервые за всё время сквозь стену презрительного высокомерия и злости прорвались нормальные человеческие чувства: возмущение от несправедливого обвинения и желание оправдаться. – Вы совсем ничего не знаешь о плане «Форс-мажор». То, что сейчас говорить, – легенда. Или ещё называют, прикрытие. Для младший персонала. План «Форс-мажор» другой! Россия останется единой страной. И получит Украину, Белоруссию…
– Чёрт! – ругнулся Громов. – И здесь нас тоже надули! Рассказывайте, госпожа Олбрайт, теперь ваша очередь делиться информацией…
– Постойте-ка, – вмешался Лукашевич.
Он вёл потяжелевший автомобиль аккуратно, не поднимая скорость выше семидесяти километров в час (за что удостаивался всю дорогу издевательских жестов со стороны водителей, машины которых то и дело обгоняли «рено»), а теперь и совсем затормозил и почти остановился.
– Что случилось? – спросил Громов.
– Встречные мигают фарами, – сказал Лукашевич. – Два коротких «дальним светом». Это сигнал такой, приличные шофера предупреждают друг друга, если впереди засада.
Константин всмотрелся. И в самом деле мигают.
– Может, там бедолаги с радаром?
– Непохоже. Когда радар, мигают по-другому.
– Остановись. Пойду за поворот, проведу рекогносцировку.
– М-да… Совсем ничего до Таураге осталось. Не повезло. Наверное, патруль или что-то в этом роде. А может, спецслужбы зашевелились?
– Чего попусту гадать…
Громов вылез из остановившегося «рено» и быстро зашагал к повороту. Оставшиеся ждали его молча, только Золотарёв легкомысленно насвистывал какой-то популярный мотивчик.
Константин вернулся через пятнадцать минут, сел в кресло рядом с Лукашевичем, пошуршал картой.
– Ну хватит томить! – воскликнул нетерпеливый Стуколин.
– Проезд закрыт. Справа и слева на обочинах два «БМВ» дорожной полиции. Останавливают практически все машины, проверяют документы, досматривают. А ещё рядом БТР-60ПА [51]с намалёванной волчьей мордой. Что это такое, Ангеле?
– Это военнослужащие литовской моторизованной бригады «Gele?inas Vilkas» – «Железный волк».
– Пижоны, – пробормотал Золотарёв.
– Ищут они явно нас, – подвёл итог своим наблюдениям Громов. – Что будем делать? Другой дороги тут нет. Ближайшая просёлочная в сторону Смалининкай начинается за Таураге, за мостом.
– Может, рассеемся? – предложил Стуколин. – Захватим ещё три машины?
– Тебе, видать, понравилось заложников брать? – Громов мрачно усмехнулся. – И всех их с собой в Калининград потащим? Или здесь оставим, чтобы они растрезвонили, на каких машинах нас ловить?
– Делать нечего, – сказал Золотарёв. – Придётся стрелять!
– В кого это ты собрался стрелять? – встрепенулся Стуколин. – В заложников?
– Не считай меня нацистом! – съязвил Золотарёв. – Я, значит, предлагаю такой план. Алексей у нас – водила опытный, потому сделает всё как надо. Выезжаем на поворот, разворачиваемся и прём задом. Если они досматривают транспорт, встречная полоса должна быть свободной. Летим по полосе, я палю для острастки, чтобы никто с жезлом под колёса не сунулся. Потом снова разворачиваемся, шпарим через Таураге и через мост. Там съезжаем на просёлочную дорогу – хрен они нас поймают.
– Что ж, – сказал Лукашевич, – если других предложений нет… – он положил руку на рычаг переключения скоростей. – Советую всем пристегнуться и открыть рты.
– А рот открывать зачем? – удивилась Ангеле, нащупывая ремень безопасности.
– Когда этот чумной примется из своей пушки палить, оглохнешь запросто.
