Петр Артемьев. Сновидения петербуржца

Кто разрешил им вторгнуться в мой дом?
 
 
Какого лешего здесь эти иностранцы,
Свалившиеся с неба африканцы?
 
 
Им говорю: «Послушайте, друзья!
Убраться восвояси не хотите ли?»
Они в ответ: «Из Центра мы “Семья”
 
 
Начальство вашу дачу указало —
Могила получилась из подвала.
 
 
Как обезьяна был покойник, лазал ловко.
 
 
От изумления глазами я захлопал —
И в подпол…
 
 
На каменном полу фанерный гроб, открыт.
В нем – мертвый негр, и от него смердит.
 
 
Зажал я нос. Мне стало дурно, тошно
От аромата нового жильца.
На воздух выскочил, кричу гостям непрошенным:
«Сейчас же убирайте мертвеца!»
 
 
Они опять: «Поймите, мы не можем:
Ваш адрес указал нам Центр.
Мы лишь рабочие. Что делать чернокожим,
 
 
Определяет Ментор».
 
 
Какой кошмар! Мне было не до смеха,
И, потрясенный, в город я уехал…
 
 
Приходит сын на следующий день
С известием: на дачу ездил он,
Пробрался к подполу бесшумно, словно тень,
И все разведал тайно, как шпион.
 
 
Особенно что Федю поразило —
Те негры были некрофилы!
 
 
Он стал свидетелем таинственной их встречи
У подпола и слышал до конца
Безумные, неслыханные речи:
Они сожрать хотели мертвеца!
 

ЕВГЕНИЙ МОРГУНОВ

 
Иду по улице, в руках держу коробку.
(Патроны в ней несу и револьвер!)
Мне боязно – я озираюсь робко:
А вдруг задержит милиционер.
 
 
Спешу в гимназию сто шестьдесят шестую,
Где должен ждать Евгений Моргунов.
Избавлюсь от оружия вчистую.
Подальше от греха: отдал и был таков.
 
 
Ах, если бы добраться поскорей!
Зацапают в Кресты того гляди…
Ну, наконец! Добрался до дверей,
Вхожу в гимназию. Опасность позади.
 
 
Видать, недавно прозвенел звонок.
Последний, пятый, кончился урок.
 
 
Как будто растревоженный тут улей.
 
 
Уверовав: идет все как намечено,
 
 
Ничуть не допуская мысль о краже,
Коробку с уличающей поклажей
 
 
Лежали кучей прямо на полу.
 
 
Зашел в уборную всего лишь на минуту
(Естественно, реакция на страх),
Вернулся. Что такое? Фу ты, ну ты!
Меня встречает девочка в слезах
 
 
(Седьмого класса ученица),
Ногами топает, бранится:
 
 
«Коробку гадкую как ставить вы посмели
На наши ранцы, сумки и портфели?
 
 
Мои лекарства повредились в сумке!
 
 
Страдаю я заболеваньем редким —
Ношу с собой микстуры и таблетки».
 
 
Как аргумент берет портфель она
И сыплет на пол пузырьки, пилюли.
Их в порошок растерли мои пули.
 
 
Дитя вопит, милицией грозя.
Не спорил я. Коробку хвать под мышку.
Ведь место встречи изменить нельзя —
Как угорелый мчусь туда вприпрыжку.
 
 
Пространство коридора пролетаю.
Запасный выход, лестница крутая,
 
 
Этаж… другой… еще один… и вот!..
От ужаса прошиб холодный пот:
 
 
Не ждал меня там Женя Моргунов.
О, Господи! – я плакать был готов.
 
 
Оружие не сбыл я. Неужели
С собой таскать коробку эту снова!
Я думал, что конец, что я у цели,
Но план другой у Жени Моргунова.
 

НЕВА

 
Штормит Нева. Вовсю бушует буря.
Кружится снег в мерцанье фонарей.
Подобны волны пляскам злобных фурий,
А ветер – завыванию зверей.
 
 
Смотрю с моста: на берег вышло трое.
Скажу, не по сердцу мне их шальная прыть:
Неву, как настоящие герои,
Хотят на лодке утлой переплыть.
 
 
Лишь ринулись в клокочущую пену,
Волна так яростно плеснула лодке в бок,
Что в результате от крутого крена
Нахлынул в днище ледяной поток.
 
