Страница:
Поначалу Иоанн, сыгравший в мае 1572 г. свадьбу с Колтовской, взялся было нести епитимью. Но уже в начале августа, после получения известия о победе над татарами, царь стал присутствовать за литургией в храме и вскоре забыл о своем временном отлучении. После этого не прошло и трех лет, как он развелся с Анной Колтовской и отправил ее в монастырь. В дальнейшем Иоанн, не утруждая более архиереев, сам решает проблемы в личной жизни. Он сожительствует то с княжной Марией Долгоруковой, то с Анной Васильчиковой, то с Василисой Мелентьевой, статус которых был более официальным по сравнению с положением великого множества иных девиц и женщин, ставших жертвой Иоаннова сладострастия. Многие из них были впоследствии, когда прискучили царю, казнены или пострижены в монашество. Наконец, в 1580 г. Иоанн женился на Марии Нагой (традиционно ее считают седьмой в ряду официальных жен Иоанна Грозного), которую все же нарицал царицей. Именно она стала матерью будущего царевича-мученика святого Димитрия Углицкого. Однако и этот брак царь не считал пределом: уже незадолго до смерти Иоанн при живой жене пытался свататься к родственнице английской королевы Елизаветы — Марии Гастингс, но получил вежливый отказ.
В мае 1572 г. Московским митрополитом был избран архиепископ Полоцкий Антоний (отвоеванный у Литвы Полоцк в это время ненадолго вошел в состав Московского царства). При Антонии получили продолжение усилия царя, направленные на ограничение церковного землевладения. На соборе 1573 г. были запрещены земельные пожертвования в крупные монастыри. Передача земель в бедные обители дозволялась только с разрешения царя. В 1580 г. состоялся еще один собор, на котором вновь был поднят вопрос о церковном землевладении. Разоренное тиранической политикой государство нуждалось в средствах, и взор царя опять обратился к церковным имуществам. Собор запретил отдавать в монастыри земли «на помин души» и повелел заменять их денежным эквивалентом, отдавая сами имения дальним родственникам или государю. Также монастырям и епископату было запрещено покупать вотчины, брать имения под залог и вообще увеличивать церковные земли. В случае необходимости иметь земли для пропитания братии (например, при основании нового монастыря), велено было обращаться к царю — «бить челом государю». Такие образом, собор 1580 года существенно ограничил экономическую независимость Церкви. Соборное решение стало поворотным моментом в истории монастырского землевладения, что было связано, с одной стороны, с возраставшими притязаниями государства, с другой, — с имевшими место злоупотреблениями, которые в это время все чаще стали встречаться в монастырской жизни. Тем самым был сделан крупный шаг в направлении еще большего подчинения Церкви государству.
В начале 1581 г. митрополит Антоний скончался. На его место в том же году был поставлен митрополит Дионисий, до этого бывший игуменом новгородского Варлаамо-Хутынского монастыря. При нем Иван Грозный скончался 18 марта 1584 г., будучи по традиции постриженным к моменту смерти в монашество с именем Ионы. Митрополит Дионисий в мае того же года венчал на царство сына Грозного — Феодора Иоанновича, которому суждено будет стать последним представителем Московских Рюриковичей на Российском престоле. Новому царю досталось тяжелое наследство — безумное и кровавое правление Иоанна Грозного привело разоренное своим же монархом Московское государство к состоянию, близкому к полному краху. Это хорошо сознавали лучшие представители Церкви и государства. Поэтому в июле 1584 г. был созван церковный собор, целью которого стало оказание помощи правительству в создавшихся кризисных обстоятельствах. Подтвердив решения собора 1580 г., иерархи пошли еще далее. Было принято решение о выплате государственных податей с церковных земель, которые ранее не взимались. Правда, мера эта объявлялась временной — «ради оскудения воинского чина до государева указа, пока земля не поустроится». Также был введен государственный налог на церковную торговлю.
К сожалению, митрополит Дионисий был втянут в пучину боярских заговоров против всесильного правителя Бориса Годунова — шурина царя Феодора Иоанновича, который почти полностью отошел от дел управления страной. Дионисий встал на сторону Шуйских и вместе с ними просил царя Феодора развестись с женой — Ириной Годуновой — по причине ее бесплодия. Борис сумел принять ответные меры, и горячо любивший Ирину Феодор велел наказать наветчиков. Ввязавшийся в столь мало приглядное дело Первоиерарх, тем не менее, продолжал отстаивать свою противную христианскому учению о браке позицию и защищал недругов Бориса. Вследствие этого конфликта между церковной и светской властями митрополит в 1587 г. был лишен кафедры и сослан в Хутынский монастырь. Вместе с ним пострадал и архиепископ Крутицкий Варлаам, также участвовавший в заговоре Шуйских против Годунова, — он был сослан в новгородский Антониев монастырь.
Новым митрополитом Московским и всея Руси в 1587 г. стал святой Иов, прежде бывший архиепископом Ростовским и Ярославским. Через два года митрополит Иов первым из Предстоятелей Русской Церкви получил патриаршее достоинство. Его правление открывает новый период русской церковной истории — патриарший.
