Пейдж Брэнтли. Узник моего сердца

   – Тс-с, – сказал он вполголоса. – Если вам надо место для ночлега, то три обола за сеновал с вас и два за мальчика, он меньше. Внутри мест нет.
   Сначала Лэр отклонил предложение.
   – В самом деле? – спросил осторожный торговец, так как и сам был порядочным мошенником, да и дела его не всегда были честными.
   – Смотрите сами, – заметил толстощекий парень и добавил: – Позднее и у меня не будет мест.
   Пока купец торговался с конюшим о цене за спальное место, Николетт набрала в бочонках у входа в конюшню воды для лошадей. Когда она возвращалась с водой, навстречу ей прошли двое высоких мужчин с луками за плечами. Их плащи еще были покрыты снегом. Николетт они показались огромными, как горы, пришлось отскочить в сторону, чтобы они не затоптали ее, проходя мимо. Ледяная вода выплеснулась из бадьи на ноги.
   Когда они исчезли из виду, девушка поглядела на стойла, из которых только что вышли мужчины. Внутри стояли три лошади, две еще оседланные, а третья с грузом, представляющим собой какой-то бесформенный узел, завернутый в толстую ткань. В сумраке конюшни в этом зрелище было что-то зловещее. Николетт подумала, не мертвое ли это тело. Хотя, конечно, тюк мог быть просто грузом торговца.
   В этот момент лошадь переступила ногами, качнув груз, и Николетт показалось, что она увидела темную большую морду, высовывающуюся из-под тяжелой ткани. Конечно, это не человек: клык, как у кабана, поднимал губу в застывшем оскале, а глаз убитого животного был неподвижен. Она решила, что это огромный дикий кабан, когда ее коснулась чья-то рука.

ГЛАВА 21

   – Что ты делаешь? – спросил Лэр, беря у нее из рук ведро.
   Придя в себя, девушка прошептала:
   – Взгляни, это какая-то необычная порода кабана.
   Лэр бросил на него досадливый взгляд.
   – Похоже, дикий боров, – он пошел прочь. Николетт заторопилась за ним.
   Их ожидал торговец, который в споре с конюшим исчерпал все свои аргументы. Он все еще ворчал, когда они вышли из конюшни в снежную бурю.
   – С каждым годом все дороже. Честному человеку уже не прожить. Не знаю, чем все это кончится. Мир так не продержится, – он сердито выругался.
   Они прошли по заснеженной тропинке от домика до таверны. Слабый свет пробивался сквозь разукрашенные инеем окна. Над вывеской навис целый сугроб снега, дверь скрипела и болталась взад-вперед при каждом порыве ветра.
   Николетт еле смогла разобрать название: «Веселый путник», а подо льдом и снегом увидела грубо нарисованную фигуру в одежде кающегося грешника. Сразу же вспомнился запах грубого балахона, который ее заставляли носить, унижения, которые она была вынуждена терпеть, и девушку охватил внезапный страх.
   Дымный жар таверны окутал их как туман. Две комнаты с низкими потолками были битком набиты погонщиками мулов, возчиками, купцами, просто путниками и монахами какого-то братства, словом, всеми, кого на дороге застала зимняя буря.
   Когда носы оттаяли с мороза, их поразили смешавшиеся запахи прогорклого свиного жира, эля, сырой шерсти и людей, тесно сбившихся в кучу.
   Торговец, верный своему слову, заплатил за еду. Полная женщина бросила на дно деревянной чашки ломоть хлеба, а сверху навалила порцию свиного рулета. В рулете, более или менее пропеченном, было больше соуса и овощей, чем свинины. Если нужны были специи, в том числе соль, за них требовалось заплатить дополнительно. Услышав цену, торговец перевел дух и заметил, что это дороже, чем место в раю. Лэр и Николетт отказались от специй.