 
Гребцы мгновенно дали разворот
И выбрались на берег из пучины
Дно осушить и вновь водоворот
Атаковать. (На то они мужчины!)
 
 
Тут я с моста бегу на помощь к ним.
Лодчонку подняли, качаем, как корыто,
И воду – раз, два, три! – движением одним
Всю вылили на каменные плиты.
 
 
Опять нырнула между волн посудина.
Но пересечь Неву кому под силу?
Вольна, неукротима, неподсудна,
Вмиг лодку и людей накрыла.
 
 
В подводный мрак ушли как камень двое.
Ко мне взывал. Протяжно, дико воя,
Его мольбы в куски рвал зимний ветер.
 
 
И наблюдая, как храбрец тонул,
Я взвешивал: пусть прыгну за тобой,
Но не спасу, а сам пойду ко дну —
Бессмысленно мне жертвовать собой.
 
 
Но в ум вошел вопрос, как клин:
А если б это был мой сын,
 
 
То разве я позволил бы ему
Погибнуть одному!
 
 
Ведь я его отец.
Но так же тонущий теперь в Неве пловец,
 
 
Пусть в безрассудстве виноват,
Мне – брат!
 

КУЗНЕЦОВ

 
Старый «Москвич», легковая машина,
В школьном дворе стоит, весь искорежен:
Выбиты стекла, проколоты шины,
Руль поломали, приборы все тоже.
 
 
Место на свалке ему, без вопроса!
Пнул «Москвича» я ногой по колесам.
 
 
Тут он взревел, заработал мотор,
 
 
Я разбудил окаянное лихо.
Кто остановит железного психа?
 
 
Страшно подумать, скольких убили
Трупы восставшие автомобилей!
 
 
Дорого стоят прохожим их гонки:
Кто ни попался, давят подряд —
Молод, старик ли, коляска с ребенком.
Буду в их жертвах и я виноват.
 
 
Но пригляделся к машине немного:
Ба, в ней сидит Кузнецов – слава Богу!
 
 
Как же я раньше его не заметил?
(Странных явлений так много на свете.)
 
 
Раз занимает он место в кабине,
Он хочет ездить, а я неповинен.
Пусть отвечает за все Кузнецов!
 

КИРИЛЛ ЛАВРОВ

 
У Корогодского З.Я.,
Учась актерской школе,
Все узнавали, как и я,
Вкус настоящей боли.
 
 
Был бит жестоко я не раз,
Зато попал на сцену.
Я все стерпел, тем самым спас
Себя и дар бесценный.
 
 
Став наземь твердо, как Антей,
Мечтой возвышен новой,
Актером в труппу БДТ
Решил пойти к Лаврову.
 
 
И вот пошел я на поклон,
Но перед тем увидел сон…
 
 
Сон
Фонтанка. БДТ. Я двери отворил:
На вахте – просто бесподобно! —
Дежурит сам Лавров Кирилл,
Худрук, актер, артист народный.
 
 
Шагнул я радостно с порога —
Лавров, однако, смотрит косо.
Себя со мною держит строго
И задает он мне вопросы:
 
 
Кто я? зачем пришел? откуда?
Я говорю: «Хочу к вам в труппу,
Служить Театру честно буду
И предан буду неотступно.
 
 
Работал в Театре поколений,
Лавров: «Он дал вам позволенье
На переход сюда, простите?
 
 
Без разрешения нельзя, —
Сказал он, пальцем погрозя. —
 
 
Пусть мастер даст свое согласье,
И я приму вас в одночасье».
 
 
На том и кончилась беседа,
А с ней и сновиденье следом.
 

МЕДУЗА

 
Я загорал на берегу пруда.
По виду, как спортивный он бассейн.
Сверкала чистотой его вода,
Как бы кристалл во всей своей красе.
 
 
Но, к сожаленью, пруд был не глубок.
Зайдя в него, я это обнаружил.
Я сесть на дно спокойно даже мог:
Сижу на дне, а голова наруже.
 
 
Здесь не поплаваешь, – подумалось. И вдруг
Дно вниз ушло. Я камнем следом – глюк!
 
 
И оказался вмиг на глубине.
Как всплыть из бездны на поверхность мне?
 
