Страница:
Фуше кивнул:
«Так я и предполагал, – заметил он. – У вас талант, гражданин Буагильбер. Вы заставляете верить в то, чего на самом деле никогда не было. Причём, даже тех людей, которые привыкли никому не верить».
Луи опять не смог сдержать своих чувств, а именно – удовольствия от этой грубоватой лести. Министр полиции начинал ему нравиться.
«Так или иначе, – продолжал Фуше, – но от имени Первого консула Французской республики я уполномочен сделать вам следующее предложение. Первый консул изъявил желание призвать вас на службу при его особе на должности адъютанта. Вы согласны?»
Луи растерялся.
«Но почему именно меня?»
«Не буду скрывать, ваша книга произвела на Первого консула самое благоприятное впечатление. Его подлинные слова были таковы: „Этот человек нужен Франции, а значит, этот человек нужен мне!“»
Де Буагильбер зарделся.
«Но литературный дар ещё не означает, что я буду хорошим адъютантом Первого консула».
«Адъютантом Императора», – поправил Фуше.
«Как?! – изумление Луи было беспредельным. – Он решился?!»
«Да, – подтвердил министр полиции. – Наполеон Бонапарт наконец-то принял предложение Сената и согласился стать королём Франции и первым правителем новой Империи Запада».
«Это меняет дело, – заявил Луи (много позже он поймёт, сколь двусмысленно прозвучала эта фраза в контексте только что сказанного). – Однако есть ещё одно препятствие: я не настолько богат, чтобы служить при дворе Императора».
«Вам полагается жалованье, – скучно сообщил Фуше. – Вы будете иметь чин лейтенанта и получать сто тысяч франков в год. Пятьдесят тысяч я уполномочен выплатить вам немедленно. Этого вам будет достаточно?»
«Более чем достаточно», – радостно согласился Луи.
Он быстро прикинул в уме: хватит и на то, чтобы выкупить закладную на дом, и на новый гардероб, и ещё останется семье на безбедное житьё, можно будет нанять слуг. Луи не мог поверить в свою удачу. Как вовремя, оказывается, он написал этот роман! Только вот даст ли своё благословение отец?
«Но мне нужно испросить согласие отца», – сказал Луи смущённо.
Фуше понимающе кивнул:
«Разумеется. Более того, вы обязаны это сделать. Я дождусь вашего окончательного ответа».
Министр полиции предупредительно повернулся к полкам с книгами, сделав вид, будто изучает надписи на корешках, а Луи отправился к отцу. Тот встретил сына вопросом:
«Жан рассказал мне, что ты беседовал с министром полиции Фуше. Что нужно этому негодяю в нашем доме?»
«Он вовсе не негодяй, – попробовал защитить нового знакомца Луи. – Господин Фуше очень обходителен и учтив».
«Все они, канальи, на одно лицо, – проворчал отец. – Говори скорее, ты его прогнал?»
«Нет, отец. Господин Фуше прибыл сюда по поручению Бонапарта. Первый консул собирается принять корону Франции и хочет видеть меня при своём дворе».
Наступило молчание.
«О, моя несчастная Франция! – в голосе Буагильбера-старшего отчётливо слышалась боль. – Ты, словно вдовствующая старуха, готова лечь под любого проходимца за одно только обещание настоящей любви».
«Но, отец! – расстроено вскричал Луи. – Если Бонапарт решил короноваться, он таким образом основывает новую династию и восстанавливает монархию, о чём ты давно мечтал».
«Самозванец и узурпатор никогда не сможет стать моимкоролём», – заявил Буагильбер-старший.
«Что ж, – сказал Луи напряжённым голосом, – тогда можешь проклясть меня и отлучить от рода. Но ради благополучия моей сестры, моей семьи, я готов признать нового короля Франции».
«Я не собираюсь проклинать тебя, сын мой, – отвечал отец. – Ты достаточно взрослый для того, чтобы сделать самостоятельный выбор. Ты сам должен решить, под чьи знамёна ты встанешь и кому присягнёшь на вечную верность. Прошу тебя только об одном: не думай о благе королей или императоров, не думай о своём собственном благе – всегда и везде думай только о благе Франции, только ей служи и только её защищай».
Странно было слышать подобные слова из уст ярого роялиста, но в эту минуту высшего откровения Луи понял, что его отец никогда роялистом и не был – на самом деле он просто оставался патриотом своей родины, но верил, что лишь династическая преемственность способна оберечь Францию от катастрофы и хаоса. Луи думал иначе, но переубеждать отца не стал – только поблагодарил его за совет.
Фуше терпеливо дожидался в библиотеке.
«Отец согласен отпустить меня, – сообщил Луи министру. – Когда мне нужно быть в Париже?»
«Через две недели коронация, – сказал Фуше. – Император хотел бы видеть вас на этой церемонии».
«Я обязательно буду!»
«Вот ваши деньги, – министр полиции передал Луи туго набитый кошель. – Жизнь при особе Императора ко многому обязывает. Вряд ли этой суммы вам хватит, чтобы удовлетворить все потребности. Если вы окажетесь в затруднительном положении, можете смело обращаться ко мне – вам я всегда готов ссудить некоторую сумму».
«Я так вам благодарен, гражданин министр!»
Фуше приблизился к де Буагильберу и доверительно взял его под локоть.
«Я надеюсь, мы будем друзьями, – сказал он, глядя юному дворянину в глаза. – И когда придёт ваше время, господин императорский адъютант, – он выделил интонацией обращение „господин“, – вы вспомните, кто привёз из Парижа самую добрую весть в вашей жизни».
«Конечно же, да! – воскликнул Луи горячо и взволнованно. – Я обещаю вам, что никогда этого не забуду».
Кроме всего прочего, молодости свойственно раздавать необдуманные авансы. К счастью, юному отпрыску рода де Буагильберов не придётся вспомнить о своём обещании…
Париж встретил юного дворянина украшенными к предстоящему торжеству улицами. Здесь царила праздничная суета, гостиницы были переполнены провинциалами, и все были заняты исключительно собой. Первый консул не принял нового адъютанта – был слишком занят, но прислал рукописное распоряжение, благодаря которому перед Луи открылись все двери. Де Буагильбер снял дом, приобрёл новую карету и посетил знаменитых парижских портных, сделав им несколько дорогих заказов.
