Страница:
Нужно было, говорит он, главным образом, нанести решительный удар на Западном театре - единственном театре, где можно было серьезно задеть Англию. Богатая всякого рода ресурсами и до сих пор мало потерпевшая от неприятельских действии, она представляла собой самого сильного врага. Ее можно было поразить подводной войной, но Берлин против этого возражал прежде всего из боязни нейтральных держав и в особенности США. Против континентального участка, который удерживался британскими армиями во Фландрии, было несвоевременно предпринимать значительное наступление зимой, принимая во внимание чрезвычайно неблагоприятные климатические и топографические условия. Лишить Англию ее главной опоры и серьезно подрезать ее силы можно было после того, как будет "покончено" с французской армией, которая, как казалось, приближалась к грани своего сопротивления после 15 месяцев беспрерывных потерь и всяких трудностей. Чтобы этого достигнуть, нужно ли было стремиться к такой отдаленной и такого огромного значения цели, как Париж? Безусловно, нет. Достаточно было начать сражение на таком участке, который, по соображениям морального порядка, защищался бы Францией до последнего вздоха. Бельфор и Верден отвечали этим условиям. Верден во всех отношениях представлял более подходящий объект, ибо стратегическое и тактическое развертывание наступающих сил здесь было осуществлять легче. Этот выступ французской территории, бедный средствами сообщения, был окружен с немецкой стороны богатой сетью шоссейных и железных дорог, которые позволяли производить быстрое сосредоточение наступающих сил, а глубокий пояс оврагов и лесов облегчал маскировку средств и сил, необходимых для сосредоточения к месту боевых действий. Кроме того, под Верденом не обязательно надо было "выиграть" сражение и дойти до сердца крепости, так как для спасения этого сердца французская армия могла бы драться до полного истощения. Короче говоря, имелось в виду пустить в ход мощный боевой порядок, богато снабженный материальной частью, - боевой порядок, который действовал бы, как пиявка, не требуя большого количества людей. Пункт приложения наступающих сил выбран по правому берегу р. Маас, в районе, более удобном для связи с немецкими тылами. Здесь намечалось наносить удары столько времени, сколько потребует ход борьбы, предпринятой для полного истощения французской армии. Наконец, еще одно соображение первостепенного порядка оправдывало, с точки зрения Фалькенгайна, выбор Вердена: захват этой крепости избавлял от угрозы главным путям немецких сообщений и металлургическому бассейну Бриэ со стороны крепости Верден.
Я не возвращусь к этому аргументу, который гораздо менее важен, чем ранее приведенные начальником германского генерального штаба, и который обнаруживает полное незнание наших возможностей.
В противоположность взглядам Фалькенгайна, кронпринц, на которого были возложены подготовка и проведение действий против Вердена, не был согласен с этим суженным планом, как это он сам указывает в своих "Воспоминаниях". По его мнению, немецкая армия не должна была повторять неудачу под Верденом; нужно было добиться, чтобы он пал. А этого можно было достигнуть только возобновлением с еще большей настойчивостью и энергией маневра 1914 г., т. е. обойти укрепленный район по обоим берегам р. Мааса и так сдавить его тылы, чтобы передовые позиции в силу этого оказались беззащитными. Вторичное сражение под Марной не сорвало бы такой операции. Реализация последней представлялась весьма благоприятной, потому что на юго-востоке немцы уже укрепились на высотах р. Мааса, в Сен-Миель, и на левом берегу реки.
Генерал фон-Мудра, командуя в Аргоннах 16-м корпусом под начальством кронпринца, уже давно изучал данные этой проблемы. В качестве командира он находился в Меце перед войной и был в составе 5-й армии, когда она производила маневр в начале сентября 1914 г. с целью окружить крепость с запада; лучше, чем кто-либо другой, фон-Мудра знал неоценимые достоинства левого берега реки как для обороны, так и для наступления на укрепленный район. После нескольких бесед он окончательно присоединился к мнению своего начальника. По их взглядам, продвижение немцев к югу между р. Маас и Аргоннами должно было немедленно создать опасность для общего положения французов.
Кронпринц и ген. фон-Мудра рассуждали правильно. Из-за редкой сети сообщений мы смогли бы удержаться на правом берегу реки, если бы 5-я немецкая армия достигла железной дороги Сент-Менеульд, Обревиль, Верден, чем создала бы угрозу находившейся поблизости магистрали от Бар-ле-Дюк на Верден. Таким образом, мы были бы вынуждены быстро отойти на неподготовленные позиции Аргонны, Сен-Миель, а такое отступление, с немедленным оставлением Вердена, повлекло бы за собой чрезвычайно тяжелые моральные последствия, потому что никто в мире не знал, что Верден не являлся настоящим укрепленным лагерем, как об этом принято было думать.
Что следует из этих соображений начальника германского генерального штаба, приведенных им уже после свершившихся фактов?
Прежде всего следующее: немцы безусловно не предполагали наступать на Верден только лишь потому, что Верден им угрожал. Находясь на выступе наших позиций, не имея сообщений и расположенный на обоих берегах реки без достаточно обеспеченных переправ с одного берега на другой, - Верден не мог являться базой для наступления. Армия не получает никакого преимущества, наступая из выступа; Гинденбург и Людендорф доказали это в 1918 г. в Амьене и Шато-Тьери.
Другая мотивировка - "пустить кровь" французской армии - не представлялась в тот момент достаточной и правдоподобной целью. Желая только истощить нас, ударив по чувствительному месту, которое бы мы упорно защищали, немцы рисковали быть истощенными сами в такой же мере, в какой и мы. В это время наши союзники уже готовились к выходу на арену, а так как их военный потенциал был весьма значителен (в людях - у русских, в людях и в материальной части - у англичан), то перед нами открывалась возможность сказать последнее слово. Бесспорно, нам недоставало единства командования для согласования действий наших наличных сил, но Фалькенгайн знал о соглашении, достигнутом между союзниками во время переговоров в Шантильи и Париже. Продолжительное и изнурительное сражение сблизило бы нас друг с другом, дало бы нам время уточнить наши совместные действия и помочь друг другу.