Православие в Западной Руси после заключения Брестской унии
В мае 1572 г. Московским митрополитом был избран архиепископ Полоцкий Антоний (отвоеванный у Литвы Полоцк в это время ненадолго вошел в состав Московского царства). При Антонии получили продолжение усилия царя, направленные на ограничение церковного землевладения. На соборе 1573 г. были запрещены земельные пожертвования в крупные монастыри. Передача земель в бедные обители дозволялась только с разрешения царя. В 1580 г. состоялся еще один собор, на котором вновь был поднят вопрос о церковном землевладении. Разоренное тиранической политикой государство нуждалось в средствах, и взор царя опять обратился к церковным имуществам. Собор запретил отдавать в монастыри земли «на помин души» и повелел заменять их денежным эквивалентом, отдавая сами имения дальним родственникам или государю. Также монастырям и епископату было запрещено покупать вотчины, брать имения под залог и вообще увеличивать церковные земли. В случае необходимости иметь земли для пропитания братии (например, при основании нового монастыря), велено было обращаться к царю — «бить челом государю». Такие образом, собор 1580 года существенно ограничил экономическую независимость Церкви. Соборное решение стало поворотным моментом в истории монастырского землевладения, что было связано, с одной стороны, с возраставшими притязаниями государства, с другой, — с имевшими место злоупотреблениями, которые в это время все чаще стали встречаться в монастырской жизни. Тем самым был сделан крупный шаг в направлении еще большего подчинения Церкви государству.
В начале 1581 г. митрополит Антоний скончался. На его место в том же году был поставлен митрополит Дионисий, до этого бывший игуменом новгородского Варлаамо-Хутынского монастыря. При нем Иван Грозный скончался 18 марта 1584 г., будучи по традиции постриженным к моменту смерти в монашество с именем Ионы. Митрополит Дионисий в мае того же года венчал на царство сына Грозного — Феодора Иоанновича, которому суждено будет стать последним представителем Московских Рюриковичей на Российском престоле. Новому царю досталось тяжелое наследство — безумное и кровавое правление Иоанна Грозного привело разоренное своим же монархом Московское государство к состоянию, близкому к полному краху. Это хорошо сознавали лучшие представители Церкви и государства. Поэтому в июле 1584 г. был созван церковный собор, целью которого стало оказание помощи правительству в создавшихся кризисных обстоятельствах. Подтвердив решения собора 1580 г., иерархи пошли еще далее. Было принято решение о выплате государственных податей с церковных земель, которые ранее не взимались. Правда, мера эта объявлялась временной — «ради оскудения воинского чина до государева указа, пока земля не поустроится». Также был введен государственный налог на церковную торговлю.
К сожалению, митрополит Дионисий был втянут в пучину боярских заговоров против всесильного правителя Бориса Годунова — шурина царя Феодора Иоанновича, который почти полностью отошел от дел управления страной. Дионисий встал на сторону Шуйских и вместе с ними просил царя Феодора развестись с женой — Ириной Годуновой — по причине ее бесплодия. Борис сумел принять ответные меры, и горячо любивший Ирину Феодор велел наказать наветчиков. Ввязавшийся в столь мало приглядное дело Первоиерарх, тем не менее, продолжал отстаивать свою противную христианскому учению о браке позицию и защищал недругов Бориса. Вследствие этого конфликта между церковной и светской властями митрополит в 1587 г. был лишен кафедры и сослан в Хутынский монастырь. Вместе с ним пострадал и архиепископ Крутицкий Варлаам, также участвовавший в заговоре Шуйских против Годунова, — он был сослан в новгородский Антониев монастырь.
Новым митрополитом Московским и всея Руси в 1587 г. стал святой Иов, прежде бывший архиепископом Ростовским и Ярославским. Через два года митрополит Иов первым из Предстоятелей Русской Церкви получил патриаршее достоинство. Его правление открывает новый период русской церковной истории — патриарший.
Православие в Западной Руси после заключения Брестской унии
После завершения работы двух Брестских соборов — православного и униатского, участники которых взаимно предали друг друга анафеме, королю Сигизмунду III надлежало утвердить деяния одного из них. Разумеется, будучи активным устроителем дела Брестской унии, король принял сторону униатов и утвердил деяния их собора. Тем самым Сигизмунд признавал лишенными сана и преданными анафеме всех епов и священнослужителей, оставшихся верными Православию. Король своим указом от 15 декабря 1596 призвал своих русских подданных не слушаться их и не иметь с ними общения, но признавать только перешедших в унию мта Михаила Рогозу и епов-изменников.
Однако требование короля, желавшего, чтобы все его православные подданные приняли унию и подчинились Риму, явилось нарушением существовавших в Речи Посполитой прав и свобод, в том числе и свободы вероисповедания. Брестская уния была введена в государстве исключительно королевской властью, без согласия Генерального сейма. Монархия в Речи Посполитой отнюдь не была абсолютной, магнаты и шляхта имели обширные права, которые существенно ограничивали власть короля. Например, официально за аристократией было закреплено право создавать против короля т. н. «конфедерации» и даже вести военные действия в случае, если он нарушал права магнатерии и шляхты. И хотя в польско-литовском законодательстве царила страшная неразбериха, и существовало множество взаимоисключающих законодательных актов, все же благодаря этому можно было изыскать возможности воспротивиться вводимой в приказном порядке Брестской унии. Прежде всего, оскорбленная покушением на свою религиозную свободу православная шляхта потребовала рассмотрения этого дела на сейме, что и было предпринято вскоре после Собора 1596
В Речи Посполитой имелись все предпосылки к тому, чтобы Православная Церковь, восстановив свою структуру, продолжила свое существование. Помимо декларированной в Польше религиозной свободы, православные могли опереться на четкие канонические основания. Экзарх КПлского пха в Западной Руси св. Никифор Кантакузин, чьими трудами главным образом и был проведен православный Брестский Собор, продолжал свои решительные действия.
Прежде всего, он оповестил всех православных об измене мта и епов, призвав впредь им не повиноваться. Экзарх также сообщил обо всем происшедшем в Стамбул, где в это время КПлской кафедрой управлял в качестве местоблюстителя Мелетий Пигас, Александрийский пх. Мелетий признал и одобрил деяния Брестского православного Собора, о чем уведомил в апреле 1597 князя Острожского.
В августе того же года пх Мелетий писал Гедеону Балобану о необходимости созвать Собор и избрать на нем новых мта и епов — взамен отпадших в унию.