Как порешили, так и сделали. Лукашевич въехал на поворот, лихо развернулся и попёр задним ходом на предельной для этой передачи скорости – сто километров в час. На шоссе всё было именно так, как описывал Громов: два «БМВ» на обочинах, целый отряд полиции, досматривающих автомобили, и скучающие мотопехотинцы из бригады «Железный волк», рассевшиеся на броне своей боевой машины. Форма у этих последних была явно слизана с полевой американской, а потому «железные волки» выглядели, словно заокеанские захватчики, прибывшие на советскую землю устанавливать Новый мировой порядок.
– Не гони! – крикнул Золотарёв. – Прицеливаться не успеваю!
Лукашевич сбросил скорость, и Сергей тут же открыл огонь.
«Оглохнешь» – это было мягко сказано. Каждый выстрел отдавался гулким ударом – словно кувалдой по крыше. Машину затрясло, как на дорожных рытвинах, а салон в один момент наполнился пороховыми газами и стало нестерпимо жарко.
– Но каким образом передаётся сигнал? Вы сказали, что заряды находятся на дне, под водой, а это не так просто…
– Технические подробности мне не известны. Но возьмусь предположить. Вы что-нибудь слышали о радиостанциях сверхдлинноволнового диапазона? Именно с помощью этих передатчиков осуществляется связь с подводными лодками, находящимися в автономном плавании. Скорее всего, контрольный сигнал на заряды посылается по тому же каналу, но вот откуда – это вопрос. Видите ли, господин Фоули, со временем «Красная Звезда» пришла в упадок, а после смерти Суслова совершенно утратила контроль над принятием решений. Те, кто хоть что-то знал о проекте «Атлантида», повымирали от старости, а архивов эта организация не держала. Как правильно заметил господин Риан, теперь эта история считается мифом. И я сам так думал до тех пор, пока не ознакомился с письмами Питера Бака президенту Рейгану.
– И что в этих письмах?
– Я датирую их началом восьмидесятых. Господин Бак предупреждает вашего президента, что его идея с «крестовым походом против Советов» может иметь печальные последствия для США. Он просит Рейгана отказаться и от этих планов, и от программы СОИ. При этом он несколько раз упоминает проект «Атлантида» и просит президента сделать запрос об итогах операции «Дженнифер», но не по официальным каналам, а через «известную ему организацию».
– Операция «Дженнифер»? Это когда мы подняли советскую субмарину?
– Совершенно верно. Субмарина называлась «К-129» и, как я предполагаю, принимала участие в проекте «Атлантида». Думается, Питер Бак что-то раскопал по этому поводу, потому и пытался предупредить президента Рейгана об угрозе тотального уничтожения. Из контекста писем следует, что они старые друзья, но мне ничего не удалось узнать об этом Питере Баке. Кто он? Откуда он? Где проживает теперь?
– А что такое «Белый орёл»?
– Это одно из условных названий российской патриотической организации, которую я представляю. Своего рода наследники «Красной Звезды». Только возможностей у нас поменьше, полёт пониже и силы пожиже. Но кое-что и мы умеем.
– Значит, это вы снарядили «Варяг» для похода в Антарктиду?
– Мы, – скромно признался Фокин. – И вы знаете почему.
– Знаю, – Фоули печально покачал головой. – Но вы так легко отдаёте Копьё, ради которого было убито столько человек…
– Проект «Атлантида» важнее, – сурово заявил Фокин. – Я должен точно знать, где находится «кнопка». Всё остальное – мелочи.
– Но зачем вам? – ужаснулся Фоули, которого вдруг осенила невероятная догадка. – Вы хотите взорвать этот объект?! Вы хотите уничтожить Америку?!
Он даже напрягся, подобрал ноги, потому что в случае положительного ответа ему оставалось только прыгнуть на Таксиста, рвать его зубами, душить, но остановить всё это безумие.
– Вы подробно изучили Россию, господин Фоули, – с укоризной сказал Фокин, – но так ничего и не поняли. Америка давно стала частью русской культуры, а разве можно мечтать об уничтожении собственной культуры?