Фалькенгайн видел несравненно дальше, чем он об этом пишет. Я отношусь с уважением к нашим противникам в отношении их стратегической науки, а потому уверен, что в больших мероприятиях их планы базировались на серьезных основаниях.
Я думаю, что начальник германского генерального штаба, выбрав Верден, готовил здесь действительно большой удар:
окружить выступ наших позиций и, сокрушив его мощным артиллерийским огнем, атаками добиться его падения;
притянуть резервы французов на правый берег р. Маас, чем создать затруднения французскому командованию в использовании резервов, так, как Маас оказывался в тылу у последних;
быстро продвинуть атакующие части по левому берегу Мааса и, сокрушительно обрушившись ими на французов, повторить нечто похожее на Седан.
Эти маневры и действия немецких войск должны были принести большое поражение разрезанной на две части французской армии, и в перспективе прекрасную победу германской армии.
"Будем проникнуты мыслью, что родина ожидает от нас чего-то огромного", - объявил кронпринц в приказе от 12 февраля... "Мы должны доказать врагу, что железная воля сынов Германии, направленная к победе, живуча и что немецкая армия там, где она ведет наступление, преодолевает все препятствия".
Что-то огромное... Железная воля, направленная к победе... Наступление, преодолевающее все препятствия... Не говорят ли такие слова о том, каков был план?
Эги грандиозные намерения были в духе последователей Шлиффена и оправдывались результатами, достигнутыми на Восточном фронте. Немцы имели основание думать, что борьба с французами представит значительно больше трудностей, но уверенность в их превосходстве позволяла им преследовать подобную цель. Мы, по всей вероятности, никогда не узнаем действительных намерений Фалькенгайяа.
Мне скажут, что кронпринц также изложил свои идеи в свете свершившихся уже событий. Я этого не думаю: его "Воспоминания" отражают искренность солдата, который очень просто признает важность своих надежд и горечь своих разочарований.
Подготовка сражения
5-я немецкая армия, ее командование, безусловно хотела успеха и надеялась на него. Она доказала это превосходством своей подготовки и проявила необычайное напряжение, сосредоточив огромные средства с полным соблюдением тайны. Дисциплина и обучение, доведенные до высокого уровня, принесли свои плоды, и это является примером, достойным подражания. 5-й резервный корпус, занимавший с начала года позиции на правом берегу реки, настолько сохранил внешний вид фронта, что ничто не выдавало царившей на этом секторе лихорадочней деятельности. В первой десятидневке февраля огромные массы артиллерии стали на позиции, ничем себя не обнаруживая и не проводя никакой пристрелки; 8 дивизий{1} сменили в отличном порядке 5-й резервный корпус, и последний отошел во вторую линию. С 12 февраля (дата, первоначально намеченная для начала наступления) до 21 (дата действительного начала) эта огромная масса безмолвно существовала в глубине траншей и. оврагов, замаскированная лесами, не производя никакого движения, которое привлекало бы наше внимание. Хотя 18 февраля, как я говорил, нате высшее командование уже было взято под наблюдение противника, но оно могло еще надеяться на отсрочку опасности. Этот невидимый боевой порядок расположился на узком фронте наступления, растянутом от р. Маас до Жюмель д'Орн; в первой линии - шесть дивизий, предназначенных для атаки в начале сражения{2}, и во второй линии две дивизии. Две дивизии{3} к востоку от Орн должны были продолжить фронт наступления со второго или третьего дня. Чтобы им открыть путь, имелось около тысячи артиллерийских орудий (кронпринц указал в своих "Воспоминаниях о войне", что он располагал 160 тяжелыми батареями, т. е. 640 тяжелыми и сверхтяжелыми современными скорострельными пушками, к которым нужно прибавить полевые орудия). Генерал Эрр имел для ответа на первый удар между р. Маас и Жюмель д'Орн две дивизии 30-го корпуса{4} и различные группы артиллерии, содержавшие приблизительно 130 полевых орудий и 140 тяжелых, последние старых образцов и небольшой скорострельности. Между Верденом и Барле-Дюк эшелонировались в общем резерве две дивизии.
Тактически генерал Эрр не мог иначе распределить средства, которыми он располагал, даже если бы он точно знал подвергавшееся угрозе пункты, ибо, к счастью, полученные им инструкции указывали, что не следует особенно сгущать свои силы в передовых позициях и выставлять для истребления слишком большое количество личного состава при завязке сражения. Генерал Лангль-де-Кари, командовавший группой армий центра, дал следующие благоразумные указания:
"Нужно ожидать, что в случае наступления могут быть раздавлены артиллерией не только первые линии, но и совокупность всех линий, образующих первую позицию; следовательно, не нужно спешить сосредоточивать все находящиеся в нашем распоряжении средства на передних линиях и не следует даже усиливать первую позицию; надо сохранить резервы для обороны других позиций..."
Ген. Лангль-де-Кари предписал даже отход некоторых батарей, чтобы с их помощью обеспечить возможность действия огнем, когда неприятель проникает внутрь наших позиций.
Я люблю приводить эти советы генерала Лангль-де-Кари, потому что они опережают доктрину, которая была принята позднее, и изображают действительную смелость мыслей в тот момент, когда наше воспитание в области обороны требовало не уступать врагу ни одной пяди земли; в некоторых отношениях эти мысли являются прелюдией тех, которые я должен был сделать моим лейтмотивом при подготовке сражения 1918 г. Им нехватает только некоторого уточнения: когда считают необходимым уступить противнику передовые позиции, чтобы свести до минимума эффект его бомбардировки, нужно быть готовым встретить его несколько дальше в тылу, но не на "нескольких других позициях, эшелонированных в глубину", а только на одной "позиции сопротивления", строго определенной и на защиту которой направляют все свои средства.
