Петухов Юрий. Вторжение из ада

   – Но у меня нет ни капсулы, ни разгонников, ни переходника большой мощности… вот, только это! – Иван вытащил черный кубик.
   – Обижаешь, Ваня! – дурашливо протянул Авварон. – Ну зачем нам с тобой, познавшим Мироздание, какие-то допотопные разгонники? И эту старушку спрячь. Спрячь скорее, не-то зашвырнет тебя снова невесть куда, а мне ищи-разыскивай!
   – Тебе видней, – согласился Иван. И убрал ретранс.
   – Конечно, видней. Ведь я вижу сразу во многих пространствах и измерениях, Ванюша. Ты только представляешь их, воображаешь, а я вижу! А ведь советовали тебе добрые люди – воплощайся, и познаешь непознанное, прозреешь аки слепец, возвращенный к свету…
   – Врешь все! – снова сорвался Иван. – Какие еще добрые люди?! Не было там людей! Там нелюди!
   – Ну это я для красного словца, конечно же, нелюди, Иван. У вас люди, а там, у нас, нелюди. В этом и конфуз весь. Вот пощупай меня. Пощупай, пощупай, не стесняйся!
   Иван протянул руку, и она прошла сквозь черный саван Авварона.
   – Вот оно как, – снова засокрушался колдун, – одна видимость и только. Я там реален и многоплотен во многих ипостасях. А здесь я призрак. Да и то лишь – тебе являющийся. Иные меня не зрят и не слышат, ибо не впитали сущность мою в себя. А ты впитал, будучи на планете Навей. Ты почти родной… да что там почти, ты родной брат мне, Ваня! – Авварон всхлипнул, три мутные слезинки выкатились из левого вытаращенного глаза и гнилыми виноградинами скатились на черную рясусаван. – И без тебя в этом мире нету меня, будто и не было, будто и не рождался семижды семь раз в одном только Оге! А ведь ты меня, родного твоего брата, убить хотел… там! И уж убил почти, насилу уполз… Но пусто, Иван! По сию пору пусто мне, ибо вырвал ты из многих тел моих, по многим измерениям рассеянным, часть естества моего, пробрался в меня, проник своим ведовством окаянным и вытоптал часть безмерной и мглистой души моей. Но все простил я тебе, не помню зла твоего черного, ибо…
   – …ибо нет ему меры и предела, и существует оно в самом себе, перетекая из одного в другого, не уменьшаясь, но произрастая, – продолжил Иван угрюмо.
   – Истину говоришь! – Авварон задрал палец вверх. – Ибо сказано в Черном Писании: «неси зло делающим зло тебе, и неси зло, делающим добро тебе, и любезен будешь властителю века нового, и приимет он тебя в объятия свои, и воссядешь ты возле трона его по левую руку его!» А пока давай-ка, делом займемся, ведь это мне ходу нет в твой мир, а тебе, Иван, все дорожки открыты теперь, да и не духом-призраком, а телесно… а я – твоя дверь есть в закрытую для смертных, покуда живы они, часть Пристанища. Живехоньким попадешь туда снова.
   И живехоньким возвернешься!
   – Это за. что ж честь такая? – вяло поинтересовался Иван. Сейчас ему было наплевать на всю дьявольскую механику перебросов-переносов. Он уже почти созрел.
   – А за то честь, что был ты нам чужой, а стал свой, причастившись жертвенной кровью на Черном Соборе нашем, – Авварон глядел прямо в глаза Ивану, тяжело и страшно глядел.
   И припомнились сразу беснования в подземельях, игла длинная, судорожные подергивания жертв, висящих вниз головами, укол, мгла и полумрак, изумрудно-зеленое свечение, и. дьявольская рожа с раздвоенным змеиным языком-арканом и стремительное падение в бездну, усеянную сверкающими льдами, и грохот низвергающихся водопадов, похожих на водопады Меж-арха-анья…
   «Ибо Земля лишь малая часть Пристанища, крохотный пузырек в его толще. А ты проткнул этот пузырек… ты вонзил иглу проникновения в тело беззащитной жертвы!» Как это нелепо и неисправимо, как горько!