До того времени, когда это будет совершено, Мелетий назначал для православных Речи Посполитой трех экзархов — епа Львовского Гедеона, архмта-грека Кирилла Лукариса и князя Константина Острожского.
Мелетий также подчеркивал ту исключительную роль, которую сыграл Никифор Кантакузин в деле организации православных для отпора проискам униатов. Пх Александрийский выражал свою озабоченность дальнейшей судьбой Экзарха Никифора и других греков и просил православных Речи Посполитой принять все меры, чтобы уберечь их от репрессий со стороны короля.
У пха Мелетия были все основания опасаться за судьбу Никифора, так как король Сигизмунд в целях обеспечения беспрепятственного распространения унии в Речи Посполитой издал указ, которым повелевал всем православным грекам, не являющимся его подданными, покинуть территорию Польского королевства. Опасаясь гонений, Западную Русь вскоре покинули экзарх Кирилл Лукарис, мт Лука Белградский и афонские архмты — участники православного Брестского Собора 1596 Один лишь бесстрашный Никифор Кантакузин, не убоявшись угроз короля, остался среди православных русинов Речи Посполитой.
К сожалению, несмотря на все имеющиеся правовые основания, воплотить в жизнь начертанную пхом Мелетием программу было невозможно. Король принял сторону униатов, а потому, невзирая на юридическую сторону дела, решительными административными мерами стремился водворить Брестскую унию в пределах Речи Посполитой.
Сигизмунд III воздвиг яростное гонение на православных, целью которого было не допустить восстановления полноценной церковной организационной структуры в Западной Руси. На стороне православных было право, однако они были практически бессильны против католического государственно-административного аппарата.
В феврале-марте 1597 в Варшаве собрался Генеральный сейм Речи Посполитой, на котором православные выразили решительный протест против Брестского униатского беззакония.
Православные послы сейма заявили, что не приступят к обсуждению каких-либо вопросов до тех пор, пока не будут гарантированы свобода исповедания православной веры и права не подчинившихся Риму священнослужителей. Особенно решительно выступили на сейме православные магнаты — князь Острожский и Гулевич.
Однако в ответ на их протестации канцлер Сапега заявил, что унии желали все, а смуту учинил один только Никифор Кантакузин. В связи с этим от Острожского, во владениях которого находился Экзарх, потребовали представить его на сейм, дабы учинить над ним королевский суд. Католики, вполне справедливо полагавшие, что одним из главнейших препятствий на пути к триумфу унии является именно Никифор, горели желанием отомстить ему. Устранив столь опасного противника, можно было надеяться на больший успех в деле насаждения унии.
Однако Никифор не видел за собой никакой вины и потому спокойно явился на сейм 10 марта 1597. Но католики нашли зацепку для того, чтобы привлечь Никифора к суду и погубить его. Повод к судебному преследованию экзарха дали следующие обстоятельства.
Некий слуга Константина Острожского — Ян Волошанин — был отправлен князем в Валахию для покупки турецких коней. В имении польского гетмана Яна Замойского Шаргороде посланец Острожского, будучи пьяным, обронил свою сумку, в которой оказались четыре написанных по-гречески письма некоего монаха к своим родным и знакомым, проживавшим в Османской империи. Письма доставили Замойскому, которого весьма заинтересовало содержание писем. В одном из них говорилось: «Хищные волки, то есть псы ляхи, принуждают наших христиан на свою папежскую веру и бьются между собой, уже их до двадцати тысяч полегло». В ином письме грек отмечал: «Але наш цесарь, Бог дай, был здоров, если бы он хоте на Польшу, теперь бы самое время».
Гетман Замойский, несмотря на то, что Никифор когда-то спас ему жизнь, проявил по отношению к нему черную неблагодарность. Симпатизируя делу Брестской унии, Замойский, к тому же находившийся в личной вражде с Острожским, решает использовать анонимные письма как повод для репрессий против Никифора, объявленного без всяких на то оснований автором этих посланий.
С помощью обвинений экзарха в шпионаже в пользу Турции можно было представить перед королем в весьма невыгодном свете и самого князя Константина.
Св. Никифор прибыл в Варшаву, где начались судебные слушания. Экзарх и его защитники на суде категорически отвергли обвинение в шпионаже. Тогда Никифору были предъявлены еще более обширные обвинения, изложенные по пунктам. К шпионажу в пользу турок добавили нелепые, но крайне опасные обвинения в убийстве, чернокнижии и даже прелюбодеянии с матерью султана. Впрочем, все это выглядело столь неубедительно, что было очевидно: никаких серьезных улик против Никифора у короля нет.
Экзарх подробнейшим образом рассмотрел все пункты возводимых на него обвинений и дал на них опровержение. Судьи так и не смогли найти в действиях Никифора ничего, за что его можно было бы привлечь к ответственности. После триумфальной речи Никифора в свою защиту участники судебных слушаний покинули зал заседаний и собрались в помещении, где ожидал исхода королевского суда и князь Острожский. Сюда же вышел король Сигизмунд III. И тогда у старого князя, очевидно, произошел нервный срыв, причиной которого стали все пережитые православными горести и жестокое унижение, которому Острожский подвергся лично во время суда над св. Никифором.
Князь Константин в своей гневной речи обрушился на короля-утеснителя православных, «отца Брестской унии». Но, к сожалению, чувство оскорбленного самолюбия магната в душе Острожского затмило все. Взорвавшись яростной речью, обращенной против короля, Острожский в приступе гнева произнес слова, которые по сути обрекали Никифора на смерть: «Оставляю вам эту духовную особу, а крови его на Страшном суде Божием искать буду».
