Томас Пинчон. Когда объявят лот 49

   Колючая проволока вновь уступила место знакомому строю бежевых сборных шлакобетонных оптовых баз, заправочных станций, фабрик крепежных изделий, складов и прочих подобных зданий. Воскресенье вогнало в паралич и безмолвие все, кроме случайных риэлтерских агентств да стоянок для грузовиков.
   Эдипа решила заехать в первый попавшийся мотель, каким бы ужасным он ни оказался - спокойствие и четыре стены порой предпочтительнее, чем иллюзия скорости, свободы, ветра в волосах, разворачивающегося ландшафта. Эта дорога, - фантазировала она, - на самом деле игла, вонзенная в лежащую впереди артерию-автостраду, которая питает заядлого наркомана Лос-Анжелеса, поддерживая в нужном состоянии его душу, рассудок и защищая от боли, или что там у города вместо боли. Но будь Эдипа даже огромным кристаллом географического героина, ее отсутствие, пожалуй, никак не сказалось бы на общей обдолбанности Л-А.
   Взглянув на первый же мотель, она, тем не менее, призадумалась. Намалеванная на железном листе нимфа с белым цветком в руке возвышалась тридцатифутовой башней; вывеска, подсвеченная даже в солнечный день, гласила: "Свидание с Эхо". Эдипу не столько напугало собственное сходство с нимфой, сколько скрытая поддувка, которая поддерживала нимфин газовый хитон в постоянном трепыхании - при каждом взмахе приоткрывались вытянутые розовые бедра и огромные груди с алыми сосками. Она улыбалась напомаженной, обращенной к каждому улыбкой - не то, чтобы совсем шлюха, но с чахнущей от любви нимфой тоже мало общего. Эдипа въехала на стоянку, вышла и встала на солнцепеке - среди замершего воздуха она наблюдала, как искусственный ураган над головой приводит ткань в возвратно-поступательное движение с пятифутовым ходом. Ей припомнились мысли о медленном вихре и неслышимых словах.
   Комната оказалась вполне сносной - особенно если учесть, что Эдипа не собиралась задерживаться здесь надолго. Дверь выходила во внутренний дворик с бассейном, чья поверхность в тот день была гладкой и сверкала на солнце. Вдали стоял фонтан - с очередной нимфой. Все застыло. Если за другими дверями и жили люди, если они и смотрели из форточек, заткнутых ревущими кондиционерами, она все равно их не видела. Портье - хиппарь по имени Майлз, лет эдак шестнадцати, битловская стрижка, однопуговичный мохеровый костюм без обшлагов и лацканов - нес ее сумки и под нос напевал - не то для себя, не то для нее:
   ПЕСНЯ МАЙЛЗА
   Ты твердишь: плясать фраг, парниша,
   С такой тушей, как ты, я б не вышла,
   Хотя знаешь, что я обижаюсь,
   Но я же врубаюсь.
   Так что, детка, заткнись.
   Да, я толст фраговать,
   Но зато любой свин может в кайф свимовать
   - Неплохо, - сказала Эдипа, - но откуда у тебя британский акцент? Ведь говоришь ты нормально.
   - Все дело в нашей группе, - пояснил Майлз, - "Параноики". Мы пока новички. Менеджер говорит, надо петь именно так. Мы смотрим кучу английских фильмов - для прононса.
   - У меня муж - диск-жокей, - Эдипа пыталась казаться полезной, - это всего-навсего тысячеваттная станция, но если у тебя есть запись, я бы ему передала, а он запустил бы в эфир.
   Майлз прикрыл дверь, глазки забегали, и он принялся за дело.
   - В обмен на что? - перехватывая инициативу. - Тебе ведь чего-то надо, или мне показалось? Перед тобой дитя скандала "Пэйола", ясно? - Эдипа схватила стоявшую в углу телеантенну - первое подвернувшееся оружие.
   - Ого! - сказал Майлз, отступая. - Ты тоже меня ненавидишь. - Светлые глазки сквозь челку.
   - Впрямь параноик, - сказала Эдипа.
   - У меня гладкое юное тело, - заявил Майлз, - и я думал, вы, цыпочки постарше, весьма такого не прочь. - Вытряхнув из нее пару монет за чемоданы, он вышел.
