Страница:
– Сдаюсь… Короче, так. Все, что я вчера наплел здесь – полная чепуха. Нет никакой Меркенской АССР. Нет никаких меркенцев. Вернее, они – есть. Но – это не нация, не народность, а просто – жители села Мерке, откуда я родом.
Рот теперь приоткрылся у студента:
– Как, нет Меркенской АССР? А перевод? А…
– Вот, так вот, – говорю, – шутка это была. Хохма. Прикол.
– Как это, шутка! Как это, шутка! Да, я сегодня на ящик пива поспорил с ребятами, что есть такая АССР. Никто не верит! Я с ними по-меркенски разговаривал. Я им обещал живого меркенца привести! В доказательство. То есть, тебя. А теперь? Что? Ящик пива? Да?… О-о-о! Какой же, я – дурак, какой дурак!..
– А вот, это – правильно, – ответил я ему. – Акымак ты (ненормальный), настоящий – акымак. В переводе, с… меркенского.
Петралаш шестой. Истина – в вине?
Петралаш седьмой. Поезда, злополучные…
Петралаш восьмой. Вася – НЛО
Петралаш девятый. И надо – и незачем
Рот теперь приоткрылся у студента:
– Как, нет Меркенской АССР? А перевод? А…
– Вот, так вот, – говорю, – шутка это была. Хохма. Прикол.
– Как это, шутка! Как это, шутка! Да, я сегодня на ящик пива поспорил с ребятами, что есть такая АССР. Никто не верит! Я с ними по-меркенски разговаривал. Я им обещал живого меркенца привести! В доказательство. То есть, тебя. А теперь? Что? Ящик пива? Да?… О-о-о! Какой же, я – дурак, какой дурак!..
– А вот, это – правильно, – ответил я ему. – Акымак ты (ненормальный), настоящий – акымак. В переводе, с… меркенского.
Петралаш шестой. Истина – в вине?
Следующий петралаш – как бы, в продолжение предыдущей истории, но совершенно на другую тему.
Как выше упоминалось, в институт я не поступил. Надо было возвращаться домой. Естественно, поездом. В «предварительной» кассе билетов на ближайшие дни не оказалось. Оставался «Х»-вариант: «За час до отправления поезда».
На следующий день после того, как одного из представителей «малых народов», то есть – меня, «раскололи», а потом превратили снова в простого русского азиата (или – азиатского русского, как вам будет угодно), собрав свое скромное абитуриентское барахлишко, я отправился на вокзал.
Но: ни за час, ни за полчаса до отправления поезда, кроме места в купейном вагоне (50 руб.), ничего другого мне предложить не смогли. Я-то, устраивая в «Доме колхозника» «сабантуйчик», рассчитывал на билет в плацкартном вагоне (34 руб.). А тут…
Вот, это да! Влип! В кармане – ровно две бумажки (по 25 руб). И все! А как же: еда, курево? Как-никак, а целых трое суток идет поезд от Москвы до столицы Киргизии – Фрунзе. (Тогда, еще не Бишкеком она называлась). Во, – думаю, – «день рожденьице» у меня предстоит! (Как раз, на завтра у меня выходил День рождения). Это, что: на абсолютный «тощак» придется его отмечать?
Крепко тогда пришлось мне почесать свой затылок. Но чеши, ни чеши, а другого ничего не оставалось. Пришлось покупать билет в купейный вагон. На бегу, чуть ли не на последних минутах, все оформил и заскочил в вагон.
Купе оказалось – двухместное. Попутчица – миловидная женщина, на вид, лет на 5 – 10 старше меня. Не слишком общительная. Но туда-сюда, а на столике – уже и курица жаренная, и колбаска и овощи всякие. А у меня-то – ноль полнейший.
Под видом – покурить, вышел в тамбур (Женщины тогда, почти все, не курили). Тут еще… ужин начали разносить в судках, на огромных, таких, решетках, типа этажерки с ручками. Запахи!.. Желудок сам себя переваривать начал. Весь день, ведь, до этого толком не ел. Решил «задавить» голод куревом. Не проблема. «Стрельнул» в своем тамбуре, потом – в другом, третьем. Так, пару часов и «проваландался».
– Где вы, так долго были? Уже и ужин кончился. – Приветливо встретила меня попутчица.
– Да, я в вагоне-ресторане «ужинал», потом курил в тамбуре. – Ответил ей. А сам слюну глотаю – запах от остатков ужина еще не выветрился.
Дело, к ночи. О всяких, там, «дорожных романах» с попутчицами наслышан был предостаточно. Тем более моя попутчица начала слишком демонстративно, как мне показалось, готовиться ко сну. (Как потом оказалось, действительно – показалось).
Естественно, каким бы голодным я себя не чувствовал (как же можно было «ударить лицом в грязь», когда такой случай подвернулся), начал к ней «клеиться». Вот тут и началось…
Какой шум она подняла!.. Прибежали проводники. Менты откуда-то появились. Увели меня. А ментам – что, надо? Документы проверили, вещички. «Шнырь», «шнырь»… по карманам – «голяк» полный. Только переглядываются.
– Как же, – спрашивают, – студент ты – не состоявшийся, домой собираешься доехать? Без единой копейки? Воровать будешь?
Я им все по порядку и рассказал: про «меркенца», про «за час до отправления», и про «лицом в грязь», тоже. От души насмеялись все втроем. Подружились. Потом один ушел к проводникам договариваться. А тот, что остался, мне даже «трояк» сунул. (Среди них тоже, оказывается, люди бывают).
Вопрос мой разрешили даже слишком просто: меня подселили к мужчине лет, эдак – 45-ти, а молодую женщину, что была с ним, переселили к моей бывшей попутчице, так резко превратившейся из вполне миловидной в какую-то страхолюдину.
Мужчина этот оказался поляком, кое-как, больше «на пальцах», объяснявшимся на русском. Чуть позже, когда мы начали друг друга понимать, выяснилось, что ехал он в Киргизию к дочке, которая вышла замуж за русского парня, служившего в Польше пару лет назад.
Кое-как, тоже «на пальцах», я ему объяснил причину «великого переселения». Он в ответ, крепко пожал мне руку. И похвалил похлопыванием по плечу. И особенным, нашим русским оттопыриванием большого пальца руки – вверх. Мол: «Во!» «Во!». Сунул «червонец» и отправил в вагон-ресторан за коньяком. Обмыть, так сказать, поступок настоящего мужчины, то бишь, меня. Все плечи мне обтрепал со словами: Мужик – «Во!»
И понеслось… все трое суток (!!!) он вообще, (Вообще!) не дал мне даже просто сомкнуть глаза. Если быть совсем точным – двое с половиной суток. Потому что после первого же («с горкой») стакана коньяка, я свалился «замертво». (Ведь, совершенно на голодный желудок!). Успев перед «отключкой» кое-как ему объяснить, что у «меня завтра – День рождения».
Рано утром разбудил меня тоже коньячный запах, но уже более приятный, какого-то другого элитного коньяка. Под самым носом. С некоторым усилием продрав глаза, первое, что я увидел перед своим взором – стакан, до краев наполненный коньяком, и кусочек хлеба с толстым слоем черной икры сверху.
– Дждзень рожження! Дждзень рожження! – Передо мной стоит этот поляк, улыбаясь во весь рот, кивком головы показывает на празднично накрытый столик и сует мне в руки стакан с коньяком и хлеб с черной икрой.
