Страница:
– Расчётное время подлёта по глиссаде – три минуты.
– Ага, – Рушников быстро прикинул в уме, сведя удаление и скорость, – Это, значит, если они запустят «гарпун», лететь до нас железяке будет самое большее – две минуты. Время у нас ещё есть. Хорошо.
Вообще-то зенитный ракетный комплекс «Кинжал» создавался как полностью автономная система. Присутствия человека на посту управления она не требовала. Достаточно было подать команду с пульта БИП, как компьютер комплекса тут же брал всю работу на себя, отслеживая воздушные цели и при необходимости уничтожая их. Однако Долгопрудный был из моряков старой закалки и с недоверием относился к всевозможным «искусственным интеллектам», полагая, что даже плохо подготовленный и недисциплинированный расчёт всегда даст сто очков вперёд самому совершенному роботу, а потому требовал, чтобы в любой ситуации, критической или нет, все находились на своих местах и выполняли свои непосредственные обязанности. Рушников разделял его взгляды, но с одним принципиальным отличием – он считал, что грамотному расчёту для принятия того или иного решения не нужно ждать команд свыше (на команды свыше пусть реагирует процессор), с поста зона ответственности «виднее», чем из БИПа, и право на выстрел должно всегда оставаться за теми, кто может этот выстрел сделать. В другие времена и в другой стране это назвали бы «инициативой снизу», и хотя во все времена и в любой армии подобная самодеятельность, помноженная на самоуверенность, всегда строго наказывалась, и Василий не раз уже «нарывался», он всё равно продолжал свято исповедовать этот принцип, будучи уверенным, что победителей не судят. А в том, что он выйдет победителем из любой переделки, Рушников не сомневался.
– Ишь ты! – воскликнул оператор. – Взгляните, товарищ лейтенант. Ведущий меняет курс. Да, делает вираж и уходит.
Рушников посмотрел на экран. Всё верно. Но ведомый продолжал идти прежним курсом.
– Вот чёрт! – Василий покинул кресло. – Расчёт, к бою товьсь!
– Всем постам! – донеслось из громкоговорителя. – Без приказа огонь не открывать! Повторяю: без приказа огонь не открывать!
– Что ж ты делаешь, чёртов недоносок?! – крикнул Санчес. – Был приказ штаба, чтобы мы…
– Не надо так суетиться, кэптен, – раздался в наушниках насмешливый голос. – Совсем чуть-чуть осталось. Ставлю сотню, что они не выстрелят.
– Джокер, немедленно покиньте опасную зону! – снова попытался увещевать наглеца командир боевой оперативной части. – Вы выполнили свою задачу.
– Я всего лишь хочу пройти над палубой, – отозвался лейтенант таким тоном, словно разговаривал с дебилами. – Всего лишь пройти над палубой.
– Пустынник, уходите! – разрешил командир БИЦ, и Санчес с огромным облегчением вдавил педаль, меняя курс.
Перед тем, как оставить и русский авианосец, и «томкэт» Кинга в задней полусфере, он успел заметить, что лейтенант, вроде бы, тоже уходит с глиссады.
«Неужели одумался?» – мелькнула мысль.
Два истребителя, направляющиеся к «Варягу», действительно вели себя очень странно. Сначала ведущий засобирался было назад, потом снова нагнал ведомого, теперь опять отвернул, а ведомый в свою очередь пошёл в пикирование, быстро теряя высоту.
Только по истечении ещё десяти секунд, Василий разгадал замысел ведомого. Он шагнул к пульту управления артиллерийской установкой АК-630М, напрямую подключённой к ЗРК «Кинжал».
– Товарищ старшина, встать! – приказал он оператору. – Смирно! Кру-гом! Обойти кресло. Теперь два шага вперёд. Вот и стой до следующего приказа.
– Нельзя же так, товарищ лейтенант, – воззвал старшина к рассудку своего командира.
– Можно, – отвечал Рушников. – Пока я здесь, всё можно.
Находясь ниже палубы русского авианосца, «томкэт» в течение минуты преодолел одиннадцать миль, уйдя далеко за корму «Варяга». Посторонний наблюдатель мог бы заметить, как под фюзеляжем истребителя вскипает и взлетает фонтаном океанская вода – результат воздействия головного скачка уплотнения, образующегося при мгновенном торможении сверхзвукового потока.
– Перехожу на ручное управление, – сообщил он своим «апостолам».
– Приказа стрелять не было, товарищ лейтенант, – напомнил оператор пульта телевизионно-оптического наведения.
– Плевать, – откликнулся Рушников. – Вы хотите стать героями? Я сделаю вас героями.
– А если не хотим?
– Тогда заставлю…
Зайдя в корму «Варяга», лейтенант развернул «томкэт», да столь лихо, что едва не чиркнул крылом по гребню волны. Выровняв машину и полагаясь только на собственный глазомер, Кинг погнался за идущим в южном направлении крейсером. Удаление в начале траектории догона составляло двенадцать миль, а поскольку Фрэд снизил скорость до 400 узлов, то на этот раз у него ушло две минуты, чтобы оказаться в непосредственной близости от авианосца. В кабельтове от среза кормы Кинг потянул ручку управления на себя, намереваясь сделать «горку» и пройти над палубой. Элероны отклонились, два двигателя TF30-414A производства канадской компании «Пратт-Уитни» басовито взвыли, и самолёт рванул вперёд и вверх.
…И был встречен очередью из двадцати пяти 30-миллиметровых снарядов, с визгом разорвавших воздух над кормой. Два из этих снарядов попали в фюзеляж «томкэта» в районе хвостового оперения, выхватив изрядный кусок алюминиево-титановой обшивки. Истребитель тряхнуло и повело в сторону. Фрэд Кинг резко вдавил педаль, не давая своему самолёту потерять устойчивость по углу крена.
К чести лейтенанта надо сказать, что он отказался от своей авантюры в тот же самый момент, как почувствовал удар. Кинг остался на восходящей траектории, и это его спасло. Ревущие двигатели, развив тягу в 50 тысяч лошадиных сил, в течение нескольких секунд вынесли его на высоту в десять тысяч футов – за радиус действия артиллерийской установки.
Над постом управления зенитным ракетным комплексом «Кинжал» разнеслось дружное «Ур-р-ра!»