Роберт взял себя в руки.
– Не понимаю, – пробормотал он. – Ведь вы знаете подробности плана «Форс-мажор»… Тогда зачем вам Питер Бак и «кнопка»?
– Я должен быть уверен, что объект функционирует. Не хочу завтра проснуться и узнать, что надо ехать в Штаты и устанавливать контакт с уцелевшими индейцами…
– А ваша тайная организация? Что вы сообщите руководству «Белого орла»?
– Доверьтесь мне, господин Фоули. Войны не будет.
Джек Риан дочитал письма Питера Бака до конца, сложил их в аккуратную пачку и объявил:
– Господа, я принял решение.
После чего независимый эксперт снова взял в руку свой мобильный телефон. Он набрал номер, и на этот раз ему ответили.
– Здесь Риан, – сказал он в трубку. – Ситуация категории «Альфа». Выяснить биографию и послужной список переводчика с русского языка Питера Бака. Повторяю: Питер Бак. Работал в Госдепе и ЦРУ, участвовал в операции «Дженнифер». Необходимо выяснить, жив ли он и где находится. Возможный информатор – президент Рональд Рейган… Я знаю… Я знаю… Чёрт возьми, я знаю!.. Попробуйте через жену… Да… Да… Подождите до утра, не нужно их сейчас беспокоить… Ещё раз повторяю: ситуация категории «Альфа».
Не скрывая своего раздражения, Риан сложил трубку. Потом посмотрел на часы.
– Странно, – произнёс он. – Где же Госсекретарь?
– Кажется… – сказал Фокин озабоченно и внезапно ударил себя кулаком по колену. – Не получилось у ребят! Чёрт! Не получилось!
– Что должно было получиться у ваших «ребят»? – поинтересовался Риан.
– Это неважно. Прежде всего нужно отыскать, куда упал самолёт Олбрайт.
– Он упал?! – вскричал Фоули, для которого такое количество потрясений за одно утро было уже слишком. – Как упал?
– Если мои предположения верны, – зловеще отозвался Фокин, – то он не просто упал – его сбили…
(Литва, август 2000 года)
После того, как закончили монтаж «Вулкана» и сделали пробный выстрел, стали думать, куда ехать и какой дорогой. В результате большинством голосов было принято предложение Золотарёва «прорываться в Калининградскую область».– Затаимся где-нибудь на территории, – говорил Сергей, энергично жестикулируя по своей привычке. – Потом я звякну в Питер друзьям-абхазцам. Они по контрабанде большие мастера. Пригонят «фуру», мы в неё всей компанией погрузимся и поплывём обратно на паромчике. На всё про всё уйдёт не больше недели.
Пилоты согласно кивали. Ничего лучшего никто из них предложить не смог.
– С твоей дурой нужно что-то делать, – сказал Громов, задумчиво разглядывая пушку, торчащую из окна заднего обзора «рено». – Нас любой патруль заметит и доложит куда следует. А до границы нам «светиться» ни к чему.
Пушка действительно внушала ужас. При общей длине «Renault Espase» в четыре с половиной метра, полутораметровый блок стволов, казалось, занимал полсалона и хищно торчал наружу.
– Это как раз не проблема, – Золотарёв оглянулся и показал на стелящийся по асфальту тормозной парашют «Игла». – Отличный чехол. И цвет подходящий: жёлтый, зелёный, красный.
– Почему «подходящий»? – удивился Стуколин.
– Вообще-то это цвета моей… хм-м-м… американской эскадрильи в составе Первого тактического авиакрыла. Но главное – это цвета литовского государственного флага. Случайное совпадение, но как в тему!
С парашютом справились быстро, чехол получился – загляденье. Теперь любой случайный свидетель должен был бы предположить, что в багажном отделении находится какое-то вспомогательное устройство: лебёдка или кран.
– Интересная у вас машина, – сказал Громов стоящей рядом Ангеле.
– Была… – отозвалась Бачинскайте.