Боже! Такого «вкусного» Дня рождения, больше, у меня никогда не было за всю мою жизнь! Тут тебе: икра черная, икра красная, балычок, сервелаты разных сортов, какие-то заморские баночки с непонятной для меня снедью, напитки всякие, импортный коньяк, в какой-то пузатой бутылке! А – тортик!.. М-м-м!!! И все это – в начале семидесятых! Когда, даже просто слово – «сервелат» для меня, сельского жителя «из глубинки», было незнакомым.
Где-то к середине дня, когда к выпитому коньячку добавилась тоже неизвестная мне водка «Кремлевская» и еще какие-то деликатесы, мы оба почувствовали, что начинаем понимать друг друга. Хотя он разговаривал, вроде как, по-польски, а я – по-русски.
Для примера. Снимаю брюки, одеваю трико. Он мне:
– Шо ты, «бжутшцы» други «тшаджешь»?
Я спокойно объясняю:
– Брюки уже помялись, а трико – как раз, для дороги. В ресторан – что, в трико нельзя сбегать?
Это я к тому, что мои «забеги» в вагон-ресторан стали потом постоянными. Сунет он мне пару-тройку «червонцев», похлопает по плечу: смотри, мол, сам. Я – туда и обратно. Сдачу с «червонцев», какую мне иногда давали, поляк не брал, а все теребил за плечи (мужик – Во!) и хлопал по моим карманам. (Раньше в трико карманы были – не то, что сейчас!).
То, что у меня «дждзень рожження», вскоре разнеслось по всему вагону. Какой же русский (да и киргиз, тоже) пройдет мимо «халявы»? И потянулись к нам…
Станция «Аральское море». Купил поляк РЫБИНУ! Станция «Арысь» – АРБУЗ! Соответственно… и «под РЫБИНУ», и «под АРБУЗ». (Проводники и отдельные пассажиры, считай, «прописались» у нас в купе). А я – был переводчиком! Представьте себе: ни хрена не зная польского, я – его понимал! Толи, действительно, спиртное ломает какие-то языковые барьеры, толи, где-то в подкорковом слое у меня какие-то гены расшевелились. (В фамилии моей, явно, прослеживаются польские корни). Но ведь, на самом деле!
…Какое-то время уже после этой истории я, пусть с натяжкой, «врубался» в польскую речь. Как раз, по телевидению показывали польский сериал «Четыре танкиста и собака» с синхронным переводом. Я спокойно мог смотреть этот фильм без какого-либо перевода. Совсем недавно этот фильм повторяли. Попытался сейчас «врубиться» в польский. Нет. Не получилось.
А тогда…
Вот, едем по бескрайним казахстанским степям. Он, глядя в окно, что-то бжиекает, пшиекает про пустующую «дзжемлю» (ну, не помню, что конкретно поляк тогда говорил). Я ему по-русски (По-русски!) отвечаю:
– Ну, и толку: что земли много. Без воды земля – мертвая.
Он бжиекает что-то в ответ, уже про воду. И спокойно, так, беседуем, как ни в чем, ни бывало.
Хорошо. Есть в моей фамилии какие-то польские корни. Может, действительно, где-то там, что-то щелкнуло и просочилось через гены. Но ведь, я с ним на русском говорил! А он, также понимал меня, как и я – его.
Особенно «шкодно» про арбузы получилось. Когда все доели тот самый АРБУЗ. Нет. АРБУЗИЩЕ! И допили очередную «джужескую». Оставшись вдвоем, завели мы разговор «за арбузы»: где они растут, как растут? А я решил подшутить над своим попутчиком.
Он спрашивает:
– Арбузы на земле растут, как капуста, как помидоры? – Над полом руками водит.
– Ни фига, – ему отвечаю, – они на деревьях растут. – Раскрываю перед его носом руки, как один из героев в фильме «Джентельмены удачи».
Он начал спорить: мол, где-то, еще в школьном учебнике видел картинку – арбузы растут на земле. Я ему:
Кто, из нас, лучше знает? Я родился и вырос в Азии. Мой папа, – говорю, – тоже родился и вырос в Азии. Мы, наверное, лучше знаем – на деревьях арбузы растут.
И тут… представьте себе!.. Поезд остановился на каком-то затерявшемся в степи казахстанском полустанке. Возле примитивного здания вокзала – всего три карагача. (Карагач – дерево, такое, у которого корень – глубже, чем высота самого дерева). Местные казахи посадили возле этих карагачей тыкву. Несколько тыквин заплелись на деревья и висят на ветках… Чем, не арбузы?!
– Вон, – говорю, – смотри, – тычу пальцем в окно. – На деревьях – арбузы! (Карагач он до этого, ведь, просто не мог нигде видеть).
…Честно говоря, я удивлен был не меньше поляка: ведь надо же, как подфартило! В доказательство моих слов в самый нужный момент окна нашего вагона оказались, именно, в нужном месте!
На того же, просто жалко стало смотреть. Сначала он до-олго, так, смотрел на эти тыквы. Потом заплакал. Натурально заплакал, что-то причитая про Кремль, который «обманывал поляков с самого детства и продолжает это делать», про монголо-татар, которые «не дошли до Польши и не рассказали его предкам всей правды про арбузы»…
В общем, скис поляк, и снова отправил меня в вагон-ресторан за очередной бутылкой, чтобы залить горе, возникшее из-за так неожиданно открывшейся ему «истины».
…Блин, хотел ему сразу правду сказать: мол, шутка это, пошутил я. Помешали. Заметили ж, мою очередную «вылазку». Снова многие к нам в купе на халяву «слетелись».
Потом, уже под Джамбулом, все само открылось: увидел он и арбузы, растущие на земле, и тыквы, плетущиеся по голому забору. Схлопотал я за это от своего попутчика. И крепко. Прямо по морде. А когда у меня под глазом синячище вздулся, отправил в ресторан за «лекарством». Потом – за «мировой».
Без «хвоста» я уже к нему не возвращался. «Халявщики» сопровождали нас до самой станции «Шопоково», что уже под самой столицей Киргизии, и куда, как раз, мой поляк ехал к своей дочке. Только он, к этому времени, уже не понимал этого. Потому что был уже – совсем никакой. Ну-ка – трое суток не спать! И пить, пить, пить… пусть даже и под хорошую закусь.
А «мой поляк», говорю потому, что для него я стал за это время настолько близким!..
Еще, где-то под Кызыл-Ордой, он пообещал, что «…разведет дочку с прошлым русским воином, и выдаст снова замуж, только – за меня». И «всучил» чуть ли не в зубы листок, с написанным по-русски, но латинскими буквами, домашним адресом своей дочки.
…На станции «Шопоково» поезд стоит всего три минуты, а мой поляк и «лыка не вяжет». Ни на польском, ни на русском, ни на, теперь уже своем родном, пьяном, мычащем наречии. Куда приехал, зачем приехал?…
Спрыгнул с поезда я еще на ходу, подбежал к стоявшим у перрона возле своих машин таксистам, сунул одному из них листок с тем самым адресом, и все те, скомканные в кучу «сдачи», которые накопились за поездку…
Проводники тем временем вывалили на перрон ничего не понимающего поляка со всеми его чемоданами, за трое суток дороги ставшими почему-то совсем легкими. Я еще успел к этой общей куче таксиста подтащить.
Поезд начал трогаться, когда проводники втянули меня снова в вагон. А я, на всякий случай, уже на ходу успел крикнуть таксисту, что номер его машины запомнил.