   Группа монахов, сидевших в конце длинного стола возле двери, подвинулась, чтобы уступить место вновь прибывшим. Члены братства оказались веселой компанией и рассказывали о своем долгом путешествии, чтобы помолиться перед оправленным в золото черепом Святого Жана в баптистском соборе в Клермоне.
   Эль продавали у столов крепкие молодые нормандки. Лэр настоял на том, что сам оплатит свой напиток. Он купил одну чашу и разделил ее с Николетт. Похоже, конюший сказал правду. Не было никакой надежды получить постель в таверне. Все было продано и перепродано. Во многих случаях первоначальные покупатели, стремясь подзаработать, перепродавали свое место с выгодой, раздражая этим хозяев таверны. Шумный спор по этому поводу возник, когда Лэр и Николетт заканчивали ужин.
   Прежде, чем разгорелся спор, Николетт разглядела двоих мужчин с луками и стрелами за плечами. Они сидели за отдельным столом у камина, с удовольствием ели и пили. Конечно, это были не торговцы, о чем говорили их грубая одежда и манеры. Николетт подумала, что они могли быть лесниками, но ее внимание отвлекли выкрики рассерженного хозяина таверны.
   Позднее торговец, с которым они прибыли, был вовлечен в спор с братьями относительно религиозных реликвий.
   – Я сам лично, – заметил холодно торговец, – видел два терновых венца, четыре реликвии Святой Маргариты и столько дерева от креста Господня, что из него можно было бы построить целую арку.
   Лэр и Николетт обменялись улыбками и не стали вмешиваться в разговор. Еще был день, но из-за метели потемнело. Сквозь ветер и снег они прошли в конюшню, которая показалась холодной после жары в таверне. Во мраке они взобрались по лестнице на чердак, чувствуя, как под ногами шатаются перекладины. Сеновал был набит спящими людьми, закутанными в одеяла, как мотыльки в коконы, бесформенные и черные во мраке.
   Лэр нашел место возле лестницы. У них не было одеял, и они улеглись рядом, закутавшись в плащи и прижавшись друг к другу. Ветер завывал под карнизом, рвал кровлю с крыши, врывался в щели между досками. Лэр и Николетт шепотом разговаривали.
   – А что если мы не успеем? – вздохнула девушка.
   Лэр привлек ее к себе и уверенно сказал:
   – Даже король, который так любит охоту, не выедет в такой день, как сегодня. Если послушать нашего друга-торговца, то Клермон меньше чем в трех лье отсюда. Завтра я найду способ отыскать дядю.
   – Я могу доставить ему известие, – предложила Николетт. Лэр тихо рассмеялся и поцеловал ее в щеку.
   – Нет, моя милая, ты никого не обманешь.
   – А торговца я провела, – напомнила она резко. Николетт обозлилась, что из нее делают посмешище, даже в такое время и в таком месте.
   Он засмеялся.
   – Только потому, что он стар, бакенбарды и борода мешают ему видеть.
   – Но тогда скажи, как мне замаскироваться? – потребовала она, схватив его за руки и держа их, как в плену. Он не сопротивлялся и прижался лицом к ее шее, покрывая легкими поцелуями.
   – Твой задик все равно выдаст тебя, – прошептал он. – Когда ты идешь, он так замечательно…
   Николетт ударила его локтем в ребра.
   – Я могу изменить походку, – но слова, произнесенные шепотом, были полны ярости. Лэр что-то пробормотал невнятно ей на ухо.
   – Нет, нет, – прошептал он, – это поэзия. Думаю, ты сломала мне ребро.
   Николетт повернулась в его объятиях, лицо выражало тревогу. Она увидела его ухмылку, но прежде чем успела что-либо предпринять, Лэр закрыл ее рот крепким поцелуем, хотя, скорее, это была игра, чем страсть.
   – А теперь, – он продолжал касаться ее губ, – время поспать хотя бы несколько часов.
   Снова, как всегда, он победил. Николетт отвернулась и, свернувшись клубочком, попыталась уснуть. Через минуту прошептала:
   – Лэр!
   Он что-то пробормотал в ответ, как уже задремавший человек.