Этого уточнения недоставало при организации обороны Вердена. В продолжение нескольких недель мы не чувствовали себя достаточно организованными, чтобы в случае надобности встретить соответствующим образом наступление крупного порядка. Мы принялись лихорадочно за работу на передовых позициях и в тылу, намечая начерно многие позиции и не имея возможности полностью закончить ни одной из них. Таким образом, когда разразилась гроза, мы должны были зацепиться за единственную "позицию сопротивления", которая действительно существовала, а именно - за линию фортов. Быть может, мы смогли бы спасти все наши форты и остановить врага, если бы смогли своевременно определить и организовать только одну единственную "позицию сопротивления" где-нибудь в промежутке между зоной передового охранения и линией фортов.
Завязка и характер борьбы
(Схема 3)
Наступлению атакующих дивизий предшествовала бомбардировка немецкой тяжелой артиллерии 21 февраля и в ночь с 21-го на 22-е; нигде еще, ни на одном фронте и ни в одном сражении не знали ничего подобного. Немцы пытались создать такую "зону смерти", в которой ни одна часть не смогла бы удержаться. Тучи стали, чугуна, шрапнелей и ядовитых газов разверзлись над нашими лесами, оврагами, траншеями и убежищами, уничтожая буквально все. Ужасные взрывы потрясли наши форты, покрыв их дымом. Невозможно описать это наступление, которое безусловно не имеет равного по силе. На узкий треугольник, заключенный между Брабан, Орн и Верденом, был сосредоточен опустошающий огонь больше чем 2 млн. снарядов.
21 февраля после полудня немецкие войска пошли вперед маленькими, частями, а 22-го утром (после ночи, в течение которой артиллерия продолжала без передышки свое дьявольское "трамбование") уже колоннами, подталкивая друг друга; они надеялись продвинуться вперед с винтовками за плечами.
Каково же было их изумление и разочарование, когда они увидели повсюду на своем пути появлявшихся из-под щебня французов, оборванных и изнуренных, но в то же время грозных, защищавших развалины всех своих опорных пунктов.
Сопротивление стрелков Дриана, депутата и солдата, написавшего "Завтрашнюю войну" и "Крепостную войну", стоит того, чтобы о нем вспомнить.
В лесах Кор бодрствовали 56-й и 59-й батальоны стрелков с некоторыми подразделениями 165-го пехотного полка - всего около 1200 чел. Их поддерживали 6 батарей 75-мм пушек и 8 тяжелых батарей; на них наступали 4 полка (80-й, 91-й, 87-й, 88-й) 21-й дивизии, т. е. от в 8000 до 10000 чел., которых поддерживали 7 батарей 77-мм орудий и приблизительно 40 тяжелых батарей. Подготовительный огонь их буквально придавил; большинство убежищ было разрушено снарядами; потери оборонявшихся, прежде чем они вошли в соприкосновение с нападавшей стороной, достигали высокой цифры. Наши стрелки, загнанные и окруженные со всех сторон, держались в глубине леса в течение около 24 часов.
Войска 30-го корпуса проявили удивительное мужество. Каждый пункт сопротивления - лес, селение, обвалившаяся траншея, воронки от снарядов позволял нашим частям преграждать наступление противника. Французские солдаты и офицеры, понимая сложившуюся обстановку и зная, что помощи ждать почти невозможно, напрягали все свои силы и выполняли долг просто и безропотно.
В это же время на грузовых машинах по дороге Суйи - Bерден и пешком небольшими колоннами по поднимавшимся севернее крепости путям к Сен-Мишель и Сувиль приближались к боевым позициям части двух дивизий общего резерва. Но едва только они перешли через р. Маас, как были настигнуты, задержаны и расстроены артиллерийским огнем. Еще больший беспорядок в движение резерва вносило встречное движение машин и обозов снабжения. На условленных местах сбора перед выступлением на свои боевые участки наступавшие войска искали начальников своих подразделений и назначенных для сопровождения на позиции проводников; а так как последние сами должны были переходить с места на место, спасаясь от взрывов снарядов и газов, они бродили в суматохе, не оказываясь там, где нужно. В результате этого взводы и роты подкрепления брели наудачу, прямо на север, двигаясь в дыму, среди оглушительного шума сражения, внезапно сталкиваясь с противником и вступая с ним в бой, не имея сведений и связи с соседями, без поддержки и связи с артиллерией, без определенных задач, без окопов для укрытия, без обеспеченных ходов сообщения от тыла к фронту.
20-й корпус{5}, спешивший по направлению к Суйи и Вердену со станций выгрузки, находившихся у Бар-ле-Дюк, направлялся также без предварительной рекогносцировки на высоту Дуомон, которая стала основной и решающей точкой опоры в борьбе; он присоединился к 30-му корпусу, стремясь плотнее заткнуть зиявшие дыры, и понемногу передовые позиции, хотя все еще беспорядочные и запутанные, приобрели некоторую прочность.
Несколько позади 1-й{6} и 13-й{7} корпуса, спешно прибывшие по железным дорогам к Марне, начали выгружаться: один - 24-го, другой - 25-го числа. Наши артиллерийские группы, кое-как усилившись батареями, находившимися в распоряжении трех новых корпусов, возобновили свой огонь. Их содействие придало мужество бойцам и пробудило надежду, что понесенные жертвы не будут бесполезны.
На третий день сражения противник занимал все наши передовые позиции к северу от Дуомон. Наше общественное мнение, убежденное в необходимости удерживать территорию "во что бы то ни стало", уже начинало волноваться. Тем не менее, я повторяю, подобные случаи являются нормальными в начале сражения, и страна могла относиться к ним без особого беспокойства, как это делали сами находившиеся у Вердена войска, после благоразумных разъяснений местного командования.