 
Беспомощно руками и ногами
Я трепыхаю. Извиваюсь, как червяк,
Не вырваться на волю мне никак.
 
 
Как бремя сам себе я, как обуза,
Но не сдаюсь всем тяготам назло.
Смотрю: над головой моей медуза
Зависла, как тарелка НЛО.
 
 
В своих усилиях не видя больше прока,
В нее вцепился я, как будто это зонт.
Он мчится вверх, а я за ним в потоках.
Ура! на воле я и вижу горизонт.
 
 
И вот что ценно: выбравшись из плена,
Я плаваю – осталась глубина.
Теперь, напротив, не достанешь дна.
 

ВОЛК

 
В зверинце жили белые барашки.
Охрана их был мой священный долг.
Но срок настал, и преступленьем тяжким
День омрачился: их зарезал волк.
 
 
Нагрянул он открыто и нахально,
Огромный, чернобурый, лютый.
Метнулся в клетку, алчно пасть оскаля,
Убил – и был таков через минуту.
 
 
Моя вина – я не был наготове.
Сказать по правде, здорово я струсил.
Барашки истекали в клетке кровью
И дергались в агонии конвульсий.
 
 
Из четверых барашков лишь один
В живых остался. Как зеницу ока
Его поклялся я беречь и карабин
Наизготовку взял, чтоб встретить пулей волка.
 
 
Откуда ни возьмись. Со зверем нет мне сладу!
Я вскинул карабин. Готов нажать курок.
Но он смирил меня своим всесильным взглядом.
 
 
Мое бездействие для волка добрый знак.
 
 
И он загрыз последнего барашка.
Я стал пособником в его деянье тяжком.
 
 
И с места преступленья, наконец,
Сбежал разбойник. Бледный как мертвец,
 
 
Вхожу туда, – ужасные часы! —
Где убивал барашков чернобурый,
Но трупов не было: кругом сидели псы.
Слизали кровь они и съели мясо, шкуры.
 
 
Так значит, не коснется меня слава
Предателя неосторожных слов
И соучастника убийства: в день кровавый
Ни очевидцев, ни барашков, ни следов…
 

АНТОНОВ

 
В кружку свою с питьевою водой
Бросил комок я вонючего кала
И размешал. Непристойной бурдой
Бурого цвета вода в кружке стала.
 
 
Тут я опомнился. Месиво сраное
Снес в туалет, в унитаз его плюхнул.
Кружку как следует, с мылом, на кухню.
 
 
Только я начал, приходит Антонов.
Мыть не дает. Между краном и мной
Влез, – нахалюга! – помехой, препоной
Стал, да еще повернулся спиной.
 
 
Вытянул руки длиннющие в стороны
(Это такой запретительный жест).
Тычусь то в спину, то в локти позорно я,
Словно во вкопанный каменный крест.
 
 
Гневно хватаю нахала за плечи.
Вижу: тем самым Антонова злю.
Он обернулся лицом ко мне с речью,
Грозно сказал: «Я тебя задавлю!»
 

КОРОГОДСКИЙ

 
Во сне мне грезилось, что Корогодский умер.
Пришел прощаться с ним я в ТЮЗ на панихиду.
Старик любил при жизни едкий юмор,
Да и в гробу он выглядел ехидно.
 
 
Клевал и рвал он словом, как орел,
И вот умолк. Казалось бы, finita!
Но тут, глаза открыв, покойник речь обрел,
Заговорив как прежде ядовито.
 

ВАРФОЛОМЕЕВ

 
Во сне ко мне пришел Варфоломеев,
С ухмылочкой, подмигивает глазом
Стал обольщать заманчивым соблазном.
 
 
И говорит: «Зачем тебе Россия?
Езжай в Америку – вот это, брат, страна!
Накопишь денег, поживешь красиво
И славы вкус изведаешь сполна».
 
 
Поверил я лукавому проныре.
Свободен путь в заокеанский мир.
 
 
У всех в Америку готовы паспорта.
И тут я высказал совсем не то, что думал.
Ослушались меня мои уста.
 
 
Не мог сдержать потока бурной речи
И с пафосом невольно возгласил,
Я всем сказал: «Друзья, до скорой встречи,
До нового свиданья на Руси!»
 