   – Да, Иван! – чеканно, без гнусавости и картавости, выдал Авварон. – У тебя нет и никогда не будет такой силы, чтобы убить меня во всех ипостасях моих, чтобы уничтожить мою сущность.
   Он и тогда говорил точно так же. И показывал подземные инкубаторы, миллионы прозрачных ячей, заполненных эмбрионами – новая раса, сверхсущества, выращиваемые на смену вымирающему, вырождающемуся человечеству. И миллиарды маленьких черненьких паучков, за стеклотаном – ненавидящие, ледяные глаза. Чуждый Разум! Это на Земле. А на планете Навей – огромный, черный, абсолютно непроницаемый пузырь, заговоренный, закодированный Первозургом, Сиханом Раджикрави, миллионнолетним старцем, старцем, который родится на свет белый лишь через пять веков. А в пузыре этом – Кристалл. А еще он сказал тогда Авварону, что биоячейка с Аленой заговорена и неподвластна ему, что только Сихан может ее раскодировать, оживить спящую."
   Получилось иначе, они добрались до Аленки. И ее больше нет. Есть старая, лишенная рассудка женщина, доживающая последние дни. И есть воплощенное в фурию зло, есть ведьма, злой дух, преследующий его. Есть страшное Черное Заклятье. Ни один нормальный землянин при таком раскладе никогда в жизни не сунулся бы в Пристанище, ведь это гибель – он убьет его, как только получит Кристалл. В этой штуковине, в этом мощнейшем гипноусилителе, заложены данные о сферах сопредельных пространств, координаты «дверей», «люков», «воронок». Черт побери! Но ведь все эти сведения выковыряны из его же, Ивановой, памяти, точнее, из Программы, заложенной в его мозг «серьезными». Программа должна была в итоге убить его. Сверхпрограмма – Первозурга. Осатанеть можно! Программа была закодирована, и он не мог ее познать. Его голова была использована… как сумка почтальона! Он должен был передать координаты черным силам преисподней?! Но «серьезные»
   ведь могли и напрямую это сделать! Авварон появился на Земле вместе с ним, с Иваном. Но слуги Пристанища всегда были на Земле. И «серьезные», эта теневая ложа Синклита, какие бы высокие посты ни занимали, под какими высокими градусами ни числились бы в своих ложах, были всего лишь слугами Пристанища. Зачем им какой-то почтальон, зачем им посредник? Нет, здесь явно двойная игра… Но важно не это. Важно другое, и Иван уже говорил Авварону, говорил напрямую, открыто: он не позволит нечисти черных миров вторгнуться на Землю вместе с полчищами негуманоидов Системы. Не позволит! Это будет слишком для маленькой Земли, для всей Федерации!
   – Ну и что? – поинтересовался вдруг Авварон с ехидством. – Уж не передумал ли ты?
   – Нет! – твердо ответил Иван. Он не лежал и не сидел, он стоял в полный рост посреди темной каморки.
   – Тогда… смотри мне в глаза. И ты войдешь в Пристанище!
   Не глаза, а черная, сатанинская пропасть открылась перед Иваном, бездна мрака, ужаса и отчаяния. И его повлекло туда – вниз, в адскую воронку в тягостном, замедленном падении. И не было рядом ничего и никого, не было и Авварона. Лишь он и смертная пустота. Лишь гнетущее осознание надвигающейся погибели… нет! он не имеет права сомневаться! он вынырнет из этой пропасти, из омута запредельных миров! он обязан вынырнуть оттуда!
   Чернота и пустота рассеялись постепенно… и не было никакого падения, никакой пропасти – просто возвращалось зрение и он начинал видеть. А видел Иван вокруг себя по все стороны – лес, неземной, полуживой, а может, и живой лес с шевелящимися лианами-червями, с кронами чудовищных дышащих деревьев, с глазастыми васильково-багряными цветами и колючими зарослями.
   Как и в прошлый раз прямо над головой, высоко-высоко пролетел со скрежетаньем и посвистом шестикрылый дракон, но без гипнолокаторов, это хорошо, это значит, что о н и не видят его и не знают о его возвращении.
