Пистоленко Владимир. Памятное лето Сережки Зотова

   - Было. Верил. Да еще как верил! Без креста не мог за ложку взяться. А потом усвоил - верят люди от темноты своей. Тут, конечно, надо сказать прямо - грамота мне помогла. Я, брат Сергей, только после революции грамоте научился, когда голова уже белеть стала. Ну и приохотился к чтению. Немало разных книг прочитал. А к тому же кое-что повидал на своем веку. И постиг я - нету никакого бога. Нет! Понял? Выдумали его. И знаешь, для чего? Чтоб людям головы темнить и наживаться на этом. Темного-то легче околпачить. Есть такая книга - Евангелием называется, так вот попы всех мастей учат, будто в той книге божьи законы написаны и наставляет она, как надо жить людям. Смирению она учит и рабской покорности. Слышал о такой книге?
   - Слышал.
   - Там прямо так и сказано: бьют тебя по правой щеке, а ты не только не давай сдачи, а возьми да подставь еще и левую - лупите, мол, в свое удовольствие. Вот, к слову сказать, напал на нас Гитлер, а мы, стало быть, должны перед ним на колени встать. Понял?
   - Понял.
   - А про рабов там сколько понаписано? Пропасть! И все в одну дуду подчиняйся, покоряйся, раб должен повиноваться своему господину.
   Сергей с интересом слушал Ивана Егорыча - такое суждение о Евангелии он слышал впервые, и его поразили слова старика. Но сразу видно, что Иван Егорыч говорит не просто так, а убежден в своей правоте. В Евангелии действительно написано все так, как говорит старик. Сергей сам читал и помнит, только тогда, когда читал, на все это не обращал внимания.
   - А вы сами тоже читали Евангелие?
   - Не читавши, не стал бы и говорить. Страшная книга. А у попов и всяких там богомольцев она в натуральном почете. Потому что на руку им. А также их хозяевам, буржуазии всякой. Понял? И скажу я тебе откровенно: жили бы мы по этой книге - никакой у нас ни революции, ни Советской власти не было бы. А Гитлер давно бы Россию в порошок стер. Так-то.
   Иван Егорыч раскурил трубку.
   - Ну что ж, Сергей, надо, пожалуй, готовиться ко сну. Тебе мыть посуду, а мне изготовить постель.
   Пока Сергей возился с посудой, Иван Егорыч переворошил копешку сухой травы, видимо накануне оставленную рыбаками, затем уложил в котомку небогатое рыбачье хозяйство, и они улеглись спать. Накрылись шинелью Ивана Егорыча.
   - Ты поближе ко мне, а то ночью от реки холодок потечет, а шинелька не очень чтоб широкая, - сказал Иван Егорыч и подоткнул под бок соседа край шинели.
   На душе Сергея стало радостно и спокойно. Вот так же чувствовал он себя, когда рыбачил с отцом. Тогда он был совсем маленький, и отец возил его на велосипеде, специально для него прикрепив самодельное седло. Рыбачили на этом же месте, так же варили уху, если рыба "шла", или просто картошку в мундире, если "не везло"; так же, как Иван Егорыч, отец готовил из травы постель, заботливо укладывал Сергея, старательно подтыкал под его бок конец серого шерстяного одеяла, известного под названием "рыбалочного". Оно и нынче еще цело. Только стало совсем старое.
   - Значит, перейдешь в седьмой? - неожиданно спросил Иван Егорыч, отрывая Сергея от нахлынувших воспоминаний.
   - Перешел, - ответил Сергей и удивленно спросил: - А вы как же узнали?
   - Догадаться тут совсем не трудно. В седьмом еще идут занятия, верно? Освободились пятые и шестые. Для пятого ты не подходишь. По возрасту. Значит, остается шестой. Хотя правду сказать, и для шестого ты маленько великоват. Ну, да чего не бывает.