Князь покинул королевский дворец. Сигизмунд послал за Острожским вдогонку его зятя — виленского воеводу Радзивилла — с приказом во что бы то ни стало вернуть разъяренного старца. Радзивилл от имени короля даже обещал Острожскому, что Никифор будет освобожден. Но в запале из уст князя Константина вырвалось: «Пусть себе и Никифора съест». Вслед за этим Острожский выехал из Варшавы в свои владения.
Теперь защитники унии могли бессрочно держать Никифора в заточении, не смущаясь отсутствием доказательств его вины — бунт Острожского против Сигизмунда и его фактический отказ от защиты Никифора давали королю и судьям-католикам возможность действовать без оглядки на могущественного православного магната. Теперь, чтобы тихо и без огласки погубить Никифора, достаточно было лишь объявить, что его будут содержать под стражей до тех пор, пока не будут найдены новые улики.
Вскоре Никифора перевели в одну из самых надежных тюрем Польши — бывший замок Тевтонского Ордена в Мариенбурге (ныне — Мальборк): бежать отсюда шансов практически не было. В крупнейшем памятнике духовной литературы Западной Руси времени Брестской унии — «Перестороге» — говорится о его гибели в заточении: «А так з сейму ни з чим ся розъехали, а Никифора за вязня в невинности до Мальборку отослали и скилько лет у вязенью держали, наконец аж уморили голодом».
Весьма красноречиво о заслугах священномученика Никифора перед Православной Церковью свидетельствует та ненависть, которую питали к нему приверженцы униатства. Показательно в этом плане письмо одного из епов, низложенных Никифором на православном Соборе в Бресте, — Ипатия Поцея, который писал в 1605 к литовскому канцлеру Льву Сапеге о том, как он был лишен сана «изменником Никифором, издохшим в Мальборке». Этот документ также подтверждает факт мученичества св. Экзарха Никифора, уморенного поляками в тюрьме. О мученической кончине архидиакона Никифора свидетельствует и запись в рукописном сборнике XVII в., сообщающая о его смерти»… у Мальборку року 159?».
Подвиг стояния в православной вере вплоть до мученичества, явленный священномучеником Никифором, поразительным образом находит близкие параллели в житиях ряда других святых Православной Церкви, близких ему по времени.
Подобно преп. Максиму Греку архидиакон Никифор, также получивший в ренессансной Италии блестящее образование, отвергает соблазн католицизма и секулярной по духу западно-европейской культуры, а затем полагает все свои силы и дарования на служение Православной Церкви Руси.
Подобно святителю Марку Ефесскому протосингел Никифор своими решительными и мужественными действиями сорвал происки униатов и свел на нет сговор, затеянный в Бресте изменниками Православия.
И наконец, подобно священномученику Ермогену, пху Московскому и всея Руси, св. экзарх Никифор явил во образ Христов пример исключительного самопожертвования, засвидетельствованный мученическим подвигом.
Причем, поразительным образом совпадают даже обстоятельства мученичества обоих ревнителей Православия — и Экзарх Никифор, и Пх Ермоген католиками-поляками были уморены голодом в заточении. Поэтому православные имели все основания почитать Никифора как первомученика Брестской унии.
Его местная канонизация была совершена Мтом Киевским и всея Украины Владимиром (Сабоданом) во Львове в ноябре 2001 по благословению Пха КПлского Варфоломея и Пха Московского и всея Руси Алексия.
После утверждения определений униатского собора в Бресте Сигизмундом III королевские власти начали открытое гонение на православных как противящихся воле польско-литовского монарха.
Магистраты городов Речи Посполитой, в которых доминировали католики, ввели дискриминационные меры против не принявших унии: их не только не допускали к должностям в городском самоуправлении, но даже чинили препятствия в занятиях торговлей и ремеслами.
Еще хуже было положение крепостных крестьян, принадлежавших панам-католикам или униатам. Их, как и приходских священников церквей, расположенных на господской земле, в приказном порядке обязывали принять унию.
Не признавших унию священнослужителей изгоняли и заменяли униатами. Нередко православные храмы передавались католиками-помещиками в аренду иудеям, которые взимали плату за совершение богослужений и треб, а в случае неуплаты денег могли присвоить церковное имущество, в том числе — богослужебные предметы и облачения.
Это вызывало возмущение верующих и становилось почвой для роста антисемитских настроений в Западной Руси. Впоследствии в годы Казацких войн XVII в. гнев на евреев-арендаторов выплеснется в многочисленные погромы иудеев, которые вплоть до ХХ века, будут временами вспыхивать на Украине как следствие долгой исторической памяти.
Православные верующие активно протестовали против Брестского беззакония и решительно защищали православную веру.
Одним их важнейших средств борьбы с навязываемым народу Западной Руси униатством стала литературная полемика, которая завязалась между православными и католиками вскоре после заключения Брестской унии.
Начало ей было положено памфлетом Петра Скарги, который в своей книге тщился доказать, что православный Брестский Собор 1596 был незаконным. Такое утверждение основывалось на искаженных экклезиологических принципах католической церкви. С точки зрения католицизма, участие мирян в решении принципиальных вопросов бытия Церкви абсолютно невозможно: это дело иерархии, т. н. «церкви учащей». Поэтому, по мысли Скарги, уния является законной и с необходимостью должна быть принята народом, если большинство епата во главе с мтом вошли в общение с папским Римом.
Поборники униатства, сознательно уводя полемику в сторону от догматической проблематики, лукаво заявляли, что уния ничего не изменила в Православной Церкви Западной Руси, ибо полностью сохранила восточный обряд.
Однако православные полемисты нашли весьма действенные аргументы в своем споре с католиками.
Прежде всего, православные авторы отмечали, что иерархи, принявшие унию, отступили от своей Церкви и архиерейской присяги, тем более, что сделали это без согласования с клиром, паствой и Восточными пхами, за что и были справедливо извергнуты из сана.