   Планета Навей – проклятая, дьявольская планета Навей, в чреве которой блуждал всю предыдущую жизнь, из мохнатой утробы которой он вырвался дряхлым, умирающим старцем. Его спас и оживил Откат, вернул молодость, силу, не лишив памяти. Это почти чудо. Но это не будет повторяться вечно, и он теперь не имеет права блуждать по Кругам Внешнего Барьера годами, десятилетиями мыкаться в гирляндах миров-призраков Охранительного Слоя, ему не дано времени бродить вокруг да около или пронзать пространства в отходных сферах-веретенах… Дверь где-то в Нулевом Канале. Но она не нужна ему. Ему нужен только Кристалл и… в первую очередь, его сын, брошенный, одинокий, может, и не живой уже.
   – Иван, ты слышишь меня? – пробилось глухо, словно сквозь слой ваты.
   – Слышу, слышу, – процедил Иван.
   – Кристалл там, ты знаешь, давай быстрей, не тяни время!
   – У тебя в запасе вечность, обождешь! – грубо ответил Иван.
   Он подошел к колючим зарослям, припоминая, как продирался сквозь них, как спешил на бот, как боялся опоздать и навечно остаться здесь.
   Гибкие ветви с колючими, то сжимающимися, то разжимающимися пучками шипов, потянулись к нему, почуяв добычу, мясо. Иван отошел назад на полшага. Кристалл должен лежать в другом месте – там, где стартовал десантный боевой бот, стартовал, чтобы воссоединиться со своим кораблем-маткой, с капсулой, лавировавшей по сложной орбите.
   Авварон перебросил его точно, в нужное место, в тот самый «огромный, черный абсолютно непроницаемый для него, Авварона, пузырь». Не соврал! Значит, Первозург сильнее этой нечисти, пусть не во всем, пусть в каких-то отдельных вещах, но сильней! Не надо было с ним расставаться, да, Сихан Раджикрави – союзник, каких больше нет и не будет. И он всем обязан Ивану, это Иван вытащил Сихана из заточения Чертогов. Где он теперь?! Где, где… на Земле, где ж ему еще быть.
   Иван отмахнулся от мохнатой наглой лианы, которая хотела захлестнуть петлей его шею. Пнул сапогом в основание буро-синего ствола – из пробитой почерневшей коры ударила струйка желтовато-зеленой крови, где-то наверху, под кронами, глухо завыло нечто огромное и неподвижное. Живые деревья. А под ними и в них утроба – только зазевайся и сгинешь в ее непомерном брюхе навсегда. Тогда он был в скафе, с целой кучей всяких пил, ножей, пробоев, электрошоковых щупов и прочих премудростей, и то еле выкарабкался из неподвижно-живой исполинской гадины. Сейчас рисковать нельзя. И Иван пригнулся, прополз под низким стволом, попытавшимся придавить его к земле, но не успевшим, выскользнул – и уткнулся прямо в зеленую мирную лужайку с рыжей полузаросшей проплешиной. Здесь! Здесь стоял бот. Здесь он обронил Кристалл.
   Надо искать… а надо ли?! Сейчас он поднимет эту крохотную штуковину, выберется из пузыря, отдаст ее Авварону – и все! финита ля комедиа! все закончится просто и гнусно. Нет, так нельзя. Но иного хода нет. Виски ломило от невыносимости положения и от тоски маятной, неизбывной.
   Вот он! Иван опустился на колени. Да, это еще не Кристалл, но все же кристалл – маленький, розовенький, съежившийся, с налипшей поверху пыльцой, но он! Первым желанием было растоптать его, уничтожить, сжечь…
   Иван выдернул из-за спинного чехла лучемет, вскинул его стволом вверх. Нет, кристалл не горит, и растоптать его нельзя. Можно зарыть поглубже, чтобы глаза не видели. И все! Но уничтожить его практически невозможно.
