16 сентября я и Алексей Калюжный вылетели в район Сувалок. На проселочной дороге Рачки — Тройбы обнаружили штабной автобус. С пикирования обстреляли его. Машина загорелась и свалилась в кювет. Через несколько километров увидели еще 2 машины. Снова атака, и этих как не бывало. На пикировании Як-3 очень быстро набирал скорость. Выхожу из атаки боевым разворотом. По расчетам, ведомый в это время также должен выходить из атаки, однако я его не вижу. Запрашиваю по радио:
— "Двадцать второй", где находишься? В ответ слышу:
— Высота двести метров, машину сильно кренит влево, разворачиваюсь на свою территорию.
Я вошел в вираж и обнаружил самолет Калюжного, который летел к линии фронта с небольшим набором высоты. Когда подошел ближе, увидел, что на левой плоскости машины у фюзеляжа сорван большущий кусок верхней обшивки. До аэродрома оставалось еще более 40 километров. Алексей кое-как сумел набрать высоту в 2000 метров, и мы, обходя крупные ориентиры во избежание зенитного обстрела, подошли к своему аэродрому. Калюжный доложил по радио:
— Командир, самолет сильно кренит, еле удерживаю ручку управления двумя руками и коленом левой ноги.
Я приказал уменьшить скорость.
— Усилия на ручку уменьшились, удерживаю самолет в горизонтальном полете уже одной рукой, — доложил Алексей через некоторое время.
Но этого еще мало. Надо проверить, как поведет себя машина с выпущенными шасси. Обшивка сорвана как раз над куполом левой стойки. При выпуске шасси самолет может перевернуть.
— Выпусти "ноги"! Если будет сильно кренить, сразу убери их, — даю команду.
Только Калюжный поставил кран шасси на выпуск, как самолет рывком бросило влево. Он повернул в обратную сторону кран и выровнял самолет. За какие-то секунды истребитель снизился на 500 метров. Я обо всем доложил руководителю полетов, хотя он весь наш разговор по радио хорошо слышал. С земли поступила команда садиться с невыпущенными шасси на поле, левее взлетно-посадочной полосы.
Сесть, как говорят летчики, на "брюхо" не просто. Малейшая неточность и можно угробить и машину, и себя. Калюжный все сделал расчетливо. Его самолет, поднимая тучи пыли, пробороздил фюзеляжем несколько десятков метров и замер у края поля, где его ждали наготове пожарники и врачи. Но, к счастью, ни те ни другие не понадобились. Вслед за товарищем сел и я.
В чем же дело? Почему слетела обшивка с крыла? Зенитки нас не обстреливали, пулевых пробоин в самолете не было. Теперь выяснилось: мой ведомый так увлекся атакой вражеских автомашин, что не заметил, как стрелка указателя скорости перепрыгнула за критическую цифру — 700 километров. Отрицательно сказался и резкий выход из пикирования. Все это чуть было не привело к трагическим последствиям.
Служил у нас летчик Матвей Барахтаев. Этот широкоплечий, двухметрового роста детина еле помещался в кабине истребителя. Ребята шутили:
— Ты, Матвей, напиши Яковлеву, пусть он для тебя специально самолет сконструирует с более просторной кабиной. И как ты там помещаешься? Жалко смотреть на тебя…
— А я сижу калачиком. И это ничуть не мешает вести наблюдение и пилотировать машину, — отшучивался Барахтаев.
В одном из боев он создал такую перегрузку своему самолету, что деформировались плоскости. Все удивлялись, неужели Барахтаев не чувствовал. Ведь глаза могли на лоб вылезти и голова треснуть от прилива крови.
— Да вроде ничего такого не было, — спокойно отвечал на вопросы наш
богатырь.
Случаи с Калюжным и Барахтаевым стали достоянием всех. Инженеры и техники провели занятия с летным составом, начертили графики предельно допустимых скоростей полета и перегрузок. На Як-3 строго-настрого запрещалось переходить рубеж скорости за 700 километров.
Калюжному острословы долго не давали покоя. При каждом удобном случае его донимали:
— Расскажи, как ты летел на честном слове и на одном крыле.
Он отмахивался и уходил.
Часто на свободную "охоту" вылетали Агуреев и Агалаков, Захаров и Лукьянченко, Корниенко и Васильев, Баландин и Машкин. Мы любили такие полеты. Здесь ты сам себе хозяин. Маршрут выбирай по своему усмотрению, делай любой маневр, только бы результаты были. И после каждого вылета увеличивался наш счет уничтоженных машин, тягачей, железнодорожных составов и другой вражеской техники.
5 октября 1944 года после мощной артиллерийской и авиационной подготовки войска 1-го Прибалтийского фронта начали наступление на клайпедском направлении, а на следующий день в дело вступил 3-й Белорусский фронт, перешедший в наступление на Тильзит. Наш полк базировался на аэродроме Буды, севернее Каунаса. В его задачу входило прикрытие с воздуха наступающих войск.
9 октября восьмерка истребителей во главе с майором Запаскиным вылетела в район Тильзит, Таураге для перехвата самолетов врага. Была неважная видимость, обстановку усложняли многочисленные пожары на земле и высоко поднимавшиеся от них етолбы дыма. С командного пункта передали: "Будьте внимательны, в воздухе истребители противника!"
На высоте 2500 метров встретили 12 "фокке-вульфов", летевших прямо на нас. Запаскин приказал: "Атакуем первой четверкой, второй четверке обеспечить атаку!"
Сделав боевой разворот, наш командир оказался сзади и выше немцев. Те решили разделиться на две группы. Началась огневая метелица. Один "фоккер" от метких очередей Запаскина и Абрамишвили запылал. В азарте боя я и мой ведомый просмотрели, как пара фашистских самолетов открыла огонь. Нас спасло то, что мы находились в развороте. Очередь трассирующих снарядов промелькнула в нескольких метрах от моего Яка. Используя скоростные и маневренные данные наших машин, мы с Калюжным устремились ввысь и увернулись от удара, а затем резко перешли в пикирование и догнали гитлеровцев. Алексей Калюжный с короткой дистанции сбил фашистский самолет. Сделав небольшой доворот вправо и добавив обороты мотору, я приблизился к следующей вражеской машине и длинной очередью из всех стволов покончил с ней. Четвертый "фоккер" поджег Александр Захаров.
Остальные гитлеровские летчики спикировали на малую высоту и покинули поле боя. Стрелка бензиномера напомнила о возвращении на базу. В это время в воздухе появилась новая группа Яков. Товарищи пришли к нам на помощь и смену. А мы отправились на свой аэродром.