Наиболее вескую отповедь дал приверженцам унии в своем антикатолическом трактате «Апокрисис» автор, скрывшийся под псевдонимом Христофор Филалет. В действительности это был шляхтич-протестант Бронский (или Броневский), сочувствовавший православным.
Вообще в это время между православными и протестантами наметилось сотрудничество, обусловленное необходимостью совместно противостоять натиску католицизма.
Так, православные и протестанты в 1599 провели общий съезд в Вильне, на котором было решено совместно защищаться от происков католиков. Однако в дальнейшем этот союз постепенно распался, так как протестантизм в Речи Посполитой вскоре сошел на нет.
В «Апокрисисе» острие полемики направлено против католического искажения экклезиологии в клерикальном духе. Здесь подчеркивается принцип царственного священства, к которому призваны все христиане и утверждается не менее значимая, чем у клира, роль мирян в церковной жизни. Тем самым оправдывался православный Брестский Собор и, напротив, выражалось сомнение в правомочности епов-униатов без народа церковного решать вопрос о воссоединении с Римом.
В ответ на «Апокрисис» иезуиты издали свой трактат — «Антиррисис». Однако серьезных аргументов в нем не содержалось: католикам нечего было ответить по существу, поэтому они ограничились нападками на автора «Апокрисиса», открыв его псевдоним и подвергнув осмеянию факт помощи протестанта православным.
Вскоре православные ответили католикам еще одним крупным полемическим сочинением: в 1605 Львовское братство издало в своей типографии знаменитую «Пересторогу» (иначе — «Предостережение»), в которой содержалась практически вся история подготовки, заключения и насильственного внедрения Брестской унии.
Затем в 1610 был издан знаменитый «Тренос» или «Плач Церкви Восточной», написанный талантливым православным писателем Мелетием Смотрицким. Это было красочное описание бедствий, обрушенным католиками на голову православных. Король Сигизмунд был в такой ярости от этого полемического трактата, что приказал закрыть виленскую типографию, его напечатавшую, а весь тираж книги уничтожить. Мелетий был вынужден скрываться от королевского гнева. К сожалению, впоследствии он был сломлен и перешел в унию.
Большую поддержку оказали православным русинам и единоверцы с Православного Востока.
Еп. Александрийский (впоследствии — Кипрский) Мелетий Пигас присылал в Речь Посполитую свои грамоты, которыми призывал стоять за православную веру и противиться унии.
Поддержало гонимых православных Западной Руси и афонское монашество, среди которого было немало русских.
В это время на Афоне подвизался один из самых талантливых духовных писателей Западной Руси — монах Иоанн Вишенский, уроженец Галиции. Характерно, что в своих посланиях на родину он не только выступал против унии и латинства, но и вскрывал те причины, которые во многом обусловили успех униатства. Вишенский, в частности, обличал пороки высшего духовенства, его магнатские нравы и нерадение о делах церковных. Он призывал православную шляхту держаться веры отцов, не прельщаясь западной латинской культурой и привилегиями, получаемыми от короля в обмен за измену своему народу и вере. Вообще для Вишенского характерен призыв к простоте, духовному трезвению, аскезе, который он обращает ко всему народу Руси. Однако такие устремления, характерные для монашеского максимализма Вишенского, изначально во многом были утопичными: противостоять латинянам одной лишь простотой духа уже было невозможно. Понадобится долгие годы, чтобы понять необходимость вооружить православных образовательным потенциалом, равным по силе тому, что имели тогда католики — эту мучительно трудную и подчас неблагодарную культурно-просветительскую работу осуществит св. мт Петр Могила, при котором православной Киевской митрополии будет суждено, очистившись в испытаниях, подняться на новую высоту.
Несмотря на бедствия, вызванные введением Брестской унии и насилием со стороны католиков, Православная Церковь в Западной Руси не была уничтожена. Она сохранила свою каноническую полноту благодаря тому, что продолжали свое служение два архиерея, отвергшие унию: Львовский владыка Гедеон Балабан (ум. в 1607) и еп Перемышльский Михаил Копыстенский (ум. в 1612).
Благодаря сравнительно неплохо поставленному в Польше судебному делу им удалось отстоять право оставаться на своих кафедрах несмотря на попытки королевской власти заменить их униатами.
Эти епы фактически руководили духовной жизнью православных Речи Посполитой, поставляя клириков и в те епархии, где епы уклонились в унию. Если же такой возможности не было по причине происков униатов, то ставленники нередко, перебежав границу, ездили на поставление к молдо-валахским православным архиереям.
К сожалению, из-за препятствий, чинимых властями, епы Гедеон и Михаил так не смогли поставить новых архиереев на те кафедры, которые оставались, с точки зрения православных, вакантными после низложения епов-униатов.
Однако требование короля, желавшего, чтобы все его православные подданные приняли унию и подчинились Риму, явилось нарушением существовавших в Речи Посполитой прав и свобод, в том числе и свободы вероисповедания. Брестская уния была введена в государстве исключительно королевской властью, без согласия Генерального сейма. Монархия в Речи Посполитой отнюдь не была абсолютной, магнаты и шляхта имели обширные права, которые существенно ограничивали власть короля. Например, официально за аристократией было закреплено право создавать против короля т. н. «конфедерации» и даже вести военные действия в случае, если он нарушал права магнатерии и шляхты. И хотя в польско-литовском законодательстве царила страшная неразбериха, и существовало множество взаимоисключающих законодательных актов, все же благодаря этому можно было изыскать возможности воспротивиться вводимой в приказном порядке Брестской унии. Прежде всего, оскорбленная покушением на свою религиозную свободу православная шляхта потребовала рассмотрения этого дела на сейме, что и было предпринято вскоре после Собора 1596
В Речи Посполитой имелись все предпосылки к тому, чтобы Православная Церковь, восстановив свою структуру, продолжила свое существование. Помимо декларированной в Польше религиозной свободы, православные могли опереться на четкие канонические основания. Экзарх КПлского пха в Западной Руси св. Никифор Кантакузин, чьими трудами главным образом и был проведен православный Брестский Собор, продолжал свои решительные действия.