   Вечером явился юрист Мецгер. Он оказался мужчиной столь приятной наружности, что Эдипа сперва подумала: там, наверху, верно, шутят надо мной. Он, должно быть, актер. Стоя в дверях, он произнес: - Миссис Маас, - словно упрек, а за его спиной в спокойном рассеянном свете вечернего неба молчаливо сверкал прямоугольный бассейн. В искрящихся, обрамленных огромными ресницами глазах читалась порочная улыбка; Эдипа озиралась в поисках прожекторов, микрофонов, киносъемочных кабелей, но там стоял лишь он - собственной персоной с любезной бутылкой французского божоле, которую, судя по его рассказу, он - бесшабашный правонарушитель - контрабандой провез в прошлом году в Калифорнию под самым носом у пограничников.
   - Ведь мне позволят войти, - проворчал он, - после того, как я весь день прочесывал мотели?
   Эдипа не планировала на вечер ничего более серьезного, чем посмотреть по телевизору "Золотое дно". Поэтому переоделась в обтягивающие джинсовые слаксы и ворсистый черный свитер, а волосы распустила. Она сознавала, что выглядит очень даже ничего.
   - Входите, - сказала она. - Но у меня всего один стакан.
   - Я, - оповестил ее галантный Мецгер, - могу пить из горлышка. - Он вошел и уселся на пол, прямо в костюме. Откупорил бутылку, налил Эдипе и заговорил. В частности выяснилось, что она не так уж и заблуждалась, приняв его за актера. Двадцать с лишним лет назад Мецгер был одним из детей-кинозвезд и снимался под именем Детка Игорь. - Мама, - объявил он с горечью в голосе, - из кожи вон лезла, только бы выкошерить меня, как кусок говядины в раковине, она хотела, чтобы я стал обескровленным и непорочным. Порой я думаю, - Мецгер пригладил волосы на затылке, - а вдруг у нее бы получилось? Даже страшно. Сама знаешь, кем становятся мальчики после таких матерей.
   - Ты определенно не выглядишь... - начала было Эдипа, но, одумавшись, не стала продолжать.
   Мецгер сверкнул огромными, наискось, рядами зубов.
   - Внешний вид теперь ни черта не значит, - сказал он. - Я живу в оболочке своей внешности, и не чувствую никакой уверенности. Мне не дает покоя мысль о том, как все могло сложиться.
   - И часто ли, Детка Игорь, - поинтересовалась Эдипа, теперь уже понимая, что все это лишь слова, - такой подход срабатывает?
   - А знаешь, - сказал Мецгер, - Инверарити однажды упомянул о тебе.
   - Вы были близки?
   - Нет. Я составлял ему завещание. И ты не хочешь знать, что он сказал?
   - Нет, - сказала Эдипа и щелкнула телевизионным выключателем. На экране расцвел образ дитяти неопределенного пола - голые ноги неуклюже сжаты вместе, кудри до плеч вперемешку с короткой шерстью сенбернара, чей длинный язык вылизывал дитятины розовые щечки, от чего тот трогательно поморщил нос и стал приговаривать: "Ну, Мюррей, ну не надо, я и так уже весь мокрый".
   - Это же я, я! - воскликнул Мецгер, уставясь в экран, - Боже мой!
   - Который? - спросила Эдипа.
   - Этот фильм назывался, - Мецгер щелкнул пальцами, - "До последней капли крови".
   - Про тебя и твою мать?
   - Про этого мальчика и его отца, которого выперли из британской армии за трусость, а он просто прикрывал дружка, понимаешь, и чтобы реабилитироваться, он вместе с мальчишкой следует за своим полком до Гелиболу, где ухитряется построить мини-субмарину, и они каждую неделю проскальзывают через Дарданеллы в Мраморное море и торпедируют турецкие торговые корабли - отец, сын и сенбернар. Собака сидит и глядит в перископ, лая, когда что-то замечает.
   Эдипа наливала вино. - Ты серьезно?
   - Слушай, слушай, тут я пою. - И в самом деле ребенок с собакой и со старым веселым греком-рыбаком, возникшим не пойми откуда с цитрой в руке, стояли теперь напротив бутафорской панорамы Додеканеса - море на закате, - и мальчишка пел.
