– Ладно, Иваныч, работаем. Иди на их катер. Там наверняка сидит дежурный, который в случае опасности дает сигнал. Первым делом убери его, только тихо. А потом эвакуируй детей. Я пока поколдую над дверью, сдается мне, что она двойная с тремя ригелями, верх, низ и боковой. Работаем.
Чертовски это неприятная штука – на фоне белой стены спускаться в черноту, неизвестно куда. Сам ты просматриваешься великолепно. Поэтому маскироваться я не стал, наоборот, врубив фонарь, пошел в открытую, насвистывая бравую песню тореадора. Катер я заметил, когда до него осталось метров десять. Почти сразу же на нем зажегся прожектор.
– Выруби, дурак! – крикнул я, кое-как прячась в кустах.
Прожектор погас, и виноватый голос спросил:
– Это вы, дядя Жанны?
– Нет, тетя Жопы, давай трап.
– Сейчас. Что-то случилось?
С чернеющего борта упал трап.
– Парень с девкой, – сообщил я, забираясь на корму.
– Осторожнее, здесь перекладина, давайте руку.
Руку я ему подал и даже позволил ему помочь миновать эту самую перекладину, а потом резко, с хрустом и со вкусом выломал плечевой сустав. Он даже не понял, в чем дело, только слабо пискнул и потерял сознание. Ничего подходящего под рукой не оказалось, и я забил его звуковое устройство грязной брезентовой рукавицей. Осмотрев катер, я пришел к выводу, что парень на борту один.
Вдоль открытой задней палубы на всю длину проходила скамья, а под ней металлический ящик со всевозможным хламом. Именно туда я и погрузил невнимательного дозорного. В накладные ушки продел и закрутил болт.
– Ухов, – доложил я, вернувшись, – катер обезврежен. Как у тебя?
– Работаю потихоньку, – спокойно ответил он, и это было замечательно. Его психоз прошел.
– Какие сложности?
– Никаких. Давай сюда свои взрывпакеты и гранату. Патроны от ракетницы я тоже привяжу. Уводи детей и возвращайся.
Трудное занятие – собрать два десятка лишенных разума людей. Я нашел свою старую знакомую, видимо, она добавила.
– Тебя как зовут, детка?
– Леля! А ты Черный птиц с длинными красными ногтями и красным клювом?
– Нет, Леля, я просто человек.
– Врешь, ты каждый день приходишь за мной, Черный птиц, и хочешь забрать меня в малиновое небо. Я давно жду тебя. Я готова.
– Вот и отлично, забираем всех и летим на небо. Давайте все свяжемся одной веревкой и вместе улетим.
– Давай, только не обмани меня, Черный птиц. Я буду первая.
– Хорошо, Леля.
Запястье у нее было не толще кошачьей лапки, и на нем я затянул первый узел. Дальше пошло хуже. Тех, кто хотел лететь, оказалось больше десятка, еще пятерых я связал сонных. А трое парней и две девчонки оказались сверхагрессивными. Девчонок я все-таки привязал с применением силы, а парни сопротивлялись отчаянно, пришлось мне их вырубить. Когда я привязывал первого, Леля заголосила:
– Черный птиц, Черный птиц, он хочет тебя убить, оглянись.
Я вовремя отскочил, один из уже привязанных парней кинулся на меня с ножом.
– Спасибо, Леля.
– Ты мой друг, Черный птиц. И никто тебя у меня забрать не может.
Веселая перспектива, подумал я, перетягивая последнего парня. Парня можно было нести на одной руке. Но началось самое ответственное. Как спустить по узкой тропке толпу связанных одной веревкой, но лишенных координации наркоманов?
– Макс, если я их выставлю за ворота и плотно закрою? Может быть, этого достаточно?
– Может быть! Да, иначе они у тебя все посыплются вниз.
Раскрыв ворота пошире, я вытолкал все скопище обтянутых кожей скелетов и капитально закрылся изнутри. Начинался самый опасный момент нашей операции, самый опасный и непредсказуемый.
– Ты готов, Ухов?
– Я готов, а ты?
– Тоже. Где спрячемся? Может быть, в нише?
– А больше негде. Только спрячусь я, а ты выйдешь за ворота.
– Только с тобой вместе.
– А кто запалит заряды? Шнура у меня нет, а отсюда, из ниши, я выстрелю по ним из ракетницы.
– Нет, я останусь с тобой.
– Конечно, только тогда нас обоих оглушит взрывом, а сволочи спокойно смоются. Константин, это не геройство. Это рациональный подход к делу. Пока я очухаюсь, ты закрепишь наши позиции. Все, начинаем работать. Ворота можно не закрывать, все равно распахнет взрыв. Постарайся отвести наркоманов за первый уступ, там безопасней. Иди. Если что, то… Иди.