Громов тяжко вздохнул.
– Извините нас, Ангеле, но у нас нет другого выхода – сдаться вашим властям мы не можем. Есть серьёзное подозрение, что нас сразу же убьют.
– А зачем заложников брать?
– Мы вас и не держим. Идите, куда хотите. Но госпожа Олбрайт останется – она нужна нам для выяснения всех обстоятельств дела.
– Вот ещё! – встрял Стуколин. – Я ей больше не доверяю. Она тут же в милицию настучит.
– Здесь не милиция, а полиция, – машинально поправил Громов. – Вы настучите на нас, Ангеле?
Ангеле упрямо тряхнула головой:
– Лучше не спрашивайте.
– Поня-ятно, – протянул Громов и снова повернулся к «рено». – И всё-таки интересная у вас машина. Зачем девушке такой автобус? Или это связано с вашей работой? Кто вы по специальности?
– Она пилот, – снова вмешался Стуколин. – У нас в ДОСААФ училась. И теперь летает – в аэроклубе.
– Очень приятно, – сказал Громов. – Так где вы работаете?
– В частной фирме, – ответила Бачинскайте и, вновь вспомнив начало своей деловой карьеры, добавила поясняюще: – Транзит цветных металлов в Западную Европу.
– Ага, – сказал Стуколин, и на лице его появилась кривоватая ухмылка, – теперь мне ясно, кто памятники нашим солдатам спиливает и за бугор продаёт.
– Не говори глупостей! – одёрнул его Громов. – Памятники нашим солдатам спиливают наши собственные сограждане. Они, – он чуть качнул головой в сторону Бачинскайте, – исходят из собственной выгоды и, скорее всего, законов не нарушают. А вот мы приняли такие законы, которые дозволяют памятники на цветмет гнать…
– Ну, допустим, не мы…
– Мы, именно мы. На выборы ходишь? Депутатов, президентов выбираешь?..
За своим спором офицеры совсем забыли про Ангеле, чему она была только рада. Ну не объяснять же им в самом деле, что в частном аэроклубе каждая машина на счету и работает? Что в этом «рено» она не только ездит на лётное поле и на родовой хутор, но частенько возит сотрудников целыми бригадами, да и инструменты для аэродромного обслуживания приходится порой втискивать, снимая кресла и портя обивку? Не хотелось Бачинскайте выдавать своей тайны, хотя она уже и сама не понимала, что ей даст её сохранение. Наоборот, стоило бы завлечь компанию разговором о самолётах, на которых так легко и быстро можно долететь до Санкт-Петербурга, пообещать содействие, а потом сдать их всех охране – те наверняка уже получили электронное послание и роют землю копытом. Но что-то останавливало Бачинскайте – может быть, желание узнать всю историю до конца? Ведь когда Мадлен Олбрайт освободят, она вернётся в Штаты, и никто, даже друзья из госбезопасности, не смогут рассказать Ангеле, из-за чего разгорелся весь сыр-бор.
С севера послышался шум приближающихся вертолётов.
– Летят, – сказал Громов. – Долго мы здесь топчемся. Часа три уже.
– Три с четвертью, – отозвался Золотарёв. – Пока нам везёт.
Однако запас везения был, похоже, на исходе. Мощный гул турбовальных двигателей неумолимо надвигался, и вскоре из-за верхушек деревьев выплыл «Ми-8» в непривычной для русских лётчиков раскраске: белый с красными полосами в носовой части. Вдруг на аварийном трапе «Ганзы» появился пилот, о существовании которого все успели накрепко позабыть. Он принялся энергично подпрыгивать в люке и палить в воздух из пистолета. Даже телохранитель, подстреленный Золотарёвым и подлеченный Лукашевичем, зашевелился на звук, приподнялся и замахал рукой. Однако вертолёт, против ожидания, на посадку не пошёл, а сразу развернулся и скрылся за лесом.
– Намёк понятен, – подытожил Золотарёв. – Пора уходить. Скоро здесь будет не протолкнуться от спецназа.