– Кто был в паре с кэптеном? – спросил контр-адмирал Эллисон. – Чей это позывной – Джокер?
– Лейтенант Кинг, сэр, – подсказал старший офицер. [102]– Он возглавляет первую эскадрилью «томов».
– Он летал один? Без штурмана?
– Да, сэр, он всегда летает без штурмана.
– Когда вернётся, арестуйте его, – приказал Эллисон. – И в карцер. На трое суток!..
В то же самое время вице-адмирал Долгопрудный допрашивал командира БИП:
– Кто посмел стрелять без приказа?
– Лейтенант Рушников, товарищ вице-адмирал, – доложил Губанов, чувствуя, как намокает рубашка под кителем. – Командир расчёта кормовой ЗРУ «Кинжал».
– Арестуйте его, – распорядился Георгий Семёнович. – Пусть посидит на гауптвахте. Трое суток!..
Глава шестая
«Семьдесят девятый день похода. Координаты по секстану: 0°1 10" ю.ш., 6°12 40" з.д. Экватор. Температура наружного воздуха – 43° по шкале Цельсия. Стоит полный штиль. Облачность – ноль баллов. Идём в надводном положении. Скорость – 10 узлов».
Шеффер остановился, чтобы подточить карандаш: он любил, когда кончик грифеля остр, как игла, и не крошится при нажатии. Быть аккуратным во всём – обязанность капитана.
«В целях экономии топлива, я, посовещавшись с офицерами, принял решение под шнорхель [103]не становиться, в течение десяти часов тёмного времени следовать в надводном положении под одним дизель-мотором с одновременным подзарядом аккумуляторных батарей, а остальные четырнадцать часов в сутки – под одним электромотором – в подводном положении. По моим расчётам, мы должны достигнуть берегов Антарктиды в середине августа и иметь при этом остаток топлива не менее семи тонн».
Шеффер снова остановился. Глядя на раскрытый журнал, он подумал, что, в сущности, занимается бесполезным делом. Этот журнал никто никогда не прочитает. Скорее всего, он оставит его там – среди льдов Антарктиды, вместе с обитым цинком ящиком, который хранится у него в сейфе. Однако Хайнца с детства учили, что порядок прежде всего, и Шеффер старался следовать этому принципу даже в мелочах, невзирая на то, нужно это кому-нибудь или нет. В конечном итоге, это было нужно ему самому, потому что определённая последовательность действий: будь то регламентные работы, разборка и чистка пистолета, или ведение корабельного журнала – отвлекало и занимало, не давая депрессии и страху взять верх.
«Экипаж отмечал День Нептуна, – записал капитан строчкой ниже. – В надводном положении. Роль Нептуна на этот раз исполнял я сам. Было очень весело».
Шеффер вспомнил, как всё это происходило, и улыбнулся. Жаль только праздник оказался сорван: в самый разгар театрализованного действа послышался гул самолётных двигателей, экипажу пришлось занять свои места и срочно готовить лодку к погружению. Самолёт так и не появился, оставшись где-то за горизонтом, но настроение у всех было испорчено напрочь, и финальное действо с купанием новичков в брезентовой ванне прошло чисто по инерции, без энтузиазма. Этот самолёт напомнил всем, что для них война ещё не закончилась, что будущее темно, а перспективы туманны.
В том, что корабельный журнал никто никогда не прочитает, была и своя прелесть. Шеффер мог позволить себе доверить этим страницам самые сокровенные мысли и чувства, чего никогда не сделаешь, ведя обычный журнал, который следует предъявлять по прибытии в порт. Таким образом, журнал стал для Шеффера чем-то большим, чем просто судовой документ, – он приобретал значение мемуаров.
К примеру, пролистав несколько страниц назад, можно было найти довольно обширную запись, посвящённую анализу причин поражения Третьего Рейха. Будучи человеком довольно широких взглядов и не считая вождей Партии богами, Хайнц видел причины в слабой продуманности идеологии. Непримиримость отдельных доктрин, позволение оправдывать любые преступления – всё это не могло вызвать сочувствия в странах, которые теоретически готовы были стать союзниками Рейха в его борьбе с большевизмом и сионизмом. А воевать со всем миром, на два, на три фронта – это безумие, и неудивительно, что очень скоро наступил крах. В журнале на примере подводного флота Шеффер указывал, что уже за два года «победной» войны армия оказалась совершенно обескровлена – профессиональные кадры, подготовленные ещё в 30-е годы, были выбиты, а обучение новых требовало времени. Будь идеология более гибкой, опирайся она на разум, а не на предрассудки, – всё могло быть совсем по-другому, а война завершилась бы несколько лет назад полной победой.
Вот и теперь, покончив с фактами и подумав немного, Шеффер стал писать то, что в обычный журнал не заносится:
«Офицеры часто спрашивают меня, что мы будем делать после того, как выполним последний приказ Адмиралтейства? Сдадимся властям или тайно высадимся на берег, затопив лодку?
Любая из этих возможностей имеет свои «за» и «против».
Само по себе затопление лодки не представляет каких-либо трудностей. Но что потом? Нам предстоит переправиться на надувных лодках на берег. Затем – уничтожить эти лодки, чтобы они не выдали факта нашей высадки. Однако резиновые лодки горят сильным чадящим огнём. Их невозможно сжечь незаметно. А закопать лодки в землю с нашим инструментом тоже непросто. И всё же предположим, что это нам удалось. Мы скажем друг другу «до свидания» и разойдёмся на тридцать две стороны. Хотя у меня есть родственники в Аргентине, я вооружён и могу говорить по-английски и по-французски, но всё же плохо представляю себе, как преодолею все трудности на долгом пути в чужой стране, будучи одетым в обмундирование немецкого подводника. И в таком положении окажемся все мы. Достаточно одному из нас попасть в руки полицейских, и капкан захлопнется для всех остальных. Неизбежность такого исхода очевидна, потому что поимка экипажа иностранной субмарины сделает честь любой полиции. После того, как мы окажемся в руках властей, нам придётся доказывать, что наш переход через всю Атлантику носил мирный характер. Однако без лодки доказать это будет очень трудно. И тогда тюремное заключение экипажа на длительный срок неизбежно.