Тумаками и подзатыльниками я загнал свое стадо за основной портал устья пещеры. Вне часами показались секунды.
Ухнула гора, выплевывая из карстовой пасти красную слюну огня. Забалдела, заблеяла моя отара. А я был уже там – внутри. Натыкаясь на известковые обломки, в нише я нашел Ухова. Он сидел, прислонившись к стене, и глупо вращал глазами. Жив, а это самое главное. Теперь работаю, как говорит Макс, я один. Дверь оторвало, а точнее, отогнуло только наполовину. В нижней ее части образовался достаточно большой треугольный проход. Я уже влезал туда, когда где-то наверху рвануло опять. Наступила кромешная тьма. Видимо, последний взрыв вывел из строя динамо-машину. В коридорчике, где я оказался, находилась деревянная дверь, превращенная теперь в груду щепок. За нею вверх поднимались ступени, которые вновь упирались в дверь, сорванную теперь с петель. За ней находилась большая уютная комната с мягкой мебелью. На широкой софе лежала Валя с открытыми глазами и крохотными точками зрачков. Рядом на тумбе лежали два пустых шприца и один полный. У противоположной стены, улыбаясь, балдел Длинный Вован. Улетать он начал недавно, поэтому полного экстаза еще не добился. Комната кончалась узким крутым коридорчиком, в котором и лежали подонки. Хирург был без сознания. А Анна с Жорой на манер китайских болванчиков покачивали и трясли головами.
– Ну что, Иваныч, как дела?
– Нормально, Макс, вот только Жора еще шевелится, думаю, его надо загасить. Мало ли… взрыв, стукнулся человек головой об угол, и насмерть.
– Нет, Константин, он у меня подохнет, находясь в полном разуме и сознании. А этих двоих можно загасить. Особенно перчаточника. Нейрохирург, клятва Гиппократа, сволочь! Вон уже моргалки зашевелились. Двоих вяжем и в комнату. А Жорик пусть здесь побудет.
– Не возражаю. Только хирурга с Анной уже ждет Ефимов.
– Привезем трупы. Какая ему разница. Да, в общем, как хочешь, но с тем зверем говорить буду я.
Защелкнув браслеты, мы перетащили их в комнату. Вован входил в полный штопор. Валентина начала потихоньку оживать. Появился слабый румянец и восстановилось дыхание.
– Макс, я схожу заведу назад наркоманов.
– Они уже без тебя вернулись. Для них это трагедия. Мы лишили их последней радости. Теперь у них начинаются черные дни с красными птицами.
Вспомнив Лелю, я невольно вздрогнул. Какие-то смысловые накладки преследуют меня во всей этой истории. Сначала Валентинины фатальные бредни, теперь Черный птиц, несложно сойти с ума, если не выпить граммов двести водки.
– Ухов, а не выпить ли нам водочки?
– Я немного попозже, когда управлюсь.
– А может, ну его, пускай с ним суды разбираются.
– Чтобы завтра он оказался на свободе и ходил среди нас? Чтобы ехал в одном автобусе со мной или с им изувеченной девчонкой? Чтобы вновь сажал на иглу малолеток, а потом ковырялся в их кишках своими погаными лапами? Чтобы опять неизвестно куда исчезали люди? Нет, Гончаров. Я не палач, не моралист, но с такой нечистью жить под одним небом не собираюсь.
– Тогда поторопись, а то скоро рассвет.
– Торопиться в этом деле не надо. Ты этих гавриков в общий зал отведи, чтобы без свидетелей.
– Попробую! Владимир Петрович, ты меня узнаешь?
– Базара нет, ты Гончаров.
– Хорошо, нам надо идти домой.
– Как скажешь, начальник.
– Сейчас заберем Валентину и двинем.
– Нет проблем, такой кайф…
– Иди сам, спускайся по лестнице до зала, а там я тебя догоню.
Валентину я донес на руках. Хирурга стащил волоком, а добрую старую знакомую Анну спустил на пинках. Она пострадала меньше всех и уже через пятнадцать минут пыталась рекламировать мне средиземноморские пляжи. Вторым пришел в себя хирург. Его песня не отличалась оригинальностью.
– Молодой человек, не нужно забывать то, что я лечил и вылечил вас, как и тысячи других больных. Многим людям я вернул жизнь. Я врач, а гуманней этой профессии быть ничего не может. Я надеюсь, мы поймем друг друга. И при определенном вознаграждении…
– Будем дальше скручивать головы и отрезать руки. Кстати, почтового мальчишку зарубили – не ваша работа?