   – Что мы будем делать? Мы должны остановить их, пока они не убили короля.
   – Да, – согласился он. – Завтра. Николетт лежала в темноте, прислушиваясь к храпу спящих, к тому, как они толкали во сне друг друга, поворачиваясь, тоже стараясь уснуть. Напрасно. Тело ныло от усталости, но мозг бодрствовал. Сердце буквально разрывалось от страха, мысли были ужасны. Она чувствовала себя, как существо, преследуемое роком, страшным и неизбежным, и каждый прожитый миг приближал ее к гибели.
   От резкого удара внизу открылась дверь и громко стукнула обо что-то. Сначала она услышала лишь испуганный голос молодого конюшего, потом загремел другой голос, мужской, грубый и требовательный.
   Николетт едва не задохнулась. Жан! От страха, казалось, что из ее груди исчез весь воздух. Она не убила его. Что из того, что она освободилась. От ее удара у него должна ужасно болеть голова, и теперь он жаждет мщения. Но когда раздался голос второго человека, ее отчаянию не было предела. Симон Карл!
   – Лэр, – она потрясла его за плечо, испуганно шепча и указывая рукой вниз. Лежащие вокруг них тоже прислушивались, некоторые заворчали и зашевелились, но никто не закричал, протестуя.
   Лэр приподнял голову и оперся на руку. Он услышал голоса и сразу же проснулся. Снизу гудел бас Симона Карла, перемежаясь резкими отрицательными ответами конюшего. Лэр вспомнил, что юноша, к счастью, не видел, как они возвращались из таверны. В конюшню вошли еще несколько человек, звучали голоса, слышался топот ног.
   Лэр подвинулся к лестнице и посмотрел вниз. Симон Карл выходил из конюшни, за ним еще четверо. Конюший с шумом захлопнул дверь и, ругаясь, вернулся к своей постели.
   Через несколько минут наступила тишина. Лэр и Николетт быстро спустились по лестнице, оседлали коней и вывели их через задние двери конюшни. Вскочили в седла и пустили лошадей легким галопом к лесу, окружающему таверну. Они ехали сквозь ветер и снег, желудки их были полны, лошади отдохнули. К ночи буря стала стихать, хотя снег продолжал идти.
   Город Клермон и его великолепный дворец заблистали в зимних сумерках. Башни, остроконечные крыши и церковные шпили казались опаловыми, отполированными ветром и озаренными ослепительным блеском льда.
   Заполненный снегом ров с перекинутым через него мостом предшествовал южным воротам в город. В этот час перед закатом они были еще открыты. Стражей не было видно. Лэра и Николетт никто не окликнул, хотя, медленно проезжая через двойные железные двери, они заметили дым, поднимающийся из бойницы одной из сторожевых башен. Лэр даже заметил мужское лицо.
   На главной дороге города движение было небольшим, похоже, в этот зимний вечер горожане поспешили домой к теплым очагам.
   Проезжая мимо городской ратуши, Лэр и Николетт увидели группу детей, играющих в снежки. Не замечая холода, дети лепили из снега крепкие комки и бросали их друг в друга, громко крича и насмешничая.
   В стороне от главной дороги и расположенных вдоль нее таверн покрытые снегом аллеи были погружены в тишину, которая иногда нарушалась петушиными криками или лаем собак. Почти стемнело, когда Лэр и Николетт нашли дорогу к большой площади, где находился собор Святого Себастьяна. На противоположной стороне красовался замок де Конше. Он оказался старинной архитектуры и состоял из трех импозантных башен и квадратного дома. Все строения были окружены стеной, закрывающей двор. Остальную часть площади занимали дома богатых горожан и церковников.
   Во дворе замка горел факел, в окнах мерцал свет. Лэр видел все это из темной аллеи, ведущей к площади.
   Николетт в отчаянии огляделась.
   – Как же мы сможем поговорить с твоим дядей? – она озябла и совсем измучилась, в этот момент задача казалась совершенно невыполнимой.