Так и получилось, что своего Императора юный адъютант впервые увидел уже в соборе Нотр-Дам. На коронацию явился весь парижский свет. Разумеется, он был уже не тот, что десять лет назад, при Людовике XVI: кто-то исчез в горниле Революции, кто-то уехал навсегда за границу, кто-то переселился в провинцию, подальше от потрясений и, подобно де Буагильберу-старшему, безвылазно жил в своих поместьях, кто-то попал в застенки стараниями министра полиции, везде видевшего роялистские заговоры. Время этих людей прошло, и теперь в Нотр-Даме собрался совершенно новый свет, в котором простолюдинов, возвышенных Директорией и Бонапартом, было много больше, чем родовитых дворян.
Эта нарядная и шумная толпа оттеснила неуверенного в себе де Буагильбера на задний план, и церемонию он видел издалека и урывками. Как ему и рассказывали, Первый консул оказался человеком весьма небольшого роста, плотный, с залысинами, высоким лбом и огромным корсиканским носом – он совсем не походил на те литографические изображения, которые Луи до сих пор приходилось видеть. Но при этом в каждом движении Бонапарта – в том, как он поворачивал голову, поднимал руку или ставил ногу, – чувствовалась врождённая властность и недюжинная воля. Во время самой коронации новый Император внёс в церемонию совершенно неожиданное (но весьма символическое) изменение. Когда Папа Римский Пий VII, прочитав положенную молитву, собрался водрузить императорскую корону на голову Бонапарта, тот дерзко выхватил её из рук его святейшества и надел корону сам. Луи был потрясён, с какой лёгкостью Наполеон презрел любые условности и традиции церемониала.
«Таков он во всём, – понял де Буагильбер, – и только он единственный среди нас способен построить новую Империю».
Однако далеко не все из присутствующих на коронации считали так же, как Луи. Когда юный дворянин отвлёкся от того, что происходило у амвона собора, он услышал, как переговариваются двое господ, стоявшие рядом.
«Как вы находите эту церемонию, друг мой?» – спросил один из них своего товарища.
«Замечательно, – отвечал другой с горькой усмешкой. – Жаль только, что мы не увидим здесь тех, кто сложил свои головы, чтобы сделать подобные церемонии невозможными…»
Несколько дней после коронации Париж гулял: гремели пушечные салюты, небо расцвечивали фейерверки и иллюминации, гудели колокола, танцы продолжались до упаду. Именно в эти дни пока ещё совершенно свободный и без излишних сомнений предававшийся столичным забавам Луи де Буагильбер познакомился с девушкой, которая через полгода стала его женой.
Её звали Мария. Ей было семнадцать лет. Родовитость её вызывала сомнения, но Луи мало волновали подобные проблемы. Зато она была настоящей парижанкой, способной вскружить голову даже более искушённому в делах любви кавалеру, чем юный де Буагильбер.
А потом праздник кончился и начались будни. Луи был представлен Императору и занял своё место у трона. Министр полиции не обманул: Наполеон действительно проявил высшую степень расположенности к юному дворянину. На аудиенции, продолжавшейся более двух часов (что было очень необычно для столь деятельного и занятого человека, как Бонапарт), Наполеон подробно расспросил Луи об истории рода де Буагильберов, поинтересовался сегодняшним положением дел, был рад узнать, что с младых лет Буагильбер-старший готовил своего сына к военной службе, а потому новоиспечённый адъютант легко справится с возложенными на него обязанностями. В ответ на искренность юного дворянина Бонапарт рассказал Луи о своих дальнейших планах расширения Империи.
«Монархи Европы, – говорил он, – вряд ли будут взирать спокойно на нашу Империю. Они никогда не согласятся с тем, что я основал новую династию. Они объединятся против меня. Нас ждут великие войны. И великие завоевания!»
Бонапарт оказался прав. В начале фрюктидора, по республиканскому календарю, новая французская армия в составе двухсот тысяч человек, собранная в окрестностях Булони, двинулась на восток, навстречу войскам антифранцузской коалиции, задумавшей разгромить армию генерала Массены, стоящую лагерем на севере Италии. Военный гений Бонапарта был столь велик, что союзники так ничего и не узнали о приближении армии противника до тех пор, пока полтора месяца спустя кавалерия генерала Мюрата, прорвавшись через Шварцвальд, не вышла в тыл австрийцам. Австрийцы позорно сдались, и это стало первой победой Бонапарта над войсками коалиции.
Потом были ещё мелкие эпизодические сражения и победы, была взята Вена и рывком преодолён Дунай, пока наконец две великие армии не сошлись у захудалой австрийской деревни Аустерлиц, чтобы решить раз и навсегда судьбу Европы.
Всё это время Луи де Буагильбер, получивший звание лейтенанта, находился подле своего Императора. Ум, воля, энергичность, дар предвидения, свойственные Наполеону, приводили в восторг молодого дворянина. За Бонапартом можно было идти хоть в адское пламя, не задумываясь о последствиях и веря в счастливую звезду того, кто шагает впереди.
Впрочем, не всё было так гладко, как Луи описывал в своих посланиях домой, которые он сочинял и отправлял с фельдъегерской службой чуть ли не каждый божий день. Дело в том, что юный де Буагильбер перестал бы себя уважать, если бы осознанно «прятался» в обозе наступающей армии – его тянуло в авангард, в самую гущу боя, где, как ему казалось, он сможет проявить себя самым наилучшим образом и заслужить всеобщее уважение. О том, что в авангарде, случается, убивают, он не думал. Луи с нескрываемой завистью слушал рассказы гренадеров Мюрата и много раз представлял себя в их числе – преследующим на взмыленном коне трусливых австрийцев, срубающим одним махом десяток голов и нанизывающим врагов на клинок, словно рябчиков на шампур. Однако Наполеон не хотел ничего слышать и на просьбы де Буагильбера отпустить его под начало генерала Мюрата отвечал лаконично и твёрдо: «Нет, вы нужны мне здесь». Луи искренне расстраивался, но ослушаться не смел – дисциплина прежде всего!