– Упаси меня Бог, что вы, этот эпизод целиком на совести маньяка и садиста Жоры. Это уже не человек, животное в человеческом обличье. Таких нужно судить и расстреливать.
Он смотрел на меня своими черными, навыкате глазами, и я терял волю. Да, я начинал внутренне соглашаться с ним. Наваждение.
– Молодой человек, таких докторов, как я, считанные единицы. Меня с радостью возьмет любая страна, и я принесу людям много, очень много добра. Я прошу вас, отпустите меня прямо сейчас, прямо отсюда. Больше вы меня не увидите, но определенные суммы денег будут поступать на ваш счет ежемесячно.
– Заткнись! – заорал я, тряся головой, освобождаясь от наваждения, потому что был уже внутренне готов отпустить его.
– Но послушайте…
Договорить я ему не дал, щедро спрыснул его нервно-паралитическим газом.
Белый и спокойный вернулся Макс. Отвел меня в сторону:
– Знаете, Константин Иванович, при попытке к бегству Жора сорвался с сорокаметровой высоты и разбился насмерть. Его тело сейчас находится недалеко от катера.
– Конечно, я сам был этому свидетелем, а теперь не пора ли вызывать Ефимова.
– Пора, но как?
– Он дал свою рацию.
– Абсурд, мы в городе на расстоянии пяти-шести километров уже ничего не слышим, а тут…
– Будем добираться сами.
К нашему дому мы подъехали в семь часов. Измученную Валентину я поддерживал за талию. Возле своей квартиры она остановилась, рассеянно ища ключ.
– Потом, Валя, поднимемся ко мне. Помоешься, отдохнешь, – все не решался я сказать ей о приезде мужа.
С трудом она помылась и, вконец обессиленная, рухнула на диван.
– Что же они со мной сделали, что это, сон?
– Ничего не было, Валя, Валентина. Забудь.
– Да! Ничего не было: «Валя, Валентина, что с тобой теперь, белая палата, крашеная дверь…»
Только к вечеру она кое-как пришла в себя. В девять вечера мы легли спать, а через десять минут открылась дверь. На пороге стояла Ленка.
Чертовски это неприятная штука – на фоне белой стены спускаться в черноту, неизвестно куда. Сам ты просматриваешься великолепно. Поэтому маскироваться я не стал, наоборот, врубив фонарь, пошел в открытую, насвистывая бравую песню тореадора. Катер я заметил, когда до него осталось метров десять. Почти сразу же на нем зажегся прожектор.
– Выруби, дурак! – крикнул я, кое-как прячась в кустах.
Прожектор погас, и виноватый голос спросил:
– Это вы, дядя Жанны?
– Нет, тетя Жопы, давай трап.
– Сейчас. Что-то случилось?
С чернеющего борта упал трап.
– Парень с девкой, – сообщил я, забираясь на корму.
– Осторожнее, здесь перекладина, давайте руку.
Руку я ему подал и даже позволил ему помочь миновать эту самую перекладину, а потом резко, с хрустом и со вкусом выломал плечевой сустав. Он даже не понял, в чем дело, только слабо пискнул и потерял сознание. Ничего подходящего под рукой не оказалось, и я забил его звуковое устройство грязной брезентовой рукавицей. Осмотрев катер, я пришел к выводу, что парень на борту один.
Вдоль открытой задней палубы на всю длину проходила скамья, а под ней металлический ящик со всевозможным хламом. Именно туда я и погрузил невнимательного дозорного. В накладные ушки продел и закрутил болт.
– Ухов, – доложил я, вернувшись, – катер обезврежен. Как у тебя?
– Работаю потихоньку, – спокойно ответил он, и это было замечательно. Его психоз прошел.
– Какие сложности?
– Никаких. Давай сюда свои взрывпакеты и гранату. Патроны от ракетницы я тоже привяжу. Уводи детей и возвращайся.
Трудное занятие – собрать два десятка лишенных разума людей. Я нашел свою старую знакомую, видимо, она добавила.
– Тебя как зовут, детка?
– Леля! А ты Черный птиц с длинными красными ногтями и красным клювом?
– Нет, Леля, я просто человек.
– Врешь, ты каждый день приходишь за мной, Черный птиц, и хочешь забрать меня в малиновое небо. Я давно жду тебя. Я готова.
– Вот и отлично, забираем всех и летим на небо. Давайте все свяжемся одной веревкой и вместе улетим.
– Давай, только не обмани меня, Черный птиц. Я буду первая.
– Хорошо, Леля.
Запястье у нее было не толще кошачьей лапки, и на нем я затянул первый узел. Дальше пошло хуже. Тех, кто хотел лететь, оказалось больше десятка, еще пятерых я связал сонных. А трое парней и две девчонки оказались сверхагрессивными. Девчонок я все-таки привязал с применением силы, а парни сопротивлялись отчаянно, пришлось мне их вырубить. Когда я привязывал первого, Леля заголосила:
– Черный птиц, Черный птиц, он хочет тебя убить, оглянись.
Я вовремя отскочил, один из уже привязанных парней кинулся на меня с ножом.
– Спасибо, Леля.
– Ты мой друг, Черный птиц. И никто тебя у меня забрать не может.
Веселая перспектива, подумал я, перетягивая последнего парня. Парня можно было нести на одной руке. Но началось самое ответственное. Как спустить по узкой тропке толпу связанных одной веревкой, но лишенных координации наркоманов?
– Макс, если я их выставлю за ворота и плотно закрою? Может быть, этого достаточно?
– Может быть! Да, иначе они у тебя все посыплются вниз.
Раскрыв ворота пошире, я вытолкал все скопище обтянутых кожей скелетов и капитально закрылся изнутри. Начинался самый опасный момент нашей операции, самый опасный и непредсказуемый.
– Ты готов, Ухов?
– Я готов, а ты?
– Тоже. Где спрячемся? Может быть, в нише?
– А больше негде. Только спрячусь я, а ты выйдешь за ворота.
– Только с тобой вместе.
– А кто запалит заряды? Шнура у меня нет, а отсюда, из ниши, я выстрелю по ним из ракетницы.
– Нет, я останусь с тобой.
– Конечно, только тогда нас обоих оглушит взрывом, а сволочи спокойно смоются. Константин, это не геройство. Это рациональный подход к делу. Пока я очухаюсь, ты закрепишь наши позиции. Все, начинаем работать. Ворота можно не закрывать, все равно распахнет взрыв. Постарайся отвести наркоманов за первый уступ, там безопасней. Иди. Если что, то… Иди.
Тумаками и подзатыльниками я загнал свое стадо за основной портал устья пещеры. Вне часами показались секунды.
Ухнула гора, выплевывая из карстовой пасти красную слюну огня. Забалдела, заблеяла моя отара. А я был уже там – внутри. Натыкаясь на известковые обломки, в нише я нашел Ухова. Он сидел, прислонившись к стене, и глупо вращал глазами. Жив, а это самое главное. Теперь работаю, как говорит Макс, я один. Дверь оторвало, а точнее, отогнуло только наполовину. В нижней ее части образовался достаточно большой треугольный проход. Я уже влезал туда, когда где-то наверху рвануло опять. Наступила кромешная тьма. Видимо, последний взрыв вывел из строя динамо-машину. В коридорчике, где я оказался, находилась деревянная дверь, превращенная теперь в груду щепок. За нею вверх поднимались ступени, которые вновь упирались в дверь, сорванную теперь с петель. За ней находилась большая уютная комната с мягкой мебелью. На широкой софе лежала Валя с открытыми глазами и крохотными точками зрачков. Рядом на тумбе лежали два пустых шприца и один полный. У противоположной стены, улыбаясь, балдел Длинный Вован. Улетать он начал недавно, поэтому полного экстаза еще не добился. Комната кончалась узким крутым коридорчиком, в котором и лежали подонки. Хирург был без сознания. А Анна с Жорой на манер китайских болванчиков покачивали и трясли головами.
– Ну что, Иваныч, как дела?
– Нормально, Макс, вот только Жора еще шевелится, думаю, его надо загасить. Мало ли… взрыв, стукнулся человек головой об угол, и насмерть.
– Нет, Константин, он у меня подохнет, находясь в полном разуме и сознании. А этих двоих можно загасить. Особенно перчаточника. Нейрохирург, клятва Гиппократа, сволочь! Вон уже моргалки зашевелились. Двоих вяжем и в комнату. А Жорик пусть здесь побудет.
– Не возражаю. Только хирурга с Анной уже ждет Ефимов.
– Привезем трупы. Какая ему разница. Да, в общем, как хочешь, но с тем зверем говорить буду я.
Защелкнув браслеты, мы перетащили их в комнату. Вован входил в полный штопор. Валентина начала потихоньку оживать. Появился слабый румянец и восстановилось дыхание.
– Макс, я схожу заведу назад наркоманов.
– Они уже без тебя вернулись. Для них это трагедия. Мы лишили их последней радости. Теперь у них начинаются черные дни с красными птицами.
Вспомнив Лелю, я невольно вздрогнул. Какие-то смысловые накладки преследуют меня во всей этой истории. Сначала Валентинины фатальные бредни, теперь Черный птиц, несложно сойти с ума, если не выпить граммов двести водки.
– Ухов, а не выпить ли нам водочки?
– Я немного попозже, когда управлюсь.
– А может, ну его, пускай с ним суды разбираются.
– Чтобы завтра он оказался на свободе и ходил среди нас? Чтобы ехал в одном автобусе со мной или с им изувеченной девчонкой? Чтобы вновь сажал на иглу малолеток, а потом ковырялся в их кишках своими погаными лапами? Чтобы опять неизвестно куда исчезали люди? Нет, Гончаров. Я не палач, не моралист, но с такой нечистью жить под одним небом не собираюсь.
– Тогда поторопись, а то скоро рассвет.
– Торопиться в этом деле не надо. Ты этих гавриков в общий зал отведи, чтобы без свидетелей.
– Попробую! Владимир Петрович, ты меня узнаешь?
– Базара нет, ты Гончаров.
– Хорошо, нам надо идти домой.
– Как скажешь, начальник.
– Сейчас заберем Валентину и двинем.
– Нет проблем, такой кайф…
– Иди сам, спускайся по лестнице до зала, а там я тебя догоню.
Валентину я донес на руках. Хирурга стащил волоком, а добрую старую знакомую Анну спустил на пинках. Она пострадала меньше всех и уже через пятнадцать минут пыталась рекламировать мне средиземноморские пляжи. Вторым пришел в себя хирург. Его песня не отличалась оригинальностью.
– Молодой человек, не нужно забывать то, что я лечил и вылечил вас, как и тысячи других больных. Многим людям я вернул жизнь. Я врач, а гуманней этой профессии быть ничего не может. Я надеюсь, мы поймем друг друга. И при определенном вознаграждении…
– Будем дальше скручивать головы и отрезать руки. Кстати, почтового мальчишку зарубили – не ваша работа?
– Упаси меня Бог, что вы, этот эпизод целиком на совести маньяка и садиста Жоры. Это уже не человек, животное в человеческом обличье. Таких нужно судить и расстреливать.
Он смотрел на меня своими черными, навыкате глазами, и я терял волю. Да, я начинал внутренне соглашаться с ним. Наваждение.
– Молодой человек, таких докторов, как я, считанные единицы. Меня с радостью возьмет любая страна, и я принесу людям много, очень много добра. Я прошу вас, отпустите меня прямо сейчас, прямо отсюда. Больше вы меня не увидите, но определенные суммы денег будут поступать на ваш счет ежемесячно.
– Заткнись! – заорал я, тряся головой, освобождаясь от наваждения, потому что был уже внутренне готов отпустить его.
– Но послушайте…
Договорить я ему не дал, щедро спрыснул его нервно-паралитическим газом.
Белый и спокойный вернулся Макс. Отвел меня в сторону:
– Знаете, Константин Иванович, при попытке к бегству Жора сорвался с сорокаметровой высоты и разбился насмерть. Его тело сейчас находится недалеко от катера.
– Конечно, я сам был этому свидетелем, а теперь не пора ли вызывать Ефимова.
– Пора, но как?
– Он дал свою рацию.
– Абсурд, мы в городе на расстоянии пяти-шести километров уже ничего не слышим, а тут…
– Будем добираться сами.
* * *
В шесть часов утра два переполненных катера ткнулись носами в знакомый, но сейчас безлюдный пляж. Через полчаса к ним подъехали два канареечных «уазика» и милицейский автобус. Чуть позже прибыла труповозка, забравшая разбитое тело Жоры. Наркоманов упаковали в автобус, а остальных рассовали по «уазикам». Мы остались вчетвером. Ухов подогнал машину почти к самому катеру, и Валентина, шатаясь, кое-как добрела до нас. Вован, все еще под хорошим кайфом, уселся впереди.К нашему дому мы подъехали в семь часов. Измученную Валентину я поддерживал за талию. Возле своей квартиры она остановилась, рассеянно ища ключ.
– Потом, Валя, поднимемся ко мне. Помоешься, отдохнешь, – все не решался я сказать ей о приезде мужа.
С трудом она помылась и, вконец обессиленная, рухнула на диван.
– Что же они со мной сделали, что это, сон?
– Ничего не было, Валя, Валентина. Забудь.
– Да! Ничего не было: «Валя, Валентина, что с тобой теперь, белая палата, крашеная дверь…»
Только к вечеру она кое-как пришла в себя. В девять вечера мы легли спать, а через десять минут открылась дверь. На пороге стояла Ленка.