   ПЕСНЯ ДЕТКИ ИГОРЯ
   С турком и фрицем мы будем биться
   Мой папа, мой песик и я.
   Через бури-шторма, как герои Дюма,
   Мы втроем держим путь за моря.
   Скоро залп из ста дул услышит Стамбул.
   Это мы, в океане паря,
   Удар принимаем, огонь открываем
   Мой папа, мой песик и я.
   Затем - музыкальный переход на цитре рыбака, потом мелкий Мецгер снова запел, а его двойник, невзирая на протесты Эдипы, принялся в тон подпевать.
   То ли он вообще все это подстроил, - вдруг подумала Эдипа, - то ли подкупил инженера на местной станции, чтобы тот прокрутил фильм, и это часть заговора, искусно выстроенного, чтобы меня соблазнить, - заговора. О, Мецгер.
   - Ты не подпевала, - сделал он замечание.
   - Я же не знаю эту песню, - улыбнулась Эдипа. Пошел громкий ролик, рекламирующий "Лагуны Фангосо", новый жилой комплекс к западу от Сан-Нарцисо.
   - Один из проектов Инверарити, - заметил Мецгер. Шнуровка каналов с частными причалами для мощных катеров, плавучий зал для публики в центре искусственного озера, на дне которого лежали вывезенные с Багам и отреставрированные галеоны, куски колонн "под Атлантиду" и фризы с Канар, настоящие человеческие скелеты из Италии, гигантские ракушки из Индонезии все это для развлечения энтузиастов cкубы. На экране вспыхнула карта этого места, Эдипа громко вздохнула, и Мецгер в надежде, что вздох относится к нему, обернулся. Но ей просто вспомнился давешний вид с холма. Опять та же внезапность, глашатайство: печатная схема, плавные изгибы улиц, частные пляжи, Книга Мертвых...
   Не успела опомниться - снова "До последней капли крови". Субмариночка "Джастин" - в честь покойной мамы - стояла у причала, отдавая швартовы. Ее провожала небольшая толпа, в том числе тот старый рыбак и его дочь нимфетка с кудряшками и ножками, которая в случае хэппи-энда должна достаться Мецгеру, неплохо сложенная миссионерская медсестра-англичанка, к финалу предназначавшаяся папе Мецгера, и даже овчарка, положившая глаз на сенбернара.
   - Ах да, - сказал Мецгер, - это где мы попали в переплет на Проливах. Полный мрак, кефезские минные поля; фрицы к тому времени уже повесили сетку - гигантскую сетку, сплетенную из двух-с- половиной-дюймового троса.
   Эдипа налила еще стакан. Полулежа, они смотрели на экран, слегка соприкасаясь боками. - Мины! - воскликнул Мецгер, прикрывая голову и откатываясь от Эдипы. - Папочка, - рыдал Мецгер в телевизоре, - мне страшно. - Внутри подлодки царил хаос - собака носилась галопом взад-вперед, разбрасывая слюни, которые смешивались с брызгами из течи в переборке, а отец пытался сделать затычку из рубашки. - Мы можем только, - объявил отец, - попробовать погрузиться и пронырнуть под сетью.
   - Смешно, - сказал Мецгер. - В сетях они оставляли ворота, чтобы их подлодки могли пройти сквозь и атаковать британский флот. Все наши субмарины второго класса просто пользовались этими воротами.
   - Откуда ты знаешь?
   - Я же там бывал.
   - Но... - начала было Эдипа, но вдруг увидела, что у них кончилось вино.
   - Ага, - сказал Мецгер, извлекая из внутреннего кармана пиджака бутылку текилы.
   - Без лимона? - спросила она по-киношному игриво. - Без соли?
   - Брось эти туристские штучки. Разве Инверарити добавлял лимон, когда вы там были?
   - С чего ты взял, что мы туда ездили? - Она наблюдала, как увеличивается уровень жидкости в ее стакане, а вместе с ним - ее анти-мецгеровский настрой.
   - В тот год он записал это как командировку. Я занимался его налоговыми делами.