Как выше упоминалось, в институт я не поступил. Надо было возвращаться домой. Естественно, поездом. В «предварительной» кассе билетов на ближайшие дни не оказалось. Оставался «Х»-вариант: «За час до отправления поезда».
На следующий день после того, как одного из представителей «малых народов», то есть – меня, «раскололи», а потом превратили снова в простого русского азиата (или – азиатского русского, как вам будет угодно), собрав свое скромное абитуриентское барахлишко, я отправился на вокзал.
Но: ни за час, ни за полчаса до отправления поезда, кроме места в купейном вагоне (50 руб.), ничего другого мне предложить не смогли. Я-то, устраивая в «Доме колхозника» «сабантуйчик», рассчитывал на билет в плацкартном вагоне (34 руб.). А тут…
Вот, это да! Влип! В кармане – ровно две бумажки (по 25 руб). И все! А как же: еда, курево? Как-никак, а целых трое суток идет поезд от Москвы до столицы Киргизии – Фрунзе. (Тогда, еще не Бишкеком она называлась). Во, – думаю, – «день рожденьице» у меня предстоит! (Как раз, на завтра у меня выходил День рождения). Это, что: на абсолютный «тощак» придется его отмечать?
Крепко тогда пришлось мне почесать свой затылок. Но чеши, ни чеши, а другого ничего не оставалось. Пришлось покупать билет в купейный вагон. На бегу, чуть ли не на последних минутах, все оформил и заскочил в вагон.
Купе оказалось – двухместное. Попутчица – миловидная женщина, на вид, лет на 5 – 10 старше меня. Не слишком общительная. Но туда-сюда, а на столике – уже и курица жаренная, и колбаска и овощи всякие. А у меня-то – ноль полнейший.
Под видом – покурить, вышел в тамбур (Женщины тогда, почти все, не курили). Тут еще… ужин начали разносить в судках, на огромных, таких, решетках, типа этажерки с ручками. Запахи!.. Желудок сам себя переваривать начал. Весь день, ведь, до этого толком не ел. Решил «задавить» голод куревом. Не проблема. «Стрельнул» в своем тамбуре, потом – в другом, третьем. Так, пару часов и «проваландался».
– Где вы, так долго были? Уже и ужин кончился. – Приветливо встретила меня попутчица.
– Да, я в вагоне-ресторане «ужинал», потом курил в тамбуре. – Ответил ей. А сам слюну глотаю – запах от остатков ужина еще не выветрился.
Дело, к ночи. О всяких, там, «дорожных романах» с попутчицами наслышан был предостаточно. Тем более моя попутчица начала слишком демонстративно, как мне показалось, готовиться ко сну. (Как потом оказалось, действительно – показалось).
Естественно, каким бы голодным я себя не чувствовал (как же можно было «ударить лицом в грязь», когда такой случай подвернулся), начал к ней «клеиться». Вот тут и началось…
Какой шум она подняла!.. Прибежали проводники. Менты откуда-то появились. Увели меня. А ментам – что, надо? Документы проверили, вещички. «Шнырь», «шнырь»… по карманам – «голяк» полный. Только переглядываются.
– Как же, – спрашивают, – студент ты – не состоявшийся, домой собираешься доехать? Без единой копейки? Воровать будешь?
Я им все по порядку и рассказал: про «меркенца», про «за час до отправления», и про «лицом в грязь», тоже. От души насмеялись все втроем. Подружились. Потом один ушел к проводникам договариваться. А тот, что остался, мне даже «трояк» сунул. (Среди них тоже, оказывается, люди бывают).
Вопрос мой разрешили даже слишком просто: меня подселили к мужчине лет, эдак – 45-ти, а молодую женщину, что была с ним, переселили к моей бывшей попутчице, так резко превратившейся из вполне миловидной в какую-то страхолюдину.
Мужчина этот оказался поляком, кое-как, больше «на пальцах», объяснявшимся на русском. Чуть позже, когда мы начали друг друга понимать, выяснилось, что ехал он в Киргизию к дочке, которая вышла замуж за русского парня, служившего в Польше пару лет назад.
Кое-как, тоже «на пальцах», я ему объяснил причину «великого переселения». Он в ответ, крепко пожал мне руку. И похвалил похлопыванием по плечу. И особенным, нашим русским оттопыриванием большого пальца руки – вверх. Мол: «Во!» «Во!». Сунул «червонец» и отправил в вагон-ресторан за коньяком. Обмыть, так сказать, поступок настоящего мужчины, то бишь, меня. Все плечи мне обтрепал со словами: Мужик – «Во!»
И понеслось… все трое суток (!!!) он вообще, (Вообще!) не дал мне даже просто сомкнуть глаза. Если быть совсем точным – двое с половиной суток. Потому что после первого же («с горкой») стакана коньяка, я свалился «замертво». (Ведь, совершенно на голодный желудок!). Успев перед «отключкой» кое-как ему объяснить, что у «меня завтра – День рождения».
Рано утром разбудил меня тоже коньячный запах, но уже более приятный, какого-то другого элитного коньяка. Под самым носом. С некоторым усилием продрав глаза, первое, что я увидел перед своим взором – стакан, до краев наполненный коньяком, и кусочек хлеба с толстым слоем черной икры сверху.
– Дждзень рожження! Дждзень рожження! – Передо мной стоит этот поляк, улыбаясь во весь рот, кивком головы показывает на празднично накрытый столик и сует мне в руки стакан с коньяком и хлеб с черной икрой.
Боже! Такого «вкусного» Дня рождения, больше, у меня никогда не было за всю мою жизнь! Тут тебе: икра черная, икра красная, балычок, сервелаты разных сортов, какие-то заморские баночки с непонятной для меня снедью, напитки всякие, импортный коньяк, в какой-то пузатой бутылке! А – тортик!.. М-м-м!!! И все это – в начале семидесятых! Когда, даже просто слово – «сервелат» для меня, сельского жителя «из глубинки», было незнакомым.
Где-то к середине дня, когда к выпитому коньячку добавилась тоже неизвестная мне водка «Кремлевская» и еще какие-то деликатесы, мы оба почувствовали, что начинаем понимать друг друга. Хотя он разговаривал, вроде как, по-польски, а я – по-русски.
Для примера. Снимаю брюки, одеваю трико. Он мне:
– Шо ты, «бжутшцы» други «тшаджешь»?
Я спокойно объясняю:
– Брюки уже помялись, а трико – как раз, для дороги. В ресторан – что, в трико нельзя сбегать?
Это я к тому, что мои «забеги» в вагон-ресторан стали потом постоянными. Сунет он мне пару-тройку «червонцев», похлопает по плечу: смотри, мол, сам. Я – туда и обратно. Сдачу с «червонцев», какую мне иногда давали, поляк не брал, а все теребил за плечи (мужик – Во!) и хлопал по моим карманам. (Раньше в трико карманы были – не то, что сейчас!).
То, что у меня «дждзень рожження», вскоре разнеслось по всему вагону. Какой же русский (да и киргиз, тоже) пройдет мимо «халявы»? И потянулись к нам…
Станция «Аральское море». Купил поляк РЫБИНУ! Станция «Арысь» – АРБУЗ! Соответственно… и «под РЫБИНУ», и «под АРБУЗ». (Проводники и отдельные пассажиры, считай, «прописались» у нас в купе). А я – был переводчиком! Представьте себе: ни хрена не зная польского, я – его понимал! Толи, действительно, спиртное ломает какие-то языковые барьеры, толи, где-то в подкорковом слое у меня какие-то гены расшевелились. (В фамилии моей, явно, прослеживаются польские корни). Но ведь, на самом деле!