Ген. Лангль-де-Кари продолжал наблюдать за событиями с величайшим хладнокровием и спокойствием. Он тотчас же понял, что движение противника на высотах р. Маас и к дороге от Вердена на Этэн ставило в опасное положение наши части, развернутые в глубине Вевра: они вскоре могли бы попасть под ближний обстрел, быть обойдены с тыла и отрезаны от крепости. Так как наши позиции в Вевре сами по себе имели только значение прикрытия наблюдательных пунктов на высотах р. Маас, то казалось, что можно было без всякого неудобства оттянуть их назад, к подножью этих высот. 24-го в 20 часов ген. Лангль отдал соответствующий приказ, во исполнение которого передвижения частей производились в продолжение всего дня 25-го без помехи со стороны противника. Ставка главнокомандующего, тотчас же об этом информированная, подтвердила приказ Лангль-де-Кари; тем не менее ген. Жоффр был несколько обеспокоен и считал необходимым подтвердить, что передвижения частей не должны были даже вызвать мысль о возможности продолжать отход до р. Маас.
"Я одобряю заранее, - телеграфировал он, - решение, которое вы предпримете в отношении отхода по направлению к высотам р. Маас войск, расположенных в глубине Вевра, если вы сочтете это необходимым. Вы единственное лицо, имеющее возможность судить о вызываемых боевой обстановкой требованиях и принимать соответствующие решения. Но вы должны удерживать за собой фронт на севере, на участке между р. Маас и Вевром, всеми средствами, какими вы располагаете. Используйте, не колеблясь, весь 20-й корпус".
Чтобы быть уверенным, что его мысль правильно понята исполнителями, генералиссимус одновременно прикомандировал к командующему группой армий центра своего уполномоченного ген. Кастельно, который прибыл в Авиз 25-го в 5 часов. В 5 часов 45 минут он дал следующую краткую директиву:
"Оборона р. Маас должна проводиться на правом берегу; на этом берегу следует задержать (противника любой ценой".
Ген. Кастельно продолжал затем свой путь к Вердену, чтобы на месте оценить обстановку и изучить условия, в которых должна была быть использована 2-я армия, которую Ставка главнокомандующего направляла в это время к Бар-ле-Дюк.
Потеря форта Дуомон и вступление в борьбу 2-й армии
Находясь с полевым штабом в Ноайль (Noailles), я считал весьма вероятным мое назначение на Верденский фронт, где значительность предпринятой борьбы и посылаемые подкрепления подтверждали возможность вступления на линию фронта новой армии. По своей собственной инициативе я уже послал начальника разведки, чтобы он изучил обстановку происходивших событий. Поэтому я не был удивлен, получив 24-го вечером приказ передвинуть немедленно мой полевой штаб в направлении на Бар-ле-Дюк и самому представиться генералу Жоффру 25-го утром. Я прибыл в Шантильи в 8 часов и был тотчас представлен главнокомандующему, который, несмотря на лихорадочное и возбужденное состояние окружавших его лиц, сохранял свое обычное спокойствие.
Генерал Жоффр без длинных фраз дал мне понять свое впечатление об обстановке, которая ему представилась серьезной, но не тревожной; он мне приказал спешно отправиться в Бар-ле-Дюк, чтобы быть готовым выполнить поручение, которое его уполномоченный ген. Кастельно уточнит мне на месте.
Чтобы сократить путь, я направился прямо на Суйи, деревню, расположенную по дороге от Бар-ле-Дюк на Верден, где я предполагал найти ген. Кастельно. Но по снежному и обледенелому шоссе мое путешествие на автомобиле оказалось весьма продолжительным. Я остановился только на четверть часа в Шалоне и тем не менее лишь около 7 часов вечера прибыл к ген. Кастельно и ген. Лангль, собравшимся в Суйи. Известия о событии 4-го дня сражения до них доходили очень медленно и казались мало ободряющими. Чтобы быстрее уточнить обстановку, я поспешил в Дюньи, к югу от Вердена, где находился командный пункт ген. Эрра. Между Суйи и р. Маас я пробирался сквозь обозы, направлявшиеся к крепости, колонны, которые загромождали все пути, санитарные части и сквозь полную отчаяния волну местных жителей, искавших убежища подальше от опустошенной полосы.
В Дюньи я узнал о важном событии: 20-й корпус мужественно боролся весь день возле деревни Дуомон, но самый форт только что внезапно захвачен противником. Мы потеряли, таким образом, самое лучшее и самое современное из наших сооружений, на котором сосредоточивалась вся наша надежда, прекрасный наблюдательный пункт, позволявший нам видеть и обстреливать немецкие подступы, и откуда теперь противник сможет направлять свои взоры и удары при малейшей попытке отхода с окружавших Верден позиций.
В тот момент еще не было никаких сведений о причинах этого тяжелого события, но по позднейшим историческим исследованиям ген. Пассага произошло следующее.
Бранденбуржцы 3-го прусского корпуса (ген. Лохов) продвигались по лесистым оврагам, окружающим с востока и запада форт Дуомон. Наш 20-й корпус вышел на позиции, незная местности и не имея возможности соединиться с остатками 30-го корпуса; он дрался, как мог, за каждый клочок земли. Теснимый и беспрерывно преследуемый противником, он был вскоре отброшен к огромному массиву форта Дуомон, который, как он думал, был занят специальным гарнизоном. Одна из бранденбуржских рот остановилась перед укреплением, не решаясь на него наступать. Командир роты лейтенант Брандис{8} сосредоточил свое внимание на этом массиве, покрытом недавно выпавшим снегом... Но вместо того чтобы почувствовать страх, вполне естественный при виде столь мощного оборонительного сооружения, названный офицер испытывал обратное. Он был необычайно возбужден и увлечен успехом боя. Внезапно, обернувшись к своей роте, лейтенант скомандовал: "Направление на Дуомон!". Видя состояние своих людей, которым приказывают итти на верную смерть, он хотя и поколебался, но в то же время слишком настойчивый, чтобы отказаться от своего приказа, сам бросился к намеченной цели. Пораженная рота продвигалась вперед без затруднений; она перерезала и перешла через проволочные заграждения, спустилась в ров, взобралась вверх по снежным склонам центрального массива, вновь спустилась во внутренний двор и, найдя открытые казематы, ворвалась в них; там она перемешалась с нарядом (corvee) французских ополченцев, которые приступали к разоружению артиллерийских казематов. Всего в форту лейтенант Брандис мог насчитать только одного сторожа батареи и около 10 артиллеристов, обслуживавших башню 155-мм орудия.