   – Для начала найдем таверну, укроемся от холода и поговорим.
   На самом деле Лэр уже придумал план, который был совершенно прост. Он подъедет к воротам поздно ночью, заявит, что у него послание к маршалу д'Орфевре, и потребует, чтобы его пропустили. Единственной проблемой было удостовериться, что его дядя в замке. Вполне вероятно, он уехал в Аррас с министрами короля, чтобы подготовить подписание соглашения с фламандцами.
   Во всяком случае, план был рискованным, и Лэр не хотел вовлекать в него Николетт. Он был готов ответить на ее возражения и отлично понимал, что поставлено на карту. Их будущее. И оно зависит от того, удастся ли им разрушить планы Изабеллы и де Конше. Больше всего Лэр опасался за Николетт. Он чувствовал, что может встретить любую опасность и выдержать все, если будет знать, что Николетт недоступна для Изабеллы.
   Поиски таверны вывели их на темную улицу, где верхние этажи тесно стоящих домов почти соприкасались. Они проехали ее почти наполовину, когда вдали узкого строя домов увидели факел, который нес человек, бегущий впереди нескольких всадников. Лэр решил, что это дворяне или, по крайней мере, один из них, а остальные – слуги. Де Фонтен натянул поводья и ждал, когда они проедут. Николетт остановилась позади, так, чтобы не привлекать внимание.
   Когда всадники приблизились, горящий факел осветил их лица. Лэр едва поверил своим глазам.

ГЛАВА 22

   Лэр пришпорил коня и быстро выехал наперерез всадникам.
   – Тьери! – воскликнул он. – Тьери де Фонтен!
   Всадники остановились. Довольно грузный человек, облаченный в плащ, отделанный мехом, выехал немного вперед, чтобы рассмотреть в дрожащем свете факела, кто его окликнул.
   – Лэр? – радостно воскликнул он. – Да, это ты! – Убедившись, что это на самом деле брат, он сразу понизил голос. – Клянусь всеми Святыми! Откуда ты? И что делаешь в Клермоне?
   Видя, что его встречают без особого энтузиазма, Лэр успокаивающе улыбнулся – это ему всегда хорошо удавалось.
   – Я знал, что ты будешь рад меня видеть. Ты остановишься в замке?
   – Что? – пробормотал Тьери в смятении. – Нет. Я не принадлежу к избранным гостям. Я здесь только представляю своего тестя, – главной скрытой мыслью Тьери было лишь избавиться от брата на улице, убрать с глаз долой, чтобы он не навлек неприятностей на семью. – Я остановлюсь в доме банкира. Ты не ответил мне. Почему ты здесь? – продолжал он, хотя не был уверен, нужно ли ему это знать.
   – Конечно, чтобы увидеть тебя.
   – Это наглая ложь. Это твой сквайр? – спросил Тьери, взглянув на мальчика на лошади, стоящей в тени.
   – Да. Ты можешь дать нам приют на несколько часов?
   – Но после этого вы уедете!
   – Да, – согласился Лэр. В конечном итоге, всегда можно найти успокаивающую тему для разговора, и пока они пересекали площадь, он вызвал брата на разговор о буре, бушевавшей целый день, и о том, как однажды астролог сказал ему, что все это целиком зависит от расположения звезд.
   В доме банкира Тьери представил Лэра, как своего родственника, что не было ложью.
   – Мой кузен из Лиможа и его сквайр. Банкир, любезный, важного вида человек, с лысой головой на толстой шее и короткими руками, приказал слугам приготовить для поздних гостей комнату, примыкающую к комнате для гостей.
   – Мы уже поужинали, – сказал он извиняющимся тоном, – но я прикажу, чтобы слуги принесли еду и вино в вашу комнату.
   Лэр обладал приятными манерами. Годы, проведенные при дворе, сделали его поведение в обществе безукоризненным, что было ясно для всех, кроме его брата.