   - Денежные связи, - с грустной задумчивостью произнесла Эдипа, - ты и Перри Мейсон - одного поля ягоды, у вас одно на уме. Крючкотворы.
   - Но наше преимущество, - объяснил Мецгер, - состоит как раз в этой приспособляемости к виткам. Ведь адвокат в зале суда, перед присяжными, становится актером. Реймонд Бэр - это актер, играющий адвоката, который перед присяжными становится актером. Взять меня - бывший актер, который стал адвокатом. На телевидении сделали даже пробный фильм, основанный в общих чертах на моей карьере, с моим другом Манни Ди Прессо в главной роли, а он был когда-то адвокатом, но бросил дело, дабы стать актером. Который в этой пробе играет меня - актера, ставшего адвокатом и периодически превращающегося обратно в актера. Тот фильм лежит сейчас в специально оборудованном склепе на одной из голливудских студий, от света с ним ничего не случится, и его можно крутить бесконечно.
   - Ты, кажется, влип, - сказала Эдипа, глядя на экран, ощущая сквозь костюм Мецгера и собственные слаксы тепло его бедра. В настоящий момент:
   - Наверху - турки с прожекторами, - рассказывал он, разливая текилу и наблюдая, как вода заполняет субмариночку, - с патрульными катерами и автоматами. Хочешь, заключим пари о том, что будет дальше?
   - Конечно нет, - сказала Эдипа, - ведь фильм уже снят. - Он лишь улыбнулся в ответ. - Один из бесконечных показов.
   - Но ведь ты его не знаешь, - сказал Мецгер. - Ты еще не видела. - В рекламной паузе оглушительными похвалами загремел ролик про сигареты "Биконсфилд", особо привлекательные благодаря фильтру из костного угля высочайший сорт.
   - А уголь из чьих костей? - поинтересовалась Эдипа.
   - Инверарити знал. Он контролировал пятьдесят один процент производства.
   - Расскажи.
   - В другой раз. А сейчас у тебя последний шанс забить пари. Выберутся или нет?
   Эдипа захмелела. Ей без всякого повода пришло в голову, что это отважное трио может в итоге и погибнуть. Она никак не могла понять, сколько осталось до конца. Посмотрела на часы, но они стояли. - Это абсурд, сказала она, - конечно же, выберутся.
   - Почему ты так решила?
   - Все подобные фильмы хорошо кончаются.
   - Все?
   - Почти.
   - Это уменьшает вероятность, - самодовольно произнес он.
   Она искоса посмотрела на него сквозь стакан. - Ну так дай мне фору.
   - Если я дам фору, ты догадаешься.
   - Итак, - воскликнула она, слегка, пожалуй, нервничая, - я ставлю бутылку чего-нибудь. Текилы, окей? Спорим, у вас ни хрена не вышло. - Ей казалось, эти слова выскочили из нее сами.
   - Что у нас ничего не вышло. - Он задумался. - Еще одна бутылка, и ты просто уснешь, - рассудил он. - Нет.
   - На что тогда ты хочешь спорить? - Она и так знала. Они упрямо смотрели друг другу в глаза - казалось, минут пять. Она слышала, как из телевизора друг за другом вылетают рекламные ролики и влетают обратно. Она злилась все сильнее - может, от спиртного, а может, просто не терпелось, чтобы снова пустили фильм.
   - Ну что ж, прекрасно, - произнесла она как можно сдержаннее, в конце концов сдавшись, - спорим. На все что хочешь. У вас ничего не вышло. Вы превратились в корм для рыб на дне Дарданелл - твой папа, твой песик и ты.
   - Идет, - распевно произнес Мецгер, взял ее руку, якобы пожать в знак сделки, а вместо этого поцеловал ладонь, и его сухой язык слегка прошелся, как жеребец на выпасе, по линиям ладони - неизменный штрих-код ее индивидуальности, который, подобно цыпленку, вместе с солью проклюнулся из ее ладони. Она задумалась: неужели опять все так же, как, скажем, когда они впервые были в постели с Пирсом, покойником. Но тут пустили фильм.
   Папаша, свернувшись, лежал в воронке от снаряда на крутых утесах берегового плацдарма АНЗАКа, вокруг свистела турецкая шрапнель. Ни Детки Игоря, ни собачки Мюррея на экране не было. - Что за чертовщина, произнесла Эдипа.