Когда передовые дозоры донесли, что впереди по ходу движения армии обнаружены укреплённые позиции русских, Бонапарт велел остановиться и провести более тщательную разведку. Место под свою штаб-квартиру он выбрал в Брюнне – всего лишь в нескольких лье [74]от Ольмюца, где находился штаб коалиции и куда подтягивались свежие части из России. Откладывать генеральное сражение было нельзя, в войну на стороне коалиции должна была вступить Пруссия, и тут Наполеон повёл себя очень странно. Несмотря на то, что план наступления был составлен и с воодушевлением принят военным советом армии, Бонапарт вдруг проявил неуверенность. Он направил к русскому царю Александру своего генерал-адъютанта Савари с просьбой о встрече. Александр, увидевший в этом признаки слабости духа, высокомерно отклонил просьбу, прислав вместо себя князя Петра Долгорукова. Луи де Буагильбер присутствовал при этой беседе и был неприятно поражён тем, сколь явно Бонапарт демонстрировал свою неуверенность. Долгоруков же, напротив, не удивился и вёл себя словно победитель, диктующий свои условия побеждённому. Переговоры были остановлены только после того, как Долгоруков потребовал у Бонапарта отказаться от всех завоеваний в Австрии и Италии, вернуться с армией в пределы Франции и ждать решения о своей судьбе, – подобные требования были совершенно неприемлемы, и Наполеон ответил отрицательно и довольно резко. Долгоруков раскланялся, но на лице его читалось самодовольство. Луи хотелось надеяться, что Император только изображает слабость, рассчитывая на то, что русские потеряют осторожность и захотят атаковать немедленно.
Через два дня, вечером, Бонапарт объявил свите, что собирается покинуть штабную квартиру и осмотреть бивуаки армии. Затем он продиктовал де Буагильберу приказ, который должен быть зачитан в расположениях всех французских частей. Приказ понравился де Буагильберу своей простотой и доступностью. Кроме того, каждая строка этого приказа свидетельствовала о решимости Наполеона победить во что бы то ни стало.
«Значит, всё-таки встреча с русским князем была тактической хитростью», – подумал де Буагильбер, в очередной раз восхищённый военным гением своего кумира.
Через час Наполеон со штабом покинули Брюнн. Император в синей шинели и в треугольной шляпе на голове, совершенно презрев опасность засады, ехал впереди свиты на своём маленьком арабском скакуне. Было довольно холодно, в темнеющем небе зажглись необычайно яркие звёзды, лошади всхрапывали, из их ноздрей вырывался пар.
Луи де Буагильбер пристроился в хвосте процессии. Рысак неспешно шёл под ним, и молодой лейтенант сам не заметил, как задремал. В дрёме ему привиделись родной дом в пригороде Марселя, цветущий по весне сад, Мария с округлившимся животом, который совсем не портил её, а делал по особенному прекрасной; сестра, сплетающая венок из трав и цветов; отец, сидящий на лужайке в плетёном кресле и подставляющий незрячее обветренное лицо солнцу – он видел их всех вместе и себя вместе с ними – высокого, стройного, сильного, чью мужественность только подчёркивают ладно сидящий мундир и эполеты генерала великой французской армии. Упоение от предощущения этой замечательной жизни достигло высшей точки, когда кто-то прервал сон лейтенанта, тронув его за плечо.
– Извините, что приходится побеспокоить вас, – сказал Бонапарт очень учтиво. – Но я должен дать вам поручение на завтрашний день. Следуйте за мой.
Луи, несколько смущённый тем, что Император застал его в столь невыгодной позиции, подавляя сильную зевоту, пришпорил коня. Когда они отдалились от свиты на расстояние пистолетного выстрела, Наполеон заговорил тихим бесстрастным голосом, словно то, о чём он хотел поведать, его совершенно не касалось.
– Я хотел бы открыть вам одну тайну, друг мой, – сказал он лейтенанту. – Завтра мы можем проиграть сражение.
– Но почему? – Луи немедленно забыл и о смущении, и о зевоте. – План завтрашнего наступления очень хорош. Победа будет за нами.
– Иногда случается так, – отвечал Бонапарт, – что даже самый изощрённый военный план не может дать перевеса.
– Мой Император, если вы говорите о настроениях в армии, – предположил де Буагильбер, – то все мы испытываем воодушевление. Мы уже били и австрийцев, и русских – разобьём их ещё раз.
– Вы не поняли меня, лейтенант, – сказал Наполеон, и в голосе его прозвучали стальные нотки. – Если я утверждаю, что наш военный план не даёт нам преимущества в предстоящем сражении, значит, у меня есть основания так говорить.
Луи опустил голову. К счастью, было уже темно, и Наполеон не мог увидеть, как густо покраснел его юный адъютант.
– Простите меня, сир.
Но Бонапарт будто бы не услышал его.
– Видите ли, мой друг, – сказал он, – австрийский император Франц имеет неочевидное преимущество: помимо войск и поддержки монархов Европы, он наследник одной из древнейших традиций – ему принадлежит Копьё Судьбы.
– Не может быть! – вскричал Луи.
– Тише, мой друг, об этом должны знать только вы.
– Но я полагал, – де Буагильбер понизил голос, – что Копьё – это сказка, красивая легенда.
– Так многие полагают, но оно существует на самом деле. И я уверен, что император Франц прибегнет завтра к силе, заключённой в этой реликвии.
Только тут до юного дворянина дошёл смысл слов, сказанных Бонапартом чуть раньше. « Об этом должны знать только вы». Высшая степень доверия, проявленная величайшим человеком эпохи!
«Но чем же я её заслужил? – пронеслось в голове у Луи. – Неужели тем, что написал когда-то рыцарский роман?»
– Сила, заключённая в Копье, – говорил тем временем Наполеон, – может изменить ход завтрашнего сражения. Если австрийский император и русский царь проявят хоть каплю здравого смысла и не дадут увлечь себя на наш левый фланг, это само по себе осложнит наше положение. Но если к этому добавится сила Копья, мы будем разбиты.
Луи не верил в фантастические возможности Копья и хотел уже сказать об этом Императору, но вовремя одумался. Вместо этого он спросил:
– Что мы можем сделать, сир?
– Вы должны похитить реликвию. Для меня. И для Франции. Я дам вам двоих лучших гренадёр из гвардии. Этого более чем достаточно. Там, где не сможет пройти армия, всегда пройдут три смелых человека. К рассвету вы должны обойти аванпосты русских и затаиться у дороги, ведущей на Працен. Франц и Александр поедут по ней вслед за своими войсками, и вы в форме офицеров русской армии легко смешаетесь с их свитой. К тому времени уже будет идти бой, и на вас не обратят внимания. По крайней мере, я надеюсь, что не обратят.
Де Буагильбер подумал, что вряд ли будет так просто смешаться с чужой свитой, но Наполеон, видимо, и сам это понимал.
– Я посылаю вас на верную смерть, мой друг, – сказал он. – Готовы ли вы умереть за Францию и своего Императора?