   По какой-то непонятной причине, может быть, из-за недостатка сна, Николетт находила все очень смешным и улыбалась, прикрывшись воротником плаща. Между братьями была огромная разница – Лэр полон изящной иронии, а Тьери лишен юмора. Когда они оказались одни в комнате для гостей, Тьери буквально прошипел:
   – Жалкий негодяй, что ты делаешь в Клермоне? И не смей мне врать!
   – Ты становишься похожим на Агнес, – насмешливо заметил Лэр. Он взглянул на Николетт, состроил гримасу шута и подтолкнул ее за плечо к скамье возле камина. Оранжевые языки пламени пылали благословенным теплом. Давно ей не было так хорошо. Тепло, как лекарство, сразу же начало снимать напряжение и усталость.
   Лэр на мгновение остановился возле нее, подмигнул и ободряюще похлопал по плечу.
   Тьери, стоя к ним спиной, снял меч и пояс и отбросил прочь.
   – Черт побери, Лэр. Не дразни меня. Король не далее, чем в лье отсюда, а ты хорошо знаешь – где король, там и его двор. Ты приговорен к изгнанию и хочешь заставить меня поверить, что настолько глуп, чтобы… – он заколебался, слишком разъяренный, чтобы связно выразить мысль. Наконец, его голос прорвался. – Если ты хочешь играть со смертью, я предпочел бы, чтобы это было не в моем присутствии! – его глаза с тревогой задержались на мальчике, сидящем у камина.
   – Ему можно доверять?
   – Да, полностью.
   – Ну так что? Я жду объяснений!
 
   Тьери буквально выплевывал слова, но тут раздался стук в дверь.
   Лэр впустил слуг. Две женщины средних лет принесли кувшин с вином, поднос с едой и несколько оловянных чашек. Они поставили еду и вино на стол у стены и быстро ушли. Лэр наблюдал за ними, пока они не скрылись, затем закрыл дверь.
   Повернувшись, спросил:
   – Наш дядя д'Орфевре в замке?
   – ВАШ дядя д'Орфевре, – с нажимом сказал Тьери. Он пересек комнату, подошел к столу и налил себе вина. – Нет, он уехал в Аррас, чтобы подготовить для короля подписание соглашения с фламандцами, – Тьери сощурился. – Почему ты спрашиваешь? Что вы задумали?
   Лэр вслед за братом подошел к столу и тоже налил вина из кувшина.
   – Тьери, у тебя злой ум. – Он начал понимать, почему брат всегда раздражал его. – Это не имеет ничего общего с Лагрумскими лесами, – он отпил глоток вина, вернулся к камину и протянул чашу Николетт.
   – Неужели? – Тьери злился. – Ты всегда был лжецом. И если это еще одна твоя шутка, я клянусь…
   – Изабелла и де Конше замыслили убить короля. И они не одиноки. С ними де Севри, де Варенто, есть и другие.
   Тьери едва не поперхнулся вином.
   – Что ты мелешь?
   – Это так. Несчастный случай на охоте. Как только король умрет, Изабелла объявит своих братьев неспособными произвести законных наследников и, опираясь на нормандских баронов, объявит своего сына королем, а себя, конечно, регентом.
   – Откуда ты узнал все это?
   – Подслушали разговор де Конше, – сказал Лэр, повернувшись к столу за едой.
   – Кто?
   – Служанка, – Лэр выбрал кусок сыра и попробовал его.
   Тьери уставился на него.
   – Ты с ума сошел. Становишься похожим на мадам Деньи, кузину нашей матери. Она была заперта в комнате навечно, вот так будет и с тобой.
   Николетт откинула капюшон и встала со скамьи.
   – То, что он говорит, правда.
   – Кто это? – требовательно спросил Тьери. У Лэра появилось искушение сказать брату правду, но он сразу же передумал.
   – Одетта Друэ, сестра моего сквайра.