Теперь представим себе, что мы остановили свой выбор на другой возможности и открыто вошли в порт. Наша совесть чиста. Доказательства налицо. Даже в случае неудачи мы должны довольствоваться сознанием того, что сами распорядились своей судьбой.
Наверное, я буду настаивать на варианте добровольной сдачи. Но в любом случае, последнее слово останется за экипажем…»
Закончив, Шеффер перечитал написанное, удовлетворённо кивнул, закрыл журнал, положил его в непромокаемый пакет к другим документам, а пакет спрятал в сейф, случайно задев цинковый ящик, занимавший там почти всё свободное пространство. Потом сел чистить свой П-38. В лодке было душно и сыро, а потому приходилось это делать всё чаще, чтобы затворный механизм и ствольная коробка не покрылись налётом ржавчины.
Хайнц вынул магазин, отделил ствол с затвором от рамки, утопил отпирающий стержень, отделил ствол от затвора. Работал он механически, и мысли его были далеки от процесса разборки пистолета системы Вальтера. Случайное прикосновение к ящику вызвало целый рой воспоминаний. Капитан вернулся к тому дню, когда получил последний приказ и отправился в это опасное путешествие, оставив в разбомблённом Берлине престарелую мать.
…Почти две недели они стояли в Киле. Командование медлило с принятием решений. Каждый день происходили налёты американской авиации. Не встречая организованной обороны, американцы вели себя нагло, пролетая на бреющем и едва ли не задевая концы мачт. Однажды бомбы упали так близко от лодки Шеффера, что чуть не перевернули её. А в другой раз штурмовики прямым попаданием утопили субмарину однокашника Хайнца – спастись не удалось никому. И вот серым дождливым вечером на пирсе появился чёрный тяжёлый «хорьх», из которого выбрался человек в кожаном плаще офицера СС. Предъявив часовому пропуск, подписанный командующим флота, офицер – оказавшийся штандартенфюрером – прошёл на лодку и заявил, что привёз пакет с приказом. Его сразу же провели к капитану.
«Хайль Гитлер! – сказал штандертенфюрер, заходя в каюту Шеффера. – Меня зовут Отто Келер, и я должен передать вам приказ гросс-адмирала Дёница».
«Рад видеть вас, господин штандартенфюрер! – отвечал Шеффер. – Присаживайтесь. Хотите кофе?»
«Не откажусь», – штандартенфюрер не без труда примостился на миниатюрном табурете, снял фуражку и расстегнул мокрый плащ.
Через трубу переговорного устройства Хайнц попросил камбуз приготовить две чашки кофе и выжидающе взглянул на Келера.
«Война скоро закончится, – сказал Келер. – И мы проиграем эту войну».
Шеффер насторожился. Неудачное начало. Смахивает на провокацию. В последнее время все только и говорили о решающем переломе в ходе военных действий, к которому приведёт применение нового чудо-оружия, созданного на секретных заводах Рейха. Во время краткосрочного отпуска в Берлин Шефферу даже повезло оказаться в стенах одного загадочного учреждения, курируемого СС, где ему показывали фотографии и модели необычных устройств, среди которых был, например, «генератор лучей смерти». В том учреждении царили приподнятое настроение и уверенность в скорой победе, несмотря даже на то, что в городе строились баррикады, а канонада не утихала ни на минуту. Сам Шеффер во все эти слухи не верил, полагая, что главное чудо-оружие Третьего Рейха – это министерство Геббельса, но оно, к сожалению, не способно остановить армады русских и англичан, рвущихся к Берлину. Неужели его «панические» настроения стали предметом интереса со стороны гестапо? Но, вроде бы, он никогда и ни с кем не делился своими соображениями на этот счёт…
«Мне рассказывали о вас, как о знающем капитане, – продолжил штандартенфюрер. – У вас отличный послужной список, и вы никогда не работали на нас. Значит, вы в точности выполните приказ своего гросс-адмирала».
«На кого это я никогда не работал?» – с подозрением осведомился Шеффер.
«На ведомство, известное под названием Аненербе, – не стал скрывать штандартенфюрер. – Буду с вами откровенен. Мы не можем доверять тем капитанам, которые посвящены во многие тайны, связанные с деятельностью нашего ведомства. У них может возникнуть соблазн нарушить данное слово, ведь ставка в игре очень высока».
«Что я должен буду сделать?» – спросил Хайнц.
«Завтра вы покинете Киль и отправитесь в автономное плавание. Вы пройдёте с севера на юг всю Атлантику и высадитесь в Земле Королевы Мод, в Антарктиде. Там вы отыщете нашу базу и оставите в её подземном бункере один ящик, который я вам сегодня передам».
Келер покопался за пазухой и протянул Шефферу запечатанный конверт:
«Здесь приказ командующего, адресованный вам лично. К нему прилагается карта с точным указанием местоположения базы. На оборотной стороне записан код устройства самоликвидации. Чтобы проникнуть на базу, необходимо его отключить, а для этого требуется вручную ввести код на пульте перед входом. Открыв дверь, вы пойдёте прямо по коридору, никуда не сворачивая. Коридор закончится комнатой с довольно необычным интерьером. Не обращайте внимание на стены. Ставьте ящик и уходите. Закройте входную дверь и засыпьте её камнями и снегом. Война к тому времени закончится, о чём вы узнаете по радио. После того, как вы выполните приказ, можете считать себя свободными от любых обязательств – поступайте, как сочтёте нужным, но не раскрывайте место нахождения базы».
«Всё это есть в приказе? – уточнил Шеффер. – Или я должен верить вам на слово?»
«Всё это есть в приказе».
Матрос принёс кофе, и штандартенфюрер с благодарностью принял свою чашку. Шеффер повертел конверт в руках.
«Я могу узнать, что находится в ящике?» – спросил он.
«Лучше не надо, – ответил Келер. – Если вам придётся сдаться – а вам, скорее всего, придётся сдаться – вас будут серьёзно допрашивать. Чем меньше вы знаете, тем меньше узнают наши враги».
«А если лодку захватят до того, как мы достигнем Антарктиды?»
«Тогда вам придётся уничтожить ящик. Лучше всего – утопить».
«В ящике технология нового оружия?»