 
Варфоломеев тут как тут.
Глаза таращит дико:
Перепугался, видно, плут
И на меня зашикал,
 
 
И дал мне по лбу тумака,
Чтоб не валял я дурака.
 
 
Явился, мол, мессия!
К чему приплел Россию?
 
 
Зажал он мне покрепче рот
И поволок в аэропорт.
 

ШУКШИНА

 
Лицом к стене лежу я на кровати.
Мной овладела сонная апатия.
 
 
Вдруг прибегает Шукшина.
Как смертный грех она страшна.
 
 
И со словами: «Ах, ты спишь!» —
За шею хвать, как кошка мышь.
 
 
И начала меня трясти,
Как будто я попал под ток.
Боль пробирала до кости.
(Похоже на электрошок.)
 
 
Под зверской пыткой грозной дамы,
Как червь, я корчусь от конвульсий.
Зову на помощь: «Мама, мама!»
И в этот миг – ура! – проснулся.
 

КАПУСТА

 
Сижу на вершине холма,
На травке зеленой. (Был май.)
Извилась тропинка к подножью.
Я огляделся – и что же?
 
 
В руках пятилетнего мальчика
Игрушку заметил опасную.
Случится несчастье ужасное!
 
 
Это – зеленый был шар,
Бросило в холод и жар:
Ответ подсказало мне чувство —
 
 
Граната в руках у мальчишки.
Торчали из кочерыжки
 
 
Взрыватель с чекой и кольцом.
К ребенку со страшным лицом
 
 
Я бросился, вырвав из пальчиков
Орудие смерти у мальчика.
 
 
Но был ли я в здравом рассудке?
Моя потянула рука
Кольцо, и исторглась чека.
(Момент, без сомнения, жуткий!)
 
 
С холма бросил вниз я гранату
С истошной командой: «Ложись!»
Она покатилась по скату
(Рванет так рванет – ну, держись!)
 
 
На трассу, к шоссейной дороге,
Крутой где кончается скос.
Там едет автобус. В итоге
Чего я добился? Вопрос.
 
 
Ужасно как все и как глупо!
В намеренье был своем чист,
А будут на совести трупы.
Подумают, я террорист.
 
 
Хана пассажирам автобуса.
Кричу я истошно: «Тревога!»
А шар – напрямик под колеса.
И стал уповать я на Бога…
 
 
Однако, автобус проехал.
От сердца тогда отлегло:
Взорваться уже не могло,
И я задохнулся от смеха:
 
 
Большая собака обнюхала
Гранату. Тихонько рыча,
В пустое отправила брюхо
Капусты зеленый кочан.
 

ЧЕРНЫЕ ВСАДНИКИ

 
Черные всадники скачут по прерии:
Черные шляпы и маски на них,
Шпоры вонзились в коней вороных —
Взвились плащи, вихри черной материи.
 
 
Вольных мустангов в широких просторах
Ловят: на это лицензия есть.
Черные мысли в пронзительных взорах
Можно сквозь прорези масок прочесть.
 
 
Связь они держат друг с другом по рации,
Чтобы шел бойко обмен информации.
Прерий бескрайних шальное раздолье
Рьяно гнетут деспотичным контролем.
 
 
Словно змеиное жало, лассо
Взвилось над черными крыльями ткани.
Выверен меткий ковбоя бросок —
И лошадиная шея в аркане!
 

ЗЕРКАЛО

 
Подхожу я к зеркалу —
А оно мне врет:
Внешность исковеркало,
В нем я как урод,
 
 
Как карикатура.
Что это за липа?
Нет в моей натуре
Сходства с мерзким типом.
 
 
Не стерпев обиды,
Став стекла врагом,
Жду благого вида
В зеркале другом.
 
 
И второе зеркало
Меня не исковеркало.
 

РАК

 
Отец сказал: «По крайней мере,
Следи за собственным здоровьем».
(Он все просил, чтоб я измерил
Тонометром давленье крови.)
 
 
Внушал: «Здоровье – uber alles!»
Тут Разнатовский, врач, приходит.
Чтоб кровь мою взять на анализ,
Иглу на шприце в вену вводит…
 
 
Сказали позже мне врачи,
Что в правом легком моем – рак,
Что поздно уж меня лечить —
Прошляпил жизнь свою, дурак!
 

