— Кровь есть жизнь, — подхватил Хосе. Его голос странным эхом отзывался в этой комнате с низким потолком, и Джин удивленно взглянула на него. По его темному, словно точеному лицу было видно, что он думает о чем-то другом. — Это ведь старая идея, не правда ли? Корнями она уходит в древние времена, в доисторическую эпоху до цивилизации, ведь даже обезьянолюди красили красным кости умерших, чтобы вернуть им цвет жизни... Бр-р! — Хосе улыбнулся, и блеск белоснежных зубов смягчил суровые черты лица. — Что-то я впал в мрачность. Здесь слишком темно. Пойду-ка на солнышко.
— Еще увидимся.
Джин смотрела, как высокая, одетая в черное фигура протискивается в узкую дверь. И подумала, что его архаичное одеяние как нельзя больше подходит к этому месту. Ей казалось, сами стены протестуют против ее короткой юбки и цветастой блузки, против босоножек и распущенных волос.
Пройдя мимо какой-то толстой дамы и ее лысеющего спутника, Джин вышла в коридор, решив осмотреть комнаты по другую сторону внутреннего двора. Если это место и имело какую-то планировку, понять ее Джин была не в состоянии. Комнаты и коридоры следовали друг за другом, образуя настоящий лабиринт. При этом они были совершенно пусты. Гладкие, выложенные плиткой полы покрылись пылью, стены были ободраны до голых кирпичей. Здесь было не просто пусто, не просто отсутствовало все, что свойственно жизни, нет, здесь царила сама Пустота, она воспринималась как некая сила, стремящаяся подавить любого, кто дерзнет проникнуть сюда. Время от времени Джин встречала других посетителей и молча проходила мимо; на всех лицах было одинаковое благоговейно-испуганное выражение, которое она ощущала и на своем лице.
В конце концов, пройдя в узкую дверь, она оказалась в коридоре, по обе стороны которого, словно стены, возвышались горы неубранного камня. Приближающиеся шаги она услышала гораздо раньше, чем узнала того, кто двигался ей навстречу. Потом поняла, что это был Майкл.
— Привет, — сказал Майкл. — Значит, это ты... Еще пара минут, и мне начали бы мерещиться призраки древних римлян. Ничего себе местечко!
— А что в нем такого? Я и раньше бывала в подобных развалинах... в Помпеях, в Акрополе, и еще много где... но единственное, что меня так угнетает, — это катакомбы.
— Мертвое место, — сказал Майкл. Его глаза были сильно расширены, и Джин показалось, что она видит полоску белка даже под радужной оболочкой. — Оно враждебно всему живому.
— Сводит с ума? — шутя спросила Джин.
Майкл не то пожал плечами, не то содрогнулся, она не могла бы сказать с уверенностью.
— Да чепуха все это! — Теперь его голос звучал почти нормально. — Просто хорошо рассчитанный трюк. Свет в меру тусклый, чтобы вы были не очень уверены в том, что видите, пронизывающая сырость... Слышишь?
Они замолчали, и Джин различила звук, который он имел в виду, — отдаленное вибрирующее журчание, оно то стихало, то возникало вновь, словно гул отдаленной толпы.
— Вода! — догадалась Джин.
— Подземный родник или ручей. Чтобы здесь не было наводнения, пришлось прорыть ход и отвести воду в главную сточную трубу. Знаешь, в другой части палаццо, в дальнем его конце, есть комната, там вода сочится прямо сквозь стену и стекает через отверстия в полу. Вода все время льется тонкой струйкой. Но если слишком долго смотреть на нее, журчание становится все громче и громче, и начинаешь думать: а вдруг вода хлынет, прорвав стену, и успеешь ли ты пробежать через все эти коридоры и добраться до лестницы, пока вода не поглотит тебя и не затопит все вокруг...
— Господи, какие у тебя мрачные мысли, — удивилась Джин и, внимательно взглянув на него, с тревогой увидела даже в здешнем мраке, что, несмотря на прохладу, на лбу у него выступила испарина. — Что с тобой, Майкл, ты не болен?
— Голова больна, — ответил Майкл с каким-то странным сдавленным смешком. — По-ученому называется «клаустрофобия» — боязнь замкнутого пространства. Такое изящное название для ощущения, от которого тебя выворачивает наизнанку, а мозги в черепе бьются, словно колокол на колокольне...
Джин потянулась и схватила его за руки, Майкл как раз искал, на что бы опереться. Он откинулся назад, прислонился к стене и, тяжело дыша, закрыл глаза. Джин не знала, что делать, оставалось только крепко сжимать его руки, отчего у нее самой онемели пальцы. Прошло несколько секунд, и Майкл открыл глаза.
— Так-то лучше, — пробормотал он. — Гораздо легче, если не один. Только думаю, пора мне выбираться отсюда.
Коридор был достаточно просторный, чтобы можно было идти рядом. Джин старалась попасть с ним в ногу; она чувствовала, что он призвал на помощь всю свою волю, чтобы погасить панический страх и не броситься опрометью прочь.
— Это у тебя впервые?
— Да нет. Когда-то я два года ходил к психоаналитику.
— Но ведь мы постоянно совершаем эти подземные прогулки! Хотя припоминаю, когда мы бродили по катакомбам в Калликстусе, ты за все время не проронил ни слова; мы еще издевались над тобой. А когда Тед показывал нам еврейские катакомбы, ты тоже повел себя как-то странно... сказал, что у тебя, мол, небывалое похмелье... Почему же ты сразу не сказал нам о своей фобии?
— Звучит уж больно глупо, — ответил Майкл голосом капризного ребенка, и Джин чуть было не рассмеялась, но вовремя спохватилась. Этого никак нельзя было делать. В поведении Майкла была какая-то доля мазохизма, но и в мужестве ему нельзя было отказать.
— Вовсе не глупо, — твердо парировала она. — В той или иной мере этим многие страдают. И я в том числе, но для меня эти страхи только обостряют очарование подобных прогулок. Это все равно что слушать страшные рассказы о привидениях непременно в темноте. Но в тяжелой форме ощущение, наверно, невыносимо. Не думаю, что врач одобрил бы твое поведение. Разве можно так себя мучить?
— Только так и можно вылечиться, надо заставлять себя, — ответил Майкл. Теперь его голос звучал почти нормально; и лишь то, что он до боли вцепился в ее руку, выдавало истинное состояние, в котором он находился. — Ну, вот и пришли. Вот она — лестница, а там и свобода! Хочешь проводить дитятю наверх?