«Нет, но там находится то, что посильнее любого оружия. Мы не сумели воспользоваться этим, но когда-нибудь те, кто придут по нашим следам…» – Келер замолчал, глядя перед собой.
«Несите свой ящик, – сказал Шеффер. – Он тяжёлый? Тогда я выделю двух матросов».
«Спасибо за предложение, но я обойдусь».
Вспоминая впоследствии эту встречу и разговор, Хайнц часто задумывался о том, что штандартенфюрер Келер кого-то ему напоминает. За долгие дни одиночного плавания он даже вспомнил кого. Году в сорок втором ему на глаза попалась книжка, которую читал первый вахтенный офицер. Книга называлась «Крестовый поход за Граалем» и была издана в прекрасном переплёте с большим количеством иллюстрации. На обложке был помещён контрастный портрет автора, и Шеффер, долго мусоливший «Крестовый поход», запомнил его лицо. Келер был определённо похож на автора книги – ныне слегка постаревшего, самую чуточку обрюзгшего, с ранней сединой в волосах, но всё ещё узнаваемого.
Впрочем, может быть, Хайнц и ошибся. Ведь в аннотации к «Крестовому походу» было сказано, что автор погиб в 1939 году, во время экспедиции по горам Вильден-Кайзер. Да и звали того писателя вовсе не Отто Келер, а Отто Ран…
Вход в бухту перекрывали два огромных столообразных айсберга, издалека напоминавшие мощные средневековые укрепления на вершинах заснеженных гор. За ними на восемь миль с востока на запад протянулась береговая полоса, свободная ото льда и снега, глубиной мили в полторы.
Тяжёлый крейсер «Варяг» остановился в сотне миль восточнее – у мыса Седого. Такую диспозицию потенциальные противники заняли по взаимной договорённости, достигнутой в ходе диалога между контр-адмиралом Эллисоном и вице-адмиралом Долгопрудным, состоявшегося через час после инцидента с «томкэтом». Эллисон извинился за выходку своего пилота и рассказал русскому командиру, что соединение участвует в плановых учениях и собирается высадить десант на побережье Антарктиды. При этом он намекнул, что если «Варяг» прислан наблюдать за этими учениями, то помешать ему, разумеется, никто не может, но тогда штабу тяжёлого крейсера придётся смириться с тем, что над «Варягом» будут постоянно барражировать чужие самолёты, а корабли боевого охранения будут заходить в его зону отчуждения. Долгопрудный заверил Эллисона, что не собирается мешать учениям, а только постоит в сторонке до их окончания. Консенсус был достигнут к взаимному удовлетворению обеих договаривающихся сторон.
Ещё до того, как «Джон Ф.Кеннеди» и другие корабли соединения застопорили винты, оперативный штаб Центрального разведывательного управления начал подготовку к высадке. Джек Риан торопился прежде всего потому, что в информационный центр группировки поступил неблагоприятный прогноз погоды. Со стороны Тихого океана приближался мощный циклон, и метеорологическая служба Атлантического флота выдала штормовое предупреждение. Антарктическая осень была в самом разгаре, и с этим приходилось считаться. [104]На палубу были подняты вездеход и «спецсредства», оказавшиеся на поверку комплектом для сборки компактной бурильной установки. Всё это хозяйство вместе с отрядом морской пехоты должен был доставить в Землю Королевы Мод грузовой вертолёт СН-53Е «Супер-стэллион».
Авиакрыло совершало плановые вылеты. К «Варягу» никто из них больше не приближался, но его положение и воздушная обстановка в зоне контролировались «хоукаями». Иногда и русские поднимали в воздух свои истребители, но тоже дистанцию блюли и повода для волнений не давали.
Однако Санчес знал, что это кажущееся миролюбие. Русские прибыли сюда, чтобы помешать экспедиции, – и самое «интересное» начнётся только после того, как десантирование произойдёт. Настроение офицеров авиакрыла было боевое, и это тоже не нравилось Майклу. Он предпочёл бы, чтобы его подчинённые меньше ершились и пореже обсуждали полёт Фрэда Кинга к русскому крейсеру. Он хотел, чтобы все они живыми вернулись домой, а не полегли на этом богом забытом континенте во имя каких-то невразумительных идей. Кинг, напротив, купался в лучах славы и претендовал на роль неформального лидера авиакрыла. Он подробным образом изучал подготовленную разведкой флота схему тяжёлого авианесущего крейсера «Варяг» и разрабатывал совместно с другими офицерами тактику поражения его жизненно важных узлов. Санчеса коробило от вида того, с каким азартом его офицеры «расчленяют» русский авианосец. Большинство из них никогда не бывали в районе настоящих боевых действий, а те, кто бывал, оставались при иллюзии, будто бы никто и никогда не сможет противопоставить что-либо мощи американской ударной группировки. Ни одному из них не довелось брести ночь по чужой пустыне под вой голодных шакалов. Санчес мог бы рассказать им, что это такое, но не делал этого, потому что знал: его просто не услышат. Когда-нибудь они поймут, но Майкл больше всего опасался, что понимание может прийти слишком поздно…
– Ага, – Рушников быстро прикинул в уме, сведя удаление и скорость, – Это, значит, если они запустят «гарпун», лететь до нас железяке будет самое большее – две минуты. Время у нас ещё есть. Хорошо.
Вообще-то зенитный ракетный комплекс «Кинжал» создавался как полностью автономная система. Присутствия человека на посту управления она не требовала. Достаточно было подать команду с пульта БИП, как компьютер комплекса тут же брал всю работу на себя, отслеживая воздушные цели и при необходимости уничтожая их. Однако Долгопрудный был из моряков старой закалки и с недоверием относился к всевозможным «искусственным интеллектам», полагая, что даже плохо подготовленный и недисциплинированный расчёт всегда даст сто очков вперёд самому совершенному роботу, а потому требовал, чтобы в любой ситуации, критической или нет, все находились на своих местах и выполняли свои непосредственные обязанности. Рушников разделял его взгляды, но с одним принципиальным отличием – он считал, что грамотному расчёту для принятия того или иного решения не нужно ждать команд свыше (на команды свыше пусть реагирует процессор), с поста зона ответственности «виднее», чем из БИПа, и право на выстрел должно всегда оставаться за теми, кто может этот выстрел сделать. В другие времена и в другой стране это назвали бы «инициативой снизу», и хотя во все времена и в любой армии подобная самодеятельность, помноженная на самоуверенность, всегда строго наказывалась, и Василий не раз уже «нарывался», он всё равно продолжал свято исповедовать этот принцип, будучи уверенным, что победителей не судят. А в том, что он выйдет победителем из любой переделки, Рушников не сомневался.