…Какое-то время уже после этой истории я, пусть с натяжкой, «врубался» в польскую речь. Как раз, по телевидению показывали польский сериал «Четыре танкиста и собака» с синхронным переводом. Я спокойно мог смотреть этот фильм без какого-либо перевода. Совсем недавно этот фильм повторяли. Попытался сейчас «врубиться» в польский. Нет. Не получилось.
А тогда…
Вот, едем по бескрайним казахстанским степям. Он, глядя в окно, что-то бжиекает, пшиекает про пустующую «дзжемлю» (ну, не помню, что конкретно поляк тогда говорил). Я ему по-русски (По-русски!) отвечаю:
– Ну, и толку: что земли много. Без воды земля – мертвая.
Он бжиекает что-то в ответ, уже про воду. И спокойно, так, беседуем, как ни в чем, ни бывало.
Хорошо. Есть в моей фамилии какие-то польские корни. Может, действительно, где-то там, что-то щелкнуло и просочилось через гены. Но ведь, я с ним на русском говорил! А он, также понимал меня, как и я – его.
Особенно «шкодно» про арбузы получилось. Когда все доели тот самый АРБУЗ. Нет. АРБУЗИЩЕ! И допили очередную «джужескую». Оставшись вдвоем, завели мы разговор «за арбузы»: где они растут, как растут? А я решил подшутить над своим попутчиком.
Он спрашивает:
– Арбузы на земле растут, как капуста, как помидоры? – Над полом руками водит.
– Ни фига, – ему отвечаю, – они на деревьях растут. – Раскрываю перед его носом руки, как один из героев в фильме «Джентельмены удачи».
Он начал спорить: мол, где-то, еще в школьном учебнике видел картинку – арбузы растут на земле. Я ему:
Кто, из нас, лучше знает? Я родился и вырос в Азии. Мой папа, – говорю, – тоже родился и вырос в Азии. Мы, наверное, лучше знаем – на деревьях арбузы растут.
И тут… представьте себе!.. Поезд остановился на каком-то затерявшемся в степи казахстанском полустанке. Возле примитивного здания вокзала – всего три карагача. (Карагач – дерево, такое, у которого корень – глубже, чем высота самого дерева). Местные казахи посадили возле этих карагачей тыкву. Несколько тыквин заплелись на деревья и висят на ветках… Чем, не арбузы?!
– Вон, – говорю, – смотри, – тычу пальцем в окно. – На деревьях – арбузы! (Карагач он до этого, ведь, просто не мог нигде видеть).
…Честно говоря, я удивлен был не меньше поляка: ведь надо же, как подфартило! В доказательство моих слов в самый нужный момент окна нашего вагона оказались, именно, в нужном месте!
На того же, просто жалко стало смотреть. Сначала он до-олго, так, смотрел на эти тыквы. Потом заплакал. Натурально заплакал, что-то причитая про Кремль, который «обманывал поляков с самого детства и продолжает это делать», про монголо-татар, которые «не дошли до Польши и не рассказали его предкам всей правды про арбузы»…
В общем, скис поляк, и снова отправил меня в вагон-ресторан за очередной бутылкой, чтобы залить горе, возникшее из-за так неожиданно открывшейся ему «истины».
…Блин, хотел ему сразу правду сказать: мол, шутка это, пошутил я. Помешали. Заметили ж, мою очередную «вылазку». Снова многие к нам в купе на халяву «слетелись».
Потом, уже под Джамбулом, все само открылось: увидел он и арбузы, растущие на земле, и тыквы, плетущиеся по голому забору. Схлопотал я за это от своего попутчика. И крепко. Прямо по морде. А когда у меня под глазом синячище вздулся, отправил в ресторан за «лекарством». Потом – за «мировой».
Без «хвоста» я уже к нему не возвращался. «Халявщики» сопровождали нас до самой станции «Шопоково», что уже под самой столицей Киргизии, и куда, как раз, мой поляк ехал к своей дочке. Только он, к этому времени, уже не понимал этого. Потому что был уже – совсем никакой. Ну-ка – трое суток не спать! И пить, пить, пить… пусть даже и под хорошую закусь.
А «мой поляк», говорю потому, что для него я стал за это время настолько близким!..
Еще, где-то под Кызыл-Ордой, он пообещал, что «…разведет дочку с прошлым русским воином, и выдаст снова замуж, только – за меня». И «всучил» чуть ли не в зубы листок, с написанным по-русски, но латинскими буквами, домашним адресом своей дочки.
…На станции «Шопоково» поезд стоит всего три минуты, а мой поляк и «лыка не вяжет». Ни на польском, ни на русском, ни на, теперь уже своем родном, пьяном, мычащем наречии. Куда приехал, зачем приехал?…
Спрыгнул с поезда я еще на ходу, подбежал к стоявшим у перрона возле своих машин таксистам, сунул одному из них листок с тем самым адресом, и все те, скомканные в кучу «сдачи», которые накопились за поездку…
Проводники тем временем вывалили на перрон ничего не понимающего поляка со всеми его чемоданами, за трое суток дороги ставшими почему-то совсем легкими. Я еще успел к этой общей куче таксиста подтащить.
Поезд начал трогаться, когда проводники втянули меня снова в вагон. А я, на всякий случай, уже на ходу успел крикнуть таксисту, что номер его машины запомнил.
Петралаш седьмой. Поезда, злополучные…
Вообще, с поездами у меня много чего было связано. Был даже такой небольшой период в жизни, когда я, можно сказать, жил в поездах.
Но сейчас речь не о том. А об этом конкретном слове: «поезда». Пропустите букву «о» в нем. Читайте. Что получилось?…
Вот, именно. Да, да: оно, почти, то самое, очень распространенное слово в русском народном лексиконе.
И надо же было так судьбе распорядиться, что именно эта ошибка и именно в этом слове, сыграла со мной очень злую шутку. Причем, дважды в жизни.
Первый раз это произошло тогда, когда я еще только-только писать научился. В первом классе. Вспомните себя – первоклашку. Шире вселенной — горе, если мороженное на землю упадет. А тут – ошибка в тетради!
Задали нам домашнее задание: придумать и написать предложение про железную дорогу. Я и не думал долго: «По железной дороге ходят поезда». Но написал без буквы «о» в слове «поезда». Просто пропустил. А жил-то – в Казахстане! А ну-ка: все предложение – с казахским акцентом!..
Отца потом в школу вызвали. Скорее, чтобы просто посмеяться. Не специально же я сделал эту ошибку. Ну, пропустил букву «о»… и пропустил. Любой ребенок того времени ничего б, такого, и не заметил. Это сейчас, они все – вундеркинды в этом отношении. Тогда же, только взрослые учителя на такую каверзную ошибку обратили серьезное внимание. Отец же, просто слегка пожурил меня за нее. Правда, я все равно переживал очень. А все подробности этой «каверзы» я узнал, только, когда уже взрослым стал. От учителей своих бывших. И только потому, что в этой же школе, некоторое время пришлось работать. Приятно посмеялись все вместе.