ФИЛИМОНОВА ОЛЯ

 
Учебной части при актерской школе.
Учу я текст, работаю над ролью.
Как проклятый тружусь – покоя нету!
Тут Филимонова приходит Оля.
 
 
Лицом бела, и волосы как лен.
Российской выделки богиня Афродита!
Я как мальчишка в Оленьку влюблен.
Она, однако, выглядит сердито.
 
 
В ответ мне: «Здравствуйте», – неласково и сухо.
В глазах ее холодное ненастье.
Она не любит! И поник я духом:
Чужими были мы в тот миг в учебной части.
 
 
В руке держала Оленька листок.
Ей в пропуске нужна была отметка
О времени ухода: вышел срок —
Ученье кончилось. Прощай навеки, клетка!
 

МЕТРО

 
Мне в Автово, на станции метро,
Картина дивная открылась глазу:
Красавиц молодых и пожилых матрон
Увидел сотню в вестибюле сразу.
 
 
Их привело событие одно:
Он претенденток отбирал на роли,
И Филимонова была среди них Оля.
Лицом бела, и волосы как лен.
Я как мальчишка в Оленьку влюблен,
Она же на меня в обиде:
Мою фигуру издали завидя
И зыркнув в сторону мою остро,
Не скрыв досады, вышла из метро.
Капризная, надув сердито губы,
Вела она себя довольно грубо.
 
 
Себе внушаю я: не вешай нос, Петро,
Все впереди – и шанс твой не потерян.
Вернется Филимонова в метро.
Настанет час. И в этом будь уверен.
 

АНТОНОВСКИЕ ЯБЛОКИ

 
Базарный прилавок. Антоновских яблок
Сложили на нем пирамиду.
Красиво лежат и не валятся набок,
Поэтому крайне обидно:
 
 
Дядька какой-то повел себя нагло так —
Хвать шар зеленый с лотка,
И полетело душистое яблоко
В меня из его кулака,
 
 
В лоб угодило. Тогда я в отместку
Кинул антоновку тоже.
Мой аргумент был не менее веский:
Дядьке досталось по роже.
 
 
Встречный удар хоть ему и нанес я,
Он не убавил задора.
Скоро не стало совсем на подносе
Антоновских яблок раздора.
 

ПЯТНИЦКИЙ

 
Чтоб дополучить свою зарплату,
На филфак я, в ЛГУ, приехал
Получить должок, да без успеха.
 
 
В вестибюле вижу: Аль Пачино
И решил я выяснить причину,
Получить у них ответ толковый:
Почему не дали денег в кассе?
(Альма матер этот факт не красил.)
 
 
Слушали они мою историю
И смотрели как на недоумка.
Тут я вздрогнул: мысль пришла о воре —
Что хотят ограбить мою сумку.
 
 
Видя ситуации курьезность,
Чуракова говорит: «Религиозность
Довела тебя, брат, до предела.
Слишком осторожным быть не дело!»
 
 
Аль Пачино (Майкл Корлеоне)
Надо мной посмеиваться стал,
И язвили гангстера уста,
Сквернословя едко и ядрено.
«Чур меня!» – озлился я на дона.
Сзади Пятницкий плечо мое достал.
 
 
«Ты зачем попер на мафиози? —
Говорит. – Молись, чтоб пронесло.
Будь на стреме, помни об угрозе,
Той, что заключает в себе Зло!»
 

ФУНДУК

 
Я был с Галиной в лютой ссоре.
На сердце черная пурга.
Друг в друга мы бросали взоры
И слов разящие укоры,
Как два заклятые врага.
 
 
Весь быт наш мирный был разрушен,
И в довершение войны
Ее отравленную душу
Еще стал жечь и яд вины.
 
 
Чтоб заслужить мое прощенье,
Галина ставит – жест красив! —
На стол тарелку с угощеньем,
Меня отведать пригласив.
 
 
С Галиной ели мы орехи
(И это точно был фундук),
И все житейские помехи
В момент растаяли, как звук.
 

ОБРЕЗАНИЕ

 
Любитель самоистязанья,
Себе я делал обрезанье.
 
 
Край срезал кожицы на члене,
Решил, что мало, – и не лень мне! —
 
 
Я кожу больше оттянул,
Сплеча ножищем саданул.
 
 
От болевого шока
В себя прийти не мог я.
 