Следует иметь в виду, что Верден не считался больше "крепостью". В его укреплениях, включенных в общую систему обороны фронта, не было больше ни вооружения, ни собственных гарнизонов; укрепления должны были обороняться по усмотрению начальников секторов теми войсками, которыми эти начальники вообще располагали для своих действий. В частности, в Дуомон, несмотря на его первостепенное значение, не было в свое время произведено каких-либо специальных мероприятий. Указания 30-го корпуса от 24-го числа предусматривали, что Дуомон должен был удерживаться и охраняться; но с 24-го на 25-е число ответственность за его оборону была переложена 30-м корпусом на 20-й; указание же о занятии форта гарнизоном вообще оставалось еще невыполненным к тому моменту, когда появились бранденбуржцы. Лейтенант Брандис - храбрый человек; он мог служить примером для младших офицеров. Сколько других и лучших начали бы колебаться перед страшным препятствием, на флангах которого можно было предполагать существование многочисленных орудий обороны, способных сыграть свою роль.
Я не возвращусь к этому аргументу, который гораздо менее важен, чем ранее приведенные начальником германского генерального штаба, и который обнаруживает полное незнание наших возможностей.
В противоположность взглядам Фалькенгайна, кронпринц, на которого были возложены подготовка и проведение действий против Вердена, не был согласен с этим суженным планом, как это он сам указывает в своих "Воспоминаниях". По его мнению, немецкая армия не должна была повторять неудачу под Верденом; нужно было добиться, чтобы он пал. А этого можно было достигнуть только возобновлением с еще большей настойчивостью и энергией маневра 1914 г., т. е. обойти укрепленный район по обоим берегам р. Мааса и так сдавить его тылы, чтобы передовые позиции в силу этого оказались беззащитными. Вторичное сражение под Марной не сорвало бы такой операции. Реализация последней представлялась весьма благоприятной, потому что на юго-востоке немцы уже укрепились на высотах р. Мааса, в Сен-Миель, и на левом берегу реки.
Генерал фон-Мудра, командуя в Аргоннах 16-м корпусом под начальством кронпринца, уже давно изучал данные этой проблемы. В качестве командира он находился в Меце перед войной и был в составе 5-й армии, когда она производила маневр в начале сентября 1914 г. с целью окружить крепость с запада; лучше, чем кто-либо другой, фон-Мудра знал неоценимые достоинства левого берега реки как для обороны, так и для наступления на укрепленный район. После нескольких бесед он окончательно присоединился к мнению своего начальника. По их взглядам, продвижение немцев к югу между р. Маас и Аргоннами должно было немедленно создать опасность для общего положения французов.
Кронпринц и ген. фон-Мудра рассуждали правильно. Из-за редкой сети сообщений мы смогли бы удержаться на правом берегу реки, если бы 5-я немецкая армия достигла железной дороги Сент-Менеульд, Обревиль, Верден, чем создала бы угрозу находившейся поблизости магистрали от Бар-ле-Дюк на Верден. Таким образом, мы были бы вынуждены быстро отойти на неподготовленные позиции Аргонны, Сен-Миель, а такое отступление, с немедленным оставлением Вердена, повлекло бы за собой чрезвычайно тяжелые моральные последствия, потому что никто в мире не знал, что Верден не являлся настоящим укрепленным лагерем, как об этом принято было думать.
Что следует из этих соображений начальника германского генерального штаба, приведенных им уже после свершившихся фактов?
Прежде всего следующее: немцы безусловно не предполагали наступать на Верден только лишь потому, что Верден им угрожал. Находясь на выступе наших позиций, не имея сообщений и расположенный на обоих берегах реки без достаточно обеспеченных переправ с одного берега на другой, - Верден не мог являться базой для наступления. Армия не получает никакого преимущества, наступая из выступа; Гинденбург и Людендорф доказали это в 1918 г. в Амьене и Шато-Тьери.
Другая мотивировка - "пустить кровь" французской армии - не представлялась в тот момент достаточной и правдоподобной целью. Желая только истощить нас, ударив по чувствительному месту, которое бы мы упорно защищали, немцы рисковали быть истощенными сами в такой же мере, в какой и мы. В это время наши союзники уже готовились к выходу на арену, а так как их военный потенциал был весьма значителен (в людях - у русских, в людях и в материальной части - у англичан), то перед нами открывалась возможность сказать последнее слово. Бесспорно, нам недоставало единства командования для согласования действий наших наличных сил, но Фалькенгайн знал о соглашении, достигнутом между союзниками во время переговоров в Шантильи и Париже. Продолжительное и изнурительное сражение сблизило бы нас друг с другом, дало бы нам время уточнить наши совместные действия и помочь друг другу.
Фалькенгайн видел несравненно дальше, чем он об этом пишет. Я отношусь с уважением к нашим противникам в отношении их стратегической науки, а потому уверен, что в больших мероприятиях их планы базировались на серьезных основаниях.
Я думаю, что начальник германского генерального штаба, выбрав Верден, готовил здесь действительно большой удар:
окружить выступ наших позиций и, сокрушив его мощным артиллерийским огнем, атаками добиться его падения;
притянуть резервы французов на правый берег р. Маас, чем создать затруднения французскому командованию в использовании резервов, так, как Маас оказывался в тылу у последних;
быстро продвинуть атакующие части по левому берегу Мааса и, сокрушительно обрушившись ими на французов, повторить нечто похожее на Седан.
Эти маневры и действия немецких войск должны были принести большое поражение разрезанной на две части французской армии, и в перспективе прекрасную победу германской армии.
"Будем проникнуты мыслью, что родина ожидает от нас чего-то огромного", - объявил кронпринц в приказе от 12 февраля... "Мы должны доказать врагу, что железная воля сынов Германии, направленная к победе, живуча и что немецкая армия там, где она ведет наступление, преодолевает все препятствия".