– Готов! – откликнулся де Буагильбер без малейших колебаний. – Мы все готовы умереть за вас, сир. Но скажите, почему вы выбрали именно меня? Чем я заслужил такую честь – быть посвящённым в тайну?
– Потому что только вам из всей Франции Копьё дастся в руки, – ответил Наполеон. – Поверьте, я не хотел бы рисковать вами, но вы и реликвия связаны друг с другом общей судьбой.
Де Буагильбер не мог больше скрывать правду от своего Императора.
– Моя книга – вымысел, – признался он. – От начала и до конца. Мой предок, Бриан де Буагильбер, никогда не прикасался к Копью.
Наполеон покровительственно рассмеялся.
– Вы ошибаетесь, мой друг. Фуше провёл самое тщательное дознание. Ему даже пришлось на короткий период покинуть Францию, чтобы приоткрыть тайну Третьего крестового похода. Он установил, что ваш предок сумел спасти Копьё от рук сарацин и доставил его в миланскую обитель Ордена тамплиеров. С этого момента начинается возвышение Ордена, закончившееся только в 1307 году. То, что вы, не зная всего этого, сумели в своём романе воспроизвести ход подлинных исторических событий, навело меня на мысль об определённом влиянии Копья на вашу судьбу. Оно словно бы призывает вас повторить подвиг предка. И если кому и суждено вырвать реликвию из рук императора Франца, то только вам.
Слова Наполеона произвели на молодого дворянина самое сильное впечатление. Хотя он и остался при своём мнении относительно легенды о Копье, представившуюся возможность проявить себя геройски и, может быть, решить (чем чёрт не шутит!) исход всей кампании, не следовало выпускать из рук.
– Я добуду реликвию, – пообещал Луи де Буагильбер. – Я добуду её для вас, мой Император!
– Вы будете щедро вознаграждены, лейтенант. Только вернитесь живым и с Копьём в руках.
Под покровом ночи трое офицеров, переодетых в русские мундиры, углубились в расположение частей коалиции по одной из дорог, ведущих в обход Праценских высот. Позади остались бивуаки французской армии, где зачитывался сейчас приказ Наполеона, и он сам выступал перед своими солдатами, вдохновляя их на битву. В одном месте лазутчики едва не провалили всё дело, столкнувшись с дозором из четырёх верховых гусар. Их спасло только то, что дозор очень шумел, и решительность Луи, который услышав странную фразу на незнакомом языке, произнёсённую громко и совсем рядом, выстрелил на звук из пистолета, чем напугал дозорных, которые, видно, решили, что наткнулись на вражеский аванпост, и спаслись бегством. Гренадеры для закрепления успеха пальнули ещё четыре раза, с удовольствием слушая торопливый удаляющийся перестук копыт.
Отыскать нужное место оказалось делом непростым. Под утро между холмами сгустился туман, и если бы не подробная карта, которой лазутчиков снабдили штабные, потеряться здесь было бы проще простого. С рассветом видимость не улучшилась, и Луи подумал, что это играет на руку Наполеону – штаб коалиции не сможет оценить всю степень угрозы для себя и вовремя отреагировать.
С запада уже доносилась беспорядочная стрельба, когда лазутчики увидели на дороге скачущий галопом эскадрон всадников, возглавляемый двумя офицерами. Один из них был в чёрном мундире с белым султаном на рыжей лошади, другой – в белом мундире на вороном жеребце.
– Это они, – шепнул гренадер.
– Вперёд, – скомандовал Луи.
Трое французов выехали из лощины и на некотором удалении пристроились в хвосте эскадрона. Быстро выяснилось, что царь Александр и император Франц направляются к штабу русских войск, где генералы коалиции готовились начать сражение. На глазах у лазутчиков между монархами и штабом состоялся разговор, после которого стоящие вблизи полки пришли в движение.
И вдруг из-за деревьев, из-за редеющего тумана выступили плотные шеренги французской пехоты. Грянул слаженный залп, и началось нечто невообразимое. Русские войска смешались и побежали. Луи никогда не видел подобной паники. Лавина солдат, бросая оружие и знамёна, топча раненых, устремилась прочь с поля боя, даже не пытаясь оказать сопротивление. Русские генералы не могли остановить это бегство. Но самое главное – паника охватила свиту монархов, и сами они, разделившись и пришпорив своих коней, забыв о достоинстве, поскакали прочь. План Наполеона принёс быструю и изумительную победу.
– Не потеряйте Франца! – крикнул Луи гренадерам.
Трое лазутчиков, лавируя между бегущими отрядами, последовали за монархом Австрии, стараясь не выпустить его белый мундир и вороного жеребца из виду.
Через две сотни шагов они нагнали Франца. Гренадеры прижали императора к канаве, а Луи спрыгнул на землю и схватил его лошадь под уздцы.
– Кто вы?! – крикнул Франц.
Лицо его было перекошено ужасом.
– Мы верные сыны Франции, – отвечал Луи с улыбкой превосходства. – Мы пришли за реликвией.
– Я не понимаю, о чём вы говорите.
Австрийца трясло так, что речь его сделалась невнятна.
– Копьё! Где Копьё Судьбы?!
– Я… не понимаю…
Всё происходило слишком быстро, и Луи понял, что только очень действенные методы могут дать сейчас результат.
– В таком случае, сир, – сказал он, – мы будем вынуждены убить вас!
Один из гренадер вытащил из-за пояса заряженный пистолет и навёл его на Франца. Он был из ветеранов, служивших при Бонапарте ещё во времена Революции, и для него император Австрии и Священной римской империи ничем не отличался от любого другого врага Наполеона.
– У меня нет никакого копья! – взвизгнул Франц. – Это ошибка!
– Придётся его обыскать, – предложил гренадер.
Луи кивнул и, ухватив австрийского императора за пояс, стащил его с коня. Потом извлёк нож. Франц при виде остро заточенного лезвия зажмурился, как ребёнок, а де Буагильбер принялся резать его одежду. Действовал он без аккуратности и нанёс австрийцу несколько неглубоких ран. Ярко-алая кровь окрасила лохмотья, в которые на глаза превращался великолепный мундир. Франц тихо подвывал, но не сопротивлялся.
«Господи, – подумал де Буагильбер, – ну и помазанники у тебя!»
Человек, которого раздевал лейтенант, был просто жалок. В нём не было ничего от той величественности, коей должны обладать короли земные от рождения до самой смерти. В этом смысле Бонапарт имел больше прав называться императором, чем все эти ничтожества, унаследовавшие власть над огромными странами.
«Так я и предполагал, – заметил он. – У вас талант, гражданин Буагильбер. Вы заставляете верить в то, чего на самом деле никогда не было. Причём, даже тех людей, которые привыкли никому не верить».
Луи опять не смог сдержать своих чувств, а именно – удовольствия от этой грубоватой лести. Министр полиции начинал ему нравиться.
«Так или иначе, – продолжал Фуше, – но от имени Первого консула Французской республики я уполномочен сделать вам следующее предложение. Первый консул изъявил желание призвать вас на службу при его особе на должности адъютанта. Вы согласны?»
Луи растерялся.
«Но почему именно меня?»
«Не буду скрывать, ваша книга произвела на Первого консула самое благоприятное впечатление. Его подлинные слова были таковы: „Этот человек нужен Франции, а значит, этот человек нужен мне!“»
Де Буагильбер зарделся.
«Но литературный дар ещё не означает, что я буду хорошим адъютантом Первого консула».
«Адъютантом Императора», – поправил Фуше.
«Как?! – изумление Луи было беспредельным. – Он решился?!»
«Да, – подтвердил министр полиции. – Наполеон Бонапарт наконец-то принял предложение Сената и согласился стать королём Франции и первым правителем новой Империи Запада».
«Это меняет дело, – заявил Луи (много позже он поймёт, сколь двусмысленно прозвучала эта фраза в контексте только что сказанного). – Однако есть ещё одно препятствие: я не настолько богат, чтобы служить при дворе Императора».
«Вам полагается жалованье, – скучно сообщил Фуше. – Вы будете иметь чин лейтенанта и получать сто тысяч франков в год. Пятьдесят тысяч я уполномочен выплатить вам немедленно. Этого вам будет достаточно?»
«Более чем достаточно», – радостно согласился Луи.
Он быстро прикинул в уме: хватит и на то, чтобы выкупить закладную на дом, и на новый гардероб, и ещё останется семье на безбедное житьё, можно будет нанять слуг. Луи не мог поверить в свою удачу. Как вовремя, оказывается, он написал этот роман! Только вот даст ли своё благословение отец?
«Но мне нужно испросить согласие отца», – сказал Луи смущённо.
Фуше понимающе кивнул:
«Разумеется. Более того, вы обязаны это сделать. Я дождусь вашего окончательного ответа».
Министр полиции предупредительно повернулся к полкам с книгами, сделав вид, будто изучает надписи на корешках, а Луи отправился к отцу. Тот встретил сына вопросом:
«Жан рассказал мне, что ты беседовал с министром полиции Фуше. Что нужно этому негодяю в нашем доме?»
«Он вовсе не негодяй, – попробовал защитить нового знакомца Луи. – Господин Фуше очень обходителен и учтив».
«Все они, канальи, на одно лицо, – проворчал отец. – Говори скорее, ты его прогнал?»
«Нет, отец. Господин Фуше прибыл сюда по поручению Бонапарта. Первый консул собирается принять корону Франции и хочет видеть меня при своём дворе».
Наступило молчание.
«О, моя несчастная Франция! – в голосе Буагильбера-старшего отчётливо слышалась боль. – Ты, словно вдовствующая старуха, готова лечь под любого проходимца за одно только обещание настоящей любви».
«Но, отец! – расстроено вскричал Луи. – Если Бонапарт решил короноваться, он таким образом основывает новую династию и восстанавливает монархию, о чём ты давно мечтал».
«Самозванец и узурпатор никогда не сможет стать моимкоролём», – заявил Буагильбер-старший.
«Что ж, – сказал Луи напряжённым голосом, – тогда можешь проклясть меня и отлучить от рода. Но ради благополучия моей сестры, моей семьи, я готов признать нового короля Франции».
«Я не собираюсь проклинать тебя, сын мой, – отвечал отец. – Ты достаточно взрослый для того, чтобы сделать самостоятельный выбор. Ты сам должен решить, под чьи знамёна ты встанешь и кому присягнёшь на вечную верность. Прошу тебя только об одном: не думай о благе королей или императоров, не думай о своём собственном благе – всегда и везде думай только о благе Франции, только ей служи и только её защищай».
Странно было слышать подобные слова из уст ярого роялиста, но в эту минуту высшего откровения Луи понял, что его отец никогда роялистом и не был – на самом деле он просто оставался патриотом своей родины, но верил, что лишь династическая преемственность способна оберечь Францию от катастрофы и хаоса. Луи думал иначе, но переубеждать отца не стал – только поблагодарил его за совет.
Фуше терпеливо дожидался в библиотеке.
«Отец согласен отпустить меня, – сообщил Луи министру. – Когда мне нужно быть в Париже?»
«Через две недели коронация, – сказал Фуше. – Император хотел бы видеть вас на этой церемонии».
«Я обязательно буду!»
«Вот ваши деньги, – министр полиции передал Луи туго набитый кошель. – Жизнь при особе Императора ко многому обязывает. Вряд ли этой суммы вам хватит, чтобы удовлетворить все потребности. Если вы окажетесь в затруднительном положении, можете смело обращаться ко мне – вам я всегда готов ссудить некоторую сумму».
«Я так вам благодарен, гражданин министр!»
Фуше приблизился к де Буагильберу и доверительно взял его под локоть.
«Я надеюсь, мы будем друзьями, – сказал он, глядя юному дворянину в глаза. – И когда придёт ваше время, господин императорский адъютант, – он выделил интонацией обращение „господин“, – вы вспомните, кто привёз из Парижа самую добрую весть в вашей жизни».
«Конечно же, да! – воскликнул Луи горячо и взволнованно. – Я обещаю вам, что никогда этого не забуду».
Кроме всего прочего, молодости свойственно раздавать необдуманные авансы. К счастью, юному отпрыску рода де Буагильберов не придётся вспомнить о своём обещании…
Париж встретил юного дворянина украшенными к предстоящему торжеству улицами. Здесь царила праздничная суета, гостиницы были переполнены провинциалами, и все были заняты исключительно собой. Первый консул не принял нового адъютанта – был слишком занят, но прислал рукописное распоряжение, благодаря которому перед Луи открылись все двери. Де Буагильбер снял дом, приобрёл новую карету и посетил знаменитых парижских портных, сделав им несколько дорогих заказов.
Так и получилось, что своего Императора юный адъютант впервые увидел уже в соборе Нотр-Дам. На коронацию явился весь парижский свет. Разумеется, он был уже не тот, что десять лет назад, при Людовике XVI: кто-то исчез в горниле Революции, кто-то уехал навсегда за границу, кто-то переселился в провинцию, подальше от потрясений и, подобно де Буагильберу-старшему, безвылазно жил в своих поместьях, кто-то попал в застенки стараниями министра полиции, везде видевшего роялистские заговоры. Время этих людей прошло, и теперь в Нотр-Даме собрался совершенно новый свет, в котором простолюдинов, возвышенных Директорией и Бонапартом, было много больше, чем родовитых дворян.
Эта нарядная и шумная толпа оттеснила неуверенного в себе де Буагильбера на задний план, и церемонию он видел издалека и урывками. Как ему и рассказывали, Первый консул оказался человеком весьма небольшого роста, плотный, с залысинами, высоким лбом и огромным корсиканским носом – он совсем не походил на те литографические изображения, которые Луи до сих пор приходилось видеть. Но при этом в каждом движении Бонапарта – в том, как он поворачивал голову, поднимал руку или ставил ногу, – чувствовалась врождённая властность и недюжинная воля. Во время самой коронации новый Император внёс в церемонию совершенно неожиданное (но весьма символическое) изменение. Когда Папа Римский Пий VII, прочитав положенную молитву, собрался водрузить императорскую корону на голову Бонапарта, тот дерзко выхватил её из рук его святейшества и надел корону сам. Луи был потрясён, с какой лёгкостью Наполеон презрел любые условности и традиции церемониала.
«Таков он во всём, – понял де Буагильбер, – и только он единственный среди нас способен построить новую Империю».
Однако далеко не все из присутствующих на коронации считали так же, как Луи. Когда юный дворянин отвлёкся от того, что происходило у амвона собора, он услышал, как переговариваются двое господ, стоявшие рядом.
«Как вы находите эту церемонию, друг мой?» – спросил один из них своего товарища.
«Замечательно, – отвечал другой с горькой усмешкой. – Жаль только, что мы не увидим здесь тех, кто сложил свои головы, чтобы сделать подобные церемонии невозможными…»
Несколько дней после коронации Париж гулял: гремели пушечные салюты, небо расцвечивали фейерверки и иллюминации, гудели колокола, танцы продолжались до упаду. Именно в эти дни пока ещё совершенно свободный и без излишних сомнений предававшийся столичным забавам Луи де Буагильбер познакомился с девушкой, которая через полгода стала его женой.
Её звали Мария. Ей было семнадцать лет. Родовитость её вызывала сомнения, но Луи мало волновали подобные проблемы. Зато она была настоящей парижанкой, способной вскружить голову даже более искушённому в делах любви кавалеру, чем юный де Буагильбер.
А потом праздник кончился и начались будни. Луи был представлен Императору и занял своё место у трона. Министр полиции не обманул: Наполеон действительно проявил высшую степень расположенности к юному дворянину. На аудиенции, продолжавшейся более двух часов (что было очень необычно для столь деятельного и занятого человека, как Бонапарт), Наполеон подробно расспросил Луи об истории рода де Буагильберов, поинтересовался сегодняшним положением дел, был рад узнать, что с младых лет Буагильбер-старший готовил своего сына к военной службе, а потому новоиспечённый адъютант легко справится с возложенными на него обязанностями. В ответ на искренность юного дворянина Бонапарт рассказал Луи о своих дальнейших планах расширения Империи.
«Монархи Европы, – говорил он, – вряд ли будут взирать спокойно на нашу Империю. Они никогда не согласятся с тем, что я основал новую династию. Они объединятся против меня. Нас ждут великие войны. И великие завоевания!»
Бонапарт оказался прав. В начале фрюктидора, по республиканскому календарю, новая французская армия в составе двухсот тысяч человек, собранная в окрестностях Булони, двинулась на восток, навстречу войскам антифранцузской коалиции, задумавшей разгромить армию генерала Массены, стоящую лагерем на севере Италии. Военный гений Бонапарта был столь велик, что союзники так ничего и не узнали о приближении армии противника до тех пор, пока полтора месяца спустя кавалерия генерала Мюрата, прорвавшись через Шварцвальд, не вышла в тыл австрийцам. Австрийцы позорно сдались, и это стало первой победой Бонапарта над войсками коалиции.
Потом были ещё мелкие эпизодические сражения и победы, была взята Вена и рывком преодолён Дунай, пока наконец две великие армии не сошлись у захудалой австрийской деревни Аустерлиц, чтобы решить раз и навсегда судьбу Европы.
Всё это время Луи де Буагильбер, получивший звание лейтенанта, находился подле своего Императора. Ум, воля, энергичность, дар предвидения, свойственные Наполеону, приводили в восторг молодого дворянина. За Бонапартом можно было идти хоть в адское пламя, не задумываясь о последствиях и веря в счастливую звезду того, кто шагает впереди.
Впрочем, не всё было так гладко, как Луи описывал в своих посланиях домой, которые он сочинял и отправлял с фельдъегерской службой чуть ли не каждый божий день. Дело в том, что юный де Буагильбер перестал бы себя уважать, если бы осознанно «прятался» в обозе наступающей армии – его тянуло в авангард, в самую гущу боя, где, как ему казалось, он сможет проявить себя самым наилучшим образом и заслужить всеобщее уважение. О том, что в авангарде, случается, убивают, он не думал. Луи с нескрываемой завистью слушал рассказы гренадеров Мюрата и много раз представлял себя в их числе – преследующим на взмыленном коне трусливых австрийцев, срубающим одним махом десяток голов и нанизывающим врагов на клинок, словно рябчиков на шампур. Однако Наполеон не хотел ничего слышать и на просьбы де Буагильбера отпустить его под начало генерала Мюрата отвечал лаконично и твёрдо: «Нет, вы нужны мне здесь». Луи искренне расстраивался, но ослушаться не смел – дисциплина прежде всего!