За минуту все погрузились в машину. Не противились и Бачинскайте с Олбрайт – их посадили в один ряд со Стуколиным, который должен был следить за заложницами. Лукашевич, имевший наибольший опыт вождения различных иномарок, сел за руль. Громов с картой – рядом. А Золотарёв втиснулся в багажное отделение, рядом с разлюбезным «Вулканом». Автомобиль наконец тронулся и вскоре место падения самолёта осталось позади.
* * *
Сначала грунтовыми дорогами добрались до Арёгавы, обогнули городок стороной, потом выехали на трассу Е-271, ведущую, судя по указателям, до самой Клайпеды.– Через восемьдесят километров поворот на Е-77, – сообщил Громов, шурша картой. – Может доехать до Таураге, потом свернём к Смалининкай. Чёрт! Здесь везде граница идёт по реке Нямунас. Это значит, пересечь её можно только по мостам.
– Прорвёмся, – пообещал Золотарёв из глубины салона. – А зачем, ты думаешь, я пушку взял? Вот шухер будет! – он засмеялся.
– Нет, погоди, здесь есть участок границы между рекой Неман и Шешупе. Как раз под Смалининкай. Но через мост всё равно придётся ехать.
– Выбери какой-нибудь подальше, – попросил Лукашевич, – чтобы с гарантией не было таможенного поста.
– Тогда едем мимо Смалининкай до Юрбаркаса, – тут же отозвался Громов. – Там пересекаем реку и тропинками-тропинками.
– Наши, небось, с той стороны укрепрайон организовали, – подал голос Стуколин.
– Это вряд ли, – сказал Золотарёв. – Не при советской власти живём. Вряд ли у Калининграда есть деньги укрепрайон возводить, да по большом счёту и незачем. Пограничный секрет наверняка какой-нибудь есть, но что нам секрет?
– Если всё пойдёт хорошо, часа через два или три будет на российской территории, – пообещал Громов.
Однако всё пошло совсем не так хорошо, как он надеялся.
Они без каких-либо проблем миновали два поста дорожной полиции. А перед поворотом на магистраль Е-77 заправились на частной бензоколонке. Ангеле, очень мило улыбаясь, предложила воспользоваться её магнитной карточкой для покупки бензина. Золотарёв, которого отправили в кассу, гордо отказался, смерив Бачинскайте подозрительным взглядом. Ангеле спрятала глаза. Наверное, русский пилот догадался, что таким образом она собирается передать весточку своим друзьям: если служба охраны аэроклуба уже взялась за дело, значит, они должны сделать запрос в банк с требованием отслеживать все её покупки.
Золотарёв расплатился на бензоколонке американскими долларами, прикупив ещё и несколько литров минеральной воды, соки, горячие хот-доги с салатиками и холодные бутерброды с рыбой и колбасой. Все с удовольствием закусили, одна только Мадлен Олбрайт отказалась от угощения.
– Вы худеете, сударыня? – с глумливым сочувствием поинтересовался Золотарёв.
– Я не худеть, – ответила Олбрайт. – Я люблю съесть. Но это не еда, это отбросы.
– Элита, значит, – процедил Золотарёв, очевидно недовольный тем, что его щедрость отвергли. – А мы, значит, низший класс. Ну-ну…
– Дело не низший класс, – забормотала Олбрайт, сравнение задело её за живое. – Еда должна быть правильной, а не быстрой. Вы меня понимаете?
– Хорошая идея, – согласился Громов. – В приличном ресторане посидеть бы не помешало, только у нас нет на это времени. Так что зря отказываетесь, госпожа Олбрайт, нам предстоит долгий и трудный путь, и я не могу вам сказать, когда удастся перекусить в следующий раз.
– Тогда я худеть, – заключила Олбрайт, выпятив нижнюю челюсть. – Дайте мне сок.
Что характерно, она сдержала слово, и больше ни разу не потребовала еды, питаясь исключительно соками.