   Иван взял кристалл двумя пальцами, осторожно положил себе на ладонь. Надо подержать его у тела, прижав прямо к коже: кристалл заряжается от человеческого тепла, от тонких энергий, исходящих от разумной человекообразной особи. Тогда он станет Кристаллом. И тогда Авварон заберет его себе. И откроются двери во Вселенную, заселенную людьми. И войдут в нее обитатели потусторонних миров. И станет это концом века и Апокалипсисом.
   Виски заломило еще сильнее. Потом их сжало с такой чудовищной силой, что Иван тихо и протяжно застонал.
   Так не должно было быть. Авварону невыгодно сейчас убивать Ивана. А кроме него никто не имел прямого воздействия… Никто?! Иван вдруг отчетливо увидал странное лицо Сихана Раджйкрави и сразу же его пронзила мысль: ведь он никогда не видел этого лица! никогда, ведь Сихан был то в облике уродливого монстра, то в теле круглолицего с широким перебитым носом, одного из «серьезных», что послали Ивана на явную и лютую смерть. Но сейчас это было совершенно иное лицо, невиданное прежде – узкое, темное, со вдавленными почти синюшными висками, тонким прямым носом, тонкими ровными губами, большими, но отнюдь не выпуклыми, не африканскими, глазами изумрудно-серого цвета, седые брови, седые очень короткие волосы бобриком, черные мешки под глазами, но какие-то странные мешки, не болезненные, а вполне присущие именно этому лицу.
   Иван ничего не понимал. От боли в голове он начинал терять сознание. Но не потерял, не успел… боль отхлынула неожиданно. И в мозгу прозвучали слова: "Это я, Иван.
   Вы узнаете меня?" Надо было что-то отвечать. Но слова не вырывались из пересохшего горла, только мысль скользнула: «Узнал! Хотя никогда не видел вас…» И Первозург услышал его. «Это я, именно я, не галлюцинации, не миражи. Слушайте меня внимательно: в Пристанище еще со стародавних времен мною были запрограммированы и заложены двенадцать областей, связующих меня с Ним, в какой точке Мироздания я бы ни находился, понимаете?!» Иван сразу все понял, иначе и быть не могло, ведь Первозург и был первозургом потому, что он создавал, проектировал и воплощал в жизнь этот чудовищный, непостижимый мир, и он не мог не быть предусмотрительным, он предвидел многие фокусы своего коварного детища. И вот он вышел на связь. Вышел, потому что Иван оказался именно в той области, в том пузыре, что соединен с Первозургом внепространственными каналами. Это чудо! Но и о действительности забывать не следует. Иван сунул бледный и немощный кристалл во внутренний, подмышечный клапан – пускай набирается сил.
   «Как вы оказались там?» – спросил Первозург с явной дрожью в голосе.
   «Меня теперь слишком многое связывает с планетой Навей», – сокрушенно признался Иван, чувствуя, что Авварон отчаянно пробивается в его мозг, в его сознание, но не может пробиться извне, не может, потому что ктото поставил психобарьеры, очень мощные, непреодолимые. Кто?! Наверняка, он – Сихан. Он здесь хозяин, он кодировал «черный пузырь», да это и к лучшему, все же человек, хоть и тридцать первого века, но человек.
   «Никому не отдавайте Кристалла, – не попросил, и не посоветовал, а прямо-таки потребовал Первозург, – никому! Неужели вы не понимаете, что каждое подобное действие вызывает целую цепь ответных действий, страшную реакцию… я не берусь даже предсказывать всей чудовищности исхода, если вы решитесь на этот безумный поступок!»
   "Решусь, не решусь, – уныло протянул Иван, – что ж мне теперь, сдохнуть в Пристанище?! Что так, что эдак – гибель! У меня вообще нет выбора, уже давно нет никакого выбора, я как тот витязь на распутье, только на моем камне написано: «куда ни пойдешь, везде смерть найдешь!»
   «Я вытащу вас оттуда!» – взмолил Первозург.
   «Каким образом? Вы сами себя не могли вытащить из Пристанища!»