Прежде всего, он оповестил всех православных об измене мта и епов, призвав впредь им не повиноваться. Экзарх также сообщил обо всем происшедшем в Стамбул, где в это время КПлской кафедрой управлял в качестве местоблюстителя Мелетий Пигас, Александрийский пх. Мелетий признал и одобрил деяния Брестского православного Собора, о чем уведомил в апреле 1597 князя Острожского.
В августе того же года пх Мелетий писал Гедеону Балобану о необходимости созвать Собор и избрать на нем новых мта и епов — взамен отпадших в унию.
До того времени, когда это будет совершено, Мелетий назначал для православных Речи Посполитой трех экзархов — епа Львовского Гедеона, архмта-грека Кирилла Лукариса и князя Константина Острожского.
Мелетий также подчеркивал ту исключительную роль, которую сыграл Никифор Кантакузин в деле организации православных для отпора проискам униатов. Пх Александрийский выражал свою озабоченность дальнейшей судьбой Экзарха Никифора и других греков и просил православных Речи Посполитой принять все меры, чтобы уберечь их от репрессий со стороны короля.
У пха Мелетия были все основания опасаться за судьбу Никифора, так как король Сигизмунд в целях обеспечения беспрепятственного распространения унии в Речи Посполитой издал указ, которым повелевал всем православным грекам, не являющимся его подданными, покинуть территорию Польского королевства. Опасаясь гонений, Западную Русь вскоре покинули экзарх Кирилл Лукарис, мт Лука Белградский и афонские архмты — участники православного Брестского Собора 1596 Один лишь бесстрашный Никифор Кантакузин, не убоявшись угроз короля, остался среди православных русинов Речи Посполитой.
К сожалению, несмотря на все имеющиеся правовые основания, воплотить в жизнь начертанную пхом Мелетием программу было невозможно. Король принял сторону униатов, а потому, невзирая на юридическую сторону дела, решительными административными мерами стремился водворить Брестскую унию в пределах Речи Посполитой.
Сигизмунд III воздвиг яростное гонение на православных, целью которого было не допустить восстановления полноценной церковной организационной структуры в Западной Руси. На стороне православных было право, однако они были практически бессильны против католического государственно-административного аппарата.
В феврале-марте 1597 в Варшаве собрался Генеральный сейм Речи Посполитой, на котором православные выразили решительный протест против Брестского униатского беззакония.
Православные послы сейма заявили, что не приступят к обсуждению каких-либо вопросов до тех пор, пока не будут гарантированы свобода исповедания православной веры и права не подчинившихся Риму священнослужителей. Особенно решительно выступили на сейме православные магнаты — князь Острожский и Гулевич.
Однако в ответ на их протестации канцлер Сапега заявил, что унии желали все, а смуту учинил один только Никифор Кантакузин. В связи с этим от Острожского, во владениях которого находился Экзарх, потребовали представить его на сейм, дабы учинить над ним королевский суд. Католики, вполне справедливо полагавшие, что одним из главнейших препятствий на пути к триумфу унии является именно Никифор, горели желанием отомстить ему. Устранив столь опасного противника, можно было надеяться на больший успех в деле насаждения унии.
Однако Никифор не видел за собой никакой вины и потому спокойно явился на сейм 10 марта 1597. Но католики нашли зацепку для того, чтобы привлечь Никифора к суду и погубить его. Повод к судебному преследованию экзарха дали следующие обстоятельства.
Некий слуга Константина Острожского — Ян Волошанин — был отправлен князем в Валахию для покупки турецких коней. В имении польского гетмана Яна Замойского Шаргороде посланец Острожского, будучи пьяным, обронил свою сумку, в которой оказались четыре написанных по-гречески письма некоего монаха к своим родным и знакомым, проживавшим в Османской империи. Письма доставили Замойскому, которого весьма заинтересовало содержание писем. В одном из них говорилось: «Хищные волки, то есть псы ляхи, принуждают наших христиан на свою папежскую веру и бьются между собой, уже их до двадцати тысяч полегло». В ином письме грек отмечал: «Але наш цесарь, Бог дай, был здоров, если бы он хоте на Польшу, теперь бы самое время».
Гетман Замойский, несмотря на то, что Никифор когда-то спас ему жизнь, проявил по отношению к нему черную неблагодарность. Симпатизируя делу Брестской унии, Замойский, к тому же находившийся в личной вражде с Острожским, решает использовать анонимные письма как повод для репрессий против Никифора, объявленного без всяких на то оснований автором этих посланий.
С помощью обвинений экзарха в шпионаже в пользу Турции можно было представить перед королем в весьма невыгодном свете и самого князя Константина.
Св. Никифор прибыл в Варшаву, где начались судебные слушания. Экзарх и его защитники на суде категорически отвергли обвинение в шпионаже. Тогда Никифору были предъявлены еще более обширные обвинения, изложенные по пунктам. К шпионажу в пользу турок добавили нелепые, но крайне опасные обвинения в убийстве, чернокнижии и даже прелюбодеянии с матерью султана. Впрочем, все это выглядело столь неубедительно, что было очевидно: никаких серьезных улик против Никифора у короля нет.