Закончив с обедом, все снова разместились на своих местах, и Лукашевич вывел машину с бензоколонки, свернул на Е-77.
– А хорошо у вас стало, – заявил вдруг Громов, полуобернувшись к Ангеле.
– Где? – не поняла та.
– Вообще, в Литве. Смотрю по сторонам, приглядываюсь – последний раз я здесь в Прибалтике в девяностом был. И теперь вижу: многое изменилось к лучшему. Дороги ухоженные, люди хорошо одеты и улыбаются. И какая-то уверенность, надёжность во всём этом чувствуется… А раньше было не так. Запустение. Вялость. И тягостное затишье, как перед бурей.
– Это в тебе твоё западничество говорит, Костя, – сказал Стуколин. – Дороги, одежда, автомобили – это ведь всё фасад. Что у них внутри, вот в чём вопрос!
– Выяснить это проще простого, – отозвался Громов. – Взгляни, к примеру, на Ангеле. Неужели она тебе совсем не нравится? Неужели во мне только западничество говорит?
Последний вопрос прозвучал столь двусмысленно, что Бачинскайте вспыхнула, но на это никто не обратил внимания.
– Нравится, – подумав, ответил Стуколин. – Даже очень нравится. Но, Костя, мне ли тебе объяснять, что люди – это одно, а общество – это другое? Я знаю и ты знаешь людей, которые прекрасно ведут себя в семье и с друзьями, а как приедут на службу, как сядут в кресло – уроды уродами. Эх, да что там!.. – он огорчённо махнул рукой. – Не думаю, что литовцы – какое-то исключение. Все мы одним мазаны, все в одной стране жили – откуда взяться лучшему? Твой любимый Запад, может, Литве и побольше помогает, потому здесь и выглядит всё почище, но на самом-то деле что происходит? Прибалтийские националисты голову подняли, русских за людей не держат, Гитлера вспомнили, бывших эсэсовцев в ветераны произвели. Что, Ангеле, разве не так? – он наконец взглянул на Бачинскайте.
– Мне это тоже не нравится, – кротко сказала она.
– Вот и весь ответ, Костя, – продолжал Стуколин. – Мы их, видишь, от нацизма спасли, от тотального истребления, а они теперь морду корчат…
– Я не корчу морду… – попыталась оправдаться Ангеле.
– Да нет, я не тебя конкретно обвиняю. Ты хорошая, хотя и дерёшься зря, – он коснулся разбитой давеча брови, на которую заботливый Лукашевич успел налепить пластырь. – Но ты хорошая как отдельный человек! А как член общества ты идёшь вместе со всеми и делаешь то, что делают все. Если ты противница нацизма, должна тогда в колокола бить и в бубны стучать.
– Не в бубны, а в барабаны, – поправил друга Громов.
– Без разницы! – отрезал Стуколин, которого, судя по всему, эта тема не на шутку задела. – На словах-то мы все борцы несгибаемые, а как дело делать – по кустам разбегаетесь. Вот потому уроды из уродов в креслах сидят и какую хотят политику, такую и надиктовывают.
– А вы считаете ваше дело настоящим делом? – спросила Ангеле скептически. – Сбили гражданский самолёт, захватили заложниц, теперь бежите неизвестно куда…
– Да если бы не мы, – взъярился Стуколин, – давно война бы шла по всему миру. А от вашей Литвы осталась бы выжженная пустыня!
Он замолчал, сообразив, что сболтнул лишнего.
– Я вас не понимаю, – призналась Ангеле.
Стуколин посмотрел на Громова. Тот покачал головой, а потом сказал:
– Наверное, хватит нам изображать из себя дурачков, Алексей. Дело-то действительно дрянь. Сначала нас столкнули лбами с Рашидовым и его командой, затем – с американским авианосцем, теперь вот с Серёгой. Тенденция не в нашу пользу. «Белый орёл» играет по каким-то своим правилам, а нас просто водят за нос. Сергея вон даже пытались убить. А главное оружие Фокина и Зартайского – секретность, тайна. Если мы хотим уцелеть, то нам раз и навсегда следует отказаться от участия в этой игре. Хватит секретов, хватит тайн, карты – на стол!