Когда передовые дозоры донесли, что впереди по ходу движения армии обнаружены укреплённые позиции русских, Бонапарт велел остановиться и провести более тщательную разведку. Место под свою штаб-квартиру он выбрал в Брюнне – всего лишь в нескольких лье [74]от Ольмюца, где находился штаб коалиции и куда подтягивались свежие части из России. Откладывать генеральное сражение было нельзя, в войну на стороне коалиции должна была вступить Пруссия, и тут Наполеон повёл себя очень странно. Несмотря на то, что план наступления был составлен и с воодушевлением принят военным советом армии, Бонапарт вдруг проявил неуверенность. Он направил к русскому царю Александру своего генерал-адъютанта Савари с просьбой о встрече. Александр, увидевший в этом признаки слабости духа, высокомерно отклонил просьбу, прислав вместо себя князя Петра Долгорукова. Луи де Буагильбер присутствовал при этой беседе и был неприятно поражён тем, сколь явно Бонапарт демонстрировал свою неуверенность. Долгоруков же, напротив, не удивился и вёл себя словно победитель, диктующий свои условия побеждённому. Переговоры были остановлены только после того, как Долгоруков потребовал у Бонапарта отказаться от всех завоеваний в Австрии и Италии, вернуться с армией в пределы Франции и ждать решения о своей судьбе, – подобные требования были совершенно неприемлемы, и Наполеон ответил отрицательно и довольно резко. Долгоруков раскланялся, но на лице его читалось самодовольство. Луи хотелось надеяться, что Император только изображает слабость, рассчитывая на то, что русские потеряют осторожность и захотят атаковать немедленно.
Через два дня, вечером, Бонапарт объявил свите, что собирается покинуть штабную квартиру и осмотреть бивуаки армии. Затем он продиктовал де Буагильберу приказ, который должен быть зачитан в расположениях всех французских частей. Приказ понравился де Буагильберу своей простотой и доступностью. Кроме того, каждая строка этого приказа свидетельствовала о решимости Наполеона победить во что бы то ни стало.
«Значит, всё-таки встреча с русским князем была тактической хитростью», – подумал де Буагильбер, в очередной раз восхищённый военным гением своего кумира.
Через час Наполеон со штабом покинули Брюнн. Император в синей шинели и в треугольной шляпе на голове, совершенно презрев опасность засады, ехал впереди свиты на своём маленьком арабском скакуне. Было довольно холодно, в темнеющем небе зажглись необычайно яркие звёзды, лошади всхрапывали, из их ноздрей вырывался пар.
Луи де Буагильбер пристроился в хвосте процессии. Рысак неспешно шёл под ним, и молодой лейтенант сам не заметил, как задремал. В дрёме ему привиделись родной дом в пригороде Марселя, цветущий по весне сад, Мария с округлившимся животом, который совсем не портил её, а делал по особенному прекрасной; сестра, сплетающая венок из трав и цветов; отец, сидящий на лужайке в плетёном кресле и подставляющий незрячее обветренное лицо солнцу – он видел их всех вместе и себя вместе с ними – высокого, стройного, сильного, чью мужественность только подчёркивают ладно сидящий мундир и эполеты генерала великой французской армии. Упоение от предощущения этой замечательной жизни достигло высшей точки, когда кто-то прервал сон лейтенанта, тронув его за плечо.
– Извините, что приходится побеспокоить вас, – сказал Бонапарт очень учтиво. – Но я должен дать вам поручение на завтрашний день. Следуйте за мой.
Луи, несколько смущённый тем, что Император застал его в столь невыгодной позиции, подавляя сильную зевоту, пришпорил коня. Когда они отдалились от свиты на расстояние пистолетного выстрела, Наполеон заговорил тихим бесстрастным голосом, словно то, о чём он хотел поведать, его совершенно не касалось.
– Я хотел бы открыть вам одну тайну, друг мой, – сказал он лейтенанту. – Завтра мы можем проиграть сражение.
– Но почему? – Луи немедленно забыл и о смущении, и о зевоте. – План завтрашнего наступления очень хорош. Победа будет за нами.
– Иногда случается так, – отвечал Бонапарт, – что даже самый изощрённый военный план не может дать перевеса.
– Мой Император, если вы говорите о настроениях в армии, – предположил де Буагильбер, – то все мы испытываем воодушевление. Мы уже били и австрийцев, и русских – разобьём их ещё раз.
– Вы не поняли меня, лейтенант, – сказал Наполеон, и в голосе его прозвучали стальные нотки. – Если я утверждаю, что наш военный план не даёт нам преимущества в предстоящем сражении, значит, у меня есть основания так говорить.
Луи опустил голову. К счастью, было уже темно, и Наполеон не мог увидеть, как густо покраснел его юный адъютант.
– Простите меня, сир.
Но Бонапарт будто бы не услышал его.
– Видите ли, мой друг, – сказал он, – австрийский император Франц имеет неочевидное преимущество: помимо войск и поддержки монархов Европы, он наследник одной из древнейших традиций – ему принадлежит Копьё Судьбы.
– Не может быть! – вскричал Луи.
– Тише, мой друг, об этом должны знать только вы.
– Но я полагал, – де Буагильбер понизил голос, – что Копьё – это сказка, красивая легенда.
– Так многие полагают, но оно существует на самом деле. И я уверен, что император Франц прибегнет завтра к силе, заключённой в этой реликвии.
Только тут до юного дворянина дошёл смысл слов, сказанных Бонапартом чуть раньше. « Об этом должны знать только вы». Высшая степень доверия, проявленная величайшим человеком эпохи!
«Но чем же я её заслужил? – пронеслось в голове у Луи. – Неужели тем, что написал когда-то рыцарский роман?»
– Сила, заключённая в Копье, – говорил тем временем Наполеон, – может изменить ход завтрашнего сражения. Если австрийский император и русский царь проявят хоть каплю здравого смысла и не дадут увлечь себя на наш левый фланг, это само по себе осложнит наше положение. Но если к этому добавится сила Копья, мы будем разбиты.
Луи не верил в фантастические возможности Копья и хотел уже сказать об этом Императору, но вовремя одумался. Вместо этого он спросил:
– Что мы можем сделать, сир?
– Вы должны похитить реликвию. Для меня. И для Франции. Я дам вам двоих лучших гренадёр из гвардии. Этого более чем достаточно. Там, где не сможет пройти армия, всегда пройдут три смелых человека. К рассвету вы должны обойти аванпосты русских и затаиться у дороги, ведущей на Працен. Франц и Александр поедут по ней вслед за своими войсками, и вы в форме офицеров русской армии легко смешаетесь с их свитой. К тому времени уже будет идти бой, и на вас не обратят внимания. По крайней мере, я надеюсь, что не обратят.
Де Буагильбер подумал, что вряд ли будет так просто смешаться с чужой свитой, но Наполеон, видимо, и сам это понимал.
– Я посылаю вас на верную смерть, мой друг, – сказал он. – Готовы ли вы умереть за Францию и своего Императора?