 
Когда взглянул я между ног,
Сильнее прежнего был шок:
 
 
Мужского не было конца,
А с ним пропали два яйца!
 

ВОРОН

 
Зашел по колено я в пруд,
А рядом с моей ногою
Две рыбки. Они плывут
Понуро одна за другою.
 
 
Их ждет незавидная доля —
Послушны они поневоле.
 
 
Как будто им свыше приказ
Стать жертвой, добычей, уловом.
Они не противницы злого
И примут безропотно казнь.
 
 
И проклял я рыбье смиренье!
С жестоким, холодным презреньем
 
 
И ненавистью оголтелой
Схватил два покорных тела,
 
 
И выбросил их на песок,
И видел, как с неба проворно
Слетел на живой кусок
Прожорливый черный ворон.
 

   .

СВЕТЛАНА БЕЛОВА

 
Я видел сон: в начале января
(Недавно год отпраздновали Новый)
Светлану встретил я на улице, Белову,
И на нее запал, вульгарно говоря.
 
 
Ее глаза как бархат черный,
Как бархат гладкий взгляд их нежный.
Игра в нем искорки задорной
И чистота пушинки снежной.
 
 
Стрела Амура к цели полетела,
В Светланы сердце пущенная мной,
И говорит она решительно и смело:
«Хочу тебя, пойдем ко мне домой!»
 

 
С ней поднялись по лестнице к квартире.
(Желанье разгоралось все сильней.
Я чувствовал: в огромном этом мире,
На белом свете, нет ее родней.)
 
 
Но вот
случилось
что
потом —
Исчезла
Света
как
фантом!
В сознании невиданной потери,
В безумии панического страха
Я взвыл подобно раненному зверю,
Я был на грани жизненного краха.
 
 
«Входи в квартиру, милый, я готова!»
 
 
Я дверь открыл, вхожу – и вижу ложе:
На нем Светлана без одежды.
На божество она похожа,
Меня зовет и тело нежит.
 
 
А рядом с нею на постели
Лежат два волка. Словно бритвы,
Клыки, оскалившись, блестели.
Рычат. Я стал читать молитвы.
 
 
С постели спрыгнули и смолкли.
 
 
Одежду сбросив и горя желаньем,
Я бросился в объятия к Светлане
И поцелуями горячими обжег
Ее все тело с головы до ног.
Но несмотря на все мои старанья,
Мой член обмяк. Я главного не смог.
 
 
И это – правда горькая в рассказе:
Не слились мы со Светою в экстазе.
 
 
Итак, я потерпел в постели
Фиаско полное. К тому – какой позор! —
На секс наш посторонние глазели,
Но скрыть себя до времени сумели,
И был среди них Меньшиков, актер.
 

РАФИНАД

 
Гигиенических салфеток
Носил я в сумке упаковку
(Для наведенья марафета).
Достал пакет, но взял неловко,
И уронил салфетки наземь я.
Что за досадная оказия!
И подобрав пакет с земли,
Увидел я, что он в пыли,
Но изнутри не стал он грязным
И возбудителем заразным:
Салфетки в пленке герметичной,
Всегда они гигиеничны.
Пакет я вытер, отряхнул
И в сумку снова запихнул.
Но тут растроился я очень:
Рука нащупала коробку,
Водой нечистой был подмочен
В ней сахар. Выскочила пробка —
Бутылка в сумке пролилась,
С водой на дне смешалась грязь,
Впиталась в сахар. Вот досада!
Пропало столько рафинада!
 

ВАГОНОВОЖАТАЯ

 
Еду в трамвае —
переживаю:
 
 
Он управляется бабой дебильной,
Жизнь пешеходов ее мало трогает,
Едет, не глядя в окно на дорогу,
По телефону болтает мобильному.
 
 
Что вытворяет безмозглая дура?
Вот подойду – и влеплю ей затрещину.
Только подумал – на рельсах фигура
Выросла стройной молоденькой женщины.
 
 
Тетка беспечна,
                        наезд обеспечен! —
Вспыхнула мысль. От волненья вспотел я:
Прет на прохожую груда металла…
Вопль, удар – и ее распластало.
Буфер, наехав, коверкать стал тело.
 
 
Шок испытав, я зажмурил глаза.
Тетка нажала на тормоза.
 