Теперь все окончательно убедились в полном превосходстве истребителя Як-3 над хвалеными "мессерами", "фоккерами" и другими фашистскими самолетами.
Над вражьим логовом
Гибель друга
— "Двадцать второй", где находишься? В ответ слышу:
— Высота двести метров, машину сильно кренит влево, разворачиваюсь на свою территорию.
Я вошел в вираж и обнаружил самолет Калюжного, который летел к линии фронта с небольшим набором высоты. Когда подошел ближе, увидел, что на левой плоскости машины у фюзеляжа сорван большущий кусок верхней обшивки. До аэродрома оставалось еще более 40 километров. Алексей кое-как сумел набрать высоту в 2000 метров, и мы, обходя крупные ориентиры во избежание зенитного обстрела, подошли к своему аэродрому. Калюжный доложил по радио:
— Командир, самолет сильно кренит, еле удерживаю ручку управления двумя руками и коленом левой ноги.
Я приказал уменьшить скорость.
— Усилия на ручку уменьшились, удерживаю самолет в горизонтальном полете уже одной рукой, — доложил Алексей через некоторое время.
Но этого еще мало. Надо проверить, как поведет себя машина с выпущенными шасси. Обшивка сорвана как раз над куполом левой стойки. При выпуске шасси самолет может перевернуть.
— Выпусти "ноги"! Если будет сильно кренить, сразу убери их, — даю команду.
Только Калюжный поставил кран шасси на выпуск, как самолет рывком бросило влево. Он повернул в обратную сторону кран и выровнял самолет. За какие-то секунды истребитель снизился на 500 метров. Я обо всем доложил руководителю полетов, хотя он весь наш разговор по радио хорошо слышал. С земли поступила команда садиться с невыпущенными шасси на поле, левее взлетно-посадочной полосы.
Сесть, как говорят летчики, на "брюхо" не просто. Малейшая неточность и можно угробить и машину, и себя. Калюжный все сделал расчетливо. Его самолет, поднимая тучи пыли, пробороздил фюзеляжем несколько десятков метров и замер у края поля, где его ждали наготове пожарники и врачи. Но, к счастью, ни те ни другие не понадобились. Вслед за товарищем сел и я.
В чем же дело? Почему слетела обшивка с крыла? Зенитки нас не обстреливали, пулевых пробоин в самолете не было. Теперь выяснилось: мой ведомый так увлекся атакой вражеских автомашин, что не заметил, как стрелка указателя скорости перепрыгнула за критическую цифру — 700 километров. Отрицательно сказался и резкий выход из пикирования. Все это чуть было не привело к трагическим последствиям.
Служил у нас летчик Матвей Барахтаев. Этот широкоплечий, двухметрового роста детина еле помещался в кабине истребителя. Ребята шутили:
— Ты, Матвей, напиши Яковлеву, пусть он для тебя специально самолет сконструирует с более просторной кабиной. И как ты там помещаешься? Жалко смотреть на тебя…
— А я сижу калачиком. И это ничуть не мешает вести наблюдение и пилотировать машину, — отшучивался Барахтаев.
В одном из боев он создал такую перегрузку своему самолету, что деформировались плоскости. Все удивлялись, неужели Барахтаев не чувствовал. Ведь глаза могли на лоб вылезти и голова треснуть от прилива крови.
— Да вроде ничего такого не было, — спокойно отвечал на вопросы наш
богатырь.
Случаи с Калюжным и Барахтаевым стали достоянием всех. Инженеры и техники провели занятия с летным составом, начертили графики предельно допустимых скоростей полета и перегрузок. На Як-3 строго-настрого запрещалось переходить рубеж скорости за 700 километров.
Калюжному острословы долго не давали покоя. При каждом удобном случае его донимали:
— Расскажи, как ты летел на честном слове и на одном крыле.
Он отмахивался и уходил.
Часто на свободную "охоту" вылетали Агуреев и Агалаков, Захаров и Лукьянченко, Корниенко и Васильев, Баландин и Машкин. Мы любили такие полеты. Здесь ты сам себе хозяин. Маршрут выбирай по своему усмотрению, делай любой маневр, только бы результаты были. И после каждого вылета увеличивался наш счет уничтоженных машин, тягачей, железнодорожных составов и другой вражеской техники.
5 октября 1944 года после мощной артиллерийской и авиационной подготовки войска 1-го Прибалтийского фронта начали наступление на клайпедском направлении, а на следующий день в дело вступил 3-й Белорусский фронт, перешедший в наступление на Тильзит. Наш полк базировался на аэродроме Буды, севернее Каунаса. В его задачу входило прикрытие с воздуха наступающих войск.
9 октября восьмерка истребителей во главе с майором Запаскиным вылетела в район Тильзит, Таураге для перехвата самолетов врага. Была неважная видимость, обстановку усложняли многочисленные пожары на земле и высоко поднимавшиеся от них етолбы дыма. С командного пункта передали: "Будьте внимательны, в воздухе истребители противника!"
На высоте 2500 метров встретили 12 "фокке-вульфов", летевших прямо на нас. Запаскин приказал: "Атакуем первой четверкой, второй четверке обеспечить атаку!"
Сделав боевой разворот, наш командир оказался сзади и выше немцев. Те решили разделиться на две группы. Началась огневая метелица. Один "фоккер" от метких очередей Запаскина и Абрамишвили запылал. В азарте боя я и мой ведомый просмотрели, как пара фашистских самолетов открыла огонь. Нас спасло то, что мы находились в развороте. Очередь трассирующих снарядов промелькнула в нескольких метрах от моего Яка. Используя скоростные и маневренные данные наших машин, мы с Калюжным устремились ввысь и увернулись от удара, а затем резко перешли в пикирование и догнали гитлеровцев. Алексей Калюжный с короткой дистанции сбил фашистский самолет. Сделав небольшой доворот вправо и добавив обороты мотору, я приблизился к следующей вражеской машине и длинной очередью из всех стволов покончил с ней. Четвертый "фоккер" поджег Александр Захаров.
Остальные гитлеровские летчики спикировали на малую высоту и покинули поле боя. Стрелка бензиномера напомнила о возвращении на базу. В это время в воздухе появилась новая группа Яков. Товарищи пришли к нам на помощь и смену. А мы отправились на свой аэродром.
Теперь все окончательно убедились в полном превосходстве истребителя Як-3 над хвалеными "мессерами", "фоккерами" и другими фашистскими самолетами.