А вот, когда второй раз со мной случилась эта же самая «каверза», тут уже было не до смеха. Запросто из-за нее мог «загреметь» в места не столь отдаленные. (По статье 58–10, прим.) Что-то там, об антисоветской агитации, о публичной дискредитации руководителя партии и правительства. Конкретно – Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР, Леонида Ильича Брежнева.
Я тогда работал в редакции районной газеты «Знамя коммунизма». Каждый сотрудник редакции один раз в месяц, а то и чаще, был «дежурным выпускающим». Подчеркну сразу: это – самое ответственное дело в редакции, почти «государственного уровня». А заключалось оно, вот в чем.
После того, как в типографии газета набрана и сверстана, делался ее сигнальный оттиск, который самым внимательнейшим образом вычитывался редакционным корректором вместе с дежурным выпускающим. После вычитки, оттиск снова отправлялся в типографию, где по нему делалась правка. И так, кругами, по нескольку раз, пока не будут «выколупаны» все ошибки. И наконец, после всех этих бесконечных кругов (уже далеко за полночь), дежурный выпускающий на последнем оттиске пишет: «В свет выпускаю», ставит свою подпись, и газета печатается.
Рано утром читатели уже могут взять в руки еще пахнущий типографской краской свежий номер. Несколько, самых чистых экземпляров, обязательно отправлялись «на стол» первому секретарю райкома, а один номер, обязательно – в обком. («Знамя коммунизма», ведь!). И не дай, Бог…
Не дал. Прошла ошибка. В мое дежурство. Нет, нет. Тогда еще, не «в поездах». Гораздо хуже – в слове «Генеральный». Вместо «л», прошла буква «т» и без мягкого знака. Получилось – «Генератный». И пошло, и поехало…
Первый отдел — сначала в «районе», потом в «области»… Всякие подписки, расписки. «Потаскали», одним словом. Хоть и со всякими «пре», «пре»… предупреждениями, но обошлось все. Более-менее.
Вот сюда, как раз, и подоспели те самые поезда. Без буквы «о». Опять – в мое дежурство. И не где-нибудь, а в «шапке» над передовой статьей, рубрикой: «БАМУ – пионерские поезда».(!!!)
Внеочередное совещание райкома партии прошло на следующий же день! А это – же, Казахстан! Первый секретарь, естественно – казах. На русском говорит с акцентом. Особенно, если волнуется. Ну, и представьте, что с трибуны он орал, слюной брызгая. Конечно же: не «пионерские», а – «пионерская». И не: «пе», а – «пи» в слове «поезда» после пропущенной буквы «о». А именно: «БАМУ – пионерская пи…да»! Потом, когда уже начались разборки, именно так везде и фигурировало.
По закону подлости, как раз в это же время, в соседней республике – от нас совсем рядом (100 км) – в газете «Советская Киргизия» в слове «Председатель» были пропущены буквы «се». (Председатель Президиума Верховного Совета СССР). Представляете! Председатель превратился в Предателя! А кто – это? Опять же – «Наш дорогой Леонид Ильич».
Так и превратились мои «пионерские поезда» в общее «антигосударственное и антиправительственное» дело, какое «замутили» следаки Первого отдела. (Кроме, шуток). Они все свалили в общий котел и «заварили» настоящую кашу. Надо же показать начальству: как «хорошо» они умеют работать. Целый заговор – раскрыть сумели! Вот тут уж, они мне «Генератного» секретаря и припомнили… «по полной»!
Надо отдать должное следаку, который вел это дело. Он даже смог докопаться, что где-то в латинских корнях, слово «генерат» – синоним слова «предатель». Значит: и в моей ошибке, и в той, что прошла в «Советской Киргизии» – общие корни. А «пионерские поезда» (он здесь говорил так, как тогда с трибуны – первый секретарь) – продолжение той же акции, направленной на «публичную дискредитацию социалистического строя».
Хотите, верьте, хотите – нет. Но он, тоже брызгая слюной, говорил даже такое: мол, ты выпустил в свет газету с этой ошибкой специально. Это для людей, во всем выискивающим подвох, намек на то, что строителям БАМА мы… своих пионерок отправляем! – Какой, ужас! Надо же, до такого додуматься!
Мой отец – бывший узник сталинских лагерей – исходя из своего горького опыта, когда вся эта «катавасия» завертелась, предупредил: главное – ничего не пиши и не подписывай. Это меня и спасло…
А как полностью мне удалось выбраться из этой грязной «каши»? Рассказывать не буду. Скажу только: не совсем законно. Встречаются на свете и хорошие люди, не только «зашоренные» законники и сухие бюрократы, лишь строго исполняющие все свои предписания и параграфы.
И потом: не очень бы хотелось снова встречаться с подобными «ребятами». А в жизни все возможно. Даже в наше время. Это, когда ни к чему не касаешься, все – тихо, спокойно. А коснись…
Как-то, работал на одном «закрытом» предприятии. Уже и Брежнева давно не было, а вспомнили: и поезда, и Генерального. Сексотом (сек. сот. – секретный сотрудник) пытались завербовать. У этих «ребят», знаете… какие «подземные кладовые».
Но сейчас речь не о том. А об этом конкретном слове: «поезда». Пропустите букву «о» в нем. Читайте. Что получилось?…
Вот, именно. Да, да: оно, почти, то самое, очень распространенное слово в русском народном лексиконе.
И надо же было так судьбе распорядиться, что именно эта ошибка и именно в этом слове, сыграла со мной очень злую шутку. Причем, дважды в жизни.
Первый раз это произошло тогда, когда я еще только-только писать научился. В первом классе. Вспомните себя – первоклашку. Шире вселенной — горе, если мороженное на землю упадет. А тут – ошибка в тетради!
Задали нам домашнее задание: придумать и написать предложение про железную дорогу. Я и не думал долго: «По железной дороге ходят поезда». Но написал без буквы «о» в слове «поезда». Просто пропустил. А жил-то – в Казахстане! А ну-ка: все предложение – с казахским акцентом!..
Отца потом в школу вызвали. Скорее, чтобы просто посмеяться. Не специально же я сделал эту ошибку. Ну, пропустил букву «о»… и пропустил. Любой ребенок того времени ничего б, такого, и не заметил. Это сейчас, они все – вундеркинды в этом отношении. Тогда же, только взрослые учителя на такую каверзную ошибку обратили серьезное внимание. Отец же, просто слегка пожурил меня за нее. Правда, я все равно переживал очень. А все подробности этой «каверзы» я узнал, только, когда уже взрослым стал. От учителей своих бывших. И только потому, что в этой же школе, некоторое время пришлось работать. Приятно посмеялись все вместе.
А вот, когда второй раз со мной случилась эта же самая «каверза», тут уже было не до смеха. Запросто из-за нее мог «загреметь» в места не столь отдаленные. (По статье 58–10, прим.) Что-то там, об антисоветской агитации, о публичной дискредитации руководителя партии и правительства. Конкретно – Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР, Леонида Ильича Брежнева.
Я тогда работал в редакции районной газеты «Знамя коммунизма». Каждый сотрудник редакции один раз в месяц, а то и чаще, был «дежурным выпускающим». Подчеркну сразу: это – самое ответственное дело в редакции, почти «государственного уровня». А заключалось оно, вот в чем.