Громов помолчал, и в салоне стало очень тихо.
– Я давно думаю об этом, – продолжал Константин после паузы. – Мне с самого начала казалось, что нас сознательно запугивают, грозят войной, смертью для наших близких. Какие-то тайные патриотические общества, оккультизм, замшелые лозунги и напоминания о долге. Делается это для того, чтобы мы не задавали лишних вопросов. Мы и не задавали, хотя лично меня давно тошнит от всей этой чепухи, которую пытаются выдать за правду. И теперь мне кажется, что время пришло. Мы мало что знаем о реальном положении вещей, но должны постараться сделать так, чтобы даже эти крупицы знания стали достоянием общественности. К простым пилотам мало кто прислушается, но госпожа Олбрайт – наш козырь, джокер в рукаве. Если мы выступим вместе с ней, никто не сможет проигнорировать наши слова. А может, и сама госпожа Олбрайт захочет что-нибудь добавить к тому, что нам известно. Тогда было бы совсем хорошо.
– Пресс-конференция? – спросил Золотарёв со своего места у пушки. – Роскошно! Значит, так и сделаем! Прибудем в Питер и устроим пресс-конференцию. То-то будет шороху! «Си-Эн-Эн» надо пригласить…
– Можно и так, – согласился Громов. – Можно ждать Петербурга. Однако ещё не известно, доберёмся ли мы туда живыми. А потому начинай, Алексей, прямо сейчас. Ангеле будет первой, кто услышит всю правду целиком, без купюр и недоговорённостей.
– С удовольствием, – сказал Стуколин и начал рассказ.
Говорил он не так гладко, как имевший соответствующую подготовку Громов, но и у него вполне получилось кратко и точно изложить всю историю с того момента, как в часть 461-13"бис" прибыла проверочная комиссия во главе с представителем «Белого орла» Львом Максимовичем Маканиным, [50]до последнего вылета на «Яках», предпринятого ради защиты самолёта Госсекретаря США. Пришлось поведать и о Копье Судьбы, и о плане «Форс-мажор».
Ангеле на его рассказ только охала, чувствуя себя полной дурой. Мадлен Олбрайт, наоборот, хранила многозначительное молчание, и что она там про себя думает, как относится к словам Алексея, было совершенно непонятно – глаза её были скрыты зеркальными очками. Только в самом конце импровизированного выступления она подняла голову и спросила:
– Вы говорили, план «Форс-мажор»? Откуда вам известно?
– Из тех же источников, что и всё остальное, – охотно откликнулся Стуколин. – Нам рассказывал об этом капитан Фокин.
– А что конкретно говорить ваш капитан Фокин?
– Что это серия акций, направленная на дестабилизацию обстановки. Что результатом должна стать оккупация европейской части России и последующий раздел Сибири.
– Чушь! Дерьмо свиньи! – выругалась Мадлен Олбрайт, и впервые за всё время сквозь стену презрительного высокомерия и злости прорвались нормальные человеческие чувства: возмущение от несправедливого обвинения и желание оправдаться. – Вы совсем ничего не знаешь о плане «Форс-мажор». То, что сейчас говорить, – легенда. Или ещё называют, прикрытие. Для младший персонала. План «Форс-мажор» другой! Россия останется единой страной. И получит Украину, Белоруссию…
– Чёрт! – ругнулся Громов. – И здесь нас тоже надули! Рассказывайте, госпожа Олбрайт, теперь ваша очередь делиться информацией…
– Постойте-ка, – вмешался Лукашевич.
Он вёл потяжелевший автомобиль аккуратно, не поднимая скорость выше семидесяти километров в час (за что удостаивался всю дорогу издевательских жестов со стороны водителей, машины которых то и дело обгоняли «рено»), а теперь и совсем затормозил и почти остановился.