Экзарх подробнейшим образом рассмотрел все пункты возводимых на него обвинений и дал на них опровержение. Судьи так и не смогли найти в действиях Никифора ничего, за что его можно было бы привлечь к ответственности. После триумфальной речи Никифора в свою защиту участники судебных слушаний покинули зал заседаний и собрались в помещении, где ожидал исхода королевского суда и князь Острожский. Сюда же вышел король Сигизмунд III. И тогда у старого князя, очевидно, произошел нервный срыв, причиной которого стали все пережитые православными горести и жестокое унижение, которому Острожский подвергся лично во время суда над св. Никифором.
Князь Константин в своей гневной речи обрушился на короля-утеснителя православных, «отца Брестской унии». Но, к сожалению, чувство оскорбленного самолюбия магната в душе Острожского затмило все. Взорвавшись яростной речью, обращенной против короля, Острожский в приступе гнева произнес слова, которые по сути обрекали Никифора на смерть: «Оставляю вам эту духовную особу, а крови его на Страшном суде Божием искать буду».
Князь покинул королевский дворец. Сигизмунд послал за Острожским вдогонку его зятя — виленского воеводу Радзивилла — с приказом во что бы то ни стало вернуть разъяренного старца. Радзивилл от имени короля даже обещал Острожскому, что Никифор будет освобожден. Но в запале из уст князя Константина вырвалось: «Пусть себе и Никифора съест». Вслед за этим Острожский выехал из Варшавы в свои владения.
Теперь защитники унии могли бессрочно держать Никифора в заточении, не смущаясь отсутствием доказательств его вины — бунт Острожского против Сигизмунда и его фактический отказ от защиты Никифора давали королю и судьям-католикам возможность действовать без оглядки на могущественного православного магната. Теперь, чтобы тихо и без огласки погубить Никифора, достаточно было лишь объявить, что его будут содержать под стражей до тех пор, пока не будут найдены новые улики.
Вскоре Никифора перевели в одну из самых надежных тюрем Польши — бывший замок Тевтонского Ордена в Мариенбурге (ныне — Мальборк): бежать отсюда шансов практически не было. В крупнейшем памятнике духовной литературы Западной Руси времени Брестской унии — «Перестороге» — говорится о его гибели в заточении: «А так з сейму ни з чим ся розъехали, а Никифора за вязня в невинности до Мальборку отослали и скилько лет у вязенью держали, наконец аж уморили голодом».
Весьма красноречиво о заслугах священномученика Никифора перед Православной Церковью свидетельствует та ненависть, которую питали к нему приверженцы униатства. Показательно в этом плане письмо одного из епов, низложенных Никифором на православном Соборе в Бресте, — Ипатия Поцея, который писал в 1605 к литовскому канцлеру Льву Сапеге о том, как он был лишен сана «изменником Никифором, издохшим в Мальборке». Этот документ также подтверждает факт мученичества св. Экзарха Никифора, уморенного поляками в тюрьме. О мученической кончине архидиакона Никифора свидетельствует и запись в рукописном сборнике XVII в., сообщающая о его смерти»… у Мальборку року 159?».
Подвиг стояния в православной вере вплоть до мученичества, явленный священномучеником Никифором, поразительным образом находит близкие параллели в житиях ряда других святых Православной Церкви, близких ему по времени.
Подобно преп. Максиму Греку архидиакон Никифор, также получивший в ренессансной Италии блестящее образование, отвергает соблазн католицизма и секулярной по духу западно-европейской культуры, а затем полагает все свои силы и дарования на служение Православной Церкви Руси.
Подобно святителю Марку Ефесскому протосингел Никифор своими решительными и мужественными действиями сорвал происки униатов и свел на нет сговор, затеянный в Бресте изменниками Православия.
И наконец, подобно священномученику Ермогену, пху Московскому и всея Руси, св. экзарх Никифор явил во образ Христов пример исключительного самопожертвования, засвидетельствованный мученическим подвигом.
Причем, поразительным образом совпадают даже обстоятельства мученичества обоих ревнителей Православия — и Экзарх Никифор, и Пх Ермоген католиками-поляками были уморены голодом в заточении. Поэтому православные имели все основания почитать Никифора как первомученика Брестской унии.
Его местная канонизация была совершена Мтом Киевским и всея Украины Владимиром (Сабоданом) во Львове в ноябре 2001 по благословению Пха КПлского Варфоломея и Пха Московского и всея Руси Алексия.
После утверждения определений униатского собора в Бресте Сигизмундом III королевские власти начали открытое гонение на православных как противящихся воле польско-литовского монарха.
Магистраты городов Речи Посполитой, в которых доминировали католики, ввели дискриминационные меры против не принявших унии: их не только не допускали к должностям в городском самоуправлении, но даже чинили препятствия в занятиях торговлей и ремеслами.
Еще хуже было положение крепостных крестьян, принадлежавших панам-католикам или униатам. Их, как и приходских священников церквей, расположенных на господской земле, в приказном порядке обязывали принять унию.
Не признавших унию священнослужителей изгоняли и заменяли униатами. Нередко православные храмы передавались католиками-помещиками в аренду иудеям, которые взимали плату за совершение богослужений и треб, а в случае неуплаты денег могли присвоить церковное имущество, в том числе — богослужебные предметы и облачения.
Это вызывало возмущение верующих и становилось почвой для роста антисемитских настроений в Западной Руси. Впоследствии в годы Казацких войн XVII в. гнев на евреев-арендаторов выплеснется в многочисленные погромы иудеев, которые вплоть до ХХ века, будут временами вспыхивать на Украине как следствие долгой исторической памяти.
Православные верующие активно протестовали против Брестского беззакония и решительно защищали православную веру.
Одним их важнейших средств борьбы с навязываемым народу Западной Руси униатством стала литературная полемика, которая завязалась между православными и католиками вскоре после заключения Брестской унии.