После того, как в типографии газета набрана и сверстана, делался ее сигнальный оттиск, который самым внимательнейшим образом вычитывался редакционным корректором вместе с дежурным выпускающим. После вычитки, оттиск снова отправлялся в типографию, где по нему делалась правка. И так, кругами, по нескольку раз, пока не будут «выколупаны» все ошибки. И наконец, после всех этих бесконечных кругов (уже далеко за полночь), дежурный выпускающий на последнем оттиске пишет: «В свет выпускаю», ставит свою подпись, и газета печатается.
Рано утром читатели уже могут взять в руки еще пахнущий типографской краской свежий номер. Несколько, самых чистых экземпляров, обязательно отправлялись «на стол» первому секретарю райкома, а один номер, обязательно – в обком. («Знамя коммунизма», ведь!). И не дай, Бог…
Не дал. Прошла ошибка. В мое дежурство. Нет, нет. Тогда еще, не «в поездах». Гораздо хуже – в слове «Генеральный». Вместо «л», прошла буква «т» и без мягкого знака. Получилось – «Генератный». И пошло, и поехало…
Первый отдел — сначала в «районе», потом в «области»… Всякие подписки, расписки. «Потаскали», одним словом. Хоть и со всякими «пре», «пре»… предупреждениями, но обошлось все. Более-менее.
Вот сюда, как раз, и подоспели те самые поезда. Без буквы «о». Опять – в мое дежурство. И не где-нибудь, а в «шапке» над передовой статьей, рубрикой: «БАМУ – пионерские поезда».(!!!)
Внеочередное совещание райкома партии прошло на следующий же день! А это – же, Казахстан! Первый секретарь, естественно – казах. На русском говорит с акцентом. Особенно, если волнуется. Ну, и представьте, что с трибуны он орал, слюной брызгая. Конечно же: не «пионерские», а – «пионерская». И не: «пе», а – «пи» в слове «поезда» после пропущенной буквы «о». А именно: «БАМУ – пионерская пи…да»! Потом, когда уже начались разборки, именно так везде и фигурировало.
По закону подлости, как раз в это же время, в соседней республике – от нас совсем рядом (100 км) – в газете «Советская Киргизия» в слове «Председатель» были пропущены буквы «се». (Председатель Президиума Верховного Совета СССР). Представляете! Председатель превратился в Предателя! А кто – это? Опять же – «Наш дорогой Леонид Ильич».
Так и превратились мои «пионерские поезда» в общее «антигосударственное и антиправительственное» дело, какое «замутили» следаки Первого отдела. (Кроме, шуток). Они все свалили в общий котел и «заварили» настоящую кашу. Надо же показать начальству: как «хорошо» они умеют работать. Целый заговор – раскрыть сумели! Вот тут уж, они мне «Генератного» секретаря и припомнили… «по полной»!
Надо отдать должное следаку, который вел это дело. Он даже смог докопаться, что где-то в латинских корнях, слово «генерат» – синоним слова «предатель». Значит: и в моей ошибке, и в той, что прошла в «Советской Киргизии» – общие корни. А «пионерские поезда» (он здесь говорил так, как тогда с трибуны – первый секретарь) – продолжение той же акции, направленной на «публичную дискредитацию социалистического строя».
Хотите, верьте, хотите – нет. Но он, тоже брызгая слюной, говорил даже такое: мол, ты выпустил в свет газету с этой ошибкой специально. Это для людей, во всем выискивающим подвох, намек на то, что строителям БАМА мы… своих пионерок отправляем! – Какой, ужас! Надо же, до такого додуматься!
Мой отец – бывший узник сталинских лагерей – исходя из своего горького опыта, когда вся эта «катавасия» завертелась, предупредил: главное – ничего не пиши и не подписывай. Это меня и спасло…
А как полностью мне удалось выбраться из этой грязной «каши»? Рассказывать не буду. Скажу только: не совсем законно. Встречаются на свете и хорошие люди, не только «зашоренные» законники и сухие бюрократы, лишь строго исполняющие все свои предписания и параграфы.
И потом: не очень бы хотелось снова встречаться с подобными «ребятами». А в жизни все возможно. Даже в наше время. Это, когда ни к чему не касаешься, все – тихо, спокойно. А коснись…
Как-то, работал на одном «закрытом» предприятии. Уже и Брежнева давно не было, а вспомнили: и поезда, и Генерального. Сексотом (сек. сот. – секретный сотрудник) пытались завербовать. У этих «ребят», знаете… какие «подземные кладовые».
Петралаш восьмой. Вася – НЛО
Истории похожие на эту я слышал неоднократно. Причем, в самых разных ипостасях и вариациях. И все же…
Произошло это в те годы, когда газеты, журналы, словом, почти вся пресса была заполнена историями об инопланетянах, НЛО, АЯ и тому подобное. Как и водится, одни – всему этому искренне верили, другие – лишь скептически кривили губы. Но речь не о том, а об одном анекдотичном случае, какой произошел с нашим Васей, после которого, он и получил кличку «Вася – НЛО».
До этой истории Вася был человеком настолько словоохотливым, настолько болтливым, только тему ему дай…
А тут еще, НЛО. Это, был его конек.
И вот, однажды. Собрались, как-то, все гурьбой на отдых на рыбалку. Жили мы тогда в самой сердцевине Казахстанских степей – недалеко (по степным меркам) от Байконура. Каких-либо озер, прудов поблизости не было. И потому, обычно, на рыбалку ездили, как правило, с ночевкой и «толпой».
Так и в этот раз. Приехали уже к вечеру. Кто-то сразу же закинул удочку, кто-то начал готовить «сушняк» для костра, кто-то «разворачивал поляну». И как обычно (а так всегда и было), Вася уже перед самым застольем засобирался в камыши, извините, по нужде. По «большой». Ну, что тут сделаешь? У него – всегда так.
Вот тут, как раз, – самое интересное. Кто-то (не столь важно, кто именно) решил сыграть над Васей одну, в общем-то, всем известную, испытанную шутку.
Когда он «забурился» в камыши, удобно расселся, закурил свою неизменную «Приму» и приготовился к своему важному и «священному» действу, тот неслышно и незаметно подобрался сзади и потихоньку подставил под «энное» Васино место лопату.
Ждать пришлось довольно-таки долго. Минут десять. Но все же «дело» было сделано, и лопата также потихоньку и незаметно исчезла. Неслышно удалился и сам шутник.
А Вася, как и положено в таких случаях, как и любой другой человек…
Вот, что делает даже маленький ребенок, вставая с горшка? Правильно. Обязательно смотрит на свое, так сказать, «произведение».
…Так же и Вася мельком, вскользь, глянул вниз и… Оп-п-па! Нет, ничего! Нету!
– Э-э-э. Как, так? – Только и смог он произнести с отвисшей челюстью.
«Как же так? Судя по его комплекции, тут не меньше полутора килограммов должно быть. А ничего! Пусто! Чуть впереди – небольшая лужица и все. А там, где должно быть ОНО,… ничего нет! Сухо!»
К застолью Вася подошел словно тень. И совершенно, молча. (Вася-то!). Все еле сдерживали смех. А тот ничего не видел. Вперил свой пустой, «клеем облитый» взгляд на стакан с водкой, и сидит, как истукан.
– Вася, может тебе полней налить? – Спросил кто-то. Тот молчит. Налили ему полный, с «горкой». Молчит. Потом, р-раз, и выпил до дна – ну, точно воду. И опять молчит. Не закусывает. Затем, также молча, встал и пошел.