   – Боже, Лэр, ты сумасшедший! – Тьери выругался, снова взглянув на девушку. – Так это он вовлек вас в это…
   – Нет, мессир, он не настаивал ни на чем. Я сама слышала Рауля де Конше и еще нескольких человек, чьи голоса не узнала. Они задумали убить короля во время охоты на кабана.
   Тьери некоторое время молчал. Она не была простой служанкой или крестьянкой, а еще к тому же и красавица, в чем он убедился, когда ее лицо не было скрыто капюшоном. Как она смотрит на него! Темные глаза казались очень убедительными.
   Тьери молча пересек комнату, все еще держа в руке чашу с вином, потом тяжело сел на кровать.
   – Завтра будет охота и, в самом деле, жертвой будет дикий кабан.
   Снова у Лэра возникло искушение все рассказать брату, но он сдержался. Чем меньше людей будут знать правду о Николетт Бургундской, тем безопаснее.
   – Тьери, – начал он.
   – Нет, – брат поднял руку, будто отстраняя слова. – Не говори мне ничего. Я не желаю знать.
   – Тьери, задумайся на минуту. Это касается также тебя и Гардинэ. Если Изабелла захватит корону, что станется с твоим тестем?
   Долгое время слышался только треск дров в камине. Наконец, Тьери сказал:
   – Изабелла здесь, в замке. Достоверно, что де Конше сам назначил охоту для развлечения короля на завтра, – он в упор посмотрел на Лэра. – Король не поверит вам. Он не поверит и мне. Мы ничего не сможем сделать.
   Печально, но Лэр понял, что брат прав.
   – Ты поедешь на охоту? – спросил он Тьери.
   – Да, на рассвете. Когда они планируют убить его?
   – Не знаю, – признался Лэр. – Может быть, засада? Хотя они едва ли выстрелят в него на глазах у половины министров. Де Конше должен найти способ отделить короля от основной массы охотников. И если бы мы смогли этому помешать…
   – Мы! О нет, нам и приблизиться к королю нельзя. Нас обоих убьют, нас казнят, как братьев д'Олни.
   – Тьери, другого выхода нет. Все вместе, втроем, мы могли бы спасти его.
   – Мы – втроем! Нет, я запрещаю. Ты не сможешь взять девушку с нами.
   – Здесь я не могу ее оставить. Кроме того, верхом на лошади, в мужской одежде, все решат, что это сквайр.
   Лэр налил вина себе и остальным.
   – А если кто-нибудь вас узнает? – Тьери замолчал.
   – В толпе всадников? – возразил Лэр, ставя кувшин на стол. – Не думаю. Я буду держаться позади, – он поднял чашу и отпил глоток вина. – Люди видят только то, что хотят увидеть.
   Тьери выпил вино залпом.
   – У тебя нервы, как у каменной статуи, – сказал он, со свистом выдыхая воздух. – И слушая тебя, я сам схожу с ума.
   После того как они опустошили блюдо с едой и обсудили планы действий, Лэр и Николетт ушли в примыкающую комнату к своим постелям.

* * *

   Ранним вечером в тот же день Симон Карл и четверо его вооруженных людей вступили в город Клермон. Поиск де Фонтена и «девушки-служанки» стал для Карла делом жизни и смерти. Карл знал, ему грозит гибель, если тем удастся предупредить короля. Лорд де Конше не тот человек, чьим планам можно мешать безнаказанно.
   Группа всадников проезжала по заснеженным улицам Клермона. Люди промерзли до костей и смертельно устали. Понс Верне потер замерзший нос рукой в перчатке и заметил:
   – Еще есть время предупредить лорда де Конше.
   – Предупредить! – насмешливо ответил Карл, взглянув на своего деверя. – Ты просто идиот. И признаться, что я провалил дело? – он с ненавистью посмотрел на Жана. – Идиоты! – повторил он.
   Карл предпочитал не думать о последствиях. Де Конше убьет их. Он должен найти де Фонтена и девицу. Только страх гнал его вперед, ведь он замерз и устал как все. Но еще есть время, говорил себе Симон. Он найдет их. Однако, эта мысль не отгоняла прочь отвратительное чувство отчаяния, которое разрывало его душу.