Что-то огромное... Железная воля, направленная к победе... Наступление, преодолевающее все препятствия... Не говорят ли такие слова о том, каков был план?
Эги грандиозные намерения были в духе последователей Шлиффена и оправдывались результатами, достигнутыми на Восточном фронте. Немцы имели основание думать, что борьба с французами представит значительно больше трудностей, но уверенность в их превосходстве позволяла им преследовать подобную цель. Мы, по всей вероятности, никогда не узнаем действительных намерений Фалькенгайяа.
Мне скажут, что кронпринц также изложил свои идеи в свете свершившихся уже событий. Я этого не думаю: его "Воспоминания" отражают искренность солдата, который очень просто признает важность своих надежд и горечь своих разочарований.
Подготовка сражения
5-я немецкая армия, ее командование, безусловно хотела успеха и надеялась на него. Она доказала это превосходством своей подготовки и проявила необычайное напряжение, сосредоточив огромные средства с полным соблюдением тайны. Дисциплина и обучение, доведенные до высокого уровня, принесли свои плоды, и это является примером, достойным подражания. 5-й резервный корпус, занимавший с начала года позиции на правом берегу реки, настолько сохранил внешний вид фронта, что ничто не выдавало царившей на этом секторе лихорадочней деятельности. В первой десятидневке февраля огромные массы артиллерии стали на позиции, ничем себя не обнаруживая и не проводя никакой пристрелки; 8 дивизий{1} сменили в отличном порядке 5-й резервный корпус, и последний отошел во вторую линию. С 12 февраля (дата, первоначально намеченная для начала наступления) до 21 (дата действительного начала) эта огромная масса безмолвно существовала в глубине траншей и. оврагов, замаскированная лесами, не производя никакого движения, которое привлекало бы наше внимание. Хотя 18 февраля, как я говорил, нате высшее командование уже было взято под наблюдение противника, но оно могло еще надеяться на отсрочку опасности. Этот невидимый боевой порядок расположился на узком фронте наступления, растянутом от р. Маас до Жюмель д'Орн; в первой линии - шесть дивизий, предназначенных для атаки в начале сражения{2}, и во второй линии две дивизии. Две дивизии{3} к востоку от Орн должны были продолжить фронт наступления со второго или третьего дня. Чтобы им открыть путь, имелось около тысячи артиллерийских орудий (кронпринц указал в своих "Воспоминаниях о войне", что он располагал 160 тяжелыми батареями, т. е. 640 тяжелыми и сверхтяжелыми современными скорострельными пушками, к которым нужно прибавить полевые орудия). Генерал Эрр имел для ответа на первый удар между р. Маас и Жюмель д'Орн две дивизии 30-го корпуса{4} и различные группы артиллерии, содержавшие приблизительно 130 полевых орудий и 140 тяжелых, последние старых образцов и небольшой скорострельности. Между Верденом и Барле-Дюк эшелонировались в общем резерве две дивизии.
Тактически генерал Эрр не мог иначе распределить средства, которыми он располагал, даже если бы он точно знал подвергавшееся угрозе пункты, ибо, к счастью, полученные им инструкции указывали, что не следует особенно сгущать свои силы в передовых позициях и выставлять для истребления слишком большое количество личного состава при завязке сражения. Генерал Лангль-де-Кари, командовавший группой армий центра, дал следующие благоразумные указания:
"Нужно ожидать, что в случае наступления могут быть раздавлены артиллерией не только первые линии, но и совокупность всех линий, образующих первую позицию; следовательно, не нужно спешить сосредоточивать все находящиеся в нашем распоряжении средства на передних линиях и не следует даже усиливать первую позицию; надо сохранить резервы для обороны других позиций..."
Ген. Лангль-де-Кари предписал даже отход некоторых батарей, чтобы с их помощью обеспечить возможность действия огнем, когда неприятель проникает внутрь наших позиций.
Я люблю приводить эти советы генерала Лангль-де-Кари, потому что они опережают доктрину, которая была принята позднее, и изображают действительную смелость мыслей в тот момент, когда наше воспитание в области обороны требовало не уступать врагу ни одной пяди земли; в некоторых отношениях эти мысли являются прелюдией тех, которые я должен был сделать моим лейтмотивом при подготовке сражения 1918 г. Им нехватает только некоторого уточнения: когда считают необходимым уступить противнику передовые позиции, чтобы свести до минимума эффект его бомбардировки, нужно быть готовым встретить его несколько дальше в тылу, но не на "нескольких других позициях, эшелонированных в глубину", а только на одной "позиции сопротивления", строго определенной и на защиту которой направляют все свои средства.
Этого уточнения недоставало при организации обороны Вердена. В продолжение нескольких недель мы не чувствовали себя достаточно организованными, чтобы в случае надобности встретить соответствующим образом наступление крупного порядка. Мы принялись лихорадочно за работу на передовых позициях и в тылу, намечая начерно многие позиции и не имея возможности полностью закончить ни одной из них. Таким образом, когда разразилась гроза, мы должны были зацепиться за единственную "позицию сопротивления", которая действительно существовала, а именно - за линию фортов. Быть может, мы смогли бы спасти все наши форты и остановить врага, если бы смогли своевременно определить и организовать только одну единственную "позицию сопротивления" где-нибудь в промежутке между зоной передового охранения и линией фортов.
Завязка и характер борьбы
(Схема 3)
Наступлению атакующих дивизий предшествовала бомбардировка немецкой тяжелой артиллерии 21 февраля и в ночь с 21-го на 22-е; нигде еще, ни на одном фронте и ни в одном сражении не знали ничего подобного. Немцы пытались создать такую "зону смерти", в которой ни одна часть не смогла бы удержаться. Тучи стали, чугуна, шрапнелей и ядовитых газов разверзлись над нашими лесами, оврагами, траншеями и убежищами, уничтожая буквально все. Ужасные взрывы потрясли наши форты, покрыв их дымом. Невозможно описать это наступление, которое безусловно не имеет равного по силе. На узкий треугольник, заключенный между Брабан, Орн и Верденом, был сосредоточен опустошающий огонь больше чем 2 млн. снарядов.