Опять туда же, к «своему» месту. Нашел быстро. По уже начавшей высыхать лужице. Носком сапога поковырял вокруг землю. А что ковырять? Ведь, нет ничего. Исчезло. Испарилось…
Потом он сел, и до-о-олго так, смотрел в небо, на котором уже загорались первые звездочки. А потом коротко и как-то по-идиотски засмеялся – «А-а-а, мол, знаю: чьи это проделки» – погрозил в небо пальцем и… превратился в Васю-молчуна. Или… как после этого, у нас его все стали называть – в «Васю – НЛО».
Произошло это в те годы, когда газеты, журналы, словом, почти вся пресса была заполнена историями об инопланетянах, НЛО, АЯ и тому подобное. Как и водится, одни – всему этому искренне верили, другие – лишь скептически кривили губы. Но речь не о том, а об одном анекдотичном случае, какой произошел с нашим Васей, после которого, он и получил кличку «Вася – НЛО».
До этой истории Вася был человеком настолько словоохотливым, настолько болтливым, только тему ему дай…
А тут еще, НЛО. Это, был его конек.
И вот, однажды. Собрались, как-то, все гурьбой на отдых на рыбалку. Жили мы тогда в самой сердцевине Казахстанских степей – недалеко (по степным меркам) от Байконура. Каких-либо озер, прудов поблизости не было. И потому, обычно, на рыбалку ездили, как правило, с ночевкой и «толпой».
Так и в этот раз. Приехали уже к вечеру. Кто-то сразу же закинул удочку, кто-то начал готовить «сушняк» для костра, кто-то «разворачивал поляну». И как обычно (а так всегда и было), Вася уже перед самым застольем засобирался в камыши, извините, по нужде. По «большой». Ну, что тут сделаешь? У него – всегда так.
Вот тут, как раз, – самое интересное. Кто-то (не столь важно, кто именно) решил сыграть над Васей одну, в общем-то, всем известную, испытанную шутку.
Когда он «забурился» в камыши, удобно расселся, закурил свою неизменную «Приму» и приготовился к своему важному и «священному» действу, тот неслышно и незаметно подобрался сзади и потихоньку подставил под «энное» Васино место лопату.
Ждать пришлось довольно-таки долго. Минут десять. Но все же «дело» было сделано, и лопата также потихоньку и незаметно исчезла. Неслышно удалился и сам шутник.
А Вася, как и положено в таких случаях, как и любой другой человек…
Вот, что делает даже маленький ребенок, вставая с горшка? Правильно. Обязательно смотрит на свое, так сказать, «произведение».
…Так же и Вася мельком, вскользь, глянул вниз и… Оп-п-па! Нет, ничего! Нету!
– Э-э-э. Как, так? – Только и смог он произнести с отвисшей челюстью.
«Как же так? Судя по его комплекции, тут не меньше полутора килограммов должно быть. А ничего! Пусто! Чуть впереди – небольшая лужица и все. А там, где должно быть ОНО,… ничего нет! Сухо!»
К застолью Вася подошел словно тень. И совершенно, молча. (Вася-то!). Все еле сдерживали смех. А тот ничего не видел. Вперил свой пустой, «клеем облитый» взгляд на стакан с водкой, и сидит, как истукан.
– Вася, может тебе полней налить? – Спросил кто-то. Тот молчит. Налили ему полный, с «горкой». Молчит. Потом, р-раз, и выпил до дна – ну, точно воду. И опять молчит. Не закусывает. Затем, также молча, встал и пошел.
Опять туда же, к «своему» месту. Нашел быстро. По уже начавшей высыхать лужице. Носком сапога поковырял вокруг землю. А что ковырять? Ведь, нет ничего. Исчезло. Испарилось…
Потом он сел, и до-о-олго так, смотрел в небо, на котором уже загорались первые звездочки. А потом коротко и как-то по-идиотски засмеялся – «А-а-а, мол, знаю: чьи это проделки» – погрозил в небо пальцем и… превратился в Васю-молчуна. Или… как после этого, у нас его все стали называть – в «Васю – НЛО».
Петралаш девятый. И надо – и незачем
Есть люди тихие, незаметные. Проживают они жизнь – никто о них и не вспоминает. А есть такие, которые запоминаются надолго. Их давно уже и на свете нет, а в памяти тех, с кем они дружили, общались, остаются живыми навсегда.
Именно таким был Иван Васильевич Тетюхин, обыкновенный слесарь-ремонтник 6-го разряда, рядовой труженик. Шутник же и враль — просто необыкновенный. Барон Мюнхаузен «отдыхает» рядом с ним.
Работать на «закрытых» предприятиях мне приходилось не единожды. Слесарил я как-то, еще в Брежневские времена, на одном сверх-сверх… секретном предприятии (детище – еще САМОГО Лаврентия Палыча Берии). «Натаскивал» меня молодого, как раз, Иван Васильевич Тетюхин – человек опытный, ветеран производства, работающий пенсионер. Именно благодаря ему, всего через год я уже дорос до слесаря-ремонтника 5-го разряда.
Но я – о других его способностях. Расскажу вначале об одной его, самой запомнившейся мне, «шутке».
Работали мы с Тетюхиным всегда в паре. И вот, однажды, приносит он несколько противогазов. Один – протягивает мне.
– На фига? – Спрашиваю.
– Ты одевай. Сейчас увидишь. Для аппаратчиков, – говорит, – будет сейчас учебная тревога.
А мы ремонтировали насос рядом с «прикорнувшими» под монотонный гул работающего оборудования аппаратчиками. Да, так крепко прикорнувшими. Особенно у одного очень красиво голова дергалась. Он, то откроет замутненные сном глаза, головой дернув, то закроет, ее опуская.
На этом заводе указание старшего – закон. Молча, натягиваю на себя противогаз.
– Когда махну рукой, – объясняет он мне, – просто бегай туда-сюда и все:
И вот, Иван Васильевич натягивает на себя противогаз, два других – вешает на свободную руку, а другой рукой берет кувалду и стучит ей по металлическому рифленому полу, предварительно мне махнув.
Аппаратчики, вздрогнув, соскакивают. Что сразу видят они перед собой? Правильно: двух слесарей в противогазах. Один мечется туда-сюда, другой – что-то мычит перед их носом и сует им противогазы. Авария!..
Иван Васильевич хватает меня за плечи, и мы оба выскакиваем в коридор. В коридоре мы прячемся. А ту дверь, что ведет из коридора на улицу, он, оказывается, предварительно подпер с наружной стороны.
Меньше чем через минуту следом выскакивают аппаратчики, уже в противогазах. Дверь открыть не могут, мечутся, друг друга толкают. Но в цех не возвращаются. Хотя, согласно инструкции, они, сначала должны были выяснить причину аварии, все остановить, обесточить и только потом покинуть свое рабочее место. Для того, как раз, и предназначены противогазы в случае аварии. Но со сна и с перепуга – какие там могут быть инструкции!..
Мы тем временем незаметно возвращаемся в цех, быстро скидываем противогазы и, как ни в чем не бывало, спокойно возимся возле насоса.
Наконец, потихоньку открывается дверь…
Показывается сначала один «слоник», потом другой. Стали возле нас, переглядываются. Мы невозмутимо возимся с насосом. Как-то, боком-боком, сняв противогазы, аппаратчики уходят. В таких «непонятках», наверное, давно не бывали. А Иван Васильевич подмигивает:
– Ну, как мы – их!
Я ему:
– За такую шутку и «схлопотать» можно.