– Ишь ты! – воскликнул оператор. – Взгляните, товарищ лейтенант. Ведущий меняет курс. Да, делает вираж и уходит.
Рушников посмотрел на экран. Всё верно. Но ведомый продолжал идти прежним курсом.
– Вот чёрт! – Василий покинул кресло. – Расчёт, к бою товьсь!
– Всем постам! – донеслось из громкоговорителя. – Без приказа огонь не открывать! Повторяю: без приказа огонь не открывать!
* * *
Развернувшись и увеличив скорость, Санчес за двадцать секунд, показавшихся ему вечностью, нагнал истребитель Кинга. Ещё какое-то время ушло на то, чтобы уровнять машины и заглянуть в кабину «томкэта». Небесный Король находился на своём месте. Более того, он помахал Майклу рукой.– Что ж ты делаешь, чёртов недоносок?! – крикнул Санчес. – Был приказ штаба, чтобы мы…
– Не надо так суетиться, кэптен, – раздался в наушниках насмешливый голос. – Совсем чуть-чуть осталось. Ставлю сотню, что они не выстрелят.
– Джокер, немедленно покиньте опасную зону! – снова попытался увещевать наглеца командир боевой оперативной части. – Вы выполнили свою задачу.
– Я всего лишь хочу пройти над палубой, – отозвался лейтенант таким тоном, словно разговаривал с дебилами. – Всего лишь пройти над палубой.
– Пустынник, уходите! – разрешил командир БИЦ, и Санчес с огромным облегчением вдавил педаль, меняя курс.
Перед тем, как оставить и русский авианосец, и «томкэт» Кинга в задней полусфере, он успел заметить, что лейтенант, вроде бы, тоже уходит с глиссады.
«Неужели одумался?» – мелькнула мысль.
* * *
– Что они за карусель устроили? – озадачился Рушников, глядя на экран телевизионно-оптической системы наведения. – Кто-то из америкосов явно сошёл с ума.Два истребителя, направляющиеся к «Варягу», действительно вели себя очень странно. Сначала ведущий засобирался было назад, потом снова нагнал ведомого, теперь опять отвернул, а ведомый в свою очередь пошёл в пикирование, быстро теряя высоту.
Только по истечении ещё десяти секунд, Василий разгадал замысел ведомого. Он шагнул к пульту управления артиллерийской установкой АК-630М, напрямую подключённой к ЗРК «Кинжал».
– Товарищ старшина, встать! – приказал он оператору. – Смирно! Кру-гом! Обойти кресло. Теперь два шага вперёд. Вот и стой до следующего приказа.
– Нельзя же так, товарищ лейтенант, – воззвал старшина к рассудку своего командира.
– Можно, – отвечал Рушников. – Пока я здесь, всё можно.
* * *
«Томкэт» Фрэда Кинга лёг на встречный курс относительно русского авианосца, снизившись до высоты сорока футов от поверхности океана. Никто из авиакрыла, приписанного к авианосцу «Джон Ф. Кеннеди», не рискнул бы лететь так низко – конструкторами самолёта F-14A в подготовленных ими инструкциях это вообще категорически запрещалось, однако для пилота, удостоенного в среде лучших «пилотажников» Америки уважительного прозвища «Небесный Король», не существовало ограничений или запретов.Находясь ниже палубы русского авианосца, «томкэт» в течение минуты преодолел одиннадцать миль, уйдя далеко за корму «Варяга». Посторонний наблюдатель мог бы заметить, как под фюзеляжем истребителя вскипает и взлетает фонтаном океанская вода – результат воздействия головного скачка уплотнения, образующегося при мгновенном торможении сверхзвукового потока.
* * *
Василий Рушников не видел ни «томкэта», ни тем более буруна, образуемого ударной волной от скачка уплотнения. Но он уже знал, как поступит неведомый ему пилот. И был готов помешать этому.– Перехожу на ручное управление, – сообщил он своим «апостолам».
– Приказа стрелять не было, товарищ лейтенант, – напомнил оператор пульта телевизионно-оптического наведения.
– Плевать, – откликнулся Рушников. – Вы хотите стать героями? Я сделаю вас героями.
– А если не хотим?
– Тогда заставлю…
* * *
Фрэд Кинг всё рассчитал правильно. Пока военные действия не объявлены, русские вряд ли решатся обстрелять одиночный самолёт. В конце концов, им противостоит целая армада, а в такой ситуации вести себя нужно очень осмотрительно. Открыть предупредительный огонь они тоже не смогут. Сверхмалая высота, на которой Фрэд шёл, не давала русским возможности использовать «Гонтлит» [100]или «Грайсон», [101]а когда он окажется над палубой, его уже никто не успеет остановить.Зайдя в корму «Варяга», лейтенант развернул «томкэт», да столь лихо, что едва не чиркнул крылом по гребню волны. Выровняв машину и полагаясь только на собственный глазомер, Кинг погнался за идущим в южном направлении крейсером. Удаление в начале траектории догона составляло двенадцать миль, а поскольку Фрэд снизил скорость до 400 узлов, то на этот раз у него ушло две минуты, чтобы оказаться в непосредственной близости от авианосца. В кабельтове от среза кормы Кинг потянул ручку управления на себя, намереваясь сделать «горку» и пройти над палубой. Элероны отклонились, два двигателя TF30-414A производства канадской компании «Пратт-Уитни» басовито взвыли, и самолёт рванул вперёд и вверх.
…И был встречен очередью из двадцати пяти 30-миллиметровых снарядов, с визгом разорвавших воздух над кормой. Два из этих снарядов попали в фюзеляж «томкэта» в районе хвостового оперения, выхватив изрядный кусок алюминиево-титановой обшивки. Истребитель тряхнуло и повело в сторону. Фрэд Кинг резко вдавил педаль, не давая своему самолёту потерять устойчивость по углу крена.