   «Да, не мог, – признался Первозург, – самих себя за волосы вытаскивают только сказочные герои. А ныне сквозной канал: на одном конце я, на другом вы – это совсем иное расположение, неужели вы не понимаете? Я вас могу немедленно вернуть на Землю. Кристалл у вас?»
   «Да!» – признался Иван.
   «Тогда готовьтесь!»
   – Нет! – Иван заорал вслух. Он прекрасно осознавал, что другого случая оказаться в Пристанище у него не будет. И он не покинет этой чертовой планеты Навей, пока не увидит его. А может, и не существует никакого сына, может, это все сказки?! Нет, Авварон не врал. – Освободите меня! Снимите все барьеры, Сихан. Я вернусь на это самое место ровно через час, я вам клянусь!
   Снова адски заломило в висках. Иван упал в траву, чуть не задохнулся. И почти сразу, сквозь слой ваты пробился гнусавый голосок: «Где ты был? Что с тобой, Ванюша, я ничего не видел, ничего не слышал… ты хотел обмануть дядюшку Авварона?!»
   – Заткнись, негодяй! – закричал Иван. – Кристалл у меня. Вот он! Ты видишь?! – Иван вытащил кристалл из клапана, воздел его в руке.
   – Я ничего не вижу. Но я верю тебе… ты не посмеешь обмануть своего лучшего друга, погоди, сейчас я перемещу тебя, не бойся, ни один волосок не упадет с твоей головы.
   Ивана вдруг ошеломило.
   – Куда ты переместишь меня?! – выкрикнул он.
   – На Землю, куда же еще, – глухо прозвучало в ответ.
   – Врешь! На Земле ты не сможешь взять Кристалл!
   На Земле ты-нематериален! Ты самый настоящий бес, ты снова путаешь меня, ты снова обводишь меня вокруг пальца! – Иван был взбешен, этот колдун заманил его в Пристанище и будет морочить до тех пор, пока не получит своего и не погубит его, Ивана. – Вот видишь, я кладу кристалл туда, откуда взял его! – Иван положил прозрачный, тусклый, блеклый ограненный камешек в траву. Встал. И сказал совсем тихо, но твердо. – А теперь веди меня к ней. К ней и моему сыну. Кристалл я заберу на обратном пути, когда ты выполнишь свое обещание.
   Авварон долго молчал. Было слышно, как он сопит и причмокивает, как вздыхает тяжко, с присвистом. Потом будто из могилы прозвучало:
   – Будь по-твоему!
   Ивана опрокинуло наземь, перевернуло и понесло прямо в колючие, живые заросли. Острые шипы вонзились в него. Но боль тут же утихла. И он начал задыхаться. Нечто липкое и плотное обволокло его, стало засасывать. Фильтр! Снова система фильтров. Они высасывают его из черного пузыря через фильтры – значит, они властны над ним. Да, здесь в Пристанище, они могут сотворить с ним что угодно – убить, воплотить в какую-нибудь гадину, погубить, истерзать и замучить, они могут все! А он ничего.
   Полыхнуло синими сполохами хрустального льда, прожгло неземным космическим холодом. Проплыла перед глазами рыбина – клыкастая, плавникастая гиргейская тварь, облизнулась толстым пористым языком, прожгла кровавым взглядом. Но не испугала. Теперь Иван все знал про них, или почти все… наблюдатели проклятые! нейтральная сторона! кладезь информации!
   Только из этой кладези черпают все кому не лень. И везде они поспевают, всюду щупальца свои суют. Ну и дьявол с ними. Иди, и да будь благословен! Иного ему и не дано.
   Иван воспрял. Он вновь обретал зрение.