21 февраля после полудня немецкие войска пошли вперед маленькими, частями, а 22-го утром (после ночи, в течение которой артиллерия продолжала без передышки свое дьявольское "трамбование") уже колоннами, подталкивая друг друга; они надеялись продвинуться вперед с винтовками за плечами.
Каково же было их изумление и разочарование, когда они увидели повсюду на своем пути появлявшихся из-под щебня французов, оборванных и изнуренных, но в то же время грозных, защищавших развалины всех своих опорных пунктов.
Сопротивление стрелков Дриана, депутата и солдата, написавшего "Завтрашнюю войну" и "Крепостную войну", стоит того, чтобы о нем вспомнить.
В лесах Кор бодрствовали 56-й и 59-й батальоны стрелков с некоторыми подразделениями 165-го пехотного полка - всего около 1200 чел. Их поддерживали 6 батарей 75-мм пушек и 8 тяжелых батарей; на них наступали 4 полка (80-й, 91-й, 87-й, 88-й) 21-й дивизии, т. е. от в 8000 до 10000 чел., которых поддерживали 7 батарей 77-мм орудий и приблизительно 40 тяжелых батарей. Подготовительный огонь их буквально придавил; большинство убежищ было разрушено снарядами; потери оборонявшихся, прежде чем они вошли в соприкосновение с нападавшей стороной, достигали высокой цифры. Наши стрелки, загнанные и окруженные со всех сторон, держались в глубине леса в течение около 24 часов.
Войска 30-го корпуса проявили удивительное мужество. Каждый пункт сопротивления - лес, селение, обвалившаяся траншея, воронки от снарядов позволял нашим частям преграждать наступление противника. Французские солдаты и офицеры, понимая сложившуюся обстановку и зная, что помощи ждать почти невозможно, напрягали все свои силы и выполняли долг просто и безропотно.
В это же время на грузовых машинах по дороге Суйи - Bерден и пешком небольшими колоннами по поднимавшимся севернее крепости путям к Сен-Мишель и Сувиль приближались к боевым позициям части двух дивизий общего резерва. Но едва только они перешли через р. Маас, как были настигнуты, задержаны и расстроены артиллерийским огнем. Еще больший беспорядок в движение резерва вносило встречное движение машин и обозов снабжения. На условленных местах сбора перед выступлением на свои боевые участки наступавшие войска искали начальников своих подразделений и назначенных для сопровождения на позиции проводников; а так как последние сами должны были переходить с места на место, спасаясь от взрывов снарядов и газов, они бродили в суматохе, не оказываясь там, где нужно. В результате этого взводы и роты подкрепления брели наудачу, прямо на север, двигаясь в дыму, среди оглушительного шума сражения, внезапно сталкиваясь с противником и вступая с ним в бой, не имея сведений и связи с соседями, без поддержки и связи с артиллерией, без определенных задач, без окопов для укрытия, без обеспеченных ходов сообщения от тыла к фронту.
20-й корпус{5}, спешивший по направлению к Суйи и Вердену со станций выгрузки, находившихся у Бар-ле-Дюк, направлялся также без предварительной рекогносцировки на высоту Дуомон, которая стала основной и решающей точкой опоры в борьбе; он присоединился к 30-му корпусу, стремясь плотнее заткнуть зиявшие дыры, и понемногу передовые позиции, хотя все еще беспорядочные и запутанные, приобрели некоторую прочность.
Несколько позади 1-й{6} и 13-й{7} корпуса, спешно прибывшие по железным дорогам к Марне, начали выгружаться: один - 24-го, другой - 25-го числа. Наши артиллерийские группы, кое-как усилившись батареями, находившимися в распоряжении трех новых корпусов, возобновили свой огонь. Их содействие придало мужество бойцам и пробудило надежду, что понесенные жертвы не будут бесполезны.
На третий день сражения противник занимал все наши передовые позиции к северу от Дуомон. Наше общественное мнение, убежденное в необходимости удерживать территорию "во что бы то ни стало", уже начинало волноваться. Тем не менее, я повторяю, подобные случаи являются нормальными в начале сражения, и страна могла относиться к ним без особого беспокойства, как это делали сами находившиеся у Вердена войска, после благоразумных разъяснений местного командования.
Ген. Лангль-де-Кари продолжал наблюдать за событиями с величайшим хладнокровием и спокойствием. Он тотчас же понял, что движение противника на высотах р. Маас и к дороге от Вердена на Этэн ставило в опасное положение наши части, развернутые в глубине Вевра: они вскоре могли бы попасть под ближний обстрел, быть обойдены с тыла и отрезаны от крепости. Так как наши позиции в Вевре сами по себе имели только значение прикрытия наблюдательных пунктов на высотах р. Маас, то казалось, что можно было без всякого неудобства оттянуть их назад, к подножью этих высот. 24-го в 20 часов ген. Лангль отдал соответствующий приказ, во исполнение которого передвижения частей производились в продолжение всего дня 25-го без помехи со стороны противника. Ставка главнокомандующего, тотчас же об этом информированная, подтвердила приказ Лангль-де-Кари; тем не менее ген. Жоффр был несколько обеспокоен и считал необходимым подтвердить, что передвижения частей не должны были даже вызвать мысль о возможности продолжать отход до р. Маас.
"Я одобряю заранее, - телеграфировал он, - решение, которое вы предпримете в отношении отхода по направлению к высотам р. Маас войск, расположенных в глубине Вевра, если вы сочтете это необходимым. Вы единственное лицо, имеющее возможность судить о вызываемых боевой обстановкой требованиях и принимать соответствующие решения. Но вы должны удерживать за собой фронт на севере, на участке между р. Маас и Вевром, всеми средствами, какими вы располагаете. Используйте, не колеблясь, весь 20-й корпус".