   - Боже! - Воскликнул Мецгер, - они наверное перепутали ролики.
   - Это раньше или позже? - спросила она, протягивая руку за бутылкой, движение, приведшее ее левую грудь к носу Мецгера. Неугомонный комик Мецгер скосил глаза, прежде чем ответить.
   - Секрет.
   - Ну же, - слегка задев его нос кончиком чашечки бюстгальтера, она налила еще текилы. - Или пари завершено?
   - Давай, - сказал Мецгер, - задавай вопросы. Но за каждый ответ ты должна что-нибудь с себя снять. Назовем это "стриптиз Боттичелли".
   У Эдипы родилась великолепная идея. - Прекрасно, - сказала она, - но для начала я на секунду выскочу в ванную. Закрой глаза, отвернись, не подглядывай. - На экране корабль-угольщик "Река Клайд" с двумя тысячами человек на борту причалил, среди неземной тишины, в Седдюльбахире. Было лишь слышно, как голос с фальшивым британским акцентом прошептал: "Все прекрасно, ребятки". - Вдруг раздался одновременный залп из сотен турецких орудий с берега, и началась бойня.
   - Я помню эту часть, - сказал Мецгер - глаза зажмурены, голова отвернута от телевизора. - На пятьдесят ярдов вокруг море алело от крови. Этого не показывают. - Эдипа проскользнула в ванную, где оказался огромный стенной шкаф, быстро разделась и принялась натягивать на себя как можно больше вещей - она захватила их с собой: шестеро трусиков разных цветов, пояс, три пары нейлонок, три лифчика, две пары слаксов в обтяжку, четыре нижних юбки, черное узкое платье, два сарафана, полдюжины юбок "трапеция", три свитера, две блузки, стеганый халат, светло-голубой пеньюар и старое орлоновое муму. Потом - браслеты, брошки, серьги, кулон. Казалось, ушли часы на то, чтобы все это надеть, и закончив, она обнаружила, что передвигается с трудом. Эдипа совершила ошибку, посмотрев на себя в высокое зеркало, - она увидела ходячий надувной мячик и рассмеялась столь неистово, что, споткнувшись, навалилась на раковину и спихнула баллончик лака для волос. Тот стукнулся об пол, что-то звякнуло, под нарастающим давлением содержимое стало распыляться, и баллончик ракетой понесся по ванной. Ворвавшийся Мецгер обнаружил Эдипу на полу в тщетных попытках встать на ноги - среди липких миазмов благоухающего лака. - Боже мой! - произнес он голосом Детки Игоря. Злобно шипя, баллончик отскочил от унитаза и просвистел у правого уха Мецгера, промазав где-то на четверть дюйма. Мецгер шлепнулся на пол и, прикрыв Эдипу, съежился, а баллон продолжал свои высокоскоростные карамболи; из комнаты доносилось медленное низкое крещендо морской бомбардировки, залпы гаубиц и стрелкового оружия, автоматные очереди, вопли и подрубленные молитвы гибнущей пехоты. Эдипа устремила взгляд кверху - мимо его бровей, к яркой лампочке на потолке, - ее поле зрения кроилось вдоль и поперек дикими, вспышкообразными полетами баллона, чье давление казалось неисчерпаемым. Она испугалась, но не протрезвела. У нее было чувство, что баллон знает, куда лететь, или, может, нечто быстродействующее - Бог или компьютер - просчитало заранее всю сложную паутину его передвижений; но ей быстродействия явно недоставало, она знала одно: баллон может поразить их в любую секунду, с какой бы скоростью он ни мчался, хоть сотни миль в час. - Мецгер, застонала она и погрузила зубы ему в плечо сквозь блестящую ткань. Все вокруг пропахло лаком. Столкнувшись с зеркалом, баллон отскочил серебристый сетчатый стекляный цветок, повисев еще секунду, с жутким звоном ухнул в раковину, - сделал "свечку" в душевую, где вдребезги разгромил панель матового стекла, затем, покружив среди трех кафельных стен, взмыл к потолку, пронесся мимо лампочки над двумя распростертыми телами, сопровождаемый гулом - искаженным ревом телевизора и собственным жужжанием. Она уже отчаялась увидеть, как полету придет конец, но вдруг баллон, обессилев, рухнул на пол, в футе от носа Эдипы. Она лежала, уставившись на него.