– Готов! – откликнулся де Буагильбер без малейших колебаний. – Мы все готовы умереть за вас, сир. Но скажите, почему вы выбрали именно меня? Чем я заслужил такую честь – быть посвящённым в тайну?
– Потому что только вам из всей Франции Копьё дастся в руки, – ответил Наполеон. – Поверьте, я не хотел бы рисковать вами, но вы и реликвия связаны друг с другом общей судьбой.
Де Буагильбер не мог больше скрывать правду от своего Императора.
– Моя книга – вымысел, – признался он. – От начала и до конца. Мой предок, Бриан де Буагильбер, никогда не прикасался к Копью.
Наполеон покровительственно рассмеялся.
– Вы ошибаетесь, мой друг. Фуше провёл самое тщательное дознание. Ему даже пришлось на короткий период покинуть Францию, чтобы приоткрыть тайну Третьего крестового похода. Он установил, что ваш предок сумел спасти Копьё от рук сарацин и доставил его в миланскую обитель Ордена тамплиеров. С этого момента начинается возвышение Ордена, закончившееся только в 1307 году. То, что вы, не зная всего этого, сумели в своём романе воспроизвести ход подлинных исторических событий, навело меня на мысль об определённом влиянии Копья на вашу судьбу. Оно словно бы призывает вас повторить подвиг предка. И если кому и суждено вырвать реликвию из рук императора Франца, то только вам.
Слова Наполеона произвели на молодого дворянина самое сильное впечатление. Хотя он и остался при своём мнении относительно легенды о Копье, представившуюся возможность проявить себя геройски и, может быть, решить (чем чёрт не шутит!) исход всей кампании, не следовало выпускать из рук.
– Я добуду реликвию, – пообещал Луи де Буагильбер. – Я добуду её для вас, мой Император!
– Вы будете щедро вознаграждены, лейтенант. Только вернитесь живым и с Копьём в руках.
Под покровом ночи трое офицеров, переодетых в русские мундиры, углубились в расположение частей коалиции по одной из дорог, ведущих в обход Праценских высот. Позади остались бивуаки французской армии, где зачитывался сейчас приказ Наполеона, и он сам выступал перед своими солдатами, вдохновляя их на битву. В одном месте лазутчики едва не провалили всё дело, столкнувшись с дозором из четырёх верховых гусар. Их спасло только то, что дозор очень шумел, и решительность Луи, который услышав странную фразу на незнакомом языке, произнёсённую громко и совсем рядом, выстрелил на звук из пистолета, чем напугал дозорных, которые, видно, решили, что наткнулись на вражеский аванпост, и спаслись бегством. Гренадеры для закрепления успеха пальнули ещё четыре раза, с удовольствием слушая торопливый удаляющийся перестук копыт.
Отыскать нужное место оказалось делом непростым. Под утро между холмами сгустился туман, и если бы не подробная карта, которой лазутчиков снабдили штабные, потеряться здесь было бы проще простого. С рассветом видимость не улучшилась, и Луи подумал, что это играет на руку Наполеону – штаб коалиции не сможет оценить всю степень угрозы для себя и вовремя отреагировать.
С запада уже доносилась беспорядочная стрельба, когда лазутчики увидели на дороге скачущий галопом эскадрон всадников, возглавляемый двумя офицерами. Один из них был в чёрном мундире с белым султаном на рыжей лошади, другой – в белом мундире на вороном жеребце.
– Это они, – шепнул гренадер.
– Вперёд, – скомандовал Луи.
Трое французов выехали из лощины и на некотором удалении пристроились в хвосте эскадрона. Быстро выяснилось, что царь Александр и император Франц направляются к штабу русских войск, где генералы коалиции готовились начать сражение. На глазах у лазутчиков между монархами и штабом состоялся разговор, после которого стоящие вблизи полки пришли в движение.
И вдруг из-за деревьев, из-за редеющего тумана выступили плотные шеренги французской пехоты. Грянул слаженный залп, и началось нечто невообразимое. Русские войска смешались и побежали. Луи никогда не видел подобной паники. Лавина солдат, бросая оружие и знамёна, топча раненых, устремилась прочь с поля боя, даже не пытаясь оказать сопротивление. Русские генералы не могли остановить это бегство. Но самое главное – паника охватила свиту монархов, и сами они, разделившись и пришпорив своих коней, забыв о достоинстве, поскакали прочь. План Наполеона принёс быструю и изумительную победу.
– Не потеряйте Франца! – крикнул Луи гренадерам.
Трое лазутчиков, лавируя между бегущими отрядами, последовали за монархом Австрии, стараясь не выпустить его белый мундир и вороного жеребца из виду.
Через две сотни шагов они нагнали Франца. Гренадеры прижали императора к канаве, а Луи спрыгнул на землю и схватил его лошадь под уздцы.
– Кто вы?! – крикнул Франц.
Лицо его было перекошено ужасом.
– Мы верные сыны Франции, – отвечал Луи с улыбкой превосходства. – Мы пришли за реликвией.
– Я не понимаю, о чём вы говорите.
Австрийца трясло так, что речь его сделалась невнятна.
– Копьё! Где Копьё Судьбы?!
– Я… не понимаю…
Всё происходило слишком быстро, и Луи понял, что только очень действенные методы могут дать сейчас результат.
– В таком случае, сир, – сказал он, – мы будем вынуждены убить вас!
Один из гренадер вытащил из-за пояса заряженный пистолет и навёл его на Франца. Он был из ветеранов, служивших при Бонапарте ещё во времена Революции, и для него император Австрии и Священной римской империи ничем не отличался от любого другого врага Наполеона.
– У меня нет никакого копья! – взвизгнул Франц. – Это ошибка!
– Придётся его обыскать, – предложил гренадер.
Луи кивнул и, ухватив австрийского императора за пояс, стащил его с коня. Потом извлёк нож. Франц при виде остро заточенного лезвия зажмурился, как ребёнок, а де Буагильбер принялся резать его одежду. Действовал он без аккуратности и нанёс австрийцу несколько неглубоких ран. Ярко-алая кровь окрасила лохмотья, в которые на глаза превращался великолепный мундир. Франц тихо подвывал, но не сопротивлялся.
«Господи, – подумал де Буагильбер, – ну и помазанники у тебя!»
Человек, которого раздевал лейтенант, был просто жалок. В нём не было ничего от той величественности, коей должны обладать короли земные от рождения до самой смерти. В этом смысле Бонапарт имел больше прав называться императором, чем все эти ничтожества, унаследовавшие власть над огромными странами.