Начало ей было положено памфлетом Петра Скарги, который в своей книге тщился доказать, что православный Брестский Собор 1596 был незаконным. Такое утверждение основывалось на искаженных экклезиологических принципах католической церкви. С точки зрения католицизма, участие мирян в решении принципиальных вопросов бытия Церкви абсолютно невозможно: это дело иерархии, т. н. «церкви учащей». Поэтому, по мысли Скарги, уния является законной и с необходимостью должна быть принята народом, если большинство епата во главе с мтом вошли в общение с папским Римом.
Поборники униатства, сознательно уводя полемику в сторону от догматической проблематики, лукаво заявляли, что уния ничего не изменила в Православной Церкви Западной Руси, ибо полностью сохранила восточный обряд.
Однако православные полемисты нашли весьма действенные аргументы в своем споре с католиками.
Прежде всего, православные авторы отмечали, что иерархи, принявшие унию, отступили от своей Церкви и архиерейской присяги, тем более, что сделали это без согласования с клиром, паствой и Восточными пхами, за что и были справедливо извергнуты из сана.
Наиболее вескую отповедь дал приверженцам унии в своем антикатолическом трактате «Апокрисис» автор, скрывшийся под псевдонимом Христофор Филалет. В действительности это был шляхтич-протестант Бронский (или Броневский), сочувствовавший православным.
Вообще в это время между православными и протестантами наметилось сотрудничество, обусловленное необходимостью совместно противостоять натиску католицизма.
Так, православные и протестанты в 1599 провели общий съезд в Вильне, на котором было решено совместно защищаться от происков католиков. Однако в дальнейшем этот союз постепенно распался, так как протестантизм в Речи Посполитой вскоре сошел на нет.
В «Апокрисисе» острие полемики направлено против католического искажения экклезиологии в клерикальном духе. Здесь подчеркивается принцип царственного священства, к которому призваны все христиане и утверждается не менее значимая, чем у клира, роль мирян в церковной жизни. Тем самым оправдывался православный Брестский Собор и, напротив, выражалось сомнение в правомочности епов-униатов без народа церковного решать вопрос о воссоединении с Римом.
В ответ на «Апокрисис» иезуиты издали свой трактат — «Антиррисис». Однако серьезных аргументов в нем не содержалось: католикам нечего было ответить по существу, поэтому они ограничились нападками на автора «Апокрисиса», открыв его псевдоним и подвергнув осмеянию факт помощи протестанта православным.
Вскоре православные ответили католикам еще одним крупным полемическим сочинением: в 1605 Львовское братство издало в своей типографии знаменитую «Пересторогу» (иначе — «Предостережение»), в которой содержалась практически вся история подготовки, заключения и насильственного внедрения Брестской унии.
Затем в 1610 был издан знаменитый «Тренос» или «Плач Церкви Восточной», написанный талантливым православным писателем Мелетием Смотрицким. Это было красочное описание бедствий, обрушенным католиками на голову православных. Король Сигизмунд был в такой ярости от этого полемического трактата, что приказал закрыть виленскую типографию, его напечатавшую, а весь тираж книги уничтожить. Мелетий был вынужден скрываться от королевского гнева. К сожалению, впоследствии он был сломлен и перешел в унию.
Большую поддержку оказали православным русинам и единоверцы с Православного Востока.
Еп. Александрийский (впоследствии — Кипрский) Мелетий Пигас присылал в Речь Посполитую свои грамоты, которыми призывал стоять за православную веру и противиться унии.
Поддержало гонимых православных Западной Руси и афонское монашество, среди которого было немало русских.
В это время на Афоне подвизался один из самых талантливых духовных писателей Западной Руси — монах Иоанн Вишенский, уроженец Галиции. Характерно, что в своих посланиях на родину он не только выступал против унии и латинства, но и вскрывал те причины, которые во многом обусловили успех униатства. Вишенский, в частности, обличал пороки высшего духовенства, его магнатские нравы и нерадение о делах церковных. Он призывал православную шляхту держаться веры отцов, не прельщаясь западной латинской культурой и привилегиями, получаемыми от короля в обмен за измену своему народу и вере. Вообще для Вишенского характерен призыв к простоте, духовному трезвению, аскезе, который он обращает ко всему народу Руси. Однако такие устремления, характерные для монашеского максимализма Вишенского, изначально во многом были утопичными: противостоять латинянам одной лишь простотой духа уже было невозможно. Понадобится долгие годы, чтобы понять необходимость вооружить православных образовательным потенциалом, равным по силе тому, что имели тогда католики — эту мучительно трудную и подчас неблагодарную культурно-просветительскую работу осуществит св. мт Петр Могила, при котором православной Киевской митрополии будет суждено, очистившись в испытаниях, подняться на новую высоту.
Несмотря на бедствия, вызванные введением Брестской унии и насилием со стороны католиков, Православная Церковь в Западной Руси не была уничтожена. Она сохранила свою каноническую полноту благодаря тому, что продолжали свое служение два архиерея, отвергшие унию: Львовский владыка Гедеон Балабан (ум. в 1607) и еп Перемышльский Михаил Копыстенский (ум. в 1612).
Благодаря сравнительно неплохо поставленному в Польше судебному делу им удалось отстоять право оставаться на своих кафедрах несмотря на попытки королевской власти заменить их униатами.
Эти епы фактически руководили духовной жизнью православных Речи Посполитой, поставляя клириков и в те епархии, где епы уклонились в унию. Если же такой возможности не было по причине происков униатов, то ставленники нередко, перебежав границу, ездили на поставление к молдо-валахским православным архиереям.
К сожалению, из-за препятствий, чинимых властями, епы Гедеон и Михаил так не смогли поставить новых архиереев на те кафедры, которые оставались, с точки зрения православных, вакантными после низложения епов-униатов.