   - Вот так так! - послышались британские замечания. - Ну и ну! - Эдипа освободила Мецгера от своих зубов, огляделась, и в дверях увидела Майлза, -того самого, с челкой и в мохеровом костюме, но помноженного на четыре. Это, скорее всего, была группа, о которой он говорил - "Параноики". Эдипа не отличала их друг от друга - они стояли, разинув рты, а трое держали электрогитары. Тут появились лица девушек, выглядывающие из-за подмышек и колен. - Как эксцентрично, - сказала одна из них.
   - Вы из Лондона? - поинтересовалась другая. - Там сейчас такая мода? В воздухе туманом висел лак для волос, пол был усыпан поблескивающими осколками.
   - Господь любит пропоиц, - подвел итог парень с ключом в руке, и Эдипа решила, что Майлз - это он. Преисполненный почтения, он, дабы развлечь их, принялся рассказывать об оргии серфингистов, в которой участвовал неделю назад, - там фигурировали пятигаллоновая банка почечного сала, небольшой автомобиль со стеклянным верхом и дрессированный тюлень.
   - В сравнении это, конечно, блекнет, - сказала Эдипа, которая уже могла слегка шевелиться, - но почему бы вам, знаете, не выйти на улицу? И не спеть? Без музыкального сопровождения ничего не получится. Спойте нам серенаду.
   - Может, позже, - пригласил один из "Параноиков", - вы присоединитесь к нам в бассейне?
   - Это, ребятки, зависит от того, насколько жарко будет здесь, - весело подмигнула Эдипа. Ребятки шеренгой вышли, предварительно воткнув удлинители во все имевшиеся в комнате розетки и спустив пучок шнуров из окна.
   Пошатываясь, она с помощью Мецгера встала на ноги. - Есть желающие на "Стриптиз Боттичелли"? - Телевизор в комнате трубил рекламу турецких бань в центре Сан-Нарцисо - если там вообще был центр - под названием "Сераль Хогана". - Тоже собственность Инверарити, - сказал Мецгер. - Ты знала?
   - Садист, - закричала Эдипа, - еще раз скажешь что-нибудь подобное, и я надену этот ящик тебе на голову!
   - Ты и в самом деле с приветом, - улыбнулся он.
   Ничего она не с приветом, в самом деле. Эдипа спросила: - Существует ли, черт побери, хоть что-нибудь, чем бы он не владел?
   Подняв бровь, Мецгер взглянул на нее: - Вот ты бы мне и рассказала.
   Если она и собиралась что-то рассказать, у нее все равно ничего бы не вышло, ибо на улице, в вибрирующем потоке низких гитарных аккордов "Параноики" разразились песней. Ударник опасно уселся на трамплине для ныряния, остальных видно не было. Сзади к ней подошел Мецгер, явно планируя положить ладони ей на груди, но не смог их сразу найти за всеми одежками. Они стояли у окна и слушали пение "Параноиков".
   СЕРЕНАДА
   Я лежу на берегу
   Тихом, одиноком.
   По волнам плывет луна
   Серебряное око.
   Тянет на меня прилив
   Безликая луна.
   Мертвым светом - тенью дня
   Укрыла пляж она.
   Ты, как и я, лежишь одна
   В доме на берегу
   Одинокая девочка в доме пустом, и я мечтаю о том,
   Как к тебе прибегу,
   Море вспять поверну, и погаснет луна.
   Но собьюсь я с пути, мне к тебе не дойти, ведь ночь так темна.
   Мне лежать одному,
   Пока прилив не придет
   И не заберет
   Меня, и небо, и песок, и море,
   Одинокое море........ и т.д. (затихая)
   - Ну, что теперь? - Эдипа весело передернулась.
   - Первый вопрос, - напомнил Мецгер. Из телевизора рявкнул сенбернар. Эдипа посмотрела и увидела Детку Игоря, переодетого турчонком-попрошайкой, который вместе с собакой крался среди декораций, изображавших, по ее разумению, Константинополь.