К чести лейтенанта надо сказать, что он отказался от своей авантюры в тот же самый момент, как почувствовал удар. Кинг остался на восходящей траектории, и это его спасло. Ревущие двигатели, развив тягу в 50 тысяч лошадиных сил, в течение нескольких секунд вынесли его на высоту в десять тысяч футов – за радиус действия артиллерийской установки.
* * *
– Есть попадание! – крикнул Василий Рушников. – Вы видели? Есть!Над постом управления зенитным ракетным комплексом «Кинжал» разнеслось дружное «Ур-р-ра!»
* * *
Когда отметки, обозначающие на главном тактическом дисплее пару «хорнет»-«томкэт», стали наконец удаляться от стилизованного изображения русского авианосца, командир оперативной боевой части с шумом перевёл дыхание и промокнул платочком выступивший на лбу пот.– Кто был в паре с кэптеном? – спросил контр-адмирал Эллисон. – Чей это позывной – Джокер?
– Лейтенант Кинг, сэр, – подсказал старший офицер. [102]– Он возглавляет первую эскадрилью «томов».
– Он летал один? Без штурмана?
– Да, сэр, он всегда летает без штурмана.
– Когда вернётся, арестуйте его, – приказал Эллисон. – И в карцер. На трое суток!..
В то же самое время вице-адмирал Долгопрудный допрашивал командира БИП:
– Кто посмел стрелять без приказа?
– Лейтенант Рушников, товарищ вице-адмирал, – доложил Губанов, чувствуя, как намокает рубашка под кителем. – Командир расчёта кормовой ЗРУ «Кинжал».
– Арестуйте его, – распорядился Георгий Семёнович. – Пусть посидит на гауптвахте. Трое суток!..
Глава шестая
Смерть среди айсбергов
(Экватор, Атлантика, июль 1945 года)
Капитан германской подводной лодки «U-977» Хайнц Шеффер аккуратно заточил карандаш, открыл бортовой журнал на чистой странице и сделал первую запись:«Семьдесят девятый день похода. Координаты по секстану: 0°1 10" ю.ш., 6°12 40" з.д. Экватор. Температура наружного воздуха – 43° по шкале Цельсия. Стоит полный штиль. Облачность – ноль баллов. Идём в надводном положении. Скорость – 10 узлов».
Шеффер остановился, чтобы подточить карандаш: он любил, когда кончик грифеля остр, как игла, и не крошится при нажатии. Быть аккуратным во всём – обязанность капитана.
«В целях экономии топлива, я, посовещавшись с офицерами, принял решение под шнорхель [103]не становиться, в течение десяти часов тёмного времени следовать в надводном положении под одним дизель-мотором с одновременным подзарядом аккумуляторных батарей, а остальные четырнадцать часов в сутки – под одним электромотором – в подводном положении. По моим расчётам, мы должны достигнуть берегов Антарктиды в середине августа и иметь при этом остаток топлива не менее семи тонн».
Шеффер снова остановился. Глядя на раскрытый журнал, он подумал, что, в сущности, занимается бесполезным делом. Этот журнал никто никогда не прочитает. Скорее всего, он оставит его там – среди льдов Антарктиды, вместе с обитым цинком ящиком, который хранится у него в сейфе. Однако Хайнца с детства учили, что порядок прежде всего, и Шеффер старался следовать этому принципу даже в мелочах, невзирая на то, нужно это кому-нибудь или нет. В конечном итоге, это было нужно ему самому, потому что определённая последовательность действий: будь то регламентные работы, разборка и чистка пистолета, или ведение корабельного журнала – отвлекало и занимало, не давая депрессии и страху взять верх.
«Экипаж отмечал День Нептуна, – записал капитан строчкой ниже. – В надводном положении. Роль Нептуна на этот раз исполнял я сам. Было очень весело».
Шеффер вспомнил, как всё это происходило, и улыбнулся. Жаль только праздник оказался сорван: в самый разгар театрализованного действа послышался гул самолётных двигателей, экипажу пришлось занять свои места и срочно готовить лодку к погружению. Самолёт так и не появился, оставшись где-то за горизонтом, но настроение у всех было испорчено напрочь, и финальное действо с купанием новичков в брезентовой ванне прошло чисто по инерции, без энтузиазма. Этот самолёт напомнил всем, что для них война ещё не закончилась, что будущее темно, а перспективы туманны.
В том, что корабельный журнал никто никогда не прочитает, была и своя прелесть. Шеффер мог позволить себе доверить этим страницам самые сокровенные мысли и чувства, чего никогда не сделаешь, ведя обычный журнал, который следует предъявлять по прибытии в порт. Таким образом, журнал стал для Шеффера чем-то большим, чем просто судовой документ, – он приобретал значение мемуаров.
К примеру, пролистав несколько страниц назад, можно было найти довольно обширную запись, посвящённую анализу причин поражения Третьего Рейха. Будучи человеком довольно широких взглядов и не считая вождей Партии богами, Хайнц видел причины в слабой продуманности идеологии. Непримиримость отдельных доктрин, позволение оправдывать любые преступления – всё это не могло вызвать сочувствия в странах, которые теоретически готовы были стать союзниками Рейха в его борьбе с большевизмом и сионизмом. А воевать со всем миром, на два, на три фронта – это безумие, и неудивительно, что очень скоро наступил крах. В журнале на примере подводного флота Шеффер указывал, что уже за два года «победной» войны армия оказалась совершенно обескровлена – профессиональные кадры, подготовленные ещё в 30-е годы, были выбиты, а обучение новых требовало времени. Будь идеология более гибкой, опирайся она на разум, а не на предрассудки, – всё могло быть совсем по-другому, а война завершилась бы несколько лет назад полной победой.
Вот и теперь, покончив с фактами и подумав немного, Шеффер стал писать то, что в обычный журнал не заносится:
«Офицеры часто спрашивают меня, что мы будем делать после того, как выполним последний приказ Адмиралтейства? Сдадимся властям или тайно высадимся на берег, затопив лодку?
Любая из этих возможностей имеет свои «за» и «против».