— Нет. Тебе не нужен провожатый, — начала было Джин и вдруг вскрикнула: — Ой! Что это? Боже мой! Это же могила! Прямо в стене!..
Майкл рассмеялся, теперь уже гораздо непринужденней; непосредственность невольно вырвавшегося у нее восклицания оказалась как раз к месту; ничего более тактичного даже специально нельзя было придумать.
— Да, там несколько могил. Иди развлекайся с призраками, увидимся позже.
Он начал подниматься по крутой современной железной лестнице, торопясь и забыв об осторожности, шагал сразу через несколько ступенек, ноги у него были длинные. Когда замерло эхо его шагов, Джин показалось, что вокруг стало очень тихо.
Она повернулась и принялась рассматривать могилы. Высеченные в стене, они напоминали захоронения в катакомбах. Джин понимала, что на нее подействовала нервозность Майкла, и намеренно заставляла себя не спешить, постараться понять, что означают штрихи на стене: просто ли это царапины или почти стершиеся древние надписи. Тем не менее звук приближающихся шагов нисколько не успокоил ее, она испуганно вздрогнула и стала напряженно всматриваться в глубину мрачного коридора, будто надеялась что-то там разглядеть.
Этим «что-то» оказалась Дейна, и Джин мысленно сказала себе, что было бы лучше, если бы вообще не появился никто.
На Дейну, по-видимому, тоже действовала обстановка. Она обратилась к Джин даже с некоторой приветливостью:
— Слава Богу! Я уже начала чувствовать себя так, будто лежу на спине, скрестив на груди руки. И где Энди выискивает эти веселенькие местечки да еще нас туда затаскивает?
— Странно, что ты так к этому относишься.
— Почему? А тебе не кажется, что здесь жутковато?
— Кажется, — согласилась Джин. — Но я думала, это как раз в твоем духе. Разве ты не привыкла раскапывать умершее прошлое?
— Кое-что делать приходилось, но при обычных раскопках не работаешь под землей. По крайней мере, пока не обнаруживаются захоронения, а это редко бывает... Что с Энди? Я не видела его с тех пор, как спустилась.
— Я тоже.
— Мне скучно до слез и до смерти хочется выпить хоть каплю чего-нибудь, — капризно проговорила Дейна. — Здесь такая тоска! Не знаю, зачем Энди нас сюда приволок. Здесь только одно в какой-то мере заслуживает внимания — лепнина на потолке, в пронаосе[23] храма. Мне она понравилась.
— А я не видела никакой лепнины. Только скамьи и алтарь.
— Алтарь и скамьи не в пронаосе, и в триклинии[24], — покровительственно объяснила Дейна. — Там происходили ритуальные трапезы. Чтобы попасть в пронаос, надо пройти через зал. Ты там не была? Значит, ты не так-то много посмотрела.
— Должно быть, ты внимательнее слушала лекции Энди, чем я.
— А я схитрила. — Хмурое лицо Дейны расплылось в улыбке. — Я взяла и купила путеводитель. Посмотри, в нем планы всех трех уровней на прозрачной бумаге, так что легко точно определить, где каждое помещение находится относительно верхнего и нижнего уровня.
— Ишь ты, здорово! Жаль, у меня не было такого раньше. Я понятия не имела, где брожу.
— Можешь взять мой, — предложила Дейна. Она зевнула, прикрыв рот ладонью. — Кстати, ты не видела Майлка? Я обещала встретиться с ним здесь, но боюсь, он устал ждать.
— За несколько минут до твоего появления он поднялся наверх.
— Спасибо.
Дейна, грациозно покачивая бедрами, стала подниматься по лестнице. Произнеся слова, которые в прежние дни заменялись в книгах тире и многоточиями, Джин повернулась на каблуках и быстро пошла назад по коридору. Причиной тому было, скорее, уязвленное самолюбие, чем стремление во что бы то ни стало посмотреть лепные украшения, которые нахваливала Дейна. Но, дойдя до конца прохода, она решила, что, пожалуй, стоит взглянуть и на них. Тут Джин сообразила, что Дейна так и не дала ей путеводитель, и выругалась снова, еще более выразительно. «Да ладно, — подумала она. — Я, конечно, найду дорогу, если пойду обратно по тем же коридорам, по каким шла сюда».
Но вышло все по-другому. После нескольких поворотов, когда Джин казалось, что она возвращается прежним путем, она очутилась в комнате, которую прежде не видела. Это было довольно просторное помещение площадью около двадцати квадратных футов. Пол покрывала желтовато-коричневая плитка, аккуратно выложенная «елочкой». В стенах она увидела небольшие заложенные отверстия, которые в прошлом, похоже, служили окнами, но Джин и представить себе не могла, что здесь когда-либо жили люди. Комната выглядела не просто покинутой, казалось, в ней никогда никто и не бывал.
Несколько минут она прислушивалась к какому-то звуку, и он все усиливался. Но Джин не испугалась, судя по всему, это шумела вода, о которой рассказывал Майкл. Пока Джин шла по узкому извилистому проходу, звук становился громче. В конце коридора была единственная дверь. За ней в странном пыльном свете виднелась часть кирпичной стены. Джин вошла, надеясь, что в комнате есть еще один выход.
И резко остановилась. Никакой другой двери не было. Сюда вел только тот ход, которым она пришла. Однако замереть в дверях и во всю силу легких закричать от ужаса заставило ее вовсе не то, что она уперлась в тупик.
Эту комнату, в отличие от других помещений, нельзя было назвать необитаемой. Но Джин сразу поняла: живых здесь нет. Человек, ничком лежавший на полу, в жуткой красной луже, несомненно, был мертв; нельзя, потеряв столько крови, остаться в живых.
Когда распростертое тело все-таки шевельнулось, Джин чуть не закричала снова, но не смогла. После того, первого крика она от ужаса затаила дыхание, и в легких не осталось воздуха, она забыла вдохнуть. Теперь она вообще обо всем забыла. Глаза на мертвенно-сером лице жили, они потускнели, но так требовательно впились в нее, что она уже не думала о собственных чувствах. Джин опустилась на колени на страшный, залитый кровью пол и потянулась, чтобы поддержать приподнявшуюся голову несчастного.
Альберта она узнала еще до того, как разглядела его лицо, узнала по залатанной одежде и по тучному телу. Впоследствии она не могла с уверенностью сказать, узнал ее Альберт или нет. Но он почувствовал чье-то присутствие, и желание сообщить нечто важное было столь велико, что подстегнуло угасающую волю, и он сделал над собой усилие, хотя это и казалось невозможным.
Альберт попытался заговорить. Джин видела, что его рот дернулся, она не отводила глаз от шевелящихся губ, потому что не хотела, не могла посмотреть туда, где зияла страшная рана, не дававшая ему ни говорить, ни даже дышать. Тускнеющие глаза закрылись. Потом, с последней вспышкой воли, он снова открыл их и пошевелил испачканным в крови пальцем.
По прошествии времени, отчаянно стараясь отыскать хоть что-то утешительное в этой сцене, Джин радовалась, что Альберт уже не в состоянии был сообразить, какой ужасной, но вполне доступной заменой чернил он мог воспользоваться, чтобы что-то написать. Его палец не оставлял кровавого следа, он просто соскребал пыль с пола, и, если бы Джин не видела, какие знаки он тщился нацарапать, она никогда бы их не разгадала. Завороженная этим последним усилием умирающего, она, боясь вздохнуть, следила за мучительно медленным движением пальца.
Потом его руку внезапно свела судорога. Голова тяжело упала на руки Джин. Она осторожно опустила ее на пол и расширившимися от ужаса глазами уставилась на свои красные от крови руки и на отвратительные кровавые пятна на коленях и юбке. Джин, шатаясь, поднялась. Где-то вдали, словно музыкальное сопровождение, по-прежнему тихо журчала вода.
Глава 4
1
2
— Еще увидимся.
Джин смотрела, как высокая, одетая в черное фигура протискивается в узкую дверь. И подумала, что его архаичное одеяние как нельзя больше подходит к этому месту. Ей казалось, сами стены протестуют против ее короткой юбки и цветастой блузки, против босоножек и распущенных волос.
Пройдя мимо какой-то толстой дамы и ее лысеющего спутника, Джин вышла в коридор, решив осмотреть комнаты по другую сторону внутреннего двора. Если это место и имело какую-то планировку, понять ее Джин была не в состоянии. Комнаты и коридоры следовали друг за другом, образуя настоящий лабиринт. При этом они были совершенно пусты. Гладкие, выложенные плиткой полы покрылись пылью, стены были ободраны до голых кирпичей. Здесь было не просто пусто, не просто отсутствовало все, что свойственно жизни, нет, здесь царила сама Пустота, она воспринималась как некая сила, стремящаяся подавить любого, кто дерзнет проникнуть сюда. Время от времени Джин встречала других посетителей и молча проходила мимо; на всех лицах было одинаковое благоговейно-испуганное выражение, которое она ощущала и на своем лице.
В конце концов, пройдя в узкую дверь, она оказалась в коридоре, по обе стороны которого, словно стены, возвышались горы неубранного камня. Приближающиеся шаги она услышала гораздо раньше, чем узнала того, кто двигался ей навстречу. Потом поняла, что это был Майкл.
— Привет, — сказал Майкл. — Значит, это ты... Еще пара минут, и мне начали бы мерещиться призраки древних римлян. Ничего себе местечко!
— А что в нем такого? Я и раньше бывала в подобных развалинах... в Помпеях, в Акрополе, и еще много где... но единственное, что меня так угнетает, — это катакомбы.
— Мертвое место, — сказал Майкл. Его глаза были сильно расширены, и Джин показалось, что она видит полоску белка даже под радужной оболочкой. — Оно враждебно всему живому.
— Сводит с ума? — шутя спросила Джин.
Майкл не то пожал плечами, не то содрогнулся, она не могла бы сказать с уверенностью.
— Да чепуха все это! — Теперь его голос звучал почти нормально. — Просто хорошо рассчитанный трюк. Свет в меру тусклый, чтобы вы были не очень уверены в том, что видите, пронизывающая сырость... Слышишь?
Они замолчали, и Джин различила звук, который он имел в виду, — отдаленное вибрирующее журчание, оно то стихало, то возникало вновь, словно гул отдаленной толпы.
— Вода! — догадалась Джин.
— Подземный родник или ручей. Чтобы здесь не было наводнения, пришлось прорыть ход и отвести воду в главную сточную трубу. Знаешь, в другой части палаццо, в дальнем его конце, есть комната, там вода сочится прямо сквозь стену и стекает через отверстия в полу. Вода все время льется тонкой струйкой. Но если слишком долго смотреть на нее, журчание становится все громче и громче, и начинаешь думать: а вдруг вода хлынет, прорвав стену, и успеешь ли ты пробежать через все эти коридоры и добраться до лестницы, пока вода не поглотит тебя и не затопит все вокруг...
— Господи, какие у тебя мрачные мысли, — удивилась Джин и, внимательно взглянув на него, с тревогой увидела даже в здешнем мраке, что, несмотря на прохладу, на лбу у него выступила испарина. — Что с тобой, Майкл, ты не болен?
— Голова больна, — ответил Майкл с каким-то странным сдавленным смешком. — По-ученому называется «клаустрофобия» — боязнь замкнутого пространства. Такое изящное название для ощущения, от которого тебя выворачивает наизнанку, а мозги в черепе бьются, словно колокол на колокольне...
Джин потянулась и схватила его за руки, Майкл как раз искал, на что бы опереться. Он откинулся назад, прислонился к стене и, тяжело дыша, закрыл глаза. Джин не знала, что делать, оставалось только крепко сжимать его руки, отчего у нее самой онемели пальцы. Прошло несколько секунд, и Майкл открыл глаза.
— Так-то лучше, — пробормотал он. — Гораздо легче, если не один. Только думаю, пора мне выбираться отсюда.
Коридор был достаточно просторный, чтобы можно было идти рядом. Джин старалась попасть с ним в ногу; она чувствовала, что он призвал на помощь всю свою волю, чтобы погасить панический страх и не броситься опрометью прочь.
— Это у тебя впервые?
— Да нет. Когда-то я два года ходил к психоаналитику.
— Но ведь мы постоянно совершаем эти подземные прогулки! Хотя припоминаю, когда мы бродили по катакомбам в Калликстусе, ты за все время не проронил ни слова; мы еще издевались над тобой. А когда Тед показывал нам еврейские катакомбы, ты тоже повел себя как-то странно... сказал, что у тебя, мол, небывалое похмелье... Почему же ты сразу не сказал нам о своей фобии?
— Звучит уж больно глупо, — ответил Майкл голосом капризного ребенка, и Джин чуть было не рассмеялась, но вовремя спохватилась. Этого никак нельзя было делать. В поведении Майкла была какая-то доля мазохизма, но и в мужестве ему нельзя было отказать.
— Вовсе не глупо, — твердо парировала она. — В той или иной мере этим многие страдают. И я в том числе, но для меня эти страхи только обостряют очарование подобных прогулок. Это все равно что слушать страшные рассказы о привидениях непременно в темноте. Но в тяжелой форме ощущение, наверно, невыносимо. Не думаю, что врач одобрил бы твое поведение. Разве можно так себя мучить?
— Только так и можно вылечиться, надо заставлять себя, — ответил Майкл. Теперь его голос звучал почти нормально; и лишь то, что он до боли вцепился в ее руку, выдавало истинное состояние, в котором он находился. — Ну, вот и пришли. Вот она — лестница, а там и свобода! Хочешь проводить дитятю наверх?
— Нет. Тебе не нужен провожатый, — начала было Джин и вдруг вскрикнула: — Ой! Что это? Боже мой! Это же могила! Прямо в стене!..
Майкл рассмеялся, теперь уже гораздо непринужденней; непосредственность невольно вырвавшегося у нее восклицания оказалась как раз к месту; ничего более тактичного даже специально нельзя было придумать.
— Да, там несколько могил. Иди развлекайся с призраками, увидимся позже.
Он начал подниматься по крутой современной железной лестнице, торопясь и забыв об осторожности, шагал сразу через несколько ступенек, ноги у него были длинные. Когда замерло эхо его шагов, Джин показалось, что вокруг стало очень тихо.
Она повернулась и принялась рассматривать могилы. Высеченные в стене, они напоминали захоронения в катакомбах. Джин понимала, что на нее подействовала нервозность Майкла, и намеренно заставляла себя не спешить, постараться понять, что означают штрихи на стене: просто ли это царапины или почти стершиеся древние надписи. Тем не менее звук приближающихся шагов нисколько не успокоил ее, она испуганно вздрогнула и стала напряженно всматриваться в глубину мрачного коридора, будто надеялась что-то там разглядеть.
Этим «что-то» оказалась Дейна, и Джин мысленно сказала себе, что было бы лучше, если бы вообще не появился никто.
На Дейну, по-видимому, тоже действовала обстановка. Она обратилась к Джин даже с некоторой приветливостью:
— Слава Богу! Я уже начала чувствовать себя так, будто лежу на спине, скрестив на груди руки. И где Энди выискивает эти веселенькие местечки да еще нас туда затаскивает?
— Странно, что ты так к этому относишься.
— Почему? А тебе не кажется, что здесь жутковато?
— Кажется, — согласилась Джин. — Но я думала, это как раз в твоем духе. Разве ты не привыкла раскапывать умершее прошлое?
— Кое-что делать приходилось, но при обычных раскопках не работаешь под землей. По крайней мере, пока не обнаруживаются захоронения, а это редко бывает... Что с Энди? Я не видела его с тех пор, как спустилась.
— Я тоже.
— Мне скучно до слез и до смерти хочется выпить хоть каплю чего-нибудь, — капризно проговорила Дейна. — Здесь такая тоска! Не знаю, зачем Энди нас сюда приволок. Здесь только одно в какой-то мере заслуживает внимания — лепнина на потолке, в пронаосе[23] храма. Мне она понравилась.
— А я не видела никакой лепнины. Только скамьи и алтарь.
— Алтарь и скамьи не в пронаосе, и в триклинии[24], — покровительственно объяснила Дейна. — Там происходили ритуальные трапезы. Чтобы попасть в пронаос, надо пройти через зал. Ты там не была? Значит, ты не так-то много посмотрела.
— Должно быть, ты внимательнее слушала лекции Энди, чем я.
— А я схитрила. — Хмурое лицо Дейны расплылось в улыбке. — Я взяла и купила путеводитель. Посмотри, в нем планы всех трех уровней на прозрачной бумаге, так что легко точно определить, где каждое помещение находится относительно верхнего и нижнего уровня.
— Ишь ты, здорово! Жаль, у меня не было такого раньше. Я понятия не имела, где брожу.
— Можешь взять мой, — предложила Дейна. Она зевнула, прикрыв рот ладонью. — Кстати, ты не видела Майлка? Я обещала встретиться с ним здесь, но боюсь, он устал ждать.
— За несколько минут до твоего появления он поднялся наверх.
— Спасибо.
Дейна, грациозно покачивая бедрами, стала подниматься по лестнице. Произнеся слова, которые в прежние дни заменялись в книгах тире и многоточиями, Джин повернулась на каблуках и быстро пошла назад по коридору. Причиной тому было, скорее, уязвленное самолюбие, чем стремление во что бы то ни стало посмотреть лепные украшения, которые нахваливала Дейна. Но, дойдя до конца прохода, она решила, что, пожалуй, стоит взглянуть и на них. Тут Джин сообразила, что Дейна так и не дала ей путеводитель, и выругалась снова, еще более выразительно. «Да ладно, — подумала она. — Я, конечно, найду дорогу, если пойду обратно по тем же коридорам, по каким шла сюда».
Но вышло все по-другому. После нескольких поворотов, когда Джин казалось, что она возвращается прежним путем, она очутилась в комнате, которую прежде не видела. Это было довольно просторное помещение площадью около двадцати квадратных футов. Пол покрывала желтовато-коричневая плитка, аккуратно выложенная «елочкой». В стенах она увидела небольшие заложенные отверстия, которые в прошлом, похоже, служили окнами, но Джин и представить себе не могла, что здесь когда-либо жили люди. Комната выглядела не просто покинутой, казалось, в ней никогда никто и не бывал.
Несколько минут она прислушивалась к какому-то звуку, и он все усиливался. Но Джин не испугалась, судя по всему, это шумела вода, о которой рассказывал Майкл. Пока Джин шла по узкому извилистому проходу, звук становился громче. В конце коридора была единственная дверь. За ней в странном пыльном свете виднелась часть кирпичной стены. Джин вошла, надеясь, что в комнате есть еще один выход.
И резко остановилась. Никакой другой двери не было. Сюда вел только тот ход, которым она пришла. Однако замереть в дверях и во всю силу легких закричать от ужаса заставило ее вовсе не то, что она уперлась в тупик.
Эту комнату, в отличие от других помещений, нельзя было назвать необитаемой. Но Джин сразу поняла: живых здесь нет. Человек, ничком лежавший на полу, в жуткой красной луже, несомненно, был мертв; нельзя, потеряв столько крови, остаться в живых.
Когда распростертое тело все-таки шевельнулось, Джин чуть не закричала снова, но не смогла. После того, первого крика она от ужаса затаила дыхание, и в легких не осталось воздуха, она забыла вдохнуть. Теперь она вообще обо всем забыла. Глаза на мертвенно-сером лице жили, они потускнели, но так требовательно впились в нее, что она уже не думала о собственных чувствах. Джин опустилась на колени на страшный, залитый кровью пол и потянулась, чтобы поддержать приподнявшуюся голову несчастного.
Альберта она узнала еще до того, как разглядела его лицо, узнала по залатанной одежде и по тучному телу. Впоследствии она не могла с уверенностью сказать, узнал ее Альберт или нет. Но он почувствовал чье-то присутствие, и желание сообщить нечто важное было столь велико, что подстегнуло угасающую волю, и он сделал над собой усилие, хотя это и казалось невозможным.
Альберт попытался заговорить. Джин видела, что его рот дернулся, она не отводила глаз от шевелящихся губ, потому что не хотела, не могла посмотреть туда, где зияла страшная рана, не дававшая ему ни говорить, ни даже дышать. Тускнеющие глаза закрылись. Потом, с последней вспышкой воли, он снова открыл их и пошевелил испачканным в крови пальцем.
По прошествии времени, отчаянно стараясь отыскать хоть что-то утешительное в этой сцене, Джин радовалась, что Альберт уже не в состоянии был сообразить, какой ужасной, но вполне доступной заменой чернил он мог воспользоваться, чтобы что-то написать. Его палец не оставлял кровавого следа, он просто соскребал пыль с пола, и, если бы Джин не видела, какие знаки он тщился нацарапать, она никогда бы их не разгадала. Завороженная этим последним усилием умирающего, она, боясь вздохнуть, следила за мучительно медленным движением пальца.
Потом его руку внезапно свела судорога. Голова тяжело упала на руки Джин. Она осторожно опустила ее на пол и расширившимися от ужаса глазами уставилась на свои красные от крови руки и на отвратительные кровавые пятна на коленях и юбке. Джин, шатаясь, поднялась. Где-то вдали, словно музыкальное сопровождение, по-прежнему тихо журчала вода.
Глава 4
1
Джин жестоко ошибалась, думая, будто рассуждает совершенно здраво. Она стала кричать, но не от ужаса, как сама себя убеждала, а просто призывая на помощь. Не могла же она убежать, это означало бы бросить... кого? «Его»... или «это»? Все живое делится на два рода — мужской и женский, а мертвые имеют только один — средний. Джин поразило — не напала ли она случайно на некое философское открытие, а может быть, эти различия только отражают не содержащие никакого смысла особенности языка. У них в английском нельзя выразить род грамматически, а вот во французском, например, род имеют все существительные. И почему у них карандаш мужского рода, а ручка — женского, сказать невозможно.
Дыхания не хватило, и Джин перестала кричать. Наступила тишина, и она услышала шаги. Они быстро приближались, похоже было, что человек почти бежит. Кто-то ее все-таки услышал! У Джин вдруг ослабли колени, и, немного успокоившись, она поняла, насколько была близка к истерике. С протяжным, каким-то ребяческим стоном, в котором слышалось и отчаяние, и облегчение, она кинулась навстречу вошедшему и упала на руки Жаклин Кирби.
— Что... что случилось? — раздался резкий встревоженный голос, и вдруг осекся, Жаклин увидела... На мгновение наступила полная тишина; очевидно, Жаклин не могла подобрать слов, подобающих случаю.
— Ну-ну, — наконец проговорила она, — перестань реветь. Сейчас же перестань, слышишь?
Не дожидаясь ответа, она отстранилась от Джин и принялась рыться в сумке. Ее голос, намеренно резкий и лишенный всяческого сочувствия, немного успокоил Джин, но она была все еще слишком погружена в отчаяние и не понимала, что делает Жаклин, как вдруг в носу у нее защекотало от какого-то экзотического запаха, а в голове словно разгорелся пожар.
— О Господи, больно же! — простонала она, вытирая слезящиеся глаза. — Нюхательная соль! Да вы просто садистка!
— Так-то лучше! — сказала Жаклин, пряча флакон в сумку. — Кому-то из нас нужно идти за помощью, Джин. Не думаю, что тебя услышал кто-нибудь, кроме меня.
Откинув со лба растрепавшиеся, лезущие в глаза волосы, Джин посмотрела на Жаклин, и ей открылась еще одна сторона этой сложной натуры. Лицо Жаклин посерело и стало таким же строгим, как и голос. Оно дышало силой, успокаивающей и немного пугающей.
— Я его не убивала, — всхлипывая, пробормотала Джин.
— Бога ради, Джин, только не скажи это кому-нибудь еще! — Жаклин моментально утратила самообладание, давшееся ей с таким трудом. В зеленых глазах мелькнул страх. — Ничего не придумывай. Боже мой! Ты в таком состоянии, тебя нельзя оставить одну!
— По-моему, — сказала Джин, с трудом глотая слюну, — по-моему, меня сейчас вырвет.
— Так давай! Не жди! — грубо ответила Жаклин. Она снова рылась в сумке и, наконец, достала предмет, при виде которого у Джин, несмотря на то что ее сильно мутило, глаза полезли на лоб. В руках у Жаклин оказался... полицейский свисток.
А дальше Джин стало так плохо, что она перестала замечать происходящее вокруг. Она только смутно слышала пронзительные трели свистка и, пока ее рвало, чувствовала, что ее поддерживают за плечи сильные руки. Когда ей стало полегче и она смогла реагировать на окружающее, она увидела, что комната заполняется людьми. Первый, с кем она встретилась глазами, был Энди, его огненный вихор был хорошо виден в пыльном полутемном помещении и по контрасту с бледным, позеленевшим лицом казался еще ярче. Кто-то стоял на коленях возле тела, заслоняя его собой, и Джин были видны только вытянутые ноги Альберта. Нет, на коленях возле тела стоял не один человек, а двое, оба в длинных церковных облачениях. Один в белом, другой в черном; в черном был Хосе, а рядом с ним — один из отцов-доминиканцев. Наконец, оба поднялись и встали рядом; в своих средневековых одеяниях они как бы символизировали собой культовые представления о добре и зле. В молодом доминиканце можно было безошибочно узнать ирландца, а в Хосе — представителя народов, говорящих на романских языках; но на лицах того и другого было совершенно одинаковое выражение. Они обменялись взглядами, и Хосе слегка кивнул. — Итак, я должен вызвать полицию, — раздался тихий, но твердый голос с ирландским акцентом.
Дыхания не хватило, и Джин перестала кричать. Наступила тишина, и она услышала шаги. Они быстро приближались, похоже было, что человек почти бежит. Кто-то ее все-таки услышал! У Джин вдруг ослабли колени, и, немного успокоившись, она поняла, насколько была близка к истерике. С протяжным, каким-то ребяческим стоном, в котором слышалось и отчаяние, и облегчение, она кинулась навстречу вошедшему и упала на руки Жаклин Кирби.
— Что... что случилось? — раздался резкий встревоженный голос, и вдруг осекся, Жаклин увидела... На мгновение наступила полная тишина; очевидно, Жаклин не могла подобрать слов, подобающих случаю.
— Ну-ну, — наконец проговорила она, — перестань реветь. Сейчас же перестань, слышишь?
Не дожидаясь ответа, она отстранилась от Джин и принялась рыться в сумке. Ее голос, намеренно резкий и лишенный всяческого сочувствия, немного успокоил Джин, но она была все еще слишком погружена в отчаяние и не понимала, что делает Жаклин, как вдруг в носу у нее защекотало от какого-то экзотического запаха, а в голове словно разгорелся пожар.
— О Господи, больно же! — простонала она, вытирая слезящиеся глаза. — Нюхательная соль! Да вы просто садистка!
— Так-то лучше! — сказала Жаклин, пряча флакон в сумку. — Кому-то из нас нужно идти за помощью, Джин. Не думаю, что тебя услышал кто-нибудь, кроме меня.
Откинув со лба растрепавшиеся, лезущие в глаза волосы, Джин посмотрела на Жаклин, и ей открылась еще одна сторона этой сложной натуры. Лицо Жаклин посерело и стало таким же строгим, как и голос. Оно дышало силой, успокаивающей и немного пугающей.
— Я его не убивала, — всхлипывая, пробормотала Джин.
— Бога ради, Джин, только не скажи это кому-нибудь еще! — Жаклин моментально утратила самообладание, давшееся ей с таким трудом. В зеленых глазах мелькнул страх. — Ничего не придумывай. Боже мой! Ты в таком состоянии, тебя нельзя оставить одну!
— По-моему, — сказала Джин, с трудом глотая слюну, — по-моему, меня сейчас вырвет.
— Так давай! Не жди! — грубо ответила Жаклин. Она снова рылась в сумке и, наконец, достала предмет, при виде которого у Джин, несмотря на то что ее сильно мутило, глаза полезли на лоб. В руках у Жаклин оказался... полицейский свисток.
А дальше Джин стало так плохо, что она перестала замечать происходящее вокруг. Она только смутно слышала пронзительные трели свистка и, пока ее рвало, чувствовала, что ее поддерживают за плечи сильные руки. Когда ей стало полегче и она смогла реагировать на окружающее, она увидела, что комната заполняется людьми. Первый, с кем она встретилась глазами, был Энди, его огненный вихор был хорошо виден в пыльном полутемном помещении и по контрасту с бледным, позеленевшим лицом казался еще ярче. Кто-то стоял на коленях возле тела, заслоняя его собой, и Джин были видны только вытянутые ноги Альберта. Нет, на коленях возле тела стоял не один человек, а двое, оба в длинных церковных облачениях. Один в белом, другой в черном; в черном был Хосе, а рядом с ним — один из отцов-доминиканцев. Наконец, оба поднялись и встали рядом; в своих средневековых одеяниях они как бы символизировали собой культовые представления о добре и зле. В молодом доминиканце можно было безошибочно узнать ирландца, а в Хосе — представителя народов, говорящих на романских языках; но на лицах того и другого было совершенно одинаковое выражение. Они обменялись взглядами, и Хосе слегка кивнул. — Итак, я должен вызвать полицию, — раздался тихий, но твердый голос с ирландским акцентом.
2
Оглядев комнату, Джин подумала, что, конечно, ни одно уголовное дело еще не расследовалось в столь своеобразной обстановке. Триклиний храма Митры видывал в свое время самые странные церемонии, но ничего подобного в нем не происходило никогда.
Хосе предложил воспользоваться помещением храма, где были каменные скамьи, в качестве наиболее подходящего места, где могли бы собраться свидетели. Действительно, ни на одном из двух нижних уровней не было более удобной комнаты, а верхняя церковь, где постоянно толпились прихожане, и вовсе не годилась. Итак, их всех, одного за другим, отцы церкви проводили в древнее святилище. Сначала семерых друзей и Жаклин, а потом человек шесть ничего не понимающих туристов. Последними разыскали Дейну и Майкла, они оказались в храме четвертого века, в самом дальнем углу. Никто не спросил их, что они там делали, но не успели они появиться в комнате, как Энди язвительно расхохотался.
— Номер шесть и номер семь, — провозгласил он. — Семеро Грешников! В конце концов название оказалось провидческим!
— Если ты имеешь в виду то, что я подозреваю, то ты слишком торопишься с выводами, — оборвал его Тед. Он сидел рядом с Энн. У нее был ужасный вид. На лице резко проступили веснушки, словно их нарисовали тупым концом губной помады. Тед продолжил: — Ты не знаешь, как он погиб? Может, это был несчастный случай?
— Ему перерезали горло, — вмешалась Джин и чуть не подпрыгнула от звука собственного голоса.
— Иисус, Мария и Иосиф, — пробормотал Майкл. — Неужели ты... — Его глаза обратились на Джин, которая сидела между Жаклин и пожилой американкой.
— Да, это я нашла его. И если не возражаешь, я предпочла бы не вдаваться в подробности. Все равно придется рассказывать обо всем полицейским, когда они появятся...
— И где же ваши хваленые сыщики? — спросила Дейна. — Я уже столько времени сижу на этой проклятой каменной плите, что...
Она закончила свое высказывание живописной, хотя и банальной метафорой, от которой седовласая дама поперхнулась. А другой турист — бородатый молодой человек, босой и с рюкзаком за плечами — восхищенно просиял. Две другие женщины были, по-видимому, школьные учительницы. Одна из них сухо произнесла:
— Я разделяю чувства девушки, хотя и не могу одобрить слова, которыми они выражены. Так все-таки вызвали полицию или нет? Когда мы шли сюда, я видела, что возле церкви болтаются двое полицейских в яркой вульгарной форме, в треуголках и с палашами.
— Это карабинеры, — сказал Энди. Вид у него был скверный и напряженный, но он, как всегда, рвался все объяснить. — А этот случай... в общем, подобные случаи не входят в их компетенцию. В Италии три разные полиции. Карабинеры — военизированная полиция, хотя они могут преследовать и задерживать также и штатских нарушителей. Есть еще городская, муниципальная полиция — те, как вы видели, регулируют уличное движение и раздают штрафные квитанции. Я думаю, нас будет допрашивать третья — агенты комиссариата полиции общественной безопасности. У них подразделения в каждом районе Рима...
— Не понимаю, зачем нас допрашивать? — спросил тучный, лысеющий человек, сопровождавший свою, тоже тучную, жену. Джин пыталась определить, с каким акцентом он говорит — он не был ни американцем, ни англичанином. — Я буду жаловаться. Почему нас задержали? Не вижу оснований.
— Согласна с вами, — подхватила одна из учительниц. — Я даже не знаю, что произошло.
— Погиб человек, — ответила Жаклин. Она заговорила впервые, и все головы повернулись к ней. — Смерть была насильственной. Естественно, что нас задержали. Это обычная процедура в любой цивилизованной стране.
Она вернулась к своей роли чопорного библиотекаря, очки плотно сидели на переносице, руки в перчатках сложены на пузатой сумке. Для Джин эта сумка окуталась каким-то волшебным ореолом; из ее глубин только что возникали: нюхательная соль, полицейский свисток, огромный мужской носовой платок, им обтирали ее потное лицо, и таинственная маленькая белая таблетка. Джин подозревала, что это всего лишь аспирин. Ведь Жаклин не похожа на человека, который носит с собой транквилизаторы. Но психологический эффект превзошел все ожидания. Джин словно оцепенела, но была совершенно спокойна.
— Ведь я даже не знала этого человека! — запротестовала одна из туристок. — Зачем нас в это втягивают?
— Вот и скажите это полиции, а не нам, — ответила Жаклин. — Если вы не знали жертву, вас, вероятно, надолго и не задержат. Чего же вы волнуетесь?
— Тоже верно.
Занятые своими пререканиями, они не заметили, как в комнату тихо вошел еще один человек. Как только они обратили на него внимание, в комнате воцарилась чуть ли не благоговейная тишина. Молчание нарушила Дейна.
— Что ж, — сказала она тихо, — не могу не признать, что ожидание этого стоило.
Остановившийся в дверях человек, очевидно, и был тем представителем полиции, которого они ожидали. И он, несомненно, принадлежал к тому типу римских мужчин, о которых мечтает каждая туристка, только ей это редко удается...
В тусклом свете отливали блеском его темные густые и мягкие волосы. От висков, словно два крыла, поднимались серебряные пряди, столь гладкие, что казались напомаженными. Джин, сидевшая возле самой двери, видела только его профиль, и резкие, тонкие черты лица напомнили ей голову древнеримской статуи. Форма носа, подбородка и скул была столь безупречна, что лицо казалось высеченным из мрамора. Если бы не великолепно скроенный современный костюм, вполне можно было предположить, что этот человек вышел из процессии, изображенной на алтаре Августа.
Бегло оглядев сидевших на правой скамье, он повернул голову налево, и Джин встретилась со взглядом его широко посаженных черных глаз. Она слегка вздрогнула. Такой взгляд мог быть у молодого Октавиана, стремящегося к императорской власти, — холодный, оценивающий, пугающе умный.
Он оглядел их всех, одного за другим.
— Я — ди Кавалло. Скромный агент квестуры.
Энди, устало привалившийся к стене, внезапно встрепенулся и выпрямился.
— Вы лейтенант ди Кавалло?
— Так я зовусь официально. Но не припоминаю, что имел честь быть с вами знаком...
— О вас идет добрая слава, лейтенант. — Энди повернулся к остальным и объяснил: — Леди и джентльмены, нам оказана большая честь. Обычно уголовным расследованием занимается простой агент, в крайнем случае сержант. Я не ожидал увидеть здесь офицера в чине лейтенанта.
Ди Кавалло остался равнодушен к этой лести.
— Ваше знание наших порядков вызывает восхищение, молодой человек. А теперь, если вы кончили демонстрировать свою осведомленность, может быть, позволите мне перейти к делу? Благодарю вас... — Он повернулся к Жаклин, явно одобряя ее самообладание и респектабельный вид. — От отца Финнегана я узнал, что вы, синьора, были знакомы с покойным, а также с некоторыми из присутствующих свидетелей. Можете вы рассказать мне, что произошло?
В нескольких словах Жаклин объяснила, кто такой Альберт и какие отношения были у него с остальными членами группы, каждого из которых она представила лейтенанту. Когда она закончила свое краткое сообщение, ди Кавалло кивнул.
Хосе предложил воспользоваться помещением храма, где были каменные скамьи, в качестве наиболее подходящего места, где могли бы собраться свидетели. Действительно, ни на одном из двух нижних уровней не было более удобной комнаты, а верхняя церковь, где постоянно толпились прихожане, и вовсе не годилась. Итак, их всех, одного за другим, отцы церкви проводили в древнее святилище. Сначала семерых друзей и Жаклин, а потом человек шесть ничего не понимающих туристов. Последними разыскали Дейну и Майкла, они оказались в храме четвертого века, в самом дальнем углу. Никто не спросил их, что они там делали, но не успели они появиться в комнате, как Энди язвительно расхохотался.
— Номер шесть и номер семь, — провозгласил он. — Семеро Грешников! В конце концов название оказалось провидческим!
— Если ты имеешь в виду то, что я подозреваю, то ты слишком торопишься с выводами, — оборвал его Тед. Он сидел рядом с Энн. У нее был ужасный вид. На лице резко проступили веснушки, словно их нарисовали тупым концом губной помады. Тед продолжил: — Ты не знаешь, как он погиб? Может, это был несчастный случай?
— Ему перерезали горло, — вмешалась Джин и чуть не подпрыгнула от звука собственного голоса.
— Иисус, Мария и Иосиф, — пробормотал Майкл. — Неужели ты... — Его глаза обратились на Джин, которая сидела между Жаклин и пожилой американкой.
— Да, это я нашла его. И если не возражаешь, я предпочла бы не вдаваться в подробности. Все равно придется рассказывать обо всем полицейским, когда они появятся...
— И где же ваши хваленые сыщики? — спросила Дейна. — Я уже столько времени сижу на этой проклятой каменной плите, что...
Она закончила свое высказывание живописной, хотя и банальной метафорой, от которой седовласая дама поперхнулась. А другой турист — бородатый молодой человек, босой и с рюкзаком за плечами — восхищенно просиял. Две другие женщины были, по-видимому, школьные учительницы. Одна из них сухо произнесла:
— Я разделяю чувства девушки, хотя и не могу одобрить слова, которыми они выражены. Так все-таки вызвали полицию или нет? Когда мы шли сюда, я видела, что возле церкви болтаются двое полицейских в яркой вульгарной форме, в треуголках и с палашами.
— Это карабинеры, — сказал Энди. Вид у него был скверный и напряженный, но он, как всегда, рвался все объяснить. — А этот случай... в общем, подобные случаи не входят в их компетенцию. В Италии три разные полиции. Карабинеры — военизированная полиция, хотя они могут преследовать и задерживать также и штатских нарушителей. Есть еще городская, муниципальная полиция — те, как вы видели, регулируют уличное движение и раздают штрафные квитанции. Я думаю, нас будет допрашивать третья — агенты комиссариата полиции общественной безопасности. У них подразделения в каждом районе Рима...
— Не понимаю, зачем нас допрашивать? — спросил тучный, лысеющий человек, сопровождавший свою, тоже тучную, жену. Джин пыталась определить, с каким акцентом он говорит — он не был ни американцем, ни англичанином. — Я буду жаловаться. Почему нас задержали? Не вижу оснований.
— Согласна с вами, — подхватила одна из учительниц. — Я даже не знаю, что произошло.
— Погиб человек, — ответила Жаклин. Она заговорила впервые, и все головы повернулись к ней. — Смерть была насильственной. Естественно, что нас задержали. Это обычная процедура в любой цивилизованной стране.
Она вернулась к своей роли чопорного библиотекаря, очки плотно сидели на переносице, руки в перчатках сложены на пузатой сумке. Для Джин эта сумка окуталась каким-то волшебным ореолом; из ее глубин только что возникали: нюхательная соль, полицейский свисток, огромный мужской носовой платок, им обтирали ее потное лицо, и таинственная маленькая белая таблетка. Джин подозревала, что это всего лишь аспирин. Ведь Жаклин не похожа на человека, который носит с собой транквилизаторы. Но психологический эффект превзошел все ожидания. Джин словно оцепенела, но была совершенно спокойна.
— Ведь я даже не знала этого человека! — запротестовала одна из туристок. — Зачем нас в это втягивают?
— Вот и скажите это полиции, а не нам, — ответила Жаклин. — Если вы не знали жертву, вас, вероятно, надолго и не задержат. Чего же вы волнуетесь?
— Тоже верно.
Занятые своими пререканиями, они не заметили, как в комнату тихо вошел еще один человек. Как только они обратили на него внимание, в комнате воцарилась чуть ли не благоговейная тишина. Молчание нарушила Дейна.
— Что ж, — сказала она тихо, — не могу не признать, что ожидание этого стоило.
Остановившийся в дверях человек, очевидно, и был тем представителем полиции, которого они ожидали. И он, несомненно, принадлежал к тому типу римских мужчин, о которых мечтает каждая туристка, только ей это редко удается...
В тусклом свете отливали блеском его темные густые и мягкие волосы. От висков, словно два крыла, поднимались серебряные пряди, столь гладкие, что казались напомаженными. Джин, сидевшая возле самой двери, видела только его профиль, и резкие, тонкие черты лица напомнили ей голову древнеримской статуи. Форма носа, подбородка и скул была столь безупречна, что лицо казалось высеченным из мрамора. Если бы не великолепно скроенный современный костюм, вполне можно было предположить, что этот человек вышел из процессии, изображенной на алтаре Августа.
Бегло оглядев сидевших на правой скамье, он повернул голову налево, и Джин встретилась со взглядом его широко посаженных черных глаз. Она слегка вздрогнула. Такой взгляд мог быть у молодого Октавиана, стремящегося к императорской власти, — холодный, оценивающий, пугающе умный.
Он оглядел их всех, одного за другим.
— Я — ди Кавалло. Скромный агент квестуры.
Энди, устало привалившийся к стене, внезапно встрепенулся и выпрямился.
— Вы лейтенант ди Кавалло?
— Так я зовусь официально. Но не припоминаю, что имел честь быть с вами знаком...
— О вас идет добрая слава, лейтенант. — Энди повернулся к остальным и объяснил: — Леди и джентльмены, нам оказана большая честь. Обычно уголовным расследованием занимается простой агент, в крайнем случае сержант. Я не ожидал увидеть здесь офицера в чине лейтенанта.
Ди Кавалло остался равнодушен к этой лести.
— Ваше знание наших порядков вызывает восхищение, молодой человек. А теперь, если вы кончили демонстрировать свою осведомленность, может быть, позволите мне перейти к делу? Благодарю вас... — Он повернулся к Жаклин, явно одобряя ее самообладание и респектабельный вид. — От отца Финнегана я узнал, что вы, синьора, были знакомы с покойным, а также с некоторыми из присутствующих свидетелей. Можете вы рассказать мне, что произошло?
В нескольких словах Жаклин объяснила, кто такой Альберт и какие отношения были у него с остальными членами группы, каждого из которых она представила лейтенанту. Когда она закончила свое краткое сообщение, ди Кавалло кивнул.