 
Стоп. Остановка.
                   Поздно, чертовка!
Надо такой приключиться беде,
Плюс предстоят показанья в суде.
 
 
Вид был ужасен кровавого трупа.
Тетка смотрела спокойно и тупо,
Как посторонняя, невиноватая.
Баба-убийца, вагоновожатая.
 
 
Люди сбежались толпою вокруг.
Охти да ахти, снуют хлопотливо.
Тело недвижное, дернувшись, вдруг
На ноги встало от силы прилива.
 
 
Корпус обрел свою прежнюю форму,
Шея не виснет, и строен скелет,
Зажили раны, и пульс пришел в норму,
Кровоподтеков пропал синий цвет.
 
 
Сжало в ладони оно в кулаки,
Чтобы вожатой задать тумаки.
 

НАДЕЖДА

 
Мотор заведен, и сейчас мы отчалим.
Стартуем. Надежда бежит впопыхах
Вдогон за машиной с гримасой печальной.
 
 
Кричит нам она: «Я сварю вам обед,
 
 
Отец на ходу ей кричит из окошка:
«Надежда, пойми, ты дурная кухарка.
Вчерашний твой суп – от него только харкать,
Дать бы тебе за него по лбу ложкой!
 
 
Нет проку в тебе – увольняю за это,
И сам приготовлю на ужин котлеты.
 
 
Отныне мы трое тебе не питомцы,
Расчет получи, пару рваных червонцев!»
 
 
Две рваных бумажки ей бросил под ноги
И резко дал газу. Надежда одна,
Рыдая, стояла на пыльной дороге…
Но было еще продолжение сна…
 
 
Отец не нарушил им данный обет:
Нажарил на ужин он гору котлет,
Но пробовать мать их не стала, однако,
Под дерево бросив голодным собакам.
 

   .

ДАДА ПРШО

 
Два футбольных клуба – «Челси» и «Монако» —
В Лиге чемпионов проводили матч.
Монегасков острая началась атака,
Пас был отдан форварду, подхватил он мяч.
 
 
Это был Дада Пршо.
Первым краем он прошел
И пробил издалека,
Подкрутивши мяч слегка.
 
 
Тот под перекладину бац! – и вниз отскок,
Вдоль вратарской линии покатился вбок.
 
 
Но одно не ясно: пересек ее ли?
(Спорные моменты – правило в футболе.)
 
 
Дал повтор замедленный телеоператор:
Мяч зашел за линию – видно хорошо,
Но судьи решение – субъективный фактор,
И засчитан не был гол Дада Пршо.
 

«ВЕЛИКАН»

 
Через трамвайные пути
Дорогу мне не перейти,
Максима Горького известный всем проспект.
Трамваи едут взад-вперед,
Один, другой и третий прет.
И все мои попытки – ноль эффект.
 
 
И только сделаю я шаг,
Заметит вмиг железный враг
И на меня несется, будто бы стрела.
И отступаю я назад,
Проехал мимо подлый гад,
Но следом новый змей ползет из-за угла.
 
 
Вот-вот порвется жизни нить:
Они меня хотят убить.
В лепешку смят я буду многотонным грузом.
Бегу вперед во всю я прыть,
И удалось мне проскочить.
Трамвай дал тормоз, за спиной проехав юзом.
 
 
Раздался скрежет мне вдогон,
Но перешел я рубикон —
И вот гуляю в Александровском саду.
Разжал тиски свои капкан,
И к кинотеатру «Великан»
Походкой бодрой и уверенной иду!
 

КОРАБЛИК

 
Еду по льду на фигурных коньках,
Сделать мечтаю фигуру – кораблик.
Прежних попыток эффектом был крах.
Новая проба. Берет меня страх.
Я наступаю на старые грабли?
 
 
Ноги расставив, как два носа лодки,
Боком по льду без проблем всяких еду.
Выполнил я элемент сложный четко.
Видела мать. Ей кричу во всю глотку:
«Мама, ты рада? Победа, победа!»
 
 
P.S. (post scriptum)
 

ТУПИК

 
Иду по Боровой. Дом номер двадцать шесть.
В нем диспансер для наркоманов есть.
 
 
А у дверей, в коляске инвалидной,
Сидит бритоголовый инвалид,
И невооруженным глазом видно,