Само по себе затопление лодки не представляет каких-либо трудностей. Но что потом? Нам предстоит переправиться на надувных лодках на берег. Затем – уничтожить эти лодки, чтобы они не выдали факта нашей высадки. Однако резиновые лодки горят сильным чадящим огнём. Их невозможно сжечь незаметно. А закопать лодки в землю с нашим инструментом тоже непросто. И всё же предположим, что это нам удалось. Мы скажем друг другу «до свидания» и разойдёмся на тридцать две стороны. Хотя у меня есть родственники в Аргентине, я вооружён и могу говорить по-английски и по-французски, но всё же плохо представляю себе, как преодолею все трудности на долгом пути в чужой стране, будучи одетым в обмундирование немецкого подводника. И в таком положении окажемся все мы. Достаточно одному из нас попасть в руки полицейских, и капкан захлопнется для всех остальных. Неизбежность такого исхода очевидна, потому что поимка экипажа иностранной субмарины сделает честь любой полиции. После того, как мы окажемся в руках властей, нам придётся доказывать, что наш переход через всю Атлантику носил мирный характер. Однако без лодки доказать это будет очень трудно. И тогда тюремное заключение экипажа на длительный срок неизбежно.
Теперь представим себе, что мы остановили свой выбор на другой возможности и открыто вошли в порт. Наша совесть чиста. Доказательства налицо. Даже в случае неудачи мы должны довольствоваться сознанием того, что сами распорядились своей судьбой.
Наверное, я буду настаивать на варианте добровольной сдачи. Но в любом случае, последнее слово останется за экипажем…»
Закончив, Шеффер перечитал написанное, удовлетворённо кивнул, закрыл журнал, положил его в непромокаемый пакет к другим документам, а пакет спрятал в сейф, случайно задев цинковый ящик, занимавший там почти всё свободное пространство. Потом сел чистить свой П-38. В лодке было душно и сыро, а потому приходилось это делать всё чаще, чтобы затворный механизм и ствольная коробка не покрылись налётом ржавчины.
Хайнц вынул магазин, отделил ствол с затвором от рамки, утопил отпирающий стержень, отделил ствол от затвора. Работал он механически, и мысли его были далеки от процесса разборки пистолета системы Вальтера. Случайное прикосновение к ящику вызвало целый рой воспоминаний. Капитан вернулся к тому дню, когда получил последний приказ и отправился в это опасное путешествие, оставив в разбомблённом Берлине престарелую мать.
…Почти две недели они стояли в Киле. Командование медлило с принятием решений. Каждый день происходили налёты американской авиации. Не встречая организованной обороны, американцы вели себя нагло, пролетая на бреющем и едва ли не задевая концы мачт. Однажды бомбы упали так близко от лодки Шеффера, что чуть не перевернули её. А в другой раз штурмовики прямым попаданием утопили субмарину однокашника Хайнца – спастись не удалось никому. И вот серым дождливым вечером на пирсе появился чёрный тяжёлый «хорьх», из которого выбрался человек в кожаном плаще офицера СС. Предъявив часовому пропуск, подписанный командующим флота, офицер – оказавшийся штандартенфюрером – прошёл на лодку и заявил, что привёз пакет с приказом. Его сразу же провели к капитану.
«Хайль Гитлер! – сказал штандертенфюрер, заходя в каюту Шеффера. – Меня зовут Отто Келер, и я должен передать вам приказ гросс-адмирала Дёница».
«Рад видеть вас, господин штандартенфюрер! – отвечал Шеффер. – Присаживайтесь. Хотите кофе?»
«Не откажусь», – штандартенфюрер не без труда примостился на миниатюрном табурете, снял фуражку и расстегнул мокрый плащ.
Через трубу переговорного устройства Хайнц попросил камбуз приготовить две чашки кофе и выжидающе взглянул на Келера.
«Война скоро закончится, – сказал Келер. – И мы проиграем эту войну».
Шеффер насторожился. Неудачное начало. Смахивает на провокацию. В последнее время все только и говорили о решающем переломе в ходе военных действий, к которому приведёт применение нового чудо-оружия, созданного на секретных заводах Рейха. Во время краткосрочного отпуска в Берлин Шефферу даже повезло оказаться в стенах одного загадочного учреждения, курируемого СС, где ему показывали фотографии и модели необычных устройств, среди которых был, например, «генератор лучей смерти». В том учреждении царили приподнятое настроение и уверенность в скорой победе, несмотря даже на то, что в городе строились баррикады, а канонада не утихала ни на минуту. Сам Шеффер во все эти слухи не верил, полагая, что главное чудо-оружие Третьего Рейха – это министерство Геббельса, но оно, к сожалению, не способно остановить армады русских и англичан, рвущихся к Берлину. Неужели его «панические» настроения стали предметом интереса со стороны гестапо? Но, вроде бы, он никогда и ни с кем не делился своими соображениями на этот счёт…
«Мне рассказывали о вас, как о знающем капитане, – продолжил штандартенфюрер. – У вас отличный послужной список, и вы никогда не работали на нас. Значит, вы в точности выполните приказ своего гросс-адмирала».
«На кого это я никогда не работал?» – с подозрением осведомился Шеффер.
«На ведомство, известное под названием Аненербе, – не стал скрывать штандартенфюрер. – Буду с вами откровенен. Мы не можем доверять тем капитанам, которые посвящены во многие тайны, связанные с деятельностью нашего ведомства. У них может возникнуть соблазн нарушить данное слово, ведь ставка в игре очень высока».
«Что я должен буду сделать?» – спросил Хайнц.
«Завтра вы покинете Киль и отправитесь в автономное плавание. Вы пройдёте с севера на юг всю Атлантику и высадитесь в Земле Королевы Мод, в Антарктиде. Там вы отыщете нашу базу и оставите в её подземном бункере один ящик, который я вам сегодня передам».
Келер покопался за пазухой и протянул Шефферу запечатанный конверт:
«Здесь приказ командующего, адресованный вам лично. К нему прилагается карта с точным указанием местоположения базы. На оборотной стороне записан код устройства самоликвидации. Чтобы проникнуть на базу, необходимо его отключить, а для этого требуется вручную ввести код на пульте перед входом. Открыв дверь, вы пойдёте прямо по коридору, никуда не сворачивая. Коридор закончится комнатой с довольно необычным интерьером. Не обращайте внимание на стены. Ставьте ящик и уходите. Закройте входную дверь и засыпьте её камнями и снегом. Война к тому времени закончится, о чём вы узнаете по радио. После того, как вы выполните приказ, можете считать себя свободными от любых обязательств – поступайте, как сочтёте нужным, но не раскрывайте место нахождения базы».