Над вражьим логовом
Подошла еще одна осень со слякотью, пронизывающими ветрами и низкими свинцовыми облаками. Аэродром Стрельчишки в Литве, куда перебазировался полк, встретил нас такой неласковой погодой. Заметно сказывалась близость Балтики. Отсюда до границы с Восточной Пруссией было два десятка километров. Для пехоты это, может быть, и многовато, а для нас — 2 минуты лету. Следовательно, думал каждый, теперь будем летать уже над вражьим логовом.
С высоты полета мы с большим интересом и любопытством всматривались в чужую землю, к границам которой упорно шли 3 года. Все здесь было непохоже на наше, белорусское: островерхие кирхи, аккуратные домики с красными черепичными крышами, разбросанные повсюду хуторки с кирпичными постройками, ухоженными садами, водоемами. До горизонта пестрели разноцветные лоскуты полей, тянулись леса, узкие булыжные дороги, обсаженные раскидистыми ветлами. Во всем был виден немецкий хозяйский расчет, придирчивый порядок. Французские летчики говорили, что местный ландшафт с его хуторами и фермами чем-то напоминает им родную Нормандию. Я там не был, не знаю, как во Франции. Но отличие от моих родных мест бросалось в глаза.
Все фронтовики, от маршала до солдата, с нетерпением ждали того часа, когда сумеют бить врага на его земле, в его зверином логове. И вот этот час наступил. Перед нами была Восточная Пруссия — осиное гнездо германского милитаризма. Здесь издавна вынашивались и осуществлялись разбойничьи, захватнические планы порабощения других народов, готовились преданные Гитлеру офицерские кадры. Пруссия являлась главной продовольственной базой фашистской Германии, родовой вотчиной ближайшего сподвижника фюрера Геринга. Тут в глубоком подземелье с 1941 по 1944 годы находилась пресловутая "волчья яма" — ставка Гитлера, размещалась резиденция кровавого палача славянских народов Эрика Коха, отсюда прибыл гитлеровский наместник в Белоруссии, бесславно погибший от руки минских подпольщиков Вильгельм Кубе. Теперь эта зловещая земля была перед нами.
" Мы дошли!" — эти слова передавались из уст в уста, мелькали на страницах литовок, воззваний, фронтовых газет.
Хотя наша дорога была чрезвычайно трудна и обильно полита кровью, мы пришли! И не только пришли, но и перешли границу фашистской Германии. О том, что тогда для всех нас значили эти слова, впоследствии очень хорошо сказал один из прославленных военачальников генерал А. В. Горбатов. 20 февраля 1974 года в " Литературной газете" он писал:
"Легко сказать перешли. Я. вспоминал тяжелые бои последних дней. И еще я вспоминал бои под Москвой той тяжелой осенью, осенью 1941 года, и кровавую битву на Волге, и битву за Орел, отмеченную первым орудийным салютом. Сколько потом было салютов! И каждый приказ, благодарящий победителей, призывал помнить героев, павших за свободу своей Родины, своего народа. Я вспоминал лица боевых товарищей, вторых знал. Многих, очень многих уже нет с нами. Вот что значат слова — "Перешли границу Пруссии".
Войска 3-го Белорусского фронта наступали на гумбинненском направлении. Генерал Г. Н. Захаров говорил нам, что Восточная Пруссия очень сильно укреплена, Например, от Гумбиннена до Кенигсберга имелось 9 мощных линий оборонительных укреплений. Каждый замок, каждый дом, сарай или другое строение немцы приспособили для стрельбы как по наземным, так и по воздушным целям. Саперы рассказывали, что за все время войны еще не видели такой разветвленной и глубокой обороны. Одна воинская часть 15 километров преодолевала целых пять дней. На ее пути было более 30 траншей и других инженерных сооружений.
Впоследствии я и сам видел, как основательно была укреплена приграничная зона Восточной Пруссии. Стены кирпичных и каменных строений в имениях были неимоверной толщины, в подвалах имелись узкие окошки-амбразуры, обращенные на восток. Окна домов и чердачные оконца-бойницы смотрели во все стороны — для удобства кругового обстрела. Постройки стояли так, чтобы огнем прикрывать друг друга. Усадьбы возводились с таким расчетом, чтобы при необходимости могли легко превращаться в небольшие крепости обороны. Под стогом сена, скирдой соломы, кучей хвороста или земляным курганом зачастую оказывались замаскированные долговременные огневые точки. Все это строилось годами, с учетом требований военных властей.
Утром 16 октября наш полк построился со своей святыней — алым гвардейским знаменем с изображением бессмертного Ленина. Оно вдохновляло на ратные подвиги. Личному составу зачитали обращение Военного совета фронта. В нем говорилось, что войскам нашего фронта первым выпала честь вплотную подойти к границам фашистской Германии и сражаться с противником на его территории. Теперь, как никогда, от каждого воина, будь он на земле или в воздухе, требуются беззаветная отвага, храбрость, смелость, находчивость в бою. Противник обречен, и мы должны приложить все усилия, чтобы добить его в собственной берлоге. Обращение заканчивалось словами: "Вперед, на врага!"
Потом состоялся митинг. Выступившие летчики, техники, механики, коммунисты и беспартийные от имени всего личного состава заверили командование, что будут сражаться не жалея сил.
С первыми лучами осеннего солнца грозная симфония моторов огласила окрестности. С командного пункта взлетела зеленая ракета. Группа за группой истребители стремительно взмыли в холодное небо.
Нам предстояло осуществить операцию по блокировке и штурмовке немецких аэродромов. Сильные громовые раскаты потрясли и землю, и небо. Тысячи артиллерийских залпов возвестили о начале наступления войск 3-го Белорусского фронта. Земля вздыбилась и запылала. Горизонт затянуло огромным багровым заревом.
Впереди показался немецкий город Шталлупенен. Он был охвачен огнем. Высоко поднимались столбы черного дыма. Командир полка по радио приказал группе гвардии майора Запаскина штурмовать аэродром Будупенен, а гвардии капитана Серегина — Йукштейн. Через несколько минут Запаскин доложил:
— На аэродроме до пятидесяти фашистских истребителей.
— Атакуй с ходу! — слышится в наушниках голос командира полка.
Фашистский аэродром ощетинился шквальным огнем. Маленькие, но
злые скорострельные зенитные орудия "эрликон" выплевывали" небо пучки огненных трасс. Эскадрилья ринулась в атаку. Пара "фоккеров" попыталась было взлететь, но тут на была подожжена комэском и его ведомым. Десять минут шла штурмовка. Аэродром пузырился, словно кипящая каша в солдатском котелке.
А в это время три четверки капитана Серегина тщательно обрабатывали скопление самолетов на аэродроме Йукштейн. В эфире слышны были десятки голосов, но среди них мы хорошо узнавали своих ведущих.
— Барахтаев, атакуем взлетающих немцев! Тарасову и Грачеву прикрыть нас! — приказал по радио Серегин.
Когда наши "ястребки" закончили штурмовку, 4 "фокке-вульфа" догорали на земле. По команде собираемся вместе и возвращаемся на свой аэродром, чтобы заправиться горючим и пополнить боеприпасы.
Пока 2 эскадрильи полка штурмовали вражеские аэродромы, не давая возможности подняться в воздух немецким самолетам, эскадрилья капитана Барсукова вместе с летчиками "Нормандии" прикрывала группу пикировщиков, которые бомбили узлы сопротивления врага севернее Шталлупенена.
Этот день был горячим. В четвертый раз мы взлетали всем полком. Теперь наша задача — прикрыть с воздуха 2-й гвардейский танковый корпус, наступающий на Инстербург. Летим на высоте 2000–3000 метров. С такой высоты далеко видна панорама развернувшегося сражения. Наши танки и самоходки неудержимо ползут на вражеские позиции. На поле боя во многих местах застыли подбитые и искореженные фашистские танки, штурмовые орудия, бронемашины.
На подходе к цели им встретилось около 50 "юнкерсов" в сопровождении стаи "фоккеров". Они шли бомбить наступающие танковые части. Быстро оценив обстановку, Голубов приказывает комэску Серегину первым атаковать врага. Шквальным огнем эскадрилья расколола строй фашистских бомбардировщиков. Они шарахнулись в стороны и побросали бомбы куда попало. В этой схватке Василий Серегин
сбил ведущий немецкий самолет, а Матвей Баратаев — ведомый.
Бой распался на отдельные очаги, развернулся на всех "этажах". Мы вели борьбу с фашистскими истребителями на вертикалях и глубоких виражах. В разгар сражения показалась вторая группа самолетов врага. В дело вступила эскадрилья Василия Барсукова. Меткая пушечная очередь командира по ведущему "юнкерсу" — и тот вспыхивает. Перевернувшись, по крутой траектории идет к земле. Старший лейтенант Н. Даниленко огнем из пушки и пулеметов, как пилой, отрезал половину правой плоскости у "фоккера".
Азарт и ожесточение боя нарастали. Масла в огонь подлило появление третьей группы — более 20 "фокке-вульфов". На них нацелилась наша эскадрилья. Натужно ревут на больших оборотах моторы Яков, не умолкают пушечные и пулеметные выстрелы.
В жестокой схватке фашисты потеряли еще 5 самолетов. Воздушное сражение достигло своего апогея. Воодушевленные обращением Военного совета фронта, наши ребята дрались смело, отважно. Григорий Репихов, сбивший 2 самолета, в пылу боя не заметил, как к нему подкрался "фокке- вульф". Еще секунда, и трагедия неминуема. Но на выручку пришел командир полка. Отвесно спикировав, он меткой очередью прошил врага.
Трудно во всех деталях описать все перипетии воздушного боя, ярко и точно восстановить различные мгновения схватки, нервное напряжение и психологические переживания летчика. В этот момент с молниеносной быстротой в возбужденном мозгу проносится множество оценок боевой ситуации, а надо выбрать одну, наиболее верную. Мгновенный и правильный анализ своего положения по отношению к противнику, безошибочный маневр и меткая стрельба решают успех поединка.
Замысел врага — звездным налетом ударить по главным силам наступающего танкового корпуса — был сорван. Только за один вылет полк уничтожил 15 вражеских самолетов. А всего в этот октябрьский день он сумел вогнать в землю 20 фашистских стервятников, не считая подбитых и сожженных на аэродромах при блокировке. Мы потерь не понесли.
Приграничный аэродром Стрельчишки запомнился и знаменательным событием в моей жизни. Здесь начальник политотдела 303-й истребительной авиадивизии полковник Д. М. Богданов в торжественной обстановке вручил мне карточку кандидата в члены Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Я стал коммунистом. Гордился доверием парторганизации и считал своим долгом еще сильнее громить врага.
Наши войска хотя и медленно, но уверенно продвигались вперед, на северо-запад. Авиация все время их поддерживала, наносила удары по опорным пунктам, укреплениям, аэродромам, скоплениям техники и живой силы противника.
В серый слякотный день наша эскадрилья в составе 12 самолетов поднялась в воздух. Летели на малой высоте, чтобы немцы не смогли нас обнаружить и выслать навстречу свои истребители. Ударная группа состояла из 8 Яков, а группа прикрытия — из 4. При подходе к немецкому аэродрому мы увидели, как несколько "фокке-вульфов" начали выруливать на полосу для взлета. Запаскин с Абрамишвили и Захаров с Лукьянченко тут же спикировали и обстреляли фашистские самолеты на разбеге, не дав им взлететь. В ответ зенитки открыли бешеный огонь. Вокруг рвались снаряды разных калибров. "Они могут принести большие неприятности", — подумал я и передал по радио Калюжному, Агурееву и Агалакову:
— Заткнем им глотки! Приготовиться к атаке!
В крутом пикировании мы открыли огонь из пушек и пулеметов по фашистским зенитным батареям. Одни умолкли, другие продолжали огрызаться. После атаки на бреющем полете ушли из зоны досягаемости противника. А отойдя в сторону, набрали высоту и заняли место группы прикрытия. Теперь Баландин в паре с Машкиным и Корниенко с Васильевым зашли на штурмовку аэродрома. Пули и снаряды достигали целей. Через некоторое время мы отчетливо увидели пламя пожаров, мечущихся людей. Тремя группами по 4 самолета в каждой образовали замкнутое кольцо и таким образом продолжали полет по большому кругу, не теряя из поля зрения вражеский аэродром. С него в воздух так и не поднялся ни один самолет.
Минут за пять до ухода домой ведущий группы передал команду:
— Всем произвести еще по одной атаке в прежней последовательности! Сбор на высоте тысяча восемьсот метров.
Снова заходим на цель и обрушиваем всю мощь бортового оружия на головы гитлеровцев, на их технику. Немцы уже почти не огрызаются, попрятались в щели, укрытия, оставив самолеты, зенитки. На свой аэродром мы вернулись в приподнятом настроении. Только немного посекло осколками немецких зенитных снарядов фюзеляжи и плоскости в самолетах Запаскина, Лукьянченко и Агалакова.
— Это вам фашисты свои автографы на память оставили, — шутили техники.
В тот день мы еще дважды поднимались в воздух на боевые задания прикрывали наступавших танкистов и сопровождали бомбардировщики. К концу дня восьмерка "ястребков" под моим началом вылетела в район Эйдткунена и Ширвиндта на прикрытие наземных войск. В воздухе беспрерывно сновали фашистские истребители группами по 1012 самолетов. Они предпринимали отчаянные попытки помешать работе наших бомбардировщиков и штурмовиков, продвижению наземных войск.
На высоте 2200 метров на пересекающихся курсах нос к носу мы встретились с 12 "фокке-вульфами". По моей команде вступили в бой. Одно звено атакует, другое прикрывает атакующих. Первым на врага пошел своей четверкой Володя Баландин. Это был опытный, обстрелянный летчик. Он умел вовремя занять более выгодное положение над противником и, мастерски владея самолетом, выводил своих ведомых для удара наверняка. Так получилось и на этот раз. Владимир резко перевел "ястребок" в набор, затем сделал полупереворот, и звено, повторявшее его маневр, оказалось сзади "фоккеров". 2 фашистских самолета были сбиты.
— Бог троицу любит, — весело сказал Николай Корниенко, когда меткой очередью прикончил третьего гитлеровца.
Мы не заметили, как оказались далеко за линией фронта, — немцы умышленно оттягивали нас в глубь своей территории. Появилась облачность. Наши "ястребки", словно молнии, мелькали в просветах облаков. Вижу, справа вынырнули еще 4 вражеских истребителя. Их появление могло повлиять на исход боя. Своей четверкой вступаю в схватку. Федор Агуреев сумел быстро зайти в хвост одному фашисту и с дистанции 100–150 метров расстрелял его. Вторая пара "фоккеров" пыталась уйти вверх. Мы с Алексеем Калюжным догнали ее. Ведущего сбил я, а ведомого — Алексей.
— Командир, горючее кончается, — доложил Баландин.
Продолжать бой, преследовать врага не представляется возможным, и
мы возвращаемся на свой аэродром. Результат всех радует — 6:0 в нашу пользу. Мы не потеряли ни одного самолета, сбив шесть. Это была внушительная победа нашей восьмерки.
Вечером, за ужином, командир полка поздравил нас и сказал, что будет ходатайствовать о наградах. Когда трапеза подошла к концу, Василий Серегин растянул меха баяна.
Горит свечи огарочек, Затих недавний бой…
Мы подтянули как могли. Спели еще несколько песен, пошутили, посмеялись. Однако долго засиживаться не пришлось. Все понимали, что завтра предстоит не менее напряженная работа, нужно хорошенько выспаться.
И действительно, очередной день оказался горячим. Эскадрилья сделала 4 боевых вылета на прикрытие наступающих войск в районе Шталлупенена и Пилькаллена. Истребители и бомбардировщики врага стали действовать более крупными силами. Мы вылетали на задания одной, а то и двумя эскадрильями. На этот раз по одной победе в воздухе одержали Владимир Запаскин, Федор Агуреев, Алексей Калюжный, Николай Корниенко, Александр Захаров и я. За первые 5 дней наступления наша эскадрилья уничтожила 18 фашистских самолетов, не потеряв ни одного своего. Это было свидетельством высокого боевого мастерства летного состава и прекрасных летно-технических качеств Яков.
Немецко-фашистское командование, стремясь во что бы то ни стало задержать наступление наших войск и усилить ударную мощь своей авиации, начало использовать в качестве бомбардировщиков и штурмовиков истребители "Фокке-Вулъф-190". Но с подвешенными бомбами они были неуклюжи и становились более легкой добычей для нас. Чтобы обрести маневренность в бою, зачастую при встрече с Яками им ничего не оставалось, как сбросить бомбовый груз куда попало, даже на головы своих войск.
В последние дни октября мы выполняли задачу по сопровождению пикировщиков, которые бомбили укрепления фашистов, их живую силу и технику в районе Гумбиннен, Гольдап, Пилькаллен. Вместе с нами слаженно и смело действовали французы. Их счет мести фашистам быстро рос. 22 октября "нормандцы" участвовали в 6 воздушных боях и сбили 14 "фокке-вульфов" и "мессершмиттов". На другой день в 5 схватках они сбили 10 немецких самолетов. Только за 5 дней боев в их актив было записано 88 уничтоженных и 6 поврежденных самолетов врага. Подполковник Пьер Пуйяд доложил своему начальству, что полк одержал 200-ю официальную победу, а летчик Альбер сбил уже 23 самолета.
Конечно, имелись и потери. Во время одного из вылетов был ранен младший лейтенант Робер Ирибарн и погиб отличный летчик Жак Казанев. Около аэродрома подорвался на мине аспирант Жан Мансо. Но места погибших в боевом строю занимали их соотечественники.
За бои на неманских рубежах большая группа французских летчиков была награждена советскими орденами, а старшим лейтенантам Марселю Альберу и Ролану де ля Пуапу присвоено звание Героя Советского Союза. Они первыми из французских добровольцев удостоились высшего отличия нашей Родины. Тогда же мы с радостью узнали о приказе Верховного Главнокомандующего, в котором говорилось: "1-му отдельному истребительному авиационному полку Сражающейся Франции, отличившемуся в боях при прорыве обороны немцев на р. Неман, присвоить наименование "Неманский" и впредь именовать 1-й отдельный истребительный авиационный Неманский полк Сражающейся Франции "Нормандия".
С этого времени в донесениях и в печати полк стали для удобства сокращенно называть "Нормандия — Неман".
"Нормандцы" чувствовали себя именинниками. На имя майора Луи Дельфино, который заменил отбывшего на родину подполковника Пьера Пуйяда, поступило поздравление Военного совета 3-го Белорусского фронта. В ответ на него командир полка "Нормандия — Неман" майор Дельфино на митинге личного состава сказал:
— Мы прибыли в СССР, как в свою семью, и работаем рука об руку с замечательными советскими летчиками. Мы очень довольны советскими механиками, которые обеспечивают безотказную работу самолетов. Получив высокие награды Советского правительства, мы с еще большей силой будем бить нашего общего врага — гитлеровскую Германию.
С высоты полета мы с большим интересом и любопытством всматривались в чужую землю, к границам которой упорно шли 3 года. Все здесь было непохоже на наше, белорусское: островерхие кирхи, аккуратные домики с красными черепичными крышами, разбросанные повсюду хуторки с кирпичными постройками, ухоженными садами, водоемами. До горизонта пестрели разноцветные лоскуты полей, тянулись леса, узкие булыжные дороги, обсаженные раскидистыми ветлами. Во всем был виден немецкий хозяйский расчет, придирчивый порядок. Французские летчики говорили, что местный ландшафт с его хуторами и фермами чем-то напоминает им родную Нормандию. Я там не был, не знаю, как во Франции. Но отличие от моих родных мест бросалось в глаза.
Все фронтовики, от маршала до солдата, с нетерпением ждали того часа, когда сумеют бить врага на его земле, в его зверином логове. И вот этот час наступил. Перед нами была Восточная Пруссия — осиное гнездо германского милитаризма. Здесь издавна вынашивались и осуществлялись разбойничьи, захватнические планы порабощения других народов, готовились преданные Гитлеру офицерские кадры. Пруссия являлась главной продовольственной базой фашистской Германии, родовой вотчиной ближайшего сподвижника фюрера Геринга. Тут в глубоком подземелье с 1941 по 1944 годы находилась пресловутая "волчья яма" — ставка Гитлера, размещалась резиденция кровавого палача славянских народов Эрика Коха, отсюда прибыл гитлеровский наместник в Белоруссии, бесславно погибший от руки минских подпольщиков Вильгельм Кубе. Теперь эта зловещая земля была перед нами.
" Мы дошли!" — эти слова передавались из уст в уста, мелькали на страницах литовок, воззваний, фронтовых газет.
Хотя наша дорога была чрезвычайно трудна и обильно полита кровью, мы пришли! И не только пришли, но и перешли границу фашистской Германии. О том, что тогда для всех нас значили эти слова, впоследствии очень хорошо сказал один из прославленных военачальников генерал А. В. Горбатов. 20 февраля 1974 года в " Литературной газете" он писал:
"Легко сказать перешли. Я. вспоминал тяжелые бои последних дней. И еще я вспоминал бои под Москвой той тяжелой осенью, осенью 1941 года, и кровавую битву на Волге, и битву за Орел, отмеченную первым орудийным салютом. Сколько потом было салютов! И каждый приказ, благодарящий победителей, призывал помнить героев, павших за свободу своей Родины, своего народа. Я вспоминал лица боевых товарищей, вторых знал. Многих, очень многих уже нет с нами. Вот что значат слова — "Перешли границу Пруссии".
Войска 3-го Белорусского фронта наступали на гумбинненском направлении. Генерал Г. Н. Захаров говорил нам, что Восточная Пруссия очень сильно укреплена, Например, от Гумбиннена до Кенигсберга имелось 9 мощных линий оборонительных укреплений. Каждый замок, каждый дом, сарай или другое строение немцы приспособили для стрельбы как по наземным, так и по воздушным целям. Саперы рассказывали, что за все время войны еще не видели такой разветвленной и глубокой обороны. Одна воинская часть 15 километров преодолевала целых пять дней. На ее пути было более 30 траншей и других инженерных сооружений.
Впоследствии я и сам видел, как основательно была укреплена приграничная зона Восточной Пруссии. Стены кирпичных и каменных строений в имениях были неимоверной толщины, в подвалах имелись узкие окошки-амбразуры, обращенные на восток. Окна домов и чердачные оконца-бойницы смотрели во все стороны — для удобства кругового обстрела. Постройки стояли так, чтобы огнем прикрывать друг друга. Усадьбы возводились с таким расчетом, чтобы при необходимости могли легко превращаться в небольшие крепости обороны. Под стогом сена, скирдой соломы, кучей хвороста или земляным курганом зачастую оказывались замаскированные долговременные огневые точки. Все это строилось годами, с учетом требований военных властей.
Утром 16 октября наш полк построился со своей святыней — алым гвардейским знаменем с изображением бессмертного Ленина. Оно вдохновляло на ратные подвиги. Личному составу зачитали обращение Военного совета фронта. В нем говорилось, что войскам нашего фронта первым выпала честь вплотную подойти к границам фашистской Германии и сражаться с противником на его территории. Теперь, как никогда, от каждого воина, будь он на земле или в воздухе, требуются беззаветная отвага, храбрость, смелость, находчивость в бою. Противник обречен, и мы должны приложить все усилия, чтобы добить его в собственной берлоге. Обращение заканчивалось словами: "Вперед, на врага!"
Потом состоялся митинг. Выступившие летчики, техники, механики, коммунисты и беспартийные от имени всего личного состава заверили командование, что будут сражаться не жалея сил.
С первыми лучами осеннего солнца грозная симфония моторов огласила окрестности. С командного пункта взлетела зеленая ракета. Группа за группой истребители стремительно взмыли в холодное небо.
Нам предстояло осуществить операцию по блокировке и штурмовке немецких аэродромов. Сильные громовые раскаты потрясли и землю, и небо. Тысячи артиллерийских залпов возвестили о начале наступления войск 3-го Белорусского фронта. Земля вздыбилась и запылала. Горизонт затянуло огромным багровым заревом.
Впереди показался немецкий город Шталлупенен. Он был охвачен огнем. Высоко поднимались столбы черного дыма. Командир полка по радио приказал группе гвардии майора Запаскина штурмовать аэродром Будупенен, а гвардии капитана Серегина — Йукштейн. Через несколько минут Запаскин доложил:
— На аэродроме до пятидесяти фашистских истребителей.
— Атакуй с ходу! — слышится в наушниках голос командира полка.
Фашистский аэродром ощетинился шквальным огнем. Маленькие, но
злые скорострельные зенитные орудия "эрликон" выплевывали" небо пучки огненных трасс. Эскадрилья ринулась в атаку. Пара "фоккеров" попыталась было взлететь, но тут на была подожжена комэском и его ведомым. Десять минут шла штурмовка. Аэродром пузырился, словно кипящая каша в солдатском котелке.
А в это время три четверки капитана Серегина тщательно обрабатывали скопление самолетов на аэродроме Йукштейн. В эфире слышны были десятки голосов, но среди них мы хорошо узнавали своих ведущих.
— Барахтаев, атакуем взлетающих немцев! Тарасову и Грачеву прикрыть нас! — приказал по радио Серегин.
Когда наши "ястребки" закончили штурмовку, 4 "фокке-вульфа" догорали на земле. По команде собираемся вместе и возвращаемся на свой аэродром, чтобы заправиться горючим и пополнить боеприпасы.
Пока 2 эскадрильи полка штурмовали вражеские аэродромы, не давая возможности подняться в воздух немецким самолетам, эскадрилья капитана Барсукова вместе с летчиками "Нормандии" прикрывала группу пикировщиков, которые бомбили узлы сопротивления врага севернее Шталлупенена.
Этот день был горячим. В четвертый раз мы взлетали всем полком. Теперь наша задача — прикрыть с воздуха 2-й гвардейский танковый корпус, наступающий на Инстербург. Летим на высоте 2000–3000 метров. С такой высоты далеко видна панорама развернувшегося сражения. Наши танки и самоходки неудержимо ползут на вражеские позиции. На поле боя во многих местах застыли подбитые и искореженные фашистские танки, штурмовые орудия, бронемашины.
На подходе к цели им встретилось около 50 "юнкерсов" в сопровождении стаи "фоккеров". Они шли бомбить наступающие танковые части. Быстро оценив обстановку, Голубов приказывает комэску Серегину первым атаковать врага. Шквальным огнем эскадрилья расколола строй фашистских бомбардировщиков. Они шарахнулись в стороны и побросали бомбы куда попало. В этой схватке Василий Серегин
сбил ведущий немецкий самолет, а Матвей Баратаев — ведомый.
Бой распался на отдельные очаги, развернулся на всех "этажах". Мы вели борьбу с фашистскими истребителями на вертикалях и глубоких виражах. В разгар сражения показалась вторая группа самолетов врага. В дело вступила эскадрилья Василия Барсукова. Меткая пушечная очередь командира по ведущему "юнкерсу" — и тот вспыхивает. Перевернувшись, по крутой траектории идет к земле. Старший лейтенант Н. Даниленко огнем из пушки и пулеметов, как пилой, отрезал половину правой плоскости у "фоккера".
Азарт и ожесточение боя нарастали. Масла в огонь подлило появление третьей группы — более 20 "фокке-вульфов". На них нацелилась наша эскадрилья. Натужно ревут на больших оборотах моторы Яков, не умолкают пушечные и пулеметные выстрелы.
В жестокой схватке фашисты потеряли еще 5 самолетов. Воздушное сражение достигло своего апогея. Воодушевленные обращением Военного совета фронта, наши ребята дрались смело, отважно. Григорий Репихов, сбивший 2 самолета, в пылу боя не заметил, как к нему подкрался "фокке- вульф". Еще секунда, и трагедия неминуема. Но на выручку пришел командир полка. Отвесно спикировав, он меткой очередью прошил врага.
Трудно во всех деталях описать все перипетии воздушного боя, ярко и точно восстановить различные мгновения схватки, нервное напряжение и психологические переживания летчика. В этот момент с молниеносной быстротой в возбужденном мозгу проносится множество оценок боевой ситуации, а надо выбрать одну, наиболее верную. Мгновенный и правильный анализ своего положения по отношению к противнику, безошибочный маневр и меткая стрельба решают успех поединка.
Замысел врага — звездным налетом ударить по главным силам наступающего танкового корпуса — был сорван. Только за один вылет полк уничтожил 15 вражеских самолетов. А всего в этот октябрьский день он сумел вогнать в землю 20 фашистских стервятников, не считая подбитых и сожженных на аэродромах при блокировке. Мы потерь не понесли.
Приграничный аэродром Стрельчишки запомнился и знаменательным событием в моей жизни. Здесь начальник политотдела 303-й истребительной авиадивизии полковник Д. М. Богданов в торжественной обстановке вручил мне карточку кандидата в члены Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Я стал коммунистом. Гордился доверием парторганизации и считал своим долгом еще сильнее громить врага.
Наши войска хотя и медленно, но уверенно продвигались вперед, на северо-запад. Авиация все время их поддерживала, наносила удары по опорным пунктам, укреплениям, аэродромам, скоплениям техники и живой силы противника.
В серый слякотный день наша эскадрилья в составе 12 самолетов поднялась в воздух. Летели на малой высоте, чтобы немцы не смогли нас обнаружить и выслать навстречу свои истребители. Ударная группа состояла из 8 Яков, а группа прикрытия — из 4. При подходе к немецкому аэродрому мы увидели, как несколько "фокке-вульфов" начали выруливать на полосу для взлета. Запаскин с Абрамишвили и Захаров с Лукьянченко тут же спикировали и обстреляли фашистские самолеты на разбеге, не дав им взлететь. В ответ зенитки открыли бешеный огонь. Вокруг рвались снаряды разных калибров. "Они могут принести большие неприятности", — подумал я и передал по радио Калюжному, Агурееву и Агалакову:
— Заткнем им глотки! Приготовиться к атаке!
В крутом пикировании мы открыли огонь из пушек и пулеметов по фашистским зенитным батареям. Одни умолкли, другие продолжали огрызаться. После атаки на бреющем полете ушли из зоны досягаемости противника. А отойдя в сторону, набрали высоту и заняли место группы прикрытия. Теперь Баландин в паре с Машкиным и Корниенко с Васильевым зашли на штурмовку аэродрома. Пули и снаряды достигали целей. Через некоторое время мы отчетливо увидели пламя пожаров, мечущихся людей. Тремя группами по 4 самолета в каждой образовали замкнутое кольцо и таким образом продолжали полет по большому кругу, не теряя из поля зрения вражеский аэродром. С него в воздух так и не поднялся ни один самолет.
Минут за пять до ухода домой ведущий группы передал команду:
— Всем произвести еще по одной атаке в прежней последовательности! Сбор на высоте тысяча восемьсот метров.
Снова заходим на цель и обрушиваем всю мощь бортового оружия на головы гитлеровцев, на их технику. Немцы уже почти не огрызаются, попрятались в щели, укрытия, оставив самолеты, зенитки. На свой аэродром мы вернулись в приподнятом настроении. Только немного посекло осколками немецких зенитных снарядов фюзеляжи и плоскости в самолетах Запаскина, Лукьянченко и Агалакова.
— Это вам фашисты свои автографы на память оставили, — шутили техники.
В тот день мы еще дважды поднимались в воздух на боевые задания прикрывали наступавших танкистов и сопровождали бомбардировщики. К концу дня восьмерка "ястребков" под моим началом вылетела в район Эйдткунена и Ширвиндта на прикрытие наземных войск. В воздухе беспрерывно сновали фашистские истребители группами по 1012 самолетов. Они предпринимали отчаянные попытки помешать работе наших бомбардировщиков и штурмовиков, продвижению наземных войск.
На высоте 2200 метров на пересекающихся курсах нос к носу мы встретились с 12 "фокке-вульфами". По моей команде вступили в бой. Одно звено атакует, другое прикрывает атакующих. Первым на врага пошел своей четверкой Володя Баландин. Это был опытный, обстрелянный летчик. Он умел вовремя занять более выгодное положение над противником и, мастерски владея самолетом, выводил своих ведомых для удара наверняка. Так получилось и на этот раз. Владимир резко перевел "ястребок" в набор, затем сделал полупереворот, и звено, повторявшее его маневр, оказалось сзади "фоккеров". 2 фашистских самолета были сбиты.
— Бог троицу любит, — весело сказал Николай Корниенко, когда меткой очередью прикончил третьего гитлеровца.
Мы не заметили, как оказались далеко за линией фронта, — немцы умышленно оттягивали нас в глубь своей территории. Появилась облачность. Наши "ястребки", словно молнии, мелькали в просветах облаков. Вижу, справа вынырнули еще 4 вражеских истребителя. Их появление могло повлиять на исход боя. Своей четверкой вступаю в схватку. Федор Агуреев сумел быстро зайти в хвост одному фашисту и с дистанции 100–150 метров расстрелял его. Вторая пара "фоккеров" пыталась уйти вверх. Мы с Алексеем Калюжным догнали ее. Ведущего сбил я, а ведомого — Алексей.
— Командир, горючее кончается, — доложил Баландин.
Продолжать бой, преследовать врага не представляется возможным, и
мы возвращаемся на свой аэродром. Результат всех радует — 6:0 в нашу пользу. Мы не потеряли ни одного самолета, сбив шесть. Это была внушительная победа нашей восьмерки.
Вечером, за ужином, командир полка поздравил нас и сказал, что будет ходатайствовать о наградах. Когда трапеза подошла к концу, Василий Серегин растянул меха баяна.
Горит свечи огарочек, Затих недавний бой…
Мы подтянули как могли. Спели еще несколько песен, пошутили, посмеялись. Однако долго засиживаться не пришлось. Все понимали, что завтра предстоит не менее напряженная работа, нужно хорошенько выспаться.
И действительно, очередной день оказался горячим. Эскадрилья сделала 4 боевых вылета на прикрытие наступающих войск в районе Шталлупенена и Пилькаллена. Истребители и бомбардировщики врага стали действовать более крупными силами. Мы вылетали на задания одной, а то и двумя эскадрильями. На этот раз по одной победе в воздухе одержали Владимир Запаскин, Федор Агуреев, Алексей Калюжный, Николай Корниенко, Александр Захаров и я. За первые 5 дней наступления наша эскадрилья уничтожила 18 фашистских самолетов, не потеряв ни одного своего. Это было свидетельством высокого боевого мастерства летного состава и прекрасных летно-технических качеств Яков.
Немецко-фашистское командование, стремясь во что бы то ни стало задержать наступление наших войск и усилить ударную мощь своей авиации, начало использовать в качестве бомбардировщиков и штурмовиков истребители "Фокке-Вулъф-190". Но с подвешенными бомбами они были неуклюжи и становились более легкой добычей для нас. Чтобы обрести маневренность в бою, зачастую при встрече с Яками им ничего не оставалось, как сбросить бомбовый груз куда попало, даже на головы своих войск.
В последние дни октября мы выполняли задачу по сопровождению пикировщиков, которые бомбили укрепления фашистов, их живую силу и технику в районе Гумбиннен, Гольдап, Пилькаллен. Вместе с нами слаженно и смело действовали французы. Их счет мести фашистам быстро рос. 22 октября "нормандцы" участвовали в 6 воздушных боях и сбили 14 "фокке-вульфов" и "мессершмиттов". На другой день в 5 схватках они сбили 10 немецких самолетов. Только за 5 дней боев в их актив было записано 88 уничтоженных и 6 поврежденных самолетов врага. Подполковник Пьер Пуйяд доложил своему начальству, что полк одержал 200-ю официальную победу, а летчик Альбер сбил уже 23 самолета.
Конечно, имелись и потери. Во время одного из вылетов был ранен младший лейтенант Робер Ирибарн и погиб отличный летчик Жак Казанев. Около аэродрома подорвался на мине аспирант Жан Мансо. Но места погибших в боевом строю занимали их соотечественники.
За бои на неманских рубежах большая группа французских летчиков была награждена советскими орденами, а старшим лейтенантам Марселю Альберу и Ролану де ля Пуапу присвоено звание Героя Советского Союза. Они первыми из французских добровольцев удостоились высшего отличия нашей Родины. Тогда же мы с радостью узнали о приказе Верховного Главнокомандующего, в котором говорилось: "1-му отдельному истребительному авиационному полку Сражающейся Франции, отличившемуся в боях при прорыве обороны немцев на р. Неман, присвоить наименование "Неманский" и впредь именовать 1-й отдельный истребительный авиационный Неманский полк Сражающейся Франции "Нормандия".
С этого времени в донесениях и в печати полк стали для удобства сокращенно называть "Нормандия — Неман".
"Нормандцы" чувствовали себя именинниками. На имя майора Луи Дельфино, который заменил отбывшего на родину подполковника Пьера Пуйяда, поступило поздравление Военного совета 3-го Белорусского фронта. В ответ на него командир полка "Нормандия — Неман" майор Дельфино на митинге личного состава сказал:
— Мы прибыли в СССР, как в свою семью, и работаем рука об руку с замечательными советскими летчиками. Мы очень довольны советскими механиками, которые обеспечивают безотказную работу самолетов. Получив высокие награды Советского правительства, мы с еще большей силой будем бить нашего общего врага — гитлеровскую Германию.
Гибель друга
Во второй половине декабря 1944 года мы вели интенсивную разведку железное и шоссейных дорог врага, его населенных пунктов, а также выполняли задачи по перехвату немецких самолето-разведчиков. Делали ежедневно по два-три вылета в район Гольдап, Тройбург, Ангербург, Летцен, Лык, Инстербург, Гумбиннен. Мне было приказано вести подсчет автомашин, паровозов, эшелонов на дорогах, станциях, перегонах и все данные передавать по радио на командный пункт. Ведомый в этих полетах вел тщательное наблюдение, или, как говорят авиаторы, все внимание уделял осмотрительности, чтобы не допустить внезапных атак вражеских истребителей, которые то и дело шныряли в воздухе. Каждый раз мы летали с различным профилем, особенно по высоте, чтобы избежать встреч с немецкими самолетами.