Чтобы быть уверенным, что его мысль правильно понята исполнителями, генералиссимус одновременно прикомандировал к командующему группой армий центра своего уполномоченного ген. Кастельно, который прибыл в Авиз 25-го в 5 часов. В 5 часов 45 минут он дал следующую краткую директиву:
"Оборона р. Маас должна проводиться на правом берегу; на этом берегу следует задержать (противника любой ценой".
Ген. Кастельно продолжал затем свой путь к Вердену, чтобы на месте оценить обстановку и изучить условия, в которых должна была быть использована 2-я армия, которую Ставка главнокомандующего направляла в это время к Бар-ле-Дюк.
Потеря форта Дуомон и вступление в борьбу 2-й армии
Находясь с полевым штабом в Ноайль (Noailles), я считал весьма вероятным мое назначение на Верденский фронт, где значительность предпринятой борьбы и посылаемые подкрепления подтверждали возможность вступления на линию фронта новой армии. По своей собственной инициативе я уже послал начальника разведки, чтобы он изучил обстановку происходивших событий. Поэтому я не был удивлен, получив 24-го вечером приказ передвинуть немедленно мой полевой штаб в направлении на Бар-ле-Дюк и самому представиться генералу Жоффру 25-го утром. Я прибыл в Шантильи в 8 часов и был тотчас представлен главнокомандующему, который, несмотря на лихорадочное и возбужденное состояние окружавших его лиц, сохранял свое обычное спокойствие.
Генерал Жоффр без длинных фраз дал мне понять свое впечатление об обстановке, которая ему представилась серьезной, но не тревожной; он мне приказал спешно отправиться в Бар-ле-Дюк, чтобы быть готовым выполнить поручение, которое его уполномоченный ген. Кастельно уточнит мне на месте.
Чтобы сократить путь, я направился прямо на Суйи, деревню, расположенную по дороге от Бар-ле-Дюк на Верден, где я предполагал найти ген. Кастельно. Но по снежному и обледенелому шоссе мое путешествие на автомобиле оказалось весьма продолжительным. Я остановился только на четверть часа в Шалоне и тем не менее лишь около 7 часов вечера прибыл к ген. Кастельно и ген. Лангль, собравшимся в Суйи. Известия о событии 4-го дня сражения до них доходили очень медленно и казались мало ободряющими. Чтобы быстрее уточнить обстановку, я поспешил в Дюньи, к югу от Вердена, где находился командный пункт ген. Эрра. Между Суйи и р. Маас я пробирался сквозь обозы, направлявшиеся к крепости, колонны, которые загромождали все пути, санитарные части и сквозь полную отчаяния волну местных жителей, искавших убежища подальше от опустошенной полосы.
В Дюньи я узнал о важном событии: 20-й корпус мужественно боролся весь день возле деревни Дуомон, но самый форт только что внезапно захвачен противником. Мы потеряли, таким образом, самое лучшее и самое современное из наших сооружений, на котором сосредоточивалась вся наша надежда, прекрасный наблюдательный пункт, позволявший нам видеть и обстреливать немецкие подступы, и откуда теперь противник сможет направлять свои взоры и удары при малейшей попытке отхода с окружавших Верден позиций.
В тот момент еще не было никаких сведений о причинах этого тяжелого события, но по позднейшим историческим исследованиям ген. Пассага произошло следующее.
Бранденбуржцы 3-го прусского корпуса (ген. Лохов) продвигались по лесистым оврагам, окружающим с востока и запада форт Дуомон. Наш 20-й корпус вышел на позиции, незная местности и не имея возможности соединиться с остатками 30-го корпуса; он дрался, как мог, за каждый клочок земли. Теснимый и беспрерывно преследуемый противником, он был вскоре отброшен к огромному массиву форта Дуомон, который, как он думал, был занят специальным гарнизоном. Одна из бранденбуржских рот остановилась перед укреплением, не решаясь на него наступать. Командир роты лейтенант Брандис{8} сосредоточил свое внимание на этом массиве, покрытом недавно выпавшим снегом... Но вместо того чтобы почувствовать страх, вполне естественный при виде столь мощного оборонительного сооружения, названный офицер испытывал обратное. Он был необычайно возбужден и увлечен успехом боя. Внезапно, обернувшись к своей роте, лейтенант скомандовал: "Направление на Дуомон!". Видя состояние своих людей, которым приказывают итти на верную смерть, он хотя и поколебался, но в то же время слишком настойчивый, чтобы отказаться от своего приказа, сам бросился к намеченной цели. Пораженная рота продвигалась вперед без затруднений; она перерезала и перешла через проволочные заграждения, спустилась в ров, взобралась вверх по снежным склонам центрального массива, вновь спустилась во внутренний двор и, найдя открытые казематы, ворвалась в них; там она перемешалась с нарядом (corvee) французских ополченцев, которые приступали к разоружению артиллерийских казематов. Всего в форту лейтенант Брандис мог насчитать только одного сторожа батареи и около 10 артиллеристов, обслуживавших башню 155-мм орудия.
Следует иметь в виду, что Верден не считался больше "крепостью". В его укреплениях, включенных в общую систему обороны фронта, не было больше ни вооружения, ни собственных гарнизонов; укрепления должны были обороняться по усмотрению начальников секторов теми войсками, которыми эти начальники вообще располагали для своих действий. В частности, в Дуомон, несмотря на его первостепенное значение, не было в свое время произведено каких-либо специальных мероприятий. Указания 30-го корпуса от 24-го числа предусматривали, что Дуомон должен был удерживаться и охраняться; но с 24-го на 25-е число ответственность за его оборону была переложена 30-м корпусом на 20-й; указание же о занятии форта гарнизоном вообще оставалось еще невыполненным к тому моменту, когда появились бранденбуржцы. Лейтенант Брандис - храбрый человек; он мог служить примером для младших офицеров. Сколько других и лучших начали бы колебаться перед страшным препятствием, на флангах которого можно было предполагать существование многочисленных орудий обороны, способных сыграть свою роль.