   На площади Карл натянул поводья и остановил лошадь.
   – Вы все знаете, что должны делать? – спросил он своих людей. Все кивнули или восклицаниями дали понять, что знают. – Обыщите таверны, церкви. Найдите их! – прорычал Карл.

* * *

   Той же холодной ночью де Конше только что вернулся в замок Клермон после разговора с лесничими и охотниками. Все было подготовлено для утренней охоты. Де Конше все лично проверил, чтобы быть уверенным в конечном триумфе. Вся Нормандия скоро будет принадлежать ему, а после этого кто посмеет возразить?
   Короткий переход через освещенный факелами коридор привел Рауля к двери покоев Изабеллы. Он на мгновение остановился пригладить волосы. Де Конше был одет в великолепный, плотно облегающий камзол из алого бархата с вышитым золотыми нитями яростным нормандским кабаном, украшенным рубинами и другими драгоценными камнями, бриджи темно-синего цвета из лучшей шерсти, изготовленной во Фландрии, высокие мягкие кожаные сапоги. Серебряные шпоры блестели.
   Де Конше приветствовал Изабеллу учтивым поклоном и слегка коснулся губами ее холодных пальцев. Когда их взгляды встретились, его глаза радостно засветились. Он не стал располагаться у камина и говорил о разных мелочах, в то время как служанка разбирала высокую прическу Изабеллы.
   Изабелла готовилась ко сну после целого дня празднества. Она была одета в шелковый пеньюар, ее светло-золотистые волосы, тщательно расчесанные, спадали на плечи во всем своем великолепии. Когда ее туалет был завершен, Изабелла сразу же отпустила служанку.
   Та поспешно покинула комнату, и де Конше подарил Изабелле заговорщическую улыбку.
   – Все готово.
   Изабелла сжала губы, выражая нетерпение.
   – Вы также подготовили эту ужасную погоду, не так ли?
   – Увы, любовь моя, здесь никто не властен. Тем не менее астролог обещал завтра чистое небо.
   Черты лица Изабеллы смягчились, она встала с кресла, украшенного орнаментом. Сама Изабелла мало верила астрологу. Хотя тот действительно предсказал, что ее сын будет носить две короны – Англии и Франции.
   – Хорошо, – ответила она, останавливаясь возле Рауля. – Я готова к поездке.
   Несмотря на весь свой цинизм, де Конше был чрезвычайно привязан к Изабелле. Было нечто почти пугающее в красивой, дерзкой дочери Филиппа Валуа. Может быть, это просто чувство непреодолимой опасности. Он сказал:
   – Тогда завтрашний день принадлежит победителю.
   – Да, дорогой Рауль, мне. Я всегда побеждаю.
   Со времени своего возвращения из Англии Изабелла отклоняла пылкие притязания барона на ее сердце. Но в этот вечер у камина она говорила с ним нежно, положив унизанную кольцами руку на его плечо и поглаживая бархатный рукав его камзола.

* * *

   В маленькой комнатке, предоставленной Лэру и Николетт, не было ни фонаря, ни камина. В холодном мраке Николетт сняла большие сапоги и спряталась под одеяло. Было слишком холодно, чтобы раздеться, а утром не будет времени одеваться. Лэр отстегнул меч и пояс, сбросил сапоги и забрался под одеяло рядом с ней. Постель была ледяной, кроме мягкой, уютной середины, которую они согрели своим теплом и лежали, прижавшись друг к другу, стараясь не двигаться. Наконец, Николетт прошептала:
   – Можешь ли ты доверять ему?
   – Тьери? – спросил Лэр. – Сам не знаю, – он усмехнулся, но через мгновение добавил: – Он мой брат. А ты, – прошептал он, прижимая ее к себе, – а ты – моя любовь. Ты должна обещать завтра держаться рядом со мной. Она не произнесла ни слова, но кивнула.