   Лес. Ночь. Тьма. Мертвенный проблеск ущербной луны. Уханье филинов и выстужающий кровь вой. Все уже было… Глаза медленно привыкали к мраку. Вот она, избушка – та самая избушка. Вот дверца косая, кривобокая, вот и цепь… на ней сидел оборотень. Почерневшие от древности доски, провалы окон еще более темные, чем ночь. Чудесная и страшная избушка. Он отошел на несколько шагов назад, и в глубине замшелого оконца высветилась мерцающая свеча. Внутри кто-то был. Если Авварон, Иван поклялся убить его сразу, на месте – второй цепи злых и выматывающих мороков он не выдержит. А времени мало, совсем мало – он обещал вернуться через час. Минут десять уже прошло, можно и не сверяться, не меньше. Иван снова приблизился к двери…
   свет свечи померк. Он шагнул внутрь и как в прошлый раз ударился о низкую притолоку, и снова из сеней пахнуло прелой соломой и духотой. Он опять уткнулся лицом в душистый пук травы, подвешенный невесть кем, плеснул водой из кадки – рука сама залезла в нее, задел плечом деревянное растрескавшееся корыто, которое он сбил в прошлый раз. Теперь оно не упало, но глухим похоронным гулом загудело, будто колокол из подземелья.
   Дверь в горенку заскрипела, выгнулась и поддалась.
   Иван шагнул внутрь. И понял, что не ошибся – та самая избушка, в которую можно войти из одного мира, а выйти в другой. Избушка-шлюз, избушка с тысячами дверей в тысячи измерений. Крохотная горенка, низкий черный потолок, полусгнившие полки с рухлядью, два косоногих, но кондовых табурета, дубовый растресканный стол, выскобленный до блеска, но почерневший от времени, сено на полу, еловые шишки. Свеча вспыхнула будто во мраке, хотя в избушке было скорее сумеречно, чем темно. И все же свеча высветила то, чего не было видно сразу: котенка, свернувшегося калачиком на столе, резное веретено, клубок стекловолокнистой бечевы, щербатый деревянный гребень… Язычок свечи дрогнул будто под наплывом сквозняка, и высветлил ее, сидящую на табурете, седую, высохшую, но прямую как лесное деревце.
   Иван вздрогнул, сгорбился.
   – Здравствуй, Алена, – прошептал он.
   – Здравствуй, Иван.
   Он не узнал голоса, старость уносит из звуков жизнь, оттенки и переливы. Она говорила тускло и безразлично, будто не спала много суток, а теперь неудержимо погружалась в сон, полуотсутствовала.
   – Вот я и пришел, – Иван виновато развел руками.
   Он не знал, что говорить.
   – Я вижу. Я так долго ждала, что устала ждать… ты напрасно пришел. Не надо было тебе возвращаться.
   Иван вглядывался в ее лицо, впивался глазами в каждую черточку – да, это она, Алена, Аленка, Аленушка.
   Авварон не обманул. Они ее разбудили до срока, они раскодировали биоячейку! Убийцы! Нелюди!
   – Уже прошла вечность после того, как я проснулась во второй раз. Я проснулась молодой, а потом состарилась. А ты остался таким же, ты даже стал еще моложе…
   нет, этого не может быть.
   – Может, Алена. Я стал моложе, потому что был Откат. На Земле и в Пристанище время течет по-разному.
   Как они раскодировали ячейку?!
   Старуха усмехнулась горько, еле заметно, а может быть, это лишь пламя свечи мигнуло, колыхнулось тенью по ее иссушенному годами лицу. Иван отвел глаза, он не мог смотреть на Алену, не мог.
   – Какая разница. Это случилось – вот и все. А ты не успел, ты не пришел. Но я не виню тебя, мы были не пара: я из тридцать первого века, ты из двадцать пятого, ты с Земли, живой, настоящий, я-из анабиокамеры, воскресшая из мертвых, с полувытравленной памятью, полуживая, не женщина, а заложница Пристанища, биомасса, разумная материя для цепи воплощений в оборотнях и зургах блуждающего мира. Нас были сотни, тысячи… а осталась я одна, я пережила всех, и меня больше ие хотят приносить в жертву, я им не нужна, я сижу и пряду себе на саван, смертный светящийся саван, а лет через сорок, когда я умру, то, что останется от меня, воссоединится с этой фурией, с тем призрачным оборотнем, что преследовал тебя. И ты забудешь меня прежнюю, любимую и желанную, но будешь помнить меня ночным чудовищем, безумной и проклинающей ведьмой, да, так и будет, хотя я ни словом не хочу упрекнуть тебя." ведь я уже почти отмучилась, а тебе только предстоит пройти сквозь вековые мучения, через боль и страдания… ведь ты такой молодой, ведь ты будешь жить долго, очень долго, и ты всегда, каждый день, будешь вспоминать меня – но являться тебе буду не я, а она, злой дух Пристанища – так решили нелюди. И так будет!