– Что случилось? – спросил Громов.
– Встречные мигают фарами, – сказал Лукашевич. – Два коротких «дальним светом». Это сигнал такой, приличные шофера предупреждают друг друга, если впереди засада.
Константин всмотрелся. И в самом деле мигают.
– Может, там бедолаги с радаром?
– Непохоже. Когда радар, мигают по-другому.
– Остановись. Пойду за поворот, проведу рекогносцировку.
– М-да… Совсем ничего до Таураге осталось. Не повезло. Наверное, патруль или что-то в этом роде. А может, спецслужбы зашевелились?
– Чего попусту гадать…
Громов вылез из остановившегося «рено» и быстро зашагал к повороту. Оставшиеся ждали его молча, только Золотарёв легкомысленно насвистывал какой-то популярный мотивчик.
Константин вернулся через пятнадцать минут, сел в кресло рядом с Лукашевичем, пошуршал картой.
– Ну хватит томить! – воскликнул нетерпеливый Стуколин.
– Проезд закрыт. Справа и слева на обочинах два «БМВ» дорожной полиции. Останавливают практически все машины, проверяют документы, досматривают. А ещё рядом БТР-60ПА [51]с намалёванной волчьей мордой. Что это такое, Ангеле?
– Это военнослужащие литовской моторизованной бригады «Gele?inas Vilkas» – «Железный волк».
– Пижоны, – пробормотал Золотарёв.
– Ищут они явно нас, – подвёл итог своим наблюдениям Громов. – Что будем делать? Другой дороги тут нет. Ближайшая просёлочная в сторону Смалининкай начинается за Таураге, за мостом.
– Может, рассеемся? – предложил Стуколин. – Захватим ещё три машины?
– Тебе, видать, понравилось заложников брать? – Громов мрачно усмехнулся. – И всех их с собой в Калининград потащим? Или здесь оставим, чтобы они растрезвонили, на каких машинах нас ловить?
– Делать нечего, – сказал Золотарёв. – Придётся стрелять!
– В кого это ты собрался стрелять? – встрепенулся Стуколин. – В заложников?
– Не считай меня нацистом! – съязвил Золотарёв. – Я, значит, предлагаю такой план. Алексей у нас – водила опытный, потому сделает всё как надо. Выезжаем на поворот, разворачиваемся и прём задом. Если они досматривают транспорт, встречная полоса должна быть свободной. Летим по полосе, я палю для острастки, чтобы никто с жезлом под колёса не сунулся. Потом снова разворачиваемся, шпарим через Таураге и через мост. Там съезжаем на просёлочную дорогу – хрен они нас поймают.
– Что ж, – сказал Лукашевич, – если других предложений нет… – он положил руку на рычаг переключения скоростей. – Советую всем пристегнуться и открыть рты.
– А рот открывать зачем? – удивилась Ангеле, нащупывая ремень безопасности.
– Когда этот чумной примется из своей пушки палить, оглохнешь запросто.
Как порешили, так и сделали. Лукашевич въехал на поворот, лихо развернулся и попёр задним ходом на предельной для этой передачи скорости – сто километров в час. На шоссе всё было именно так, как описывал Громов: два «БМВ» на обочинах, целый отряд полиции, досматривающих автомобили, и скучающие мотопехотинцы из бригады «Железный волк», рассевшиеся на броне своей боевой машины. Форма у этих последних была явно слизана с полевой американской, а потому «железные волки» выглядели, словно заокеанские захватчики, прибывшие на советскую землю устанавливать Новый мировой порядок.
– Не гони! – крикнул Золотарёв. – Прицеливаться не успеваю!
Лукашевич сбросил скорость, и Сергей тут же открыл огонь.
«Оглохнешь» – это было мягко сказано. Каждый выстрел отдавался гулким ударом – словно кувалдой по крыше. Машину затрясло, как на дорожных рытвинах, а салон в один момент наполнился пороховыми газами и стало нестерпимо жарко.