«Всё это есть в приказе? – уточнил Шеффер. – Или я должен верить вам на слово?»
«Всё это есть в приказе».
Матрос принёс кофе, и штандартенфюрер с благодарностью принял свою чашку. Шеффер повертел конверт в руках.
«Я могу узнать, что находится в ящике?» – спросил он.
«Лучше не надо, – ответил Келер. – Если вам придётся сдаться – а вам, скорее всего, придётся сдаться – вас будут серьёзно допрашивать. Чем меньше вы знаете, тем меньше узнают наши враги».
«А если лодку захватят до того, как мы достигнем Антарктиды?»
«Тогда вам придётся уничтожить ящик. Лучше всего – утопить».
«В ящике технология нового оружия?»
«Нет, но там находится то, что посильнее любого оружия. Мы не сумели воспользоваться этим, но когда-нибудь те, кто придут по нашим следам…» – Келер замолчал, глядя перед собой.
«Несите свой ящик, – сказал Шеффер. – Он тяжёлый? Тогда я выделю двух матросов».
«Спасибо за предложение, но я обойдусь».
Вспоминая впоследствии эту встречу и разговор, Хайнц часто задумывался о том, что штандартенфюрер Келер кого-то ему напоминает. За долгие дни одиночного плавания он даже вспомнил кого. Году в сорок втором ему на глаза попалась книжка, которую читал первый вахтенный офицер. Книга называлась «Крестовый поход за Граалем» и была издана в прекрасном переплёте с большим количеством иллюстрации. На обложке был помещён контрастный портрет автора, и Шеффер, долго мусоливший «Крестовый поход», запомнил его лицо. Келер был определённо похож на автора книги – ныне слегка постаревшего, самую чуточку обрюзгшего, с ранней сединой в волосах, но всё ещё узнаваемого.
Впрочем, может быть, Хайнц и ошибся. Ведь в аннотации к «Крестовому походу» было сказано, что автор погиб в 1939 году, во время экспедиции по горам Вильден-Кайзер. Да и звали того писателя вовсе не Отто Келер, а Отто Ран…
(Авианосец «Джон Ф. Кеннеди», Антарктида, апрель 2000 года)
Авианосец «Джон Ф.Кеннеди» замедлил свой ход у безымянной бухты в десяти милях от Берега Принцессы Астрид Земли Королевы Мод.Вход в бухту перекрывали два огромных столообразных айсберга, издалека напоминавшие мощные средневековые укрепления на вершинах заснеженных гор. За ними на восемь миль с востока на запад протянулась береговая полоса, свободная ото льда и снега, глубиной мили в полторы.
Тяжёлый крейсер «Варяг» остановился в сотне миль восточнее – у мыса Седого. Такую диспозицию потенциальные противники заняли по взаимной договорённости, достигнутой в ходе диалога между контр-адмиралом Эллисоном и вице-адмиралом Долгопрудным, состоявшегося через час после инцидента с «томкэтом». Эллисон извинился за выходку своего пилота и рассказал русскому командиру, что соединение участвует в плановых учениях и собирается высадить десант на побережье Антарктиды. При этом он намекнул, что если «Варяг» прислан наблюдать за этими учениями, то помешать ему, разумеется, никто не может, но тогда штабу тяжёлого крейсера придётся смириться с тем, что над «Варягом» будут постоянно барражировать чужие самолёты, а корабли боевого охранения будут заходить в его зону отчуждения. Долгопрудный заверил Эллисона, что не собирается мешать учениям, а только постоит в сторонке до их окончания. Консенсус был достигнут к взаимному удовлетворению обеих договаривающихся сторон.
Ещё до того, как «Джон Ф.Кеннеди» и другие корабли соединения застопорили винты, оперативный штаб Центрального разведывательного управления начал подготовку к высадке. Джек Риан торопился прежде всего потому, что в информационный центр группировки поступил неблагоприятный прогноз погоды. Со стороны Тихого океана приближался мощный циклон, и метеорологическая служба Атлантического флота выдала штормовое предупреждение. Антарктическая осень была в самом разгаре, и с этим приходилось считаться. [104]На палубу были подняты вездеход и «спецсредства», оказавшиеся на поверку комплектом для сборки компактной бурильной установки. Всё это хозяйство вместе с отрядом морской пехоты должен был доставить в Землю Королевы Мод грузовой вертолёт СН-53Е «Супер-стэллион».
Авиакрыло совершало плановые вылеты. К «Варягу» никто из них больше не приближался, но его положение и воздушная обстановка в зоне контролировались «хоукаями». Иногда и русские поднимали в воздух свои истребители, но тоже дистанцию блюли и повода для волнений не давали.
Однако Санчес знал, что это кажущееся миролюбие. Русские прибыли сюда, чтобы помешать экспедиции, – и самое «интересное» начнётся только после того, как десантирование произойдёт. Настроение офицеров авиакрыла было боевое, и это тоже не нравилось Майклу. Он предпочёл бы, чтобы его подчинённые меньше ершились и пореже обсуждали полёт Фрэда Кинга к русскому крейсеру. Он хотел, чтобы все они живыми вернулись домой, а не полегли на этом богом забытом континенте во имя каких-то невразумительных идей. Кинг, напротив, купался в лучах славы и претендовал на роль неформального лидера авиакрыла. Он подробным образом изучал подготовленную разведкой флота схему тяжёлого авианесущего крейсера «Варяг» и разрабатывал совместно с другими офицерами тактику поражения его жизненно важных узлов. Санчеса коробило от вида того, с каким азартом его офицеры «расчленяют» русский авианосец. Большинство из них никогда не бывали в районе настоящих боевых действий, а те, кто бывал, оставались при иллюзии, будто бы никто и никогда не сможет противопоставить что-либо мощи американской ударной группировки. Ни одному из них не довелось брести ночь по чужой пустыне под вой голодных шакалов. Санчес мог бы рассказать им, что это такое, но не делал этого, потому что знал: его просто не услышат. Когда-нибудь они поймут, но Майкл больше всего опасался, что понимание может прийти слишком поздно…