   Иван опустился перед ней на колени, склонил голову.
   – Хочешь, я останусь с тобой до конца, в этой избушке, – проговорил он еле слышно, сдерживая слезы, – и пусть судьба решит, кому из нас раньше уйти из жизни.
   В эти минуты он был готов забыть про все, бросить всех, пусть горят синим пламенем и Земля, и человечество, и все сорок пять миллиардов земных душ, пусть подавится своим Кристаллом подлый Авварон, пусть Вселенная расколется как орех надвое и пропадом пропадет, пусть ее поглотит геена огненная, и пусть восторжествует Черное Благо, коего ждут сотни миллионов беснующихся в подземельях землян, пусть оборотни, призраки, вурдалаки, безумные порождения ада и выродков человеческих, порождения, скитавшиеся сорок миллионов лет в иных пространствах, обретут власть над истребляемыми, заблудшими и пребывающими в неге, пусть так будет, пусть в стонах, судорогах и вое жутко погибнет все живое, пусть… а он останется здесь, в маленькой, тихой, древней избушке, рядом с нею. Он принесет себе сена, бросит в угол и будет спать на нем. Он выкинет к чертовой матери лучемет, утопит его в поганом болоте, что неподалеку от избушки, он будет собирать грибы, сушить их, он будет питаться травами и корой, и никто не посмеет вытащить его отсюда. Пусть так и будет.
   – Не хочу! – ответила она. – Я забыла свой ослепительный, сказочный мир будущего. Я забыла тебя с твоим темным миром прошлого. Я живу этим лесом и светом луны. И мне ничего больше не надо.
   – Прости меня, прости, – Иван припал лицом к ее коленям, грубый лен длинного, долгополого платья потемнел, пропитался так и не сдержанными слезами. Она положила ему на голову легкую, почти невесомую руку, погладила.
   – Уходи, – сказала она. – Уходи, ничего не вернуть.
   – А сын?! – вдруг вспомнил Иван. – Ведь ты родила мне сына?! Где он?
   – Родила… но не тебе, Иванушка. Они забрали его.
   Он вскинул голову, не вставая с колен, пудовым кулаком ударил по столу, так, что загудел тот, задрожал. И отозвался на стук из лесу испуганным уханьем филин, завыли протяжно и тоскливо в черной, безлюдной чаще волки-оборотни. Налетели сырые ветра, захлопали ставнями, погасили пламя свечи. И пропало все, мраком покрылось.
   – Уходи, Иван, – прошелестело над ухом.
   Он вытянул руку, но ничего и никого не нащупал. Он один на коленях стоял посреди страшной избушки, будто и не жила в ней эта старая и высохшая женщина, а приходила лишь к нему на свидание – пришла и ушла. А он остался – опечаленный, истерзанный, измученный, бессильный.
   Он стоял так минут десять. Потом сорвался:
   – Ах ты нечисть поганая! Обманул?! Где ты есть?!
   Он звал Авварона Зурр бан-Турга, поводыря своего и беса-искусителя, звал через левое плечо, как и учил тот.
   Но колдун не откликался.
   И тогда Иван бросился в сени, сшиб корыто, опрокинул бадью, пнул ногой скрипучую дверь. И вылетел в ночь, в лес – в тот же самый, в поганый колдовской лес планеты Навей.
   Вылетел и обомлел.
   Из мрака и сырости глядел на него, сверкая огромными белками, Дил Бронкс – черный и поблескивающий в мертвенном свете луны будто антрацит. Но откуда здесь Дил? Этого не может быть!
   Иван сделал шаг вперед.
   И негр сделал шаг вперед, развел огромные ручищи для объятия, словно обрадовавшись неожиданной встрече. Толстые губы расползлись в широченной улыбке, обнажая крупные белые зубы.