   Иван Егорыч помолчал. Потом начал рассказывать про свою жизнь. Плохо жилось в молодости Ивану Егорычу. Ни путной одежи не износил, ни новых сапог не истоптал. Словом, батраческая жизнь. Перед революцией война была, так вот на той войне Иван Егорыч ранение тяжелое имел. Во время революции в Красной гвардии служил. А командиром у них был товарищ Деев. Вот такой же настоящий человек, как и Сережкин отец. Белоказаки засаду устроили и клинками изрубили товарища Деева. Потом уже народ поставил ему памятник. А такие вот, как Силыч, помогали белякам. Ну, да все равно по-ихнему не вышло. И жизнь совсем стала налаживаться, так нет же - война. Но все равно, нас теперь не победишь, не та Россия стала. Фашисты озверели, сначала перли вперед, почти без остановки, теперь же отбиваются изо всех сил, но дело их конченое. По всему видно.
   Иван Егорыч спросил, что собирается делать Сережка летом.
   - Не знаю, может, в колхозе всем классом будем работать.
   Старик похвалил. Нельзя в такое трудное время сидеть без дела. Надо помогать взрослым. Люди жизни своей не жалеют, головы кладут за других, и им надо соответствовать своими делами.
   Поднялись рыбаки на ранней зорьке. Было тихо-тихо, нигде ни звука. Только изредка в сонной, словно застывшей реке плеснется шустрая рыбешка. По всем приметам можно было ждать хорошего лова. Но когда зарозовел восток, вдруг чуть колыхнулся, заструился воздух, вдоль реки потянул еле заметный ветерок, по воде побежала мелкая рябь, а вслед за ней откуда-то накатилась волна. Зашуршал тальник, на том берегу Самарки, на дороге, завихрилась пыль.
   Клев сразу же прекратился.
   Сергей поймал несколько мелочи, а Иван Егорыч - хорошего подуста да видного голавля, остального улова можно и не считать - мелкая красноперка.
   - Видно, пора совсем сматывать удочки, - сказал Иван Егорыч и решительно поднялся с места. - Ты как рыбу свою понесешь?
   - Кукан сделаю.
   Сергей срезал подходящую лозину, очистил от веток и листьев и нанизал на прут свой небогатый улов. Кукан выглядел позорно ничтожным.
   - Да, такому улову никто не позавидует. Ну-ка, дай мне твой прут, попросил Иван Егорыч.
   Ничего не подозревая, Сергей отдал. А Иван Егорыч подошел к озерцу, где все еще плавала пойманная им рыба, одну за другой вытащил несколько трепыхающихся рыб покрупнее, нанизал на прут и протянул его Сергею. Тот даже растерялся.
   - Зачем вы, Иван Егорыч! Не надо...
   - Бери, бери! Нехорошо, ежели люди вдвоем рыбачили, и один придет с уловом, а другой с пустыми руками. Не по-товарищески. В другой раз, очень даже возможно, что ты со мной поделишься.
   Домой шли вместе. Иван Егорыч жил ближе к центру Потоцкого, и Сергей проводил его почти до дому. Прощаясь, старик пригласил мальчика снова порыбачить вдвоем.
   - Сегодня отправляюсь в поездку на два дня, вернусь послезавтра, вот и давай вместе посидим, если, конечно, у тебя время позволит.
   Сергей уверенно заявил, что бабка, пожалуй, отпустит, ну, а насчет колхоза - как тут угадаешь. Может, еще и не уедут к этому времени.
   Увидев Сергея с хорошей добычей, Манефа Семеновна обрадовалась, посветлела.
   - Гляди-ка ты, чем нас бог порадовал. Выходит, нашел своих? приветливо спросила она.
   - Наших не было. Дедушку незнакомого встретил. Иваном Егорычем зовут. Он и принял в компанию. Удочку дал. - Сергею не хотелось сознаваться, что не вся рыба выловлена им самим, но его тянуло поведать Манефе Семеновне, какой хороший человек Иван Егорыч. - Вот эти большие рыбы он мне дал.
   - Он? Это как же так? - удивилась Манефа Семеновна.
   - У него улов побольше, вот и отдал. Говорит, надо поровну, по-товарищески.
   - Это тебе, Сережа, бог послал! Я вчера сердцем почуяла - надо пойти на рыбалку. Оно так и вышло. - И Манефа Семеновна засуетилась с завтраком.
   - Баб Манефа, а знаете, кто такой Силыч? Кулак.
   - Че-го? - вскинулась старуха.
   - Да, кулак. И в тюрьме сидел.
   - Кто это тебе насказал?
   - Человек там один... проходил. И я слышал, - сам не зная зачем, соврал Сергей.
   - Искушение дьявольское! А ты уши развесил. За правду Христову в темнице сидел Степан Силыч.
   Сергей опешил: он думал, Манефа Семеновна будет возражать, а оказывается, она знала, что Силыч был в ссылке?
   Наскоро позавтракав и переодевшись, Сергей пошел в школу.
   - Если снова зайдет речь насчет колхоза, не забывай, что тебе сказано. Придумай чего-нибудь, - напутствовала его Манефа Семеновна.
   "ПОМОГИТЕ, РЕБЯТА!"
   В шестом "Б" классе шло собрание.
   Учебный год остался позади. Промелькнули тревожные дни весенних испытаний. И вот наступил долгожданный час, когда классный руководитель Павел Иванович Храбрецов стал зачитывать по журналу переводные отметки и поздравлять учеников с переходом в седьмой класс.
   Неожиданно открылась дверь, и в класс вошла Антонина Петровна Семибратова. Она была в праздничном платье, с непокрытой головой. Увидев ее, ребята дружно встали.
   В селе все от мала до велика знали Антонину Петровну. До начала войны председателем колхоза был ее муж - Андрей Семибратов, а когда он ушел на фронт, колхозники избрали Антонину Петровну, работавшую до того на молочнотоварной ферме. Был у нее и сын Степа. Один-единственный... Тоже ушел биться с фашистами. И погиб. Недавно с фронта пришел маленький листочек-извещение. "Погиб смертью храбрых..." А муж, Андрей Семибратов, весь израненный, долго лежал в госпитале и теперь снова был на фронте.
   - Здравствуйте, дорогие школьники! - заговорила Антонина Петровна. Директор мне уже сказал, что вы хорошо закончили учебный год, и я поздравляю вас от всей души. По тому, как было раньше, словом до войны, отдыхать бы вам, ребятки, все лето, гулять беззаботно! Да не такие сейчас времена...
   - А мы и не устали, Антонина Петровна, - отозвался кто-то с места.
   Антонина Петровна внимательно посмотрела на говорившего.
   - Ну, что же, Витюша, если так, то к лучшему, потому что с отдыхом, пожалуй, придется повременить. Я пришла просить, чтобы вы помогли колхозу.
   Она помолчала, грустно оглядела класс. Почти каждый мальчик или девочка были знакомы ей со дня их рождения. Вот коренастый, большелобый Витя Петров - их в семье было пятеро братьев. Старший убит под Минском, двое на фронте... А вот черноголовый Ваня Пырьев, с быстрым взглядом серых, широко открытых глаз. С этой зимы он стал сиротой... Вон у окна сидит шустрый, непоседливый Володя Селедцов. Когда создавался колхоз, отец Володи первым подал заявление и затем так трудился в колхозе, что был примером для многих. Где он сейчас? Жив ли?..
   Антонина Петровна с трудом подавила вздох.
   - Подоспел сенокос, ребята, нагрянула прополка. Дел в колхозе невпроворот, а рабочих рук не хватает. Сами знаете - и отцы, и братья на фронте. На хозяйстве остались, почитай, одни женщины да старики. Да что тут расписывать, вы уже не маленькие, сами все видите и понимаете. Нам без вас не обойтись. Я от всего колхоза пришла просить - помогите, ребята!
   - А мы уже говорили на сборе!..
   - С Павлом Ивановичем вместе!
   - Будем работать все лето!
   - До самой осени! - раздались голоса.
   - Все лето не позволим, - улыбнулась Антонина Петровна, - а вот сейчас, в самую горячую пору, очень прошу. Прямо завтра надо бы выходить. Как, Павел Иванович, можно? И на сколько человек нам рассчитывать?
   Гул голосов наполнил класс. Все хотели ехать в поле немедленно, хоть сейчас.
   - А дети неколхозников у вас ведь тоже есть. Как они? поинтересовалась Антонина Петровна.
   - Есть несколько человек. На сборе мы договорились, чтобы ребята посоветовались дома. Вот и можно сейчас уточнить. Ребята, кто будет работать в колхозе, поднимите руку. Хорошо. А кто не сможет? Есть такие?
   Поднялась одна рука.
   Класс затих.
   - Зотов? - удивился Павел Иванович. - Почему? Или бабушка не отпускает?
   - Она отпускает, - глядя в парту, пробормотал Сергей. Лицо его пылало. Ведь предстояло отказаться от работы и не ссылаться при этом на Манефу Семеновну. Ему было стыдно перед товарищами, и особенно перед Таней Ломовой.
   - Павел Иванович, он просто симулянт, если так.
   - Подожди, Селедцов, - прервал Павел Иванович. - Не разобравшись, нельзя бросаться такими обидными словами. Может, у человека действительно есть серьезные причины.
   - Они, Павел Иванович, с бабкой как кулаки живут, - поддержал Селедцова Витя Петров, но, поняв, что сказал очень резко, немного поправился: - Как единоличники. Вы их еще не знаете!
   - Зотов, может, объяснишь нам причину отказа? - попросил Павел Иванович.
   Сергей стоял, чуть привалившись к стенке, и, не зная, что сказать, молчал.
   - Сережка, что же ты молчишь? - не выдержала Таня, не спускавшая с него глаз.
   - Я в город поеду, - вдруг решительно заявил Сергей.
   - В город? Зачем? - удивилась Таня. Ничего подобного от Сергея раньше она не слышала.
   "Что же сказать? Что ответить? Все смотрят, ждут..."
   - Родня там у нас... Папина. Зовут меня. По делу. Вот и поеду.
   - Если человеку надо по делу, то пускай едет. И нечего тут шуметь, сказал Ваня Пырьев.
   - Крутит он, Павел Иванович! - крикнули с первой парты.
   - Почему это "крутит"? Почему? И вообще, что вы все накинулись на человека! - загорячилась Таня. - А тебя, Петров, за кулака и единоличника подтянуть надо! У Зотова папа орден имел и погиб геройски...
   - А мой папа где? - не выдержал Витя Петров.
   - Так тебя никто и не обзывает! - крикнула Таня.
   Павел Иванович постучал по столу карандашом. Шум стих.
   - Ребята, не надо ссориться, - вмешалась Антонина Петровна. - Ни к чему это. Я тоже помню Сережкиного отца. Хороший был человек. Настоящий коммунист. Много забрала война хороших людей. - Она помолчала, потом снова взглянула на Зотова. - А ты, Сережа, скажи нам все как есть. Думаю, твое дело не секретное. Так ведь?
   - Так, - согласился Сергей и вдруг придумал: - Бабушка к врачу посылает. У меня голова часто болит. - В этом была доля правды. Действительно, он часто жаловался на головную боль. - Мы давно собирались. У родни знакомый врач есть. По нервным болезням.
   - Выходит, ты нервный? - фыркнул Селедцов.
   - А смеяться не надо, - с упреком сказала Антонина Петровна. Болезнь - несчастье для человека.
   Сергей готов был провалиться сквозь землю... Ну зачем, зачем это вранье?.. Вон как все хвалят его отца, а он учил Сергея не врать, всегда говорить людям правду. Взять бы сейчас, да так просто и сказать: "Не пускает бабушка Манефа". Разве скажешь? Хочешь, а не скажешь.
   - Надо - значит, надо. Ничего не поделаешь, - согласилась Семибратова.
   - Только я не скоро поеду, - неожиданно для себя сообщил Сергей, может, недели через две. А насчет работы - разве я против? Как все, так и я. О поездке сказал, чтоб знали. И потом не придирались.
   - Кто же это станет придираться? - удивилась Антонина Петровна.
   - Найдутся, - недовольно ответил Сергей, искоса взглянув на Володю Селедцова.
   - Напрасно обижаешься, Зотов, - вмешался Павел Иванович. - Сам внес путаницу. Надо было сразу рассказать все как есть. Но ничего. Разное случается. Значит, ты тоже едешь в поле?
   - Поеду.
   Он сказал "поеду" и почувствовал, как по спине пробежал холодок. Тут-то легко сказать это слово, а вот попробуй сделать то же самое при Манефе Семеновне.
   - Ну вот и хорошо, все разъяснилось, - проговорил между тем Павел Иванович. - Выходит, Антонина Петровна, можете рассчитывать на весь класс, то есть на тридцать три человека.
   Семибратова поблагодарила ребят, сообщила, что прикрепит их класс ко второй бригаде, и попросила, если смогут, приступить к работе уже завтра.
   Все охотно согласились.
   - А сейчас пошлите кого-нибудь к бригадиру. Он в правлении колхоза, пускай скажет, как быть дальше. Кто знает дедушку Лукьяна?
   - Я знаю, - вскрикнул Витя Петров.
   - Вот ты и беги. А мы подождем тебя, - решил Павел Иванович.
   Вскоре вернулся Витя Петров и сообщил, что бригадир велел всем явиться завтра на рассвете, в пять часов утра, на бригадный двор. Там будут ждать подводы.
   - А вы поедете с нами? - спросил Павла Ивановича Ваня Пырьев.
   - Собираюсь. Но через несколько дней.
   - Приезжайте, Павел Иванович, приезжайте! - стали просить ребята, тесным кольцом окружив своего руководителя.
   - Да мне и самому хочется. Но не все от меня зависит. Постараюсь, пообещал Павел Иванович.
   РЕШЕНИЕ МАНЕФЫ СЕМЕНОВНЫ
   Когда после собрания ребята сгрудились вокруг учительского стола, Сергей незаметно вышел из класса.
   Чтоб его не увидели из окна, он свернул в ближайший переулок и не спеша зашагал по направлению к дому.
   Он шел и раздумывал: как могло случиться, что так неожиданно он выскочил с обещанием?.. Ведь уже поднял руку, сказал, что уезжает в город, и - пожалуйста...
   Виноват во всем, конечно, Володька Селедцов - "симулянт", говорит. А Сергей никогда симулянтом не был. Просто бабка Манефа все на свой лад поворачивает. А коснись Сергея - да он с дорогой душой поехал бы в поле. Сергею-то одному тоже не сладко. Живет, будто рак в норе. А Володька этого не понимает. Не надо было обращать внимания на его слова. Симулянт? Ну и ладно. Говори сколько угодно. Слово не репей, к штанам не цепляется.
   И Витька Петров тоже гусек! "Кулаки", "единоличники"!
   А Таня как заступилась! И Павел Иванович тоже. Таня, пожалуй, будет допрашивать и про город, и про колхоз. Ну что же, пускай. Ей тоже ничего нельзя говорить. Первая же и накинется. Все равно она друг, можно сказать, настоящий. Ванька Пырьев тоже ничего. Натуральный парень. И Семибратова...
   Бабка Манефа не любит Семибратову, называет ее антихристкой и грешницей великой. А так со стороны посмотреть да послушать ее - ничего себе, хорошая женщина. И опять же - не грубая. Даже ласково разговаривает.
   Чудно как-то бывает: ругают человека и грешником, и антихристом, а, глядишь, он славный человек. Другой же вроде и святостью занимается, но сам - как хорь вонючий... Хотя бы тот же Силыч преподобный...
   Мысли Сергея снова завертелись вокруг главного вопроса: как все-таки быть с работой? Может, пойти наперекор Манефе Семеновне? Неловко отступать от своего слова.
   Да и самому перед собой стыдно. И опять Таня... Тогда хоть на глаза ей не попадайся. Вот кабы не Манефа Семеновна... А она не пустит. Ни за что!
   Идти домой Сергею не хотелось. Взять бы да прямо, не заходя домой, махнуть на речку. Или вообще куда угодно, хоть на край света.
   А лучше всего уехать бы сейчас на фронт! Но кто возьмет? Как заметят, на первой же станции с поезда снимут. Рассказывают, таких случаев было хоть отбавляй.
   Сергей только сейчас заметил, что рядом с ним, часто дыша от жары и высунув длинный пламенный язык, вперевалку шагал Шарик.
   - Ты здесь, Шаринька? - обрадовался Сергей и, присев на корточки, приласкал собаку. - Значит, ждал меня? Ты настоящий друг. И я тебя знаешь как люблю? Так что же мы с тобой теперь будем делать? Куда нам податься? Манефа Семеновна нам может так наподдать...
   Шарик внимательно слушал своего друга, слегка помахивая хвостом, и, выбрав удобное мгновение, лизнул Сергея в ухо.
   - Сережка!..
   Рядом стояла Таня. Откуда она здесь взялась? Когда она подошла? И зачем? Идти этим путем домой ей ни к чему, значит, она видела, как Сергей ушел из школы, выследила его и ударилась следом.
   - Ты чего, вроде сияешь? - окинув ее подозрительным взглядом, спросил Сергей.
   - Отгадай. Ни за что, ну, ни за что не отгадаешь! Папа нашелся. Нашелся! Понимаешь, Сережка?
   Таня, пританцовывая, закружилась на месте. Затем, торопясь и захлебываясь, сообщила, что сегодня утром им принесли большой пакет, а в нем письмо от командования и сразу шесть папиных писем. Он живой! У партизан. Когда самолет подбили, он выбросился из него с парашютом. А когда приземлился - повредил себе ногу. Пока не подлечился, скрывался в белорусской деревне, а потом ушел к партизанам.
   Таня говорила и говорила без конца. Незаметно они вышли к реке. Вот и полянка у омута...
   - Помнишь, как мальчишки у меня здесь мяч отнимали? - вдруг спросила Таня.
   - Помню.
   - Смелый ты был. На троих один бросился. И победил. А теперь... - Она замолчала.
   - Что теперь?
   - Я про тот случай папе рассказала, а он знаешь как хвалил тебя? "Молодец, говорит, это орел, говорит, растет, в отца пошел, из него, говорит, настоящий человек будет". А ты... тоже орел... Ты так переменился. Совсем не такой, как был.
   - А какой?
   - Не знаю. Трус. Да, да, трус. Самый настоящий.
   - Это ты брось... - повысил голос Сергей.
   - Тебя как назвал Володька Селедцов? Симулянтом. А Витька? Кулаком, единоличником. Надо же! И ты промолчал. Тебе в лицо плюют, а ты молчишь. Да я бы им всем морды поразбивала! А он что-то провякал и позорно сбежал. Ну какой же ты после этого мальчишка? Противно!
   У Сергея даже в голове помутилось. Трус! Вот что Таня думает о нем! Ну, постой! Я тебе докажу...
   Ни слова не сказав ей, Сергей круто повернулся и решительно двинулся к омуту. Шарик побежал за ним.
   - Ты куда? - спросила Таня, почуяв что-то недоброе.
   - Искупаться хочу, - сдержанно ответил Сергей и начал быстро раздеваться. Снял тапочки, швырнул на землю рубашку, брюки. Остался в трусах.
   - Сережка! - вскрикнула Таня, вдруг поняв все. Она решительно встала у него на пути, почти на самом краю обрыва.
   - Уйди, - сквозь зубы буркнул Сергей и, боясь, как бы она не оступилась и не сорвалась вниз, шагнул назад.
   Таня обхватила его руками и изо всех сил старалась оттеснить, оттолкнуть подальше от проклятого обрыва.
   - Сережа, ты что! Здесь же нельзя! Утонешь! Не надо, ну, пожалуйста, миленький, пожалуйста, - просила она, совсем не замечая, что по щекам у нее катились слезы. - А я дура, дура набитая! Я буду кричать! Ма-ма-а! завопила она во весь голос, почувствовав, как Сережка крепко вцепился в ее руки и разомкнул их.
   Он чуть оттолкнул ее и ринулся вниз. Жалобно взвизгнув, за хозяином бросился Шарик.
   Плача навзрыд, Таня металась у обрыва, не зная, что ей делать. Шарик держался на воде, он пытался приблизиться к берегу, но его не отпускал, затягивал водоворот... А где же Сережка? Сережки нет! Сережки нет! Время бежит, бежит. Но что это там, вдали? Показалась голова? Да! Его голова!
   - Сережка!..
   Сергей сильными и уверенными рывками плыл к пологому месту берега.
   Вдруг над омутом раздался душераздирающий визг - это звал на помощь Шарик. Сергей круто повернул назад и поплыл на зов. Через несколько минут оба пловца были на берегу. Сергей устал, как никогда еще не уставал. Едва ступив на берег, он тут же распластался на горячем песке. Его немного мутило, в голове стоял звон. А Шарик, словно безумный, носился по полянке, катался по земле.
   Таня принесла Сережкину одежду, положила рядом.
   - Ничего? - не глядя на него, спросила она.
   - А что? - вопросом на вопрос ответил Сергей.
   - То, что ты дурак. Идиот несчастный. И хвастун. Правильно тебя ребята называют. Не так еще надо. Нашел, на чем храбрость показывать - на глупостях. Ты на деле покажи, а то там, где нужно, небось... язык проглотил.
   Таня осуждающе махнула рукой и ушла, ни разу не оглянувшись.
   Сергей молча смотрел ей вслед.
   Ругается, рассердилась... Зато теперь знает, что Сергей никакой не трус. Может, Володька Селедцов или Витька Петров в омут полезут? Дудки!
   Отдохнув, Сергей не спеша оделся и поплелся домой. На душе у него было не очень-то весело.
   Все же Таня права: ни к чему было затевать это дурацкое прыганье с обрыва. И что он доказал? Ничего. А она не то чтоб похвалить, даже обиделась... Ну и пускай обижается, на поклон к ней никто не пойдет. Обойдемся и без нее. Думая так, Сергей просто успокаивал себя, на самом деле он готов был сделать что угодно, только бы Таня не сердилась.
   В избе Манефы Семеновны не было. Сергей нашел ее в погребушке. Старуха перебирала картошку.
   - Вернулся? - спросила она, пристально взглянув на Сергея.
   - Ага. Перешел. В седьмой. Вот табель.
   Манефа Семеновна показала свои черные руки:
   - Измажу.
   Она тут же сама себе полила из кружки, вытерла руки фартуком.
   - Ну-ка, дай, чего там.
   Сергей протянул табель. Манефа Семеновна внимательно просмотрела его.
   - Молодец, Сереженька, хорошая у тебя головушка. Бог даст, далеко пойдешь. - Она обняла Сергея, поцеловала в голову. - Беги переоденься да приходи сюда. Поможешь перебирать. Потом уж обедать.
   Сергею была приятна похвала Манефы Семеновны. Крутнувшись на одной ноге, он убежал в дом. Теперь он почти семиклассник! А как же! В табеле так и написано: "Переведен в седьмой класс"!
   Переодевшись, Сергей вернулся в погребушку, уселся рядом с бабкой. Отборная, одна к одной, картошка лежала большой кучей. Вчера они открыли яму и почти все время таскали клубни в погребушку. Сейчас их перебирали. Нужно было каждую картофелину протереть ладонями, обломать ростки, если они есть, проверить, нет ли гнили, и только после этого бережно, чтобы не повредить, бросить в другую кучу. Занятые делом и каждый своими думами, молчали. Манефа Семеновна работала сосредоточенно, плотно сжав губы, а Сергей, как всегда, первый не начинал разговора. Он думал о том, как же ему сказать Манефе Семеновне, что завтра он поедет в поле. С чего начать такой разговор?
   - Вчерась у нас гость был, - первой нарушила молчание Манефа Семеновна.
   Сергей вопросительно взглянул на нее, стараясь угадать, кто именно приходил к ним.
   - Наш старец Никон, - пояснила Манефа Семеновна.
   Она ждала вопроса, зачем приходил Никон, но Сергей промолчал.
   - Никон Сергеевич тебя спрашивал, - продолжала Манефа Семеновна.
   - А зачем я ему?
   - В помощники к себе взять хочет.
   - Какие помощники? - недоуменно спросил Сергей.
   - Степан Силыч приболел. Старый человек. Ноги не держат. И голоса не хватает вычитывать на молении все, что положено. Давеча заходил - только хрипит. А службу божью бросать нельзя. Без моления душа человеческая стынет. Вот Никон Сергеевич и решился, спасибо ему, тебя вспомнить и пригласить в пару Силычу. Тут как раз троица подходит, праздничные бдения будут. Больше, говорит, не на кого надеяться. Во всем Потоцком нет другого человека, чтоб читал по-церковному. И потом, говорит Никон Сергеевич, как ты богу обещан - надо начинать служить ему. Я-то так рада, так рада, что господи! И заработок маленько у тебя будет. А потом же родителям твоим на том свете как приятно, господи! Грехи их вольные или невольные отмолятся. Возрадуются они за тебя.