– Ха! – «Схлопотать!». Они свой «косяк» уже поняли. Тише воды, ниже травы будут. Иногда, надо им такие встряски устраивать. Это им – настоящая учебная тревога, а не та, что «сверху», плановая.
Так, шутил Иван Васильевич. Теперь расскажу, как он врать умел.
«Курилка». Большой, длинный, толстый Перекур. – Как, с его же «легкой руки», у нас назывался двадцатиминутный перерыв для отдыха. (Вредное производство). Иван Васильевич рассказывает:
«Лечу я, как-то, на своем мотоцикле километров под – 60. (Лечу?!). За мной – менты. А я же, трезвым на своем мотоцикле никогда не езжу. Еще и без техпаспорта, без прав. Могут ведь забрать.
Почти догоняют. Я тогда – по лужам, по лужам… Хороший ливень, как раз, перед этим пролил. Менты не хотят мокнуть, через лужи не едут. Оторвался от них на значительное расстояние. На поле выскочил. А там, за полем, уже и до Федоровки нашей – «рукой подать».
Тут, как назло, широкий овраг на пути. Я – через овраг. Дно в овраге – песчаное, жара, ветер, пыль. Грязный пот глаза застилает, ничего не видно. Кое-как, размазывая по лицу грязь, через овраг перебрался. А на другой стороне комбайны пшеницу косят. Я – прямиком по стерне. Стебли высокие, за спицы цепляются. Наверное, раза три упал. Тут, опять овраг на пути. Только не песок – на дне, а небольшое озерцо, замерзшее. Я – по льду, по льду. Скользко, блин…
Выбрался на другую сторону – вот уже она, Федоровка! Ага. Ни хрена – сугробы глубокие, мотоцикл заносит. Я еще раз, как газанул! Стрелка спидометра – на 70-ти!».
И все. На этом слове Иван Васильевич резко замолкает. С совершенно невозмутимым выражением лица перестукивает ногами, покачиваясь. Половина слушателей улыбается, потупив взор, другая половина (та, что не слишком внимательна и с некоторым недостатком чувства юмора) – с недоумением смотрит на неожиданно замолкнувшего рассказчика.
Именно таким был Иван Васильевич Тетюхин, обыкновенный слесарь-ремонтник 6-го разряда, рядовой труженик. Шутник же и враль — просто необыкновенный. Барон Мюнхаузен «отдыхает» рядом с ним.
Работать на «закрытых» предприятиях мне приходилось не единожды. Слесарил я как-то, еще в Брежневские времена, на одном сверх-сверх… секретном предприятии (детище – еще САМОГО Лаврентия Палыча Берии). «Натаскивал» меня молодого, как раз, Иван Васильевич Тетюхин – человек опытный, ветеран производства, работающий пенсионер. Именно благодаря ему, всего через год я уже дорос до слесаря-ремонтника 5-го разряда.
Но я – о других его способностях. Расскажу вначале об одной его, самой запомнившейся мне, «шутке».
Работали мы с Тетюхиным всегда в паре. И вот, однажды, приносит он несколько противогазов. Один – протягивает мне.
– На фига? – Спрашиваю.
– Ты одевай. Сейчас увидишь. Для аппаратчиков, – говорит, – будет сейчас учебная тревога.
А мы ремонтировали насос рядом с «прикорнувшими» под монотонный гул работающего оборудования аппаратчиками. Да, так крепко прикорнувшими. Особенно у одного очень красиво голова дергалась. Он, то откроет замутненные сном глаза, головой дернув, то закроет, ее опуская.
На этом заводе указание старшего – закон. Молча, натягиваю на себя противогаз.
– Когда махну рукой, – объясняет он мне, – просто бегай туда-сюда и все:
И вот, Иван Васильевич натягивает на себя противогаз, два других – вешает на свободную руку, а другой рукой берет кувалду и стучит ей по металлическому рифленому полу, предварительно мне махнув.
Аппаратчики, вздрогнув, соскакивают. Что сразу видят они перед собой? Правильно: двух слесарей в противогазах. Один мечется туда-сюда, другой – что-то мычит перед их носом и сует им противогазы. Авария!..
Иван Васильевич хватает меня за плечи, и мы оба выскакиваем в коридор. В коридоре мы прячемся. А ту дверь, что ведет из коридора на улицу, он, оказывается, предварительно подпер с наружной стороны.
Меньше чем через минуту следом выскакивают аппаратчики, уже в противогазах. Дверь открыть не могут, мечутся, друг друга толкают. Но в цех не возвращаются. Хотя, согласно инструкции, они, сначала должны были выяснить причину аварии, все остановить, обесточить и только потом покинуть свое рабочее место. Для того, как раз, и предназначены противогазы в случае аварии. Но со сна и с перепуга – какие там могут быть инструкции!..
Мы тем временем незаметно возвращаемся в цех, быстро скидываем противогазы и, как ни в чем не бывало, спокойно возимся возле насоса.
Наконец, потихоньку открывается дверь…
Показывается сначала один «слоник», потом другой. Стали возле нас, переглядываются. Мы невозмутимо возимся с насосом. Как-то, боком-боком, сняв противогазы, аппаратчики уходят. В таких «непонятках», наверное, давно не бывали. А Иван Васильевич подмигивает:
– Ну, как мы – их!
Я ему:
– За такую шутку и «схлопотать» можно.
– Ха! – «Схлопотать!». Они свой «косяк» уже поняли. Тише воды, ниже травы будут. Иногда, надо им такие встряски устраивать. Это им – настоящая учебная тревога, а не та, что «сверху», плановая.
Так, шутил Иван Васильевич. Теперь расскажу, как он врать умел.
«Курилка». Большой, длинный, толстый Перекур. – Как, с его же «легкой руки», у нас назывался двадцатиминутный перерыв для отдыха. (Вредное производство). Иван Васильевич рассказывает:
«Лечу я, как-то, на своем мотоцикле километров под – 60. (Лечу?!). За мной – менты. А я же, трезвым на своем мотоцикле никогда не езжу. Еще и без техпаспорта, без прав. Могут ведь забрать.
Почти догоняют. Я тогда – по лужам, по лужам… Хороший ливень, как раз, перед этим пролил. Менты не хотят мокнуть, через лужи не едут. Оторвался от них на значительное расстояние. На поле выскочил. А там, за полем, уже и до Федоровки нашей – «рукой подать».
Тут, как назло, широкий овраг на пути. Я – через овраг. Дно в овраге – песчаное, жара, ветер, пыль. Грязный пот глаза застилает, ничего не видно. Кое-как, размазывая по лицу грязь, через овраг перебрался. А на другой стороне комбайны пшеницу косят. Я – прямиком по стерне. Стебли высокие, за спицы цепляются. Наверное, раза три упал. Тут, опять овраг на пути. Только не песок – на дне, а небольшое озерцо, замерзшее. Я – по льду, по льду. Скользко, блин…
Выбрался на другую сторону – вот уже она, Федоровка! Ага. Ни хрена – сугробы глубокие, мотоцикл заносит. Я еще раз, как газанул! Стрелка спидометра – на 70-ти!».
И все. На этом слове Иван Васильевич резко замолкает. С совершенно невозмутимым выражением лица перестукивает ногами, покачиваясь. Половина слушателей улыбается, потупив взор, другая половина (та, что не слишком внимательна и с некоторым недостатком чувства юмора) – с недоумением смотрит на неожиданно замолкнувшего рассказчика.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента