Страница:
– Да мне его самодеятельность даже по рассказам уже в печенках сидит.
– Приручим, правда, капитан?
Я послушно кивнул, желая поскорее избавиться от бесцеремонного судилища.
– Вот видишь, он на мокрушника уже вышел.
– По-моему, наоборот. Мокрушник вышел на него.
– Не важно, главное, они встретились, и довольно продуктивно. Теперь мы знаем хотя бы внешние приметы преступника, и это благодаря Гончарову.
– А чего он, собственно, ввязался в это дело?
– Профессиональная жилка сыграла.
– А мне показалось, что сыграла тут любовь к автомобилям.
– Саша, новый девиз нашего государства гласит: не считай чужие деньги.
– Хороший девиз. Сильно он тебя погладил? – уже ко мне обратился подполковник.
– Достаточно, голова до сих пор трещит.
– Ты бы, Саша, распорядился, чтобы осмотрели его, вдруг тыква пробита.
– Ладно. Нина!
– Я слушаю вас, Александр Семенович.
– Отвези героя в поликлинику, пусть его Свиридов посмотрит. Скажи, я прислал. Давай свою ксиву.
Вместе с лицензией я скромно выложил право на ношение газового пистолета.
– Забинтуйте его. Как фамилия? Говори громче.
– Гончаров Константин Иванович. Что у меня?
– Член работать будет, а с головой сложнее. Сильное сотрясение. Тошнит?
– Подташнивает.
– Водки надо пить меньше, тогда и тошнить не будет. О чем сейчас думаешь?
– Выпить сто граммов и пойти с одним знакомым в баню, хорошо бы в парную.
– А оттуда на кладбище. Это я тебе гарантирую.
– Тогда в бассейн.
– Это уже легче, если без водки. А лучше тебе дней десять полежать в тишине и без волнений.
– Попробую.
– Выздоравливай. Примочки в аптеке!
– Спасибо.
Ефимов ждал меня в коридоре. Тревожно глядя, спросил:
– Ну как?
– Сказал, что член работать будет.
– Тогда все в порядке. Документы заберешь завтра здесь же у секретаря. Начальнику без особой надобности на глаза не рисуйся. Мужик хитрый и коварный. Штирлица вместе с Мюллером расколет. А я бы хотел раскрутить это дело сам.
– Есть шанс получить генерала?
– Но-но, ты не очень-то. Разговорился. Какие планы?
– Первым делом вместе с Длинным Вованом хочу посетить бассейн.
– Оригинально.
– Попутно узнаю, где он находился во время убийства. А вас попрошу выяснить, каково финансовое положение его фирмы.
– Лады. Докладывать мне лично.
– Хорошо. Но и к вам вопрос. Существовали ли личные связи между убитыми Крутько и Юшкевичем?
– Этого нам установить не удалось.
– А были ли контакты у Полякова с убитыми?
– Если и были, то в этом он не сознается.
– Зубник должен был вести журнал регистрации.
– Его не было.
– Странно.
– Мне тоже. Не прощаюсь, береги тыкву. Тебя подвезти?
– Не надо, хочу кое-что проверить.
Он уехал, а я расположился в скверике возле управления, собрался глубоко и плодотворно думать. Удавалось это с трудом, потому что до тошноты болела голова. И едва мысли выстраивались в стройную цепочку, образуя подобие версии, тут же и рассыпались под натиском этой самой боли.
Но начнем снова. С главного. Исчезнувший первого августа Длинный Гена уже через пять дней превращает зубного техника в отбивную котлету, зачем-то оставляя следы и отпечатки собственного пребывания в комнате убитого. Причем оставляет не случайно, не по неосторожности, а явно. Можно сказать, с рекламной целью. При этом пропадает журнал регистрации, но остается орудие убийства, дубинка (хорошо бы на нее взглянуть). Золотой запас зубника исчезает тоже, и тут есть над чем подумать. Насколько я представляю себе зубных врачей и протезистов, людей этих голыми руками не возьмешь. И конечно же их золотой телец на открытом месте не лежит, но запрятан глубоко и сокровенно. А значит, либо убийца тайник этот знал, либо под пыткой заставил Юшкевича о нем рассказать. А может быть… Такая мысль мне в голову пришла впервые, но отвязаться от нее я уже не мог. Вполне допустим и такой вариант, что металл и по сей день лежит в тайном месте, убийцей не обнаруженный. Это необходимо проверить.
Теперь продумаем вариант Крутько. Он аналогичен первому убийству, с той лишь разницей, что в нем замешана еще и женщина. Не повезло бедняжке. Но из этого может следовать то, что убийца не был близким знакомым нумизмата, ибо не знал о существовании любовницы, которая появилась, судя по всему, для него неожиданно. Однако в обоих случаях убийца знал, что на данный период его жертвы ведут холостяцкий образ жизни. И у обоих в доме находится крупный капиталец.
Еще момент, который я чуть было не упустил из виду. Насколько мне известно, нумизматы, как и прочие коллекционеры, скрупулезно ведут некий реестр-дневник, куда в тиши одиночества сладострастно вписывают свои новые реликвии. Когда, у кого и за сколько куплена или выменяна та либо иная монета. Где же он сейчас, этот самый дневник? И где, наконец, жены убитых? Были ли они на похоронах своих супругов? Какого черта возле подъезда Крутько вчера торчал сержант через десять дней после случившегося? Я похож на крота, что солнечным днем что-то ищет на футбольном поле. Никакой системы.
Офис коробейника Полякова охраняли два стандартных мальчика в непременном камуфляже. При виде меня они молча заслонили собою проход, ненароком демонстрируя массивные рукоятки пистолетов.
– Вам куда?
– Нам туда.
– Вам кого?
– Самого.!
– Владимир Петрович сейчас не принимает.
– Тогда мне нужен юрист Семушкин. Скажите, что пришел Гончаров.
– Санек, узнай. А вы присядьте пока. Там сигареты, минералка, пепси.
– Это же надо, сам Константин Иванович к нам пожаловал, – высовываясь из узкого бокового коридорчика, промурлыкал Блевако. – Почет и наше вам уважение. Мальчики, пропустите господина Гончарова. Сейчас и впредь всегда ему зеленый свет. Чем могу быть полезен, Константин Иванович? – пропуская меня в кабинет, медоточился Семушкин. – Какие-нибудь новости? Есть результаты?
– Нет, пока вопросы.
– Постараюсь помочь.
– Вам никогда не приходила в голову мысль, что убийц было двое?
– Нет, да и экспертизой установлено, что действовал один человек.
– Возможно, возможно. Скажите, братья Поляковы не были знакомы с убитыми лично?
– Этот вопрос следователь задавал нам не раз. Нет, нет и еще раз нет.
– Почему такая уверенность? Вы ведь не Поляков?
– Да, конечно. Стопроцентной уверенности у меня быть не может. Но в фирме я работаю два года и ни разу их имен не слышал. Ни в одном документе их фамилии не фигурировали.
– Но возможно, братья обращались ранее к Юшкевичу и Крутько по вопросам чисто личного характера. Например, установка коронки, моста? Или их объединяло хобби Крутько – нумизматика.
– Оставьте. У них лошадиные зубы, а нумизматическим объектом мог служить только доллар.
– Хорошо, кто ведет следствие?
– Официально прокуратура, следователь Кедров Сергей Анатольевич, а неофициально пытается пристроиться начальник милиции, зачем не знаю. Возомнил себя великим сыщиком.
– «Осел останется ослом…» Туп, как азиатский сурок…
Невольно я хмыкнул и, не желая заострять внимание на этом вопросе, переменил тему:
– Владимир Яковлевич, во всей этой истории или историях вы ничего не рассказали мне о супругах наших мертвецов.
– Банально. Жена Юшкевича, тридцатилетняя мадам Кати, явилась в день похорон прямо на кладбище, когда гроб уже закопали. С воем она упала на могилу и задрыгала голыми ляжками. Хватило ее минут на пять. На поминках она уже вовсю веселилась и пела скабрезные частушки.
– Кати? Она что, француженка?
– Ага, с Ивановского текстильного комбината. Катька Жукова, проститутка районного масштаба.
– Зачем же он женился на ней?
– Когда вам будет шестьдесят, такого вопроса вы не зададите.
– Наверное. Дочка у нее от Юшкевича?
– Вы посмотрите на нее сами, – сдерживая улыбку, ядовито посоветовал адвокат. – Тогда мои комментарии не понадобятся. Вот ее адрес, наверное, поговорить вам с ней будет полезно. Очень мне подозрительны подобные браки. К хорошему они не приводят. Кстати, во втором случае, в случае с Крутько, брак аналогичен. Тоже пятидесятилетний хрен, возжелав молодого мясца, привел в дом двадцатилетнюю девочку-шлюшечку. А та на похороны не явилась вообще. Приехала дней пять назад и сразу начала напрягать следователя на предмет богатейшей коллекции мужа. Вынь да положь ей мужнины сокровища. До генерального прокурора обещалась дойти.
– Во сколько оценивалась коллекция?
– Мне этим интересоваться непозволительно и нетактично, а вам стоит побывать в обществе нумизматов.
– Конечно. Могу ли я увидеть Владимира Полякова?
– Вне всякого сомнения, пойдемте. Извините, все не решаюсь спросить, почему у вас такое необычное лицо. Лоб забинтован…
– Потому что по нему вчера поздним вечером стукнули дубинкой, и, сдается мне, сделал это уже знакомый нам тип.
– Батюшки, могли ведь убить!
– Почему – могли? Почему во множественном числе? Вы только что уверяли, что убийца работает один? Значит, у вас есть какие-то основания?
– Ничего у меня нет, – резко оборвал юрист. – Просто с языка сорвалось, вот и все, идем к Владимиру Петровичу.
Странно, думал я, проходя мраморным коридором, странно, чтобы у адвоката с колоссальной практикой что-то просто так срывалось с языка.
– Кого я вижу… – протянул Длинный Вован, чуть оторвав тощий зад от кресла. – Ну и видок. Подходяще тебя обработали.
Он с удовольствием рассматривал мою физиономию, а я его брюки. Но как бы я ни ловчился, заглянуть ему за спину не мог. Однако, вне всякого сомнения, на нем красовались все те же вчерашние брюки цвета морской волны.
– И где это тебя так массировали?
– А то ты не знаешь.
– А что я тебе, ясновидец, Ванга какая-нибудь? Тогда бы я обошелся без твоей помощи. Где уделали?
– В собственном подъезде.
– А кто?
– Судя по описаниям, ты сам или твой братец, у тебя есть его фото?
– Значит, и ты в это поверил?
– Что же, по-твоему, я не должен верить своим глазам?
– Опиши внешность.
– У тебя есть темные очки?
– Есть.
– Надень, пожалуйста.
– Такие пойдут? – Он натянул раскосые солнцезащитные очки.
– Пойдут, теперь подойди к зеркалу и внимательно на себя посмотри.
– Ну и что? – Обернувшись к зеркалу, он продемонстрировал совершенно целые зеленые брюки.
– Ничего. Нападающий выглядел точно так.
– Ты мне брови не закручивай, а то действительно получишь в лоб, и не палкой, а кое-чем похуже.
– Топориком, например?
– Каким топориком, ты че, обкурился?
– Топориком, которым ты вчера раскроил череп четырнадцатилетнего пацана, когда понял, что он может расколоться.
– Мужик, тебе, наверное, вышибло мозги. Яковлевич, позови парней, пусть его вышвырнут на хрен.
– Подожди, Владимир Петрович. Я пока не сошел с ума, нападающий действительно был похож на тебя. Причем точно в таком же костюме.
– Абсурд. Во сколько это произошло?
– Часов в десять вечера, может, позже.
– Тогда я автоматом исключаюсь. В это время я отдыхал в загородном клубе. Вернулся в два ночи.
– Кто может подтвердить?
– Полтора десятка знакомых.
– Как мне их увидеть?
– Туда посторонних не пускают.
– Надеюсь, на сей раз сделаете исключение.
– Попробую, только смотри, чтобы об этом не узнала ни одна живая душа. Да сам с ума не сойди.
– Постараюсь. Ты сейчас сильно занят?
– Я всегда сильно занят и поэтому всегда свободен.
– Надо бы поехать в твой трактир «Будь как дома» и еще повидать водителя с джипа. Ну и в конце отдохнуть в какой-нибудь баньке или бассейне.
– Обширная программка, ничего не скажешь.
– Надо, Володя, надо. Сейчас я работаю в твоих интересах.
– Вижу, уже мокруху мне клеишь. Яковлевич, скажи Тузику, пусть берет Настю с Белкой и ждет нас в машине. С чего же начнем, великий сыщик? Клуб еще закрыт.
– Давай с трактира или с джипа.
– Правильно. Время обедать. И Ленька наверняка там.
На заднем сиденье «мерседеса» вальяжно расположились две стандартные девицы светлого окраса из личной бабатеки Длинного Вована. Туда же усадили и меня. Ляжка сидящей посередине Насти была стройна и красива. Вся она легко вдавилась в меня, благоухая ароматом дорогой парфюмерии, но после сегодняшней ночи это не возбуждало. То ли по причине черепно-мозговой травмы, то ли свежа была память о бурных, но осторожных ласках моей соседки Валентины.
Миновав пост ГАИ, мы вырвались из города и через зону отдыха понеслись к реке. Чуть не доехав до второго поста, «мерседес» свернул влево и покатил вниз. Через километр асфальт кончился, и мы резко и неожиданно выскочили на совершенно сказочную полянку с двухэтажным рубленым теремом. Возле высокого резного крыльца автомашина остановилась.
Нас встречали. Навстречу шла румяная девица в русском сарафане и бородатый парень в косоворотке.
– Здорово, Григорий. Здравствуй, Татьяна, как живете-можете?
– Твоими молитвами, Володя. Надолго к нам?
– Как получится. Отдохнем, в баньке попаримся, ну и так далее…
– Баньку какую приготовить: сауну с бассейном или…
– Сауну с бассейном, – тут же вмешался я, вспомнив наказ хирурга.
– А кушать где будете?
– Где будем бухать? – спросил меня Поляков.
– Не знаю, я здесь не бывал.
– Можно в большой горнице, можно в спальне, можно здесь на пеньках, а можно в бане.
– Мне все равно, было бы что…
– Тогда в бане. Гриша, Леня сегодня будет?
– Должен заехать. Вчера звонил, обещался. Пойду баньку затоплю. Отдыхайте пока. Таня, принеси квас, шампанское… Все, что надо.
– Можно вам помочь? – увязался я за хозяином.
– Да что вы! Там помощник не требуется, запалим форсунку, только и делов.
– Возьми его с собой, Гриша. Он хочет с тобой побазарить.
– Как скажете.
То, что они непочтительно называли баньками, оказалось целым банно-помывочным комбинатом. К обоим торцам большого стеклянного зала с бассейном примыкали две бани. Обычная и сауна. Одновременно в них могли смывать грех до тридцати человек.
– О чем вы хотели говорить? – протирая кафельный пол ресторана-предбанника, начал Григорий.
– Когда вы в последний раз видели Геннадия Полякова?
– В ночь с первого на второе, перед тем как он исчез.
– Где он находился?
– На пеньке сидел перед входом. Я собак выходил кормить, когда возвращался назад, его уже не было.
– Во что он был одет?
– Как всегда, малиновый пиджак и зеленые брюки.
– Он был один?
– Да, и хорошо поддавший. Сидел и что-то бубнил под нос. Вроде кому-то жаловался, но я ничего не расслышал. Да и не положено это.
– Сколько автомобилей стояло на площадке?
– Один джип Леонида Леонтьевича.
– Где был водитель?
– Здесь, в бане. С подругой. Леонид Леонтьевич не любит, когда водители вместе с ним парятся. Обычно они приходят после него.
– А где был «мерседес» Полякова?
– Не знаю, но перед входом его не было.
– Сколько времени вы кормили собак?
– Минут десять, не больше.
– Сколько в этот вечер у вас было гостей?
– Десять человек. Четверо с «мерседеса» и шестеро приехали на джипе. Плюс два водителя.
– В какое время вы кормили собак?
– Могу сказать с точностью. Когда я выходил из кухни с объедками, часы в баре пробили полночь..
– Значит, Длинный Гена исчез от полуночи до ноль десяти?
– Значит, так.
– Окрестности осматривали?
– Милиция прочесывала лес часа три. Говорят, безрезультатно. Ничего не нашли.
Сухая жара жгла тело. Если бы не обострившаяся головная боль, это жжение казалось бы приятным. Напротив расположился Длинный Вован. Лежа на животе, он рекламно демонстрировал сухие идеальные ягодицы без малейшего намека на собачий прикус. Разочарованный, я поплелся в душ, а потом в бассейн. В хрустальной воде резвились две нагие наяды. Автоматически прикрыв ладонями стыд, я стоял на борту, не зная, что делать дальше.
– Дяденька, смелее, – хихикали блудницы. – Ну что же вы такой нерешительный?
– Голова болит, да и повязку не хочу мочить, – промямлил я.
– В нашем деле голова не требуется, а поверх бинтов у вас натянута резиновая шапочка.
– Ага, – поддержала ее подруга, – прямо на больную головку.
Прыгать я не стал, осторожно оберегая боль, тюленем сполз по трапу. Они как пираньи агрессивно на меня налетели, покусывая и пощипывая самые разнообразные места.
– Оставьте меня, ради Бога, – взмолился я искренне и серьезно, – как-нибудь в другой раз, сил нет, голова болит.
Со смехом они удрали в сауну, а я оказался в спокойной обстановке благоприятной водной среды, почувствовав, как головная боль потихоньку проходит. Пристроив голову на спине надувного лебедя, в полудреме прикидывал, куда мог подеваться Длинный Гена. Если предположить, что его братец и Григорий говорят правду, то остается два варианта. Во-первых, он мог пешком добраться до трассы и там, поймав левака, уехать в город. Уехать и не доехать. Или доехать и скрыться. Или же на полпути еще до дороги встретить Тузика и попросить довезти его до дому. Но тогда почему молчит Тузик?
И в том и в ином случае это легко проверить. Движение автомобилей по зоне отдыха ограничено, и оно контролируется двумя постами ГАИ в двухкилометровом промежутке.
Одевшись, я заглянул в комнату отдыха. На широкой ковровой тахте две хищницы-пираньи высасывали последние силы из Длинного Вована. В предсмертных судорогах костлявое его тело дергалось и колотилось. Широко открытый рот жадно ловил воздух, наполняя его звериным рычащим стоном.
– Помогай, Гончаров, – уже в конвульсиях прохрипел он.
– Некогда, дай машину на полчаса.
– За-а-бирай…
Больше слушать и смотреть я не решился, боясь быть насильно или добровольно втянутым в этот клубок человеческих тел.
Тузика я застал за некрасивым занятием. Через бинокль он разглядывал барахтающуюся на пляже парочку.
– Уважаешь? – насмешливо спросил я.
– Да нет, просто делать нечего.
– Твой хозяин мне машину на полчаса дал.
– Ну и езжай.
– Я не умею, свози, тут недалеко.
– Делать мне нечего. Ну да ладно, поехали.
Мне повезло: и на первом и на втором посту ГАИ дежурили те же бригады. Но, к моему великому сожалению; они не помнили одиноко идущего верзилу в тот день, первого августа.
– Поехали назад, – велел я водителю. – Тебя как зовут?
– Тузубай.
– А почему Тузиком кличут?
– Делать нечего.
– Тузубай, а для чего ты замочил Гену?
– …?
– Ага, когда ты возвращался к хозяину, то по дороге встретил Гену. Он попросил тебя отвезти его в город, а ты по пути его и пришил. Где труп?
– Что мне, делать нечего?..
– Шутка. Тузик, ты пляж разглядывал?
– Ну и что?
– Это хорошо. Скажи, от трактира вниз есть тропинка?
– Ну есть, только ей редко кто пользуется. Она крутая. Минут десять спускаться надо. Иногда хозяйка искупаться сходит, или из пляжников кто за «Фантой» приползет. Но тоже редко. Бар дорогой.
– А мог бы по ней идти Гена?
– Но он же в сиську был, шею б поломал. Ты сам прикинь, поймешь.
Прикидывая и матерясь, я улиткой полз по крутому склону тропинки, цепляясь за сучья, ветки и корневища. Пройти по ней даже трезвому человеку было непросто, что уж говорить о Длинном Гене, что, по свидетельству многих очевидцев, был пьян вдрызг.
Спускаясь, я размышлял. Но лучше бы я этого не делал. Запнувшись о коварную корягу, я полетел куда-то вниз. К черту на рога.
Очнулся я оттого, что в моем затылке прочно торчит огромный раскаленный гвоздь. А перед глазами плывет вибрирующая мутно-серая пелена. Кажется, такая атмосфера висит в приемной у Сатаны. И похоже, аудиенция вот-вот начнется.
Но рано я понадеялся. Постепенно туман развеялся, и прямо перед носом я сфокусировал красивый позолоченный колпачок дорогой авторучки. Как он сюда попал? И не мираж ли это? Я попробовал протянуть к нему руку и опять улетел в небытие.
Когда за мной пришли, я был уже в сознании. Тузик хотел тут же перевернуть меня на спину, но, услышав мой тихий мат, оставил в покое.
– Что же делать? – только и спросил он.
– Слушай сюда, – негромко, но внятно приказал я. – Поднимайся наверх, сооруди носилки. Возьми целлофановый пакет и пинцет. Потом подгони машину на пляж. Спускать меня будет легче, чем поднимать. А ты, Григорий, попробуй усадить меня на задницу. Очень больно лежать ногами вверх.
Перевернув, он кое-как придал мне сидячее положение. Во время этой процедуры меня вырвало – боль была адской. Я едва балансировал на грани новой потери сознания, зная, что это может закончиться печально. И все-таки я победил. Дождался Тузика с носилками и его долговязым шефом. Слава Богу, оценив обстановку, он вопросов не задавал, а попытался сразу водрузить меня на носилки.
– Подождите, – остановил я их, – где пинцет и пакет?
– Здесь, все принесли.
– Хорошо. Возле моей правой ноги лежит авторучка. Тузик, возьми ее пинцетом, не касаясь руками и аккуратно положи в пакетик. Хорошо. Теперь завяжи его, но воздух не спускай.
– Стой, – вдруг заорал Длинный Вован, – это же Генкин «паркер», я ему сам его дарил на Новый год. Как он тут оказался? Дай его сюда.
– Не лапай, – предупредил я. – Можешь стереть отпечатки.
– Почему? Это же его ручка, точно говорю. И отпечатки там его.
– Не сомневаюсь, но могут быть и не его.
– Да, ты прав.
К машине меня сносили долго и больно. Широкий «мерседес» шел плавно, заботливо качая меня, лежащего на заднем сиденье.
– Куда едем-то? – обернулся ко мне Вован.
– Домой.
– А может, лучше в больничку? Зелено-серый ты, Гончаров. Краше в гроб кладут. У меня в элитной больничке свой мужик есть. Нейрохирург. Я прикидываю, он тебе как раз нужен.
– Вези, – не желая помирать, согласился я. – А потом привезешь мне Николая Подвойко, эксперта из РОВД моего района. Достань его из-под земли. Только тихо. Кажется, у нас что-то получается.
– Все сделаю как надо. Притараню его живого или мертвого. Ты смотри только не помирай.
– Про нашу находку никому не говори и своих предупреди. Это в наших интересах. Если что, отдашь ручку Подвойко.
– Ежу понятно. Приехали, лежи, я схожу за санитарами и договорюсь с Самуилом Исааковичем.
Через пять минут он явился с двумя быками в белых халатах с жесткими носилками под мышкой.
– Исааковича пока нет, но я обо всем договорился с его шефом. Считай, тебе повезло, попал к лучшему хирургу лучшей больницы города. Тащите его в двадцать пятый кабинет. Да осторожней, балбесы. Коновалы, вам только быков кастрировать.
Куда я попал? Понять было трудно. То ли лаборатория, то ли операционная, то ли одноместная больничная палата. Кушетка жесткая, но удобная и широкая.
Результаты диагностики, проведенной тут же, оказались неутешительными, а в латинской транскрипции просто ужасающими. Из блиц-консилиума, проведенного у моего ложа, я понял, что повторно я сотряс свои мозги совершенно напрасно и, по медицинской логике, я должен был спокойно лежать абсолютным мертвецом. Но уж коли случился такой феноменальный факт, то я должен тихо, без движения, валяться десять дней. В ляжку мне засобачили несколько уколов, и я провалился в темную мягкую вату забытья.
– Костя, Костенька, как же это ты? – спрашивает милый далекий голос, так давно ко мне не обращавшийся.
– Все хорошо, мама. У нас все хорошо. Где отец?
– Приручим, правда, капитан?
Я послушно кивнул, желая поскорее избавиться от бесцеремонного судилища.
– Вот видишь, он на мокрушника уже вышел.
– По-моему, наоборот. Мокрушник вышел на него.
– Не важно, главное, они встретились, и довольно продуктивно. Теперь мы знаем хотя бы внешние приметы преступника, и это благодаря Гончарову.
– А чего он, собственно, ввязался в это дело?
– Профессиональная жилка сыграла.
– А мне показалось, что сыграла тут любовь к автомобилям.
– Саша, новый девиз нашего государства гласит: не считай чужие деньги.
– Хороший девиз. Сильно он тебя погладил? – уже ко мне обратился подполковник.
– Достаточно, голова до сих пор трещит.
– Ты бы, Саша, распорядился, чтобы осмотрели его, вдруг тыква пробита.
– Ладно. Нина!
– Я слушаю вас, Александр Семенович.
– Отвези героя в поликлинику, пусть его Свиридов посмотрит. Скажи, я прислал. Давай свою ксиву.
Вместе с лицензией я скромно выложил право на ношение газового пистолета.
* * *
Хирург Свиридов оказался мужиком свирепым и резким. Первым делом он загнал меня в рентген-кабинет, потом велел медсестре сорвать с меня повязку, а мне сесть в кресло, чем-то напоминающее электрический стул. Пришлепав на мою голову полтора десятка датчиков, он углубился в экран монитора, по которому бежали, прыгали и тянулись какие-то кривые, прямые и волнообразные линии.– Забинтуйте его. Как фамилия? Говори громче.
– Гончаров Константин Иванович. Что у меня?
– Член работать будет, а с головой сложнее. Сильное сотрясение. Тошнит?
– Подташнивает.
– Водки надо пить меньше, тогда и тошнить не будет. О чем сейчас думаешь?
– Выпить сто граммов и пойти с одним знакомым в баню, хорошо бы в парную.
– А оттуда на кладбище. Это я тебе гарантирую.
– Тогда в бассейн.
– Это уже легче, если без водки. А лучше тебе дней десять полежать в тишине и без волнений.
– Попробую.
– Выздоравливай. Примочки в аптеке!
– Спасибо.
Ефимов ждал меня в коридоре. Тревожно глядя, спросил:
– Ну как?
– Сказал, что член работать будет.
– Тогда все в порядке. Документы заберешь завтра здесь же у секретаря. Начальнику без особой надобности на глаза не рисуйся. Мужик хитрый и коварный. Штирлица вместе с Мюллером расколет. А я бы хотел раскрутить это дело сам.
– Есть шанс получить генерала?
– Но-но, ты не очень-то. Разговорился. Какие планы?
– Первым делом вместе с Длинным Вованом хочу посетить бассейн.
– Оригинально.
– Попутно узнаю, где он находился во время убийства. А вас попрошу выяснить, каково финансовое положение его фирмы.
– Лады. Докладывать мне лично.
– Хорошо. Но и к вам вопрос. Существовали ли личные связи между убитыми Крутько и Юшкевичем?
– Этого нам установить не удалось.
– А были ли контакты у Полякова с убитыми?
– Если и были, то в этом он не сознается.
– Зубник должен был вести журнал регистрации.
– Его не было.
– Странно.
– Мне тоже. Не прощаюсь, береги тыкву. Тебя подвезти?
– Не надо, хочу кое-что проверить.
Он уехал, а я расположился в скверике возле управления, собрался глубоко и плодотворно думать. Удавалось это с трудом, потому что до тошноты болела голова. И едва мысли выстраивались в стройную цепочку, образуя подобие версии, тут же и рассыпались под натиском этой самой боли.
Но начнем снова. С главного. Исчезнувший первого августа Длинный Гена уже через пять дней превращает зубного техника в отбивную котлету, зачем-то оставляя следы и отпечатки собственного пребывания в комнате убитого. Причем оставляет не случайно, не по неосторожности, а явно. Можно сказать, с рекламной целью. При этом пропадает журнал регистрации, но остается орудие убийства, дубинка (хорошо бы на нее взглянуть). Золотой запас зубника исчезает тоже, и тут есть над чем подумать. Насколько я представляю себе зубных врачей и протезистов, людей этих голыми руками не возьмешь. И конечно же их золотой телец на открытом месте не лежит, но запрятан глубоко и сокровенно. А значит, либо убийца тайник этот знал, либо под пыткой заставил Юшкевича о нем рассказать. А может быть… Такая мысль мне в голову пришла впервые, но отвязаться от нее я уже не мог. Вполне допустим и такой вариант, что металл и по сей день лежит в тайном месте, убийцей не обнаруженный. Это необходимо проверить.
Теперь продумаем вариант Крутько. Он аналогичен первому убийству, с той лишь разницей, что в нем замешана еще и женщина. Не повезло бедняжке. Но из этого может следовать то, что убийца не был близким знакомым нумизмата, ибо не знал о существовании любовницы, которая появилась, судя по всему, для него неожиданно. Однако в обоих случаях убийца знал, что на данный период его жертвы ведут холостяцкий образ жизни. И у обоих в доме находится крупный капиталец.
Еще момент, который я чуть было не упустил из виду. Насколько мне известно, нумизматы, как и прочие коллекционеры, скрупулезно ведут некий реестр-дневник, куда в тиши одиночества сладострастно вписывают свои новые реликвии. Когда, у кого и за сколько куплена или выменяна та либо иная монета. Где же он сейчас, этот самый дневник? И где, наконец, жены убитых? Были ли они на похоронах своих супругов? Какого черта возле подъезда Крутько вчера торчал сержант через десять дней после случившегося? Я похож на крота, что солнечным днем что-то ищет на футбольном поле. Никакой системы.
Офис коробейника Полякова охраняли два стандартных мальчика в непременном камуфляже. При виде меня они молча заслонили собою проход, ненароком демонстрируя массивные рукоятки пистолетов.
– Вам куда?
– Нам туда.
– Вам кого?
– Самого.!
– Владимир Петрович сейчас не принимает.
– Тогда мне нужен юрист Семушкин. Скажите, что пришел Гончаров.
– Санек, узнай. А вы присядьте пока. Там сигареты, минералка, пепси.
– Это же надо, сам Константин Иванович к нам пожаловал, – высовываясь из узкого бокового коридорчика, промурлыкал Блевако. – Почет и наше вам уважение. Мальчики, пропустите господина Гончарова. Сейчас и впредь всегда ему зеленый свет. Чем могу быть полезен, Константин Иванович? – пропуская меня в кабинет, медоточился Семушкин. – Какие-нибудь новости? Есть результаты?
– Нет, пока вопросы.
– Постараюсь помочь.
– Вам никогда не приходила в голову мысль, что убийц было двое?
– Нет, да и экспертизой установлено, что действовал один человек.
– Возможно, возможно. Скажите, братья Поляковы не были знакомы с убитыми лично?
– Этот вопрос следователь задавал нам не раз. Нет, нет и еще раз нет.
– Почему такая уверенность? Вы ведь не Поляков?
– Да, конечно. Стопроцентной уверенности у меня быть не может. Но в фирме я работаю два года и ни разу их имен не слышал. Ни в одном документе их фамилии не фигурировали.
– Но возможно, братья обращались ранее к Юшкевичу и Крутько по вопросам чисто личного характера. Например, установка коронки, моста? Или их объединяло хобби Крутько – нумизматика.
– Оставьте. У них лошадиные зубы, а нумизматическим объектом мог служить только доллар.
– Хорошо, кто ведет следствие?
– Официально прокуратура, следователь Кедров Сергей Анатольевич, а неофициально пытается пристроиться начальник милиции, зачем не знаю. Возомнил себя великим сыщиком.
– «Осел останется ослом…» Туп, как азиатский сурок…
Невольно я хмыкнул и, не желая заострять внимание на этом вопросе, переменил тему:
– Владимир Яковлевич, во всей этой истории или историях вы ничего не рассказали мне о супругах наших мертвецов.
– Банально. Жена Юшкевича, тридцатилетняя мадам Кати, явилась в день похорон прямо на кладбище, когда гроб уже закопали. С воем она упала на могилу и задрыгала голыми ляжками. Хватило ее минут на пять. На поминках она уже вовсю веселилась и пела скабрезные частушки.
– Кати? Она что, француженка?
– Ага, с Ивановского текстильного комбината. Катька Жукова, проститутка районного масштаба.
– Зачем же он женился на ней?
– Когда вам будет шестьдесят, такого вопроса вы не зададите.
– Наверное. Дочка у нее от Юшкевича?
– Вы посмотрите на нее сами, – сдерживая улыбку, ядовито посоветовал адвокат. – Тогда мои комментарии не понадобятся. Вот ее адрес, наверное, поговорить вам с ней будет полезно. Очень мне подозрительны подобные браки. К хорошему они не приводят. Кстати, во втором случае, в случае с Крутько, брак аналогичен. Тоже пятидесятилетний хрен, возжелав молодого мясца, привел в дом двадцатилетнюю девочку-шлюшечку. А та на похороны не явилась вообще. Приехала дней пять назад и сразу начала напрягать следователя на предмет богатейшей коллекции мужа. Вынь да положь ей мужнины сокровища. До генерального прокурора обещалась дойти.
– Во сколько оценивалась коллекция?
– Мне этим интересоваться непозволительно и нетактично, а вам стоит побывать в обществе нумизматов.
– Конечно. Могу ли я увидеть Владимира Полякова?
– Вне всякого сомнения, пойдемте. Извините, все не решаюсь спросить, почему у вас такое необычное лицо. Лоб забинтован…
– Потому что по нему вчера поздним вечером стукнули дубинкой, и, сдается мне, сделал это уже знакомый нам тип.
– Батюшки, могли ведь убить!
– Почему – могли? Почему во множественном числе? Вы только что уверяли, что убийца работает один? Значит, у вас есть какие-то основания?
– Ничего у меня нет, – резко оборвал юрист. – Просто с языка сорвалось, вот и все, идем к Владимиру Петровичу.
Странно, думал я, проходя мраморным коридором, странно, чтобы у адвоката с колоссальной практикой что-то просто так срывалось с языка.
– Кого я вижу… – протянул Длинный Вован, чуть оторвав тощий зад от кресла. – Ну и видок. Подходяще тебя обработали.
Он с удовольствием рассматривал мою физиономию, а я его брюки. Но как бы я ни ловчился, заглянуть ему за спину не мог. Однако, вне всякого сомнения, на нем красовались все те же вчерашние брюки цвета морской волны.
– И где это тебя так массировали?
– А то ты не знаешь.
– А что я тебе, ясновидец, Ванга какая-нибудь? Тогда бы я обошелся без твоей помощи. Где уделали?
– В собственном подъезде.
– А кто?
– Судя по описаниям, ты сам или твой братец, у тебя есть его фото?
– Значит, и ты в это поверил?
– Что же, по-твоему, я не должен верить своим глазам?
– Опиши внешность.
– У тебя есть темные очки?
– Есть.
– Надень, пожалуйста.
– Такие пойдут? – Он натянул раскосые солнцезащитные очки.
– Пойдут, теперь подойди к зеркалу и внимательно на себя посмотри.
– Ну и что? – Обернувшись к зеркалу, он продемонстрировал совершенно целые зеленые брюки.
– Ничего. Нападающий выглядел точно так.
– Ты мне брови не закручивай, а то действительно получишь в лоб, и не палкой, а кое-чем похуже.
– Топориком, например?
– Каким топориком, ты че, обкурился?
– Топориком, которым ты вчера раскроил череп четырнадцатилетнего пацана, когда понял, что он может расколоться.
– Мужик, тебе, наверное, вышибло мозги. Яковлевич, позови парней, пусть его вышвырнут на хрен.
– Подожди, Владимир Петрович. Я пока не сошел с ума, нападающий действительно был похож на тебя. Причем точно в таком же костюме.
– Абсурд. Во сколько это произошло?
– Часов в десять вечера, может, позже.
– Тогда я автоматом исключаюсь. В это время я отдыхал в загородном клубе. Вернулся в два ночи.
– Кто может подтвердить?
– Полтора десятка знакомых.
– Как мне их увидеть?
– Туда посторонних не пускают.
– Надеюсь, на сей раз сделаете исключение.
– Попробую, только смотри, чтобы об этом не узнала ни одна живая душа. Да сам с ума не сойди.
– Постараюсь. Ты сейчас сильно занят?
– Я всегда сильно занят и поэтому всегда свободен.
– Надо бы поехать в твой трактир «Будь как дома» и еще повидать водителя с джипа. Ну и в конце отдохнуть в какой-нибудь баньке или бассейне.
– Обширная программка, ничего не скажешь.
– Надо, Володя, надо. Сейчас я работаю в твоих интересах.
– Вижу, уже мокруху мне клеишь. Яковлевич, скажи Тузику, пусть берет Настю с Белкой и ждет нас в машине. С чего же начнем, великий сыщик? Клуб еще закрыт.
– Давай с трактира или с джипа.
– Правильно. Время обедать. И Ленька наверняка там.
На заднем сиденье «мерседеса» вальяжно расположились две стандартные девицы светлого окраса из личной бабатеки Длинного Вована. Туда же усадили и меня. Ляжка сидящей посередине Насти была стройна и красива. Вся она легко вдавилась в меня, благоухая ароматом дорогой парфюмерии, но после сегодняшней ночи это не возбуждало. То ли по причине черепно-мозговой травмы, то ли свежа была память о бурных, но осторожных ласках моей соседки Валентины.
Миновав пост ГАИ, мы вырвались из города и через зону отдыха понеслись к реке. Чуть не доехав до второго поста, «мерседес» свернул влево и покатил вниз. Через километр асфальт кончился, и мы резко и неожиданно выскочили на совершенно сказочную полянку с двухэтажным рубленым теремом. Возле высокого резного крыльца автомашина остановилась.
Нас встречали. Навстречу шла румяная девица в русском сарафане и бородатый парень в косоворотке.
– Здорово, Григорий. Здравствуй, Татьяна, как живете-можете?
– Твоими молитвами, Володя. Надолго к нам?
– Как получится. Отдохнем, в баньке попаримся, ну и так далее…
– Баньку какую приготовить: сауну с бассейном или…
– Сауну с бассейном, – тут же вмешался я, вспомнив наказ хирурга.
– А кушать где будете?
– Где будем бухать? – спросил меня Поляков.
– Не знаю, я здесь не бывал.
– Можно в большой горнице, можно в спальне, можно здесь на пеньках, а можно в бане.
– Мне все равно, было бы что…
– Тогда в бане. Гриша, Леня сегодня будет?
– Должен заехать. Вчера звонил, обещался. Пойду баньку затоплю. Отдыхайте пока. Таня, принеси квас, шампанское… Все, что надо.
– Можно вам помочь? – увязался я за хозяином.
– Да что вы! Там помощник не требуется, запалим форсунку, только и делов.
– Возьми его с собой, Гриша. Он хочет с тобой побазарить.
– Как скажете.
То, что они непочтительно называли баньками, оказалось целым банно-помывочным комбинатом. К обоим торцам большого стеклянного зала с бассейном примыкали две бани. Обычная и сауна. Одновременно в них могли смывать грех до тридцати человек.
– О чем вы хотели говорить? – протирая кафельный пол ресторана-предбанника, начал Григорий.
– Когда вы в последний раз видели Геннадия Полякова?
– В ночь с первого на второе, перед тем как он исчез.
– Где он находился?
– На пеньке сидел перед входом. Я собак выходил кормить, когда возвращался назад, его уже не было.
– Во что он был одет?
– Как всегда, малиновый пиджак и зеленые брюки.
– Он был один?
– Да, и хорошо поддавший. Сидел и что-то бубнил под нос. Вроде кому-то жаловался, но я ничего не расслышал. Да и не положено это.
– Сколько автомобилей стояло на площадке?
– Один джип Леонида Леонтьевича.
– Где был водитель?
– Здесь, в бане. С подругой. Леонид Леонтьевич не любит, когда водители вместе с ним парятся. Обычно они приходят после него.
– А где был «мерседес» Полякова?
– Не знаю, но перед входом его не было.
– Сколько времени вы кормили собак?
– Минут десять, не больше.
– Сколько в этот вечер у вас было гостей?
– Десять человек. Четверо с «мерседеса» и шестеро приехали на джипе. Плюс два водителя.
– В какое время вы кормили собак?
– Могу сказать с точностью. Когда я выходил из кухни с объедками, часы в баре пробили полночь..
– Значит, Длинный Гена исчез от полуночи до ноль десяти?
– Значит, так.
– Окрестности осматривали?
– Милиция прочесывала лес часа три. Говорят, безрезультатно. Ничего не нашли.
Сухая жара жгла тело. Если бы не обострившаяся головная боль, это жжение казалось бы приятным. Напротив расположился Длинный Вован. Лежа на животе, он рекламно демонстрировал сухие идеальные ягодицы без малейшего намека на собачий прикус. Разочарованный, я поплелся в душ, а потом в бассейн. В хрустальной воде резвились две нагие наяды. Автоматически прикрыв ладонями стыд, я стоял на борту, не зная, что делать дальше.
– Дяденька, смелее, – хихикали блудницы. – Ну что же вы такой нерешительный?
– Голова болит, да и повязку не хочу мочить, – промямлил я.
– В нашем деле голова не требуется, а поверх бинтов у вас натянута резиновая шапочка.
– Ага, – поддержала ее подруга, – прямо на больную головку.
Прыгать я не стал, осторожно оберегая боль, тюленем сполз по трапу. Они как пираньи агрессивно на меня налетели, покусывая и пощипывая самые разнообразные места.
– Оставьте меня, ради Бога, – взмолился я искренне и серьезно, – как-нибудь в другой раз, сил нет, голова болит.
Со смехом они удрали в сауну, а я оказался в спокойной обстановке благоприятной водной среды, почувствовав, как головная боль потихоньку проходит. Пристроив голову на спине надувного лебедя, в полудреме прикидывал, куда мог подеваться Длинный Гена. Если предположить, что его братец и Григорий говорят правду, то остается два варианта. Во-первых, он мог пешком добраться до трассы и там, поймав левака, уехать в город. Уехать и не доехать. Или доехать и скрыться. Или же на полпути еще до дороги встретить Тузика и попросить довезти его до дому. Но тогда почему молчит Тузик?
И в том и в ином случае это легко проверить. Движение автомобилей по зоне отдыха ограничено, и оно контролируется двумя постами ГАИ в двухкилометровом промежутке.
Одевшись, я заглянул в комнату отдыха. На широкой ковровой тахте две хищницы-пираньи высасывали последние силы из Длинного Вована. В предсмертных судорогах костлявое его тело дергалось и колотилось. Широко открытый рот жадно ловил воздух, наполняя его звериным рычащим стоном.
– Помогай, Гончаров, – уже в конвульсиях прохрипел он.
– Некогда, дай машину на полчаса.
– За-а-бирай…
Больше слушать и смотреть я не решился, боясь быть насильно или добровольно втянутым в этот клубок человеческих тел.
Тузика я застал за некрасивым занятием. Через бинокль он разглядывал барахтающуюся на пляже парочку.
– Уважаешь? – насмешливо спросил я.
– Да нет, просто делать нечего.
– Твой хозяин мне машину на полчаса дал.
– Ну и езжай.
– Я не умею, свози, тут недалеко.
– Делать мне нечего. Ну да ладно, поехали.
Мне повезло: и на первом и на втором посту ГАИ дежурили те же бригады. Но, к моему великому сожалению; они не помнили одиноко идущего верзилу в тот день, первого августа.
– Поехали назад, – велел я водителю. – Тебя как зовут?
– Тузубай.
– А почему Тузиком кличут?
– Делать нечего.
– Тузубай, а для чего ты замочил Гену?
– …?
– Ага, когда ты возвращался к хозяину, то по дороге встретил Гену. Он попросил тебя отвезти его в город, а ты по пути его и пришил. Где труп?
– Что мне, делать нечего?..
– Шутка. Тузик, ты пляж разглядывал?
– Ну и что?
– Это хорошо. Скажи, от трактира вниз есть тропинка?
– Ну есть, только ей редко кто пользуется. Она крутая. Минут десять спускаться надо. Иногда хозяйка искупаться сходит, или из пляжников кто за «Фантой» приползет. Но тоже редко. Бар дорогой.
– А мог бы по ней идти Гена?
– Но он же в сиську был, шею б поломал. Ты сам прикинь, поймешь.
Прикидывая и матерясь, я улиткой полз по крутому склону тропинки, цепляясь за сучья, ветки и корневища. Пройти по ней даже трезвому человеку было непросто, что уж говорить о Длинном Гене, что, по свидетельству многих очевидцев, был пьян вдрызг.
Спускаясь, я размышлял. Но лучше бы я этого не делал. Запнувшись о коварную корягу, я полетел куда-то вниз. К черту на рога.
Очнулся я оттого, что в моем затылке прочно торчит огромный раскаленный гвоздь. А перед глазами плывет вибрирующая мутно-серая пелена. Кажется, такая атмосфера висит в приемной у Сатаны. И похоже, аудиенция вот-вот начнется.
Но рано я понадеялся. Постепенно туман развеялся, и прямо перед носом я сфокусировал красивый позолоченный колпачок дорогой авторучки. Как он сюда попал? И не мираж ли это? Я попробовал протянуть к нему руку и опять улетел в небытие.
Когда за мной пришли, я был уже в сознании. Тузик хотел тут же перевернуть меня на спину, но, услышав мой тихий мат, оставил в покое.
– Что же делать? – только и спросил он.
– Слушай сюда, – негромко, но внятно приказал я. – Поднимайся наверх, сооруди носилки. Возьми целлофановый пакет и пинцет. Потом подгони машину на пляж. Спускать меня будет легче, чем поднимать. А ты, Григорий, попробуй усадить меня на задницу. Очень больно лежать ногами вверх.
Перевернув, он кое-как придал мне сидячее положение. Во время этой процедуры меня вырвало – боль была адской. Я едва балансировал на грани новой потери сознания, зная, что это может закончиться печально. И все-таки я победил. Дождался Тузика с носилками и его долговязым шефом. Слава Богу, оценив обстановку, он вопросов не задавал, а попытался сразу водрузить меня на носилки.
– Подождите, – остановил я их, – где пинцет и пакет?
– Здесь, все принесли.
– Хорошо. Возле моей правой ноги лежит авторучка. Тузик, возьми ее пинцетом, не касаясь руками и аккуратно положи в пакетик. Хорошо. Теперь завяжи его, но воздух не спускай.
– Стой, – вдруг заорал Длинный Вован, – это же Генкин «паркер», я ему сам его дарил на Новый год. Как он тут оказался? Дай его сюда.
– Не лапай, – предупредил я. – Можешь стереть отпечатки.
– Почему? Это же его ручка, точно говорю. И отпечатки там его.
– Не сомневаюсь, но могут быть и не его.
– Да, ты прав.
К машине меня сносили долго и больно. Широкий «мерседес» шел плавно, заботливо качая меня, лежащего на заднем сиденье.
– Куда едем-то? – обернулся ко мне Вован.
– Домой.
– А может, лучше в больничку? Зелено-серый ты, Гончаров. Краше в гроб кладут. У меня в элитной больничке свой мужик есть. Нейрохирург. Я прикидываю, он тебе как раз нужен.
– Вези, – не желая помирать, согласился я. – А потом привезешь мне Николая Подвойко, эксперта из РОВД моего района. Достань его из-под земли. Только тихо. Кажется, у нас что-то получается.
– Все сделаю как надо. Притараню его живого или мертвого. Ты смотри только не помирай.
– Про нашу находку никому не говори и своих предупреди. Это в наших интересах. Если что, отдашь ручку Подвойко.
– Ежу понятно. Приехали, лежи, я схожу за санитарами и договорюсь с Самуилом Исааковичем.
Через пять минут он явился с двумя быками в белых халатах с жесткими носилками под мышкой.
– Исааковича пока нет, но я обо всем договорился с его шефом. Считай, тебе повезло, попал к лучшему хирургу лучшей больницы города. Тащите его в двадцать пятый кабинет. Да осторожней, балбесы. Коновалы, вам только быков кастрировать.
Куда я попал? Понять было трудно. То ли лаборатория, то ли операционная, то ли одноместная больничная палата. Кушетка жесткая, но удобная и широкая.
Результаты диагностики, проведенной тут же, оказались неутешительными, а в латинской транскрипции просто ужасающими. Из блиц-консилиума, проведенного у моего ложа, я понял, что повторно я сотряс свои мозги совершенно напрасно и, по медицинской логике, я должен был спокойно лежать абсолютным мертвецом. Но уж коли случился такой феноменальный факт, то я должен тихо, без движения, валяться десять дней. В ляжку мне засобачили несколько уколов, и я провалился в темную мягкую вату забытья.
* * *
То ли во сне, то ли наяву ко мне подходило множество знакомых и незнакомых людей. Кто-то с добрыми намерениями, они гладили меня по щеке, протирали влажными салфетками, осторожно поворачивали голову. Мне слышалось равномерное ласковое урчание, тихие щелчки и негромкий успокаивающий говор. Иногда появлялся длинный худой человек в темных очках с тяжелой бейсбольной битой. Почему-то он был в белом халате. Наверное, доктор. Но тогда почему он хочет меня убить? В полной темноте он замахивается на меня дубинкой. Я слышу громкий звук удара и кричу от ужаса и боли. Опять становится светло. Возле убийцы появляется женщина. В руках у нее шприц. Убийца говорит ей что-то резкое, поворачивается и уходит. Она согласно кивает головой и втыкает в мою ляжку иглу. Через несколько мгновений ни с чем не сравнимое блаженство заботливо берет меня в свои сказочные объятия. С высоты птичьего полета я наблюдаю за жизнью Земли. Я ясно вижу, как крутится планета, подставляя мне то один, то другой бок. Желтая, синяя и зеленая, она раскрашена во все мыслимые цвета. И разноцветные люди совершают разноцветные дела. Черные, белые, красные. Вскинулось к небу заминированное высотное здание, и сотни недвижимых людей лежат в руинах. Автоматная очередь, и человек, сломавшийся пополам, у ног автоматчика. Блеснул нож в руках насильника, и бьется в конвульсиях жертва, а нетерпеливый подонок уже выворачивает ее карманы. Но мне-то все равно, я уже не связан с тобой, проклятая Богом Земля. Я эфир. Я сама эйфория. Ангелы и святые окружают меня.– Костя, Костенька, как же это ты? – спрашивает милый далекий голос, так давно ко мне не обращавшийся.
– Все хорошо, мама. У нас все хорошо. Где отец?