   - Снова не тот ролик, - произнесла она с надеждой.
   - Я не могу позволить такой вопрос, - сказал Мецгер. Подобно тому, как мы ставим молоко, дабы умилостивить злых эльфов, "Параноики" оставили у двери бутылку "Джека Дэниелса".
   - Боже, - воскликнула Эдипа. Она плеснула себе выпить. - Может, Детка Игорь добрался до Константинополя в целой и невредимой подлодке "Джастин"?
   - Нет, - ответил Мецгер. Эдипа сняла серьгу.
   - Тогда, может быть, он приплыл на этой, как это называется? субмарине второго класса?
   - Нет, - ответил Мецгер. Эдипа сняла вторую серьгу.
   - Может, он пробрался туда по суше, через Малую Азию, например?
   - Может быть, - сказал Мецгер. Эдипа сняла третью серьгу.
   - Как, еще одна серьга!? - спросил Мецгер.
   - А если я отвечу, ты тоже что-нибудь снимешь?
   - Да я сделаю это и без вопроса, - заревел Мецгер, сбрасывая пиджак. Эдипа снова наполнила стакан, а Мецгер приложился к бутылке. Потом Эдипа сидела и минут пять смотрела телевизор, позабыв, что от нее ждут вопросов. Мецгер с серьезным видом стянул с себя брюки. Отец, похоже, стоял перед трибуналом.
   - Да, - сказала она, - не тот ролик. Сейчас его того, до последней капли крови, ха-ха.
   - Это может быть ретроспективная сцена, - сказал Мецгер. - Или его осудили дважды. - Эдипа сняла браслет. Так все и шло: последовательность кадров по телевизору, прогрессия снятых предметов одежды, оставлявшая, впрочем, Эдипу в не менее одетом виде, глоток за глотком, неустанный "кошачий концерт" голосов и гитар с площадки перед бассейном. То и дело вставляли рекламу, и всякий раз Мецгер произносил "Инверарити" или "крупный пакет акций", и потом сводил все к кивкам и улыбкам. Она в ответ злилась, но по мере того, как где-то позади ее глаз распускался цветок головной боли, в ней росла уверенность, что они из всевозможных видов поведения новоиспеченных любовников, нашли единственный, заставляющий время замедляться само по себе. Ясность происходящего уменьшалась. В какой-то момент Эдипа вышла в ванную, попыталась найти свое изображение в зеркале, но не смогла. Она пережила настоящий ужас. Но тут вспомнила, что зеркало разбилось и упало в раковину. - Теперь семь лет неудач, - подумала она вслух. - Мне будет тридцать пять. - Она заперла дверь и воспользовалась случаем, чтобы наощупь, почти бессознательно, натянуть еще одну комбинацию и юбку, а также пояс и несколько пар гольфов. Ее поразила вдруг мысль, что если солнце когда-нибудь взойдет, то Мецгер исчезнет. У нее не было уверенности, что она этого хочет. Вернувшись в комнату, она обнаружила крепко спящего Мецгера в боксерских шортах - член стоит, а голова лежит под кроватью. Она заметила животик, ранее скрываемый костюмом. На экране новозеландцы и турки насаживали друг дружку на штыки. Эдипа с криком бросилась к нему, упала сверху, пытаясь разбудить поцелуями. Его сияющие глаза распахнулись и пронзили ее взглядом, ей показалось, что она смутно чувствует между грудями острие. С глубоким вздохом, который, подобно волшебной жидкости, смыл с нее всю строгость, она опустилась и легла рядом настолько ослабев, что не смогла даже помочь ему раздеть себя, двадцать минут он переворачивал, пристраивал ее то так, то сяк, и она подумала, что он похож на увеличенную стриженую девочку, которая невозмутимо возится с куклой Барби. Она даже пару раз засыпала. Проснувшись, Эдипа увидела, что ее уже трахают; она включилась в сексуальное крещендо - подобно монтажному кадру в сцене, которую снимают движущейся камерой. На улице началась гитарная фуга, и Эдипа считала каждый вступающий электронный голос, пока не дошла до шести или около того, но вспомнив, что только трое из "Параноиков" играют на гитарах, решила, что к ним, наверное, подключились другие.